В последнее время приходит много людей, которые спрашивают меня - какой был Клаус. Обычно это газетчики, и я знаю, что им отвечать. Но один раз это был мальчишка с ясными глазами, и он вдруг напомнил мне его. А ведь Клаус был старый перец, должно быть, ему уже стукнуло шестьдесят, потому что когда мы переехали на УленШтрассе, он уже стоял у своего крылечка с таким же видом, как я его помню всегда. Он часто вот так вставал из-за стола, покряхтывал и выходил на крыльцо, постоит, поглядит за ограду, да и возвращается. Впрочем, так просто возвращался он не всегда.
Расскажу вам одну историю.. Я был тогда еще щенком, помешанным на Стене и прочей подобной чуши, но все-таки не таким, как нынешние, готовые смеяться над чем попало. Я не стал бы сплетничать о Клаусе в пивной или как-нибудь оскорблять его, но все-таки мне было здорово странно, когда я начал замечать, сколько времени он проводил возле своей машинки. Наш городок маленький, и каждый день тут проходишь мимо соседских дворов, и невозможно не видеть, как старик с блестящими желтыми волосами то моет из шланга кузов, то любовно протирает хромированные ручки, или возится в салоне, заглядывая через давно несуществующее ветровое стекло, потому что дверца у машины не открывается, и она стоит пузом на земле, без колес, просто так, мертвый остов. Вокруг нее давно бы цветы наросли, если бы Клаус не вытаптывал там все время. Я поначалу и думал, что она у него вроде клумбы, такое вот дурацкое украшение.
Потом уж я понял, что Клаус возится с ней по-настоящему, не красоты ради. Когда-то я так проходил мимо, и видно, слишком уж засмотрелся, потому что он вдруг поднял голову от своего занятия и поманил рукой - заходи, мол. Бог его знает, я думал, он смутился, что я подглядел, и наругает меня, зашел нога за ногу. Он вытер руки ветошкой, эдак важно указал мне на упаковку Хайнекен, и завел разговор издалека.
- Ты ведь уже большой парень, верно? Куда как вытянулся с тех пор, как переехал сюда, ведь так?
- Верно, герр Клаус (уши у меня, должно быть, пылали, я вообразил, что обидел старого психа, глядя, как он копается в разбитом авто).
- Да ты пей, сынок. Я знаю, сейчас вы рано взрослеете. То-то я думаю, и девчонки заглядываются?
Это была моя проблема. Я понял, что пощады мне не будет, и искренне мотнул головой
- Нет? Ну да, этих девчонок так не проймешь, будь ты и парень хоть куда. Я сам был таким, все кругом доставалось таким, что в кожаных пиджаках, с усиками, а я знай шкандыбал себе пешком мимо, или шуровал, красный, как черт, на велосипеде, а был высокий, как ты. Тогда автомобили были редкостью, можешь поверить?
Я затравленно кивнул, думая, какой же он старый, и видел войну, немудрено свихнуться.. А он откупорил себе пиво и знай продолжал:
- Вся беда в том, что я был слабый. Сердце у меня было большое, и мне хотелось непременно отдать его такой девчонке, которая была бы горячей и отважной, вроде этих, но пусть бы была маленькая, родная, чтобы я не выскакивал перед ней из шкуры да не вставал навытяжку, как перед ними. Но такой все не было и не было.
И тут старый Клаус так посмотрел, что у меня пересохло в горле, и захотелось обернуться, будто у него вдруг оказалась внучка в легком летнем ситце, с такими же блестящими желтыми волосами, которая там за моей спиной прислонилась к косяку. Ну а потом я понял, на кого он смотрит, потому что он сказал:
- Ну я и купил ее. Сразу после как чуть наладилось после войны. Сначала я думал, та девчонка в других городах, а потом понял, что мы с нею и так здорово друг другу подходим. Уж сколько раз она меня выручала, и всегда нам было по пути..
И вот тут он лукаво так улыбнулся, мол, мы понимаем друг друга, и в следующий момент я уже не знал, куда поставить невыпитую бутылку пива, что он мне всучил, и прощался, пряча глаза и неловко благодаря, а потом чуть не бежал до самого дома.
Он, значит, так улыбнулся, и говорит:
- Небось, охота тебе на ней прокатиться?
Я никому не рассказал об этом разговоре, клянусь, да только года не прошло, как все и так уж всё поняли. Было пять утра, когда всех разбудил этот звук, заунывный, отец сказал, будто снова завыла сирена, не приведи Господь Вседержитель, ухватил каминные щипцы и на улицу, ну и я вслед за ним, в колпаке, как был. Там уже все соседи высыпали, и целая толпа, человек семь, стояли на подворье Клауса, но я нигде не видел его самого. Я вмиг испугался, чтобы с ним чего не вышло, и протиснулся ближе. Ну а он сидел себе живехонек в своей колымаге, и хоть глаза у него были открыты, по правде, он нас вовсе не замечал. Одной рукою он держал рулевое колесо, и знай давил на клаксон, и ясно было, что ногами он уперся и знай газует, хоть машина без колес с места не двинется. Народ ругмя его ругал, а он не слышал.. Посидел так еще с минуту, а потом снял руку с руля, открыл дверцу, да пошел в дом, его никто пальцем тронуть не осмелился, все так и расступились, а он ноль внимания. Клаксон у него был в полной исправности, и дверца уже не заедала.
Вот с тех пор о нем уже болтали по всем местам. Думаю, он замечал, но не подавал вида. Я старался мимо его дома не ходить, но однажды таки прошел, и как знал - он стоит у ограды и смотрит на нее. Тогда я увидел, какой же он здоровый для своих лет, и какие у него блестящие волосы и глаза, и как он сдал за этот год, и стало мне его невыносимо жаль. Я сам подошел похлопать его по плечу. Говорю ему:
- Да что вы огорчаетесь, герр Клаус. Не обращайте вы внимания, право..
И он тогда продолжил, будто мы вовсе с ним не прерывали тот старый разговор:
- Уж сколько раз выручала.. а один раз подвела. Мы на большой скорости шли, а она ведь не для больших скоростей. Я сильно на ней разбился тогда. Мне врач сказал: "Радуйся, что ноги целы". Мне говорили - продай. А я не мог продать, и чинить не мог. Она все равно не сможет ездить, ты не думай, все у нее там внутри раскурочено. Я ее тут и поставил. Снял.. колеса.., чтобы не соблазниться однажды снова ехать, и знай, рехтовал корпус до лучших времен. Я таки, видишь, вывернулся перед ней наизнанку, как перед прочими девчонками. Они такие, эти бабы, видишь.. Доверься ей, и она подведет.. Скажи спасибо, что ноги целы..
И я увидел, я тогда только увидел, что старый псих Клаус плачет, ревет в три ручья. Он снова сказал, и по настоящему всхлипнул:
- Вот я ей колеса.. и снял..
После этого я только один раз еще видел старого Клауса. Он еще после этого несколько раз всех перебудил клаксоном, только я уже не выходил, а потом, вроде, в начале осени, кто-то залез к нему и клаксон сломал.
Я выходил из школы, и смотрю, он стоит на школьном дворе, и вроде бы ждет. Оказалось, он меня ждал. Прямо направился ко мне, когда я вышел, и Анна, которой я как раз хотел подать руку, чтобы ей спуститься с крыльца, громко хихикнула и отодвинулась. Он на нее зыркнул так, что ее отнесло на другой конец двора, а там она остановилась вместе с другими, так что мы с ним в последний раз болтали при всем честном народе. Но вот странное дело - я совсем не покраснел. Клаус подошел и запросто обнял меня, и был он - здоровый, как бык, и крепкий, иным нашим не чета, и он был во всем чистом.
- Ты смотри, парень, - сказал он мне тогда, - не давай им всем воли. Ты им поклонишься - они тебя до земли пригнут. Чуть спасуешь - и выскользнут из руки. Дурной народ, не со зла они, только если их забоишься. А я вот не боюсь больше.
- Я рад за вас, герр Клаус, - говорю я, и правда был рад.
- Не за то радуешься, - он мне, - ты еще не знаешь. Я малый, ключи нашел. От нее ключи, понимаешь? Я попрощаться пришел.
И он пошел себе, и больше я его не видел, потому что наутро кто-то мне в школе сказал, что его нет, двери дома открыты, и его машина тоже исчезла, от нее осталась только придавленная земля и ни капли ржавчины.
Кто что тогда говорил, а я думаю, он уехал.