Она проснулась и лежала, не открывая глаз, ощущая во всем теле ноющую боль. Каждое утро, уже много лет подряд, начиналось у нее с этой привычной, застарелой боли. Еще несколько секунд она будет лежать неподвижно, потом внутренне соберется, откроет глаза и начнет жить заново.
Вероника открыла глаза и, преодолев внутреннее сопротивление: хотелось лежать, не двигаясь, плавая в тумане еще не проснувшегося сознания, когда она чувствовала себя молодой и здоровой, - медленно потянулась. Сейчас она встанет, пойдет на свою маленькую кухонку и ручной мельницей намолет себе кофе - ровно на одну джезву, чтобы не поднялось давление, - потом поставит джезву на огонь и будет ждать, пока над медным, изогнутым ее краем не вздуется коричневая пенная шапочка. Тогда она выключит газ, перельет кофе в красивую чашку тонкого фарфора, даст ему отстояться и вернется в комнату, где устроится на диване возле журнального столика, и будет мелкими глоточками пить горьковатый напиток, пока не ощутит, как по жилам растекается энергия, голова проясняется и даже боль понемногу стихает, отступая на второй план. Порция аскорбиновой кислоты, запитой тем же кофе, плюс витамины - и она уже почти в норме, почти примирилась с существованием на этом свете.
То, что в жизни рано или поздно приходится платить за всё, Вероника интуитивно понимала всегда. Но - почему так рано?! Вдруг припомнилось, как она, восьмилетняя девочка, упрашивала маму отдать ее в балерины и как мама долго сопротивлялась, пытаясь объяснить ей, какая это тяжелая и неблагодарная профессия, но, в конце концов, сдалась и повела маленькую Нику на просмотр в училище при Театре оперы и балета. Даже удивительно, насколько хорошо она запомнила тот день!.. Огромные входные двери старинного здания, в котором располагалось училище, торжественно растворились, и Ника с мамой оказались в просторном прохладном вестибюле с гладким мраморным полом. Девочки и немногочисленные мальчики вместе с родителями ожидали приглашения в небольшой зал, где заседала приемная комиссия. Когда Ника предстала перед длинным столом, за которым сидели серьезные женщины и мужчины, она несколько оробела. У нее проверили слух - красивая женщина хлопала в ладоши и просила Нику повторить, - потом осмотрели ее небольшое тельце, стараясь предугадать будущую конституцию, проверили на гибкость и растяжение, - а затем велели обождать за дверью. Потом пригласили маму, и ее довольно долго не было. А когда она, наконец, появилась - вид у нее был не слишком довольный - Нику приняли.
Осенью она переселилась в интернат при училище и посещала маму только по воскресеньям. Работа у станка, школьная программа, строгая диета - к вечеру она настолько уставала, что засыпала, едва коснувшись головой подушки. И тогда во сне к ней приходила принцесса лебедей - прекрасная Одетта. В белой, похожей на лебединые перья пачке, она танцевала только для нее, и тогда Ника тоже превращалась в сказочную принцессу и кружилась возле волшебного озера под музыку Чайковского.
Впервые Ника попала на "Лебединое озеро" в пятилетнем возрасте. Вместе с мамой и папой она отправилась в театр. Спектакль поразил ее в самое сердце. Балерины казались настоящими феями, вышедшими на сцену прямо из сказки. Ей понравилось всё, даже коварная Одиллия, которая пыталась околдовать принца, изображая Одетту. Балет был волшебством. И хотя она тогда даже не могла себе представить, что может сделаться частью этого волшебного мира, впечатление от того самого первого спектакля до сих пор живо в ее душе. Дома она сразу стала воображать себя балериной и попросила маму записать ее в детскую студию танца при Доме культуры. Там они разучивали танцевальные позиции от первой до шестой, занимались у станка, участвовали в постановочных танцах и выступали на конкурсах. Руководительница студии, высокая статная Оксана Васильевна, перед которой трепетали все ее воспитанницы, представлялась Нике верхом совершенства. Впрочем, она действительно была настоящей русской красавицей. На фоне привычного окружения: мамы с папой, дедушки с бабушкой и многочисленных родственников, - недосягаемая Оксана Васильевна смотрелась экзотической птичкой с радужным оперением, которую невесть как занесло в северные широты. Бывшая балерина, много гастролировавшая за рубежом, а теперь создавшая собственный детский ансамбль, она была существом особенным, пришельцем из другого мира. Именно тогда Ника твердо решила стать настоящей балериной.
"Да, платить приходится за всё! - Вздохнув, произнесла Вероника. - Так, Одетта?" Последняя фраза относилось к сиамской кошке, которая, вольготно расположившись у нее на груди, не мигая, смотрела ей в лицо. Едва хозяйка села, как кошка тотчас свернулась клубком возле подушки, где оставалась неглубокая вмятина, еще хранившая тепло человеческого тела.
Не спуская глаз с кофе, который, стоило отвернуться, тотчас норовил сбежать, Вероника вдруг осознала, что сегодня - первый день её летнего отпуска, и ощутила радостное возбуждение. Впереди - два месяца полной свободы! Впрочем, сегодня еще придется зайти к Ирине Рафаиловне, взять в кассе отпускные и попрощаться до осени. Они поговорят за жизнь, и непременно заглянет Нина Сергеевна, которая Веронику терпеть не может, и своим медовым голоском выдаст какую-нибудь гадость, типа - что она пополнела или цвет лица у нее плохой - не удивительно, сама-то весит почти центнер. Но это всё ерунда, потому что... "Какого черта!" Это относилось к некстати вскипевшему кофе, выплеснувшемуся на вчера только вымытую плиту. "Ну и фиг с тобой..." - мстительно сказала Вероника газовой плите и пролившемуся кофе и перебралась в комнату. Прикурила и с удовольствием затянулась. Кофе с сигаретой по утрам, конечно, не лучшее начало дня, но давно вошло в привычку. Это теперь всё более-менее наладилось, а когда в возрасте тридцати семи лет пришлось выйти на пенсию - жизнь оборвалась. Ведь театр - это всё, что у нее было. И вдруг она осталась не у дел. Почему судьба была столь несправедлива: обещала так много - и обманула во всём?.. Возможно, все ее прежние представления были лишь красивой иллюзией, которая разбилась на мелкие кусочки, столкнувшись с грубой реальностью. А быть может в каждой человеческой жизни, словно в русской матрешке, помещается несколько: открываешь одну - в ней вторая, поменьше, в этой, в свою очередь, еще одна - меньше - потом третья, четвертая... Поэтому когда ее театральная жизнь закончилась, началась другая, хотя и не такая возвышенная и прекрасная, как прежняя, - теперь она сама руководит студией танца при Доме детского творчества.
В училище она была одной из первых. Но - не первой. Ей всегда не хватало почти неуловимого "чуть-чуть", чтобы выбиться в солистки. Что греха таить, у нее никогда не было такого прыжка, как у Натальи, - когда та, оттолкнувшись от пола, словно зависала в воздухе на несколько долгих мгновений, и таких змеино-гибких, говорящих рук, как у Лидии. Этого не достичь никакой тренировкой, потому что - от бога. Зато были упорство, работоспособность, целеустремленность и - страстное желание добиться совершенства. И ведь как удачно всё поначалу складывалось!.. Еще занимаясь в училище, она участвовала в настоящих балетных спектаклях, где на сцене появлялись маленькие эльфы. Сразу после окончания ее зачислили в кордебалет театра, и уже через полгода она танцевала одного из четырех лебедят в "Лебедином озере". Танец маленьких лебедей - кто ж его не знает?.. Это был первый шаг к мечте: станцевать Одетту. Она лезла из кожи вон, чтобы себя проявить, дневала и ночевала в репетиционном зале - и ее, наконец, заметили. Что она испытала тогда, в свои девятнадцать, когда ее утвердили на Одетту?.. А что испытывает человек, когда исполняется самое заветное его желание?!
Она посмотрела на свои ноги: деформированные пальцы, вечно ноющие суставы, - результат физических перегрузок. Танец на пуантах прекрасен - но цена!.. Легкость и изящество даром не даются. И все же балет - это её самое-самое; то единственное, чем ей хотелось заниматься, к чему лежала её душа. Классический балет. Сама Красота. И боль. Быть может, без боли, физической ли, душевной, красота вообще не существует, потому что в этом её истинная суть? Настоящее произведение искусства всегда рождается в муках.
Ффу! Прервала она собственные мысли. Эка меня занесло! Одетта с ласковым мурлыканьем терлась о ее ноги. "Есть хочешь? - спросила Ника. - Сейчас, девочка, покормлю!" Она загасила сигарету и отправилась в кухню. Обрадованная кошка, задрав хвост, кинулась следом.
Вернувшись в комнату, Вероника взяла чашку и невольно залюбовалась совершенством формы: у неё была простительная слабость к дорогому фарфору, хрупкому, тонкому, полупрозрачному, отличавшемуся изяществом линий и, казалось бы, такому недолговечному, хотя некоторые драгоценные изделия умудряются просуществовать столетия. Голова уже практически не болела, хотя суставы всё ещё ныли. Она снова закурила и выпустила дым тонкой струйкой. Однажды в детстве Ника случайно увидела, как курит Оксана Васильевна, и решила, что когда станет взрослой, тоже будет курить - это так красиво! Руководительница детской студии тогда представлялась ей небожительницей. Вернее, Идеалом, причем с большой буквы. И если во время занятий Оксана Васильевна делала ей замечание: "Держи прямее спинку, не сутулься!" - или поправляла положение ноги, она совершенно терялась и робела, а потом старалась изо всех сил.
Сколько она танцевала после училища? Двадцать лет. Всего двадцать лет... Артистическая карьера не сложилась. И дело вовсе не в отсутствии способностей - они у Вероники точно были. Не хватило банальной удачи, которая порой возносит на олимп везунчиков. Ведущую партию Одетты-Одилии репетировала с ней сама Наталья Григорьева. И это было признание ее способностей, потому что великая в прошлом балерина брала только талантливых учеников. Работать с Григорьевой считалось в театре знаком качества, школой высшего танцевального мастерства, которое передается от учителя к ученику непосредственно. В балете иначе нельзя - это искусство так эфемерно. Архитектурное сооружение может простоять тысячелетия, статуя или картина, если повезет, переживут столетия. Балетная постановка продержится, от силы, несколько десятилетий. Балет старится со временем, как и балерина.
Ее карьера закончилась так и не начавшись - просто несчастный случай. На одной из последних репетиций Миша неудачно подхватил ее, не удержал равновесия и уронил. Результат - сложный перелом ноги и сотрясение мозга.
Как же она переживала тогда!.. Это была настоящая трагедия: крушение всех надежд, разбитые мечты. И долгое, бесконечно долгое восстановление после рокового падения. Хотя надежда вскоре появилась - перелом оказался не таким сложным, как представлялось сначала, а в юности кости срастаются быстро. Но затем несколько месяцев пришлось потратить, чтобы разработать ногу и постараться обрести прежнюю форму. И в процессе работы выяснилось, что сотрясение мозга не прошло бесследно и возникли осложнения, так что чрезмерные физические нагрузки придется исключить. Это был гром среди ясного неба. Она не могла этому поверить. Собрав в кулак волю, много часов кряду, занималась у станка и репетировала, репетировала до потери сознания - в буквальном смысле этого слова. Пока однажды не пришло ясное осознание: с мечтой о сольных партиях придется распрощаться. С тех пор она танцевала в кордебалете. Пусть одна из многих, но все же на сцене. С театром она расстаться не могла. И хотя со временем смирилась со своей судьбой и постаралась забыть о несостоявшейся карьере солистки, болезненная рана осталась в душе навсегда.
И вот ей уже сорок три, и она совершенно одна, не считая Одетты. После выхода на пенсию - ей тогда исполнилось тридцать семь - она решила перечеркнуть прошлое и начать новую жизнь. Обменяла свою городскую квартиру на квартиру в пригороде Петербурга, конечно, с доплатой - на пенсию не прожить - и нашла работу в Доме творчества. Как Оксана Васильевна. Неужели она неосознанно повторяет судьбу кумира своего детства?.. Ведь и Оксане Васильевне пришлось когда-то уйти из театра по болезни - туберкулез легких. Только, в отличие от Вероники, у неё был муж, а затем и ребенок...
Из кухни явилась кошка, запрыгнула на диван рядом с Вероникой и уставилась на нее голубыми глазами. Хозяйка была занята своими мыслями, и тогда та деликатно стала трогать лапкой ее бедро - обрати же на меня внимание! А когда и это не помогло, выпустила коготки и сердито, хотя довольно осторожно, провела по ее ноге.
"Да люблю я свою кошку, люблю!" Вероника вышла из задумчивости и стала гладить бархатную спинку Одетты. "Ты моя единственная... Красавица... Усатенькая..." Кошка блаженствовала. Если бы меня так любили, вздохнула Вероника, просто так, ни за что...
Она вылила остатки кофе из джезвы в чашку и опять задумалась. Почему-то отношения с мужчинами у нее не складывались. Вернее, складывались, но совершенно не так, как ей представлялось правильным. Романы у нее были всегда, даже в училище. В четырнадцать лет она страстно влюбилась в балетмейстера, который был раза в четыре старше, но это не имело никакого значения, потому что она обожала его на расстоянии. Разузнала все про его личную жизнь, иногда звонила домой по телефону и молчала в трубку. Первая влюбленность, как детская болезнь, проходит сама собой, не оставляя следа.
Зато с Ренатом всё было серьезно. К тому времени ей исполнилось шестнадцать, а ему было уже девятнадцать. Это была настоящая любовь, во всяком случае, с ее стороны. Подруги из училища, конечно, обо всем догадывались - она не могла скрыть радость при его появлении, вся светилась, но никому ничего не рассказывала, ведь ее чувство было запретным. В те годы всё было иначе, чем сегодня, гораздо строже и серьезнее. Сейчас взгляды на отношения между молодыми людьми совершенно изменились. Девчонки умудряются "залететь" в тринадцать лет, насмотревшись эротических фильмов, и это уже почти не удивляет. А тогда... Вероника ощущала себя Джульеттой. Была готова умереть ради любимого. Ее голова была набита примерами романтической любви, почерпнутыми из классики. И это было бы, наверное, смешно, когда бы не было так грустно. Ренат танцевал партию Ромео, а она сходила по нему с ума. Это был ее первый мужчина. Теперь-то она понимает, что ему просто льстила сумасшедшая любовь подрастающей балетной звездочки. Или развлекала. Позднее ее просветили, что у него серьезные отношения с примой их театра, которая его поддерживала. Узнай она о походах Рената налево - и его сольная карьера могла оборваться.
Все же Вероника сохранила о нем теплые воспоминания. Он был нежен и деликатен, ее первый мужчина, её возлюбленный, её герой; раскрыл её как женщину и научил многому из того, о чем она только слышала или читала. И расстались они по-доброму, без взаимных упреков и обвинений. Он уехал на гастроли на три месяца, потом перешел в другой театр... Конечно, она переживала, особенно первое время после его отъезда, но это продлилось недолго, вскоре выяснилось, что она была не одинока, Ренат оказался на редкость любвеобилен. Вероника невольно усмехнулась - герой-любовник на сцене и в жизни. А она была еще молода и глупа, у нее даже мысли не возникало о замужестве и создании семьи. На первом плане стояла карьера - в этом был смысл ее жизни. Остальное - потом, успеется. Кто же знал, что время пролетит так быстро? И - кто знал, какое влияние оказывают физические перегрузки на способность к деторождению! Пожалуй, она не сможет припомнить ни одной великой балерины, у которой были бы дети.
Однако и влюбленность в балетмейстера, и короткий бурный роман с Ренатом казались ей сейчас далекими и какими-то полудетскими. Другое дело - Игорь. Он возник как луч света в ее окрашенном в серые тона царстве. Ей уже исполнилось тридцать четыре года, и все иллюзии относительно будущего успеха и блистания на сцене окончательно померкли. Она делала свою работу честно и даже с удовольствием, но кордебалет есть кордебалет: много красивых и одинаково одетых девушек на втором плане. И все же Игорь обратил на нее внимание. А потом дождался у черного хода, когда она выйдет после спектакля, и преподнес белые хризантемы. Это было удивительно и приятно - цветы в середине зимы. К тому же, он заметил и выделил среди многих именно ее. Они посидели в кафе, потом он проводил ее домой. Однокомнатная квартира - родительское наследство - находилась в старом, с вычурными украшениями здании, неподалеку от театра. В первый вечер они так и расстались, она не пригласила его к себе. Он принял это как должное, что сразу ее подкупило. Да и хорош был собой необычайно! Высокий, в широкополой шляпе, длинном кашемировом пальто, с развевающимся шарфом - настоящий питерский принц, только не в карете, а на черном мерседесе. Он и чувствовал себя принцем. Кафе, рестораны, цветы... Их роман развивался стремительно. И - конечно она влюбилась без памяти. Игорь работал программистом в какой-то солидной фирме, однако прекрасно разбирался в балете - его бабушка, старая петербургская театралка, с раннего детства водила его в театр, так что одно время он даже мечтал стать танцовщиком. Но самое, наверное, главное - им было хорошо вдвоем. Даже молчать.
Вероника отставила кофейную чашку и принялась смотреть на улицу. Балконная дверь была распахнута настежь, и в обрамлении деревянной рамы, как на картине, виднелись часть стоящего напротив здания и верхушка черемухи, которая, казалось, пыталась заглянуть в ее комнату, а выше - облака. Она невольно залюбовалась их величавым движением. В густой синеве проплывали сверкающие айсберги, фантастические звери, горы взбитых сливок - иногда она позволяла себе порцию взбитых сливок, - и это был ее маленький праздник.
Когда она вышла на пенсию, жизнь фактически закончилась. Блистающий театральный мир навсегда закрыл для нее свои двери. Несколько месяцев она пребывала в глубокой депрессии и даже посещала психолога. Окружающее виделось ей только в черных и серых тонах, она была убеждена, что с ней уже никогда не произойдет ничего хорошего, что дни её будут тянуться бесконечной чередой, один другого скучнее и бессмысленней. Если бы мама жила в России, если бы отец был жив - наверное, многое было бы иначе. Но отец умер много лет назад, а мама давным-давно проживает в Штатах со своим очередным мужем. Теперь, гуляя, она старалась обходить стороной свой родной театр, в котором её никто не ждал, и для которого она вдруг стала инородным телом. Стоило ей хотя бы издали увидеть старинное театральное здание, и ее охватывало тянущее болезненное чувство, которое потом не покидало несколько дней. И хотя она все же иногда заходила к девочкам из кордебалета поболтать, и они радостно встречали ее и делились последними новостями - она остро ощущала: чужая, чужая.
Отношения с Игорем, которые длились вот уже несколько лет, тоже стали причинять ей боль. Связывающая их интимная близость утратила новизну и превратилась в некую рутину, когда ему было хорошо, а ей уже не очень. Да и его отношение к ней изменилось, сделалось необязательным что ли. Обещает позвонить - и не звонит. На упреки отвечает с иронией, ускользает, словно это она поначалу бегала за ним, а не он за ней. Ее глубоко ранило подобное пренебрежение. Она чувствовала, что у него появилась другая женщина, возможно, моложе и интереснее. Их духовную связь, а ведь была же у них духовная связь! - постепенно разъедала невидимая ржавчина непонимания и недосказанности. Теперь она жила в постоянном ожидании звонка, словно собачка на невидимой привязи. И сходила с ума от желания. Такого секса, как с Игорем, у нее не было никогда и, что еще ужаснее, ни с кем и никогда не будет - это она понимала отчетливо. Когда он приходил, и она видела его обнаженные мускулистые руки, гладила поросший густыми темными волосами торс, заглядывала в зеленоватые, глубоко посаженные глаза - голова ее кружилась, и она почти теряла сознание. А когда он входил в нее, и ее пронзало упоительное чувство безмерного наслаждения - у нее просто "сносило крышу", и она уже не помнила себя, не помнила, что делала, что говорила и говорила ли вообще или только стонала. Такая встреча случается раз на миллион, а может, на сто миллионов. Вот почему она так страдала, почувствовав первые признаки охлаждения. Разве не сходил он с ума в постели, превращаясь в настоящего хищника, в дикое животное, которое может убить от страсти? И даже встать потом не мог - кружилась голова. Так что же произошло? Куда всё делось?! А ведь было, было! У неё закралось подозрение, что он отдалился нарочно, рассудочно, потому что его тело всецело принадлежало ей - она это знала. Возможно, он пытался бежать от своей неконтролируемой страсти, чтобы не зависеть от женщины. Похоже, именно так. Он ощутил, что теряет над собой власть, теряет независимость. Как-то в порыве откровенности он проговорился, что по натуре - одинокий волк. Тогда она восприняла его сказанные вскользь слова как метафору, ласково погладила по голове, осмотрела прижатые к голове уши, согласилась: "Действительно, как у волка..." - и не приняла всерьез. А надо было. Потому что это его истинная натура. Натура одинокого волка, который противится любому приручению. Он должен ощущать себя абсолютно свободным: хочу - приду, не хочу - не приду - и чтобы никаких слез и упреков. И когда однажды совершенно случайно она зашла в кафе и увидела там Игоря с полноватой блондинкой, то нисколько не удивилась. Окинула девицу пристрастным взглядом: явно моложе нее, особый интеллект не просматривается, зато вполне здорова и способна родить здорового ребенка, хотя склонность к полноте превратит ее после родов в белокурую свинку. В общем, обычная домохозяйка, для которой муж - царь и бог, и которому она готова стряпать и стирать всю жизнь. Домашнее животное в женском обличье.
К счастью, Игорь её не заметил, она тотчас ушла. И когда он в очередной раз появился у нее дома, она ненавязчиво поинтересовалась девицей из кафе, без скандала и надрыва, так, для информации, хотя внутри все кипело, и она готова была выцарапать ему глаза. Он не стал ничего скрывать. Да, встречается с ней уже полгода и иногда у нее ночует. "Так что, значит, - между нами всё кончено?" - спросила она. "Почему? - искренне не понял он. - Ты мне тоже нужна..." И это его легко соскочившее с языка "тоже" ранило ее в самое сердце.
Виделись они все реже, больше общались по электронной почте, телефонных разговоров он не любил. И если она нежно пеняла ему, что они не виделись уже месяц, или два, или даже целых три - переводил всё на шутку: "Неужели я такой плохой мальчик? Обязательно исправлюсь". Подобным образом заканчивались все ее разборки. Давить на него она не могла: какие у нее права на этого мужчину? Да и любого давления он не терпел, тотчас становился жестким, как наждачная бумага, закрывался, и из глубины зеленоватых глаз на нее смотрел волк.
Все чаще она задавалась вопросом: да любит ли он ее вообще?! Если она сделалась ему в тягость - почему бы не сказать прямо? Да, для нее это стало бы трагедией, но она смогла бы это пережить. Во всяком случае, это гораздо гуманнее, чем постоянно резать по живому, уклоняясь от встреч и пропадая безо всяких объяснений. Ей оставалось одно: ждать и рыдать в голос, утыкаясь в подушку, чтобы не услышали соседи. И когда он не появился семь месяцев подряд, она поняла, что должна сама прервать эти мучительные отношения, иначе просто распадется как личность, потому что ее любовь, ее привязанность к нему уничтожат ее изнутри. Только тогда она, наконец, освободится. И перестанет чувствовать его рядом с собой в постели, даже когда его нет рядом, потому что явственное ощущение присутствия становилось иногда настолько сильным и реальным, что ей казалось - протяни она руку и коснется его родного тела. Она буквально физически чувствовала жар, идущий от мужчины и переполняющее его желание. Это было почти сумасшествие. Бред. Галлюцинация. Если она хочет выжить - нужно покончить с этим раз и навсегда. Вот тогда-то она бесповоротно решилась на переезд, решилась круто изменить свою жизнь. Продала квартиру в городе и купила, с доплатой, в пригороде. Прекрасный парк вокруг дворца, каналы, озера, речки - здесь она будет гулять, здесь будет отдыхать ее душа, на природе, вдали от людей.
Что ж, радикальное лечение помогло - хотя окончательное излечение растянулось на несколько месяцев. Однако хлопоты по продаже и одновременно покупке квартиры, страх, чтобы не обманули риэлтеры, - ведь она одинока - на время отодвинули на второй план другие мысли и переживания. А потом упаковка вещей и сам переезд, с которым помогли старые друзья, - все это заставило её полностью переключиться на сугубо житейские вопросы, давая возможность передохнуть израненной душе.
Обустройство на новом месте, в небольшой однокомнатной квартире, тоже потребовало сил и времени, так что на пару месяцев она почти позабыла о прошлом, даже компьютер не подключала к сети, чтобы не поддаться искушению и не написать Игорю. В сущности, она задушила свою любовь собственными руками. А любое убийство - грех. Даже если твой партнер из любимого мужчины постепенно превратился в настоящего мучителя. Порой она задавалась вопросом: понимает ли он, хотя бы в малой степени, какие доставляет ей страдания?! Гложет ли его чувство вины? Или он настолько эгоцентричен и толстокож, что не принимает в расчет ее чувств?.. Увы, теперь, по прошествии времени, она все больше склонялась к последнему.
Ох, время-то идет, вдруг встрепенулась Вероника, мне же еще в Дом творчества! Она поспешила в кухню, достала из холодильника сыр и отрезала полупрозрачный кусочек. С удовольствием съела. Завтрак окончен - пора собираться.
Зеркало отразило среднего роста женщину с легкой девичьей фигурой. Вероника пристально вгляделась в свое лицо: высокие скулы, серые глаза, брови вразлет, - очень даже ничего. На то, что ей пошел пятый десяток, пока не указывало ничто. Она подкрасила глаза, тронула помадой губы и улыбнулась своему зеркальному двойнику - так-то лучше! Взяла сумочку и вышла в подъезд.
Обратно домой возвращалась через парк. Мимо Карпина пруда, вдоль громады дворца, сложенного из желтого пудожского камня, и напоминавшего своими высокими башнями средневековый замок. Потом свернула в тенистую дубовую аллею и вышла к изящному мостику, с чугунными перилами и кованной причудливой решеткой под ними, пересекла речку, в которой с радостными воплями плескались дети, и пошла по извилистой прибрежной тропке среди травяных джунглей, достигавших ей почти до плеч. От нагретой земли поднимался горячий воздух и слегка дрожал, размывая окружающий пейзаж. День был чудесный. Воздух наполняли ароматы цветов и разогретой травы, отчего он был настолько плотным и духмяным, что слегка кружилась голова. Вероника остановилась на "хорошем месте" между четырьмя молодыми дубками, расположенными в виде ромба. Здесь была мощная положительная энергетика, и она часто приходила сюда подлечиться. Вот и сейчас она замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Жирная черная земля исходила бешеной энергией. Мир вокруг трепетал, дрожал, пел голосами невидимых среди древесной листвы птах, трещал, грохотал звуками цикад и кузнечиков. Самые длинные дни в году извергались гейзером жизненной силы. Силы дикой, неуправляемой, направленной на размножение и выживание. И ее тело тоже откликнулось на это пиршество витальной энергии, и душа наполнилась удивительно гармоничным чувством, которому она и названия-то не могла подобрать.
Сколько она пребывала в нирване, бог знает! - время всегда было для нее понятием условным. Наконец, стряхнув наваждение, направилась по тропинке между зарослей кустов к грунтовой дороге, пересекавшей обширный луг. Луг тоже был по-своему хорош. Слева - поляна цветущего розово-лилового кипрея, вымахавшего в человеческий рост. Справа, до самого массива дальней рощи, - густая зелень сочной травы с вкраплениями синих, густо-лиловых, белых и желтых цветов. Вероника миновала сгоревшее здание царского птичника, которое до сих пор поражало своими изящными пропорциями, и поднялась на небольшой пригорок, через который пролегала дорога. Июльское солнце словно и не собиралось клониться к горизонту. Около него в синем небе недвижно стояло облако, напоминавшее ангела в длинных одеждах с развевающимися рукавами. Для полного сходства со старинной фреской "ангелу" не хватало только трубы. И высокое летнее небо с облачным ангелом, и разноцветный луг, и черно-зеленая линия леса в отдалении - всё было настолько прекрасно и гармонично, что Вероника застыла, как вкопанная. Она впитывала в себя окружающее, тонула в нем, остро ощущая себя частью этого удивительного мира. Её переполняло наслаждение от переживания собственного бытия - чувство, которого она никогда не испытывала прежде. Она широко раскинула руки, и ей показалось, будто она взлетела над цветущим лугом и смотрит на землю сверху вниз. Это было необыкновенно и радостно, как в детстве. И тогда она стала молиться - и ее страстная молитва вбирала в себя и луг, и пригорок, и речку, распространяясь на всю вселенную, а душа возносилась всё выше и выше. Как вдруг послышались человеческие голоса - по дороге ехали двое велосипедистов - и она сразу опустилась на землю.
Улыбаясь себе и миру, Вероника направилась к видневшимся вдали домам.
Отчего так бывает, размышляла она, помешивая яичницу с помидорами, которую всегда готовила на скорую руку: вкусно и не располнеешь, - один-единственный день или час, или даже минута порой остаются в памяти на всю жизнь?.. Можно мучиться несколько лет, страдать, не видеть выхода, и вдруг - бац! - в один прекрасный день глаза открываются, вернее, душа раскрывается навстречу миру - и ты просто счастлив. И уже не одинок. Потому что ты - это весь мир, а весь мир - это ты.
Она с удовольствием поела, устроилась на диване и взяла телевизионный пульт. Телевизор не мешал ей думать - так, общий фон, на котором течет ее монотонная жизнь. Чужие проблемы, изломанные судьбы, звук чьих-то голосов, чудесные виллы на побережье Средиземного моря... Когда нет собственной личной жизни, сойдет и подобный эрзац. Бесшумно, словно бы из ниоткуда, на диване рядом с хозяйкой материализовалась Одетта и, прижавшись к ней округлым бочком, тоже уставилась на движущиеся картинки.
А перед мысленным взором Вероники проплывали движущиеся картинки этого долгого дня. Вот она придирчиво выбирает в магазине торт, потом идет к Дому творчества, держа на отлете большую неудобную коробку. Заглядывает в директорский кабинет: Ирина Рафаиловна сидит одна за рабочим столом. Окно распахнуто настежь, и с проспекта доносится приглушенный расстоянием и палисадником шум машин. Сотрудники уже разбрелись кто куда - лето на дворе, - многие в отпусках, которые, в основном, проводят на дачных участках: зарплаты мизерные, а жить надо.
Директриса явно обрадовалась появлению Вероники и тут же включила электрический чайник. В ярком цветастом платье она выглядела моложе своих лет - в прошлом году коллектив отпраздновал пятидесятилетие начальницы. Приятная полнота не портила ее женского облика, а ореховые глаза на по-татарски плоском лице смотрели молодо и задорно. Характер у нее был властный, так что зарождавшиеся в женском, в основном, коллективе конфликты, она гасила быстро и жестко, не давая им разрастаться и переходить в хроническую стадию. Когда через месяц после переезда Вероника пришла в Дом творчества на прием к директору и предложила организовать студию классического танца, Ирина Рафаиловна, немного подумав, согласилась, хотя коллектив народного танца существовал уже несколько лет. Со временем обе женщины присмотрелись друг к другу и даже прониклись дружескими чувствами, так что без посторонних глаз позволяли себе откровенность. И хотя заместитель директора, Нина Сергеевна, сразу и почти в открытую невзлюбила пришлую городскую девицу и обожала позлословить на ее счет (Веронике, разумеется, тут же все передавалось, да еще с завидным добавлением), Ирина Рафаиловна новую сотрудницу в обиду не давала. И не пожалела об этом - уже через год небольшой ансамбль классического танца стал занимать призовые места на различных конкурсах и фестивалях.
Вот и сегодня, устроившись за небольшим столиком "для чайных церемоний", как называли его между собой сотрудники, они заварили душистый чай с бергамотом и разговорились. Узнав, что Нина Сергеевна ушла и сегодня больше не появится, Вероника тотчас внутренне расслабилась. Аккуратно поддевая ложечкой взбитое суфле, проложенное хрустящими ломкими коржиками, - торт оказался вкусным, с какими-то экзотическими фруктами, - Ирина Рафаиловна жаловалась на своего Бориса, который в последнее время стал поздно приходить домой, а на вопрос, где был и чем занимался, - откровенно грубил. Вероника сочувственно кивала головой, разделяя переживания начальницы. Борис руководил в Доме творчества авиамодельным кружком. Будучи моложе Ирины Рафаиловны на целых одиннадцать лет, он чувствовал свое возрастное превосходство и порой не к месту демонстрировал. Впрочем, ощущение воображаемого превосходства дарила ему сама Ирина Рафаиловна, которая любила и ревновала его со всей страстью зрелой женщины, цепляющейся за свою последнюю любовь. Уважая эту простительную слабость, Вероника старалась даже не смотреть в сторону местного мачо, у которого, на ее взгляд, не наблюдалось особых достоинств. Ну да на вкус и цвет товарищей нет. Бросит он ее, ох, бросит! - слушая Ирину Рафаиловну, думала она. Нет в нем настоящей мужской надежности, о которой мечтают все женщины. В мысли ее внезапно ворвался телевизионный голос - оказывается, сегодня очередной юбилей ее театра, - а она и позабыла! И о ней все давно позабыли. Вероника грустно улыбнулась. Будто и не было вовсе двадцати лет, положенных на "алтарь искусства"... Она прислушалась к себе и с удивлением обнаружила, что в душе у нее нет обиды - забыли и черт с ними!
Она поднялась с дивана и прошлась по комнате. Внутри нарастало давно забытое волнение, как перед выходом на сцену. Она так давно не слушала музыку!.. Только в студии, когда репетирует с девочками, снова и снова отрабатывая элементы танца. Вероника выключила телевизор, подошла к музыкальному центру, порылась на полочке, где лежали диски, и нашла "Лебединое озеро". Потом открыла платяной шкаф и достала с заветной полки пуанты и концертное платье, шелковое, полупрозрачное, летящее. Накинула платье. Туго завязала крест-на-крест ленточки на пуантах. Поставила диск и отыскала "Танец маленьких лебедей". Звуки музыки словно открыли внутри нее волшебную шкатулку, выпустив на свободу вихрь воспоминаний, ощущений и образов, - а ноги уже сами собой, почти без усилий, проделывали привычные па. Она отдавалась своему импровизированному танцу серьезно и истово, словно исполняя тайный жреческий обряд, и ее все сильнее охватывало необычное чувство. Ей казалось, что в эти минуты она заново рождается на свет, вылупляясь из плотного кокона, в котором долго была заперта. Она вдруг ощутила себя легким, крылатым существом, мало знакомым ей самой, - и это было замечательно! Неизвестно, сколько времени она будет крылатой, неизвестно, как сложится её дальнейшая судьба - да это и не имеет значения. Главное, она - Вероника - снова может летать. Она чувствует, дышит, страдает и радуется. Она живет.