Логвин Янина : другие произведения.

Крылья над пропастью

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.50*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Вместо аннотации, пока я разминаюсь для написания этой истории) Я вошла в зал ратуши открыто и неторопливо, взметая подошвами пыль и разгоняя крыс по углам. Огромный варлах - дьявольское создание, навсегда замершее в граничной точке перерождения пса в человека, - покорно застыл у стены, преклонив голову и впившись когтями в толстые дубовые половицы. Его горящий взгляд гиены, едва коснувшись меня, ушёл в пол, и все же успел ожечь осатанелой злобой.
     - Говори, псина! - разрешила я, останавливаясь от варлаха в двух шагах, сжимая пальцами рукоять меча. - Ну!
     Когти твари дрогнули и прочертили в половицах глубокие светлые борозды. Мышцы на шее вздулись, а мощные челюсти со скрежетом сомкнулись, сдерживая рвущийся наружу рык: похоже, этого варлаха псиной еще никто не называл. Что ж, не стоит ходить вокруг да около, лучше сразу расставить приоритеты.(черновик-черновик) прода от 13.10.15
  
  Крылья над пропастью
  Пролог
  
  Когда-то здесь был город, одетый в огни и звуки мегаполис, теперь - лежала тёмная издыхающая бездна, кое-где перемежающаяся короткими яркими сполохами. Я стояла на карнизе у основания шпиля городской ратуши, в ста метрах над землёй, и смотрела в пустоту под собой. Всматривалась в холодные, молчаливые очертания зданий, в грубые мазки улиц, в ползущие у земли, растянутые позёмкой клочья тумана, и в бледное, мёртвенно-бледное лицо твари у моих ног, угодливо скалящейся мне в предсмертном оскале. Сколько их было там, внизу, этих созданий? Десятки? Сотни?
  Я вскинула голову и посмотрела в небо, в сияющую полной луной ночь. Рваные, перистые облака неслись надо мной - шальные гонцы поднебесной армады, и уплывали, гонимые ветром, влекомые светом далёких звёздных маяков, за горизонт.
   Чёрт! До чего же хочется взлететь и взглянуть на мир глазами чёрного безмолвного неба! Как же хочется раскинуть руки и взмыть как птица! Как гордая сильная птица, растворившись в полёте, возвыситься над пустотой. И пусть на краткий, безумно краткий миг, но вновь почувствовать себя свободной и живой...
  Сколько раз я буду испытывать себя, вот так нависая над пропастью, качаемая ветром и гонимая местью? Сколько?.. Я не знала. Меня тянуло на высоту, мучительно, и противиться этому притяжению было выше моих сил. Отступив от края карниза, я оперлась ладонями о шершавый камень стены ратуши и, согнув колено, сбросила тварь вниз. А после захохотала, как гагара, перекрикивая её смертельный вопль, в ночь.
  
  1
  
  Прошло тринадцать лет, с тех пор как старина Шон нашел меня - Кьяру Маккей, в заброшенной каменоломне северной Арры, близ городка Дорхор. И двадцать два - с момента моего появления на свет в тесном чулане поломойки, под крышей дома могущественного властителя мира двух лун - Таларна Дрогана.
  Моя бедная мать прожила не больше часа после моего появления на свет и перед смертью успела возблагодарить за эту милость небо. Кривая Элла - полуслепая прачка из Дюкмора, приняв меня на руки из её истекающего кровью чрева, разрыдалась, глядя, как скоротечно ускользает из жизни Лилит. Покидает этот мир, оставляя новорождённую дочь сиротой.
  "...Ей было так мало лет, да-да, Кьяра, твоей несчастной матери, когда Господь призвал её душу к себе, не в силах вынести терзаний бедного сердца. Жаль. Как жаль, девочка моя, что Лилит оставила тебя одну. Но что она - бедная сирота, в конце концов, могла со всем этим поделать?.."
  Ничего. Тогда - ничего. Хотя... Я не знаю сколько лет было моей матери, когда она умерла, но едва ли исполнилось шестнадцать, иначе она хотя бы попыталась выжить, теперь я это точно знаю. А возможно, - да, мне хочется в это верить, - и сумела бы противостоять ему вместе со мной, в этой кровной затяжной войне, имя которой месть. Ему, моему отцу, жестокому тёмному лорду Таларну Дрогану.
  
   История моего рождения низка до уродства и коротка до забвения. В ней нет красивых деталей, витиеватых романтических линий и отважных героев. Есть только привкус горечи, жар обиды и алеющий под грудью крапленый оттиск родовой печати. Несмываемое с души тёмное тавро. Итак...
  Я - незаконнорожденная дочь Таларна Дрогана. Результат насилия могущественного лорда над молоденькой служанкой. Следствие утоления плотского желания с подвернувшейся под руку испуганной поломойкой. А ещё - и это едва ли забавно, - живое напоминание о хозяйской беспечности, неосмотрительно оставившей служанку в живых. Вот, пожалуй, и всё. Об этом, со слов матери, мне рассказала Кривая Элла. Остальное же не стоит домысливать, я отлично помню и сама.
  Я росла ″во Дворе объедков″ в замке Тёмного Лорда, в самом дальнем крыле для черновой прислуги, среди поломоек, прачек, истопников и помощников младших конюшенных - незаметный ребёнок, тихо снующий под ногами. Старая Элла растила и берегла меня, в этом унылом промозглом склепе, как могла, деля со мной тесную каморку, скудную еду, свечу и единственное изветшавшее и истиранное за долгие годы одеяло.
  Она укрывала им меня в холодные ночи, когда я болела. Успокаивала и баюкала у сухой груди, когда шальной ветер, слетая с гор, завывая и рыча, бился в кривые ставенки нашей убогой ночлежки, обещая недоброе. Шептала сказки, обнимая, когда на небе всходила кроваво-красная раздвоенная луна, ворота замка открывались и верные псы Тёмного Лорда - серые варлахи, скользя когтями по мшистому камню и отбрасывая тени, ползли из леса к своему хозяину.
  Элла была преданным другом мне, и я всем своим детским сердцем любила её. За девять лет прожитых в Чёрном замке Тёмного Лорда, не было для меня на земле человека дороже этой полуслепой горбуньи-прачки. Оттого несложно догадаться, как стремительно рухнул подо мной мир, и закружилась земля, когда кривая Элла погибла.
  Это случилось в морозный зимний день, когда бледное солнце уже почти сползло за горизонт, а небо подбила сумрачная вечерняя канва. Его события отпечатались в моей памяти так отчетливо и ясно, словно черно-белый негатив фотоплёнки, где яркие детали на прозрачном листе отмечены размытым чернильным контрастом. И ни единой надежды на цвет. Ни единой.
  Проснувшись, как обычно, с первым проблеском зари, я надела старенькое платье, сунула за пазуху завернутый Эллой в тряпицу пряник и, заперев каморку на ключ (моя кормилица поднималась и уходила затемно), помчалась на кухню. Уже несколько лет, с тех пор как мне исполнилось пять, я находилась в услужение у младшего истопника замка и послушно выполняла отведенную мне работу: скоблила и вычищала огромные кухонные печи. Невысокая, худенькая и юркая, я забиралась внутрь такой печи и, задыхаясь от сажи и копоти, усердно гребла золу. А после, когда печи исправно пылали, - чистила и мыла овощи, перебирала зерно, мела полы да выносила с мальчишкой-дворовым помои на скотный двор.
  Я как раз тащила с Тайером такое ведро помоев, - это нехитрое занятие часто доставалось нам, - когда внутренние ворота ″двора объедков″ распахнулись, и в широкий просвет я увидела семенящую в обносках знакомую фигурку Эллы, конвоируемую главным прислужником лорда Дрогана - советником Мердоком, к воротам замка.
  На Элле была подпоясанная шалью драная холстина, а на плече лежал тощий холщовый мешок. Деревянные колодки гулко стучали в высоком туннеле разом сомкнувшихся над ней каменных стен, а слабая рука опиралась на такую же кривую, как сама Элла клюку. Моя кормилица собралась в дальнюю дорогу, без возврата, и всё своё мало-мальски годное платье оставила мне.
  - Элла? - ахнула я и остановилась. Сердце гулко стукнуло, предчувствуя недоброе, и провалилось в бездонный колодец. - Элла!
  Фигурка запнулась о каменную плиту, замешкалась, будто не решаясь обернуться, и быстро засеменила дальше, взашей подгоняемая Мердоком к главным воротам.
  - Кьяра, милая, - прошептала Элла, когда я, опрокинув помои и оттолкнув пытавшегося удержать меня на месте Тайера, стремглав бросилась за ней следом, а догнав, кинулась на шею. - Возвращайся, девонька. Беги! - её руки безуспешно пытались отстранить меня. - Надо мне, понимаешь? Время пришло.
  - Нет такого времени, Элла! Нет! - закричала я, отчаянно цепляясь за свою кормилицу, смахивая слёзы и отказываясь верить в происходящее. - Нет!
  Но я лгала себе. Конечно, я знала: прислужники Темного Лорда казнят неугодных и немощных по личному указу властителя уже много лет (об этом не шептались только мыши по углам). Кормят провинившимися голодную стаю варлахов, живущих в лесу, сплошной стеной обступившем замок Драгорн на много миль вокруг. Но Элла... Моя добрая старая Элла не могла быть наказана "Ночным изгнанием" в этот жуткий лес. Никак нет!
  В тот день Элла просто попалась на глаза Мердоку, нечаянно выставив пред его цепкие очи своё изломанное старостью и согбенное тяжким трудом тело, жестоко отмеченное печатью уродства. Одного нетвердого шага старухи, шаткого под ношей мокрого белья, оказалось вполне достаточно для вынесения ей приговора. И Мердок не стал с этим долго тянуть.
  Он приблизился ко мне, грубо рванул за плечо и крепкой пощечиной отбросил прочь, другой рукой толкнув взашей Эллу. Увидев её на коленях, бледную и жалкую, с растрепанными по щекам белыми космами, в мольбе простирающую к своему мучителю руки, я пружинной взвилась в воздух. А вскочив на ноги, со всем охватившим меня бесстрашным отчаянием, кусаясь и рыча, бросилась на Мердока и стала отдирать его руки прочь от испуганной Эллы.
  Никому из младшей челяди в замке не позволено было даже глаз поднять на любимого советника лорда, прежде не испросив и не получив на то разрешения, что уж говорить о столь безрассудном поступке грязной дворовой девчонки, как дерзкое нападение на его верного слугу.
   Высокий и тощий как жердь, с тонким носом, клювом нависшим над бескровным ртом, с цепкими злыми глазами и длинной косицей светло-русых волос, советник Мердок внушал челяди ужас. Он был хозяйской десницей вершившей суд, бездушным серпом, жавшим сорную траву под ногами - я совершила непростительную ошибку, набросившись на него. Надо мной взмахнула бледным саваном сама смерть, и бедная Элла увидела её страшный танец в его черных, полыхающих как полночное пламя глазах.
  - Господи, девочка, что ты делаешь?! - потрясенно выдохнула моя кормилица и воздела ко мне руки. - Одумайся! Кто-нибудь, - взмолилась к молчаливо взиравшей со своих караульных мест страже и жавшимся у стен слугам. - Заберите её от меня, - в глазах Эллы стояли слёзы. - Пропадет ведь! Прошу вас, советник Мердок, пощадите.... Не ведает дитя безумное, что творит!
  Элла бросилась в ноги своему конвоиру, пытаясь защитить меня. Увидев её спину и брезгливо занесенный над ней тяжелый сапог, я зарычала от гнева и вонзила зубы в ненавистную ногу, повиснув на Мердоке как извивающаяся пиявка.
  - Проклятье! - Мердок болезненно оскалился, зашипел, и жесткой рукой схватил мои волосы. Сдавив холодными пальцами горло, советник приблизил меня к себе и тихо прошептал в лицо побелевшими от гнева губами:
  - Ты заплатишь за это, мышь помойная! Дорого заплатишь!
  Кажется, меня ударила сама земля, так быстро вышел из легких воздух, в один миг почти лишив сознания. Едва я попыталась вздохнуть - затянутая в грубую перчатку рука наотмашь опустилась на лицо, исполосовав его и разорвав бровь. Крепкая оплеуха звоном протаранила висок, наполнив рот и ушную раковину горячей кровью. А последовавший за этим удар оказался таким сильным и безжалостным, что почти убил меня. Я так и не смогла защитить свою кормилицу от страшной участи быть изгнанной в лес теней. А на следующую ночь, после наказания Тайера, эта злая участь постигла и меня.
  
  Я очнулась от того, что кто-то отчаянно пытался вытащить меня из сточной канавы под стеной замка, куда я упала отброшенная чьей-то ногой. По-видимому, я пролежала там достаточно долго - грязный, сломанный ребенок, остаток дня и всю ночь, - к тому времени когда чьи-то руки нашли меня, моё избитое тело уже устало дрожать от холода. Волосы слиплись от мокрой грязи, один глаз застила корка сочившейся из брови крови, а дыхание было таким слабым и беспомощным, что лишь собрав остатки сил в попытке бегства от поднимающейся внутри волны страха, мне удалось чуть слышно прошептать:
  - Пожалуйста, советник Мердок, не надо...
  - Молчи! - оборвал меня знакомый голос и от его дыхания у своего лица я, наконец, расплакалась.
  - Тайер? Тайер, ты? - выдохнула разбитыми губами и попыталась отыскать в предрассветных сумерках светло-карие участливые глаза лучшего друга. - О, Тай! - я заплакала. - Элла, она...
  - Тише, дуреха! Знаю. Не реви! - Тайер осторожно положил меня на заиндевевшую траву и легко вспрыгнул следом, выбравшись из узкой канавы. Нависнув сверху, он аккуратно отвел мокрые волосы от моего лица и тихо сказал, едва расцепив плотно сжатые губы. - Знаю, Кьяра, её больше нет. Прошлой ночью эта сволочь Мердок выбросил её за ворота замка ночным варлахам лорда, а тебя... - Он отвернулся и попытался скрыть охватившую его тело дрожь, как можно бережнее поднимая меня на руки. - Твоё тело велел утром кинуть в охотничью псарню. На корм.
  - Меня? - в моёй измученной душе поднялась неподдельная волна ужаса. Я нашла непослушными пальцами измятый воротник куртки Тайера и ухватилась за него, как за удерживающую сознание на плаву соломинку. На псарне Таларна Дрогана дворовые слуги содержали не меньше двух сотен озлобленных голодом и травлей гончих. Способных разорвать мертвое тело в течение нескольких минут. Мертвое, да, но я никогда не слышала, чтобы им кидали как корм живых людей.
  - Но, Тай, я ведь жива, правда? Жива?
  - Правда, Кьяра. Но я думал... - темные брови Тайера как-то странно нахмурились, а в глазах промелькнуло незнакомое мне прежде выражение страха, отчаяния, злости и какой-то непонятной досады. - Думал...
  - Да?
  - Что ты умерла.
  - О, Тай! - Я вновь тихо расплакалась, и Тайер Бэрг строгим шепотом сказал, крадучись со мной на руках, как вор, вдоль внутренней стены замка к темным воротам Двора объедков, в этот предрассветный час уже просыпающийся и начинающий жить своей обычной жизнью:
  - Не реви! Здесь полно стражи, Кьяра. Хочешь, чтобы нас высекли?
  - Не буду, - пообещала я Таю и честно закусила губы, получив от друга в ответ не менее честное, но оттого не более понятное обещание.
  - Когда-нибудь, Кьяра, я постараюсь все исправить, если он прежде не убьет меня. Я обещаю тебе! Лорд ошибся, его советники ошиблись, а Эмрин, этот лживый трусливый щенок, никогда не признается, что солгал. И знаешь, я рад, да, я рад, что он оставил меня в покое. Но мне надо время, - Тайер внимательно посмотрел в мои закрывающиеся глаза, - и мне нужна ты. Пожалуйста, Кьяра, - в моей голове всё затуманилось, и уже сквозь наползающую холодную пелену я слушала его последние слова, - не умирай, слышишь?!
  Я не успела ответить. Топот ног и голоса стражников раздались в сырой дымке за нашими спинами, и чьи-то руки жестко разорвали нас.
  - Ах ты, бесов приблудыш! Червь безродный! Пшел от неё! Арахвий!
  - Слушаюсь, начальник!
  - К столбу его! Сто ударов по спине и сто по плечам!
  - Розги, начальник?
  - Плеть!
  - Жаль мальца, Ган, сдохнет ведь. Хоть и жилистый, а слишком худ он для плети. Вырастет, хороший воин для лорда будет.
  - Поговори у меня ещё, Арахвий. Плеть!!
  - А с этой что?
  - За ворота вышвырни дрянь!
  - Та-ай! - прошелестела я, падая лицом в мшистую снежную грязь и на границе ускользающего сознания услышала совершенно новый, незнакомый мне до этого голос друга:
  - Ненавижу!
  
  Стражники исполнили приказ своего командира в тот же день. Они открыли ворота и вынесли меня из замка, бросив умирать от холода на снежной границе сгущающейся чащи леса. Солнце вставало и заходило... И вновь вставало и заходило. Снег мягко падал на лицо и плечи, укрывая от кудрявящейся поземки, и я, то впадая в беспамятство, а то приходя в себя, безучастно наблюдала за мелькающей перед глазами вереницей туманных образов: любимой Эллы, Тая, Мердока, людей живущих во Дворе объедков, и за медленно приближающимся ко мне в сгущающихся сумерках ночи огнем желтых глаз, горящих звериным голодом.
  "Не допусти, Господи! Смерти моей, прошу, не допусти... " - шептала и шептала непослушными губами заученную с Эллой молитву о спасении, закрывала глаза и забывалась. А через две ночи, - прошедшие для меня как одно бесконечно долгое мгновение,- я сама приползла к воротам замка, дрожа от голода и холода, напуганная до смерти, но живая, просить у Темного Лорда еды и ночлега.
  
  - Мой господин! - в мраморный зал замка вошла высокая фигура советника Мердока. Припадая на одну ногу, советник нетвердой походкой приблизился к тронному возвышению и, пав на колени, поднял на хозяина побледневшее от страха лицо. Сказал сипло бескровными губами. - Это невозможно, Ган ошибся! Не могла девчонка выжить одна в лесу варлахов. Не могла! Произошло нечто непредвиденное...
  - И все-таки она жива, Мердок...
  - Да, мой лорд, это так. Но клянусь силой Тахосса, Ган за это ответит!
  - ... Простая дворовая нищенка...
  - Невозможно, мой лорд...
  - тщедушное отребье, выползшее из выгребной ямы. Начальник стражи признался, что псы не посмели к девчонке даже приблизиться.
  - ...разберусь. Обещаю, господин... Клянусь, я во всем...
  - К дьяволу, Мердок! - низкий, схожий со звериным рыком голос хозяина замка прокатился залом. Мощная фигура лорда Дрогана, возвышаясь на троне, подалась вперед, рука прошлась по борту черного, расшитого золотом камзола, срывая с него пуговицы и распахивая на груди. - С каких пор ты поддаешь сомнению мои слова и юлишь задницей, как портовая шлюха?! Говори! И Тахосс тебя спаси, человек, если вздумаешь о чем-либо смолчать!
  Приказ был отдан и верный слуга его услышал.
  - Мой лорд, истопник клянется, что старуха-прачка, вырастившая девчонку, упоминала покойной жене о вашем возможном отцовстве. Только ваша кровь могла бы объяснить, почему варлахи не тронули ее. Если даже часть ее течет в жилах этого ребенка...
  - Что?.. Да как ты смеешь, червь!
  Плечи советника дрогнули, голова в покорном смирении склонилась к полу. Голос Мердока теперь едва шелестел над мраморной плитой, и все же слуга посмел ответить:
  - Мой господин, я нахожу это единственным объяснением, почему девчонка до сих пор жива.
  - Ты знаешь, что силу крови и расположение Тахосса способен унаследовать лишь истинный наследник?
  - Да, мой лорд.
  - В крови моих дочерей слишком мало силы, чтобы пробудить яд. До сих пор им не удалось убить ни одного варлаха.
  - И все же ваши псы не смеют тронуть их, как не посмели тронуть девчонку. Запах крови для них выше условностей.
  - Ты хочешь сказать, что провидение, обделив меня сыном, посмело сыграть с Таларном Дроганом злую шутку?
  - Я хочу сказать, мой лорд, что ваш приемный сын Эмрин, когда придет час, снимет с вас проклятие своего покойного отца и вернет Тахоссу Арру.
  Сильные пальцы Темного лорда сжали подлокотники трона. Он окинул слугу тяжелым взглядом и медленно откинулся на высокую спинку сидения. Приказав советнику знаком подняться с колен и приблизиться, поднял руку, разрешая слуге коснуться бескровными губами венчающего ее черного перстня.
  Тот кротко склонился в поклоне.
  - Это будет королю Мидлену достойной посмертной платой. За все.
  - Да, мой лорд.
  - Начальника стражи и истопника сегодня же ночью отдашь моим псам. Девчонку же, эту живучую чернь...
  - Дочери поломойки никогда не уподобиться вам, господин.
  - Верно, никогда. Ты правильно меня понял, Мердок. Вот и решишь с ней. Но прежде, я хочу ее видеть.
  
  Мне показалось, что факелы зажглись внезапно, и после темноты подвала почти ослепили меня. Окруженная многочисленной стражей, поставленная на колени посреди огромного тронного зала, я трусливо спрятала голову под наброшенным на плечи плащом с капюшоном, страшась смотреть в глаза люто взиравшему на меня демону, - Темному лорду Таларну Дрогану.
  Несколько томительно-долгих часов, с тех пор как я исцарапала пальцы в кровь, скребясь в высокие ворота замка, меня держали под охраной в каменном мешке подвала, не обогрев и так и не дав еды. Ненавидя, и в то же время, боясь причинить вред. Глава стражи, за шиворот проволокший меня через весь двор и бросивший в темницу, в домыслах с тюремщиком позволил себе быть откровенным, и я еще раз услышала то, о чем когда-то мне рассказывала Кривая Элла.
  Я избежала мести варлахов, осталась жива и причина такого везения могла быть только одна: проклятая кровь Темного лорда. Кровь, что одной каплей могла погубить молодого варлаха, а запахом безраздельно подчиняла себе.
  Они стояли возле лорда Дрогана - его семья: длинноволосая, белокожая и черноокая леди Эльза, черноволосые, все в мать - леди Хлоя и леди Мажэна, и наследник, приемный сын лорда - хладнокровный ублюдок Эмрин, и так же, как их хозяин и господин, с гадливым интересом взирали на меня с тронного возвышения. Я почти осязаемо чувствовала на себе их презрительные взгляды, высокомерием пригвождающие к полу. Пронзающую насквозь, заставляющую терять от страха разум волну ненависти... Но они возненавидели меня еще больше, как только лорд Таларн приказал советнику:
  - Подними ее, Мердок. Пусть покажет лицо.
  Послушная рука грубо вздернула меня на ноги, дернула за подбородок, откидывая с головы капюшон, и все смогли увидеть мои рыжие волосы, проступившие на бледной коже веснушки и испуганный взгляд серых глаз. Несмотря на страх, таких же серых и холодных, как у Темного лорда.
  Он приближался ко мне медленно, так медленно, что от звука тяжелых шагов по мраморному полу, смертельным набатом раздавшихся в тишине высокого зала и моем сердце, у меня вновь подкосились колени, и я упала. А упав, тихонько заскулила, пятясь назад от вползающего в мою душу скользким змеем ужаса. Желая обратиться в воду и просочиться сквозь пол. Растаять сказочной невидимкой, лишь бы спастись, исчезнуть сейчас с пути неумолимо приближающегося ко мне грозного человека, в чьем праве было отнять у меня жизнь так же легко, как он отнял ее у Кивой Эллы.
  Но он настиг меня и поднял с колен. Впившись злой рукой в волосы, запрокинул голову и заглянул в лицо, так похожее на его собственное:
  - Тахосс! - прошипел, отбрасывая прочь. - Будь ты проклята, Арра! Клянусь, я отплачу за насмешку! Отплачу! Тебе никогда не заставить меня... Мердок, Эмлин! - развернувшись на каблуках высоких сапог, зарычал раненым зверем на весь зал. - Проклятье! Клеймо! Оставьте на ней клеймо! Или я вас всех к дьяволу скормлю варлахам!..
  
  Мердок сам снял с меня плащ и сорвал остатки одежды, сам держал за шею и за заведенные за спину руки, пока я - девятилетний ребенок, абсолютно нагая стояла перед сворой хладнокровных тварей, дрожа от ужаса, а ублюдок Эмрин острыми ногтями чертил на моем теле кровавые борозды. Крепко держал, намотав длинные волосы на кулак, пока под мою грудь, шипя окалиной, ложилось раскаленное железо, сжигая кожу до ребер и оставляя на мне хозяйское тавро - оскаленную морду пса Таларна. Проклинал за дерзость и укус, когда мой крик летел под купол зала, разрывая плотную завесу тишины и вспугивая летучих мышей. Сам ответил хозяину "Слушаюсь, мой лорд!", когда тот отдал приказ спустить гончих и пожелал подняться на смотровую площадку сторожевой башни, чтобы собственными глазами увидеть, как оборвется жизнь дворовой нищенки.
  - Беги, если хочешь жить! - советник толкнул меня в спину, вышвырнув из покоев во двор, и оскалил на стражников довольную хищную пасть. - А мы посмотрим, чернь помойная, как легко ты рвешься на куски.
  "Беги, Кьяра! Беги, моя девочка!" - услышала я над собой знакомый голос Эллы, едва собралась от бессилия, боли и холода рухнуть на ледяные каменные плиты, и, подняв голову, шагнула ему навстречу. А после побежала... Сперва с трудом управляя непослушным телом, а затем все сильнее и сильнее в желании жить отрывая ноги от земли.
  Я выскочила в распахнутые для меня ворота замка и помчалась в сторону высокой скалы, гребнем взрезающей молодой подлесок, помня горящий голодом в ночи свет глаз и страшась очутиться в лесу один на один с его жителями. Вдали уже слышался многоголосый лай собак, шум погони, а я бежала из последних сил, разбивая босые ноги в кровь об острые камни и теряя дыхание, до отчаяния боясь упасть. Колючие ветви кустарников терзали тело, били по лицу, хлестали по плечам, когда одной из гончих почти удалось вцепиться зубами в мой бок. "Поздно, сейчас я умру", - подумала я, подбегая к краю пропасти и на пределе сил, ускользая от острых зубов, взвилась в воздух...
  Я не кричала. Моим криком был ветер, со свистом подхвативший меня, когда я, увидев под собой трехсотфутовый каменный обрыв, сдаваясь, закрыла глаза, приготовившись умереть. Но вместо этого ударилась, врезалась в невидимую стеклянную стену.
  И сейчас, по прошествии стольких лет, мне кажется, я слышу, как она бьется. Так и не став видимой для глаз, осыпается мириадами ледяных осколков, со звоном исчезающих в темноте.
  
  С тех пор прошло много времени, ветер давно высушил на лице слезы, дождь смыл с камней проклятую кровь, а маятник старинных настенных часов над каминной полкой в доме Шона отсчитал миллионы канувших в вечность секунд.
  Я выжила. Я почти разбилась и умерла, но все же, по воле неподвластного нам рока, однажды занесшего над моей матерью свою карающую длань, воскресла из пепла, выросла, но ничего не забыла.
  Еще не скоро я смогла рассказать Шону свою историю - это случится немногим позже, когда мы научимся понимать друг друга, а тогда, после падения, лежа на соленых камнях в старинной Богом забытой каменоломне, услышав над собой незнакомую речь, я так и не смогла пошевелиться.
  - Дочка, я не мог понять, гуляет ли это меж холмов фьорда ветер с залива, играет волынка или скулит Божья тварь, угодившая в беду в штормовое ненастье. Я так испугался! За всю свою врачебную практику мне еще никогда не доводилось видеть столь испуганное, измученное и искалеченное дитя! Я не мог понять ни слова из того, что ты пыталась сказать мне, когда я нашел тебя и принес в свой дом, но я сразу понял, что сила, заставившая меня в этот дождливый осенний вечер надеть плащ и выйти из дома, вела меня к тебе велением судьбы. Только увидав тебя, Кьяра, я уже знал, что никогда и никому не дам своего найденыша в обиду.
  Он сдержал слово и пытается держать его до сих пор - мой добрый старина Шон Маккей. Его руки, и сейчас по-отцовски обнимающие меня, так и остались теми же добрыми и сильными руками, однажды поднявшими незнакомого ребенка с камней и прижавшими к широкой груди. Отогревшими испуганное сердце, залечившими глубокие раны, поделившимися своим теплом.
  Шон оказался вдовцом, никогда не имевшим детей. Заядлый книгочей, он много раз сравнивал себя с книжным героем Люси Монтгомери - Мэтью Катбертом, признаваясь, что отдал мне свое сердце точно так же, как старина Мэтью жизнерадостной рыжеволосой малышке Энн Ширли. И искренне печалился тоске в моих глазах и тихому нраву. Ему очень редко удавалось рассмешить меня, но когда это все-таки случалось, когда я, позабыв обо всем на свете: о смерти Эллы, о наказании Тайера, о Темном лорде и перенесенной боли, улыбалась или даже прыскала от смеха в ответ на шутки Шона, он сам хохотал так громко и искренне, за нас двоих, что наша соседка - добропорядочная Марта Бьюкен удивленно говаривала, встретив нас воскресным утром на пороге церкви "Святого Якова", кокетливо поправляя перед уважаемым отставным военным доктором соломенную шляпку: "Мистер Маккей, должна заметить: вы оказались невозможным чудаком! Зная вас без малого сорок лет, я и подумать не могла, что вы способны вести себя, как сущий мальчишка! Кьяра, девочка, а приходите с отцом нынче вечером к нам с мистером Бьюкеном на чай? Я испеку твой любимый яблочный штрудель".
  И мы с Шоном шли в гости к Бьюкенам и обязательно приносили с собой для Марты букетик примул или маргариток, где за столом он всегда рассказывал хозяйке дома и ее мужу Чарли, доброму старинному приятелю, одну из своих замечательных историй, а я вместе с мальчишками Бьюкенами слушала их, раскрыв рот. Ему было непросто со мной - старине Шону, я доставляла немало хлопот, но он держался на удивление крепко и ни разу за то время, что был рядом, не оступился и не сделал шага назад, став мне близким другом и настоящим отцом.
  - Ну-ка! Посмотри на меня, Кьяра. А? Что скажешь, девочка? Твой отец еще ого-го, как силен! Клянусь, сегодня на празднике горцев я докажу этому чертову умнику Бьюкену, у кого из нас есть право носить бороду и усы! Как тебе мой новый килт? А пряжка? Я заказал медную в кузнечной мастерской Ларса, - тяжелее и больше прежней. По-моему, на ней наш герб куда выгодней смотрится.
  В моих руках мое любимое оружие - острый нож, но я легко отрываюсь от нарезки томатов для соуса к сегодняшней пасте и поднимаю голову навстречу знакомому голосу, раздавшемуся у порога кухни. На отце простая белая футболка и темно-синий килт в серо-зеленую клетку, подпоясанный широким кожаным ремнем с пряжкой. Черные гетры до колен, спортивные туфли. Но самое главное, на его лице снова угадывается то самое редкое, чуть напыщенное горделивое выражение, присущее потомственным шотландским лэрдам, говорящее мне, что сегодняшняя выходка добром не кончится...
  Я поворачиваюсь и нехотя отпускаю нож. Он в мгновение ока пересекает комнату и входит в дверь всего в паре сантиметров от плеча Шона, врезается в ясень точь-в-точь в том месте, что рассек лезвием еще год назад, когда я в первый раз пыталась образумить отца, и Шон, точно так же, как в прошлый сентябрь, с невозмутимым видом достает его, с улыбкой откладывая в сторону.
  Правильно, отец, не стоит нервничать по поводу моей меткости. Ты знаешь, я лучше умру, чем причиню тебе вред. И лучше к черту исполосую дверь, чем позволю себе повысить на тебя голос.
  - Десятка! Кьяра, ты потрясающе точна! Вот если бы, дочка, ты согласилась пойти со мной на игры и надрать зад всем этим молодым выскочкам...
  - Жаль, что у тебя нет сына.
  - Ерунда! Ты стоишь десяти сыновей!
  - Ты же знаешь: они мне не соперники.
  - Конечно! - соглашается Шон. - Но вот Бьюкен-то этого не знает. И его сынки тоже! Ты могла бы прикинуться овечкой, а потом всыпать им всем как следует сто чертей промеж глаз! Моя девочка и выбитая десятка! Вот была бы потеха!
  - И ты предлагаешь, вот так жестоко подшутить над Чарли? - я нехотя улыбаюсь, в который раз изумляясь непосредственности отца. Читая в голубых как небо глазах Шона искреннее желание разделить с миром гордость за свою дочь.
  - А что здесь такого, Кьяра? - воинственно поднимает он перед собой кулак. - Возьмем и всыплем всем этим Бьюкенам, Гордонам и Маккензи пуд соли под зад! И поглядим, как они закочевряжатся от зуда, когда их уделает тощая остроглазая девчонка! А нет, так я и сам могу...
  - Шон! - я подхожу к отцу и обнимаю его за плечи. Смотрю с мольбой в глаза. - Не валяй дурака, прошу! И года не прошло, как ты собрал свою спину заново, и вот снова завел старый пыльный патефон с заезженной пластинкой. Тебе уже шестьдесят четыре, уймись. Вам с Чарли давно пора раскурить трубку мира, признать ничью и забыть о вашем смешном многолетнем соперничестве. Вы давно не дети! Ну, хочешь, я поеду с тобой, и мы вместе по-дружески поболеем за его парней? Я слыхала от Лоры МакБин, что ее старший брат Рон в этом году здорово поднабрал в весе и собирается обойти Мэта и Колина Бьюкенов во всех видах состязаний. Думаю, наша поддержка их здорово ободрит. Я даже готова высвистеть себе зубы и искусать пальцы в кровь, только брось свою затею, пожалуйста.
  Но Шон неумолим. Он совершенно по-мальчишески обижается, возмущенно выпятив подбородок.
  - Что я слышу, Кьяра? Смешном соперничестве? - воинственно раздувает грудь. Раз в год мой обходительный и вежливый отец преображается до неузнаваемости, как и большинство мужчин в округе, превращаясь из степенного, всеми уважаемого человека в бесшабашного сорвиголову. И если бы не опасение за его здоровье, я бы, пожалуй, и дальше спокойно принимала эту смену обличий, отдающую дань местным обычаям, но последние Горские игры не прошли для Шона бесследно, и я должна об этом помнить. - Дочь, ты находишь смешным то обстоятельство, что какой-то плешивый, никому не известный зазнавшийся булочник...
  - Не какой-то, а самый лучший в Дорхоре пекарь, пап...
  - Плевать! Какой-то криворукий тестомес, чей удел, помалкивая под бабьей юбкой, печь кексы с пудингами, да портить чизкейки...
  - Печь самые вкусные в мире кексы, должна заметить...
  - Опустим сейчас несущественные детали, Кьяра! Смог, хлопнув по столу ладонью и подняв граненый стакан с виски, во всеуслышание заявить, что Шон Маккей сдулся и ушел на покой? И хорошенько за данный факт выпить?
   - Ну, почему он один, пап? Вы с Чарли вместе смогли бы выпить за вашу дружбу. Ты ведь любишь его, я знаю...
  - А вот это, дорогая моя, к делу игр никак не относится! Только не сегодня! Еще никто не смог обойти главу клана Маккеев! Пока я жив, клянусь, я буду до последнего отстаивать право носить бороду и называться мужчиной, а не трусливым заячьим потрохом! И не вздумай отговаривать меня, девочка! Мала еще! Сначала пух над верхней губой сбрей, а потом указывай отцу, как ему поступать!
  - Очень смешно, Шон. Я бы даже сказала - оригинально весело.
  - Вот и я о том же!
  - И все же, уважаемый лэрд Маккей, хоть я и не парень, и вряд ли когда-нибудь им стану...
  - Брось, Кьяра! Я этого не говорил!
  - Но подумал, - я поднимаю бровь, глядя на зарумянившегося отца. Как бы сейчас Шон не хорохорился, а в упрямстве мы с ним очень схожи. Как и поднаторели за столько лет жизни под одной крышей читать мысли друг друга.
  - Я хотел, чтобы все узнали, на что способна Кьяра Маккей! И уразумели бы, что лучше иметь одну дочь, чем дюжину сыновей!
  - Ах вот как? - удивляюсь я. Видеть проклюнувшуюся сквозь привычный покров осмотрительности беспечность мальчишки непросто. - Ну, так бы и сказал, отец, что нужно показательно свернуть кому-то шею или выбить глаз. Это я запросто. Говори, кто наш обидчик?
  - Господи, девочка, - изумленно всплескивает руками Шон, отказываясь оценить по достоинству мою шутку, - не городи чушь! Я вовсе не это имел в виду! Между прочим, твоя подруга Лора с удовольствием принимает участие в городских соревнованиях с женской стороны. Девчонка замечательно стреляет из лука, и в остальном тоже очень даже...
  Шон шумно вздыхает, собираясь воздать хвалу успехам моей школьной приятельницы, но я останавливаю его, мягко накрыв пальцами раскрывшиеся губы.
  - Все остальное, мой лэрд, вашу дочь совершенно не интересует.
  - Но, Кьяра...
  - Как представитель малочисленного, но верного клана Маккеев, вынуждена решительно выступить против сегодняшней ожидаемой схватки своего вождя с бревном и камнем, как бы он ни настаивал. В прошлом году ваши с Чарли игры в подбрасывании вилами мешка с сеном закончились для обоих судорогами в спине, а для тебя еще и продолжительными болями в позвоночнике. Я не хочу, что бы сегодняшний праздник окончательно подорвал тебя, Шон. Пойми же, ты мне нужен живой и здоровый!
  Он молчит и колеблется, хмурит высокий лоб, а это уже говорит о многом. Протестует не так уверенно:
  - Ты забываешь, что я врач, дочка. Смею полагать, хороший врач.
  - Не скромничай, отец. Ты самый лучший врач далеко за пределы Дорхора.
  - Именно! - вновь приободряется Шон, но голос его звучит уже куда тише и мягче. Как звучит всегда для меня. - Поверь, я знаю, на что способен.
  И вот уже я в ответ оплавляюсь свечой, теряя невозмутимость. Опускаю голову ему на грудь, обнимая за талию.
  - Па-ап, ну, пожалуйста... Пожалуйста! - прошу, уткнувшись в него лбом. - Что за детство, не понимаю. Неужели тебе вновь хочется лежать всю осень с грелкой на спине и ходить в корсете? Вспомни, ты же первую неделю после игр самостоятельно с постели встать не мог, не то, что за руль сесть или принять пациента.
  Губы Шона касаются моего лба.
  - Нет, ну так нечестно, Кьяра! Когда ты меня вот так просишь, ты просто веревки из меня вьешь, дочка!
  - Па-ап?
  - Пожалуйста, Кьяра! Это будет весело! Черт с ней, со спиной. Ну, не сто лет же мне жить! Верь мне, я справлюсь.
  Он тоже способен вить из меня веревки, и я сдаюсь. Верю ему так же безоглядно, как он когда-то поверил мне, отбросив логику и положась на сердце.
  Ох, Шон.
  - Хорошо.
  
  Наш уютный дом в городке Дорхор, что в графстве Сатерленд в Шотландии, вполне респектабелен и приятен для нас двоих. Я полюбила этот новый мир, ставший для меня надежным и родным, как полюбила человека, спасшего меня, но я всегда знала, что однажды мне предстоит вернуться туда, откуда меня изгнали собаками, как никчемную тварь. Вернуться в сумрачный мир Таларна Дрогана, чтобы спросить с Темного лорда за свою обиду. И будь он трижды всесильным - проклятый лорд, - страху больше никогда не поставить меня перед ним на колени и не заставить ползти назад. Я вытравила страх из души так же бескомпромиссно, как бросилась в бездну.
  Мой названный отец поверил мне сразу, ни разу не усомнившись в произошедшем, слишком наглядными оказались свидетельства моих слов, успевшие к моменту рассказа зарубцеваться в шрамы, и слишком продолжительными стоны по ночам, когда ребенком я в снах возвращалась в Черный замок и лес варлахов, а после вновь падала в пропасть, разбиваясь.
  Мне необходима была помощь Шона, его участие и забота, и он всегда был рядом - сильный и надежный. Потакая, защищая от чужих глаз, оберегая. Когда я в девять лет стащила любимый кухонный нож у его кухарки - мисс Тильды Флэтт, впечатлительной старой девы, появляющейся в доме доктора Маккея четыре раза в неделю, а после сломала его, пытаясь с пяти шагов вонзить в огромную тыкву, с трудом утащенную из кладовой на задний двор, Шон только всплеснул руками и посетовал рассерженной женщине на впечатлительную юную поросль, в преддверии праздника Хэллоуин перенимающую дикие нравы у заезжих циркачей.
Оценка: 8.50*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"