В деревне Гадюкино, на самой окраине (там, где кладбище) в покосившейся от безысходности хибарке жил-поживал некрофил Надругайло. Каждую ночь, глядя из окна на залитый лунным светом погост, он хмурился, вздыхал, и тянулся к бутылке. Стаканами глушил зловонную мутную бормотуху и думал о прекрасном.
Жирных деревенских баб наш герой заслуженно сторонился - да и что, спрашивается, можно взять с закостенелой в полях и грядках, перемазанной навозом туши? Те, в свою очередь, с пеной у ртов платили ему взаимностью, величая пропащей алкашней и бездельником. Измазанные мазутом ядреные мужики, дыша перегаром в лицо, матом поддакивали, оттирали Надругайло из "водочной" очереди; а больше гадюкинский некрофил с живыми старался не контактировать.
Однажды (и день этот, как оказалось, изменил всю его бесцветную безотрадную жизнь) он покупал долгожданную поллитру, или две. На днях, как раз, по Гадюкино ураганом пронеслась всеобщая получка и в сей ранний послеобеденный час большая часть гадюкинских бойцов с Зеленым Змием довольствовались неприметным партизанским движением в погребах с квашеной капустой. И вот, в этот солнечный полдень хриплое радио на засиженном тараканами столе "просьб и предложений гастронома Љ5", безапелляционно заявило:
- В деревне Гадюкино опять идут дожди.
- Какие такие дожди!? - Надругайло недоуменно выглянул в окно и зажмурился. От солнечного света плавились в голове вчерашние дрожжи.
- Какие такие дожди! Какие дожди!? - заквохтали вокруг, зашикали; и наш герой счел за лучшее ретироваться в свою, родную и тихую, замшелую хатку.
Тем не менее, дневное происшествие не выходило из его больной головы. Не обращая внимания на жутчайшую похмельную мигрень, некрофил Надругайло крутил ручку настройки древнего радиоприемника. Первенец Попова в ответ хрипел, фыркал и отчаянно пах плесенью, наконец хрюкнул и бодрым голосом произнес:
- В деревне Гадюкино снова дожди, - и окончательно издох.
"Как же так? - задумался Надругайло. - Вот же оно, солнышко - жарит, проклятое, нигде от него не скрыться. А они: - "дожди"!? Видно, не так все и просто. Быть может, это у нас здесь жарища геенская; а на деле-то, в настоящем Гадюкино, дождь? Ласковый нежный дождик и никого!.."
Так думал он. Постепенно к нему пришло понимание того реального положения вещей, о котором обычный средний обыватель никогда не задумывается. Оказывается, наш мир - всего лишь одна из возможных сторон реальности. Если надругайловская деревня Гадюкино в настоящий момент казалась залитой бесстыжим солнечным светом - вполне могла существовать и другая деревня, гранитные стены домов в которой никогда не видели ни солнца, ни людей, зато всегда мокры от небесных слез.
В поисках пути в Гадюкино своей мечты наш герой, как водится, перевернул весь сельский клуб и главное его достояние - покинутую и забытую библиотеку. Работать приходилось ночью, так как в дневное время на лавках под клубом восседали глазастые старушки и вид кутающегося в паутину Надругайло, наверняка, вызвал бы среди них мистический переполох. С захода же и до 10 вечера клуб оккупировала банда великовозрастной молодежи, а ажиотаж в их рядах мог оказаться еще опаснее.
Среди источенных книжными мышами "Молодых гвардий" с бесчисленными "Преданиями о Ленине" неофит к своему удивлению обнаружил внушительную полку с трансцендентальной литературой. Многотонный Папюс соседствовал с гороскопами Нострадамуса, а златобедрый самоучитель хиромантии с безумным творением популярного Аль Хазреда. Из последнего наш герой и узнал, где расположены Годюкинские Врата во Другой мир и какие действия необходимо предпринять чтобы чрез них шагнуть в бесконечность.
На следующую же ночь, ровно с двенадцатым криком черного петуха, Надругайло активировал портал. С именем божьим (хотя и далеко не того божества, о котором мог бы помыслить закостеневший в своих заблуждениях немощный христианин) он распахнул створки ворот, и из разверзшихся хлябей на заскорузлую землю хлынула живительная вода.
Много дней бушевал потоп в деревне Гадюкино, а когда успокоился - на память от проклятого вертепа осталось лишь полузатопленное окраинное кладбище, да посреди бездонного черного омута укоряющим перстом тыкался в небо ржавый шпиль колхозной ратуши...