Я проснулся рано утром от настойчивого стука в дверь: накануне порезвившийся во Франции ураган свалил столбы линий электропередач, так что не только весь Юг, но и Центральная часть и даже Север остались без электричества. Не было света, отопления, не работали компьютеры, дверные звонки и даже телефоны - обычные и мобильные. Поэтому вручивший мне телеграмму почтальон ругался как черт: ему приходилось карабкаться по лестницам, ломиться в запертые двери и как-то доказывать недоверчивым гражданам, что это он, почтальон, а не какой-нибудь грабитель, маньяк или убийца. Впрочем, глядя на мое осоловевшее лицо (час был до неприличия ранний), он несколько поумерил брань и, разжившись моей подписью в толстом и тяжелом журнале, заковылял восвояси.
Умывшись холодной водой и выпив чашку горячего кофе, я прочитал телеграмму. Дословно в ней значилось следующее:
"Не могу связаться телефоном зпт факсом зпт электронной почтой тчк Закончил ремонт тчк Странное обстоятельство тчк Приезжай немедленно тчк Серволь."
Телеграмма была помечена вчерашним числом. Значит, Серволь ухитрился отправить ее в самый разгар урагана, хотя, возможно, в горах Бигорры все было тихо и спокойно. А именно там, в горах, и обитал Серволь вот уже добрых два месяца, ремонтируя фамильный замок. Этот ремонт вообще был его пунктиком. Он с детства, сколько его помню, мечтал восстановить дом своих предков, разрушенный в далекие годы Революции. Но бедность его семьи и его самого долго смеялась над детской мечтой. Так что ему для начала пришлось разбогатеть, но даже богатство не отпускало его на "малую родину". Ведь у богатства, как и у бедности, есть свои обязательства, и оно стремится их выполнить во что бы то ни стало. Только разругавшись с половиной знакомцев, указав на дверь многочисленным юристам, разобравшись с судебными исками и сколотив империю, Серволь, наконец, вздохнул свободно и нанял какую-то строительную компанию. Подрядчик взялся "сделать все в кратчайшие сроки" и взялся, по-видимому, серьезно: за Серволем прочно укрепилась репутация страшного человека, шутки которого заканчиваются крупными неприятностями - сначала для самого шутника, а потом для того, кто собирался посмеяться последним. Крупнейший в регионе интернет-провайдер, несколько газет, известные на всю страну заводы и парочка банков уже убедились в этом. В общем, Серволь повадился исчезать в горах, а два месяца тому назад и вовсе переселился в свой замок, поскольку ремонт вошел в завершающую стадию. Одно мне было непонятно: что это за странное обстоятельство, которое могло вынудить моего старинного приятеля еще со школьных времен отправить телеграмму с таким туманным текстом.
Пока я размышлял над этим вопросом, а заодно и над тем, стоит ли вообще ехать в Бигорру или ограничиться ответной телеграммой с просьбой уточнить суть дела, в мою дверь снова забарабанили. Когда я открыл, ко мне в квартиру ввалились Дюрок и Лансак - оба мокрые (на улице шел проливной дождь), взъерошенные (ветер все еще не угомонился) и слегка рассерженные: как и я, Лансак не привык вставать ранними осенними утрами, а Дюрок предпочитал пользоваться лифтами, а не лестницами. Вместо обычного среди воспитанных людей приветствия, они, как были - в сочившихся водой плащах, - уселись на мой новый диван и протянули мне две мятые подмоченные бумажки. При ближайшем рассмотрении эти бумажки оказались телеграфными бланками, а их содержимое точь-в-точь повторяло содержимое полученной мной телеграммы.
- Наш друг свихнулся! - Дюрок поморщился, словно с его языка слетело что-то протухшее, а не точное медицинское определение. - Окончательно свихнулся! Приглашать людей в такую погоду! С утра пораньше! Как-будто у нас нет никаких других дел, кроме как мчаться сломя голову в его растреклятый замок по заваленным деревьями дорогам... Что будем делать?
"Что будем делать" прозвучало раздраженно-снисходительно: Дюрок не мог забыть ту помощь, которую ему оказал Серволь в деле спасения клиники (прославленный психоаналитик оказался замешан в финансовые махинации своего бухгалтера), но не мог забыть и то, что он, ученый с мировым именем и видный член общества, уже не раз оказывался в самых дурацких положениях и даже в тюрьме из-за любви Серволя к странным и диким шуткам, в которые он - хлебом его не корми! - постоянно старался вовлечь и своих друзей. Было время, когда одно только имя "Серволь" заставляло Дюрока болезненно содрогаться. А ведь никакому психоаналитику не понравится вздрагивать при самом обычном человеческом имени, не говоря уже о том, чтобы трястись от ужаса при виде его носителя. Впрочем, доктор справился со своими нервами, а последние две-три услуги, оказанные ему Серволем, почти примирили его с нашим старинным приятелем. Тем не менее, Дюрок придерживался определенных взглядов. И самым важным из этих взглядов было желание держаться от Серволя подальше - береженого Бог бережет.
- Я думаю, надо послать ему телеграмму: "Дороги закрыты. Приехать не сможем."
- Нет, подожди... - Лансак выжал рукав своего плаща на мой паркет и потребовал кофе. - Съездить все-таки надо. Дело, конечно, опасное, но мало ли что? Вдруг с ним беда какая-нибудь приключилась?
Готовя кофе, я услышал, как Дюрок зловеще усмехнулся:
- Беда? С ним? Да он и беда - родные брат и сестра! Если с кем и случится беда, так это с нами. При условии, конечно, что мы будем настолько глупы, чтобы откликнуться на приглашение.
Как бы там ни было, но, проспорив около часа и взвесив все "за" и "против", мы сели в машину Дюрока и поехали в ту часть злополучной Бигорры, которую облюбовали когда-то предки Серволя. Как и предсказывал прославленный психоаналитик, состояние дорог было ужасным. Всюду валялись вырванные с корнями деревья, асфальт был занесен песком вперемежку с глиной, местами жандармы выставили ограждения, заставляя искать объездные пути. Старинный римский мост в долине живописной реки устоял, но пять его современных пролетов обрушились и лежали где-то внизу, в пене бурлившего потока - серые бетонные плиты в мутной воде. Нам понадобилось двенадцать часов, чтобы преодолеть гипотетические двести километров, которые превратились в без малого полутысячное блуждание по городкам и весям в поисках проезжих дорог. Лишь поздним вечером под колесами автомобиля заскрипела каменная крошка той самой горы, на вершине которой громоздился замок Серволя.
Солнце давно зашло, но далекие отблески заката жутковатыми багровыми пятнами лежали на новенькой жести стринных крыш. Где-то сбоку мерцал огонек - явно электрического происхождения. Низкорослые деревья причудливого, разбитого на террасах, парка хватались ветками за дверцы машины, словно желая замедлить наше продвижение к вершине. Дюрок, сгорбившись над рулем, напряженно вглядывался в дорожку, освещенную ярким светом фар и судорожно петлявшую по склону. Мертвенно-голубой ксенон время от времени падал на громадные валуны: Дюрок поворачивал руль, и мы огибали обломки скалы, как призрачное судно - рифы, внезапно высвеченные в темноте огнями святого Эльма.
- Еще не поздно повернуть назад, - прошептал Дюрок, и по нашим спинам пробежали мурашки.
Но было поздно: сначала чуть выше перед нами ярко загорелся, покачиваясь, фонарь, и тут же свет фар упал на толстую фигуру нашего приятеля: Серволь держал фонарь над головой в вытянутой руке и помахивал им из стороны в сторону. Мы остановились.
- Увидел из окна машину, сразу понял, что это - вы. - Наш друг говорил приглушенно и почему-то озирался по сторонам. Внезапно он сунул фонарь прямо в салон машины - через опущенное боковое стекло - и поднес его к лицу Дюрока. Дюрок откинулся на спинку сиденья и выругался:
- Осторожнее, черт возьми! Ты что, рехнулся?
- Извини. - Серволь отдернул руку, и тут по нашим спинам снова пробежали мурашки: рука, державшая фонарь, была покрыта кусками пластыря, и некоторые из этих кусков буквально пропитались кровью. - Заезжайте во двор. Я пойду впереди.
Через низкую арку мы въехали в глухой каменный двор, оказавшись перед темным и грузным фасадом главного здания замка. Справа и слева двор давили могучие башни. Три расположенных друг над другом окошка левой из них мерцали красноватым светом.
- Что это?
- Там ваши комнаты. Я растопил в них камины. По ночам здесь довольно холодно и сыро. - Серволь нарочито поежился, и это было настолько нелепо, что даже пугало. - А кроме того... - он запнулся, обвел нас каким-то странным взглядом (под светом фонаря белки его глаз сверкали как у безумца) и, взяв пару чемоданов из багажника, молча пошел в дом. Взяв остальные чемоданы, мы пошли за ним. Причем, Дюрок незаметно толкнул меня локтем и прошептал: "Не нравится мне все это".
Холл, в котором мы очутились, пройдя в дом, поражал одновременно величием, мрачностью и беспорядком. Огромные размеры подавляли, и даже сваленные в кучу кирпичи и пара брошенных стремянок не делали его более человеческим. Скорее наоборот: словно кто-то, не доделав работу, бежал, испугавшись чего-то неведомого, какого-то незримого духа, который наблюдал за всем, пристроившись на одной из потолочных балок. Впрочем, сами балки белели свежеструганным деревом, что свидетельствовало о недавнем ремонте. Но стены не были еще обшиты панелями. Их не скрывали никакие драпировки, и все они были в разводах извести или цемента, или чего-то, что применяют для укрепления каменной кладки.
Серволь провел нас через холл и по темным коридорам, и мы, свалив чемоданы в каком-то углу ("после ужина разберемся"), вошли в кухню. Это помещение было поменьше холла, но тоже очень большим. Все в нем сверкало новизной и современностью - стол и стулья, электрическая плита и посудомоечная машина. Но даже здесь ощущалось присутствие чего-то необычного, чуждого и враждебного. Казалось, что холодильник, если его открыть, явит взгляду расчлененные трупы, а в духовке обнаружится свежезапеченная человеческая рука. При этом поведение Серволя становилось все более странным: если в холле он казался придавленным, а в темных коридорах - испуганным, то здесь, на кухне, он словно съежился, стараясь не поворачиваться спиной к двери и не выпускать нас из поля зрения.
Дюрок хмурился все сильнее. Несомненно, взгляду прославленного психоаналитика было доступно то, что не замечали мы с Лансаком, но спросить его было как-то неловко: Серволь не спускал с нас глаз. Только онажды Дюроку удалось приложить палец к губам и покачать головой. Но что мог означать этот жест? Совет хранить молчание или быть начеку?.. Впрочем, ужин был совсем неплох: несмотря на отсутствие прислуги, Серволь отлично справился и с обязанностями повара, и с обязанностями официанта. Вот только всякий раз, когда электрические лампочки моргали (видимо, из-за каких-то перепадов напряжения), он вздрагивал и быстро оборачивался к единственному входу на кухню - темному, как провал в пещере. Наконец, Лансак не выдержал и потребовал:
- А ну, объясни! Что ты там все высматриваешь? И вообще, давай начистоту: зачем ты нас пригласил?
- Лансак! - охнул Дюрок, но Серволь, не обращая на его возглас внимания, как-то растерянно встал со стула и, еще раз посмотрев на выход из кухни, спросил приглушенным голосом:
- А вы ничего не чувствуете?
- Ну...
- Значит, чувствуете! - Серволь, несмотря на тучное тело, пулей подскочил к двери и захлопнул ее. Затем он вытащил из кармана платок и вытер лоб. Его руки дрожали.
- Ну все, хватит! - Дюрок подошел к нашему другу, схватил его за плечи и силой усадил за стол. - Сегодня уже поздно, но завтра мы возвращаемся в город. И ты, голубчик, месяц-другой проведешь у меня в клинике. И никаких возражений!
- Да я хоть год проведу у тебя в клинике, если ты мне объяснишь, что это такое!
- Что?
- Вот это. - Серволь указал на странное, розоватого оттенка свечение, пробивавшееся из-под нижнего края двери.
- Это? - На мгновение Дюрок растерялся, но тут же взял себя в руки. - Сейчас посмотрим! - сказал он и двинулся к двери.
Серволь задрожал. Дюрок распахнул дверь: свечение исчезло, но в кухню повеяло чем-то сырым и холодным. В третий раз за этот вечер у нас по спинам пробежали мурашки. Лансак вышел в коридор. Я присоединился к нему. Вдвоем мы обследовали пол, стены и, воспользовавшись настольной лампой, - потолок. Ничего странного нигде не было. Мы вернулись на кухню.
- Ничего.
- Подождите, это еще не все! - в голосе Серволя послышалась обреченность.
- Хорошо, если это не все, - Лансак снова сел за стол рядом с нашим другом, - тогда говори, в чем дело.
- Все дело в том, что я сойду с ума!
- Вернее, - поправил Дюрок, - уже сошел.
- Да, может быть и так, но на то есть причина... - Серволь поискал взглядом пачку сигарет, которую минут пять назад я положил на стол. Закурив, он продолжил:
- Все началось с того, что мне было чертовски трудно найти подрядчика на ремонт этого дома. В каждой местной строительной конторе (а их тут всего три), услышав, что я бы хотел восстановить замок Мон-Луп-Азнар, мне указывали на дверь: вежливо, конечно, но, тем не менее, выпроваживали без всяких объяснений. Наконец, я нашел подрядчика - в Тулузе. Но буквально через несколько дней после начала работ мне позвонил владелец фирмы и попросил срочно приехать к нему в офис. А когда я приехал, он предложил на выбор: или удвоить стоимость контракта или вообще от него отказаться. Мое возмущение никак на него не подействовало. Старик просто поставил меня перед фактом: или-или. Третьего не дано. Я спросил, почему. Он пожал плечами и понес, как мне тогда казалось, какую-то околесицу: в замке водятся привидения, злобные, враждебно настроенные, рабочие боятся, и уже было два несчастных случая - один рабочий упал с лестницы и сломал ногу, а другой упал в какой-то колодец, внезапно разверзшийся у него под ногами, и только чудом остался жив. "Мы-то с вами понимаем, что все это - чепуха, - старик ехидно улыбнулся. - Но рабочим так не кажется. Они согласны продолжить ремонт, только если вы удвоите плату. И я не советую вам обольщаться надеждой на суд: вы скрыли от меня тот факт, что ни одна местная компания не взялась за подряд именно в силу наличия в замке каких-то сил, которые могут быть опасны для человека." "А сколько вы положите в собственный карман?" "Нисколько, - старик даже не обиделся. - Более того, я готов расследовать дело." "Каким образом?" "Если хотите, мы с вами поедем в замок и сами осмотримся в нем. Если все то, что мне наплели мои люди, окажется выдумкой, я заплачу рабочим из собственного кармана. Если же их болтовня окажется правдой... ну, что ж: вы удвоите стоимость контракта." Я согласился.
- Мы приехали в замок, - продолжил Серволь, - уже под вечер: солнце быстро садилось за вершину горы, террасы, на которых разбит парк, погрузились в темноту, нигде не было даже признака человеческого присутствия - рабочие, как будто, испарились! Но мы их нашли - в кабаке у подножия: этот кабак стоит там испокон веков, и рабочие обосновались в нем, как в собственном доме. Ясное дело, что я пришел в бешенство и обвинил их в том, что все призраки и прочая нечисть мерещатся им с пьяных глаз. Но они даже не рассердились, хотя я кричал так, как, наверное, не кричал никогда в жизни! Более того, хозяин кабака - он же бармен и мастер на все руки - вступился за своих клиентов: "Зря вы так, мосье де Серволь. Ребята ни в чем не виноваты. Да и вы, если бы знали хотя бы половину того, что знает про ваш замок любой местный мальчишка, сразу же отказались бы его восстанавливать! Не к добру эта затея! Ох, не к добру!" В общем, долго ли, коротко ли, но мы с владельцем строительной фирмы вдвоем пошли в дом моих предков и, разведя огонь в камине холла, уселись и стали ждать. - Серволь поежился, словно воспоминание о том вечере оледенило его кровь. - Сначала ничего не происходило. Пахло сырой известкой, где-то в углу возились вспугнутые мыши, от покосившейся входной двери тянуло сквозняком, и тяга в камине была неровной: время от времени дым выбивался в помещение. Однако, ближе к полуночи что-то явно случилось. Какой-то холодок разлился по комнате. Языки пламени заметались в камине, а мы со стариком почувствовали, что нас кто-то разглядывает. Пристально и недружелюбно. Мы внимательно осмотрели холл, но он, как и прежде, был пуст. И тем не менее, мы спинами ощущали чей-то взгляд, и вдруг, на лестнице, ведущей на второй этаж, появилось нечто. Это не было человеком и не было призраком в прямом смысле слова - никаких очертаний человеческой фигуры, ничего, что могло бы напоминать человека. Что-то бесформенное, как тень от лишенного граней предмета. Оно медленно спускалось со второго этажа, явно направляясь к нам. Волосы на наших головах встали дыбом. Сердца сжались. Мы ощутили такой неземной ужас, как-будто сам дьявол встал перед нами. Руки безвольно опустились. Ноги стали ватными. Мы хотели бежать, но не могли сдвинуться с места - словно в каком-то кошмарном сне! И все же, сверхчеловеческим усилием воли мы отвернулись от разливавшего вокруг себя ужас пришельца и выскочили из дома. Помню, как мы бежали по темной тропинке, а за нами летел разочарованный вздох. Но, может быть, это деревья шелестели кронами. Как бы там ни было, но в себя мы пришли только в том самом кабаке, из которого начали наш путь несколько часов назад. Да и то - лишь после третьего или четвертого стакана водки.
Серволь снова закурил и продолжил рассказ. Мы его не перебивали.
- Немного очухавшись, я потребовал у кабатчика объяснений. Что это, спросил я, за тайна, о которой знает каждый местный мальчишка? Кабатчик рассказал множество историй, одна другой ужасней. Но для начала - немного истории... - Серволь покосился на запертую дверь кухни, из-под которой снова заструилось странное розоватое свечение. Мы вздрогнули: явно похолодало. Как истинный христианский рыцарь, Лансак встал со стула, медленно подошел к двери и, перекрестившись, распахнул ее: свечение исчезло, но откуда-то из глубины коридора до наших ушей донесся вздох. Лансак захлопнул дверь и заблокировал ее табуреткой, продев ножку через ручку и уперев эту ножку в косяк.
- Если здесь шалят люди, это поможет, а если нелюди...
- Итак, немного истории... Вы, конечно, знаете, что к середине девятого века Гасконь оказалась абсолютно независимой от франков: после смерти Сегина Бордосского и Санш-Лупа, который пользовался благосклонностью Людовика Благочестивого, термин "король" стал абстракцией, а сами короли превратились в удаленный символ. Причем, это не был символ успеха или власти; скорее, он олицетворял ту вершину, на которую мог взобраться любой, обладавший достаточной силой. Санш Саншэ, граф Фезенсака, прозванный Митаррой, захватил многочисленные земли, обойдясь безо всякого дозволения короля: он не нуждался в короле, и Карл, сын Людовика Благочестивого, не мог ничего с этим поделать. Правда, Санш выдал ему Пипина II, но на то была его добрая воля, а вовсе не какой-то там долг вассала. Никто не мог сказать, что Санш должен был признавать вассалитет: успешная защита страны от норманнов, которые пытались продвинуться по Гаронне и Адуру, противостояние мусульманам подняли его на недосягаемую высоту... После его смерти власть наследовал племянник - Арно де Перигор, а потом - сын Арно, Гарсия. Гарсия Санш потерял Бордо и Бигорру, но в самом начале десятого столетия его дела пошли на поправку. Он, на манер римских императоров, принял титул "доминуса", и этот титул был выше королевского. Никто не сомневался в его праве назначать графов на землях между Гаронной и Наваррой. Его старший сын наследовал ему. Младшие, подчиняясь приказам брата, контролировали многочисленные графства. Луп-Азнар ушел на Север: в 932 году он присягнул на верность королю Раулю. Именно с этим человеком связано название холма и замка - Мон-Луп-Азнар. Незадолго до своего ухода этот сын Гарсии предпринял попытку укрепиться в стране в ущерб своим братьям. Но его дружина была окружена и вынуждена отсупить на гору: это была крепкая позиция. Она позволила ему, без особого ущерба, сначала долгое время сопротивляться многочисленному врагу, а потом - без потерь отступить восвояси. Два или три сражения за вершину горы навсегда вошли в местные легенды... Замок был выстроен лет через десять после ухода Луп-Азнара. Его владельцы имели дурную репутацию. Причем, она основывалась не на какой-то видимой жестокости или грубости: местные жители считали их связанными с некими демоническими силами. Некоторых из них прямо называли оборотнями. Никто не решался приблизиться к замку при свете луны. А редкие прохожие рассказывали в кабаке о волчьем вое, о странных, двигавшихся с фантастической бысторотой, огнях. Некоторые видели свечение на крышах - жуткое и зловещее. В тринадцатом веке был арестован собиравшийся в паломничество Мишель де Мон-Луп-Азнар. После суда Инквизиции он был выдан светским властям. Такая же участь постигла и его младшего сына. В начале шестнадцатого столетия замок сменил владельцев и был перестроен. Как вы понимаете, новыми владельцами стали мои предки. Поначалу их принимали за людей великодушных и щедрых. Но вскоре было замечено нечто странное: прогулки при свете луны, беседы о колдовстве минувших времен, некоторая небрежность в одежде или, напротив, излишняя тщательность костюмов... Начали поговаривать, что Луи де Серволь, сеньор де Мон-Луп-Азнар, нашел в замке магические книги старого Мишеля и с возмутительной страстью погрузился в их изучение. Через несколько месяцев какой-то припозднившийся путник, совершенно седой и дрожавший, как если бы что-то его испугало до полусмерти, рассказал об огромном волке: "Говорю вам, это был не обычный волк! не бывает такого волка, который шел бы позади человека и не нападал на него. А этот меня буквально по пятам провожал! А его глаза! Они светились!" Еще через месяц другой человек, возвращавшийся поздно ночью от своих родителей, увидел странное свечение крыш. Это было так, как если бы звезда упала на них: огонь был очень бледным, и он походил на смерть. Он горел безо всякого движения, не шевелясь, не возгораясь и не притухая. Луи де Серволя схватили в Тулузе, куда он прибыл по каким-то своим делам. Под давлением сослуживцев, судья - образованный человек - был вынужден приговорить его к смерти. Но весть о процессе разнеслась так далеко, что еще до приведения приговора в исполнение сеньор де Мон-Луп-Азнар был отправлен (в клетке и под надежным конвоем) в Париж: Екатерина Медичи заинтересовалась им и возымела желание лично его увидеть. Его дальнейшая судьба неизвестна. Тем не менее, поместье не было конфисковано, и вплоть до Революции 1792 года им владели потомки Луи - мои предки. Реставрация снова восстановила нас в правах. Но в самом начале двадцатого века мы разорились, и с тех пор замок был заброшен.
Серволь тяжело вздохнул, но мы потребовали продолжения рассказа, и он, перекрестившись как до него - Лансак, продолжил:
- Вплоть до меня, ни один из Серволей не был здесь с самых десятых годов теперь уже прошлого века. Я, разбогатев, решил отремонтировать замок и сразу же столкнулся со всей этой мистикой. Вы меня хорошо и давно знаете: я - человек не слабонервный и уж тем более не склонный к мистике. И тем не менее, эта мистика меня почти доконала. Пока рабочие, подгоняемые щедрой платой, делали свое дело (правда - только при свете дня), я пытался найти объяснение случившемуся. Трижды я посещал замок ночью и трижды был изгнан из него все тем же кошмаром. Наконец, я обратился к священнику. Отец Риэ принял меня весьма прохладно. Но такова уж суть его работы, что он обязан беседовать с каждым, кто приходит к нему за советом или утешением. Я попросил его пойти в замок вместе со мной, но он отказался: "Сын мой, - сказал он, - вы требуете от меня невозможное. Ваш дом - убежище сатанинских сил. Мое предназначение - служить Богу, а не бороться с ними." "Но что это такое? Что это за силы, и откуда они взялись?" Священник немного подумал над моими вопросами. Было видно, что, хотя он и знал ответ, но сомневался, давать его мне или нет. Тем не менее, он ответил: "То, что вы видели, действительно призрак, но - как бы это сказать? - самого низшего разряда. Такого рода выходцы из преисподней отличаются злобным и коварным нравом. Они очень опасны, поскольку имеют силу вредить людям не только в психологическом смысле, но и в физическом. Однако, их можно всегда отличить от тех, кто не имеет возможности наносить физический вред: они лишены человеческих очертаний, лишь отдаленно напоминая то, что когда-то было земным существом. И все же, даже они - отнюдь не самое большое зло, с которым может столкнуться непосвященный. В вашем доме есть кое что похуже." "Что?" "Призрак того, кто никогда не была человеком." "Призрак женщины?" "Нет. Она не была женщиной здесь, на земле. И вообще никем не была. Она - не плод грехов и проклятия. Она - само проклятие... Вы ее тоже видели?" "Нет." "Значит, еще увидите, если поселитесь в замке." Признаюсь, я был достаточно шокирован, но отец Риэ еще не закончил: "Вы спросили, откуда они взялись. Я вам ответил - из ада. Подумайте над тем, кому этот дом принадлежал прежде, и вы поймете, почему они в нем поселились." "Но раньше их здесь не было!" "Верно. Их не было до самого недавнего времени - пока не исполнилось тысячелетие." "Какое тысячелетие?" "Тысяча лет прошла прошла с того года, как первый владелец замка посвятил себя служению Сатане. Смотрите." Священник подвел меня к столу, на котором были навалены какие-то старые книги. Он вытащил из кучи одну из них, казавшуюся совсем древней, и открыв ее, показал на текст. Текст был написан на той кошмарной латыне, которой пользовались в самом глухом средневековье, и она не шла ни в какое сравнение с той, которую мы изучали в коллеже. Тем не менее, при помощи отца Риэ, мне удалось прочитать на рассыпавшихся в прах страницах: "В год, когда исполнится тысяча лет, великий ужас поселится в Азнаре на тысячу лет. И будет противостояние добра и зла. Но зло победит, если не восемь монахов. А если больше восьми вооруженных - не каждому по монаху, а группам."
- Бред какой-то! - воскликнул Дюрок, но его голос прозвучал непривычно-глухо.
- Вот и я сказал то же самое! - Серволь кивнул головой, но побледнел еще больше: из-под двери снова повеяло холодом, а яркость свечения увеличилась. Стараясь туда не смотреть, наш друг заговорил быстрее. - Я тоже сказал, что это - маловразумительный бред. Какие монахи? Какие вооруженные? Однако, отец Риэ перевернул страницу, и я увидел рисунок: жуткого вида женщина скалилась на восьмерых монахов, которые стояли вперемежку с восемью рыцарями - на каждого рыцаря по одному монаху. Одета была женщина в белый плащ, на котором был вышит перевернутый алый крест. "Вот та, которую вам предстоит увидеть. - сказал священник. - Но было бы лучше, чтобы вы с ней никогда не сталкивались." На этом наша беседа закончилась. Я вернулся в гостиницу, а через какое-то время переселился в замок: работы завершились, рабочие смотали удочки, и мне было как-то не к лицу бояться собственного дома. Но я боялся! В первую же ночь, когда на колокольне в городке колокол отбил двенадцать, у моей постели появились монахи. Их было восемь. Они молчали, никак не реагируя на мое присутствие. Но стоило мне встать с постели и сделать всего один шаг, как и они переместились следом за мной, а двое из них встали у двери в комнату. Еще через час повеяло холодом. И тут же дверь начала открываться - совершенно бесшумно и очень медленно. Когда она полностью отворилась, я увидел на пороге тот самый бесформенный призрак, от которого исходил вселенский ужас. Волосы на моей голове встали дыбом. Но призрак не вошел в комнату. Он стоял на пороге, колеблясь в свете каминного огня, а потом начал пятиться. Я думал, что прошло каких-нибудь несколько минут, но оказалось - несколько часов: где-то в деревне закричал петух. Монахи исчезли. Дверь была закрыта.
Серволь перевел дух. Мы молчали, но не потому, что не хотели мешать ему собраться с мыслями, а потому, что нам было страшно! С лица Дюрока исчез весь скепсис, а Лансак поминутно крестился.
- То же самое было и на вторую, и на третью ночи. И еще много ночей. Казалось, я даже привык ко всему этому и даже начал спать спокойно. Но на днях случилось нечто совсем ужасное. Где-то ближе к утру я проснулся от странного ощущения, что окно в моей комнате открыто, и в него вовсю дует ледяной ветер гор. Огонь в камине давно погас. В комнате было темно, как в погребе. Но даже в этой темноте я сразу понял, что у постели - ни одного монаха! А у меня в ногах я увидел белый силуэт женщины. Она сидела на краешке кровати - боком ко мне и совершенно неподвижно, только ее рука, удлиняясь, ползла по одеялу к моей груди. Я закричал. Но привидение не пошевелилось и не исчезло, а рука продолжала удлиняться и ползти, перебирая по одеялу пальцами. Я попытался вскочить, но у меня ничего не вышло, и тогда рука вцепилась в мое запястье. Закричал петух. Когти, впившиеся в запястье, разодрали кожу. Хлынула кровь. Женщина исчезла.
Серволь вытянул руку и мы еще раз увидели то, на что уже обратили внимание, когда только приехали: запястье было заклеено многочисленными кусками пластыря, некоторые из которых буквально пропитались кровью. Дюрок осторожно подцепил один из этих кусков и оторвал его. Под ним обнаружилась глубокая кровоточащая рана.
- Похоже на порез, но края рваные. Рана воспалена. Необходимо ее промыть и обработать антисептиком. Где аптечка?
Серволь кивнул головой в сторону большого шкафа, на верхней полке которого Дюрок нашел аптечку со всем необходимым. Пока он возился с запястьем нашего друга, мы с Лансаком не отрывали глаз от двери на кухню: она мелко подрагивала, как-будто кто-то время от времени осторожно налегал на нее с другой стороны. Ножка табуретки медленно, но верно двигалась вдоль ручки и минут через десять-пятнадцать должна была выпасть и разблокировать дверь. Я подскочил к ней и быстрым ударом снова полностью вогнал в ручку. А когда повернулся к столу и оказался напротив окна, вскрикнул:
- Смотрите!
Дюрок бросил запястье Серволя и посмотрел в окно. Серволь и Лансак тоже уставились в него.
- Боже мой!
Крыша нависавшей над двором башни светилась! Это был тот самый свет, о котором говорилось в предании: мертвенный и ровный, как если бы крыша освещалась полной луной. Вот только луны на небе не было. И в это мгновение какая-то тень метнулась по кухне. Мы вздрогнули и увидели, как буквально из пола выросли фигуры восьмерых монахов, которые встали вокруг нас. Дюрок дотронулся до одного из них и закусил губу. Я сделал то же самое и убедился: рука свободно проходила сквозь них. Это были призраки или бестелесые существа, но, как ни называй их, они были вокруг нас.
В ту же секунду табуретка выпала из дверной ручки. Дверь открылась. Нас коснулось что-то совершенно ледяное, и мы увидели на пороге абсолютно невообразимое существо: Серволь в своем рассказе описал его как смог, но никакое описание не способно передать то, что предстало перед нашими глазами. Животный ужас охватил нас. Дюрок попятился. Два монаха отделились от общей группы и встали перед ним. Но тут же они заколебались, как заколебались и остальные, и через порог, отстранив жуткого монстра, переступила женщина в белом плаще. Алый перевернутый крест был вышит у нее на груди. Еще через минуту (или через несколько часов?) закричал петух. Монстр, женщина и монахи исчезли.
Не сговариваясь, мы с Лансаком подхватили Серволя под руки и поволокли его прочь из дома. Дюрок прикрывал наше постыдное бегство. Все вместе мы погрузились в машину и к рассвету были уже далеко от проклятого замка. Утром какой-то врач из персонала клиники Дюрока пичкал нас какими-то таблетками и ласково уговаривал успокоиться. В полдень нас развезли по домам кареты скорой помощи. В час дня я провалился в глубокий сон без сновидений.
Меня разбудил телефонный звонок. За окнами квартиры шел проливной дождь, было темно, голова раскалывалась. Однако часы показывали десять утра. Я снял трубку и, не совсем соображая, что говорю, пробормотал:
- Электричество починили?
- Какое, мать твою, электричество! Ты газеты читал?! - Дюрок вопил так, что я, резко дернувшись, выронил трубку. С глухим стуком она упала на паркет и раскололась. Но тут же заверещал мобильник. - Приди в себя! Возьми сегодняшнюю газету нашего обожаемого дружка и прочитай статью на первой полосе! Мы с Лансаком едем к тебе!
По личному опыту я знаю: если Дюрок советует прочитать газету, ее надо прочитать. Поэтому я, пошатываясь, спустился на первый этаж, достал из почтового ящика эту самую газету и развернул ее. С первой полосы на меня бесстыдно пялился огромный заголовок: "ОТКРЫТ АТТРАКЦИОН КОШМАРОВ". Сама же статья гласила (приведу только выдержки):
"После на редкость успешного испытания открыт аттракцион кошмаров в замке Мон-Луп-Азнар, принадлежащем известному финансисту мосье де Серволю. В ходе реставрационных работ в замке было установлено новейшее голографическое оборудование, запрограммированное на создание "привидений" по совершенно особому алгоритму (алгоритм, как и программное обеспечение являются коммерческим секретом компании мосье де Серволя). В паре с этим оборудованием работает еще одно, создающее различные эффекты вроде "холодного воздуха", "прикосновений", "колеблющегося света" и других. Как сообщил сам мосье де Серволь, действенность эффектов оценивали выдающийся психоаналитик доктор Дюрок, знаток древностей мосье де Лансак и еще один человек - признанный специалист в области скептицизма и рационализма. Все они поставили максимально высокий балл... Новый аттракцион подразумевает двухдневное проживание в замке в комнатах со всеми удобствами. Бронировать комнаты необходимо за две-три недели по телефону..."
Прочитав статью, я сел на нижнюю ступеньку лестницы и уставился на входную дверь. Через пару минут она открылась, и в подъезд ворвались Дюрок и Лансак. Увидев меня, они в один голос закричали: