День выдался на редкость неудачный - холодный, промозглый, то и дело накрапывавший крайне неприятным дождем и, что хуже всего, не принесший ни одного достойного выстрела: все мы, с позволения сказать, охотники, палили куда угодно, только не в цель, и ни один из наших ягтдашей так и не узнал добычи. К вечеру мы добрели до скрытого в болотах домика. Серволь, хозяин, наш общий однокашник, разжег камин, достал из-под стола бутыль самогона, пять-шесть банок консервов, ножи, вилки, жестяные кружки и, поделив все это поровну, предложил подкрепиться. Через несколько минут, когда кружки наполовину опустели, хворост в камине разгорелся ярче, барабанная дробь дождевых капель по крыше размазалась и превратилась в ненавязчивый фон, пар от мокрой одежды стал совершенно невидим, и только сама одежда еще неприятно давила на плечи. Когда же кружки опустели по второму разу, а сигареты добавили хмелька, все неудобства остались позади.
Первым засмеялся Лансак, за ним - все мы. Лансак ткнул меня в бок и, протыкая пальцем пелену сигаретного дыма, показал на Серволя:
- Вот странный малый!
Я прищурился, но даже так не заметил в нашем хозяине ничего странного - самый прозаичный миллионер из всех, кого мне доводилось знать. Правда, лет десять назад Серволь не был миллионером, говорили даже, что ему пришлось заложить отцовское имущество, и он едва расплатился с долгами. Но кто из нас не делал долги?
- Он пьет самогон, - продолжал, между тем, Лансак, - уплетает консервы, кидает окурки в камин и все это совершенно спокойно. Можно даже сказать - невозмутимо. А всего неделю назад - кстати, было тепло и солнце светило - я видел, как он, бледно-зеленый, вылез из-за стола в своем кабинете, трясущимися руками открыл бутылку пива, выпил ее и свалился в кресло почти без чувств, но с блаженной улыбкой. Через пару минут он встал, трезвый и гордый как римский сенатор, и повел меня в парк показывать тополя, а, может быть, липы - я так и не понял, - которые он сам посадил накануне.
- И что?
- А то, что он играет. Боится, жмется, хмурится, но играет, а потом отпаивает себя пивом. И это при его деньгах, которых куры не клюют. Разве это не странно?
Я еще раз посмотрел на Серволя: спокойный и прозаичный миллионер, наш однокашник, никак не походил на биржевого игрока, и уж точно не походил на человека, отпаивающего себя пивом - бледного и с трясущимися руками.
- Странно.
Где-то далеко в болотах заурчал раскат грома. Так же далеко сверкнула молния. Тучи (если кто-то смотрел в окошко) подсветились призрачным отблеском и слились с вечерней темнотой. Дождевые капли снова выделились из общего фона и часто-часто забарабанили по крыше. Стаканы еще раз наполнились самогоном.
- Посмотри на него!
Я посмотрел на Серволя.
- Ну кто бы мог подумать, что этот скромный и тихий толстяк станет игроком? С его отдышкой и жирными ляжками?
Ближе - намного ближе - ударил гром, брызнула молния, одна и сразу вторая, Серволь поперхнулся, сломал сигарету и неожиданно резким движением поставил стакан на стол:
- Я не игрок!
Теперь поперхнулся Лансак:
- Что?
- Я не игрок, - повторил Серволь и в одном кивке головы объединил всю нашу теплую компанию. - Никто из вас не был ни настолько богат, ни настолько беден, чтобы задумываться о деньгах. Вы тратите чуть больше или чуть меньше того, что получаете: ни серьезных долгов, ни сколько-нибудь значительных излишков. Каждый ваш день похож на предыдущий. Вы живете ровно и скучно, в достатке, но без эмоций. А я богат... теперь, - добавил Серволь после едва уловимой паузы, - и был беден... не так давно, - добавил Серволь после еще одной едва уловимой паузы.
Лансак потянулся к стакану. Кто-то из нас закашлялся, сделав слишком большой глоток самогона. Серволь на мгновение повернулся к окну, в ярчайшей вспышке молнии в его глазах сверкнуло что-то разбойничье.
- Лет триста или четыреста назад я, обеднев, стал бы капитаном галиона, везущего золото из Нового Света в нашу старушку Европу. Сейчас, делая ставку на бирже, волнуясь за результат, я иногда кричу: "Да обрушьте вы этот проклятый доллар, хоть кто-нибудь!" Доллар падает, я, получив свою прибыль, пью хорошее пиво. Тогда, стоя на шканцах, глядя на тучи, на шторм, на грозные волны, я бы молился, вцепившись как можно крепче в поручни, чтобы поток воды не смыл меня за борт. И вот представьте: волнение утихает, в разрывах туч появляется солнце, паруса не рвутся уже, а туго наполняются попутным ветром. А я...
Серволь замолчал, перебитый громом.
- Я спускаюсь в свою каюту и выпиваю за всех святых бутылку хорошего рома.