Я отвинтил крышку расслабляющего и выдавил пузырь в воду. Ванная наполнилась ароматом пихты. Пузырьки, розовые и жёлтые, забавно лопались на моих узловатых пальцах. Щекотно. И холодно почему-то, хотя вода горячая. Да, восемьдесят пять - это не шутка...
В кармане халата завибрировал телефон. Я дёрнул за передатчик на мочке уха.
- Дед, а дед? - звонкий и чуть картавый голос внука заставил меня усмехнуться. В уголках глаз легонько защипало - старею...
- Я тут затеял гараж для новой машины. На твоей даче.
- Ну и?
- Ты не про?
- Когда я был "про", - добродушно заметил я.
- Знаю, - самодовольно заявил внук, - просто ставлю в известность. Пришлось срубить пару трухлявых елей.
- Срубил - так срубил.
- И убрать несколько тех, что за старой оградой. Которая в самом лесу. Ты не про?
- Не про...
Телефон пискнул, сообщая, что сеанс связи окончен. Я мысленно отпинал внука да и всю современную молодёжь за бесцеремонные нравы и погрузился в пузырьки. Они продолжали лопаться с еле уловимым треском. Красота!
Неожиданно сердце пронзила боль...
Ели! Те, что в самом лесу.
Я перенёс ограду лет сорок тому назад, когда выкупил часть леса. До самой кромки. Но ту, что была важна, мне так и не отдали. Общественная собственность, мать вашу. Жалких четырнадцать метров, а зажали, как будто гектар!
Что если среди них ОНА. Та самая ель!
Я выскочил из ванной, разбрызгивая розоватую воду по полу, и едва не споткнувшись о собственные тапочки, ринулся в спальню. Букет из еловых веток высох, рассыпав по тумбочке пожухлые рыжие иголки.
Ещё вчера он был зелен и свеж. Словно сорван накануне, а не пятьдесят лет назад. И вот один день - как один миг. Он умер, а я даже не заметил...
Я должен увидеть это собственными глазами. Быть может, ещё не поздно. Быть может...
Я наскоро обсох, оделся и махнул в гараж. Рванул к автопланеру, не на шутку перепугав охранника своей непривычной резвостью. Сейчас я не думал, что мне восемьдесят пять.
Мне снова было двадцать. Или чуть больше. Когда же это было?
Сколько воды утекло, а по утрам мне по-прежнему снятся её глаза.
Кира - так её звали.
Шестьдесят лет назад я уехал в "лепры" - так мы называли наши загородные участки. Воздух в "лепрах" был природным, в то время как в городах работали мощнейшие агрегаты, подавая только очищенный воздух. Немногие могли жить в "лепрах", не загибаясь от аллергии на всевозможные цветы, разнотравья. Я мог. И Кира когда-то могла.
Но тогда я впервые поехал в "лепры" без неё. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к мысли, что НАС больше не будет. Никогда.
Кира умирала в больнице, а я не мог находиться рядом. Её родные постоянно были в палате, не давая нам ни секунды побыть наедине. Это бесило и раздражало, потому что хотелось сказать очень много, и в тоже время нечего было сказать. Хотелось убраться от этого подальше. Поэтому я уехал в "лепры", ожидая миг, когда мне позвонят и сообщат то, чего я не желал слышать.
Дни проходили за днями, часы за часами, минута за минутой, превращая каждую секунду в тягучую больную каплю. Сердце ёкало, откликаясь на каждый пищащий звук, и грозило лопнуть от напряжения. Я отключил телефон. Какая разница, когда я это услышу?
И вот однажды в дверь постучали.
Меня бросило в жар, потом стало холодно. Пот побежал по вискам и шее, уползая за воротник. Я распахнул дверь ватными руками. На пороге стояла Кира. Я не сразу её узнал.
- Что, страшная? - Кира попыталась улыбнуться, правда, одними губами. Глаза оставались большими и грустными, подёрнутыми тоской.
- Ты очень красивая, - сказал я, обнимая иссохшие костлявые плечи, глядя на пергаментные щёки, на которых когда-то клубился румянец. Я осторожно провёл рукой по жиденьким островкам волос и незаметно стряхнул на пол застрявшую между пальцами прядь.
- Вот поэтому я люблю тебя, - прошептала Кира, - что ты любишь меня так, как это нужно мне. Здесь и сейчас.
Ещё недавно эти слова показались бы мне демонстрацией эгоизма. Но в этот момент я понимал, что она имеет в виду. Здесь и сейчас.
- Как ты попала сюда?
- Сбежала, - просто ответила Кира, прижимаясь ко мне всем телом. - Я хотела умереть с тобой.
Мне вдруг стало страшно. Сейчас она свалится и умрёт у меня на руках, а я даже не буду знать, что делать. Ей нужно в больницу. Немедленно. Сейчас. Хотя...
Ей уже ничто не поможет.
- Никто не знает, где я, - продолжала Кира, - я уже со всеми попрощалась, кроме тебя. Ты - последний.
Я промямлил что-то нечленораздельное. Бремя подобной чести перекрывало горло, мешая свободно вздохнуть. Я замер, глядя на неё беспомощным взглядом. Она погладила меня по щеке.
- Помнишь, ты спрашивал, выйду ли я за тебя замуж? Так вот - я согласна.
- Ты хочешь пожениться? - опешил я, - но...
- Я хочу быть твоей. Здесь - и навсегда. Жить и умереть в один день...
Что-то такое было в её голосе, что заставило меня улыбнуться. Сначала от умиления, потом - от счастья. Она всё-таки была со мной, моя Кира. Миг разлуки отодвигался на ещё один миг.
Мы взялись за руки, вышли на улицу и побрели в лес. Туда, где впервые познали друг друга ещё подростками. Под елью, на старом походном одеяле. Колючки впивались в голые коленки и невыносимо щекотали. Но нам было весело. И хорошо.
Там же мы стали мужем и женой. Я собрал для Киры букет из еловых веток. Вместо колец мы переплели пальцы, и целый лес был нашим свидетелем и судьёй.
После мы долго сидели, обнявшись, и просто молчали, наслаждаясь шелестом ветра и звуком наших сердец, бьющихся в унисон.
Я не заметил как уснул. А когда проснулся, на руках моих было уже бездыханное тело, залитое чёрной слизью. Кира умерла тихо - видно чувствовала, что я не должен видеть её агонию. А может, так распорядилась судьба...
Я обезумел в тот день - обезумел всерьёз и надолго. Скорее всего, навсегда.
Я не стал отвозить тело Киры в город. Для всех остальных она навсегда осталась без вести пропавшей. Быть может, меня не раз прокляли за это, но, если честно, мне до сих пор плевать.
Я вырыл яму и похоронил тело Киры на том самом месте, где мы стояли, произнося свадебные клятвы. Букет из еловых веток я положил ей на грудь. Сверху - комья земли и капли моих слёз...
Через пару лет на этом самом месте выросла небольшая ель. Хрупкая и невероятно красивая - такая же, как и она.
И с тех пор я приезжал каждый год - по нескольку раз. На день её рождения, Новый год, рождество, день нашей импровизированной свадьбы. Я садился рядом с елью и засыпал. И мне снилось, что Кира рядом, обнимает меня, прижимаясь всем телом. И не хотелось просыпаться. Никогда.
Пятьдесят лет назад я вдруг нашёл на ветвях букет - точь-в-точь, как я собрал для Киры. Я забрал его с собой с мыслью, что уношу частичку её...
Быть может, это глупо. Ведь в жизни моей было немало других женщин. И красивых, и страстных. Но ни одна из них не стала мне дороже, чем этот самый букет...
***
Я приехал в "лепры" спустя полтора часа. Будь прокляты эти полуденные ограничения скорости! Да и молодые лихачи, всё норовившие меня сбить. Всё ж возраст уже не тот. Лет тридцать назад ещё задал бы им перцу.
Бросив автопланер на площадке возле леса, я направился прямиком в чащу. Краем глаза заметил, как мне кто-то машет из-за ограды. Должно быть, внук. Уж удружил он мне, внуче, не скажи. Не до него сейчас.
Я пробирался сквозь густые поросли, раздвигая колючие кусты руками. Грудь разрывало от свежего лесного воздуха. Запах хвои кружил голову похлеще любого вина.
И вот, наконец, я вышел на нашу поляну. Ту самую, до которой не хватило четырнадцать метров...
Ну почему он выбрал именно её?
Моя драгоценная ель лежала, срубленная, в стороне. Обломанные ветки, казалось, кровоточили, а ветер неслышно рыдал, путаясь в безжизненных голубоватых иголках. Я упал на колени и сгрёб, сколько смог, в охапку. Ель нещадно кололась, но мне не было больно. Мне было хорошо.
- Ты, наконец, пришёл, - раздалось возле моего уха, а по шее скользнуло тёплое дыхание.
Подняв голову, я увидел, что Кира сидит на стволе и с насмешкой наблюдает, как я пытаюсь обхватить необъятное.
- Ты, - выдохнул я.
Картинка была столь реальной, что, казалось, протяну руку и дотронусь до неё. Я выпустил еловые лапы и потянулся навстречу Кире. Ладонь коснулась тёплых пальцев, в которых струилась жизнь.
- Постарел - улыбнулась она, осторожно спускаясь с дерева.
- Бывает, - усмехнулся я, подхватывая её на руки легко, словно девчонку.
- Ты удивлён? Мы же с тобой обещали друг другу умереть в один день.
- Ты ушла раньше, - я виновато развёл руками.
- Нет, - серьёзно сказала Кира, - день может длиться шестьдесят лет. Главное, не забывать.
- Я люблю тебя, - прошептал я, чувствуя себя счастливым и беспечным дураком.
- Знаю, - Кира просунула руку под мою куртку и вытащила сухой еловый букет, - я, пожалуй, ещё пощеголяю как невеста.
Она задорно подмигнула и тряхнула гривой кудрявых каштановых волос. Букет на её груди позеленел и покрылся мелкими белыми цветами. Я не мог видеть себя в тот момент, но мне чудилось, будто тело моё вытягивается и наливается силами. Как когда-то в молодости. Я уж и не помню, сколько лет назад...
***
- Не нашёл! - Петр Ларионов со злостью засадил кулаком в стену и мотнул головой, - до самой ночи искал!
Его подруга Наталья тихо сидела на кушетке, обхватив руками колени. Лицо её было бледным. Губы слегка подрагивали.
- Ты чего? - удивился Пётр, - не бойся. Дед у меня ещё ого-го! Сейчас кого-нибудь из соседей подключу и...
- Я..я видела, как они прошли сквозь стену. И дальше пошли, по дороге, как ни в чём не бывало.
- Кто?
- Парень, чем-то похож на тебя. И девушка. С букетом.
- Наташ, - раздражённо буркнул Пётр, - хватит глупости молоть. Мне деда искать надо!
"Не надо, - где-то в воздухе прозвенел знакомый старческий голос.
Пётр обернулся, но вокруг никого не было. Только воздух. И запах еловых веток.