Литвин Виталий Владимирович : другие произведения.

Сумасшедшая Алька

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   Сумасшедшая Алька
  
   Вот так - уехать на край Союза, никому не звонить, никому не писать, оборвать все связи, выбросить из памяти все 5 с половиной лет учебы, 5 лет сумасшедшей привязанности, легкой любви, дурацких приключений, в которые все пять лет впутывала меня она - она, с которой простился еще до расставания, с которой разругался, рассорился, развязался, на которую, казалось, давно надо было наплевать и забыть, но которую вспоминал, вспоминал, вспоминал все пять лет, пролетевшие с ней,
   все пять лет и еще год - еще один год чужой, не моей и не ее, год чужой жизни! - пытаться начать новую, спокойную жизнь - шесть лет уже пытаться привязаться к кому-то, навязать себя кому-либо - безуспешно! - и все-таки, все-таки, все-таки!..
   Но вот командировка в Ленинград, чужой для нас всех город, гостиница, и в голом фойе почти нос к носу столкнуться с Томочкой! Впрочем, теперь, конечно, уже
   не с Томочкой - с Тамарой Петровной, старшим инженером или старшим научным сотрудником или кем она там стала еще?! - наверняка мозговым центром, ну, в крайнем случае, не последней извилиной этого центра какого-нибудь кошмарно-секретного учреждения. Но не это главное - главное то, что она к тому же - лучшая подруга другой дамы - Алевтины Леонидовны Селюниной, впрочем, за фамилию не ручаюсь, скорее можно поспорить, что фамилия у нее наоборот - другая, вторая или третья, или уже седьмая, но не та, которая не идет у меня из головы уже шесть лет.
   У нас были неплохие отношения с Томочкой, в которых не было ни грязи, ни горечи, но не нужны мне ни охи, ни ахи, не нужны разговоры о том, кто женился, кто развелся, кто спился, а кого посадили, не нужна фамилия очередного мужа вышеозначенной Алины или сведения о какой-нибудь загадочной, экзотической ее болезни, не нужны замечания о моем прекрасном внешнем виде и тем более не хочу я видеть, как ушла от Тамары ее сверхъестественная грация, гибкость - в свое время она шутя садилась на шпагат - как она располнела или усохла - ничего мне не надо!
   За эти шесть лет я кое-чему научился, и отвернулся, и спрятался за газету, когда Тома была еще на лестнице - сразу, как почуял знакомого. Я мог бы еще поднять воротник и нахлобучить шляпу, если б была у меня шляпа! - да толку-то, ибо то, что мною было благоприобретено, у нее было врожденным. Знакомый - незабытый! - цокот каблучков у
   входа на мгновение замер, а потом уверено направился ко мне.
   Но не дождется она от меня спектакля о радостной нежданной встрече. Когда ей до меня осталось два шага, я убрал газету.
   - Здравствуй, Тома.
   - Здравствуй, Слава, - она потянулась к моей щеке и легко коснулась ее губами, - наконец-то я тебя застала.
   Она не изменилась. Все ее было при ней - все, начиная от невесомости движений, кончая дразнящей тревогой в глазах. И ни лишней морщинки у губ, ни лишнего сантиметра в талии. "Я до сорока буду выглядеть на 20, а потом еще 20 лет на 25!" - клялась она когда-то и пока слово держала.
   - Застают на месте преступления... Ты знала, что я здесь?
   - Когда приехала - узнала.
   - Откуда? В регистратуре посмотрела?
   - Нужны мне их бумажки! - презрительно сморщила она губки. - Ты что, забыл?!
   Такое забудешь... Когда на первом курсе по общаге пронесся слух, что она заявила о себе как о практикующей ведьме, большинство принялось хихикать. Но потом выяснилось, что, если ее сумеешь уговорить погадать, то получишь не гадание, а точный прогноз, что, если поругаешься с ней, то возмездие неотвратимо: машина ли окатит грязью из единственной на город лужи, преподаватель ли вдруг вздумает как раз у тебя проверить конспект - может случиться, что угодно, но открутиться невозможно!
   " - Нельзя же быть такой мстительной. - в свое время попытался урезонить ее я.
   " - Профессиональный кодекс. - отмахнулась она.- Я и так отрабатываю по минимуму.
   - Такое забудешь... - улыбнулся я.- "Я не волшебница, я только учусь." А теперь, наверное, и диплом соответствующий получила? "Сделать хотел утюг - слон получился вдруг"... - я никак не мог прийти в себя и болтал все, что приходило в голову, пытаясь выиграть время, - Впрочем, что это я... У тебя и в том дипломе одни пятерки. "Вызыва-
   ние духов - 5, черная магия - 5, белая магия - 5, приготовление зелий - 5, химия - 5, лимия - 5, тимия - 5" Так?
   - Нет, конечно. Черная и белая магия не могут соседствовать. Вызывание духов и зелья - подкурсы магии. Дальше нас интересует не химия, а более древняя алхимия, а лимия с тимией - дисциплины восточных магов - мы о них знаем, но не изучаем - в западных колледжах тоже, на пример, не изучают, "научный коммунизм"
   - Хотел бы я знать, что вы там изучаете...
   - Уверяю тебя - не хочешь... Но все-таки - помнишь. Так что же спрятаться пробовал? - улыбнулась она в свою очередь, - Успокойся, я не буду мучить тебя сплетнями об однокурсницах, и чем нынче спекулирует Владик рассказывать не буду, и который нынче по счету муж у Алины упоминать не буду тоже!
   - И который же? - не выдержал и нервно рассмеялся я.
   Да она не изменилась. По-прежнему красавица на все 100%, и чуткость 100%-ая у нее прежняя тоже.
   - Не скажу. - отрезала она. - Но ты мне нужен.
   Она сделала паузу, ожидая расспросов, но раз она такая серьезная, то пусть шутливой помощи не ждет и от меня.
   Она чуть удивленно колыхнула ресницами и объяснилась:
   - Я приехала на выставку. По делам, конечно, но в основном - на выставку. В Москве я ничего не поняла, а здесь есть знакомые, м-м-м, эксперты, они сегодня меня проведут по залам, все объяснят, а потом будет небольшая вечеринка. Я не хочу идти одна, мне нужен... - было видно, как она мысленно перебирает термины: "молодой человек", "cопровождающий", "партнер" и нашла, - мне будет нужен свой рыцарь.
   Против этого не возразишь. Она какой была, такой и осталась. Милая старательная отличница. Привезли в Москву Пикассо - посетила. Не поняла - дождалась, чтобы выставка перебралась в Ленинград, выбила себе командировку в северную столицу, и теперь ей "все объяснят". Как будто это надо - объяснять картины!
   - Я надеюсь на тебя. Как прежде. - как прежде, в такт моим мыслям взмахнула ресницами Тома.
   Однажды ее все-таки достали. Конечно-конечно - Алонька, кто же еще?! Лучшая подруга. Это же невыносимо видеть перед собой пример спокойной верности, спокойной уверенности. "Найти в Москве человека, которого в Москве нет! Его вообще нет!" Алина своей фальшивой жалостью, искренним недоумением, таинственными намеками, тщательно рассчитанной откровенностью довела-таки Тамару до края, и она едва не наделала глупостей.
   Но моя возлюбленная не удержалась и своим подвигом похвасталась мне. У меня хватило характера разругаться с ней, хватило времени добраться до Томы, хватило храбрости выдержать ее ярость, хватило терпения унять ее слезы. А потом хватило ума
   не напоминать ей обо все этом.
   Я еще себя не знал - и то, что меня на все это хватило - оказалось сюрпризом. Еще большим сюрпризом оказалось то, что после всего этого она - Тома! - получила на меня какие-то непонятные, но вполне ощутимые права! Она! Не я на нее, а она! И она не стеснялась использовать их. Иногда наперекор и на зло Алине. А уж ее-то зло выливалось потом мне на голову все без остатка!
   Но сегодня отказать Томе никакой видимой причины я не находил.
   - Мне на работу надо.
   - После трех часов? В командировке?
   - И у меня нет ни фрака, ни доспехов.
   - Без фрака перебьются они, а без доспехов обойдешься ты. - она поняла, что добилась своего, и закончила беседу, - Значит в три у входа. Если будет очередь, займи и стой. Мы тебя найдем. Счастливо поработать.
   Она кокетливо-плавным движением повернулась, и ее каблучки зацокали к выходу. А я перехватил восхищенный взгляд, которым проводил ее стоявший у входа джинсовый мальчик.
  
   Ее знакомые искусствоведы действительно были профессионалами. Они не только все знали о Пикассо и его картинах, но и умели рассказывать о них. Оперируя терминами живописи, музыки, а потом - мгновенно выяснив мое в них невежество - и поэзии,
   сопровождая свой экскурс анекдотами из жизни экстравагантного маэстро, они, не спеша, провели нас по залам, и ни один из ее злокозненных вопросов не остался без подробных, но не очень серьезных ответов. Кажется, они больше опасались наскучить своей хорошенькой гостье, чем старались втолковать ей, к чему это - живопись Пабло Пикассо. И Тамара достойно оценила их старания.
   - Нет, вы никогда не заставите меня полюбить его картины. Но теперь я хоть могу членораздельно объяснить, почему они не нравятся мне.
   Для вечеринки фрака действительно не потребовалось: если женская половина собравшихся и принарядилась, то парни были кто в чем, и моя командировочная спецуха - джинсы и легкий свитер - на их фоне не выделялись. А вот Тома блистала. Ее развлекали, ей рассказывали анекдоты, с ней танцевали, для нее пели, ею восхищались - честно признаться, было чем. Вполне возможно, что дамы сознательно уступили главную роль залетной красавице, но Тома справлялась с ней с естественностью и небрежностью истинной королевы.
   Непонятное раздражение время от времени начало накатываться на меня, я попробовал было встрять в разговор, но меня быстро поставили на место.
   Словесные турниры требовали постоянной тренировки, а я давно потерял форму. Да и не видел я последних постановок, не читал последние публикации тут-, там- и сам-издата, до нашей почти заграницы еще не дошли последние шедевры кино, а что уж говорить о живописи или модных ансамблях... Я последний состав "Спартака" и то забыл!
   "- Алину бы сюда, - с откуда-то взявшейся злобой подумал я, - Ты бы поцарствовала!" И тут же опомнился. Здесь только Альки не хватало. И чего ради волноваться? Меня зачем пригласили? В каком качестве? Воздыхателя? Остроумца? Нет - "рыцаря".
   Моей дамой восхищаются - так это не повод для волнений телохранителю. Ни опасности, ни оскорбления ей не угрожают. Следовательно я пока не очень нужен, а следовательно можно расслабиться, уйти в тень, лечь на дно, забиться в угол... Вон в тот, где кресло, рядом с баром и управляющейся там блондинкой.
   И в этом я преуспел. Быстро выяснилось, что забылось мной не только, кто в какой команде ныне играет. К примеру, как действуют якобы слабенькие коктейли - тоже. И из последующих полутора-двух часов мало что осталось в моей памяти... Только терпкий вкус спиртного, только сладковатый запах духов, только будоражащие ощущения от
   задерживающихся прикосновений ее рук...
   Несколько пришел я в себя, только услышав, как повысила голос Тома, как появилось в нем напряжение:
   -...Да не было в Московии рыцарства! Последние из них едва пережили нашествие татар - это русские богатыри Даниил Галицкий, Василько Ростовский, Александр Невский, его отец Ярослав - в них еще оставалась рыцарская гордыня и рыцарская
   честь, а после... Если и осталось что, так только раболепная преданность ничтожным московским царям!
   Она совершенно ничего не знала и смешала в кучу всех. Воина Даниила и хитроумного политика Ярослава, рыцаря - действительно рыцаря без страха и упрека - Василько и Ярославича - Александра, достойного сына своего вечно второго, не считавшегося ни с кем и ни с чем отца - Ярослава Всеволодовича! И в конце концов, почему из всего XIII столетия в памяти ее остались только Мономаховичи?! А рязанские князья жизнью своей доказавшие, что "мертвые срама не имут"?! А последний богатырь земли Русской - Евпатий?! Как не жил, не существовал, не боролся, не погиб!..
   - Тамара! - встрял в разговор я, - Не стоит пытаться представить из Александра Ярославича светоч рыцарства и чести! Слишком много грязи оставил он за собой.
   - Ты имеешь в виду эту теорию, что он мог бы сбросить татар? - поспешил на помощь Тамаре один из ее кавалеров.
   - Даже, если бы и не смог. Вряд ли благоразумие входит в число обязательных рыцарских достоинств. А там не только это, там - предательства, предательства, предательства! Он предавал соперников и друзей, предал свой любимый город и своего
   любимого отца - и брата, и мать, и всех!
   - Ты говоришь, как будто лично был с ним знаком.
   - Есть летописи, - опомнился я, - есть их своды, сделанные хорошими историками.
   И началось. Я им, очевидно, представился этаким грязным вилланом, вышедшим с жердиной в руках наперерез их блистательной коннице. Они опустили забрала, нацелили копья и, пришпорив коней, с гиканьем рванули на нечестивца. А дамы на балкончиках вскинули ручки, замахали благоухающими платочками, захлопали ресничками... Потом - венки, улыбки, таинственные взоры, загадочные намеки своим героям, а на горизонте означенный виллан, сверкающий пятками в направлении ближайшего
   леска...
   Вскоре Тома начала церемонию прощания: завтра еще много дел, вставать рано и пора уезжать.
   Нас хотели проводить до метро, но Тома отказалась: здесь идти-то 10 минут, a ей хочется немного поговорить со мной. Так что, до свидания и спасибо всем. Последовавшая в ответ от щеголеватого хозяина фраза, а точнее тон, которым она была сказана, вышиб из меня остатки хмеля:
   - Да что ты. Ты же знаешь, моя жизнь принадлежит тебе.
   Тома знала. Она, улыбнувшись, поцеловала его в щеку. Мы вышли. Я не стал приставать с вопросами. Не все ли мне равно, что там произошло - спасла ли она от смертельной болезни его мать или нашла его потерявшегося, пропавшего младшего брата, или заслонила его любимую от чьих-то нечистых рук.
   Все это было в ее силах. Вот только цена... Расплачивалась она годами своей жизни, даже еще тяжелее - годами своей молодости.
   Мы шли по ночному Ленинграду. Ночи Ленинграда... Но дело было поздней осенью, а окружающий пейзаж не напоминал города Гоголя, Достоевского или Блока. Новые районы всех городов строятся по стандартным советским проектам, что в Москве, что
   в Ленинграде, что в Муроме - прямые улицы, квадратные дома, асфальтовые тротуары. И стандартная советская пьяная компания вольготно расположилась у обочины.
   Я вдруг почувствовал, как напряглась Тома. Неужели испугалась? Я сжал ей руку: это не противники. Но она не отреагировала. Что это с ней случилось за прошедшие 6 лет, что она стала боятся алкашей? Что там ее принц выделывает?!
   - Гля, за ручки держатся!..
   - А девочка ничо, вон как лапками - топ-топ-топ.
   - Студент, поделись бабой!
   - Мы ее не обидим. Точно! А тебе нальем. Слышь, студент!
   - Телка бросай студента, иди к нам!
   Тупые морды, гнусный смех и полная уверенность в своей безнаказности - их вон сколько, а против них - один "студент" да его "баба".
   И теперь уже Тома сжала мою руку.
   - Не вмешивайся, я сам. И я повернулся к ним.
   Четверо. Двое - едва держащихся на ногах, громила под два метра, толстый и рыхлый. И еще один. Тоже далеко не трезвый, но себя контролирует жестко. Сейчас расслаблен, но когда дело дойдет до дела...
   Итак, по существу - двое, причем у одного может быть нож. Значит, у них нет шансов. А у меня есть. У меня шансов - на все 100% устроить представление для Томочки!
   И каждый из них послушно отыграл свою роль. Под мою режисуру. Вот только сценарий, как оказалось, был писан не мной, а безучастно стоявшей в сторонке скромной бывшей отличницей Томочкой.
   - Что вы такое говорите! - высоким "интеллигентским" голосом обратился я к ним, - Извиняйтесь, немедленно извиняйтесь!
   - Ах ты, тля! - загрохотал бугай и ткнул раскрытой пятерней мне в лицо.
   Он не хотел бить, а просто своими 100 с лишком килограммами пытался свалить меня на грязный тротуар. Под ноги моей девочки.
   Я перехватил его руку и бросил через плечо туда же его. При 100-килограммовом весе это уже неплохо, но он еще встанет.
   - Да ты... - начал было один из алкашей, но не договорил. Резко сорвав дистанцию, я ногой ударил его в живот, он сложился и опустился на землю. Но тут было что-то не так - моя нога попала не в мягкое тело, а в нечто твердое. Следующий - был уже рядом со мной. Он замахнулся. Я нырнул под его руку и выдал ему серию в корпус - и вот зтот уже не встанет точно.
   Я не терял контроля над ситуацией. Тома, со странно спокойным любопытством следившая за боем, толстяк, трясший головой и пытавшийся восстановить ориентацию, и первый, быстро приходивший в себя алкаш - что у него, кольчуга под пиджаком,
   что ли?! - и, конечно же, последний, уже выхвативший свой нож - я видел всех!
   Урка держал оружие перед собой и ждал меня. Нож придавал ему уверенности, но что он мог противопоставить профессионализму воина?! Я показал движение вправо, он поддался на финт и ткнул ножом туда. Через мгновение рука бандита была вывернута, нож выпал из его рук и был моей руке. И оказалось, что хмель не окончательно выветрился и из моей головы, ибо только крик Томы: "Не убивай его!" - спас ему жизнь: я уже вскинул руку, чтобы вогнать нож в основание шеи. Вместо этого удар по
   шее пришелся рукояткой. Он рухнул, и теперь тоже не встанет. Долго не встанет.
   Зато поднялся алкаш, а следом - толстяк. Амбал шагнул ко мне, и это придало смелости хлюпику. Он дико заорал и кинулся на меня. Спокойно заблокировав его бестолковые размахивания руками, я всю душу вложил в свой удар. И этот теперь-то не
   встанет долго тоже.
   А я шагнул навстречу толстяку. И он сломался. Он упал на колени и, размазывая пьяные слезы, запричитал:
   - Прости, брат! Выпили лишку! Прости! Не бей меня!
   Я взглянул на Тому.
   - Да брось ты его.
   - Его я уже бросал, - шагнул я к нему. Он отскочил всторону.- Идем? - и взял ее под руку.
   Она одобрительно сжала мне локоть и сообщила:
   - Мне Аля несколько раз твой последний бой описывала. Говорила, ты дрался, как танцевал. Я с трудом в это верила, а теперь... Это что было? кун-фу? айкидо? карате? таэквандо? Или, может, джиу-джитсу?
   "Танцевал!"
   Их было пятеро. Во время боя я уже знал - помнил! - что надо делать, куда бить, как уходить, при мне остались все рефлексы Кирилла, но мое тело отказывалось слушаться! Оно было дряблым, ленивым и неповоротливым. Я прыгал, но едва приподнимался над землей, я пытался бить ногами, но растяжки не было никакой, и я едва не падал сам от
   своих усилий. И я не успевал, ничего не успевал! Я не успевал наносить удар, не успевал уходить и пропускал, пропускал удары. И только древняя воля Рюриковичей заставляла меня подниматься и снова навязывать им бой. И они не выдержали. После того, как в очередной раз встал, один из них завизжал: "Да он псих!", и они бросились
   бежать. А я остался на поле боя, избитый и униженный. И никого не хотел видеть! Тем более ее. "Танцевал"! Значит, мы опять не поняли друг друга! В последний раз.
   "Айкидо, джиу-джитсу...". Где же она набралась терминологии?
   - Нет, это не Восток, это наше родное. Его настоящее имя я произнести, наверное, все-таки не имею право, но можно его назвать варяго-русским.
   - Почему такая странная смесь?
   - Ничего странного. Варяги - викинги - были чуть ли не единственной нацией в Европе, разработавшей систему воинского искусства. И благодаря ней стали бичом Божьим для соседей. Противостоять им не мог никто. Никто кроме росской дружины. У
   нас была своя система. Варяги это быстро уяснили. Да и Русь для них была как для нас - Индия. Страной сокровищ. И прямым путем "в греки" - в Константинополь, где за награбленное золото можно было купить качественное оружие, предметы роскоши -
   импортом загрузиться. Да где еще кроме Византии можно было получить экзотическое обслуживание - почувствовать, что это такое - цивилизация! Так что крупных набегов на Русь с их стороны не зафиксировано ни в летопях, ни в былинах. Скорее они были нашими естественными союзниками. Вместе ходили трясти Византию, когда там начинали притеснять наших купцов, вместе прикрывали от степняков торговые караваны. Даже названия днепровских порогов частью имеют славянское, частью варяжское происхождения - где, чьи заставы обычно стояли, то название и укоренилось. В общем, их встречали на границах, брали мзду, давали проводников, снабжали
   припасами. Разумеется небесплатно. И по границам торговых путей - не только варяжских - вставали первые русские города. Киев и Чернигов - на границе со степью на юге, Новгород и Псков - на севере прикрывали гостей от литвы, на западе встречали
   купцов Галич, Перемышль, на Востоке - Муром и Рязань. По всем городам пооседали варяги - и после удачной службы, и после неудачной торговли... Они женились на славянках и потихоньку зарождалась новая нация - русичи. А потом славянская демократия довела страну до точки, и Дружина потребовала введения поста постоянного наследственного руководителя - князя. Как обычно, против всех и каждого из своих было много возражений. А где искать на стороне долго не думали. Дружина слилась с отрядом Рюрика, и наши системы воинских искусств объединились тоже. Их соединение дало качественно новую технику.
   - Подожди, Русь - страна сокровищ?.. - не поверила она. Но мне стало не до нее.
   Как живой, заслоняя живой мир, перед глазами встал брат.
   - Сколько тебя учить - четче, четче! Ну, ладно с первым - позабавил девочку, кто против... но второй... Он же встал! После твоего удара встал! Ты не смог пробить дермантиновую папку! Ногой! Смотри! - И он без всяких наших восточных штучек
   одним ударом ноги переломил ствол молодой березы.
   - ... Слава! Ты меня слышишь?
   - Да. Слышу. - возвратился к реальности я.
   Она остановилась и напряженно на меня посмотрела.
   - Что это с тобой было?
   - А что со мной было?
   - Я потеряла тебя... - растеряно проговорила Тамара.
   - Я все время был рядом.
   - Я не имела в виду тело...
   Так где я был?! И где осталась та сломанная березка?! В скольких сотнях километров отсюда? Или сотнях лет? Но это мои проблемы.
   - В сагах изумленные варяги называли Русь Гальдарик - страной 100 городов. Она стояла на перекрестке великих торговых путей. "Из варяг в греки" - это с дорога север-юг - ты про нее, конечно слышала. Но была еще одна - восток-запад. Товары из Багдада, Самарканда, Бухары через единоверный им Великий Булгар - это недалеко от нынешней Казани - шли к нам в Муром. Оттуда через Смоленск - в Польшу, через Галич - в Венгрию, через Новгород - в Германию или к варягам - в Норвегию, Данию, Швецию.
   - Что же по твоему, вся Русь торговала?
   - Именно Русь. Крестьян Русью не звали. Горожане и граждане - это не однокоренные слова. Это одно и то же слово. Торговцы и воины - вот что такое было Русью. Да и что за воин, который не умеет выгодно продать добычу? И что за купец, который не может постоять за свои товары? Даже язык... Кто для русского мужчины - самый близкий человек? Друг, товарищ - то есть тот, кто был в его дружине или ходил с ним за товаром. А как помочь человеку? Надо сделать ему добро - то есть подкинуть товару - добра... А какова судьба человека? Какова его доля? А какая доля добычи - такова и судьба!
   - Ты опять говоришь, как будто был там...
   - Летописи... - начал было я, но она меня прервала
   - Зачем тебе-то обманывать меня? Что вы с Алиной скрываете? - она выдернула свою ручку и повернулась ко мне, - Я... я даже ее понять не могу. Ну, поддразнить меня, напустить на себя таинственности - это понятно: ей и меда не надо... Но ведь она уже почти семь лет молчит об этом! Обмолвится - и замкнется. И клещами из нее ничего не вытянуть! С ее-то болтливостью! Единственное, что я из нее выпытала: "Спроси у Славы, почему он так не любит Александра Невского!" Говори, почему ты не любишь Александра Ярославича, святого Александра, Александра Невского!
   Сколько раз вдалбливал в меня брат: "После боя молчи или говори о конях. Или о бабах в крайнем случае. Или пожалеешь." Я и говорил о конях и о женщине, но теперь все равно жалею.
   Как я сразу не понял, что и Пикассо, и вечеринка, - и блондинка! - и драка - все это имело прикладное значение - разговорить выбитого из колеи идиота. И вот что теперь мне делать?! Что мне делать в этом поезде? Что мне потом делать в Бресте?
   А ведь казалось, все так логично. С кем еще можно было поговорить об Алине, как не с ее лучшей подруженькой, с ее вечной соперницей - с моей хорошей подругой, которая была в курсе всех наших ссор и примирений, всех наших бестолковых отношений, всей нашей бестолковой любви, всех наших кошмарно бестолковых историй, в которые вечно втравливала меня ее совершенно бестолковая наперсница! И последней! Да нет! У нее-то историй, приключений, происшествий, невероятных событий было, наверное, еще неперечислимое количество, но они случились уже без меня, и не знаю уж, кто там теперь охранял ее, вызволял ее, расплачивался за нее!.. И кому она рассказывала о них, раз Тома ничего не знает...
   Да что я все чего-то бормочу? Перед кем я оправдываюсь? Все гораздо проще: я столкнулся с профессионалом, и она профессионально взяла свое. Что я - забыл Тому? Или уже забыл Алену? Забыл княгинюшку?
   В общем сопротивлялся я тогда недолго. Слова лезли из меня, как фарш из мясорубки, и я не выдержал:
   - Но это долгая история, а я завтра уезжаю.
   - Значит, у нас есть еще целая ночь. Да, у меня одноместный номер. - кто бы сомневался! - Я одна. Приходи. - она с улыбкой посмотрела на меня, - С коридорной помочь?
   - Сам справлюсь.
   - Интересно будет посмотреть.
   - Посмотришь. Только вызови ее к себе.
   - Позову...
   И все-таки она потеряла, казалось мне, свою памятную чуткость. Ей бы помолчать, но она не давала мне отвлечься от себя и задавала, без конца задавала вопросы. И еще... Мое обоняние... Я никак не мог понять, что у нее за духи? Только что от нее ощутимо пахло розой, и вот новый порыв ветра и меня обдает ландышем, я пытаюсь незаметно
   принюхаться и явственно разбираю свой любимый горьковатый аромат гвоздик. Но она не дает мне времени и на это!
   - Я уже слышала часть твоей аргументации. Но не зря же его запомнили? Ведь была же победа на Неве? В 17 лет!
   - Семнадцать лет - это сейчас возраст мальчика, а тогда в семнадцать были уже опытными воинами. Даниил в 16 воевал на Калке. Воином был и он, Александр. Это во-первых. Во-вторых, та победа Александра не была зафиксирована ни одним шведским историком. И не потому, что ее не было. Просто, кому надо было упоминать о неудачном набеге мелкого ярла с малочисленным отрядом - сколько таких было! - обо всех не напишешь... В-третьих Биргер не на тех напал. Он высадился на Неве, послал формальный вызов и ждал достойного средне-европейского ответа: вымпелов, гарольдов, коней с султанами, рыцарей в золоченых доспехах и может быть, даже прекрасных дам, которые затаив дыхание следили бы за боем со стен и бойниц древнего Новгорода! Вспомни Айвенго - вот те времена и те нравы. Но не на Руси. Потому что это в Европе самое страшное, чего ждали от чужеземного захватчика - увеличения подоходного налога, а на Руси захваченный степняками город - выжигался, его население большей частью вырезалось. а оставшихся уводили в полон, в рабство - на смерть. Так что на половцах благородство не отточишь. И ты по школе, конечно, помнишь, что сделал Александр. Получив наглое письмо, Александр вспылил, поднял свою младшую дружину, то есть личную свою охрану, кликнул ближайших друзей новгородцев и бросился к месту высадки. Он поступил "грубо и не по-европейски" - напал на спящий
   лагерь. Это было, как танковая атака на танкистов, не успевших разобраться по своим танкам. И при всем при том большинство шведов успело-таки сбежать на корабли. Хотя Биргеру он сумел "наложить печать"!
   - И он все-таки выкинул шведов?! Так?!
   - Так да не так. Ведь больше "так" он не поступал никогда! Наверное, вернувшись, он получил страшный нагоняй от отца. Тот лозунга "победителей не судят" не признавал. Слишком многие его победы ему ничего не дали! А получил он все, когда предал брата и не пришел на Сить, когда заставил Новгород предать Торжок, не пустив к нему на подмогу новгородские полки. Торжок месяц держался против татар, ждал старший город, а Ярослав сам не пошел, Новгород уговорил не ходить и сыновей не
   пустил. Андрей - младший брат Александра - отцу этого никогда не простил, а Александр понял, принял и простил. И предал отца, когда пришел его черед. Не поехал с ним в Карокорум. Не прикрыл ему спину. И отец умер там в одиночестве. А потом предал брата. Тот готовился сбросить татар, но Александр не дал собрать силы, пришел сам с татарами и разбил полки брата. Удивляюсь, как он Андрею-то дал уйти!
   - Но с татарами тогда нельзя было бороться!
   - Нельзя-нельзя... Плевать было Александру и на брата, и на Батыя, и на Русь! Он новую державу ставил! Понимаешь, тогда была типичная развилка в истории. У Руси была возможность остаться в Европе. Но Александр выбрал Азию!
   - А как это "остаться в Европе"?
   - Надо было искать контакта с Даниилом, заключать унию с Римом, брать в союзники рыцарей, а не татар. И все это сделать было можно! Но он не захотел. Ибо тогда было бы то, что и в Германии или в Италии: мощные богатые города с высокой культурой и высочайшим искусством и многочисленные слабые князья. И не было бы огромной - от океана до океана - империи. И объединение русских земель произошло бы где-то не ранее конца XVIII, а то и середины XIX века. А может, и вообще остались бы нормальные среднеевропейские государства со столицами в Новгороде, Владимире, Ростове, в Муроме, наконец!
   - И что же в этом хорошего?
   - А то, что главными чертами русичей были гордыня и преклонение перед прекрасным. Мы были самой грамотной страной в Европе! А кем стали? "Куды ж нам, батюшка. Ты б нам помог!.." Всеобщая темнота и всеобщее рабство. Зато империя, зато "от моря и до моря!", зато офицеры до сих пор пьют: "За Дарданелы! Чтоб они были наши!" - сам слышал. Вот эту державу и создал Александр. И память земли именно его выделила из других.
   - Но на Чудском озере? Тоже что-то не то?
   - Тоже. Нет с самой битвой все в порядке. Хоть немцы и утверждали, что их 2000-ому отряду противостояло более 100 000 русских. Но русские тысячи - да какие там сотни тысяч сразу после татарского погрома? Где Александру было их набрать? В испепеленной Владимирской земле? В вырезанном Киеве? В уничтоженной Рязани? Ты знаешь, что современная Рязань даже стоит не там, где находилась раньше? У людей сил не хватило вернуться на прежнее пепелище. Но, конечно, Александр собрал всех, кого только мог, но это были смерды. А десяток вооруженных рыцарей запросто могли разогнать и сотню, и пять сотен мужиков. Количество здесь значения не имело. Рыцарям могли противостоять только профессионалы - княжеская дружина, которая у Александра была стандарна - пятьсот человек. Так что победил он чисто. Но не в этом дело. Немцев побеждали и его отец, и его сын, и его внук, но остановили их не он и не они. Немцев остановили столетие спустя на Грюнвальде. И главными при этом были не pусские - а польские, чешские полки. Да и смоляне, тоже там воевавшие, не подчинялись Москве и уже почти себя pусскими не считали. Вот если бы он, он хоть раз вышел против татар...
   - Почему же запомнили мелкую победу над мелким ярлом? Почему Александр стал именно Невским, а не Чудским?
   - Из-за песни.
   - Чего?!
   - В отражении шведского набега участвовал молодой сказитель. Он написал песню о бое на Неве. Ее главным героем был, как водится, князь. Бой стал битвой. Битва - Невской битвой, песнь - Невской, вот и князь стал Невским.
   - А какой он был?
   - ................
   - Что за патетика?
   - Из жития святого Александра. Святого!
   - То есть все это неправда?
   - В том-то и дело, что все - правда. Ему так много было дано... А он... К примеру девки за ним табунами гонялись, но когда он посватался к варяжской принцессе, то получил оскорбительный отказ от ее родителей: "Дочь за татарского данника - раба - не отдадим!". Похожий ответ получал другой наш святой князь - Владимир Креститель от полоцкой
   княжны. Так он взял на копье город и княжну тоже взял. А Александр... Он к тому времени уже побратался с Сартаком, сыном Батыя, - почему же он татарской конницей хотя бы не прошелся по землям наглого ярла и не вбил ему в глотку его слова?! И следующая заграничная принцесса у русского престола появилась только при Иване III, спустя 200 лет. - я помолчал вспоминая, - Он был высоким, красивым, сильным. Действительно - один из последних богатырей Руси. В личном единоборстве не уступил
   ни разу и никому. А голос... Представь Лужники. Представь матч по хоккею с канадцами. И гол. И рев трибун. Так вот он - голосом! - перекрыл бы его! Как перекрывал - без всяких микрофонов - рев новгородского вече.
  
   Когда мы прибыли, она выделила время себе - привести себя в порядок и мне - собраться на завтрашний поезд. Потом позвонила, чтоб я приготовился и вызвала коридорную. Та пошла на вызов, я - за ней, она вышла, а я остался.
   - Здорово. Алина мне тоже этот фокус показывала. Ты ее научил?
   - Нет, она меня. А ее - мать. Удача да и жизнь в Византии часто зависела от умения оставаться невидимым в залах и коридорах дворцов. Это было их родовой тайной.
   - Слушай. - прервала она меня, - Я хорошо знаю Марию Семеновну. Ни к Византии, ни к Константинополю, ни даже к Стамбулу она не имеет ни малейшего отношения. А семейная тайна у них одна, и для меня она недоступна. Я не понимаю, как они с Алиной умудряются сохранять фигуру, умея так готовить! Кстати о кулинарии, кофе заварить?
   - Кофе - это хорошо. Только давай я сам.
   - Давай. - улыбнулась Тома. - твой кофе... ох, я уже и забыла
   При всех своих запредельных возможностях, не было у нее таланта создавать вокруг себя атмосферу уюта, и хорошенькая колдунья могла испортить любой продукт. Как она изготовляла свои снадобья - для всех нас оставалось загадкой. Впрочем, те, кто
   их пробовал, утверждал, что вкус и у них преотвратный. В общем, девчонки в общаге смеялись, что единственное блюдо, которое она умудрялось не испортить - это вареные яйца. Вареные вкрутую.
   Вскоре кофе был готов. Мой кофе. Я его готовил всегда одинаково, но вот 9 лет назад, он вдруг начал получаться необыкновенным...
   Тома устроилась на кровати, мне кивнула на кресло.
   - Необыкновенный.... Итак, что у вас за счеты с XIII веком? С какого года того несчастливого столетия начнется твое сказание?
   - Все началось раньше, - начал я, - 16 марта 78 года XX столетия.
   - Ваш последний день рождения?
   - Да.
   Да, как раз перед нашей - моей и ее - защитой диплома. Дважды в году мы справляли день рождения, в октябре - мой, в марте - ее, и за долгие четыре года наших сложных взаимоотношений не пропустили ни одного из них. Это были дни перемирий или отчаянных праздников - смотря по обстоятельствам, но каждые 12 октября и 16 марта мы были вместе. Иногда она вдруг пропадала накануне своего собственного торжества, иногда - ее вдруг становилось невозможно найти на следующий день. Регулярно, каждый год в этот день ее комната в их небольшой квартирке оказывалась буквально заваленной цветами ("Представляешь, мамины знакомые - ну, просто надоели!" - нагло в глаза врала она мне), но эти два дня были мои.
   Ритуал их проведения был выработан тоже. Мы плевали на занятия, я покупал цветы: осенью - чайные розы, весной - много-много тюльпанов, и мы целый день на таксях разъезжали по ресторанам.
   На четвертом курсе, 12 октября выпал на день, когда у нас были занятия на военной кафедре, пропускать которые не рекомендовалось очень и очень. Но отсидев первую пару, я на перемене подошел к нашему суровому майору ("Брака в моей работе не
   будет! Вы будете знать предмет, или вылетите из Училища. Повторяю, брака не будет."):
   - Товарищ майор, представляете, у моей девушки сегодня день рождения, а у меня еще даже цветов нет! Разрешите, я конспекты у парней потом перепишу.
   - Ну, мы ж тебя на офицера готовим. Вперед!
   - Есть, - выскочил из аудитории я.
   Побывать за день в двух-трех ресторанах-кафе - разные с вкусности со столовым вином, мороженое, кофе - стоило тогда рублей 15, на такси уходило еще 5, ну и вечернее сидение в каком-либо экзотическом заведении обходилось еще в 15-20. Подарков, кроме цветов с меня не требовали, так что день рождения обходился как раз в стипендию. Но мне еще присылали из дома, и я к тому же подрабатывал - и не в одном месте, в общем, дважды в год я себе это позволить мог. Тем более, что это окупалось. Алина уже за неделю до этого предвкушала порхание на такси по кабакам, потом еще неделю расписывала подробности подругам, она чувствовала себя совсем светской, ужасно порочной дамой, глаза ее горели, губы ее цвели, ресницы трепетали, грудь вздымалась, а потом, наедине она меня благодарила. Ох, как она умела быть благодарной!
   - Да, я помню. - согласилась со мной Тамара. - Аля потом на следующий день обычно томно выговаривала: "Где были, не знаю - туда на такси, обратно на такси..."
   Так было и на этот раз. Так да не так. Ритуал выдерживался, но он, очевидно, как и все ритуалы, обветшал и наскучил. С одной стороны я никак не мог выкинуть из головы, что до защиты осталось меньше 3 недель, а у меня еще... С другой стороны она... С ней мы вроде к тому времени тоже все выяснили: она остается в Москве, у меня распределение в Бресте, нам через месяц-полтора расставаться и расставаться навсегда. И она мне дарила свой день рождения. Но "дарить" на ее языке означала - "терять"! И потерю своего праздника она с привычной непосредственностью вымещала на мне.
   Все было ясно: нам надо было отдохнуть друг от друга хотя бы на пару недель, хотя бы пару недель провести врозь, но ведь "последняя весна"!
   Все ей было не так. И цветы - блеклыми, и мороженное - несладким, и такси - вонючим. Она капризничала, канючила, зудела, ехидничала, занудничала... И улыбки от нее не дождаться, и поцелуя не выпросить, но я терпеливо - последний же раз! - нес свой крест и отрабатывал программу. Последним пунктом в ней значился "Славянский базар".
   Обычно нам с ней в этом ресторане было хорошо: мы давно отметили его русскую кухню, поняли, что там можно было поесть очень сытно и не за очень дорого, или подороже, но очень вкусно, мы знали его историю, нам нравился и его современный
   важный интерьер - и мне, и ей в нем нравилось все, а это так редко совпадало! Но на этот раз...
   Во-первых, мы чуть задержались, уже была очередь, и пришлось ждать. Я пытался завести "светскую" беседу ни о чем, но напоролся на ее ледяное молчание и умолк. Когда вошли, она в знак своего неудовольствия решила не снимать свою собственноручно связанную шапочку: все равно пропал вечер. А потом начался выбор места. Первое оказалось "уж совсем в углу", следующее слишком близко к оркестру - "мы и друг друга слышать не будем", потом ей не понравилась уже сидевшая за столиком пара: она
   - "ну, разве можно так раскрашиваться!", он - "кого он из себя выставляет!? По нему же видно, что он работает где-нибудь дворником!", потом ее, кажется, не устроил размер столика, потом наличие по соседству грузина, потом...
   Метрдотель становился все вежливее и вежливее, он пару раз с интересом посмотрел на меня, однако я только соболезнующе улыбался, но не вмешивался. На некоторое время фонтан ее мелочной придирчивости перестал бить в мою сторону, и я наслаждался отдыхом.
   Наконец, придраться было вроде не к чему: столик на четверых рядом с колоннами, не на проходе, но и не в углу - как она заказывала, да и два бодреньких старичка, занимавших его, ну никак не могли вызвать ничьего раздражения. Она открыла
   рот, закрыла, вздохнула и направилась к ним.
   Как выяснилось, это были старые знакомые, фронтовики-разведчики, когда-то в давнем 41-ом вместе выходившие из окружения, но уже сто лет не видевшиеся. Сегодня они случайно столкнулись, не сразу узнали друг друга, едва молча не разошлись,
   но все у них благополучно кончилось рестораном.
   Один из них сделал приличную карьеру и недавно вышел в отставку в чине полковника, другой, как был до войны, так и остался сельским библиотекарем. Но было там между ними что-то еще... Темное, подспудное... Во всяком случае никакой робости со стороны невысоконького седенького библиотекаря по отношению к своему статному, усатому, явно привыкшему командовать товарищу не просматривалось.
   Нас они встретили приветливо. Между собой у них уже все было выяснено, пить ради пьянки были не любителями, а расставаться еще было вроде рано... И тут - мы... Точнее Алина, и в качестве некоего дополнения я.
   Глаза у бывших разведчиков остались острыми, рассудок ясным, и не просидев с нами и пяти минут, они все увидели, все про нас поняли, - профессионалы! - переглянулись, распределили между собой роли и начали потихоньку меня от Алины оттирать.
   Узнав, что у Али день рождения, они тоже тут же заказали шампанского и не стали ждать пока принесут бутылки, а потребовали, чтобы мы выпили пока их коньяка. Но и я к подобным сюжетам был давно привычен и с облегчением предоставил им право развлекать раскапризничавшуюся красавицу. Они засыпали Алину комплиментами, а той было все равно, кто ею любуется - пионеры или пенсионеры, любимый или первый встречный - лишь бы чувствовать себя обожаемой, лишь бы не сводили восхищенных глаз, искали повода остаться наедине, пытались узнать телефон, назначить свидание, дотронуться, поцеловать, лишь бы у нее заимелось право не придти, не разрешить, не согласиться, отказать!..
   Да что я рассказываю, ты сама все знаешь.
   Мы с Алиной, может быть все-таки расстались бы, ну не расстались бы - как расстаться, учась в одной группе? - разошлись бы. В конце концов, она не раз доводила меня и до белого каления, и до потемнения в глазах, и до помутнения в голове и до
   позеленения кожи. И любовь наша давно кончилась, и обойтись друг без друга мы так же давно могли запросто, но... Но мне с ней было интереснее. Ей со мной было спокойнее. Ну, кто бы еще пошел с ней в закрытый Пушкинский музей с каким-то ее знакомым,
   которого она и знать-то знала всего несколько дней - "пошарить в запасниках"?! А кто бы ее вытащил из подпольного казино?!
   Но только благодаря ней я слышал - да и встречался сам - с такими людьми, которые никогда бы не снизошли до общения со мной. Только ради нее я с ней прорывался на такие спектакли, выставки, закрытые просмотры, куда попасть вообще-то было невозможно, а потому и пробовать лень, но мы пробовали - и прорывались! Контрамарки на Таганского "Гамлета" с Высоцким я заработал на разгрузке декораций. А для этого пришлось узнавать не очень известный телефон тамошнего администратора и недели три надоедать ему с ежедневным предложением своих услуг. Чтобы проникнуть на сенсационный "Гамлет" Тарковского в Ленкоме, Алина закружила
   голову какому-то студенту из ГИТИСа, и он вставил меня в массовку. У меня два месяца пытались выяснить, откуда я, но ей достались опять же-таки контрамарки, а я на всю жизнь запомнил горькие театральные репетиции кинематографического гения... И
   наконец, именно через нее мне доставались - на ночь, на две, не более - и полулегальная проза Булгакова и нелегальные стихи Ахматовой, и запрещенный роман Пастернака, и поток самиздата.
   Расплачивался я натурой. В мои обязанности входило:
   1). поиск доступных сведений о тех и или иных в разной степени известных личностях, сличение имиджа данной личности с его реальной мордой, изобличение ее - морды или личности, но чаще всего это был не она, а он, значит - его гнусных намерений.
   Практически это происходило так: когда она своим носиком чуяла запах серы - а чутье у нее было волчье - то происходили, якобы спонтанно, приступы откровенности, в самые неподходящие, как мне тогда казалось минуты. Я злобно комментировал ее
   повествование и делал мрачные предсказания. Она ругалась, плевалась, однажды даже полезла драться, но слушалась!
   - Не всегда. Один раз в начале 5 курса, она тебе не поверила. И ты потом...
   - Да. Потом я ее полгода отмораживал.
   - Да. Полгода. Ты. - согласилась Тома - Я сделать тогда ничего не сумела. А ты... Ты даже стихи об этом написал - про ее каменное сердце.
   Да. Я написал стихи. Те полгода и мне не дешево стоили. Я впервые понял, что не всесилен.
  
   Она пришла ко мне согреться
   И должен снова я гореть.
   Но никогда не разогреть
   Мне это каменное сердце.
  
   Вот те стихи. И Тома их знает. Конечно, разве Алина могла удержаться и не похвастаться? Не могла. Ну, похвасталась. Ну и что?..
   2) На все это - фильмы и книги, спектакли и выставки, с меня требовалась рецензия. Что понравилось, что нет, а главное - почему. И желательно, чтобы поподробнее, и обязательно, чтобы не скучно. Занудства она не терпела. Причем, угадать, что она в следующий раз назовет занудством - тоже я вам скажу задачка!
   - Зато она тебя часто и обильно цитировала. И не упоминала об авторе.
   - Ну, это подразумевалось.
   Подразумевалось не только это. Был еще ряд пунктов, вспоминать которые теперь очень не хочется, хотя тогда они не вызывали особых сомнений. К тому же, мы расставались.
   А может, мы расставались именно потому? Ну, да ладно. В том конкретном случае в тех конкретных обстоятельствах старики казались мне намного интереснее вздорной, не знающей, чего ей нужно девицы.
   Точнее девицы, которой не нужен был я и не знающей, как от меня отвязаться. А я не знал, как избавиться от нее и начать новую жизнь. Точнее уже знал: еще месяц и - прощай, Москва и москвичи. И москвички. Все вообще и некоторые в частности. И в
   особенности.
   А старики...
   Как раз той зимой меня уговорили - ее уговорили меня заставить! - перечитать "Живые и мертвые" Симонова - первую редакцию. Приведенные там факты ошарашивали и требовали осмысления. И требовали подтверждения. И новых фактов. У стариков они должны были быть. И они были. И какие!..
   - Вы, мы слышали, вместе выходили из окружения. Как же так вышло, что в 41-ом наших без конца окружали, брали в плен, устраивали котлы? Ведь так можно было вообще без армии остаться.
   - А мы и остались без той армии, с которой начинали войну. - усмехнулся библиотекарь, - На 22 июня 1941 года личный состав армии насчитывал 2,5
   млн человек. После первых двух месяцев войны у немцев в плену оказалось 2,0 млн советских военнопленных. А ведь были еще и убитые, и раненые.
   - Так... а с чем же мы продолжали воевать?!
   - Собрали еще одну армию. Потом еще одну. 20 000 000 погибших - ведь это не только и не столько гражданские... Да и 20 ли?
   - Но почему?!
   - Это вопрос особый и отвечать на него будут еще долго.
   - Вряд ли он интересен нашей милой даме. - попытался вмешаться отставной полковник. - Мы победили и это главное.
   - Как же с такими потерями? - не дал уклониться от темы я, проигнорировав недовольный взгляд Алины.
   - Благодаря им. Мы их не шапками закидали - завалили трупами.
   - Ну, не только же! Наши полководцы...
   - Не осталось их - полководцев. Оба уцелевших к началу войны маршала сразу же проявили свою полную бездарность. На совести Буденного Киевский котел - это полмиллиона пленных, а Ворошилов за малым не успел сдать Ленинград.
   - Но Жуков...
   - Жуков, Жуков!... Он был один из многих комдивов до 37 года. Ему бы еще расти и расти. И если бы не резня учиненная Сталиным, к 41 он бы стал, может быть, одним из командармов. Не худшим надо полагать. Но не начальником Генерального штаба. Это ж надо было додуматься до издевательства такого - Жукова засадить за штабную работу! Он учился на ходу, немцы за учебу дорого брали, а расплачивался наш великий полководец - жизнями. Чужими, конечно.
   - Вы его знали?
   - Встречались...
   Что-то в его тоне было непонятным... Так не говорят о полководцах, политиках или великих актрисах, даже если когда-то где-то как-то встречались с ними... Да и как, где, когда могли встретиться они - маленький библиотекарь и великий маршал?...
   - Да, встречались, - опять влез в разговор отставной полковник, - и при весьма романтических обстоятельствах. И едва уцелели.
   Я не стал думать, продолжит ли он или перепрыгнет на другую тему, а чувствительно приложился под столом к ноге Алине.
   - Расскажите! - все-таки послушалась она и отчаянно взмахнула ресницами. - Я слышала, что Жуков был очень справедливым, вы должны были чего-то натворить ужасного...
   Ей уже надоели мои расследования, наскучило находиться на отшибе беседы, бесенята плясали у нее в глазах, бешенство от бездарно пропадавшего праздника раздувало ноздри. Надвигалось бедствие, и я должен бы поеживаться от предчувствий, прислушиваться к потрескиванию статэлектричества, принюхиваться к запаху серы - в общем, трепетать. Но и мне смертельно надоели ее игры, и подыгрывать ее капризам, причудам и прихотям накануне расставания желания уже не осталось. К тому же я заметил, как поморщился мой собеседник...
   - Жуков спасал страну и особенно о справедливости не задумывался, - хмыкнул старичок, - Если для восстановления боеспособности дивизии надо было отдать под трибунал несколько десятков не особенно виноватых - он не колебался...
   - Встречались... значит, не один раз? - спросил я опять его. И вдруг с удивлением заметил, с каким напряжением ждал ответа своего друга полковник.
   - Трижды. - коротко ответил тот, и полковник расслабился. - Но это долгая история. И грустная. И не моя. А вот первый раз...
   - Подожди, Андрей! Девушке не интересны твои печальные умозаключения. Она хочет услышать красивую историю со счастливым концом. Не надо сегодня о грустном. Ведь так, Алочка? - и он накрыл своей рукой ее ладонь.
   Она скромно улыбнулась, пнула под столом мою ногу и освободила ладошку.
   - Вы совершенно правы.
   - Первый раз мы встретились с Георгием Константиновичем в том самом 41. Под Ельней.
   - Жуков только что разругался со Сталиным - пояснил нам библиотекарь, - он настаивал на том, чтобы без боя сдать Киев: оттуда вывести войска, а здесь под Ельней нанести встречный удар. У Сталина это не умещалось в голове - без боя сдать столицу Украины?! Ради какой-то Ельни?! Вон из Генштаба! Иди, наступай на свою Ельню! И Жуков поехал наступать.
   - А мы только накануне, вот, ночью прорвались, соединились с нашими. Шли, догоняли фронт больше месяца! - перехватил инициативу полковник, - и теперь всем вольным табором устроились в расположении части по соседству с банькой. Еще было
   все впереди: и особый отдел, и сдача оружия, и новые назначения, нас только-только покормили и перекинули сюда - отмыться. Банька была совсем маленькой, больше десятка человек в ней не помещалось. Из нее только что вышли три наши женщины -
   военврач и две сестрички, С сестрами балагурили начинающие приходить в себя мужички, а военврач - Андрей, помнишь Наденьку? - а Наденька, наша красавица Наденька, стояла под березами чуть в сторонке и расчесывала свои роскошные, наконец-то отмытые, чуть ли не до колен, темные, с золотой искрой волосы. Перед ней на сучке стояло небольшое зеркальце, одета она была в легонький халат, дул слабый ветерок, и халат то чуть раскрывался, то обтягивал ее, когда она изгибалась. И даже медсестры не обращали внимания на своих ухажеров и любовались ею. Идиллия. И эту идиллию порушил Жуков.
   Первое, что он всегда делал на новом месте - это выметал сор. Вот и на этот раз он, как снег на голову, без предупреждения появился в расположении части, и проводил стремительный рейд по ее тылам. - полковник сделал паузу, - Около нас затормозили и
   остановилось несколько машин. Из одной из них выбрался бешенный Жуков, а из остальных повыскакивало совершенно белое местное командование. Все правильно, мы еще накануне меж собой подивились на их порядки.
   Седенький дед не вмешивался - значит, так оно и было. Тогда под Ельней выдалась небольшая пауза, и очевидно, ничему не научившиеся за пару месяцев войны командиры отпустили вожжи.
   - Все правильно, - повторил полковник, - но после всего увиденного наткнуться на нашу вольную, грязную, небритую команду, любующуюся на не по форме одетую девицу!.. Для Жукова это было уж слишком...
   " - Что здесь происходит? - осведомился он.
   Жуков и тогда был фигурой известной. И его нрав тоже. Он не кричал, но я понял, что с нами и разбираться не будут: или тут же на месте расстреляет лихая его охрана, или будет скорый трибунал - и тоже расстрел. Только перед строем. Такие были у нас две альтернативы.
   Полковник опять выдержал приличествующую случаю паузу, а его товарищ улыбнулся в бороденку количеству "альтернатив".
   - Но вперед вышел капитан - Антон Лютиков.
   - И это, в основном, для него устроила свое шоу Наденька.
   - Для него, - вынужден был подтвердить полковник. - И где ты только слов таких набрался - "шоу"?!
   - А может, не только для него... - не обратил на вопрос внимания и раздумчиво улыбнулся мой дед, - Наденька не отличалась ни благоразумием, ни сдержанностью. У нее появилась возможность свести с ума сразу 50 мужчин, и она не упустила своего. - и добавил, - Ты помнишь ее халатик, и я помню, и Евсей помнит, и - вот недавно встретил Сергея Острюкова - и он вспоминал эту сцену и весь реквизит перечислил тоже: банька, березы, зеркало, расческа, ветерок и легкий, в зеленый гоpошек халатик...
   - Но Лютиков! Он и тогда, как и все полтора месяца наших блужданий по оккупированной территории был чисто выбрит, на нем и тогда спустя полтора месяца бесконечных переходов, переправ и засад, снов вповалку по чащобам и чердакам была чистая и словно выглаженная гимнастерка, а уж сапоги!.. Единственное, что нарушало в нем форму одежды - новенький немецкий автомат.
   " - Рота, смирно! - вскочил на ноги он. Четким движением застегнул верхние пуговицы и доложил, - Товарищ генерал! Группа вышедших из окружения принимает баню! Командир группы Лютиков.
   " - Какая к черту баня?! Почему в таком виде?! Вы тут что устроили?!
   Все стояли не шевелясь. Я был совсем рядом и увидел в его глазах смерть. Жуков, кажется, готов был расстреливать сам. Но у Антона с безносой старухой были свои путанные отношения, и они не боялись друг друга.
   "- Мы только вчера вышли из окружения. Шли 42 дня и... - начал объяснять он. Но никому не нужны были его объяснения.
   "- Это с ней вы столько кружили?! - указал он на притихшую было Наденьку. И вот это он сделал напрасно.
   "- Военврач Астахова. - негромко отрапортовала она и насмешливо добавила, - Принямши баню, расчесываюсь! И не кружили мы - мы никак вас догнать не могли. Ногами топали. - кивнула она на его джип.
   "- Да как ты, девка, смеешь... - начал было местный командир и заткнулся: Антон чуть пошевелил своим трофейным автоматом...
   Охрана напряглась, и как бы невзначай, начала рассредоточиваться. Антон одним движением перекинул шмайсер за спину, оглянулся на Наденьку и снова повернулся к Жукову. Он еле сдерживал смех.
   А она не обратила внимания на маневры охраны, не удостоила взглядом перепуганного и обреченного командира, она не отрываясь глядела на Жукова.
   А Жуков переводил взгляд с одного на другую и молчал. Зато его глаза прямо кричали:
   " - Это твоя что? Сумасшедшая?!
   " - Да! - отвечал взгляд Антона, - она моя! И она такая! Как я!
   И тут наша девочка резко опустила голову, и ее волосы - уже высохшие, уже расчесанные волосы с легким звоном искристым каштановым туманом посыпались через ее плечи и закрыли лицо...
   Маршал заледенел, онемели местные командиры, даже охрана, забыв, что нас надо окружать, застыла и не двигалась...
   И Антон не выдержал - захохотал.
   " - Хватит, - смеялся он, - людям голову морочить, - им работать надо!
   Наваждение рассеялось, и всем стало непонятно, что делать дальше. Не знала охрана, продолжать ли ей свой, вдруг почему-то ставший нелепым стратегический маневр. Не знали командиры, как реагировать на неуставное поведение младшего офицера. Даже Жуков, растеряв свой гнев, не знал, кажется, как теперь достойно выпутаться из глупого
   положения - не расстреливать же в самом деле ни в чем не повинных, вырвавшихся, с оружием вырвавшихся из окружения солдат.
   " - Ну вот, - появилось из-под волос расстроенное личико Наденьки, - ты опять все испортил.
   Жуков понял, что в представлении начался новое действие, и улыбнулся.
   И тогда захохотали все. Басовито хохотали сопровождавшие Жукова генералы, хохотали сразу расслабившиеся охранники, с надеждой повизгивал командир полка, с облегчением - пронесло! - смеялись мы. Смеялись все. Кроме Жукова, Наденьки и
   Антона.
   "- Как вы устали... - не обращая внимания на всеобщую истерию, сказала Наденька, - Которую ночь вы уже не спите?.. Вам бы выспаться...
   И тут в глазах маршала засветился такой очевидный ответ, что я окончательно поверил - пронесло.
   " - Победим - выспимся, - удержался Жуков и добавил, усмехнувшись, - военврач Астахова.
   Он повернулся и пошел к машинам, за ним двинулась его сопровождающие. Так было дело, Андрей?
   - Так. Только она вслед ему крикнула: " - Меня все зовут Наденькой. Победим -
   встретимся! - но он не обернулся и не ответил. А она откинулась и привычно прислонилась к подошедшему сзади Антону.
   Отставник молчал. Молчал и его старый однополчанин. И тут я понял: они оба до сих пор любят ее. Я понял больше: все - сколько их там было? пятьдесят? - все пятьдесят были смертельно влюблены в нее, а она любила лучшего, она любила Антона. Этот, который потом станет полковником, считал, что он не хуже! Но далеко ему было до Антона! И побрит был Антон, а не он, и шмайсером обзавелся Антон, а не он, и вперед вышел Антон, а не он, а он, замерев от безысходности, не надеясь ни на что, ждал трибунала! "Не хуже" быть нельзя. Можно быть только лучше. А кто мог быть лучше Антона?!
   Аля быстро нащупала слабину в моих логических построениях.
   - А они еще встречались? - спросила она, - Наденька и Жуков? - и тут же добавила - Они пережили войну? Наденька и Антон?
   - Давайте не будем о грустном. - вдруг вмешался старик-библиотекарь.
   Полковник хотел возразить, но не успел. К нашему столику подошел метрдотель:
   - Вы, конечно, не будете против? - и он со сладчайшей улыбкой поставил к нашему столику еще один стул.
   Так у нас появился еще один - как это? - собеседник? сосед? собутыльник?
   Метр за время привередничаний Алины выяснил, кого она хотела избежать, и подсадил к нам именно такого. Высокий, с экзотической бородкой, больше
   всего тот напоминал Индийского гостя из "Садко": все время казалось, что он сейчас встанет и заведет:
   "Не счесть алмазов в каменных пещерах!..."
  
   Впрочем, поначалу он молчал. Деды заметили, как мы с Алиной отреагировали на подсадку,. и попытались нас утешить. Каждый - своего, и каждый - на свой манер. Полковник налил Алине коньяку, а библиотекарь принялся пересказывать мне фронтовые байки о Жукове. Я улыбнулся про себя над тайной мыслишкой полковника подпоить мою девочку. Я подобные попытки давно бросил. Моего здоровья на нее
   не хватало.
   А "гость"... Пока мы стояли в холле, и Алина отводила кандидатуры возможных соседей, метрдотель уловил принцип отсева, но шеф не понял причину именно такого отбора, до меня она тоже дошла не сразу, хотя была очевидной: Аля в "последний
   раз" хотела сосредоточиться на мне, не дать мне повода для ревности, себе - для кокетства, нам для - для скандала. Она очень хотела расстаться по-хорошему. Но произошло то, что произошло, и импортный купец оказался за нашим столом.
   Он тоже быстро оценил обстановку: девица, глушащая чужой коньяк, его не заинтересовала, лопух, прямо перед носом которого флиртуют с его девушкой - тоже, а вот деды понравились, анекдоты, сплетни о Жукове и его окружении явно были внове,
   и он включился в беседу.
   Я тоже попытался внести в нее свой вклад и заметил, что немцы взяли Киев в 1941 году, а ровно 700 лет до того в 1241 году Киев взяли татары.
   - Не совсем так, - поправил меня наш новый сосед, - Киев пал в 1242 году, и это стало его концом. Крупнейший город Европы практически перестал существовать: спустя три года проездом в нем побывал папский посол Карпиани и обнаружил всего несколько десятков жителей. Впрочем, сходная судьба была у всех городов, взятых татарами. Рязань, к примеру, отстраивали вообще на новом месте, а Владимир...
   Он начал пересказывать горестную нашу Историю. Рассказчиком он был великолепным, и перед нашими глазами встали горящие города, угоняемые жители, погибающая Золотая Русь, становящаяся Золотая Орда... Мы с библиотекарем заслушались и не заметили, как куда-то вышла Алина.
  
   - Стой,- вмешалась Тома.- Ты точно помнишь, что историю о Наденьке рассказывал отставник?
   - Да. - ответил я. Я не понял ее вопроса. Я опять ничего не понимал в происходящем. Она неправильно реагировала на мой рассказ. Улыбалась не там, где следовало, не то, что следует, отражалось на ее лице, и вопрос она задала тоже не тот.
   - Да, он выставлялся перед Алиной, и знакомство с Жуковым... Я точно запомнил...
   - Почти. Только Люсиков.
   - Что?!
   - Антон - не Лютиков - Люсиков.
   - Ты о нем знаешь?!
   - Он дед моего мужа. И говорят, очень на него похож. - странная горчинка прозвучала в ее голосе. - А Андрей Васильевич - действительно библиотекарь. Нашей сельской библиотеки. Он тогда приезжал ко мне перед дипломом, - она улыбнулась, - с
   инспекцией...
   - Но мы с Алиной его не узнали, не вспомнили!
   - А кого вы с ней на моей свадьбе запомнили? В том-то состоянии? Ну, ты, наверное - ту шестерку девиц, а она...
   - Хватит!
   - Значит, действительно запомнил... Ну, все-все!...
   Она словно извинилась, и я не стал развивать тему.
   - Странное совпадение.
   - Действительно странное. Совпадение.
   Не понравился мне ее тон, но она не дала мне времени ни вслушаться, ни вдуматься, - Хватит о ресторане, давай о ХIII веке. Какая Алина в кабаках, я знаю, и если хочешь, сама тебе расскажу, что там у вас было дальше.
   - Попробуй, - не поверил я.
   - Ты бросил Алину на стариков, пришлый не отреагировал на нее, она озверела, ушла, сняла шапку, расчесалась, распустила волосы, вернулась - все в экстазе. Она в ответ забросила тебя и, станцевав пару раз с этим твоим "гостем",- кстати, его имя не Эдик?- учиняет скандал и смывается. Так?
   Ведьма, она и есть ведьма.
   - Так. Тебе Андрей Васильевич рассказал?
   - Не надо мне ничего рассказывать. Чтобы ее сосчитать вообще ума не надо. Спинного мозга хватит. Как это я тогда, семь лет назад, не догадалась, что только Алина способна вызвать восторг двух дедов учиненными общественными беспорядками?!
   Не только дедов... Я и сейчас вижу обалденную смесь восхищения и ужаса в глазах метрдотеля, и то уважение с каким он, прощаясь, глядел на меня. А уж он-то, думаю, насмотрелся на всякое... А без дедов - без денег библиотекаря и "коpочек" полковника мне вообще бы выбраться из порушенного ресторана было проблематично.
   - Ну ее, переходи к XIII веку.
   - Уже совсем рядом.
  
   Я все помню предельно отчетливо: Алина стояла перед столиком, ее волосы сияли и искристым каштановым туманом клубились у лица. Старик-библиотекарь благоговейно прошептал: "Наденька", до полковника тоже, наконец, дошло, и он тоже признал ее:
   "Точно Наденька, ну точно - Наденька! - но поразил меня Эдуард: он с таким же благоговейным выражением глядел на Алину и тоже шептал, нет, у него это получилось громче:
   - Княгинюшка?!... Опять ты, княгинюшка?..
   Он пару минут был попросту в шоке, потом, правда, опомнился, извинился, ну а дальше...
   А ансамбль со сцены кричал: "What can I do?!". Модная тогда это была песенка. Группы "Smoky". Действительно, что я мог поделать?
   Я-то знал, что Эдуард... В общем, он принадлежал к тому типу мужчин, к которым она всегда тянулась. Быстро разочаровывалась или больно обжигалась, но потом на горизонте появлялся еще один. Такой же.
   А она хотела отдать этот вечер мне. Поначалу. Но я, в самом деле, ее бросил, а Эдуарду лакающая чужой коньяк девица действительно не была интересна. Поначалу.
   Поначалу после скандала в ресторане я распсиховался, но, во-первых, пауза в наших взаимоотношениях благодатно действовала на мой диплом: организация ее досуга, забирала весь досуг мой, а было уже не до досуга, а во-вторых, нам давно пора было хоть немного, хоть ненадолго отойти друг от друга, отдохнуть друг от друга, слишком давно, слишком много времени мы проводили друг с другом, но ведь "последняя весна"...
   Обдумав ситуацию, я понял, что в ней нет ничего нового. Раз так, то и в дальнейшем будет все то же, что и раньше. А раньше после загула она возвращалась притихшей и послушной. Всегда возвращалась. Не очень, впрочем, притихшей, и не долго послушной, но возвращалась!
   Да не жениться же мне на ней!
  
   Прошла неделя. Диплом стремительно приобретал законченные формы. В конце концов, многое все-таки уже было готово и до того, но на обрывках, в черновиках, в тонких линиях... Я давно знал, сколько можно сделать за одну ночь, а уж за неделю!
   Зато забеспокоились ребята - мои однокомники. Уже на четвертый день Игорек, не обращая внимания на мои слабые протесты, перенес от нас к соседям всю свою фотоаппаратуру: "Знаю я ваши разрывы. - проворчал он, - И примирения - тоже."
   Он знал. Николай только вздохнул. Его книг в комнате было много, и перетаскивать всех их в другую комнату, только чтоб потом все тащить обратно - для его лени это было непереносимо.
   И он страдал. Прошла еще неделя. За очередную ночь я добил последний лист чертежей, а, проснувшись, увидел грустного Николая с тоской глядевшего на пустую полку, где еще накануне красовалась его гордость - книги на английском зарубежных издательств...
   Вошел Игорек.
   - Завтра 13-ый день....- обращаясь вникуда сообщил он.
   - Охота вам считать...- промямлил я.
   - Нам не!-о!-хо!-та! - по складам проскандировал Игорь. - Но лично мне страшно. - тише добавил он. - Тут еще куча моих вещей, да и тебя, дурака жалко тоже.
   - Завтра мы никуда из этой комнаты не уйдем, - необычно твердым тоном проговорил Николай. - Даже если наступит конец света или нас вызовут на заседание кафедры.
   Я очень надеялся, что тройка-пятерка дней у меня еще будет, но ребят тоже понять было можно: свидетелями и потерпевшими наших примирений они бывали неоднократно, а 13-ый день после очередного разрыва слишком уж регулярно бывал для меня счастливым, а для комнаты - катастрофичным.
   Ночью, помнится, я закончил технологию, наутро проснулся поздно, в комнате никого не было, а на столе лежала записка:
   "Нас вызвали на заседание кафедры. Чертежи тебе сегодня не понадобятся, мы перенесли их соседям. Семен их тебе без нас не отдаст, и не рыпайся. Он за тобой присмотрит. Постараемся вернуться пораньше, но если она опередит... если Семен не
   доглядит... Не позволяй ей ничего жечь в комнате! И не дай ей выкинуть тебя из окна!"
   Я даже обиделся. Если один раз у нас сгорела подушка и простыня, ну и чуть-чуть матрас, то это еще не значит, что Алина - маньяк-поджигатель! Да и не верил я, что она сегодня появится - рано.
   Последний раз мы скандалили и мирились чуть ли не осенью. Надоели друг другу уже смертельно, но неизбежное скорое расставание висело над нами, и мы сдерживались, сдерживались!
   Я прислушался к себе: нет, видеть ее никакого желания не ощущалось, у нее, значит - и подавно. Тем более у нее еще и этот... как там его? Новая забава... Нет, еще рано. Еще два-три, как минимум, дня у меня будет. А скорее всего дней 5-7. И они будут очень кстати. Сегодня закончу технику безопасности и введение. Ночью - не будут же ребят и
   ночью держать на кафедре! - доведу до точки чертежи. А может, сейчас пойти да взять? Нет, Семен, скотина, не отдаст. Вечером, ночью - сделаем. Там всего-то кое-где штампы заполнить. И на завтра останется только слепить титульный лист записки и переплести - Игорек сделает, уговорю.
   И все. И отосплюсь.
   Ради такой перспективы я не только сходил в душ, но и побрился, убрался в комнате и надел свежую рубашку. А после чашки опротивевшего кофе - принялся за работу.
   Ребят не было, но все шло по графику. Часам к двум закончил технику безопасности, перекусил, и начал записывать бюрократические формулировки насчет отношения партии и правительства к компьютеризации народного хозяйства. Уже страниц пять записал.
   И вот тут вошла она. "Черт! Ведь совсем же чуть-чуть осталось!"
   - Здравствуй. - сказала она.
   - Здравствуй. - ответил я, не переставая строчить "Введение".
   - Ты мне не рад?
   На улице шел дождь. Она сняла мокрую шапку, небрежно бросила ее на подушку Николая и занялась волосами. "Зато не сгорит." - подумал я.
   - Рад. - колебаться в данном вопросе не рекомендовалось.
   - Почему же тогда ты не обращаешь на меня внимания?
   Она стояла перед раскрытой дверцей стенного шкафа, перед зеркалом и расчесывалась щеткой резкими злыми движениями. Мне не надо было присматриваться к ней, поворачиваться к ней, "обращать на нее внимание!", я и так все увидел, все почувствовал, все понял! Я увидел ее боевую раскраску, почувствовал ее напряженную расслабленность, ее виноватую заносчивость, агрессивную неуверенность.
   "О боже! Она опять куда-то встряла!". Вот почему она пришла - я ей нужен. Ее опять надо откуда-то вытаскивать, от кого-то отбивать или наоборот, куда-то сопровождать, куда одной идти страшно, а подключать других - ту же Тамару - невозможно, ибо это могло грозить чем угодно: от простого мордобоя до исключения из Училища.
   Так что у нее теперь? Что на этот раз? Подпольный зал люберецких качков? Ночной поход по запасникам Пушкинского музея? Конюшни ипподрома? Преступная сходка диссидентов? Нелегальное казино? Куда она меня еще не таскала?! Как на этот раз будем рубить хвосты? - Опять перестанем на полгода появляться в театрах? Или снова придется менять место жительства? (Она тогда нашла - для нее нашли!- другую квартиру, и ей пришлось - некуда было деваться! - пришлось принять на пару месяцев и меня. Конечно, мне не стоило бы появляться в общаге еще столько же, но мы уже разругались в дым, и Тома немного поспособствовала... Hо какие это были два
   месяца!.. А потом она пришла мириться и сожгла Николаеву подушку. Авдотья Никифоровна - наша комендантша - после этого случая хотела запретить ей вход в общагу, но Алонька заставила меня купить торт и зашла с ним, - и без меня - к ней. Запрет потерял силу, но суеверный ужас в глазах комендантши при встрече с ней остался.)
   - Ты меня не слышишь?
   - Слышу.
   - Ты не хочешь извиниться?
   Интересное дело! Она устраивает скандалы в общественном месте - хорошо еще, что я вот-вот уеду и в "Славянском базаре" появлюсь не скоро, к тому времени, думаю, обо мне забудут... Хотя у официантов память профессиональная, а она девочка броская... Но чтоб я... Нет, мне не надо ругаться, мне надо дописать "Введение".
   - Извини. - ответил я и продолжил строчить ручкой.
   - И все?
   Тон был спокоен, движения руки, расчесывавшей волосы - размерены, и она не отрывала взгляда от зеркала.
   - Я очень прошу тебя извинить меня.
   - Ты притворяешься, - в ее голосе зазвучало раскаяние, - ты обиделся на меня.
   - Нет.
   - Обиделся.
   - За что мне на тебя обижаться? Ты - свободный человек, я - свободный человек, это был твой праздник, ты его провела, как хотела, - и, не удержавшись, добавил, - и с кем хотела.
   Я уже знал, как дописать "Введение", начал предпоследний абзац, намеревался закончить эту часть работы, отложить листы подальше, и аккуратно выпроводить Алину. А вечером посмеяться над ребятами.
   Я намеривался ночью добить чертежи и оставить себе несколько более-менее свободных дней перед защитой. Я намеривался...
   Алина не собиралась потворствовать благим намерениям. Краем глаза я заметил движение и успел обернуться, успел увидеть ее разъяренные глаза, развивающиеся, как на ветру полотнище знамени, волосы, успел отбросить ручку, развернуться и перехватить ее руки, успел, как мог, смягчить падение, а больше не успел ничего. Или ничего не сумел.
   Именно в этот момент дверца шкафа, наконец, ударилась, отлетела и повисла на одной петле, зеркало выпало и рассыпалось. Стул опрокинулся, мои ноги полетели вверх, сбили бутылочку туши, ударились в книжную полку, она разъехалась, под нами что-то
   затрещало, книги фонтаном хлынули на стол, на пол, на нас. Но следующий час меня все это не занимало. Последней моей здравой мыслью было: "Пожара нет, и я из окна не выпал."
   Потом, когда мы подводили итоги, выяснилось, что помимо разбитого зеркала, разломанного шкафа, разлетевшегося стула, развалившейся полки, все мое "Введение" и расчеты по технологии оказалось залиты тушью. Безвозвратно. Хорошо хоть черновики уцелели.
   И еще одно. Ни одной капли, ни одной брызги туши не попало на рассыпанные по всей комнате книги. Только казенные вещи и мой труд. Все, как всегда. Я же говорил ребятам - зря они...
  
   Потом мы смотрели на погром и хохотали. Потом в дверь застучали. Я не хотел открывать, но Семен, скотина, задыхаясь, заорал, что если я сейчас же не открою, он выломает дверь. Аля накинула мою рубашку, и я открыл дверь.
   - Боже мой!.. - больше он ничего не смог выговорить.
   - Да мы уберем все сейчас, и никто ничего даже не заметит, - попытался успокоить его я и повернулся к нему спиной.
   - Боже мой... - повторил он с таким ужасом, что я обернулся.
   - Спина... - прошептал он.
   Да, спина болела, я порезался об осколки зеркала.
   - Да там просто царапины, ничего страшного, - попыталась успокоить его теперь Алина.
   - Боже мой, - побледнел он.
   Зрелище, конечно, было не для слабонервных: почти не застегнутая рубашка, чуть прикрывающая ее бедра, распущенные волосы, и перепачканные тушью и моей кровью руки, лицо, простыни...
   Семен сел. Прямо в дверях.
   - Я же обещал Игорю, - тихо проговорил он, - я обещал, что не пущу ее, я пообещал, что все будет хорошо. Как я ему в глаза теперь смотреть буду? - для его крестьянской натуры все это было непереносимо,- Я только сходил пообедать. Только чуть-чуть, совсем чуть-чуть поболтал с Людмилкой. Меня не было меньше часа, а тут уже произошло мамаево побоище...
   - Это я что ли Мамай? - захихикала сзади Аля, - Или ты про него? А я - эта, как ее там, наемная генуэзская пехота?!
   - Всё! - заревел Семен, вскакивая на ноги, и его двухметровая фигура заслонила весь проем стены, - всё! Пока вы тут... - он замер с открытым ртом, отыскивая не матерные слова, и я почувствовал, как и у Али раскрылся от любопытства рот: что же он найдет, а он ни одного приличного не находил, и пауза все длилась, длилась... Наконец, он выговорил, - занимались ерундой...
   Весь его запал ушел на тяжкие поиски, и закончил он почти спокойно. Зато мы... Контраст между началом и концом фразы был непереносимым, к тому же, то чем мы тут занимались, было слишком очевидным, к тому же, наше после всего этого воздушное
   состояние...
   Захохотали мы одновременно. Она упала на кровать, я опустился на пол, и мои повизгивания слились с ее всхлипываниями... А когда я из-под себя достал кусок стекла, не выдержал и Семен.
   Потом он на себя рассердился и выгнал нас из комнаты.
   Мы двинули к метро и - в центр, в мое любимое тихое непритязательное кафе "Ивушка", она его терпеть не могла, но вела себя смирно и согласилась.
   "Ну-ну"- подумал я и приготовился к худшему. И дождался.
   Вот с этого момента я и продолжил рассказ Томе.
   - Когда она извинилась за скандал в ресторане...
   Глаза у Томы заблестели: она вспомнила.
   - Извинилась - это как? Это что ли та самая знаменитая "битва при Семене"? Когда она порушила комнату, а тебе когтями всю спину изодрала?
   - Да стекла это были, а не ногти!
   - Да, стекла, говорят, тоже были. Там, говорят, много, чего было да мало, что осталось...
   - Слушай, ты только что говорила, что хватит об Алине?! Ну и хватит!
   - Ну, хватит-хватит. Продолжай.
   Тома замолчала, но было видно, что она перебирает в памяти рассказы видевших комнату. Их оказалось много. Семен, скотина, после того, как мы ушли, своими воплями собрал весь этаж. Якобы чтобы навести порядок до возвращения ребят... Ну, хватит!
  
   Мы немного перекусили, Алина вздохнула и тихонько так спросила:
   - Ты меня хоть чуть-чуть любишь?
   У нее в руках были острые предметы, на столе находились тарелки с сильно пачкающимися субстанциями, и я не стал рисковать - пытаться заниматься самоанализом или пробовать придумать что-нибуть эдакое оригинальное, а просто ответил:
   - Да.
   - Ты меня не бросишь?
   По тем же самым причинам я не стал напоминать, кто кого бросил в последний раз. И в предпоследний раз. И в пред-предпоследние разы тоже.
   - Нет.
   - Значит, ты меня проводишь?
   - Прямо сейчас?
   - Ну, минут 15-20 у нас еще есть...
   - Разве изменилось расписание?
   - Какое расписание?
   - Элетричек.
   Ее семья жила в ближнем Подмосковье, в Голутвине, недалеко от бывшего имения пушкинской графини: "Три карты! Три ка-а-арты!"
   - Причем тут электрички?! Я не зову тебя меня провожать домой! Тебе еще убираться в комнате, к тому же у тебя, кажется, что-то случилось с расчетами... Я же понимаю, что такое диплом! Нет, ты только проводишь меня в Муром. Не верю я инопланетянам! Этому маpсианину только бы меня в кресле усыпить! Что я ему последняя с-...собака что ли?! Да и XIII век... Меня там, кажется, татаpы насиловать будут, а он... Тоже мне Hаблюдатель! Нет, без тебя я никуда не пойду! Никакой Александр Невский тебя не заменит! Я всю жизнь знала - моя судьба быть княгиней. Ты же меня не бросишь?!
   - Постой! - вмешалась Тома, - Ничего я в этой мешанине не поняла! Какие маpсиане?! При чем тут Илья Муромский? Почему ее будут насиловать татары?! А усыплять ее кто собрался? как последнюю с-..собаку... - и тут она улыбнулась - Извини, опять перебила тебя: уже забыла какой она была. Шальная девчонка... Княгиня.
   Меня кольнула ее обмолвка - "была", но я предпочел не вдумываться, что бы это значило...
   Я спрашивал Алину приблизительно о том же. И те 15-20 минут, которые "у нас еще были", а потом и еще около часа дороги ушли на выяснение того, что же все-таки у нас есть.
   Оказалось, что тот самый "Эдуардик" оказывается не Эдуард, а Эддарт. Он - "Наблюдатель от Заповедных". Задачей его является соответственно наблюдение за Землей и землянами, а конкретно, за территорией средне-русской равнины с целью запечатления наиболее интересных историй в ее истории с помощью специальной аппаратуры. Таким образом изготовляются некие "сколы". Он этим делом занимается уже около 900 лет. Он утверждает, что в XIII веке был сделан - "вырублен" - скол "Муромская княгиня", где важную роль играла княгиня Феодора - византийка по происхождению, настолько похожая на Алину, что он считает мою девочку очередной ее реинкарнацией. Византийка - потому что муромский князь Давыд - не Давид, а именно Давыд - взял ее замуж из Никеи, которая в ту поpу, после завоевания Константинополя крестоносцами была столицей Византии. Очередной - потому что он помимо Алины за 700 лет, прошедших с тех времен, встречался с еще 5-ью женщинами смертельно схожими с княгинюшкой, вот и в ресторане они услышали еще об одной... Он и о Наденьке давно знал, но тогда в 40-ых услышал, о ней слишком поздно... И опять не сумел спасти. А в ресторане не сразу понял, о ком речь...
   - Понимаешь? Опять не сумел! Он там, в древностях будет рядом, мы будем встречаться, но не могу я в Истории без тебя! Ты вот меня еще ни разу спасти не опоздал. Ведь так же?! Помнишь казино?!
   Не поверил я ни в бессмертного "Эддарта", ни в загадочные "сколы", а слово "реинкарнация" вообще услышал в первый раз. Я видел, что Алине какой-то импортный гад морочит голову, и горел желанием набить ему морду. Но, едва взглянув на него, понял, что Алина поработала получше моих кулаков. "Побитая собака" - вот самый точный термин. Такая породистая, побитая русская борзая. Побитая и только что прощенная: стоял на задних лапах, скулил и пытался лизнуть руку.
   Никакими аферами не пахло, и когда он ввел нас в лабораторию...
   В конце-концов, я был хоть и троечником, но выпускником Бауманского Училища. Преподаватели нам твердили: "брака не будет", и при минимальном моем
   сотрудничестве из меня сделали профессионала, так что мое мнение было суждением эксперта: аппаратура, которую я увидел перед собой, не была бутафорией и не была земной. Я все время забывал, да и не я один, что и Алина заканчивала то же самое заведение, и заканчивала его лучше меня, так что и ей навешать лапшу на уши, развесив три мигающие лампочки вокруг четырех циферблатов, было трудно. В общем, вся история поворачивалась совсем другим боком. И я начал задавать вопросы Эдуарду.
   - Аля просит проводить ее в древний Муром, это что, - указал я на два диковинного вида кресла, - машины времени?
   Он утомленно вздохнул, но Аля чуть поджала губки, и он торопливо ответил:
   - Нет, конечно, нет. Кто мне позволит играть со временем?! Да и вообще, в нашей Сфере... Нет, это скорее можно назвать телевизором, точнее сновизором, еще точнее - ноовизором. Мозг получает реальный опыт, вы, как будто на самом деле, будете участниками записанных событий. Но событий - записанных, давно бывших и безвозвратно ушедших. - он вошел в роль учителя или экскурсовода и несколько оживился, - А если учесть, что на подготовительном этапе происходит синхронизация, то есть отбор по соответствию среди персонажей скола в зависимости от психодинамических параметров клиента, то становится ясным, почему опыт скола не отличим для организма от опыта реальной жизни.
   - А это не вредно?
   - А что не вредно? Вино? Чтение книг? Секс? У нас считается нормальным, если человек проводит около четверти своего живого времени в реальности скола. Правда, есть ограничения... И вы под них попадаете...
   - Почему?
   - Может проявиться эхо-эффект.
   - Как это?
   - Не рекомендуется входить в скол своего мира: увеличивается вероятность гиперсинхронизации, и может образоваться положительная обратная связь.
   - Ну и что?! Говори конкретнее! В чем она проявиться? Эта твоя связь?
   - Я точно сказать не могу, я же не эксплуатационник, я скульптор. Влияние персонажа не на сто процентов погасится с выходом из скола - это я знаю, а на сколько оно будет глубоким...
   - Мы же с тобой об этом уже говорили! - вмешалась Алина, - когда мы читаем книгу, а потом берем пример с персонажа - вы тоже это называете эхо-эффектом, а мы это называем эффектом воспитанием! И не беспокойся, плохих привычек мы там не
   нахватаемся. Уверяю тебя ни я, ни Слава по возвращению сморкаться в рукав не будем!
   - Эхо-эффект может быть глубже...
   - А может оказаться совсем незаметным, ведь так?
   - Я не уверен...
   - А не уверен, так нечего меня пугать! Тебе просто самому страшно. - она повернулась ко мне, - Понимаешь, мы, видите ли, закрытая планета, высокие биотехнологии нам запрещены, и он дрожит, что кто-то там на их Высоких Сферах - они "заповедные", видите ли! - узнает о его недисциплинированности! А из-за его трусости мне нельзя немножко побыть Феодорой Муромской! И вообще, о каком эхо-эффекте может идти речь, если я - копия княгини?! Ну, буду еще больше похожа на саму себя!
   - Подожди, - оборвал я ее и обратился к Эдуарду,- Лина - женщина, я мужчина. Как мы можем пройти один и тот же скол?
   - Ну что вы! В хорошем сколе целый спектр персонажей - на оба пола, на разные темпераменты и многообразные этические стандарты. А это одна из лучших моих работ - "шестерочная" с красным озарением. Прототип наверняка найдется.
   - И на кого я там буду похож? Кем там буду я?
   - Не знаю... - покачал головой он, - Скорее всего, кем-либо из ближайшего окружения муромской княгини Феодоры... Но гарантировать ничего не могу: опять говорю, я - не эксплутационник. И еще... Спрашивать, кем ты проходил скол, у нас считается не... не корректным. Особенно в знакомом, пройденном тобой сколе. Мало ли, как вы там себя вели, и кем вы там друг другу доводились... Так что статистики у меня - никакой, и личного опыта - тоже недостаточно: я же - скульптор, мне нельзя свою потенцию транжирить на чужие сколы. Только некоторые "шестерки" великих мастеров...
   - Что опять за "шестерки"?
   - Есть, м-м, комиссия. Она принимает сколы, и каждый из них получает свой спектр оценок. Мастерство оценивается по шестизначной шкале. Шкала нелинейная. Единичку сделать может практически каждый. Четверку - только мастер. Шестерка - это общепризнанный шедевр. За шесть шестерок в течение 120 лет, - он мечтательно вздохнул, - полагается Годдава. Но, - вернулся он на землю, - это практически невозможно. Две шестерки - норма, иначе просто-напросто выкинут, четыре - редкостная удача. У меня такое было в XIII и XVI веках, а шесть... Только великий Актелл... Да куда нам тянуться до небожителей... Он и от Годдавы несколько раз отказывался - работу бросить не мог.
   - Может, хватит болтать? - вмешалась Аля. Ей не терпелось рвануть в XIII век, и никакие великие и их годдавы ее не интересовали. Меня - напротив. Да и к тому же, я был при исполнении. Решать: соглашаться на скол или нет, сейчас было моей работой. Если бы я отказался... Ну, не знаю, может быть, она все равно бы ринулась в Историю, но тогда бы ей все пришлось обдумывать самой, а она думать не любила.
   - Ямщик, не гони лошадей! - остановил я Алину.- Эдуард, сколько времени займет скол?
   - Он вырублен по классическим канонам: сутки на пролог, год - на сюжет.
   - Не понял! Мы вот сейчас год проведем на этом кресле?!
   - Да нет! - опять вмешалась Аля, - какой год! Что я дура, шесть лет института бросить коту под хвост?! Год - там, в древней Руси. А здесь - всего неделя. И эта неделя будет только через две недели. А сейчас мы потратим только час на пролог! Потом ты пойдешь дописывать свою технологию, и, клянусь, я тебя отвлекать не буду. А через две недели -дипломы у нас будут уже в кармане, мы даже выпускной вечер не пропустим! У меня все рассчитано. Соглашайся!
   - Что это за пролог? - не спешил согласиться я.
   - При вхождении в реальность скола происходит перенастройка внутренних циклов, на нее тратится био-энергия, что ограничивает количество возможных для прохождения сколов, - ответил Эдик, - и Заповедные должны быть уверены, что получат то, что хотят. Кроме того, аппаратуре надо подстроиться под отдельного индивидуума. Поэтому стандарты требуют небольшого бесплатного пролога малой концентрации. Канон - сутки там, час здесь.
   - Постой, значит, на час засыпаешь и все? Лина, давай - лезь в свой скол, а я рядом посижу, книжку почитаю, на тебя посмотрю.
   - Нетушки-нетушки! Ты меня хочешь бросить?!
   - Давай, я с тобой? - предложил Эдуард, и в его глазах зажглись такие надежды, что я, наконец, решился. И Алина сразу это поняла.
   - Никаких "я"! Сидеть здесь, читать книжки и смотреть на меня будешь ты! И следить, чтобы я не застряла в твоем XIII веке. Слава, пошли!
   - Пошли. - ответил я, и Алина прыгнула в кресло.
   Я присмотрелся к ее позе, и, подойдя к другому - устроился так же. На нас не цепляли никаких датчиков, не опутывали проводами, только кресло вдруг перестало быть жестким, под головой образовалась удобная впадина, и потянуло в сон.
   - Готовы?
   - Готовы! Это ты что-то копаешься!
   Меня не покидала тревога, а Алина была наэлектролизована ожиданием, впрочем, Тома, ты же помнишь, как она умела ждать.- как в детстве ждут дня рождения или первого дня летних каникул!
   - Посчитайте до 25. - попросил Эдик. Но он лукавил. Последняя цифра, которую я запомнил, была - 11.
   20
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"