Следователь Попов сразу оценил задержанного: деревенский дурачок. Сидит, дрожит, ручки замочком сложил на тощем животе... Даже удивительно, как мог столько месяцев всю область в страхе держать! Поэтому, нарушив все возможные инструкции, милиционер запер дверь в допросную на ключ. Изнутри.
- В НКВД? - пробормотал парень, боязливо отведя взгляд.
Попов ухмыльнулся:
- В НКВД успеете ещё. Для начала со мной познакомитесь.
Парень содрогнулся. Видимо, в красках представил предстоящее "знакомство", а плохо замытые грязно-бурые брызги на стенах подстегнули воображение.
- Имя?
- Пётр.
- Фамилия?
- Рудин...
Следователь посмотрел в документы. Слова парня совпадали с написанным в паспорте. Милиционер широко ухмыльнулся, порадовавшись, что тот даже не пытается юлить и отпираться.
- Ага... Место и год рождения?
- Село Горькое, год тысяча...
Следователь не дал закончить фразу, решив взять задержанного нахрапом, с ходу выбить из него показания. Грохнул кулаком по столу и заорал, брызнув слюной:
- Зачем, скотина, детей убивал? Зачем мясо срезал с них?!
Рудин от неожиданности подпрыгнул на стуле. Он уставился на мужчину в форме выкатившимися из орбит глазами, в которых блеснули слёзы, и запричитал, мелко и плаксиво:
- Это не я ... Ну... Я там... Они сами... Они первые меня...
- Ты, тварь, что несёшь такое? - угрожающе зарычал Попов, нависая над столом. - Тебя над телом взяли! Отпираться будешь, контра?!
От "контры" парня и вовсе перекосило. Пальцы, всё ещё сцепленные в замок, побелели от напряжения, и слёзы, недавно лишь блестевшие на глазах, крупными каплями покатились по щекам.
- Всё так, я же не спорю... Но они это, обзывают меня всяко-разно... Петька - дурик, там, Петя - коровья задница... И оно приходит, и вот оно и это...
- Что оно? Помутнение?! Под дурака косишь? Не хочешь признаваться?!
От каждого слова задержанный вздрагивал, как от удара. Ещё немного - и согласится писать "чистуху", облегчая следователям работу. И милиционер, уже почувствовавший азарт гончей, зубы которой вот-вот сомкнутся на загривке зверя, продолжил давить. Вскочив со стула, он заорал, подчёркивая фразы звонкими хлопками ладони по грубой деревянной столешнице:
- Вилять удумал, гнида?! Да я тебя раздавлю, как вшу! Как кутёнка в сортире утоплю, понял меня?! У-у, мразота уголовная! Распоясались, суки!
Рудин, которого уже мотало на стуле, как будто они находились не в здании на отшибе города, а на корабле в шторм, от каждого вопроса и выкрика бледнел всё сильнее, втягивал голову в плечи и заламывал пальцы так, что казалось, будто скоро сухожилия не выдержат и лопнут. Но вошедший в раж следователь этого не замечал: выдумывал всё новые и новые кары на голову задержанного с поличным детоубийцы. Выплёскивал на него всё, что скопилось в душе во время бесчисленных вызовов "на ковёр" к высоким начальникам. Те также не скупились на крепкое словцо и угрозы, особенно после нагоняев из Москвы. Подумать только, двенадцать растерзанных детских трупов за девять месяцев! Где такое вообще видано?!
Попов расходился всё сильнее, брызгал слюной, молотил кулаками по столу... Потому и не сразу заметил, что парень вдруг замер, неловко скособочившись на ветхом стуле. Глаза детоубийцы закрылись, правая рука безвольно повисла, а изо рта на ворот рубашки протянулась блестящая ниточка тягучей слюны.
"Эк я его... припечатал!" - не без удовольствия подумал следователь, но в следующий миг уже запаниковал. А вдруг преступник помер? Поймать подонка, расколоть, заставить признаться - это дело нужное и почётное. А вот замордовать в камере, не дав до него добраться суду - это уже совершенно другое дело. Такой промах вполне тянул на увольнение и исключение из партии, если не на этап в безрадостные места, и Попов отлично понимал, какая опасность над ним нависла. Даже не опасность, неопределённая и неясная, а прямая угроза.
Воровато оглянувшись на дверь, милиционер поднялся со стула и, маленькими шагами обойдя стол, ткнул парня в плечо:
- Э!
Тот кулем повалился на пол, издав при этом протяжный вздох.
"Инфаркт!" - стукнуло в голове Попова, и сразу же сменилось другим словом, не менее страшным: - "Инсульт!". Что делать в такой ситуации, следователь толком не представлял. Может, и было это где-то в одной из многочисленных инструкций, да только кто же их читает? Опустившись на колени, он несколько раз с силой хлестнул задержанного ладонью по щекам, всё ещё надеясь, что тот притворяется. Но убийца не играл. Его голова лишь безвольно мотнулась на тонкой шее.
- Да чтоб тебя...
Попов больше уже не мечтал о повышении за ловкую работу с задержанным. Он лишь надеялся, что сумеет хотя бы сохранить лицо и звание. Подскочив к двери, следователь грохнул по ней обеими ладонями, пнул ногой и заорал не своим голосом:
- Сержа-а-ант! Отворяй, срочно!
С наружной стороны кто-то с размаху врезался в дверь, подёргал ручку, саданул в неё кулаком, словно перестукиваясь со следователем. Затем до Попова долетел испуганный молодой голос:
- Не поддаётся! Не идёт дверь, тащ капитан!
- Да какого...
Следователь, не закончив фразу, вспомнил, что он заперся изнутри. Чертыхаясь и морща лицо, он зашарил руками по карманам, чувствуя, как ладони покрываются липким холодным потом. Ключ, толстенький латунный ключ с маленьким колечком, никак не желал находиться в тесном форменном кителе.
- Да где же этот проклятый...
Попов замер. Задержанный на полу неожиданно сильно брыкнул ногами, отшвырнув далеко в сторону стул, на котором только что сидел. Следователь слизнул капельку пота, собравшуюся на верхней губе, и позвал:
- Э... Живой?
Не обращая внимания на сержанта, продолжавшего что-то истерически выкрикивать за дверью, милиционер, уже чувствующий себя спасённым, медленно приблизился к изуверу. Но спокойствие слетело с него, едва он увидел лицо лежащего на полу парня. Из широко раззявленного рта детоубийцы ползло... что-то. Сперва Попову показалось, что это похоже на длинные острые листочки сорной травы, которую можно встретить в полях, только не зелёного, а серого цвета и с бурыми разводами. Потом он решил, что убийца, должно быть, плотно поел макарон незадолго до задержания, и вот теперь, в самый неподходящий момент, пища полезла наружу. А потом пучок "макаронин" толкнулся ближе к выходу изо рта, и в переплетении мерзких отростков раскрылся глаз - вполне человеческий, полный злобы и обиды. И тогда следователь, так желавший заполучить очередную "звёздочку", заорал. Громко, протяжно, визгливо.
Вновь позабыв про ключ, мужчина рванулся к двери, дёрнул её на себя, толкнул, пнул, загрохотал кулаками... Тело за его спиной содрогнулось и село, неловко подволакивая руки. Глаз, со всех сторон облепленный влажно блестевшими отростками, бешено вращался, оглядывая обстановку.
- Сержа-а-ант! Чэпэ, сержант!
Стоя спиной к двери, Попов стучал в толстую дубовую доску каблуком с такой силой, что боль отдавалась в ноге до самого колена. Расширившимися от ужаса глазами он глядел на то, как задержанный медленно встаёт на ноги. Изувер двигался так, будто не до конца понимал, как устроено его собственное тело: суставы то неожиданно изгибались, заставляя его терять равновесие, то, напротив, распрямлялись до предела, отчего конечности детоубийцы стучали по полу. Следователь, немного опомнившись, сообразил, что ситуация давно уже покинула пределы нормы и совершенно точно не регламентировалась какими-либо инструкциями. Попов рванул из кобуры пистолет, едва ли не впервые за время службы, прицелился и выстрелил. И промахнулся.
От грохота заложило уши, запахло пороховым дымом. Пуля, несколько раз срекошетив от бетонных стен, застряла в толстой столешнице. Попов застыл, осознавая, что только что едва не убил себя. Зато активизировался монстр. Торчащий изо рта глаз замер, сфокусировавшись на милиционере. Неловко двигавшееся тело крутанулось вокруг своей оси, вставая на неестественно вывернутые руки и ноги. Позвоночник Рудина захрустел, выгибаясь. Теперь его голова болталась у самого пола, подметая грязный бетон волосами. Словно сквозь пелену, следователь увидел, как лоб изувера перечеркнула глубокая складка, будто он изо всех сил нахмурился, обдумывая что-то. Складка стала глубже... и черепная коробка с хрустом распахнулась, являя милиционеру рот, скалящийся острыми осколками лобной кости.
Попов выстрелил ещё раз, когда рубашка на смотрящем в потолок животе задержанного вздулась, разрывая ткань, и над его пупком вырос целый куст серых щупалец, влажно блестящих, беспокойно шевелящихся и посвёркивающих свежей кровью. Затем снова - когда существо, с неожиданной ловкостью перебирая вывихнутыми конечностями, рванулось вперёд. На четвёртый выстрел у него уже не хватило времени: тугие шнуры торчащих из живота отростков оплели руки, а острые края расколовшегося черепа, заменяющие твари зубы, впились в низ живота...
*
Дверь в допросную была добротной, сработанной из толстых досок и дополнительно укреплённой металлическими полосами. Сержанту не удалось сломать её в одиночку. Услышав выстрелы, он опрометью кинулся за коллегами, привёл нескольких дюжих постовых... Но когда преграда поддалась из усилиям, было уже поздно. Дверь рухнула в огромную лужу крови, и милиционеры замерли, уставившись на груду костей и мяса, бывшую когда-то их жадным до наград коллегой.
А в углу комнаты с крохотным оконцем сидел, сжавшись в комок, задержанный Рудин, вытирал крупные слёзы с лица окровавленным рукавом пиджака и повторял:
- Он первый начал... Обзывал меня всяко-разно... Он первый начал...