Она рано осталась без родителей. Если точнее, в 19 лет. Уже как бы и взрослая. А потому никто сильно не пожалел. А чего тут жалеть? Детдом не грозит, совершеннолетняя, в училище поступила, учится. Квартира от родителей осталась. Что тут за несчастье? Любая другая рада бы была, а эта, гляди, слезы еще лила... Нет, ну погоревать о родителях - сам Бог велел, а там угомонись уже, да живи - поживай, добра наживай. Но у нее так не получалось.
Что с ней было не так, Оля не знала. Но чувствовала она себя маленькой и недолюбленной девочкой, никому в этом мире ненужной и неинтересной. Мудрости у нее житейской тоже не было, ей всегда казалось, что, если бы живы были родители, то все в ее жизни по другому складывалось... Вот и наследством она распорядиться, как нужно не сумела. Во - первых, похоронив родителей, она потратила все деньги, которые хранились у них дома, да еще осталась должна банку, - не хватало на памятники да оградку. Во - вторых, оказалось, что нечем ей платить за коммунальные услуги. Уж и ела она немного, и одевалась через раз, а только денег все - равно не было. Поэтому вскоре и от квартирки остался один пшик. Разменялась она с Сережкой - одноклассником, и он заехал в ее квартиру, а она - в его комнату в коммуналке. Небольшую и скромную, но зато без долгов - все погасила она: и перед банком долг, и то, что судебные приставы по просроченным платежам насчитали.
Скромно жила Оля и незатейливо. Людей сторонилась, от парней, как от чумы бегала. Не умела она как - то с ними. Некрасивая, да одета плешивенько - кому она интересна? А так, чтобы за дурочку ее считали, не шибко хотелось, поэтому и привыкла она так: одна, да зато не обижена, словом горьким не обругана.
И работать она после училища не куда - нибудь устроилась, а в центр помощи населения. Дали ей там пять бабок для ухода, за ними и присматривала. Капризные они были, бабки - то ее. Это не так, то не эдак, мыла не так, готовила не как в столовке, а из магазина сумку притащит, так тоже: продуктов немного, а отдала дорого...
Застряли ее старушки где - то далеко в прошлом. Каждая припоминала ей то мороженое по пятнадцать копеек, то спички по одной. Оля оправдывалась, объясняла, да кто ее слушал? Старушки были одинокими, семей у них не было, поговорить не с кем, вот и вываливали они на Олю каждая свой поток информации. Как начнут говорить, не остановишь. Да только истории повторялись. Зинаида Матвеевна с утра начнет про цены на яйца, Светлана Ивановна с обеда продолжит, Роза Эдуардовна вечером подхватит. Хоть знакомь их всех между собой, до чего похожи старушки!
Заочно, правда, все бабули между собой уже знакомы были. Спасибо Оле. Слушает, бывало, она Зинаиду Матвеевну, да и ввернет что - нибудь, как ей кажется, в тему:
- А баба Катя говорит, что кримпленовые платья неудобные были.
- Да много она понимает та баба Катя! У самой, видать, не было, вот и метет языком! За ними очереди выстраивались, люди втридорога платили, а этой, вишь, неудобно! Так и передай ей, Катьке энтой, что ни черта она в моде не смыслет, старая перешница. У меня вот было платьишко, ну-к неси альбом, покажу! Глянь! Ну и где тут неудобно? Что она мелет? Гляди, как форму держит, как по фигурке сидит. Это тебе не халат ситцевый... А-а-а, поняла, Катька в тканях не фурычит, - ситец носила, а говорит кримплен! Дура и есть дурра, говорю ж...
Оля с благоговением водила пальцами по страницам альбома. Старый, в кожаном переплете, с синими картонными листами, он казался ей чем - то необыкновенным и трепетным. С черно белых фотографий на нее смотрела молоденькая Зинаида Матвеевна, и в безупречном овале лица узнавались черты сварливой теперь уже старухи. Молодая, с озорными бликами в глазах, она открыто смотрела в камеру и улыбалась. Скромные непритязательные вещи напоминали Оле ее саму.
- Вы были очень красивы.
- А сейчас что? Страшная? Да не маши головой, знаю, что карга каргой стала, куда что подевалось? Если б не фотографии, уже б и не вспомнила себя такой. Кажется, уже сто лет у меня эта рожа старая! - Зинаида Матвеевна с силой потерла лицо ладонями и отвернулась от Ольги. Надулась. Теперь будет долго сопеть и перебирать большими пальцами...
Оля убрала альбом на место и продолжила уборку. Сегодня ей нужно было прибрать у подопечной и сходить за продуктами. А вечером к бабе Маше. Эта тоже редкостный экземпляр.
- Ольк! Явилась? Подь сюды, окаянная, - крикнет она сразу, как только Оля, открыв своими ключами дверь, войдет в квартиру. - Ты слыхала, метеорит, гадюка, к земле летит? Это ж он прилетит скоро, да как шандарахнет! Мало не покажется! Это ж Европу всю смоет, ага? России - то что? России - то ничего, все в Сибирь - матушку переедут, да обождут, пока все уляжется. А та-а-ам... Ужасть, что там поделается! Океяны с берегов повыходют, волна триста метров вот так вот встанет, и всё-всё посмоет! Точно тебе говорю, чё лыбишься? А ты мне хросворды принесла? Обещала... Опять не принесла, как всегда? Нет? Ну, давай сюда, я гадать буду... Хоспади, бог Перун! Ну и что ж, что он бог Перун, что я теперь про него напишу? Понапридумывали вопросов дурацких, кто их только составляет, хросворды энти... А! Громовержец же Перун! Так и напишем, так и напишем, что ж мы дураки какие?
Баба Маша, Мария Егоровна, будет часа два разгадывать кроссворд, вслух читая вопросы, громко требовать на них ответа, отрицать все, что не предложит Оля и ругать советскую власть. А потому как развалили! А потому что нечего было таким, как Ольга, молодым и бестолковым, лезть во власть, и все, что раньше старики строили - разваливать. А теперь - то что? Теперь - ничего, страну развалили, вот и пеняйте на себя.
На завтра с утра у нее запланирована Екатерина Аркадьевна. Ей нужно занести продукты, да приготовить обед. Вообще, она сама старалась, но по понедельникам всегда просила Олю.
- Приготовь мне, Олюшка, борща, как ты умеешь, да беляшей нажарь. Я неделю потом пировать буду. Хотя, из тебя так себе повариха, вот я в молодости, знаешь, какие борщи варила? Густые да наваристые, все соседи на запах сбегались. А сейчас что? Сейчас и мяса такого не купишь. Сейчас же все импортное, везут нам из - за границы все, что у них там сдохнет, а мы едим. Ты знаешь, вообще, что мы сейчас едим? А ты вот поинтересуйся! Химия да антибиотики, вот тебе и раз! Нам - то старикам что? Нам лекарства нужны, мы их и так каждый день пьем, а тут, хоп, и в мясе тоже маненько! А вам молодым - это смерть! Не жрите вы ничего из магазинов. Ты вот, Оля, что ешь? Гамно в бумажках? А я вот тебе расскажу: купи огород, да и посади там картошки да еще чего надо. Я молодая была, знаешь какую дачу держала? М-м-м, тебе и не снилась. Вы ж лодыри, молодежь, вы и землички в руках не держали, а земличка, между прочим, вас кормит. Дармоедов...
Оля любила своих подопечных. Ворчливых, капризных, со своими такими похожими судьбами и непохожими характерами. Ей бы хотелось, чтобы у нее была возможность создать для таких, как они, целое государство, в котором бы им было тепло и уютно, по - семейному комфортно и не одиноко. Это был бы большой огромный дом, особняк даже. С множеством комнат и терасами, с садом под окнами и беседками с маленьким прудиком. Жили бы в нем старушечки, и о каждой бы она заботилась.
У каждой дамы была бы своя опочивальня и общая столовая, какой - нибудь актовый зал для выступлений и комната для досуга. В штате, обслуживающем это бабье царство, была бы медсестра и музыкальный работник. Естественно, завхоз, повара и технички. Все бы старались обеспечить комфортный быт и досуг проживающим. А сама Оля была бы там самой главной. Следила бы за порядком, да думала, что бы еще такое сделать, чтобы ее бабульки были счастливыми.
Но когда она озвучила свои идеи Светлане Ивановне, которая в прошлом была учительницей в школе, та только головой покачала.
- Хорошо, Оля, да только маловероятно это все. В голове - то все легко да ладно складывается, а вот на деле так себе. Много денег на такой проект нужно, а денег у тебя нет. Здание такое найти нужно, отремонтировать, обустроить, лицензии всякие оформить, с пожарниками договориться. Персонал, опять же, не какой попало набрать, с образованием. А профессионалам зарплата нужна, не все ж такие бескорыстные, как некоторые. Что там еще, Оля? Думаю, еще и бухгалтер нужен. Ту же зарплату начислить или продукты обсчитать, чего сколько, да почем. А тебя ведь, Олька - святая простота надурить как дважды два. Ты же в людях только хорошее видишь, а что делать будешь, если они твое доброе имя в грязи искупают?
- Да за что ж это, если я им только добра хочу?
- Эх ты, тургеневская простота. Оставь ты эту идею, не осилить тебе ее. Иначе наживешь проблем, не расхлебаешь потом.
И Олька затихла, про мечты свои больше никому не рассказывала, а только, когда спать ложилась, будто наяву видела это место красивое ...
...И было там светло, и радостно. И дни там проходили шумно и весело, а вечера - тихо и благостно. И жизнь там текла легко и размеренно, без особых прикрас и без пафоса. А если приходилось кому из старушек на тот свет отправиться по времени, то за ними ночной ангел прилетал. Едва слышно касался крылом тихо спящих он, и прям так, прям во сне, забирал с собой...
Всем хотелось в таком доме жить, у кого своих родственников не было, и поэтому комнаты в нем не простаивали. Вот бабулечка двадцать пятый носок довязывает, а вон там белокурая мадам гулять изволила. Здесь распевки идут, там, у телевизора дремлется хорошо, вот и плед лежит, приготовленный. А вон там, наверху, Олька стоит. Смотрит на своих подопечных и улыбается: всем хорошо, а уж ей - особенно!