Настя не верит в сказки давно уж, но так похожа что черт возьми, и вот - утёнок гадкий, заморыш стал несмеяной московских зим. она кричит в одиноком оргазме, где же плутает тот самый принц. небо усыпано крошкой алмазной, принц на вечер, калиф на раз, но так плотояден и остролиц. полдень сыплется в подстаканник ручьем отсолнечных ярких брызг, чужие шторы от несмеяны скрывают двор и дворовых крыс. и вроде глубже вчера, и жестче, а воздух - летен, душист и прян, но он сегодня тебя не хочет, в его кармане - так, между прочим, еще две сотни таких несмеян. Настя оденется выйдет молча (влажная скомкана простыня). город скорчился и хохочет над удачною шуткой дня.
Вера замужем, есть ребёнок и вроде всё уже хорошо. но только вот до сердечных колик прошлое тычется неуёмно и распускает сердечный шов. Вера выплескивается в буквы, словно выдавливая гнойник. и, каждый раз просыпаясь утром, она выхаркивает стихокрик. разве можно писать так честно, разве кто-то умеет так? тащит девочка, тащит крест, но на рынке за крестик дают пятак. каждый стих разрывает плеву мира, девственность рвет его. и что спасет эту девочку Веру, если мир не спасает любовь. крики пиксельны не целлюлозны, как подглядывание в глазок, так в березу вбивая гвозди, смотрят как выбегает сок. а весна обжигает шторку, плавит рассыпанную соль. город записывает в подкорку и смакует чужую боль.
Оля вяжет, мелькают спицы. едкий, стойкий запах больницы тянется как смола. Оля забыла что было в школе, Оля давно уже "баба Оля" - прожила? не жила? внук не заходит свои дела есть, так и живет она разлагаясь - плесень, липовый мёд. и вроде всё - ведь дошла до точки. это раньше фарфор молочный - кожа, теперь же жмёт. Оле не хочется торопиться, вяжет носок и мелькают спицы, об-ры-ва-ется нить. после скажут - "инфаркт миокарда", после скажут - "давно пора бы, некого здесь винить". небо расколется сеткой трещин, дождь истерично на город хлещет, бьёт дождевая плеть. город не чувствует этой боли, сыто отрыгивая, - доволен, как её там веранастяоля, вкусная была смерть.
кто-то изредка крикнет - "послушай, мы задохнемся от равнодуший". ты прочитаешь слегка зевнувши, - "складно поёт стервец". крик маргариты ли, веры, тима, или парня из Ершалаима - это же доза гемоглобина, а иначе пиздец. крик не доходит - пространство ёмко, каждому блюдце бы да с каёмкой, чуточку счастья иначе ломка, свёртываясь в жгуты. и вот за этот кусочек счастья бьются оленьки, веры, насти. город их проглотил, сграбастал, - рвутся немые рты. кричат по-рыбьи рабы ли рыбы, гнутся, ломаясь на месте сгиба, - вот и ещё один кто-то выбыл, впрочем мы все уйдём. а город твоих позывных не слышит, он растолстел от приёма пищи, и дела нет ему до людишек. кто там ещё? - приём.