Она увлекалась то пряжей, то кражей,
То ливнем июня, то кройкой, то йогой,
А я созерцал её танец бродяжий,
Спасибо за это цыганскому богу.
И таяли дни, словно краски на фото,
Под пламенем Ольги -- свечи беззаботной,
А я, у огня согревая ладони,
Её защищал, прикрывал, обнимал.
Змеились дороги, моргали закаты,
"Вчера" превращалось мгновенно в "когда-то"...
Скакали секунды -- свободные кони,
А нам всё казалось, что времени -- тьма...

Она начинала со мной целоваться,
Мне рот закрывала, за губы кусая,
Когда я хотел наконец-то признаться,
Шептала: "Я знаю, хороший, я знаю..."
И падали мы на кровать или в поле,
Друг в друга впивались и вечность бороли,
И мир замирал, исчезал, прекращаясь,
Чтоб мы разрешили: "Ну, ладно, вернись..."
Она разрешала, а я не был против,
Взрываясь -- счастливый! -- на самом излете,
И мир продолжался, вертелся, сбываясь,
И Ольга горела, секунды неслись...

Она собиралась открыть все законы,
Задать все вопросы, найти все ответы,
А я помогал, то бузя, то покорно,
И "здесь" устремлялось к зовущему "где-то"...
Но быстро сгорают беспечные свечи,
И танец её оказался не вечным,
И в пыльном тумане палаты больничной
За руку её проводил я к нулю...
И я бы признался, но -- палец на губы,
Дрожащий, прохладный: "Я знаю, мой глупый..."
И мы улыбнулись, мол, всё как обычно.

Я так и молчу. Ольга знала.