Я сидел в небольшой камере, бездумно разглядывая очертания луны, которая слабо мерцала во мраке. Ночи здесь были темные. Наверное, из-за густого Безлюдья, которое будто поглощало весь свет, будто вечно голодный зверь, всасывая в себя серебряные волны тусклого света, блики сторожевых костров и свечей.
Напротив меня сидел худощавый старик. В потертой рубахе, которая повидала больше дорог, чем все жители этого города вместе взятые. Левая рука была туго затянута холщовой тряпкой, закрывая кожу. На голове у него была серая вязаная шапочка, нелепо надвинутая на брови, чтобы защитить глаза от оранжевых огоньков. Он спал. Причем так, словно под ним не твердая деревянная доска, подвешенная на скрипучих цепях к покрывшейся плесенью стене. Чинно, по-барски скрестив на груди руки и согнув длиннющие ноги, которые едва помещались в койку.
Его привели вчера днем, стоило сторожевым колоколам отбить о приближающейся угрозе из Безлюдья. Я едва ли мог что-то увидеть из малюсенькой щели, которая служила мне окном в мир. Я наблюдал за суетой горожан, которые, услышав медный набат, принялись разбегаться, словно куры, в курятник к которым прокралась лиса. За спиной послышался глухой топот милицейских сапог. Они вели старика, который не дергался, не брыкался. Казалось, что он полностью принимал свое положение заключенного. Хотя в черных глазах блестел гнев. Его бросили в мою камеру, и он не сказав ни слова, улегся спать, чем успешно и занимался до сих пор.
На улице, не смотря на ночь, продолжалась суета. Я не знал, что происходило за стенами города, но городские бегали, словно ужаленные. Из своего окошка я видел кусок стены, которая примыкала к сторожевой башне. Люди метались туда-сюда по галереи, раскладывая в небольшие ящички стрелы и камни. Видимо, город готовился к осаде. Такое положение не то чтобы меня удивляло. Живя в такой глухомани, когда за воротами ничего кроме непреступного для человека леса, из которого постоянно выныривают его дикие обитатели, было легко научиться быть готовым ко всему.
Чуть дальше стены, был виден маленький участок городских ворот. Там расположилось большинство горожан. Всем миром туда тащили все, из чего можно сделать баррикады. Стулья, столы, до нелепости раздутые сундуки местных барынь. Я лишь мог видеть кусочек, но даже этого было достаточно, чтобы понять какую гору они там мастерили. Видимо дело нешуточное и за стеной было, что-то действительно опасное.
Я обернулся и увидел, как дед сладко потягивается, разминая затекшие ноги. Закончив, он достал из кармана мешковатых черных штанов маленькую трубку с коробочкой и сладко затянувшись, уставился на меня.
- Оглох? Неба, говорю, не видно. Отойди.
Я невольно попятился к своей койке, удивившись напором, а дед уставился в маленькую щелку.
- За что тебя взяли то? - спросил я с напускным безразличием. Признаться, было очень интересно, что такого мог натворить этот старик.
Дед еще раз затянулся, явно наслаждаясь густым табачным дымом, растекшимся молочной волной по нашей маленькой камере.
- Эта долгая история, парень.
- Так и ночь только началась.
Он бросил взгляд на серебряный диск, который отстраненно наблюдал за нами, подсматривая в окошко.
- Как звать хоть? Забавный у тебя акцент. Не встречал такого - Дед внимательно взглянул на меня, будто всматриваясь в само нутро. Глаза его наполнились каким-то странным блеском. Таким азартным, словно нашел какой-то свой интерес, который не прочь заполучить.
- Лешрак. - Я сел на койку напротив.
- А я Гот. - Он протянул свою трубку, и я почувствовал, как терпкий табак ударил в голову. - Ну что, Лешрак, ночь и правда будет долгой. Можно и поболтать. Но начнем мы с самого начала, а иначе неинтересно будет. - Он отодвинулся к стене и облокотился о цепь койки. - К тому же, кто знает, может потом ты мне, и поможешь кое с чем. - В руках блеснула ржавая отмычка. - Смотрю, рука у тебя набита, если глаза не подводят.
- Как ты узнал? - Я уставился на Гота с раскрытым от изумления ртом.
- опыт, Лешрак, опыт.... Ну что, договорились? Я историю, ты помощь.
Я сразу закивал, не веря такой удаче.
- Уходить нам пока не к спеху, ты поймешь, когда нужно начать. А пока слушай. Началось все в той захиревшей деревне...
1. Гот
Дождя не было очень давно, речка на их стороне почти пересохла, оставляя от себя лишь тонкую струйку, которой не напьется и собака. Я записался в дружину к местному князьку, который не мог поделить остатки живительной влаги со своим соседом. Банальные распри между власть имущими меня не сильно волновали. Вроде кто-то из них поставил запруду на своих границах, отчего второй и взбесился. Но кто из них кто, я так и не запомнил. Имена мне плохо давались, а идейными порывами я себя не любил обременять. Главное, кто больше платил. По воле судьбы, им стал тот, у кого реку отняли, и, устав от жажды и бездействия я дезертировал. Правда, дезертиром себя не считал, ведь нанимался я на войну, а если ее нет, то и делать там было нечего. Забрав свой скудный скарб и плату за работу (издержки за потерю времени) я дождался ночи и спешно покинул лагерь. Война шла повсюду, а значит и работы всегда много.
Вскоре я набрел на маленькую деревушку. Покосившиеся старые домики делили небольшой очищенный от подлеска пятачок с сожженными до головешек избами. Жизнь в поселении кончалась, а людей можно было сосчитать на пальцах одной руки. Прогуливаясь по вытоптанной улочке, я увидел двух ребятишек. Парочка была вымазана в золе и играла в какую-то глупую детскую забаву у почти сгоревшей хаты. Конечно, завидев рослого наемника, да еще и с длинным изогнутым мечом на поясе, они тут же бросили свою игру и перепуганные побежали в дом. В сенях послышался какой-то шорох и через минуту на крыльце показался рослый мужик с толстой дубиной, больше походившей на маленькое дерево. Он окатил меня строгим взглядом, что лишь позабавило.
- мужик, есть колодец? - крикнул я, оттягивая рукоять меча подальше за спину.
- нет здесь ни черта, кромь голода. Проходи куда шел.
Я огляделся. На меня с досадой смотрели маленькие одноэтажные хатки, которые наводили лишь уныние, да и людей я больше не обнаружил. Лишь за порушенными крышами, ближе к лесу, отстранившись от остальных домиков, стояла широкая, на два этажа изба с оловянной вывеской на перекрестье второго этажа. На вывеске красной краской были выкрашены бочка и кружка. Но больше всего заинтересовала толстая каменная труба, из которой валил черный густой дым.
- вы последние, что ли? - спросил я, отвлекаясь на манящую вывеску.
- мы, да еще два двора - нехотя ответил мужик. - Сейчас телегу долажу, так вообще только Кайомовские с Радвидовичами останутся.
- Не густо... а харчевня что?
При упоминании ее, мужик в ужасе сгорбился и попятился в сени.
- нет там ничего, заперта она.
- да как же заперта, вон как топят.
- Нет, говорю, там никого. С месяц назад хозяйка ушла, на ключ закрыла и только ее и видели. Даже скарб свой побросала. - Мужик с грустью взглянул на черную змею, выползающую из дымохода. - Хозяина то, никто не видел с тех пор. Один раз войско барина проходило, четверо забежали на кружку другую, а назад не вышли. Темные там дела творятся. Может домового разозлили своего, может еще что. Но заперта она. И хода туда нет. А теперь уйди, докучаешь без повода.
С этими словами мужик скрылся за дверью, оставив меня в раздумьях. Я побродил по округе в поисках оставшихся семей, но так никого и не встретил. Жара и жажда уже стояли поперек горла и, плюнув на слова мужика, я все же направился к харчевне. Уж очень хотелось выпить.
***
Как оказалось, мужик обманул. Стоило отпереть дверь, как покрасневшее от жара лицо обдало благоговейной прохладой, что меня немало удивило, ведь солнце пекло так, что на камне можно было пожарить пару яиц. Посреди зала сразу бросился в глаза массивный очаг. Огонь в нем так резво облизывал облицованный камень, что казалось, вот-вот выпрыгнет за бортики и займется деревянным настилом.
Вытянутый зал был забит массивными скамьями и дубовыми столами, сбитыми из сколоченных друг с другом бревенчатых половин. На вид неподъемные, они стояли в несколько рядов, вокруг очага. Просторный зал, как мне показалось, мог бы вместить в себя всю деревню, если бы в ней еще кто-то остался. По правую от входа руку я рассмотрел небольшую сцену для музыкантов, а по левую расположился хозяйский угол, со стойкой и бочками, от которых, к моему удивлению, шел морозный пар. Там же стояла каменная кухня, в которой так же пылал огонь, раскаляя железную дверцу в горнило. Харчевня была очень хороша, даже среди тех, что мне довелось увидеть за долгую жизнь, она бы заняла далеко не последнее место. Стало как-то тоскливо на душе от того, что такую красоту постигла такая жалкая участь.
- Дорого-богато тут у вас. Нечего сказать. - Выкрикнул я в сторону пустых столов.
Тишина. Даже шороха не было слышно. Лишь треск углей продолжал уютно играть с алыми искрами, выпрыгивающими из очага.
Я удивлено посмотрел по сторонам и, пожав плечами, направился в сторону деревянных бочек, справедливо для себя решив, что раз никого нет, то никто и не обидеться. Правда, стоило мне потянуться к оловянной пробке, над которой было криво нацарапано "мед", послышался пронзительный скрип двери, ведущей на второй этаж и на встречу к бочкам выкатился (по-другому это не назовешь) пухловатый мужичок с пышной черной бородой, ростом едва дотягивающий до моей груди. Он встал и чинно выпрямившись, начал отряхивать свой зеленый кафтан с посеребренными подвязками, которые сползли с груди, чуть не лопаясь на его надутом пузе. Кафтан был явно не по размеру, висел, словно мешок картошки, закрывая руки длинными рукавами и пряча колени за слоем ткани. Закончив отряхиваться, мужичок коротко взглянул на меня, затем на мой меч. После этого, уже не обращая на меня ровным счетом никакого внимания, он направился к стойке и принялся активно рыться под ее поверхностью. Я наблюдал в тишине, как гремит посуда, которую он целой грудой соскреб с полок, выкладывая на хозяйскую стойку. С корчмаря я не сводил взгляда. Опыт показывал, что если сердце чувствует, что-то неладное, то нельзя расслабляться ни на секунду. Мужичок же, нарыв в закромах внушительного размера кинжал, который в его руках больше походил на полуторный тесак, опоясался им и, задевая лезвием пол, наконец, повернулся ко мне.
- Чем могу? - проскрипел он высоким голоском, похожим на поросячье повизгивание.
- Не великоват ли кафтанчик? - криво улыбнулся я. - Да еще и испачкал в чем-то буром, погляди.
Мужичок улыбнулся, однако глаза злобно сверкнули, а в комнате неприятно потеплело.
- Успокойся, мне плевать, что в вашем захолустье происходит. - Я не боялся, однако и дураком не был и шкурой своей дорожил. Всегда лучше насладиться прохладой таверны и выпивкой, нежели конфликтовать с местной живностью. - Лучше меда налей.
С этими словами я порылся в своем кошельке и достал пять медных монет. Расценок я не знал, но был уверен, что одна лишняя.
- Чудно, чудно. - Просвистел мужичок, потирая ладони. - Этого добра у нас навалом, токмо... - он на секунду умолк, украдкой бросив глаз в мой кошелек. - Пять монет, маловато будет. Вот десять, это другой разговор!
- Десять, за жалкую кружку? - возмутился я. - Ты давай не юли, Мохнатый. За десять еще и похлебку принесешь и прохлады напустишь.
Услышав как его назвали, мужичок сильно сгорбился, словно попытался черепахой спрятать свою толстую ряху в жире.
- Не так меня звать. - Рявкнул он. В комнате внезапно стало невыносимо жарко, словно к лицу поднесли раскалённую кочергу и вот-вот коснуться ею кожи.
- А как же тогда? - я старался не менять интонацию, чтобы не показать ненароком, что испугался. Хотя испугался я еще как.
- Кузьмой меня звать!
Кисло улыбнувшись, я достал еще пять монет.
- Держи десятку, но жду еду. - Я ударил монетами по стойке и сел не ближайшую скамью. - И холоднее сделай.
Кузьма зачерпнул монеты и коротко кивнув, побежал исполнять заказ, а я забил свою любимую трубку. Клубы дыма полетели под потолок, я почувствовал, как воздух стал еще морознее и только тогда расслабился окончательно. На секунду мне показалось, что в харчевню ворвалась вся духота улицы, чтобы запечь меня до смерти.
Что случилось с хозяевами заведения, думать не хотелось. Главное, что Кузьма взял деньги, а значит, можно выдохнуть и действительно побыть в тишине и прохладе, забыв про отвратительную знойную духоту дня.
***
Еда была действительно вкусной. Хотя, может я и отвык от нормальной харчевни за последний месяц службы то одному князьку, то другому. Скудная походная еда не шла ни в какое сравнение с домашней похлебкой, хоть и приготовленной за деньги и не то чтобы хозяйкой. Я с животным чавканьем заглотнул остатки мясного бульона и, осушив половину кружки причмокнул. Облокотившись о стол, продолжил дымить, не сводя взгляда с Кузьмы. Я и раньше встречал домовых, но такого своенравного, который забрал хозяйский дом себе - никогда. Сомнения в том, что передо мной домашний дух развеялись, стоило харчевне разогреть воздух до боли в носу, когда коротышка разозлился.
- Так, как тебя до жизни такой довели. - Спросил я от скуки. Хотелось поболтать и скоротать несколько часов, пока снова не позовет дорога.
Мужичок подпрыгнул от неожиданности и обернулся к гостю.
- Да ты не бойся, я же сказал, что мне все равно. - Уверил я его. - Лучше налей себе, да мне тоже прихвати. Что уж молча сидеть. Так хоть с кем-то поговорю.
- А я не из говорливых. - Ответил Кузьма и, взяв первый попавшийся предмет, коим оказалась кочерга, принялся ее натирать кухонной тряпкой. - И вообще. Поел? Попил? Пора и честь знать.
- А откуда у хозяев такие деньги взялись? - я театрально осмотрелся, огибая рукой все пространство перед собой, не снимая улыбку с лица. - Все же выглядит богато, по-барски.
Кузьма выдохнул и, опустив со звонким стуком кочергу на деревянный пол, поплелся наливать две кружки меда. Затем, поставив их на поднос, он достал из погреба сыру с хлебом и грустно поплелся ко мне.
- Так-то лучше. - Еще шире улыбнулся я. - Что же ты думаешь, мне есть дело до каких-то разборок местных? То есть, мне интересно, конечно, но только пока есть выпивка.
молча чокнулись и отпили. Затем закусили сыром.
- Сразу понял кто я?
- Ну, ты не кривись. - Расхохотался я. - Я ж не первый год живу, всякого повидал. А домовой он что тут, что в любой другой деревне одинаков. Да и местные тебя до черта в глазу боятся. Запугал их так. Ты лучше скажи, зачем хозяев пришил?
Выпили еще.
- Да извел он меня! - резко выкрикнул Кузьма после небольшой паузы. - Еще бы раз забил, да жаль сдох уже. И девку его упустил, а жаль. Тут недавно войско красноленточников проходило, так на запасы сели местных, ну и в корчме, понятное дело, задерживались. Я сначала справлялся, помогал, как по договору было с хозяином, но он вообще стыд потерял. Солдаты то, хоть и мразью были, да платили очень хорошо. Вот он и изводил собака
Допив мед, Кузьма было встал, чтобы наполнить еще, но очень лениво взглянув на угол с бочками, грустно махнул рукой и щелкнул пальцами. Я с радостью заметил, как мед начал появляться в кружке сам собой. Выпив еще, Кузьма продолжил.
- Деревня то раньше зажиточная была, ты не подумай. Но война у всех и так уже в печенках сидела, я про позапрошлую, и года не прошло, князь новую учудил. Уже тогда все хиреть начало, а к этой, за речку которая... она то уже и добила. Все хозяйства свои побросали, и кто куда.
После четвертой кружки очаг начал игриво искрить, обволакивая мягкой теплотой ноги, однако при этом оставляя приятную прохладу. Я слушал домового, в голове подмечая, что творить мне всякое приходилось, но пьянствовать с духом - это что-то новенькое. Болтать приходилось, но чтобы вот так. Да и чтобы они убивали хозяев, тоже никогда не слышал. Это было необычно, но за себя я волноваться перестал. Какие бы ни были у Кузьмы проблемы с корчмарем, сам я тут был лишь проездом.
- Ну вот - продолжил мужичок. - Войско то проходило, то останавливалось, ну и с меня просто седьмой пот сходить начинал. Приготовь это, добудь то, сделай холоднее, теперь теплее. При этом плата его становилось все скуднее, реже. А знаешь, что он мне подсунул в последний раз вместо овечьей крови, как мы с ним договаривались?
- Что же?
- Крысиную! - Кузьма чуть ли не вскричал, видимо негодование не смогло утихнуть даже после мести. - Да за кого он меня принял? Я дух добрый, не то что эти южные хатники, многое стерплю, но крысиную кровь?
Кузьма, судя по всему, уже изрядно набравшись, начал стучать ладонями по столу, да с такой силой, что кружки принялись прыгать вместе со стуком, расплескивая содержимое, а из очага вынырнул огонь, небольшим столпом опаляя древесину на потолке.
- Тише-тише. - Нервно прошептал я, спасая кружки от неминуемого падения. - Вот лучше, выпей еще.
Выпили по новой.
- Ну, с тобой все понятно. - Проговорил Гот, отрыгнув себе в кулак. - А деревенские где?
- А где? Говорю же, захирело все. За два года три войска прошло. Да ты последнюю наверняка видел, если с юга шел.
Я улыбнулся, ведь из него же и дезертировал. Правда, присоединился к нему многим позже, так как деревню вспомнить не мог. Все ярче я ощущал, что уход из княжьего войска - решение более чем удачное.
- Будь уверен, встречал. Князь их, Благмич или Блашич, как там его, тот еще скряга.
Я добавил табаку в трубку и, сладко затянувшись, хмельными глазами пристально уставился на Кузьму.
- Но да, наемник. Старый, пропитый, но по-прежнему - он самый.
- Жалеешь?
Я задумался. На минуту замолчали. Домовой наблюдал за клубами табачного дыма, которые поднимались к потолку, разбиваясь о деревянный массив. Смотря на духа, я почувствовал, как тем овладевала тоска. Кузьма же, начал водить пальцем по воздуху, отчего почти растворившиеся клубы дыма, собрались заново в плотное молочное облачко, а затем разделились на несколько человечков, которые начали весело танцевать. Что я, что домовой наблюдали за ними без особого восторга. Успел насмотреться на всякое за свою долгую жизнь. А эти, хоть на первый взгляд и веселые деревенские фокусы, вызывали лишь чувство печали. Конечно же, все дело было в Кузьме, безыдейно всматривающегося на танцоров, которых он когда-то наверняка застал в харчевне.
- Да что уж тут теперь жалеть... - Проговорил я, опустошая кружку. - Давно это началось, и, сказать по правде, тянется дольше положенного.
- Зато на мир посмотрел, увидел всякого. Вон, даже мои танцоры тебе без интереса, а я ими людей до белой горячки доводил. - Он тяжко выдохнул. - Вот насмотрелся ты на всякое, а я...
- Я видел лишь трупы. - Тихо перебил я, наспех перебирая воспоминания. - С детства их видел, вижу до сих пор. Поверь, Кузьма, старику - иногда лучше сидеть дома и наслаждаться спокойной трескотней очага, нежели чем оказаться в том болоте по локоть в крови и дерьме, с неосуществимой мечтой. Всматриваться в смерти и размышлять о том, что что-то ты сделал в этой жизни не так.
- а ты бы - прошептал Кузьма, отвлекаясь от человечков, которые тут-же растворились, стоило их создателю опустить руку. - Ты бы смог вот так осесть дома?
Этот вопрос никогда не приходил ко мне в голову. Жизнь была суровой, невероятно долгой. Конечно, с высоты прожитых лет и полученного опыта многие события сейчас можно вспоминать с улыбкой, однако в момент их проживания мыслями владело лишь отчаяние. Может в этом и есть суть того, что называют жизненный опыт - уметь с теплотой вспоминать прожитый страх? Однако этого страха в жизни было слишком много, а вместе с ним и жестокость, желание жить, которое порождало зло, творимое мной. Желание мести. Незаконченное дело, которое свербело у меня в голове, напоминало о себе каждый год, месяц, день прожитой жизни. Нерешенная задачка, за нахождением ответа которой я провел всю жизнь, вряд ли найдя нужный для нее ключ. Мне предстояло умереть в попытках, и я это понимал, смирившись с судьбой очень давно. Также я понимал, что покой лишь для тех, кому он действительно нужен. Когда всю жизнь прожил как беглец и изгнанник, для которого "завтра" это нечто неопределенное - покой становился чем-то чуждым, немыслимым. Ненужным.
- Я... - договорить мне не дали. В корчму под аккомпанемент гулкого смеха влетело двое солдат. Оба в шлемах с крестовиной на носу, мокрые от обильно стекающего со лба пота, шуршащие кольчугой. Грузные и липкие от палящего зноя улицы.
Один из них, тот, что казался старше, с жидкой бородой, тянущейся до груди, и с залитыми влагой рыбьими глазами хищно улыбнулся, осматривая убранство, а заметив меня с Кузьмой воскликнул.
- Ба! Ну, дела. В такой дыре да такой дом. - Он повернулся к своему низкорослому, широкоплечему напарнику, который крепко сжимал натянутую цепь. Цепь уходила за пределы помещения, и тот, кто был на другом конце, продолжал печься на крыльце. - Верно говорю?
- Отож. - гортанно пробурчал он, особо не всматриваясь никуда кроме спины своего товарища.
Низкорослый солдат подтянул к себе цепь, и та с лязгом повалилась на деревянный пол, а за ней маленькая девочка, лет девяти. Девочка выглядела побитой и замученной. Одетая в какие-то грязные тряпки, босая, ее лицо было туго обтянуто холщовой повязкой, пропитанной кровью. Оставалась лишь маленькая прорезь для носа. На шее у девочки блестела железная полоска ошейника в черной оправе. Ошейник как-то странно вибрировал, отчего слух покалывало ежесекундное дребезжание. Металлический треск, словно приглушенный колокольчик прокаженного. Сама же цепь была прикована к рукам и так сильно натирала девочке запястья, что металл покрылся коркой запекшейся крови, нарастая свежей, так как ранки постоянно открывались из-за нескончаемого шевеления. Вошедшая процессия заметила у нас прохладную выпивку с закуской. Жадно улыбнувшись, старший направился в их сторону.
- Корчмарь, неси пива. Или чего крепче, а, Фадей? - Повелительно бросил он, не спуская глаз с Кузьмы, который пьяным взором пытался привыкнуть к новым лицам.
- Давай крепчее - буркнул Фадей и, резко подтянув цепь, отчего девочка приглушенно завыла, уселся за ближайшую скамью.
Я с презрением оглядел солдат. Конечно, самого себя я считал не самым принципиальным мужчиной, но с девкой, тем более соплячкой такого бы себе никогда не позволил. Кузьма спустился в погреб. Старший же, поравнявшись со мной, остановился и, облизнувшись, словно шакал на падаль, бросил многозначительный взгляд на мой кошель.
- Хороша медовуха, старик? - спросил он, не сводя глаз с толстого кошелька.
- А ты сам попробуй, если деньги есть. - Я обдал холодным взглядом сперва на старшего солдата, а затем на дальнего, который подвязывал девочку к ножке стола. - Зачем девку то так загоняете?
- Не твоего ума дело, старик. - Резко ответил солдат. - Колдунством занималась, вот и везем куда надо. Так барин распорядился.
- Кто барин?
Солдаты удивлено переглянулись. Прозвучавший вопрос явно завел их в ступор.
- Дык, один барин то на землях этих, князь Блашич, высокочтимый.
Я ухмыльнулся. Все же Блашич. Чуйка меня редко подводила, и сейчас, рассматривая измученную девочку, я понял, что не просто так ушел в самоволку. Можно быть сколько угодно убийцей, но то, что делали те двое казалось мне куда большим преступлением.
- Соплячка же еще, ей первый десяток едва стукнул. - Не унимался я, чувствуя, что так просто эту парочку не оставлю.
- тебе больше всех надо, старик? Молчи, сиди и пей питье, пока пить можешь. И вообще. Все мужчины деревни, которые оружие в руках держать могут, должны быть сейчас в ополчении у барина. Смотрю, меч у тебя есть, так ты что - дезертир?
- А если и так? - захотелось его убить. Нужно отметить, что если я хотел кого-то убить, то не особо церемонился и, конечно же, не утруждал себя вопросами морали в своих решениях. - Ты меня отправишь обратно, или казнишь на месте? как там по закону?
Цепь, привязанная к столу, со скрежетом упала на деревянный пол, и Фадей подошел к своему напарнику, удобней ухватившись за ручку топора. Старший же лишь хищно улыбнулся, казалось, ему было только в радость от того факта, что нет нужды самому искать повод. Рыбка сама просилась в сети.
- По закону..., - жадно промычал он, опуская свою руку на рукоять меча. - Вспорю тебе брюхо. А может, на цепь посажу, как ту сучку и потащу в чем мать... АААААААА!
Договорить он не смог. Старший успел только моргнуть, а кисти рук уже оказались на том самом деревянном полу. Фадей даже не успел понять, что произошло, а я уже нырнул к нему за спину и полоснул своим кривым лезвием по обеим ногам, чуть ниже колена. Лезвие словно сквозь масло прошло на вылет и грузное тело Фадея упало рядом с кистями старшего.
- Вы у меня, суки, помучаетесь. - Прошипел я. Пьяную дымку как рукой сняло. А вот ярость... Да, она полностью завладела мной. Я обожал, когда так происходило. Именно в этом ощущении я и чувствовал вкус жизни, стряхивая со своих плеч весь груз прожитого. Теперь мои глаза хищно озирались вокруг. Я подошел к девчонке и одним резким движением сбил оковы с ее рук.
- Беги, девка. - Прорычал я. - Беги и не оглядывайся.
Она замычала и начала царапать свою шею, там, где находился ошейник. Я же повернулся к своим игрушкам. Те неистово стонали и ревели, перекатываясь в луже своей крови. Оба на полу. Беззащитные. В моей власти. Говорить о равных противниках не приходилось уже очень давно. За бессчётное количество лет я преисполнился во владении клинком, тем самым, который и испил сейчас крови этой падали. Он был со мной всегда, с самого детства и слушался только меня. Из погреба послышалось сопение. Кузьма кое-как протиснулся из небольшой дырки в полу, протаскивая вперед бутылку с рыжей жидкостью, от которой доносился холодный пар. Однако вся жидкость мигом оказалась на полу, стоило домовому увидеть, что произошло в его отсутствие.
- Да меня не было всего пару минут! - Взревел он, с ужасом наблюдая, как два солдата корчатся от боли. - А тут такое? Не в моем доме!
Стало неимоверно жарко. Я почувствовал, как легкие жадно начали хватать воздух, но того не хватало. Солдаты все сильнее корчились, а жар все усиливался и усиливался. Кузьма же перестал походить на самого себя. Кожа, до этого румяная, наполненная жизнью, стала белым полотном, словно прозрачным. Сам Кузьма сильно истощал, да и на человека он уже не походил. Лицо перестало передавать какие-либо черты, превратившись в гладкий бесформенный сгусток молочного цвета, словно собранные клубы дыма. Зеленый кафтан спал на землю, а сам домовой парил над ней, озлобленно мечась под потолком. Глаза превратились в черные, всепоглощающие дыры, которые пожирали всех оставшихся живых. Высасывая из них те остатки тепла и духа, который еще оставался.
Я услышал детский визг. Тот был настолько раздирающим, что слух на время пропал, оставив только пронзительно высокую ноту, которая протяжно гудела, заставляя теряться в пространстве. Кузьма вмиг превратился обратно в испуганного мужичка, правда без кафтана, но неистовая сила уже не могла остановиться. Я видел, как начал проваливаться потолок, показалось палящее солнце. За потолком треснули, а затем и разлетелись на сотни щепок стены, словно какая-то мощная волна одним резвым толчком ударилась о дом. А в ушах по-прежнему оставался лишь пронзительный писк. На мою голову упала кровать, придавив меня к земле и закрыв мне картину дальнейшего безумия. Я ничего не слышал и не видел, лишь ощущал как мою голову и тело обволакивает перина, так удачно перевернувшейся кровати.
А затем все стихло. В одно мгновенье писк затих. Под маленькие щели начал проникать горячий воздух двора. Запахло хвойным лесом. Я кое-как приподнял кровать и увидел, что двухэтажная просторная харчевня, в которой мы только что находились - исчезла, а вместо нее остались лишь руины. Посреди этих руин стояла маленькая девятилетняя девочка. Босые ноги были все расцарапаны от щепок, лицо, освободившейся от тряпок, все в синяках и побоях, а из голубых глазок текли слезы. Она тихо плакала, потирая окровавленные кисти, которые я освободил от оков. Железный ошейник видимо повредился во время странного происшествия и криво свисал с шеи.
- Это ты натворила? - Прохрипел я, раскидывая мусор вокруг в поисках своего меча.
Девчушка, услышав грубый голос, съежилась и начала пятиться назад, однако споткнулась и упала.
- Не бойся, сопля. - Я попытался выдавить самую приветливую улыбку, на которую был способен. Однако, как мне показалось, получилось так себе, - Ты чьих будешь?
- Я не... - Девочка говорила едва слышно. Страх словно сковал ее голосовые связки и вместо детского звонкого голоска продирался шепот, наполненный тоской и детским неприкрытым ужасом. - Я... не помню...
- Как так? - Я нащупал свой клинок и взглянул на девочку. Обычная деревенская девчушка, надо только постараться представить ее без побоев. Взгляд окатил харчевню, от которой остались лишь бесформенные развалины. Тем не менее, хоть и обычная крестьянка, а видно не просто так ее с замотанной башкой таскали. Я не хотел задумывать дальше увиденного. Ведь если предположить, что именно это соплячка из ниоткуда сотворила этот хаос, то.... Нет, не стоит. Не надо давать ложных надежд, лучше просто двигаться дальше. Войны еще много, работа всегда есть.
- Ну что же, бывай, сопля. - Заведя клинок обратно в ножны, я принялся выбираться из развалин на твердую землю, но остановился, стоило до уха донестись девичьему плачу.
Девочка стояла, закрыв лицо руками, тихо скуля, стараясь изо всех сил спрятать слезы, чтобы мне не было видно. Так дети выражают истинную грусть. Стараются спрятаться, скрыться ото всех, чтобы прожить эту печаль в одиночестве. Я закатил глаза, чувствуя как мое сердце постарело. Я вспомнил свое детство, а за этим воспоминанием последовало чувство крепкого удара в нутро. Сколько бы лет не прошло, а помнить я его буду досконально, в мельчайших деталях. Я знал, что не имел права забывать, по крайней мере, пока что. Пока еще жил.
- Так это ты сделала? - повторил я, стараясь говорить, как можно мягче, однако до ушей доносился лишь хриплый скрежет.
Девочка опять не ответила, лишь еще сильнее старалась спрятать лицо, словно ожидая, когда ее накажут.
- Если да, то я впечатлен. - Я продолжал разбалтывать, медленно продвигаясь в ее сторону. На глаза попался пустой зеленый кафтан. - Правда, домового жалко, неплохой был мужик.
Подойдя к девочке почти вплотную и сев на корточки, я бережно, стараясь не делать лишних движений, взял ее за руки и открыл опухшее от многочисленных ударов личико.
- Ничего, до свадьбы заживет. - Редко мне доводилось так криво улыбаться. - Помнишь, где дом?
Девочка отрицательно помотала головой.
- Нет больше дома. - Тихо проговорила она, хлюпая носом.
- Как это нет? У всех есть дом. - Наигранно удивился я, чтобы втереться в доверие.
- А у меня нет. И у вас больше нет, я его поломала. - Девочка всхлипнула и опять закрыла лицо руками.
- Так это была ты? Впечатляет.
- Только не ругайтесь! - Тихо прошептала она в свои ладошки. - Я случайно. Я боялась.
- Верю. Ну что ж. - Верилось с трудом, однако уничтоженная харчевня говорила сама за себя. Сейчас, спустя столько лет, я, наверное, в первый раз поверил в бога или в богов. В общем хоть в кого-то. - Пойдем, тогда. - Я выпрямился и протянул ей руку.
Девочка же посмотрела на старого наемника. Высокий и тощий, я возвышался над ней в просторной испачканной в крови рубахе, в нелепой вязаной шапочке и с чудным изогнутым мечом. Я странно улыбался, словно делал это в первый раз. Но от этой улыбки становилось как-то легко и спокойно. Она взяла меня за руку и, вытирая глаза от слез спросила.
- А как тебя зовут, дяденька?
- Гот.
Она слабо улыбнулась.
- А меня Анка.
Анка начала выбираться из развалин, однако сразу же споткнулась, стоило ей сделать шаг. Я в последний миг подхватил ее и поднял на руки. Выбравшись из развалин, я снова опустил ее и взял за руку. Куда теперь? Мне никогда не доводилось о таком думать. Куда идти? Но то было раньше, до сегодняшних событий. Столько мыслей начинало бурлить в голове, столько энергии. Оставалось сожалеть, что я уже так стар. Но время еще было. Я научу ее, как когда-то научил...
Работы предстояло очень много.
- Дяденька Гот. - Девочка посмотрела на мою левую руку, скрытую за туго натянутой холщовой тканью, на которой бурыми каплями подсыхала кровь убитых мной солдат. Она брезгливо поморщила носик и отвернулась. - У тебя кровь на руке.