Ребёнка назвали Клеопатрой. Ребёнок тогда был ещё так мал, что не мог высказать своего мнения по этому поводу. Зато он умел понимать разговор мух, аквариумных рыбок, и даже капающей из крана воды. Ребёнок видел красивые, разноцветные, сияющие круги над головами людей и различал по цвету этих кругов мысли и настроение человека. Он мог бы без особого труда объяснить всем и каждому сложнейшую систему, которая называется жизнью, если бы умел говорить. Но вот этому-то он ещё не научился. Точнее было бы сказать, что говорить-то он говорил, да только его никто не понимал.
Имя Клеопатра ребёнку абсолютно не нравилось. Он был категорически против такого несуразного и трудновыговариваемого имени. Ему хотелось, чтобы его называли коротким и красивым именем - Ао. Это имя придумалось ему очень давно, когда он находился совсем в др4угом мире - тёмном, тёплом, сыром. Как легко произносить это имя!
А ОНИ думали, что ребёнку для счастья надо быть сытым и сухим, и совершенно не догадывались, что он просто хочет, чтобы его поняли. Ах, как ему это необходимо! И он мечтал о том дне, когда научится говорить на их языке и сможет рассказать такое, о чём они даже не подозревают.
Бедный, бедный ребёнок, он не мог себе представить, что когда он наконец-то одолеет этот сложный и грубый язык, его всё равно никто не захочет понять. Никто не найдёт в его словах того глубокого смысла, который открылся ему. А потом с каждым годом будет забывать, и забывать, пока в итоге всё не забудет и скоро сам начнёт искать этот самый смысл жизни...
Как лев в тесной клетке металась Клеопатра по квартире. Горячей волной захлёстывала её ярость. Порой она даже задыхалось от бессилия и отчаянья и синела от нехватки воздуха. Она кусала свои кулаки и швыряла на пол всё, что попадалось под руку. Она даже рычала и плакала. Ей хотелось умереть. Ей казалось, что, как только она покинет этот мир, простится навсегда с людьми, только тогда они смогут ей понять, понять легко и без слов.
Совершенно обессилев и сразу как-то потухнув, она села на пол и трезво взглянула на то, что успела натворить. Сначала в её взгляде чётко проступил испуг, но потом сквозь него проступила какая-то гордость: такое не под силу и Мамаю! Погром из ряда вон выходящий и не входящий, ни в какие рамки!
- Вот и славно, трам-пам-пам! - Тихо, но выразительно пропела Клеопатра. Алая и горячая лава, которая минуту назад плескалась в её глазах, застыла и окаменела. А вслед за ней тихонечко пробралась тоска, непохожая ни на кого. Тоска пыльная и сухая, как жаркий летний день, где-нибудь в Сахаре или Каракумах. Даже заплакать не получалось. Да и чего плакать, ведь никакого горя нет. Конечно, не душе уже не кошки скребут, а толстые медлительные динозавры, но разве это так уж непривычно?
- Если никто меня не понимает, то, какого рожна меня вообще рожали? Если я такая уж никчемная, то зачем вообще живу?
Себя Клеопатра не любила. Она понимала, что бывают люди гораздо хуже, но её добивала собственная серость и заурядность. А значит, что и все остальные тоже не особенно любили её. Хотя, в этом она не была уверена.
Она на четвереньках подползла к телефону.
Лялька, приходи ко мне, пожалуйста!
- Боже, Клёпа, что произошло? У тебя такой голос!
- Я тебе прошу, приходи!
- Не могу я сейчас. Ко мне придут Сундуковы. Неудобно как-то.
- К чертям этих Сундуков!
- Ты только не нервничай. Я скоро буду.
- Жду.
Ей сразу стало легче. Бог с ней, с жизнью этой! Лялька - человек! Она, даже, если не поймёт, то хоть выслушает. Остальным и этого не дано. Каждый занят своими персональными болячками. Сколько раз уже Клёпа замечала это: она рассказывает человеку о чём-то очень важном, а человек думает о своём и лицо у него непробиваемое. Например: Надюшка - подружка. Та так устроена: хорошему не радуется, а плохому не сочувствует. Что бы ты ей ни рассказывала, а у неё в голове крутится только одна мысль: " как бы так поскорее и поудобнее выйти замуж?". Клёпе иногда даже кажется, что Надюхе абсолютно без разницы за кого идти, для неё важен сам факт. Но так посмотреть - не скажешь. Чтобы это понять, надо её знать, а, скорее, просто чувствовать. Нет, когда Клёпе плохо, она к Надюхе не пойдёт!
Капает, капает из крана вода. Монотонно и бессмысленно. А ещё эти безмозглые рыбы - тоже только плавают и жрут и ни мыслишки в голове. Мухи, те вообще свиньи, прямо в лицо бросаются, как собаки. Хорошо им - безмозглые! Никаких сомнений! А тут голова от этих мыслей уже на параллелепипед стала похожа и это ведь ещё не всё. Это только начало. Сколько всего в человеке намешано! Даже подумать страшно! Неужели всё это помещается в такой маленькой голове?! И раздражение, и любовь, и обида, и ревность... И всё это вот здесь, в черепушке?
Всегда Клеопатру волновал один вопрос: почему это, когда смотришь со стороны на чужие заморочки, всё так ясно и понятно и даже можно предугадать, что будет дальше. Но, когда дело касается тебя лично, всё, даже самое простое становится туманным и сомнительным? Странно устроен человек! Надо срочно посоветоваться с кем-нибудь! Надо выслушать внимательно, что же посоветует человек, который видит всё со стороны. А потом поступить по-своему.
Над самым домом нависла в тупой неподвижности ленивая, откормленная туча. Как-то всё сразу померкло и потеряло цвет. Даже звуки стали глуше и сумрачней. Клеопатра точно знала, что внутри этой тучи находится мокрый и липкий снег, от которого сразу портится настроение, а в голову лезут разные мерзкие мысли. Господи! Быстрей бы пришла Лялька! В конце концов, с ней можно даже не говорить, а просто содержательно помолчать и всё равно на душе станет намного легче.
Клеопатре почти не попадались люди, с которыми она могла бы легко и без напряга помолчать. Всегда молчание казалось каким-то неприличным, неестественным, тяготило и будило в душе целый рой всевозможных комплексов. И только Лялька умеет молчать так, как надо. Клёпа не могла сказать наверняка, что Лялька её самая ближайшая подруга, но зато она могла заявить с полной уверенностью, что ближе Ляльки у неё никого нет. И вся таки, даже с Лялькой она не мгла позволить себе думать в слух и переступить ту заветную черту, за которой пряталась её сумасшедшая, взбалмошная и, чёрт возьми, такая ранимая душа. А это значит... Да, вот именно, полного понимания и доверия в её жизни не существовало. А, если этого нет, то одиночество просто неизбежно и никуда от него не деться. А Лялька? Лялька просто это одиночество немного разбавляла и не позволяла тому окончательно раздавить Клёпу
Забился, завертелся в комнате звонок. Так всегда звонила Лялька. Спотыкаясь об разбросанные по всей квартире вещи, как торпеда неслась она к двери.
- Боже! Наконец-то!
- Слушай, сумасшедшая женщина, что у тебя опять случилось?
- Лорочка, мне так плохо!
- Ничего удивительного. Что-то в этом роде я и ожидала. Но сперва ты не могла бы напоить меня кофе или хотя бы чаем с лимоном?
За окном толстая, ленивая туча, наконец-то, разродилась тем самым мокрым и липким снегом, о котором так ловко догадалась Клёпа. Снег казался, почему-то, не белым, а серым. А в форточку ворвался запах подвала. Снег пах подвалом.
- Лялечка, я могу предложить тебе вещь посерьёзнее! У меня совершенно случайно завалялась бутылка коньяка.
Лялечка очумело посмотрела на подругу и присвистнула:
- Слушай, мать, хорошо ты живёшь, если у тебя умудряется "случайно заваляться" целая бутылка коньяка. Надо же! И ты собираешься мне жаловаться на жизнь?!
Что и говорить, жилось-то Клеопатре не так уж плохо. Она редко болела, ещё реже попадала в серьёзные переделки. А, если и попадала, то как-то легко, на одном дыхании, выбиралась из них. И всё же, жизнь как-то сама собой ползла куда-то не то вкривь, не то вкось. Всё было не так, всё было не в радость.
- Значит, сейчас мы будем заливать глаза, и изливать душу? - Спросила Лариска.
- Значит, именно так. - Покорно согласилась Клеопатра.
Они удобно устроились на кухне. Главное для того, чтобы беседа получилась - это внутренний комфорт. К счастью Клеопатра не успела разгромить кухню, и относительный порядок там всё же сохранился. Разлили коньяк по чашкам. Получилось довольно весело. Бросили в чашки по дольке лимона, и получилось на первый взгляд, что-то вроде чая, только гораздо крепче.
-Впечатляет! - Радостно сказала Лялька.
- Да ничего так, - согласилась Клеопатра.
- Ну, а теперь поехали! Что случилось?
- Ничего, если не считать того, что ОН меня нисколечко не любит!
- Боже мой! Какая трагедия! Можно подумать, что ты этого не знала.
Клеопатра немного замялась. Сейчас пришло самое время честно признаться, что знать-то она знала, но каждый человек имеет право на что-то надеяться, даже, если это "что-то" - совершенно безнадёжное дело. А Клеопатра, ко всему прочему, почему-то чувствовала, что не так уж всё безнадёжно. И вот оно пришло это время, когда надо чистосердечно признать своё поражение.
- Понимаешь, Лялька, я, конечно, знала, что он её любит. Странно было бы мне этого не знать. Но ведь и ты прекрасно понимаешь, что нет у них ничего общего! То есть, абсолютно!
- Ну, знаю.
- А, значит, что это всё не надолго. Я по себе знаю, что, если нет между людьми духовного родства, то это глухо.
- Ну, хорошо, пусть так оно и есть, что дальше?
- А то, что я оказалась права, и всё прошло, как с белых яблонь дым.
- И что тебе ещё надо?
- Это элементарно, Ватсон, дело в том, что и я ему тоже не нужна!
Лариска приняла ещё на душу населения и развеселилась основательно:
- Слушай, а чего ты удивляешься? Ты, что, не допускала такой возможности?
- Конечно, не допускала! Какая же я дура! Даже подумать такого не могла и всё тут!
- Он же мой человек! МОЙ! Я же чувствую это! Понимаешь ты? А он не понимает. Дичь какая-то! Не могла же я и в самом деле так ошибиться. Он просто не может относиться ко мне иначе, чем я!!!
Лялька слушала внимательно и понимающе кивала головой. Она прекрасно всё понимала. И готова была согласиться с Клёпой во всём, кроме одного: ведь совершенно не обязательно, что он тоже считает Клёпу СВОИМ человеком. Возможен ведь и такой казус. Но она промолчала.
- Как я могу ему объяснить, что он должен, просто обязан меня полюбить?!
- Да ничего он тебе не обязан! Совершенно! Такая жизнь, - Лялька знала, что в такие моменты не стоит миндальничать с подругой. - Человек получает то, что ему на роду написано.
Рыдая от безнадёги и тоски, захлёбываясь коньяком, рассказывала Клеопатра ей о том, как она одинока и как никто её не понимает, только вот она - Лялька, да и то не до конца, а лишь по верхам. И вообще, зачем и ради чего её, Клеопатру, произвели на свет? Мало того, что произвели, так ещё и назвали таким идиотским именем. И вот она теперь живёт, как сорняк, никому и ничему не нужная. Ради чего?
- Ты пойми, Лялька, ведь так всю жизнь. Вот откровенна от сих до сих, а дальше всё - предел. Но ведь должен же в мире существовать кто-то, с кем можно перейти эту черту? Ну, чтоб совсем не врать.
Висел под потолком сизый сигаретный дым. Приятно шумело в ушах далёкое море. Было так тепло и легко! И совершенно перехотелось рассказывать о своих ночных ужасах. Вряд ли Лялька поймёт это правильно. Да и самой ей всё это уже кажется почти смешным и, уж наверняка, абсурдным. Какие-то странные, ночные кошмары, ощущение присутствия кого-то, бог весть кого... Крыша протекает основательно и бесповоротно. Где-то уже плачет по ней горючими слезами "дурка" и машет призывно рукой: "Добро пожаловать!".
- Слышь, Клёпа, а ты можешь представить себя старой?
- Не могу.
И опять она соврала. Она хорошо представляла себя старой. Что будет она в старости похожа на бабку Скотюгу. Вообще-то, Скотюга не совсем сумасшедшая, просто на неё иногда находит и она перестает, что - либо понимать и воспринимать. Да и звать-то её вовсе не Скотюга, а Цицилия Матвеевна, только это имя все давно уже благополучно забыли. А Скотюгой её назвали за вечное, как скрип дверей, брюзжание. Так уж была она устроена, что нет на свете ничего, чем бы она была довольна. Но, видимо, это участь всех неудачников: брюзжать и жаловаться. Такой, очевидно, станет со временем и Клеопатра.
Вечером ушла Лариска, унося с собой часть Клёпиных неприятностей и неудач. Но неизбежно и грозно приближалась ночь со всеми своими страхами и ужасами. Ночь, от которой хочется бежать вслед за световым днём. Ночь, с её глухой и тёмной тишиной, с таинственными, невесть откуда взявшимися звуками, со снами, похожими на бред, но бред настолько реальный, что...
Да, именно со снами, которые невозможно отличить от реальности. Всё, что происходит на грани сна и бодрствования, до сих пор кажется ей непонятным, невозможным, невероятным. Где сон? Где явь?
У ангела было странное лицо маленького кретина, искренне верящего в добро. Клеопатра никогда не видела ангелов, но этот казался ей немного неправильным. Он стоял возле телевизора и его крылья печально, и безнадёжно свисали вдоль боков. Он вызывал сочувствие и жалость.
Теперь Клеопатра не могла понять ни своих страхов, ни паники, которая охватила её, когда она его увидела. Страх испарился, как только появился Ангел. Он не был похож на настоящего правильного ангела, он просто был таким, каким его мама родила. Он даже не был белым, скорее всего - голубовато-серым, хотя, конечно, ночью все кошки серы. Но ведь Ангелы - не кошки.
Ангелы просто обязаны быть всегда белоснежными и даже особенно непорочно светиться в темноте, коль уж на то пошло. Стало быть, Клёпе достался не самый дисциплинированный Ангел.
Стоял он в сосредоточенном молчании, чего-то ожидая от неё. А, может быть, просто наблюдая. Клёпа проглотила комок, застрявший в горле, поставила на место сердце и спросила:
- Интересно, а что тебе надо?
Ангел молчал, как рыба.
- Ну, тогда не мешай мне спать. Стоишь тут, как истукан.
Он трогательно наклонил голову и слегка пошевелил крыльями, но опять же промолчал.
- Ну-ну, ты думаешь говорить или ты вообще на это не способен? Тогда хоть головой кивни, что ли.
- Да могу я говорить, - тихо и печально произнёс он, - только о чём?
- Ну, а раз не о чем, то я не пойму, зачем ты, собственно, явился?
- А ведь я могу просто прийти к тебе в гости? В конце концов, я - Ангел!
- Тоже мне заслуга перед царём и Отечеством - Ангел! Ты лучше ответь мне, это ты две недели к ряду систематически истязал меня по ночам?
Он скромно так промолчал, но Клеопатра сразу поняла, что её ночные ужасы, две недели бессонных ночей - это полностью его заслуга.
- Ну вот и не свинья ли ты после этого? Умник! Спасибо, друг, устроил ты мне "красивую жизнь с элементами эротики"!
- Извини, но ведь не мог же я просто так с бухты-барахты появиться. У нас это не принято. Должен был я тебя подготовить.
- Да, умён!
Ну, ничего себе! Он не мог просто так появиться, он должен был подготовить! Его совершенно не волнует, что Клёпа две недели подряд глотала димедрол, чтобы сразу заснуть и избавиться от этих ночных ужасов. И до того дошло, что она уже сама себя заподозрила в шизофрении. А в итоге всё оказалось всё так просто и так странно! Теперь она вообще не может понять, чего она так боялась. А ведь боялась Клёпа до истерики, потому, что - необъяснимо. Так уж устроен человек и не Клёпа это придумала.
- Так что же тебе от меня надо?
- Ничего, Ао, по-моему, это ты чего-то от меня хотела.
- Я? Вот ещё! Да и ни какая я не Ао. Меня зовут Клеопатрой. Согласна, имя дурацкое.
- Да нет, ничего. Так я тебе не нужен?
- Абсолютно!
- Значит, мне это показалось?
- Так оно и есть. А что?
- Обидно очень. Раньше ты мне больше нравилась. Ты была умнее и честнее.
Клеопатра хотела возмутиться по поводу того, что раньше им не приходилось встречаться, но вовремя остановила себя. Что-то безнадёжно забытое вздрогнуло в её памяти, словно желая вырваться на свободу. Какое-то тёплое и светлое чувство потекло по позвоночнику. Чувство непонятное, доселе неиспытанное. Где же, когда же это с ней было? А ведь было! И лицо у Ангела почему-то кажется ей знакомым. Абсурд!!!
Ребёнок смотрел в потолок и рассказывал мягкой и тёплой женщине о том, где он был до того, как попал в этот странный, жёсткий и неуютный мир. Ему хотелось рассказать о том, как он появился на свет и что он при этом чувствовал. И вообще, ему было о чём порассказать.
А женщина уговаривала его не плакать, как будто он плакал. Он РАССКАЗЫВАЛ! И вдруг он замолчал. Рядом с женщиной стояло что-то совершенно невероятное! Прекрасное лицо с живыми и очень глубокими глазами, с яркими губами, с ослепительной белой кожей. Два огромных крыла, белых, даже белоснежных до рези в глазах. От невероятного существа исходило тёплое и яркое сияние. Но главное то, что существо его понимало и внимательно слушало.
- Ао, а ты знаешь, что будет после? - Спросил Ангел, но Ао ещё не догадывалась, что это он.
После чего?
- После жизни. Что будет после того, как ты уйдёшь за ЧЕРТУ?
- Не знаю. А ты кто? Почему ты не такой, как все? И почему ты меня понимаешь?
- Я - твой Ангел-хранитель.
- А почему ты зовёшь меня Ао? Они ведь зовут меня совершенно иначе.
- Ну, надо же! Потому, что Ао - это твоё настоящее имя. Оно дано было тебе ещё до того, как ты родилась, ещё в изначальной жизни. А "Клеопатру" придумали твои родители - делать им было нечего.
В этот момент женщина сказала мужчине:
- Яшка, смотри, она успокоилась, и лицо у неё такое странное, осмысленное. У нас получилась замечательная дочка! Посмотри, она поняла, что мы от её воплей устали и сама замолчала.
Ребёнок удивился. Потом подумал и удивился ещё больше. Это, что же получается?! Выходит, что ОНИ не видят удивительного гостя и даже не слышат их разговора? Что же это такое? Выходит, что кто-то из них всех, как будто и не существует? Вот как получается. А разве так бывает?
Ребёнок ещё не мог понять, почему именно эти двое ему так дороги, почему, кроме них ему никто не нужен и ни у кого больше он не ищет понимания. Ему было бы обидно, если бы оказалось, что их просто не существует.
- Послушай, а они существуют? - С тревогой спросил ребёнок.
- Да.
- А мы?
- Тоже.
- Откуда ты взялся? Тебя не было раньше.
- Я был. Просто я не мог к тебе пробиться.
- Это почему же?
- Просто потому, что была закрыта ДВРЬ. Мне повезло, а сколько таких, которые бьются об эту запертую дверь, чтобы прийти в нужную минуту, помочь, понять, оказаться рядом...
- А кто эту дверь открывает?
- Люди.
Утром она проснулась от холода. Форточка открыта. Вокруг бардак. Значит, всё-таки, напилась, болезная! Сон какой-то бредовый снился. Уже и не вспомнить, но что-то непонятное. Проклятая голова! Состояние - не подходи - убьёт! Усталость подозрительная, нервная и дрожь - не унять. Холодно - не холодно, а трясёт, как в лихорадке. Она набрала в ванную воды и полезла греться. Зуб на зуб не попадал. Она заговорила с собой, почему-то надеясь, что её кто-нибудь услышит:
- У каждого человечка есть в жизни своё место: один - король, другой - шут. Все беды от того, что люди начали занимать чужие места, не понимая того, что на чужом месте сидеть неудобно, могут согнать. Ну, это, как в компании небольшой. Не было лидера - вакантно место. Появляется некто и... Смекнул, оценил. Защебетал птахой. Через кого-то переступил. Опять-таки, душу раскрыл, в чужую заглянул. Вдруг стал нужным всем и... пришёл, увидел, победил. Хлоп, и уселся на трон. Сидит, смотрит сверху, как колышется лапша на ушах у тех, кто под ним, как они стоят там внизу, с закрытыми глазами и восторженными улыбками. И сам постепенно начинает забывать, что всю жизнь был шутом. Сам поверил в своё королевское враньё. Приосанился. Разомлел от удовольствия. Приятно ему сознавать, что так легко и просто перемахнул ступенек эдак через десять. И вдруг: "А ну, кыш!". Это настоящий король пришёл и столкнул шута с трона без особого труда. А там, внизу, кто-то весело улыбается и всё понимает. А кто же? Да такой же шут. Уж шут шута узнает всегда. И полетел, родной, опять через десять ступенек, но уже в другом направлении. Больно! Поплакал и успокоился. Шуты, они ведь тоже нужны. Шуты при королях. И. если талантливым шутом быть, то можно заставить короля повторять свои слова...
Нет, всё же Клеопатра помнит, что ночью ей снился очередной удивительный сон. И даже ощущение осталось, что она кого-то обидела. Кого? Она ведь не любит обижать, но обижает. Люди - не ангелы... Черт! Ангел... При чём тут Ангел?
Она вылезла из ванны с чувством удовлетворения. Универсальное средство от всех болячек. Искупался, и сразу легче стало, как будто сбросила с души какой-то груз. Сбросила и не ждёшь в спину; "Девушка, вы что-то уронили". Да не уронила, а сбросила. "А для этого везде урны понаставлены". Да, но оно в урну не помещается. "Значит, пусть теперь на дороге валяется? Пусть люди об это спотыкаются, так, да?". Пусть спотыкаются! Я в своё время тоже обо что-то споткнулась. "Всё равно не положено!" Слышь, товарищ, достал! "Хамка!" Да сам ты, товарищ, дурак!"
Клеопатра сосиски вкрутую. В такую крутую, что они не выдержали-полопались от напряжения. А яйца она сварила всмятку. В такую смятку, что они в итоге оказались просто сырыми. Завтрак превратился в какую-то бодягу, есть которую было невозможно. Всё это предвещало и другие неприятности. День начинался на редкость неудачно. День обещал запомниться обилием неудач.
Сред погрома и бедлама она чувствовала себя виноватой, а убрать всё, что творилось вокруг неё, не было ни сил, ни желания.
Подошла к зеркалу. Посмотрела себе в глаза и ничего не поняла. В зеркальном стекле отражался самый непонятный, самый загадочный и самый непредсказуемый человек - она сама.
-Дела! - Восхитилась Клеопатра.
- Дела! - Сказал кто-то за её спиной.
Она оглянулась и увидела Ангела.
- Надо же! И что мне делать?
- Надо жить. Просто жить. А, когда будет совсем плохо, я буду тебя охранять. Я ведь всегда рядом, Ао.
- Будь, что будет! Всё равно всё не так. Пошли к Ляльке, мне надо перед ней извиниться за свою истерику.