Линн Рэйда : другие произведения.

Жанна. Глава 5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Ульрик сказал, что, когда новость о приезде Жанны разойдется по Тельмару, то из Рессоса - местной столицы - им навстречу, несомненно, вышлют отряд рыцарей и щитоносцев для охраны и сопровождения Ее величества. Но дожидаться их в предгорье было бы неосторожно. Где прошли они, там могли бы пройти - по их следам - и люди регента. Так что Ульрик не захотел дожидаться эскорта из столицы, и они провели в доме их хозяина из приграничья всего одну ночь.
  
  Жанна настояла на том, что она должна принять ванну. Жена приютившего их горца и ее служанки помогли принцессе вымыть голову и высушить свои длинные волосы перед камином, хотя от предложенной ей одежды Жанна отказалась наотрез, считая свой костюм пажа гораздо более удобным для езды верхом. Всем остальным пришлось удовлетвориться возможностью согреться и поспать в тепле. Глядя на то, как Жанна, разрумянившаяся от горячей воды, сидит перед камином, позволяя девушкам расчесывать свои влажные волосы, Грейг мучительно завидовал. После ночевок на земле он тоже чувствовал себя ужасно грязным, но все, на что он мог рассчитывать - это обтереться влажной губкой и надеть на себя чистую рубашку, которая была позаимствована из сундуков гостеприимного хозяина, так что висела на Грейге мешком.
  
  Отряд, отправленный навстречу Жанне, они встретили уже на полдороге к Рессосу. Грейг не без сожаления расстался с возможностью ехать с Жанной на одном коне. Пустота за спиной и отсутствие рук, обнимавших его за ребра, ощущались, как дыра на месте выбитого зуба, которую хочется все время трогать языком.
  
  Конечно, огорчаться было глупо и эгоистично - три десятка тальмирийских рыцарей защитят Жанну куда лучше, чем четыре с половиной человека (считать себя полноценным воином в отряде, несмотря на убийство дозорного возле потерны, было чересчур самонадеянно, Грейг это понимал). Но ему все равно было досадно, и еще сильнее его злило то, что Жанну теперь постоянно окружали тальмирийцы, и она почти все свое время разговаривала только с ними. Даже Ульрик с Моллой, не говоря уже о Грейге, теперь оказались в стороне - от Жанны их теперь все время отделяло несколько всадников из Тельмара, и казалось, что Жанна совсем забыла пережитые совместно трудности. Когда Грейг попробовал сказать об этом Алессандро, который в подобном деле был куда более подходящим собеседником, чем Риу, Молла только качнул головой :
  
  - Ты ничего не понимаешь. Жанна поступает правильно. Они должны почувствовать, что она - их королева. Что беседы с ними для нее важнее, чем любой из алезийцев.
  
  - Да; вот только вы не алезиец.
  
  - Для них - все равно что алезиец. Я уехал из Тельмара много лет назад. А твой отец, сир Ульрик - вообще чужак.
  
  - Чужак, который спас ей жизнь!.. - напомнил Грейг.
  
  - Вне всякого сомнения. Не беспокойся, Жанна никогда об этом не забудет. Мессир Ульрик займет свое место среди ее приближенных, и мы с тобой тоже. Но сейчас она должна им показать, что она - тальмирийка, и судьба Тельмара занимает ее больше, чем все остальное. Королева Бьянка бы сейчас гордилась ей. И вот ещё что, Грейг... Я наблюдал за вами, пока мы пересекали Аламат. Я давно уже замечал, что у вас с Жанной есть какие-то свои секреты. Я не думаю, что твой отец или Ее величество правильно понимали суть и смысл ваших вечных переглядываний и улыбок. Но, поскольку королева одобряла то, что вы общаетесь, танцуете или читаете вместе с наследницей, и поскольку у принцессы в Ньевре в последнее время оставалось не так много тех, кому она могла бы доверять, я ничего не говорил. Но сейчас я должен тебя предостеречь. Не забывай, что Жанна - не твоя подруга. Она - твоя королева.
  
  - Думаете, я не понимаю?.. - удивился Грейг. После того, как отравили Бьянку... и после того, как он убил того дозорного - чего тут еще можно было не понять?
  
  - Думаю, что не понимаешь. Ты даже сейчас видишь в ней девочку, с которой ты мог переглядываться и шептаться за спиной у старших. Но теперь все изменилось. И, если ты хочешь оставаться рядом с ней, то постарайся уяснить, ради чего люди вроде тебя или меня находятся рядом с кем-нибудь вроде Бьянки или Жанны. Не затем, чтобы любить их, восхищаться ими или быть им другом, а затем, чтобы служить им, ничего от них не требовать и выполнять приказы.
  
  - Мой отец был другом короля Людовика, - возразил Грейг.
  
  Молла беззвучно рассмеялся.
  
  - А-а, дружба с королями... Это тоже форма службы, Риу. Короли и королевы - тоже люди, так что ничто человеческое им не чуждо. Им нужны доверенные люди, собеседники, те, кто им симпатичен и кого им хочется считать друзьями. Но это не дружба. Это должность, и притом - одна из самых сложных при дворе. Если твой друг говорит - "поедем на охоту", ты можешь ответить - знаешь, у меня другие планы. Королю ты говоришь - "отличная идея, сир!". Если твой друг не обращает на тебя внимания и разговаривает с кем-нибудь другим, ты вправе его ревновать и вполне можешь высказать свои претензии ему в лицо. Королей не ревнуют, не требуют их внимания, не беспокоят жалобами и упреками. А когда им что-то понадобится, и они внезапно вспомнят о тебе - ты должен вести себя так, чтобы им в голову не приходило, что ты был обижен или огорчен их невниманием. Вот что такое дружба с королем. Спроси у своего отца, если ты мне не веришь. Покойный король Людовик был очень мягким человеком. При его недуге и такой огромной власти легче легкого было бы стать капризным и обидчивым, но он, должно быть, в самом деле был почти святым. Но это ничего не значит. Мессир Риу всегда был прежде всего его подданным. Нет, даже так - он никогда не был его подданным больше, чем в тех случаях, когда король общался с ним, как друг. Так что подумай дважды, хочешь ли ты добиваться дружбы Жанны, или проще и разумнее остаться просто одним из ее слуг.
  
  Грейг счёл разумным притвориться, что он впечатлен словами Моллы, и изобразил глубокую задумчивость. Так было куда безопаснее. Начни он возражать, его наставник вполне мог бы посчитать необходимым поговорить с Ульриком о том, что он сказал по поводу их "вечных переглядываний" при дворе, и Грейг ничуть не сомневался в том, что видеться или общаться с Жанной ему после этого стало бы значительно сложнее. А Грейг надеялся, что на новом месте они смогут продолжать свою тайную дружбу точно так же, как и в Ньевре.
  
  Молла был, скорее всего, прав, когда он говорил о дружбе Ульрика с Людовиком. Но Жанна была непохожа ни на своего отца, ни вообще ни на кого из остальных людей. Королева она или нет, но она ненавидела всякую фальшь - должно быть, потому, что от наследницы престола и от девушки притворства требовалось слишком много, и горячая натура Жанны восставала против этой бесконечной лжи. Грейг был уверен, что Жанне не нужен человек, который в ответ на предложение что-нибудь сделать будет говорить - "отличная идея, моя королева!". Ей будет куда приятнее услышать - "не хочу", "у меня свои планы", или даже "мне это совсем не нравится, мне скучно заниматься тем или другим".
  
  А в остальном - что ж, в словах Моллы были и разумные идеи. Обижаться или ревновать таких, как Жанна, к их подданным или к их государственным делам - действительно бессмысленно. И сейчас Жанне в самом деле следовало постараться заслужить доверие людей, которым совсем скоро нужно будет взяться за оружие, чтобы сражаться за ее права на трон Алезии. Так что придется просто подождать, пока у нее не найдется время на старых друзей.
  
  Столица Тельмара после Ньевра показалась Грейгу несколько провинциальной - дома здесь были куда более старыми, а жизнь - гораздо менее комфортной и изысканной. Но он все равно был ужасно рад, что они, наконец, добрались до столицы и могут чувствовать себя хотя бы в относительной безопасности.
  
  Наместником в Рессосе был кузен Бьянки, то есть человек, который приходился Жанне дядей - точно так же, как Франциск. Но в остальном отличие герцога Сезара от регента было разительным. Франциск всегда обращался с племянницей с подчеркнутым - и оскорбительным, по мнению самого Грейга - снисхождением. Он соблюдал придворный церемониал, но всегда придавал тем знакам уважения, которые он должен был оказывать племяннице, оттенок шутливой снисходительности, как взрослый мужчина, который на празднике решил потанцевать с маленькой девочкой, которую не пригласил никто из сверстников.
  
  Герцог Сезар повел себя совсем иначе. Хотя по возрасту кузен покойной королевы был по меньшей мере лет на десять старше Бьянки, и последний раз видел свою двоюродную племянницу давным-давно, в ее четырехлетнем возрасте, но встретил он ее, как королеву - вышел ей навстречу из дворца, оставив людей из своей охраны позади, и с обнаженной головой подошел к Жанне, чтобы помочь ей спуститься с лошади, а потом, опустившись на одно колено, поцеловал племяннице руку. Грейг кожей чувствовал, что Жанне, помнившей своего дядю с того времени, когда она была маленькой девочкой, неловко видеть этого немолодого мужичину на коленях, но придворное воспитание помогло ей держаться с достоинством и безупречно сыграть свою роль для всех столпившихся у дворца тальмирийцев.
  
  Грейг обнаружил, что Молла был совершенно прав, когда сказал, что Жанна не забудет, кто спасал ей жизнь. На королевский совет, где, кроме герцога Сезара, присутствовали лишь самые высокопоставленные из тальмирийцев, попал не только Ульрик, но даже сам Грейг, и взрослые сановники с переливавшимися самоцветами и золотом цепями с удивлением поглядывали на мальчишку, которому ни по возрасту, ни по скромному званию оруженосца, вроде бы не полагалось находиться в этом зале. Не хватало здесь разве что Моллы, но привести на совет внука торговца мидиями, чью семью хорошо знали в Рессосе, было слишком скандально, а сам Алессандро презирал политику и всегда всеми средствами давал понять, что он считает себя исключительно телохранителем и слугой Жанны.
  
  Участники совещания сразу же решили, что первым по важности делом - даже более безотлагательным, чем подготовка горных крепостей к войне с Алезией - является создание и публикация манифеста, который опровергнет выдвинутые против Бьянки обвинения и оповестит всех подданных Жанны - и в Тельмаре, и в Алезии - что ее мать была отравлена Франциском.
  
  Требовалось объяснить, что фальшивая исповедь, якобы принесенная Гвидо Пеллерини, была частью заговора, с помощью которого Франциск решил захватить трон, и что сам Пеллерини тоже был убит ради того, чтобы приписать ему лживые признания и опорочить королеву. Дальше регента следовало обвинить в узурпации престола, нарушении вассальных клятв и государственной измене, а Жанну провозгласить законной королевой. Разногласий по поводу содержания манифеста ни у кого не было, сомнения возникли исключительно в вопросе о том, кто именно должен был написать - от лица Жанны - этот текст. Но Жанна удивила и Сезара, и его придворных, решительно заявив - "Я напишу сама".
  
  - После тех писем, которые вы писали мне из Ньевра, моя леди, я ничуть не сомневаюсь, что вы в состоянии составить такой манифест, - сказал Сезар. - Даже в том возрасте, когда дети обычно еще не способны внятно изложить какую-нибудь мысль, вы писали прекрасно. Иногда я даже думал - уж не пишет ли моя сестра за вас, надеясь меня впечатлить?.. А в последние годы переписка с вами стала для меня - надеюсь, Бьянка не обиделась бы на меня, если бы слышала меня сейчас, - даже более содержательной и интересной, чем переписка с вашей матерью. Но в данном случае речь все-таки не о личном письме, а об официальном документе, который все дипломаты перешлют своим дворам, и от которого будет зависеть, на чью сторону в этом конфликте станут князья церкви. Так что, полагаю, составление этого текста следует доверить опытным юристам.
  
  - Это верно, дядя, - скромно согласилась Жанна. Но Грейг видел, что лицо у нее побледнело, а пальцы сжимают край стола, и чувствовал, что Жанна не просто взволнована - она напряжена, как взведенная тетива. - Ваши юристы, несомненно, должны будут просмотреть готовый текст. Но суть не в этом. Может, мне и не хватает опыта в таких делах, но, насколько я знаю, подобные тексты начинают так - "Я, Жанна, милостью Создателя, дочь Бьянки и Людовика, королева Тельмара..." - что-то в этом роде, верно?..
  
  - Да, примерно так, - кивнул Сезар.
  
  - Вот именно поэтому я и считаю, что писать подобный текст следует мне. Это я, Жанна, хочу рассказать людям о том, что негодяй и узурпатор убил мою мать и только чудом не сумел схватить меня саму. Это я, Жанна, прошу их пожертвовать своим спокойствием и безопасностью и взяться за оружие - не только ради моих прав, но ради справедливости. Ради того, чтобы не оставлять свою судьбу в руках убийцы и лжеца. Моя... - Жанна сглотнула. - Моя мать, ваша сестра, всегда говорила, что каждый текст, хороший он или плохой, имеет свой, особый голос, свою интонацию, и слова человека так же узнаваемы, как его почерк. И если это на самом деле так, то текст, который кто-нибудь другой напишет от моего лица, будет звучать фальшиво. Люди сами не поймут, почему он не убеждает их или не трогает, но на самом-то деле они не поверят ему просто потому, что посторонний человек, мужчина и законник, не может стать мной и написать о том, что я пережила и чего я хочу, вместо меня. Я должна написать сама. Вы сами знаете, что моя мать на моем месте поступила бы так же.
  
  Сезар отвел глаза, и Грейгу показалось, что упоминание о Бьянке и явное горе Жанны причинили ему боль. Что ж, их потеря была еще чересчур свежа, а ведь у них не было даже времени, чтобы оплакивать свою утрату...
  
  - Да, я думаю, вы правы, моя леди. Ваша мать бы поступила так же, - согласился он, не поднимая глаз. - Пишите сами.
  
  Грейг, если бы ему пришлось писать подобный текст, наверняка промучился бы больше суток, но ему, в отличие от Жанны, не приходилось вести постоянной переписки с множеством самых разных людей, и год за годом приучаться красочно и точно описывать то, что происходит при дворе. Черновой текст был готов к вечеру, и вызванные Сезаром законники, уже собравшиеся во дворце, приступили к изучению наброска манифеста.
  
  Жанна, утомленная работой над письмом, осталась в своих покоях, и Ульрик сказал, что Грейгу тоже следует идти к себе. Его присутствие на заседании совета уже достаточно эпатировало двор. На совещании юристов ему точно делать нечего. Грейг едва не спросил, а что там собирается делать сам Ульрик, который в юриспруденции и дипломатии разбирался даже меньше Грейга - тот хотя бы успел кое-чего нахвататься по верхам во время своей службы Бьянке, а Ульрик был в этих вопросах круглым и законченным невежей. Но, хоть они вместе пережили несколько опасных приключений, и Ульрик иногда разговаривал с ним, как с кем-нибудь из своих товарищей из лагеря, Риу все-таки был его отцом и сюзереном, и Грейг счел за лучшее не фамильярничать, а просто пойти спать - тем более, что глаза у него действительно слипались, и, вздумай он в самом деле слушать болтовню юристов, которые станут обсуждать разные скучные и утомительные тонкости, он точно очень скоро стал бы клевать носом.
  
  Всю суть пропущенного им совета Грейг в конце концов извлек из разговора одного из тальмирийцев с Ульриком, услышанного им на следующий день.
  
  - ...все-таки это слишком резко, - говорил тот тальмириец, когда Грейг, разыскивавший регента, подошел ближе. - Людей может отпугнуть такая... м-мм... бескомпромиссность. Особенно, когда она исходит от столь юной девушки. Мне кажется, еще не поздно кое-что подправить.
  
  - Нет, - резко перебил Ульрик. - Герцог Сезар прав. Жанна - не маленькая девочка, которая просит о помощи. Она королева. Такой ее и должны видеть.
  
  Грейг, которого никто из спорщиков не видел - и чье мнение никто не спрашивал - кивнул, поддерживая Ульрика. Просто для самого себя.
  
  
  
  Той весной Грейг впервые поучаствовал в сражении, точнее - сразу в нескольких сражениях.
  
  Ульрик, похоже, посчитал, что Грейг стал достаточно взрослым, чтобы всюду следовать за ним, и теперь Грейг, наконец, стал его оруженосцем не формально, а на деле. Ульрик во главе отряда тальмирийцев защищал горные проходы через Аламат, и Грейг провел весну, а вслед за ней и лето, разъезжая вслед за Риу вдоль линии приграничных крепостей. Было несколько стычек с алезийцами, Грейг участвовал в схватках шесть или семь раз, но, поскольку на этот раз в этих боях участвовало множество людей, и вокруг всегда царил страшный хаос, Грейг не мог уверенно сказать, прикончил ли он еще кого-нибудь из своих противников, или же только ранил.
  
  Бывший регент объявил себя законным наследником короля Людовика, умершего бездетным, и короновался в Ньевре под именем Франциска Первого. Быть может, он надеялся, что, раз уж он упустил Жанну, и она смогла найти убежище в Тельмаре, то Тельмар теперь отложится от остальной Алезии, как было раньше, до свадьбы Людовика и Бьянки, а сам Франциск сможет, пожертвовав меньшим, сохранить все остальное и единолично править остальной страной. Но он ошибся. Жанна не намерена была уступать ему трон отца. В Тельмаре ждали полномасштабного вторжения, поскольку тальмирийцы отказались признавать права Франциска на престол Алезии, однако тогда, в то лето, узурпатор не смог начать настоящую войну против племянницы. Бросить все королевские войска против Тельмара оказалось невозможно - они были нужны узурпатору внутри страны.
  
  Манифест Жанны сыграл свою роль, и во многих провинциях Алезии в то лето было очень неспокойно.
  
  Грейг, наконец, понял, почему Ульрик не захотел отвезти Жанну в Фэрракс. Его мать, бабушка Грейга, сразу после их побега присягнула регенту, боясь лишиться всех своих владений за "измену" сына. В замке Риу разместили королевский гарнизон. Но, несмотря на присутствие солдат, весь Фэрракс полыхал, как головня. Сторонники Жанны ушли в леса и постоянно нападали на солдат Франциска на дорогах, перехватывали их обозы с продовольствием и легко уходили от карательных отрядов, потому что знали эту местность куда лучше, чем солдаты из столицы. В окрестностях замка Риу предводителем повстанцев стал человек, про которого говорили, что он получает указания непосредственно от лорда Риу из Тельмара, и имя Черного Сайма теперь стало куда более известно, чем даже в те времена, когда он был оруженосцем лорда Грегора.
  
  - О матери с сестрой не беспокойся, - сказал Грейгу Ульрик, когда сообщал ему эти новости. - Хелен и Лорел в безопасности, Саймон об этом позаботился. Но писать им нельзя - это может привлечь ненужное внимание. А вот с Саймом связь есть. Хочешь передать весточку отцу?.. Я думаю, он будет рад.
  
  Грейг тогда смог только кивнуть, поскольку горло сжало странным спазмом. Ночью, у костра, он сочинял послание для Саймона, пока не прогорели все двора, и на листке бумаги, разложенном Грейгом на своей походной сумке, не стало нельзя разобрать нацарапанных им слов. При мысли, что отец оставил маму с Лорел и отправился сражаться с узурпатором, Грейг чувствовал глубокое волнение. Он понимал, что Сайм, который считал войну мерзким делом и хотел никогда в жизни больше не брать в руки оружия, сражался не только за Жанну и за сира Ульрика, но и - в гораздо большей мере - за него. За то, чтобы войска Франциска, захватив Тельмар, не вздернули бы Грейга, как изменника.
  
  Грейг ломал голову, как дать отцу понять, что он знает, что Сайм никогда бы не оставил Лорел с мамой ни в каком "надежном месте", если бы не хотел защитить его и не считал, что Грейг сейчас находится в бОльшей опасности, чем его дочь или жена. Как написать, что со дня их первой встречи Сайм был для него самым надежным человеком среди всех, кого он знал? Жанна, вне всякого сомнения, легко справилась бы с такой задачей. Выразить любые чувства или мысли на письме для нее было не сложнее, чем сказать о чем-то вслух. Но Грейг, берясь за грифельную доску или за перо, всегда испытывал странную скованность. Слова, которые в итоге все-таки ложились на бумагу, казались ему одеревеневшими, как труп - бледная тень того, что он действительно хотел сказать.
  
  Наутро Грейг все же сумел, хоть и коряво, выразить в своей записке Сайму то, что успел перечувствовать и передумать накануне ночью у костра. Он очень надеялся, что Ульрику достанет скромности и выдержки на то, чтобы не прочитать, что именно Грейг пишет своему второму - а точнее, первому - отцу. Риу вроде не ревновал его к Черному Сайму, и даже как ни в чем ни бывало назвал того отцом Грейга, предлагая своему оруженосцу написать это письмо. Но с Ульриком никогда нельзя было быть вполне уверенным насчет того, что его задевает, а что нет.
  
  
  
  К началу ноября все горные проходы завалило снегом, так что о солдатах узурпатора можно было больше не беспокоиться - во всяком случае, до наступления весны. Вернувшись в Рессос вместе с Ульриком, Грейг поразился произошедшим переменам. Он знал, что вытянулся за последние несколько месяцев, поскольку теперь ему уже не надо было всякий раз задирать голову, чтобы разговаривать с Риу. Но реальные масштабы этой перемены стали очевидны только в тот момент, когда он в первый раз за эти месяцы увидел Жанну - внезапно и обескураживающе миниатюрную в своем туго зашнурованном корсете. Встань королева с полукруглого резного кресла, на котором Жанна сидела при появлении Ульрика с Грейгом, ее макушка с уложенной короной и перевитой золотыми нитями косой теперь бы оказалась где-то на уровне его ключицы. И вся она казалась странно хрупкой - плечи у нее теперь были почти в два раза уже, чем у Грейга, и ему подумалось, что постоянно сравнивать себя только с рослым и сильным Ульриком было большой ошибкой - стоило хотя бы иногда смотреть и на других людей.
  
  Увидев Жанну, почти в точности такую же, как год назад, Грейг вообще почувствовал себя каким-то одичавшим - с обветренной, огрубевшей кожей, покрытой крестьянским загаром, с несуразно крупными руками и ногами, с хриплым, непривычным голосом, который иногда проседал до глубоких нот, а иногда сипел, как будто Грейгу не хватало воздуха. Грейг испугался, что Жанна будет над ним смеяться - и, действительно, при виде Грейга брови Жанны поползли на лоб.
  
  Грейгу страшно было подумать о грядущем откровенном разговоре с Жанной, но он понимал, что этого не избежать. Тайная дружба, которую они начали при дворе Бьянки в Ньевре, продолжилась в Рессосе, и даже то, что Жанну теперь полагалось называть "Ее величество", не слишком сильно отразилось на манере их общения. Разве что изворачиваться и хитрить им теперь приходилось даже больше, чем в то время, когда за принцессой Жанной надзирала дюжина придворных дам.
  
  Следуя примеру своей матери, Жанна усвоила привычку часто выезжать из города верхом, все время приглашая на эти прогулки разных спутников, чтобы никто из приближенных к ней людей не чувствовал себя обиженным. Иногда она чинно прогуливалась в обществе герцога Сезара или кого-нибудь из знатных тальмирийцев, иногда лихо скакала вместе с Ульриком, а иногда звала с собой кого-то из своих кузенов, младших детей герцога Сезара. Для таких прогулок Грейг выглядел более приличным спутником, чем взрослый рыцарь вроде Ульрика или мужчина вроде Алессандро Моллы, который бы слишком сильно выбивался из все остальной компании. И вот тут-то, когда девятилетний Себастьян, раздувшись от сознания собственной важности, подсаживал на лошадь свою двенадцатилетнюю сестру Катрин, Ее величеству было очень удобно перекинуться с Грейгом несколькими словами. Да и во время прогулки можно было без труда вовлечь детей Сезара в какое-нибудь глупое состязание вроде скачек на скорость или даже игры в прятки, и воспользоваться всей этой неразберихой, чтобы улучить минутку и свободно побеседовать без посторонних глаз.
  
  Во время одной из таких прогулок Грейг, наконец, получил возможность задать Жанне тот вопрос, который не давал ему покоя после возвращения из лагеря.
  
  -...Я что, действительно так жутко выгляжу? - спросил он у нее. - С тех пор, как я вернулся, ты все время смотришь на меня так, как будто бы у меня вырос лишний нос.
  
  - Нос?.. - Жанна покосилась на него. - О Боже, Грейг... Почему сразу нос?
  
  - А что со мной не так? - с досадой спросил Грейг. - Я знаю, я стал выше - ну так ты и раньше могла бы предположить, что, раз я так похож на сира Ульрика, то со временем стану таким же высоким, как и он. Значит, дело не в этом.
  
  Жанна, ничего не отвечая, взмахнула хлыстом над крупом у своей кобылы, и та рванула вперед, оставив Грейга недоумевать и злиться позади. На Жанну временами находило настроение повредничать и подразнить его, но он не помнил, чтобы она раньше просто игнорировала бы его или отказывалась разговаривать.
  
  Может быть, она хочет показать ему, что она - королева, и что его фамильярность и неделикатные манеры начали ее стеснять? Да нет, не может быть! Жанна не относилась к числу тех людей, которые страдают, не имея твердости сказать о том, что им что-то не нравится. Если бы она в самом деле думала, что Грейгу следует оставить детскую прямолинейность в прошлом и не забываться - то она бы так ему и заявила. И, при всей обиде, которую он бы ощутил в этот момент, Грейг бы сумел ее понять. В то время, как сейчас он вообще ее не понимал.
  
  Жанна, которая все время подгоняла свою лошадь, как будто хотела обогнать своих попутчиков и заставить их погоняться за собой, внезапно глухо вскрикнула, и Грейг увидел, что ее кобыла, свернув с той тропинки, по которой они чаще всего объезжали городские стены, дикими скачками помчалась через поле напрямик. Себастьян и его сестра закричали от страха, осознав, что лошадь королевы понесла. Грейг крикнул им, чтобы они не съезжали с дороги, подобрал поводья и помчался следом за Жанной. Пара тальмирийских солдат, которые всегда следовали за ними на некотором отдалении, направила своих коней следом за ним, еще несколько остались с Катрин и Себастьяном.
  
  Конь, которого Грейгу подарил Ульрик, был гораздо лучше лошадей сопровождавших их солдат, и, как бы быстро ни скакала обезумевшая лошадь Жанны, Грейг очень надеялся, что он нагонит ее раньше, чем с Ее величеством случится какое-то несчастье. Правда, Жанна была замечательной наездницей, и лошадей она любила так же сильно, как и ее мать. Трудно было представить, что должно было случиться, чтобы кобыла Ее величества внезапно так взбесилась, чтобы совершенно перестать слушаться всадницу... и почему Жанна, умевшая находить подход даже к самым капризным и зловредным лошадям, до сих пор не сумела ее успокоить...
  
  Доскакав до опушки окружающего Рессос леса, лошадь Жанны махом перескочила через ручей, и Грейг увидел, как королева, не удержавшись на спине у лошади, падает вниз, прямо в овраг. Закричав от ужаса, Грейг подхлестнул коня, в мгновение ока долетел до леса, спешился и, не пытаясь отыскать места для спуска, съехал по глинистому откосу вниз - к упавшей Жанне.
  
  Королева была вымокшей и грязной, как обычная девчонка из деревни. Темный бархатный костюм пажа, который Жанна всегда надевала для езды верхом, был весь измазан глиной, берет со сломанным пером валялся посреди ручья. Ее величество опиралась спиной на край оврага, поджав ноги под себя и не делая никаких попыток встать, как будто бы ей было слишком больно, чтобы двигаться.
  
  - Вы целы?.. - испуганно спросил Грейг, падая на колени рядом с Жанной. Она посмотрела на него, и Грейг увидел, как на забрызганной грязью щеке внезапно проступила ямочка. Он еще пытался понять, что ее так развеселило, когда Жанна неожиданно и сильно обхватила его рукой за шею, притянув к себе, и он почувствовал, как ее губы - все еще холодные и влажные после падения в ручей - прижались к его рту. Но прежде, чем Грейг успел осознать, что он целуется - впервые в жизни, и вдобавок с королевой - губы Жанны уже оторвались от его губ, скользнули по щеке и на мгновение прижались к его уху.
  
  - У тебя нет второго носа, Грейг, - шепнула Жанна так серьезно, как будто он действительно нуждался в этом заверении. А потом, слегка отодвинувшись, сказала - Поднимай меня. Все должны думать, что ты здесь, чтобы помочь...
  
  
  
  Грейг не мог отделаться от мысли, что все каким-то образом узнают, что Ее величество подстроила свое падение нарочно, но никто, по-видимому, не о чем не догадался.
  
  Грейгу до сих пор казалось, что все те места, к которым прикасались губы Жанны, хранят след ее прикосновения, и, оставаясь в одиночестве, он то и дело прикасался то к своим губам, то к скуле, то к мочке правого уха, как будто хотел убедиться в том, что это - просто обман чувств, и что в реальности никаких видимых следов от поцелуев Жанны не осталось. Грейг гадал, захочет ли Жанна поцеловать его еще раз, если они с ней снова окажутся наедине, и его лихорадило от таких мыслей. Но в реальности, конечно, было очень мало шансов, что они опять смогут увидеться без посторонних глаз. Они и при свидетелях-то виделись не слишком часто, и почти всегда, когда Грейг видел Жанну, она разговаривала с кем-нибудь другим, а все, что доставалось Грейгу - это только мимолетный взгляд, значение которого трудно было понять. Воспитанная при дворе, Жанне прекрасно умела владеть своим лицом, и догадаться, о чем она думает, было не так-то просто. Мечтала она о новой встрече или же, наоборот, жалела о своей неосторожности - ответить на такой вопрос не смог бы даже куда более опытный в таких делах человек, чем Грейг.
  
  Спустя неделю после эпизода на прогулке Грейг проводил утро на вершине башни, где располагалась личная библиотека герцога Сезара. По меркам такого провинциального и старомодного строения, как королевский замок в Рессосе, который был именно замком, с узкими бойницами и толстой, грубой кладкой стен, а не полным роскошных фресок и скульптур дворцом, как в Ньевре, местная библиотека выглядела впечатляюще - все три внутренних этажа восьмиугольной башни были заставлены высокими полками и стеллажами с книгами, и для того, чтобы добраться до самых высоких полок, требовалось встать на деревянную скамеечку.
  
  Герцог Сезар, как и его сестра, очень трепетно относился к книгам, и поэтому платил втридорога за то, чтобы достать самые свежие или редкие рукописи. Глядя на эту библиотеку и на то, как Себастьян с Катриной вечно роются в пыльных томах и старых картах, Грейг без труда представлял, как в этих книгах когда-то копалась Бьянка. Наверное, мать Жанны, как и двенадцатилетняя Катрин, тоже была способна усесться с какой-то книгой на приступку, с помощью которой полагалось снимать книги с верхних полок, а потом так зачитаться, чтобы совершенно позабыть о времени. И рядом с ней в то время, вероятно, был кто-нибудь из ее кузенов - но только, конечно, не Сезар, который в это время был уже взрослым мужчиной, и который, хотя он и получил прекрасное образование, в двадцать два года наверняка больше интересовался дипломатией, охотой и войной, чем книгами.
  
  Большая часть пажей, оруженосцев и прислуги в замке не имели права заходить в герцогскую библиотеку, но для сына Риу, чьим образованием когда-то интересовалась сама королева Бьянка, согласились сделать исключение. Формально Грейг мог посещать библиотеку для того, чтобы, если его сюзерену понадобятся какие-нибудь карты, хартии законов или же трактаты по геральдике, Грейг мог найти и принести ему необходимый том. Но в реальности никто не пытался проверять, чем он тут занимается, и Грейг иногда проводил в башне по несколько часов, пристроившись в оконной нише с какой-нибудь книгой.
  
  В этот раз он взял книгу, автор которой рассказывал о своем путешествии на Острова. Грейг уже собирался унести свою добычу из узкого, неудобного простенка к полюбившейся ему оконной нише, где зимой, конечно, было холодно, но зато было больше света и удобнее было читать - но на глаза ему попался странный том, похожий даже не на книгу, а на толстый кожаный бювар, заполненный склеенными в тетради желтоватыми листами.
  
  Грейг поставил книгу, которую он держал в руках, назад на полку, вытащил бювар и осторожно раскрыл его. Тонкие, сделанные из какой-то необыкновенно хрупкой и даже слегка прозрачной на просвет бумаги, покрывали мелкие, как муравьиные следы, коричневые строчки, но, помимо текста, на этих листах было и множество рисунков - не гравюр, а именно рисунков, сделанных пером. Катапульты, вставшие на дыбы лошади, планы каких-то укреплений... Грейг рассчитывал, что, открыв кожаный бювар, прочтет название, но, видимо, одна, а может быть, и несколько первых "тетрадей" было вынуто, поскольку текст на первой же странице начинался с середины.
  
  Грейг так увлекся, разглядывая странную рукопись, что даже не заметил, как кто-то протиснулся в простенок между стеллажей и подошел к нему.
  
  - Что тут у тебя?.. - спросил знакомый голос, и Грейг, думавший, что он наверняка ослышался, повернул голову - и обнаружил Жанну, которая с любопытством смотрела на бювар, который он держал в руках. Сердце у Грейга гулко екнуло - но Жанна, судя по всему, не находила в этой ситуации ничего необычного, и Грейг заставил себя успокоиться. В конце концов, в Ньевре они не раз вместе рассматривали книги, а порой даже читали одну книгу на двоих, склонившись над одной страницей и едва не сталкиваясь лбами. И если даже при виде Жанны ему показалось, что вся кровь у него сейчас закипит, а сердце просто сварится в груди - это еще не повод не ответить на простой вопрос.
  
  - Не знаю... Тут недостает первых листов. Может быть, ты мне скажешь, что это за книга? - притворяясь беззаботным, спросил Грейг - и развернулся так, чтобы ей было лучше видно листы у него в руках.
  
  Жанна взглянула на рисунок человека с львиной головой - и голос у нее внезапно дрогнул.
  
  - Знаешь... мне кажется, это Готфрид Даррэ. Ну точно! Это его "Хроники Священных войн"!.. - Глаза у Жанны вспыхнули жадным огнем. - Где ты ее нашел? Я вообще не знала, что у дяди есть такая рукопись! Дай посмотреть.
  
  - Что значит "посмотреть"?.. - предусмотрительно уточнил Грейг, делая шаг назад и прижав том к груди. Теперь, когда он осознал, что он случайно нашел что-то очень редкое и ценное, разбуженное Жанной любопытство перевесило даже волнение от ее близости. - Ты же не собираешься ее забрать?
  
  - Хорошая идея! - согласилась Жанна, как будто такая мысль только сейчас пришла ей в голову. - Да, думаю, я ее заберу. Мне как раз совершенно нечего читать.
  
  - А я, значит, должен тебе ее отдать? С чего бы вдруг? - с сарказмом спросил Грейг.
  
  - Сразу по двум причинам, - не смутилась Жанна. - Во-первых, я дама. Во-вторых, я - твоя королева, так что ты должен мне подчиняться.
  
  Аргументы были вескими, но Грейг быстро нашелся :
  
  - Не могу. Эту книгу спрашивал сир Ульрик, а ему я тоже должен подчиняться. И к тому же - он приказал первым...
  
  Жанна на секунду растерялась, но потом со смехом ухватилась за бювар, который Грейг все еще прижимал к груди.
  
  - Да ты только что это выдумал!.. До моего прихода ты даже не знал, что ты нашел. Ну и потом - когда ты вообще в последний раз видел мессира Риу с книгой?..
  
  - Если он мало читает, то это только потому, что он слишком занят на службе Вашему величеству, - вступился за своего сюзерена Грейг.
  
  - Вот именно! Так что Даррэ ему совсем не нужен, а ты просто врешь. Отдай! - Жанна придвинулась к нему почти вплотную, пытаясь силой разогнуть пальцы Грейга, но руки у него теперь были значительно сильнее, чем у нее, так что получалось у Ее величества из рук вон плохо. Они, смеясь, толкались среди узких полок, когда свет, падавший из проема между стеллажей, внезапно заслонила чья-то тень.
  
  Грейг поднял голову, увидел своего отца и Алессандро Молла, и почувствовал, что его сердце рухнуло куда-то вниз, на уровень окружавшего башню крепостного рва.
  
  "Попались!.." - промелькнуло в голове.
  
  - Я же сказал, что они оба здесь, - заметил Молла, небрежно опирающийся плечом на полку. Стоявший с ним рядом Ульрик смотрел на своего сына так, как будто он застал их с Жанной не в библиотеке, а на сеновале. Впрочем, когда Грейг попробовал представить, как они сейчас смотрятся со стороны - буквально вцепившиеся друг в друга, раскрасневшиеся и с растрепанными волосами - он признал, что выглядит это, как минимум, двусмысленно.
  
  - Выйди оттуда, - резко сказал Ульрик Грейгу, явно подразумевая узкий промежуток между полками.
  
  Грейг уже собирался выполнить приказ, но Жанна удержала его за рукав, и, подняв взгляд на Алессандро с Ульриком, звенящим голосом сказала :
  
  - Я вам не мешаю, господа?.. У меня сложилось впечатление, что вы меня не заметили.
  
  Сир Ульрик осознал, что допустил промашку, и почтительно наклонил голову.
  
  - Ваше величество... Простите, я был слишком сильно удивлен, чтобы приветствовать вас, как положено. Если позволите, я заберу своего сына. Мне необходимо с ним поговорить.
  
  - А мне необходимо поговорить с вами - и как раз о вашем сыне, - заявила Жанна. И, прежде чем Ульрик смог прийти в себя, она сказала - Думаю, что вы хотите отослать его из Рессоса. Не знаю точно, как вы собирались объяснить его отъезд - но это и не важно. Грейг был моим другом еще с тех времен, когда он служил моей матери, и я решила, что мне стоит прямо сказать вам, что я желаю видеть его при дворе, и я настаиваю, чтобы он остался здесь.
  
  Ульрик растерянно нахмурился.
  
  - Миледи...
  
  - "Ваше величество", - с нажимом повторила Жанна.
  
  Повисла томительная пауза. Ульрик и Жанна мерили друг друга взглядами. Грейг готов был покляться, что Ульрик хотел сказать - "Миледи, это невозможно". Но королям не говорят, что выполнить какую-то их просьбу "невозможно", потому что просьба короля - это уже приказ.
  
  В принципе, Ульрик мог бы изложить свои мотивы герцогу Сезару, и наверняка бы получил от герцога "добро" на то, чтобы - в этом конкретном случае - не следовать распоряжениям Ее величества. Но Ульрик достаточно хорошо знал Жанну, чтобы понимать, что, если он сейчас сделает вид, что это - просто детские капризы, и отошлет Грейга из Рессоса вопреки ее воле, то Жанна никогда этого не простит и никогда больше не будет ему доверять. А Жанна не всегда будет пятнадцатилетней девочкой, зависящей от воли остальной семьи. Конечно, она бы не стала мстить за старую обиду человеку, который сражался за нее и спас ей жизнь. Но на то, чтобы быть для Жанны самым близким и самым доверенным лицом, каким он был для короля Людовика и ее матери, Ульрик мог не рассчитывать.
  
  Грейгу сделалось жутко от того, что Ульрик оказался приперт к стенке, и произошло это из-за него. Но вместе с тем он ощутил гордость за Жанну. Когда-то, несколько лет назад, ей было наплевать, что Грейг подумает о ее "неприличной" откровенности. А сейчас ей было плевать, что подумают о ее настойчивости Ульрик с Алессандро.
  
  Молла с Риу, разумеется, не станут болтать о том, что видели, направо и налево - их цель, напротив, состояла в том, чтобы уберечь ее репутацию от сплетен. Но ведь про себя они наверняка решат, что они были правы в своих подозрениях, и что Ее величество неравнодушна к Грейгу. Так что они станут обсуждать это между собой, а может быть, даже сочтут необходимым предупредить герцога Сезара и его жену... которые, конечно же, будут жутко расстроены и просто ошарашены из-за того, что их племянница, пренебрегая своим королевским долгом и своим женским достоинством, тайно встречается с мальчишкой вроде Грейга. Так что кто-то другой на месте Жанны попытался бы сделать вид, что Грейг для нее ничего не значит.
  
  Но только не Жанна! Жанна подняла перчатку и дала понять, что она готова бороться за них обоих - за себя и Грейга, который бороться, в его положении, не мог никак.
  
  И, встретив прямой и яростный взгляд Жанны, Ульрик отступил.
  
  - Ваше величество, если вы этого хотите - то мой сын, конечно же, останется. Но вы же понимаете, что тайно встречаться с Грейгом так, как вы сегодня - это совершенно недопустимо. Это нужно прекратить.
  
  Грейг открыл рот, чтобы сказать, что они с Жанной вовсе не встречались тайно, а столкнулись здесь, в библиотеке, по чистой случайности - что, между прочим, было сущей правдой, - но Жанна, в отличие от Грейга, не собиралась оправдываться или защищаться. Она развивала наступление, как полководец, уже смявший первые ряды противника и не намеренный ослаблять натиск до тех пор, пока враги не обратятся в бегство.
  
  - Вы правы, сир, - ответила она. - Мне тоже часто приходило в голову, что разговаривать с Грейгом тайком, урывками, как будто бы мы делаем что-то дурное - большая ошибка. Будет куда лучше, если я стану видеться с вашим сыном так же открыто и свободно, как в то время, когда он служил пажом у моей матери. В то время мы с ним часто находились в одной комнате, вместе читали, танцевали или ездили верхом, и никто не считал это предосудительным. И если нас привыкнут видеть рядом, никому не придет в голову, будто мы прячемся от посторонних глаз и что-нибудь скрываем. Тем более, что скрывать нам нечего... Ни я, ни Грейг не сделали ничего дурного, и вы очень меня обяжете, если не станете ругать Грейга за то, что мы случайно встретились в библиотеке и поспорили из-за книги. Я не знаю, что подумали вы с Моллой, но на деле - вот!.. - Жанна вырвала из рук Грейга объемистый труд Готфрида и протянула кожаный бювар Ульрику с Алессандро. - Эту рукопись нашел Грейг... Но часть страниц отсутствует, и он даже не понял, что это за книга. В Ньевре есть только отрывки из нее, и я всегда хотела прочесть ее целиком. Она ужасно редкая. Это "Хроники Священных войн" Даррэ. Я думаю, что на материке вообще больше нет подобных книг. Готфрид ведь умер на Архипелаге, и все списки его "Хроник", скорее всего, остались у храмовников. Мы с Грейгом спорили о том, кто будет читать ее первым...
  
  Трудно было сказать, поверил ли сир Ульрик в эти объяснения, но после того, как им все-таки удалось увести Грейга из библиотеки, они с Моллой заперлись с ним в комнатах у Риу и устроили Грейгу допрос с пристрастием. Грейг рассудил, что безопаснее всего изобразить полную искренность и признать то, что и без этого уже признала Жанна, и поэтому подробно рассказал им о всех своих встречах и беседах с королевой, умолчав только о поцелуе. Выглядело это все достаточно невинно, и в конце концов, заставив его по три раза повторять одно и то же, чтобы убедиться в том, что он не сочиняет на ходу, Ульрик и Алессандро заметно успокоились. Настолько, что даже перестали разговаривать с Грейгом тоном дознавателей, готовых при малейшем подозрении на ложь вздернуть его на дыбу, и стали вести себя почти как раньше. Но Грейг все равно чувствовал себя так, как будто бы они считают его в чем-то виноватым.
  
  Жанна же, наоборот, явно решила, что терять им уже нечего. Она сдержала свое слово, то есть перестала прятаться, и совершенно откровенно выражала свою дружбу к Грейгу : вызывала его к себе в свободные часы, свободно разговаривала с ним - хоть и в присутствии своих придворных, - и демонстративно скакала бок о бок с ним на верховых прогулках. Грейгу казалось, что он вот-вот оплавится от напряженных, негодующих и любопытных взглядов тальмирийской знати, но Жанна вела себя так, как будто бы не происходит ничего особенного, так что вслух заговорить об этой ситуации было довольно затруднительно.
  
  Все знали, что мать Жанны, королева Бьянка, на протяжении всей своей жизни поддерживала дружбу с множеством людей, не только женщин, но и холостых мужчин, многие из которых не являлись ее родственниками, а многие и вовсе были низкого происхождения. Ее величество свободно принимала у себя поэтов, богословов, инженеров и алхимиков, и король никогда не возражал против того, что Бьянка удостаивает их своего покровительства и дружбы. Правда, от Грейга друзей королевы Бьянки отличало то, что все они были известными людьми, если и не за счет происхождения, то за счет своих знаний или же талантов. Но, с другой стороны, Грейг все-таки помогал Жанне добраться до Тельмара и даже сражался за нее, несмотря на свой юный возраст, а потом вместе с наследницей проделал смертельно опасный путь через горную цепь, так что никто не мог открыто возмутиться тем, что Жанна выделяет его среди остальных придворных.
  
  
  
  Доглядчики из Ньевра сообщали, что Франциск готовится к войне. Сухопутная торговля прекратилась еще прошлым летом, а к весне флот алезийцев начал устанавливать блокаду с моря, и вдобавок - заниматься обычным пиратством. Люди узурпатора нападали на любые тальмирийские суда, убивали команду, забирали груз, а сами корабли или топили, или, если те не слишком сильно пострадали во время сражения, забирали с собой.
  
  Солдаты узурпатора высаживаясь на тальмирийском побережье там, где не было достаточно мощных охранных крепостей, но не затем, чтобы двинуться вглубь страны - на это у них не хватало сил - а для того, чтобы совершать разбойные набеги на прибрежные селения и города. Схваток с солдатами Тельмара они явно избегали и заботились прежде всего о том, чтобы нанести как можно больше ущерба. Все, что нельзя было увезти с собой, они уничтожали или жгли, а тальмирийцев - убивали с таким хладнокровием, как будто бы речь шла не о вчерашних соотечественниках, а о бескарцах или иноверцах с Островов. Даже те из прибрежных областей, которые не подвергались нападениям, все равно пострадали от этих набегов, потому что жители, боясь за свою жизнь, снимались с места и пытались найти убежище внутри страны.
  
  В Рессос и другие города стекались толпы беженцев, и городские власти плохо представляли, как им сохранить порядок и особенно - как прокормить эту толпу людей следующей зимой. Все больше знатных тальмирийцев требовали отплатить Алезии той же монетой - то есть начать топить любые алезийские суда, не только королевские, но и торговые, а заодно воспользоваться тем, что крепости в горах давали тальмирийцам удобный плацдарм для нападения, и разорить соседние с горами области Алезии. Но Жанна и Сезар прекрасно понимали, что именно этого Франциск и добивается.
  
  Ему было необходимо, чтобы в Алезии Жанну начали воспринимать, как предводительницу вражеской армии, чьи солдаты убивают алезийцев, а не как дочь Людовика и Бьянки - это помогло бы ему подавить мятежи внутри страны. Поэтому идти на поводу у тех, кто требовал немедленного и жестокого возмездия, было нельзя. Пока Ульрик во главе тальмирийских войск пытался защитить от новых нападений города на побережье, а Грейг повсюду следовал за ним, Жанна издала новый манифест, в котором говорила о том, что узурпатор, начавший братоубийственную войну с Тельмаром, намеренно побуждает собственных военачальников к бессмысленной жестокости, резне и мародерству, чтобы вынудить ее в ответ лить кровь собственных подданных.
  
  Одновременно Жанна напрямую обратилась к церкви, говоря о том, что хранители Негасимого Огня должны вмешаться и помешать узурпатору вести войну против своих единоверцев. Она заявляла, что нейтралитет, который князья церкви заняли в вопросе о конфликте между ней и узурпатором, ведет к кровопролитию и попранию божеских и человеческих законов, и что она хочет получить определенный и внятный ответ по поводу того, что церковь думает по поводу фальшивой исповеди Гвидо Пеллерини, а также требует обнародования всех материалов этого дела, с тем, чтобы с ними мог ознакомиться любой желающий. Жанна также предлагала церкви своей властью потребовать перемирия - точнее, прекращения военных действий, которые Франциск вел против Тельмара, - и вызывалась лично, в сопровождении своих сановников и рыцарей, явиться в Келермес для открытого разбирательства этого дела. Жанна требовала пригласить туда же всех свидетелей, которые были знакомы с королевой Бьянкой и в течение последних лет публично выступали в ее защиту, и предоставить им охранный лист и гарантию безопасности от лица Церкви, а также вывести на этот открытый суд того монаха, который первым выступил с обвинениями против ее матери.
  
  Грейг полагал, что, если бы церковники или Франциск честно старались бы изобразить, что они верят в свои обвинения, то им было бы очень трудно объяснить, почему они не согласны с таким предложением. Но за последние несколько лет он успел осознать, что людям вроде узурпатора не нужно в чем-то убеждать того, кто мыслит здраво и способен задавать им неудобные вопросы. Таких людей просто было слишком мало для того, чтобы они могли на что-то повлиять.
  
  Многие из друзей покойной Бьянки, вынужденные бежать в Тельмар или даже на Острова, писали письма и памфлеты, в которых изобличали действия Франциска, но большинству людей, сражавшихся на любой из сторон, было плевать на эти рассуждения и аргументы. Они верили, что служат истине, но представления об "истине" у них были свои, обескураживающе нелепые и вместе с тем простые.
  
  Для одних "истина" заключалась в том, что при "доброй королеве Бьянке" открывали школы и больницы, и что она много делала для бедных, а король, ее супруг, был милостив и набожен - поэтому слухи о королеве, несомненно, были ложью, и поэтому нужно было теперь сражаться за "добрую королеву Жанну", которая будет править так же милосердно, как ее отец и мать. Для других правда заключалась в том, что королева Бьянка вообще во всем вела себя не так, как подобает женщине, что она выставляла напоказ свои познания и унижала своего супруга тем, что позволяла себе свободно общаться с другими мужчинами, а следовательно, все слухи о ее распутстве были правдой, и Жанна была вовсе не королевой, а всего лишь незаконной дочерью развратной и высокомерной тальмирийки.
  
  Так что Грейг уже успел понять, что "разум" или "справедливость" не выигрывают войны. Если они победят, то только потому, что сумеют отстоять свою правду силой. Грейг теперь сражался куда яростнее, чем в прошлом году - да что там, яростнее, чем он вообще способен был себе представить. Как будто то горькое недоумение, которое он ощутил, поняв, что большинство их с Ульриком соратников, на самом деле, очень мало отличается от их противников, и что он просто-напросто сражается вместе с толпой наивных дураков против толпы точно таких же дураков, - переродилось в страшный, безысходный гнев.
  
  "Красавчик Риу" - так пренебрежительно назвали Грейга новые солдаты Ульрика. Но неделю спустя, после первой же стычки с алезийцами, он уже стал "Молодым Риу", а к концу первого месяца его стали ласково звать "Маленький лев". По правде говоря, вытянувшийся и раздавшийся в плечах Грейг определенно не был маленьким, но он не обижался, потому что он, действительно, был лет на пять моложе самых молодых солдат в отряде, а многим другим он вообще годился в сыновья. У него даже борода с усами пока не росла, и подбородок оставался гладким, как у девушки. Грейга это обстоятельство сильно беспокоило, но Ульрик заявил, что сам он тоже начал бриться только к двадцати, и что на месте Грейга он бы не устраивал из этого трагедию, а пользовался тем эффектом, который на девушек оказывает сочетание почти-мужской-фигуры и по-детски гладких щек.
  
  "Никогда женщины не считали меня таким неотразимым и не готовы были улечься со мной в койку так охотно, как в мои шестнадцать лет. А я, дурак, переживал из-за усов, - сказал его отец. - Так что не повторяй моих ошибок и лови момент. Честное слово, я почти тебе завидую..." И Ульрик насмешливо толкнул Грейга кулаком в плечо.
  
  При других обстоятельствах Грейг бы, наверное, почувствовал себя смущенным - как и всякий раз, когда Ульрик начинал говорить о женщинах в его присутствии. Но в этот раз все мысли Грейга были заняты другим.
  
  "Ты, видно думаешь, что, если я начну гоняться за девчонками, то забуду о Жанне!.. Вот еще!" - подумал он.
  
  Хотя, конечно, в чем-то его сюзерен был прав. Грейг уже понял, что и девушки, и даже женщины постарше вовсе не считают его неуклюжим долговязым увальнем, каким он чувствовал себя год назад. Наоборот, они смотрели на бастарда Риу с явным интересом, и ощущать этот интерес было приятно и волнующе - но большей частью потому, что это подтверждало, что Жанна ценит его не только как старого друга.
  
  Прекращение судоходства означало прекращение набегов и пиратства, и Грейг возвращался в Рессос, охваченный нетерпением и какими-то смутными, но щемяще приятными надеждами. Умом он понимал, что их отношения с Жанной вряд ли выйдут за те рамки, которые были обозначены в прошлом году. Желать чего-то большего было безумием, но Грейгу все равно казалось, что, стоит им с Жанной снова оказаться рядом, и случится какое-то чудо, которое сделает невозможное возможным. Ульрик снова был ранен, но на этот раз - не слишком сильно. Меч одного из противников в последней схватке рассек ему ногу над коленом, но рана заживала хорошо, и Ульрик, несмотря на боль, вернулся в столицу верхом, отказавшись от носилок. Сам он утверждал, что от холодной и сырой погоды мышцы вокруг раны болят куда больше, чем она сама.
  
  На праздничном ужине, устроенном в честь возвращения мессира Риу и других военачальников, вернувшихся с побережья вместе с ними, Жанна подняла бокал за "доблестного сира Ульрика", а когда тот с трудом поднялся, чтобы поблагодарить за эту честь, Ее величество, не давая ему опомниться, сказала :
  
  - Я слышала, что и ваш сын, Грейг Риу, тоже бился доблестно и отличился в многих схватках.
  
  Сердце Грейга подскочило, когда Жанна упомянула его имя. Его собственное место находилось очень далеко от кресла Ульрика, и все же он увидел, что рука, которой Риу опирался на праздничный стол, заметно напряглась.
  
  - Благодарю вас, моя королева. Да, мой сын не трус. Но он сделал ничуть не больше, чем другие.
  
  Жанна, без сомнения, увидела, что Ульрик не в восторге от того, что она восхваляет Грейга, но она сделала вид, что не догадывается, о чем думает Риу, и ответила обворожительной улыбкой.
  
  - Мы все ценим вашу скромность, сир, и все-таки, насколько мне известно, в вашем собственном отряде Грегора ценили больше, чем других.
  
  - Это неудивительно, Ваше величество, - сухо ответил Ульрик. - Солдаты любят покровительствовать новичкам, особенно - мальчишкам вроде Грейга. А если новичок еще и сын их командира, то неудивительно, если солдаты к нему несколько... пристрастны.
  
  - Я понимаю, - согласилась Жанна. - Несомненно, среди тальмирийцев много храбрецов, и многие из ваших воинов достойны моей благодарности не меньше, чем ваш сын. Но все-таки не будем забывать о том, что это - далеко не первая услуга, которую Грейг Риу оказал короне. И, если даже ваш сын не заслужил награды тем, что сделал этим летом, его давно следует вознаградить за то, что он сделал до этого, когда вы с ним спасли меня из Ньевра и помогли мне пересечь горы, хотя все считали это невозможным. И поэтому, сир Ульрик, я прошу вас сделать его рыцарем - тем более, что возраст Грейга позволяет ему пройти Посвящение. Наполните бокал мессира Ульрика... Я хочу выпить с ним за его сына, будущего рыцаря Тельмара, храброго Грегора Риу. Вы вправе гордиться им, мессир. Ваш сын достоин имени своего деда, который храбро сражался на Архипелаге при моем отце.
  
  Сыграно было безупречно. Ульрику оставалось только поднять бокал и поддержать тост.
  
  Грейг был слишком взволнован встречей с Жанной, чтобы расслабиться и позволить себе захмелеть. К тому же в редкие минуты отдыха, которые за это лето выпадали им в приморских городах, Грейг пил с солдатами и иногда - при попустительстве своего сюзерена, полагавшего, что возраст Грейга требует подобных развлечений, напивался чуть ли не до рвоты, так что вино теперь действовало на него гораздо меньше, чем во время жизни при дворе. Но в ту минуту он почувствовал, что голова у него кружится, а свет от канделябров со свечами расплывается перед глазами, как будто он совершенно опьянел. Он не мог до конца поверить в то, что это все не сон, и что он в самом деле скоро станет рыцарем.
  
  Грейг надеялся, что Ульрик, несмотря на свое недовольство, все-таки порадуется за него. В конце концов, разве не о такой судьбе для Грейга думал Риу, когда забирал его у Саймона, чтобы взять его с собой в Ньевр и сделать своим оруженосцем?.. Ульрик всегда обращался с ним, как если бы Грейг был его законным сыном. И к тому же, Риу до сих пор был неженат, и, если у него и были какие-то дети кроме Грейга - что было вполне возможно, потому что Ульрик не был обделен женским вниманием, - то Грейг об этом ничего не знал. Ульрик, во всяком случае, никогда не интересовался судьбой остальных своих бастардов. По всему получалось, что Ульрик видит в нем своего наследника, а если так - то Ульрика должно было порадовать, что королева захотела сделать его рыцарем. После такого ни другие родственники Риу, ни церковники не смогут возразить, если Ульрик объявит Грейга наследником своих земель и титулов.
  
  Конечно, только если они победят... Но в этот вечер будущее виделось Грейгу в исключительно радужном свете.
  
  Однако Ульрик, которому Грейг помог подняться в его комнаты, вовсе не выглядел довольным, уж скорее - чем-то озабоченным. Хотя он шел вплотную к Грейгу, опираясь на его плечо, выглядел Ульрик так, как будто он не помнит о его присутствии. Добравшись до своих покоев, Ульрик опустился на кровать и, глухо чертыхнувшись от боли, потянулся снять сапог, но Грейг остановил его.
  
  - Не надо, вам же больно... Я все сделаю.
  
  Он осторожно, чтобы лишний раз не потревожить рану Риу, стянул с сюзерена сапоги, подумав про себя - какая ирония... Когда он был мальчишкой, который должен был прислуживать Ульрику, то никогда не делал ничего подобного, а теперь, когда он, того и гляди, станет рыцарем, он наконец-то выполняет обязанности оруженосца так, как полагается.
  
  - Ты понимаешь, что все это значит?.. - спросил Ульрик, отвлекаясь от своих раздумий и наконец соизволив вспомнить о его существовании.
  
  Грейг вскинул на него глаза.
  
  - Что именно?
  
  Сюзерен покривился.
  
  - Не придуривайся. Я о твоем рыцарстве.
  
  Грейг секунду помедлил - а потом сказал :
  
  - Насколько я могу судить, то это значит, что меня могут признать вашим законным сыном и наследником. Если, конечно, вы этого захотите.
  
  В глазах Ульрика мелькнуло изумление.
  
  - Ах, вот о чем ты думаешь!.. Нет. То есть да. Конечно, я считаю тебя своим сыном и наследником - об этом ты мог догадаться еще много лет назад, когда я представлял тебя покойному Людовику. И я намерен сделать тебя законным наследником своих земель и титулов - в том случае, если мы победим в этой войне. Если же дело обернется плохо, то, пожалуй, тебе безопаснее быть просто Грейгом Риу, а не лордом Фэрракса.
  
  - Не думаю, что это мне поможет, - сказал Грейг, не в силах помешать улыбке, неудержимо расплывающеся по его лицу. Сначала встреча с Жанной, потом рыцарство, а теперь эти слова Риу - нет, определенно, этот день был одним из самых счастливых в его жизни!
  
  - Не скажи. Если ты попадешь в плен, тебя прикончат в любом случае, будь ты моим наследником или просто бастардом. Но, если мы проиграем, а ты сможешь выжить и сбежать в Бескар или на Острова, то Грейга Риу оставят в покое и дадут ему спокойно жить на новом месте, а вот лорда Риу обязательно будут разыскивать, и если смогут отыскать - убьют. Если не сам Франциск, то новые хозяева моих земель. И в этом смысле я, конечно, предпочел бы, чтобы ты - пока это возможно - был не слишком на виду.
  
  - Вы поэтому не хотели, чтобы я стал рыцарем?.. - угадал Грейг, впервые в жизни чувствуя нечто похожее на нежность к Риу. До сих пор идея обнять сюзерена так, как он обнимал Сайма или маму, показалась бы ему довольно дикой, но сейчас Грейг бы охотно сделал что-нибудь подобное - если бы только не боялся, что Ульрик будет шокирован таким порывом.
  
  - Смотря о чем ты говоришь. Я мог бы сам посвятить тебя в рыцари несколько раз за это лето. Поводы у меня были, тут Жанна права... Знать бы еще, кто из моих людей любезно известил Ее величество о твоих подвигах... Но, думаю, это не сложно будет выяснить - кто-то оп-ре-де-лен-но сейчас примется швырять деньгами, как приговоренный... которому нужно срочно прокутить все то, что он скопил за свою жизнь... - тон Ульрика и то, как он по слогам произнес свое "определенно", словно забивая гвозди в крышку гроба неизвестного пока что бедолаги, показались Грейгу исключительно зловещими. Он даже открыл рот, чтобы напомнить Риу, что ведь Жанна им не враг, и, если кто-нибудь из слуг или солдат мессира Ульрика действительно ответил на вопросы королевы, то формально он не сделал ничего дурного. И даже наоборот - будучи прежде всего подданным Ее величества, и только после этого солдатом Ульрика, тот человек вообще исполнял свой долг. А знать, что их сеньору подобная откровенность не понравится, никто из людей Ульрика не мог.
  
  Но заступиться за неведомого информатора Ее величества Грейг не успел, поскольку его сюзерен сказал :
  
  - ...Но сегодня на празднике меня заботило совсем другое. И, Бог свидетель, я даже сейчас не могу до конца понять - то ли ты малое дитя, то ли, наоборот, такой же хитрый лис, как и Ее величество.
  
  - Что вы такое говорите, сир?! - воскликнул Грейг, шокированный таким беспардонным отзывом о Жанне. Ульрик дернул плечом.
  
  - Знаешь, как говорят крестьяне в Фэрраксе? В каждом мужчине до седых волос сидит мальчишка, а в каждой маленькой девочке - хитрющая взрослая баба. И, вероятно, это правда, потому что, хоть вы с Жанной и ровесники, кое-в-чем она явно разбирается лучше тебя... Думаешь, Жанна захотела сделать тебя рыцарем, чтобы сделать тебе приятное? Нет, Грейг! Для нее твое Посвящение - это возможность сделать тебя своим фаворитом. Оруженосец и бастард, которого подозревают в страстных чувствах к королеве - это возмутительно. А вот блестящий молодой придворный, рыцарь и герой войны в подобной роли выглядит гораздо более приемлемо. Жанна желает, чтобы ты за ней ухаживал - а для этого ей нужно тебя возвысить... сделать таким человеком, которому будет незазорно оказывать ей знаки внимания, танцевать с ней, посвящать ей стихи... который был бы вправе сделать ее своей Дамой сердца на турнире, если бы, конечно, в Рессосе сейчас были турниры. Вот что нужно Жанне, и в ее мотивах я уверен целиком и полностью - я бы не побоялся поручиться своей головой за то, что прав. А теперь скажи, что ты об этом думаешь - и постарайся мне не врать.
  
  И Ульрик посмотрел на него - пристально и остро, словно он надеялся прочесть ответ на свой вопрос в его глазах, даже если Грейг станет лгать. Но Грейг не собирался лгать.
  
  - Если Ее величество действительно желает, чтобы я выражал свои чувства к ней открыто - то я так и сделаю, - твердо ответил он, посмотрев в глаза Риу. - Я люблю ее.
  
  - Давно?..
  
  - Не знаю, - сбился Грейг. - Наверное, давно... мне кажется, что я любил ее еще тогда, когда мы жили в Ньевре. Просто тогда я об этом не задумывался.
  
  - Господи, ниспошли терпения... - выдохнул Ульрик. - Не об этом речь, болван. Между вами что-то было?
  
  - Нет! - возмутился Грейг.
  
  - Уверен?.. - с оскорбительным нажимом спросил Риу.
  
  - Я все рассказал вам еще год назад, - внутренне ощетинившись, ответил Грейг. - Если вы не видите разницы между "любить девушку" и "лезть к ней под юбку", то, ей-богу, я тут совершенно ни при чем!
  
  Ульрик вздохнул, как будто обмякая на подушках.
  
  - Мне сейчас вообще-то стоило бы дать тебе по роже, но, во-первых, лень тянуться, а во-вторых - нам очень повезло, что ты такой святоша... И под "нами" я сейчас имел в виду не нас с тобой, а всех сторонников Ее величества. Я начинаю думать, что для нас еще не все потеряно. Если Жанна желает, чтобы ты за ней ухаживал - то ты, конечно же, будешь за ней ухаживать. Ее величеству трудно отказывать - знаю из собственного опыта... Даже когда ты совершенно не намерен делать то, чего ей хочется, Жанна умеет добиваться своего. А ты - если я верно тебя понял - будешь только рад возможности открыто заявить всему Тельмару, что ты без ума от Жанны. Что ж, пожалуйста! Но свою роль влюбленного ты будешь играть так, как я скажу.
  
  - О чем вы говорите?.. - нахмурившись, спросил Грейг. Он вдруг подумал, что сегодня вечером Ульрик был непохож на самого себя и что, возможно, Риу просто перебрал на празднике. Хотя, конечно, язык у его отца не заплетался, и вином от Ульрика пахло не больше, чем после любого ужина.
  
  Рыцарь сделал нетерпеливый жест рукой.
  
  - О государстве... о короне... и о наших жизнях, если уж на то пошло. Придворных любовными историями не удивишь, но ты сам знаешь, как в народе относятся к женщинам, которые спят с кем-то, кроме мужа. Сейчас Жанна в глазах своих подданных в Алезии - бедная девочка, дочь короля Людовика, которого многие любили. Не все верят сказкам регента о том, что мать Жанны изменяла королю. Да и наши сторонники активно трудятся над тем, чтобы опровергать эти злобные сплетни. Даже на тех землях, которые верны регенту, многие из простых людей жалеют Жанну. Мать отравили, саму ее преследуют, как тут ей не посочувствовать?.. Но если у Жанны родится ребёнок, все решат, что все, что о ней говорили - правда. Что она - просто развратная дочь развратной матери, а вовсе не законная наследница. Так что, если ты не враг Жанне - ты не должен ее скомпрометировать. Делай, что хочешь - клянись ей в любви, пиши сонеты, если можешь, или заплати поэту - пускай сочиняет их вместо тебя. Деньги я тебе дам. Но ты не должен оставаться с ней наедине, не должен выходить из роли рыцаря, который безнадежно - слышишь, безнадежно! - влюблен в свою королеву, и предел твоих мечтаний - это, как герои рыцарских романов, умереть за свою любовь на поле боя. Словом, все должны увидеть и понять, что ты влюблен, как паладин, который боготворит свою возлюбленную, но точно не ждет и не рассчитывает получить награду в этой жизни. И ты должен держать меня в курсе и позволить мне - и другим друзьям Жанны - сделать все возможное, чтобы не дать Ее величеству испортить нам все дело, затащив тебя в свою постель. И не смотри на меня так... Бьянка, при всем ее уме и сильной воле, была одной из самых сдержанных женщин среди всех, кого я знал. Но Жанна - нет. У нее темперамент ее прадеда, короля Роберта, который бросил свои земли, чтобы намалевать на щите знак Негасимого Огня и драться с магами. Говорят, он служил Спасителю, но это ложь. Роберт служил только одному богу - богу доблести, любви и славы. И Жанна точно такая же, как он. Людей вроде нее или Роберта бесполезно мерить общей меркой. Когда что-нибудь воспламеняет их фантазию, они способны сделать, что угодно - отказаться от короны, отмахнуться от любых доводов разума, пожертвовать своей жизнью и перевернуть вверх дном весь мир. Сегодня я посмотрел в глаза Ее величества - и понял, что она не остановится и не прислушается к голосу рассудка. Так что вся надежда только на тебя. Ты меня понимаешь?..
  
  - Да, - помедлив, сказал Грейг.
  
  Нравилось ему это или нет - но он и в самом деле понимал.
  
  
  
  План Ульрика был не так плох, но он с первых же дней начал трещать по швам. И до дня Посвящения, и в особенности после него, Грейг с Жанной виделись гораздо чаще и вели себя куда свободнее, чем этого хотелось Риу.
  
  Сам Ульрик винил в этом Грейга, который, по его мнению, вел себя, как влюбленный идиот, и хуже того - как влюбленный девственник, который не способен думать ни о чем, кроме предмета собственного помешательства. Возражать на упреки Риу было трудно, поскольку их возвращение в столицу в самом деле что-то изменило в его чувствах к Жанне, и порой Грейг готов был поверить в то, что он и правда не в себе. Причем не только потому, что его мысли постоянно так или иначе возвращались к Жанне, и от этих мыслей сердце у него сжималось, расширялось, ныло и проделывало еще кучу странных фокусов. Были и более простые, но при этом - обескураживающие перемены. Скажем, раньше он все время чувствовал себя голодным, и уж точно не способен был наесться хлебом - хлеб, как и сыр, и овощи, и даже яйца или рыба, только приглушал вечное чувство голода, но подлинное насыщение он чувствовал только тогда, когда съедал хороший кусок мяса. Теперь же Грейг вполне способен был не обратить внимания на то, что за весь день он не съел ничего, помимо куска хлеба. Он мало спал, поскольку постоянно находился в состоянии какого-то приподнятого, радостно-мучительного ожидания нового дня и новой встречи с Жанной. Ульрик говорил, что он осунулся, и что глаза у него блестят, как у тех сбрендивших фанатиков, которые кричат, что они видели Спасителя и тот пообещал им, что вернется в этот мир и восстановит справедливость на земле никак не позже следующих Зимних праздников.
  
  А когда Грейг с досадой сказал Ульрику, что ему уже не двенадцать лет, и того больше не должно заботить, что он ест и как он выглядит, тот возразил:
  
  - Как бы не так! Ты раскаляешь себя добела, поскольку в глубине души ты веришь в то, что Жанна вот-вот сделает тебя своим любовником. Поэтому ты никого не слушаешь, не следуешь моим советам и ведешь себя, словно олень во время гона.
  
  Грейг тогда промолчал, хоть и кипел от возмущения.
  
  Вот оно что, теперь Ульрик будет рассказывать ему о сдержанности!.. Можно подумать, сам Риу проявил благоразумие, имея дело с его матерью...
  
  Да Ульрик вообще не понимал, о чем он говорит! Он не сумел сопротивляться своей страсти к женщине, которая вовсе не была королевой и не обладала, кроме титула и власти отдавать ему приказы, ни настолько бурным темпераментом, ни такой сильной волей, как Ее величество. И им не приходилось постоянно жить в одном дворце или даже в одном и том же городе. Только от самого Ульрика зависело, поехать к его матери еще раз или же держаться от нее подальше - и при этом он из раза в раз делал совсем не то, что ему следовало делать с точки зрения любых законов, здравомыслия или приличий. Так что можно себе представить, сколько "твердости" и "осмотрительности" проявил бы Ульрик, если бы он имел дело с Жанной, а не с Хелен!
  
  Хотя, может быть, Ульрик по инерции считал Жанну той девочкой, которая оправдывалась перед ним, доказывая, что она вовсе не обнималась с Грейгом, а всего лишь пыталась отнять у него книгу. Та девочка, правда, легко переиграла Ульрика, не дав ему удалить Грейга от двора - но той зимой у Ульрика, во всяком случае, была возможность пойти на прямую ссору с юной королевой и добиться своего с помощью герцога Сезара. Теперь же такой возможности у лорда Риу больше не было.
  
  В первые же дни после своего возвращения в столицу Грейг начал осознавать, что Жанна стала настоящей королевой - не только по имени, но и по сути. Ни разу не создав у тальмирийской знати впечатление, что она в чем-то противостоит своему дяде, Жанна, тем не менее, сумела превратить свое формальное главенство на советах в реальную власть. Точно так же, как в первый день в Рессосе Жанна настояла на том, чтобы составить манифест самой и обратиться к подданным от собственного имени, Ее величество дала понять, что и другими вопросами, касающимися управления страной или даже столичных дел, она тоже собирается заниматься лично - так же, как делала ее мать.
  
  От Бьянки Жанна унаследовала принцип, что любое знание - такая же основа власти, как и золото. Жанна готовилась к каждой аудиенции и завела не одного, а четырех секретарей, которые должны были предоставлять ей нужные ей сведения. Глава городского магистрата, обратившийся к совету с какой-нибудь мелкой просьбой вроде чистки городского коллектора, обнаруживал, что королева, к его удивлению, хорошо осведомлена об устройстве древнего имперского водопровода, который служил основой городской канализации, и что Жанна в курсе того, что именно благодаря заботам магистрата прежняя система была значительно усовершенствована за последние двадцать лет. Участникам королевского совета, приунывшим в предвкушении того, что им придется в течение следующего часа выслушивать скучные, а порой просто-напросто неаппетитные объяснения о водосборе и о сливе нечистот, оставалось только наблюдать за тем, как Жанна в течение десяти минут обсуждает с просителем подробности, которые никто из них не знал, и только для проформы спрашивает мнения своего дяди, прежде чем подписать окончательную смету. Жанна также никогда не забывала, кто из окружающих ее сановников добивается какой-то должности для своего сына и племянника, и не стеснялась пользоваться этим в своих целях. Словом, она умела давать людям то, чего они хотят, и заставлять их делать то, чего хочется ей.
  
  И в планы Жанны совершенно не входило, что Грейг будет демонстрировать ей свое преклонение издалека, как человек, заранее считающий свою влюбленность безнадежной. Единственная уступка приличиям, которую она готова была сделать, заключалась в том, что во дворце она всегда общалась с Грейгом исключительно в присутствии придворных или слуг, а для того, чтобы остаться с ним наедине, спускалась в прилегавший к замку парк, достаточно обширный и запущенный, чтобы в нем можно было вместе сидеть на одной из каменных скамеек или же прогуливаться под деревьями, не чувствуя себя все время под прицелом взглядов дежурившей на стене охраны.
  
  Сейчас, поздней осенью, парк был довольно неуютным местом - пронзительный ветер, холод, сырость и пожухшие, коричневые поросли вьюнка на мокром мраморе псевдо-имперских статуй. Лица у ложных языческих богов и у героев древних эпосов были унылыми, а полуобнаженные тела казались побелевшими от холода. Но Грейгу с Жанной было все равно.
  
  Жанна, по большей части, была очень занята, так что ради прогулок в парке ей пришлось пожертвовать коротким временем послеобеденного отдыха, когда она могла подняться в свои комнаты и чуть-чуть полежать в полной тишине, прикрыв глаза и наслаждаясь тем, что ей не нужно разговаривать с кучей людей одновременно, улыбаться и вникать в хитросплетения очередных проблем. Жанна сказала Грейгу, что иногда, среди ночи, она просыпается посередине какой-нибудь фразы - и осознает, что во сне она продолжала обсуждать какие-то вопросы, выносить решения, подписывать приказы...
  
  "Интересно, у моей матери это тоже было так, или дело в войне?.." - спросила тогда Жанна, и Грейг не нашелся, что ответить. Раньше он вообще не задумывался, тяжело ли Бьянке было исполнять свои обязанности. Бьянка всегда держалась так, как будто бы ей ничего не стоит ежедневно разбираться с кучей самых разных дел, но в реальности это, конечно, не могло быть так. У женщины, которая когда-то забрала его у Ульрика и сделала своим пажом, был гибкий и дисциплинированный ум, и она наверняка заскучала бы, если бы ей не приходилось постоянно напрягать свою изобретательность и свою память. Но даже Бьянка не могла всегда справляться с этой кучей дел легко и с удовольствием. Однако - удивительное дело, сколько Грейг не рылся в памяти, пытаясь найти доказательства тому, что у Бьянки тоже бывали дни, когда ей не хотелось ничего делать, или когда у нее болела голова, или когда просители и бесконечные бумаги вызывали у нее только досаду или раздражение, он не мог вспомнить ничего определенного. И Жанна, надо полагать, в глазах своих сановников выглядела настолько же неутомимой - всегда с улыбкой на лице, всегда с каким-нибудь уместным комплиментом для любого посетителя, сыплющая деталями и цифрами с такой легкостью, как будто она знала их с рождения, а не сидела над бумагами до поздней ночи.
  
  И Грейг чувствовал себя польщенным тем, что Жанна жертвует отдыхом ради того, чтобы иметь возможность побыть с ним.
  
  Конечно, больше всего свободного времени у королевы оставалось после ужина, но встречаться с Грейгом в полной темноте было бы слишком вызывающе, хотя Жанна не преминула заявить, что это глупо - детей в браке, может быть, и правда чаще зачинают ночью, но вот большая часть адюльтеров и интрижек совершается средь бела дня. Так что обычно у них было полчаса или, от силы, час после обеда - в зависимости от того, насколько значимые темы обсуждались за столом и, соответственно, насколько рано Жанна, ее родственники и несколько приглашенных к королевскому столу гостей заканчивали трапезу.
  
  Час или даже полчаса наедине - это, конечно, несравнимо больше, чем они могли рассчитывать хотя бы год назад, но это время всегда проходило издевательски молниеносно, и его никогда не хватало - не то что на поцелуи, даже на самый обычный разговор. Поэтому Грейг испытал необычайно сильный гнев, когда, спеша на место встречи, издали увидел за деревьями, рядом с Жанной в ее опушенном горностаями плаще, крупную фигуру Ульрика. Риу стоял к нему спиной, но это ничего не значило - высокий рост, кудрявые светлые волосы, завязанные в хвост, и привычка вопреки придворной моде носить темные камзолы, делали его бывшего сюзерена одним из самых узнаваемых людей во всем дворце. Если его и можно было с кем-то перепутать со спины, то разве что с самим же Грейгом.
  
  Грейг почувствовал, что в глазах у него темнеет от досады и негодования. Так! Мало Ульрику того, что он буквально не дает ему прохода, так теперь он еще решил явиться сюда, чтобы украсть у них даже те полчаса, которые Жанна сумела оторвать от дел!
  
  В другое время Грейг бы посчитал необходимым сообщить о своем приближении, но сейчас он так сильно разозлился, что решил, что Ульрик с его выходкой не заслужил никакой обходительности с его стороны. Раз уж Грейг по его вине лишился возможности провести эти полчаса с Жанной, он, во всяком случае, сможет узнать, что именно задумал Риу. При его настырности, Грейг бы не удивился даже, вздумай Ульрик намекать, что его незаконный сын, чья внешность так нравится девушкам, подхватил в лагере обычную солдатскую болезнь. Так что вместо того, чтобы направиться к Жанне и Риу напрямую, Грейг бесшумно сбросил плащ, перекинул его через узловатую ветку ближайшего дерева и осторожно проскользнул в просвет между цветочными кустами, стараясь не зацепиться за колючки рукавом.
  
  -...азываю вам, что делать, я просто хочу... - доносилось до Грейга из-за мокрого куста. Он развернулся боком и стал осторожно протискиваться вперед. В результате своего маневра он приблизился к Риу с Ее величеством достаточно, чтобы слышать их разговор, и оказался почти за спиной у Ульрика.
  
  - ...быть осторожны и не допускать ошибок, - сказал тот.
  
  Грейг в своем укрытии закатил глаза.
  
  Жанна отреагировала более решительно.
  
  - Моя мать не допускала никаких ошибок, сир. Но это ее не спасло. Ни целомудрие, ни осмотрительное поведение не защищают женщину от клеветы.
  
  Грейг кожей ощутил секундную неловкость Ульрика. Риу, должно быть, не считал, что королева Бьянка вовсе не давала людям поводов для сплетен. В те времена, когда Бьянка была жива, а Ульрик проводил все свое время при дворе, это, конечно, не казалось таким важным, но постфактум - когда женщина, чей муж не может встать со своего кресла, постоянно окружает себя привлекательными и здоровыми мужчинами, то это, безусловно, могут неверно понять. Сказать такое вслух, в особенности перед Жанной, Риу, разумеется, не мог, но королева поняла смысл этой заминки по его лицу.
  
  Голос Жанны задрожал от ярости.
  
  - Взгляните на себя!.. Вы стоите передо мной - и думаете, что, конечно, моя мать была прекрасной женщиной, но ей не следовало бы вести близкую дружбу с таким количеством мужчин... И это думаете вы - ее друг и ее главный сторонник! Что же тогда должны думать все остальные?.. Для того, чтобы вам угодить, женщина, видимо, должна не выходить из своих комнат и носить на лице тряпку, как в Бескаре. Потому что, если она позволяет мужчинам видеть свое лицо - то, значит, она хочет возбудить в них страсть и думает только о том, как бы ей изменить своему мужу!
  
  - Клянусь Богом, я вовсе не думаю - и никогда не думал! - будто ваша мать чем-нибудь заслужила эти сплетни, - быстро сказал Риу. Голос Ульрика звучал расстроенно и вместе с тем смущенно. Может быть, он даже спрашивал себя - не предал ли он в самом деле свою дружбу с Бьянкой тем, что несколько секунд назад мысленно осуждал ее поступки.
  
  - Нет; вы просто думаете, что ей следовало вести себя осторожнее. Но правда в том, что женщина не может быть достаточно осторожной, чтобы защитить себя от сплетен и чужого осуждения. Вы, например, считаете меня неосторожной, потому что я провожу время с вашим сыном, которого я люблю. А моя мать была неосторожной, потому что она проводила время с Гвидо Пеллерини, которого она не любила. А какая-нибудь ещё дама, оказавшаяся жертвой сплетен, повела себе неосторожно, потому что оставалась слишком неприступной, и обиженный поклонник стал в отместку распускать о ней грязные слухи. Что приводит нас, в конечном счёте, к Бескару и тряпке на лице... Хотя я сильно сомневаюсь, что это способно уничтожить повод для упреков. Думаю, что обвинений, сплетен и укоров женщинам в Бескаре достается даже больше, чем у нас. И единственный способ быть неуязвимой для таких упреков - это просто отказаться играть с вами в ваши игры о "правильном поведении" и "осторожности". Это игра, в которой невозможно выиграть - побеждает только тот, или точнее, та, кому хватает силы воли выйти из игры. У меня было время поразмыслить, сир! С того момента, как совет избрал регентом Франциска - несмотря на то, что и закон, и здравый смысл требовал оставить власть в руках у моей матери - я поняла, что я не собираюсь провести всю свою жизнь, вежливо улыбаясь тем, кто считает нормальным говорить женщинам вещи, который любой мужчина посчитал бы оскорблением. И я не стану делать вид, что те, кто молча слушает и "в чем-то понимает" подобные рассуждения, заботятся о моих интересах.
  
  - Не только о ваших, - парировал Ульрик. - Вы забываете, что на кону не только ваша репутация, но и успех нашего дела, и, в конечном счете, наши собственные жизни! Вы хотите быть откровенной, Ваше величество - ну что ж, я тоже буду откровенным. Может, вы и правы в своих рассуждениях о женщинах - не мне судить. Но вы сейчас обязаны подумать о других - о всех тех людях, которые защищают наше дело и рискуют своей жизнью, чтобы вернуть вам корону. Вам не приходило в голову, что быть правителем - не таким, как Франциск, а, например, таким, каким был ваш отец - это значит жертвовать своими интересами ради благополучия страны и своих подданных?..
  
  Жанна поморщилась.
  
  - Как неоригинально... Всякий раз, когда люди почувствуют, что они не могут больше контролировать кого-нибудь при помощи обычных посулов и угроз, они начинают взывать к благородству и давить на жалость. Если сын мельника решил податься в рекруты, и его больше не пугает то, что отец проклянет его и лишит наследства, то его отец меняет тактику и говорит - "подумай о своей несчастной матушке! Ее старое сердце этого не выдержит".
  
  - А кто сказал, что мельник в данном случае неправ? - сердито спросил Ульрик. - Сердце ведь и впрямь может не выдержать. И наши враги тоже могут уничтожить нас, разрушив вашу репутацию. И если они скажут, что вы спите с Грейгом...
  
  Ульрика оборвал резкий смех Жанны.
  
  - О, не сомневаюсь, они скажут, что я сплю не только с Грейгом, но и с вами. Может быть, даже одновременно. Это ведь звучит очень пикантно, да - отец и сын в одной постели? А вы, сир, все ещё молоды и хороши собой. Так что почему бы и нет!.. Я тоже молода и хороша собой. Никто не усомнится в том, что вы способны были меня пожелать, особенно - учитывая вашу репутацию. Ну же, мессир: взгляните мне прямо в глаза и поклянитесь именем Спасителя, что вы никогда даже не думали обо мне, как о женщине.
  
  Грейг привык к прямолинейности Жанны, но даже на него ее слова подействовали, как удар по голове. И оставалось только догадываться, какое действие эта тирада должна была оказать на Риу, который не имел ни малейшего понятия о том, как далеко Жанна может зайти в собственной откровенности.
  
  Грейг не мог видеть лица Ульрика - но Жанна его видела. И, посмотрев на выражение его лица, она расхохоталась.
  
  - Я даже и не сомневалась... Следуя вашей собственной логике, вы поступаете очень неосторожно всякий раз, когда вы позволяете себе смотреть на меня и беседовать со мной. Или, тем более, ищете со мной встречи, как сегодня. Вам бы следовало, ради блага государства и всех моих подданных, держаться от меня подальше, а когда вам всё-таки приходится со мной беседовать - не поднимать глаза, чтобы не давать повода для сплетен. Кто-нибудь ведь вполне может посчитать, что вы в эту минуту представляете, как мое тело выглядит под этим платьем. А самое смешное, что они, вполне возможно, даже будут правы.
  
  В разговоре наступила оглушительная пауза. В конце концов Риу, наверное, решил, что молчать дальше глупо, и примирительно сказал:
  
  - Я понимаю ваше возмущение, ваше величество... Но что поделаешь, если мужчин и женщин всегда мерят разной меркой? Это началось не нами, и не нами кончится. Я понимаю, вам шестнадцать лет, поэтому вам кажется, что любовь стоит любых жертв...
  
  - Нет, сир. Вы ошибаетесь. Вам кажется, что я считаю, что любовь Грейга важнее любви моих подданных. Но суть не в этом. Хоть мне и шестнадцать лет, но я считаю, что в мире есть вещи куда более важные, чем любовь - чья бы то ни было любовь... Я люблю Грейга, это правда. Но, если бы мы были обычными людьми, и Грейг хотел бы, чтобы я стала одной из женщин, жизнь которых крутится вокруг забот и интересов мужа - я бы не вышла за него, а предпочла бы уйти в монастырь и заниматься медициной и науками, как Аретта дель Пино или Элоиза Исповедница. Но я не обычная женщина - я королева. И, конечно же, я люблю своих подданных. Но если людям в самом деле кажется, что отравитель, вор и государственный изменник на престоле предпочтительнее, чем нецеломудренная женщина - то им стоит перечитать список заповедей. Они убедятся, что "не убей" и "не укради" там стоят прежде, чем "не прелюбодействуй". Да и в смысле прелюбодеяний узурпатор далеко опередил меня. И я не вижу никакого смысла в том, что человек, убивший мою мать и с пятнадцати лет меняющий любовниц, как перчатки, смеет упрекать меня в нецеломудрии, и целая толпа людей готова его слушать. Это было бы уморительно смешно, не будь это так омерзительно. Не знаю, можно ли тут что-то изменить, но думаю, что стоит попытаться. В любом случае, я не смогу жить так, чтобы мои поступки угодили слабоумным дуракам - я-то не слабоумная... А кроме того, я не думаю, что человек, который уже пару лет содержит одну из самых дорогих куртизанок в Рессосе, имеет право читать мне мораль. Так что не стоит снова возвращаться к этому вопросу, сир. Или, во всяком случае, пришлите вместо себя монаха - если сумеете отыскать такого, который на самом деле блюдет целибат.
  
  Когда раздосадованный Ульрик ушел, Грейг тоже решил выбраться из своего укрытия, но, не желая тратить времени, решил протиснуться вперед вместо того, чтобы идти назад, а потом обходить кусты. Он намертво застрял в мокром кусте и здорово рассмешил этим Жанну, которая после своей гневной вспышки была особенно расположена к тому, чтобы сбросить напряжение, до колик хохоча над Грейгом. Но, как оказалось, этого все-таки было недостаточно, чтобы выплеснуть все её возбуждение и гнев, так что остаток пламени, которое неосторожно раздул Ульрик, целиком и полностью ушло на поцелуи.
  
  У них оставалось всего несколько минут, но тратить времени на разговоры они в этот раз не стали. Грейг подозревал, что, будь у них чуть больше времени, все страхи Ульрика воплотились бы в реальность в тот же самый день. В подобные моменты Жанне всегда удавалось быть очень настойчивой и головокружительно податливой одновременно, и Грейг переставал понимать - кто из них двоих, в конечном счете, подталкивает второго к какой-то окончательной и уже необратимой близости?.. И когда им пришлось расстаться, и Жанна выскользнула из его рук и, коротко поцеловав его в щеку, скрылась за деревьями, начавшего приходить в себя Грейга опалило ужасом.
  
  Риу был прав. Чертовски прав. Пару минут назад он был вполне способен забыть обо всем на свете - и об интересах Жанны, и о королевстве, и о своем бескомпромиссном детском осуждении слабости Ульрика. А он ведь даже не имел понятия о том, давно ли у Жанны были последние кровотечения, и насколько велик риск, что она может забеременеть. Конечно, Жанна далеко не дура, и считать она умеет, но теперь это уже не только ее дело... И это не говоря уже о том, что даже правильный расчет в таких вещах не гарантирует женщинам безопасности. Многие из подкидышей, оставленных на паперти церквей или же на ступеньках городского магистрата, рождались, несомненно, в городских борделях, а уж там считать умели.
  
  Вечером этого же дня Грейг пошел к Ульрику. Жили они теперь поврозь - Грейг, ставший рыцарем, получил комнату в южном крыле дворца, менее новом и удобном, чем та часть замка, где жил его бывший сюзерен. Комнаты здесь были холодными и темноватыми, но все же Грейг впервые в жизни жил отдельно, и вдобавок спал не на топчане, а на настоящей кровати с балдахином. Слегка отсыревшие матрасы и потертый пыльный бархат балдахина представлялись сущей мелочью на фоне такой непривычной роскоши. Грейг полагал, что к середине зимы, когда комната, в которой до появления нового жильца несколько лет не топили камины, основательно просушится, и в ней станет вполне уютно. А пока он просто наслаждался тем, что можно, никого не спрашивая, читать при свечах хоть до глубокой ночи. Но сейчас он был рад возможности вернуться в комнаты Ульрика, где он прожил последние три года, и опять - "как в старые добрые времена", как говорят в подобных случаях - провести вечер у камина. Раньше сир Ульрик пил вино, а Грейг только откупоривал для него бутылки, но сегодня Риу сразу предложил ему бокал.
  
  Грейг рассказал бывшему сюзерену, что сегодня он подслушал их беседу с Жанной, а потом, сделав над собой усилие, признался, что Ульрик, возможно, был не так уж и не прав, когда сказал, что он не может себя контролировать.
  
  Услышав это, Ульрик только мрачно усмехнулся.
  
  - До сих пор я не понимал, как вышло, что ты постоянно уступаешь Жанне и вообще во всем идешь у нее на поводу. Но раньше я никогда не пытался поговорить с ней начистоту... Жанна, помилуй ее Бог, еще упрямее тебя, и еще меньше склонна держать язык за зубами или приспосабливаться к обстоятельствам. У нее ум Бьянки и бескомпромиссность моего отца, который обличал храмовников, нисколько не смущаясь тем, что наживает себе множество врагов. Жанна точно такая же, как он. Дорого бы я дал, чтобы узнать, что из всего этого выйдет! Раньше мне казалось - вот закончится эта война, и можно будет сделать вид, что ничего этого не было, что жизнь все это время так и шла, как при Бьянке с Людовиком... Но теперь ясно, что этому не бывать. Если мы победим, хлопот у нас будет ещё больше, чем сейчас. С таким правителем, как Жанна, страну ждёт либо великое процветание, либо великие трагедии. Но о спокойствии, каким мы наслаждались при Людовике, точно можно забыть. Что до твоей проблемы, то я вижу только один выход. Тебе нужно посетить Клоринду.
  
  - Кто это?.. - не понял Грейг.
  
  - Очаровательная девушка, - заверил Риу, и его белые зубы матово блеснули в свете очага. - То есть, технически, она не совсем девушка, но у нее прекрасный дом на Старой площади, и она охотно принимает у себя мужчин - во всяком случае, красивых, молодых, богатых и умеющих себя вести. Ты обладаешь минимум тремя из нужных качеств - ты не хам и не плебей, и ты настолько молод и красив, что мог бы вызвать ревность у других гостей Клоринды. Что же до денег, то ради благого дела я охотно выделю тебе нужную сумму.
  
  Грейг осознал, что Ульрик предлагает ему пойти к куртизанке. Он уже хотел гневно сказать, что он не собирается изменять Жанне, но его бывший сеньор, не замечавший выражения его лица, как ни в чём ни бывало продолжал:
  
  - Клоринда несколько капризна, но, в конечном счете, это часть ее искусства - чересчур покладистые женщины быстро надоедают. В остальном же она восхитительна. Из всех тех женщин, с которыми я имел дело со дня нашего приезда в Рессос, она, безусловно, лучшая, и, в сущности, я уже года два как верен ей. Почти.
  
  Грейг поперхнулся - даже несмотря на то, что он уже пару минут не подносил бокал к губам.
  
  - Если эта женщина - ваша любовница, то как вы можете предлагать мне туда пойти?! - не веря собственным ушам, воскликнул он.
  
  Но Ульрик только засмеялся.
  
  - Человек, который посещает женщину вроде Клоринды, должен быть либо баснословно богат, либо абсолютно не ревнив. Перестань искать сложности там, где их нет... Я предлагаю тебе именно Клоринду, потому что я уверен в том, что она молода, здорова и красива. А тебе необходимо спустить пар и успокоиться. И кстати, если ты намерен просветить меня, что, когда хочешь одну женщину, другая ее не заменит, то побереги запал. Я это знаю. Но я знаю также, что половина героев твоих любимых рыцарских романов, которые творили Бог весть что из-за того, что им не посчастливилось влюбиться в жену друга или сюзерена, поступили бы куда разумнее, если бы отыскали для себя кого-нибудь вроде Клоринды, а не рушили своей высокой страстью жизнь любимой женщины. Так что навести Кло и перестань накручивать себя. Обещаю - я не стану спрашивать Клоринду, кто из нас двоих лучше в постели. Кроме того, одно из условий ремесла Клоринды - никогда не обсуждать своих клиентов с кем-нибудь еще. Порой это довольно сильно раздражает. Пару раз я встречал в ее доме как раз тех людей, которые как раз в этот момент страшно мешались у меня под ногами - но я все равно не мог спросить, не сболтнул ли он у нее в постели что-то об интересующих меня вещах. Заговорить о чем-нибудь подобном - лучший способ вызвать её недовольство. А устраивать сцены тем, кто вызвал ее недовольство, эта женщина умеет... Я однажды видел недотепу, который стоял возле ее двери на коленях, в луже, прямо под дождем, и клялся, что он не уйдет, пока она не согласится его простить. После такого я решил, что я еще легко отделался. Но в этом есть и плюс. Если женщина вроде Кло не обсуждает других своих посетителей с тобой, то ты можешь быть уверен, что она не станет обсуждать тебя с другими. Если ты захочешь, чтобы люди знали, что ты посещаешь ее дом, ты можешь появляться у нее на ужинах и музыкальных вечерах. Но если ты не хочешь, чтобы кто-нибудь узнал о том, что ты посещаешь куртизанку, то ты можешь войти к ней через черный ход и быть уверен в том, что она никогда и никому не скажет о твоих визитах. Так что ты можешь не опасаться, что при дворе узнают, что ты был на Старой площади, и что это каким-то образом дойдет до Жанны.
  
  Грейг уже собирался открыть рот и сказать Ульрику, что это просто омерзительно, и что, идя к нему за помощью, он ожидал чего угодно, только не такого, но потом Грейга посетила совершенно неожиданная мысль. Внезапная, по-своему абсурдная, но в то же время - куда более логичная, чем все, о чем рассуждал Ульрик.
  
  И он ответил Риу, что согласен встретиться с Клориндой.
  
  
  
  Идя к Клоринде, Грейг чувствовал себя, как человек, который совершает вылазку во вражеский лагерь. Хотя сравнение было неточным - прошлым летом Грейг участвовал во множестве ночных засад и рейдов, но ни перед одним из них не волновался так, как в эту ночь, идя по мирным темным улицам спящего Рессоса. Сердце у него колотилось где-то возле горла, и ему пришлось засунуть пальцы рук за поясной ремень, чтобы они не начали дрожать.
  
  "Глупость какая, - мысленно ругался Грейг на самого себя. - Не съест же она меня, в конце концов. И не заставит ублажать себя насильно!"
  
  Чтобы подавить неуместное волнение, Грейг заставил себя думать о той женщине, к которой его послал Ульрик, максимально отстраненно и бесстрастно. Имя "Клоринда", несомненно, было вымышленным. Грейг даже знал, откуда именно оно взялось - Клориндой звали своенравную воительницу в одном знаменитом рыцарском романе. Странный выбор для гетеры, которая должна развлекать мужчин, не говоря уже о том, что это шло вразрез с общепринятой модой, в соответствии с которой куртизанки выбирали себе имена в имперском стиле - Клелия, Эвника, Мильто и так далее. Это должно было подчеркивать их образованность и утонченный вкус, и большинство из этих женщин, в самом деле, разбирались если не в имперской философии, то уж, во всяком случае, в классической поэзии. Они устраивали у себя пиры и поэтические чтения в "имперском" стиле, на которых гости возлежали на кушетках, надевали на себя цветочные венки и пили из одной и той же чаши.
  
  Выезжая в город - обычно в портшезе, но порой верхом, - богатые куртизанки Рессоса надевали платья, соответствующие придворной моде и украшенные так же пышно, как у знатных дам. Но у себя дома они одевались и причесывались так, как это делали - во всяком случае, если верить художникам и скульпторам - имперские гетеры. Жанна полагала, что для куртизанок это способ отделить себя от шлюх из городских борделей, а заодно показать всем вокруг, что они не считают себя чем-то хуже, чем добропорядочные замужние женщины. И если большинство обычных девушек и женщин презирали куртизанок, считая их просто более успешной разновидностью продажных девок, то гетеры со своей игрой в имперские обычаи стремились подчеркнуть, что они выше, независимее и свободнее всех прочих женщин.
  
  В принципе, имперцы очень мало интересовались женщинами. Иногда Грейгу даже казалось, что они попросту ненавидели женщин - судя по тому, с каким пренебрежением о них говорили имперские драматурги и философы, и какими злобными мегерами они изображались в имперских трагедиях. Большинство женщин при имперцах были обречены с рождения до смерти вести монотонную затворническую жизнь на женской половине дома, не участвуя даже в домашних празднествах, которые имперские мужчины предпочитали делить со своими друзьями и соратниками. Единственное исключение составляли гетеры, имперские куртизанки, которые, в отличие от других женщин, не только получали хорошее образование - во всяком случае, в области музыки, поэзии, литературы, а порой и философии - но и пользовались немыслимым для прочих женщин влиянием. Ради кое-кого из них сжигали города, а кое-кто, заняв место рядом с крупным чиновником, членом имперского Ареопага или даже самим императором, потом писал для него речи и составлял тексты будущих законов. Так что, в конечном счете, некоторые гетеры в течении многих лет определяли - хоть и стоя за спиной какого-то мужчины - имперскую политику.
  
  И, вероятно, именно этот образ независимых, богатых и свободных женщин, вырвавшихся из оков своего пола, вдохновлял современных куртизанок во всем подражать гетерам.
  
  Так что Грейг был, в целом, готов к тому, что его ждет в доме Клоринды, и почти не удивился, когда дверь ему открыл маленький мальчик в алом с золотом хитоне и с венком на тщательно завитых волосах. За спиной у юного слуги Клоринды висел золоченый лук и маленький колчан со стрелами. Он улыбнулся Грейгу, показал ему, куда повесить плащ, а потом провел посетителя по узкой лестнице в салон Клоринды, находившийся на втором этаже.
  
  "По крайней мере, здесь достаточно натоплено, чтобы этот малёк не мерз в своем хитоне" - следуя за мальчиком, с козлиной живостью скачущим по крутым ступенькам, сказал себе Грейг. И сразу же сообразил, что ему, в его кожаном колете, обволакивающее его со всех сторон тепло будет приятно только первую пару минут, после холодной улицы, а потом ему обязательно захочется раздеться.
  
  На что, видимо, и был расчет.
  
  Клоринда вышла к посетителю прямо из своей спальни, и, увидев Грейга, просияла такой радостной улыбкой, как будто бы он был ее старым другом, а не совершенно незнакомым юношей. В соответствии с имперской модой, ее распущенные и небрежно завитые локоны были подколоты наверх, но из под шпилек рассыпалось множество волнистых прядей, изгибы которых покрывала золотая пудра. От пламени камина и свечей пушистые волосы Клоринды засияли, окружая ее лицо золотистым нимбом. Но еще больше, чем старинная прическа, встречающей Грейга женщине шел имперский гиматий, заколотый на плечах и оставляющий открытыми руки и верхнюю часть груди, а кроме того, сшитый из такого тонкого виссона, что тело под светлой тканью было видно на просвет, как бело-розовую раковину.
  
  От Ульрика Грейг знал, что Клоринде двадцать три года - то есть она была, с одной стороны, значительно старше Грейга, а с другой - все еще оставалась в полном расцвете своей молодости и красоты. В тех местах, которых не коснулась золотая пудра, ее волосы были такими темными, что, только подойдя почти вплотную, можно было разглядеть, что они все-таки каштановые, а не черные. Классически красивое лицо, томные синие глаза и розовые губы производили на наблюдателя ошеломляющий эффект, и, когда теплая ладонь Клоринды сжала руку Грейга, он на мгновение застыл, почувствовав, что он не в силах оторвать от нее глаз. И дело было вовсе не в желании - которого Грейг, впрочем, не испытывал, так как одна лишь мысль о том, что перед ним стоит любовница его отца, мешала ему даже на секунду задуматься о Клоринде, как о женщине, - а в том, что это лицо было по-настоящему красивым - красивым, как лица мраморных ангелов или же как изображение Благочестивой Девы, которая пожертвовала своей жизнью, пытаясь помешать казни Спасителя. И, хотя Грейг отлично знал, что дева, которую он видит перед собой, определенно не была благочестивой, в этой красоте было что-то почти возвышенное.
  
  Клоринда правильно истолковала его взгляд - и улыбнулась, явно чувствуя себя польщенной его восхищением.
  
  - Как же я рада наконец-то видеть вас вживую, Грейг - вы ведь не возражаете, если я буду звать вас "Грейг", мессир?.. Месяц тому назад весь город говорил о вашем Посвящении. А заодно о том, как вы все лето защищали нас от алезийцев. Мне было ужасно любопытно. Такой молодой, отважный, и, по слухам, еще и очень красивый рыцарь. Я очень надеялась, что однажды вы захотите ко мне заглянуть.
  
  "Все верно. Комплимент за комплимент. Пусть даже я польстил ей не словами, а своим остолбеневшим видом, - подумал про себя Грейг. - И, конечно же, гораздо деликатнее изобразить, что она знает меня исключительно по слухам, чем упоминать об Ульрике..."
  
  Но Грейгу не хотелось продолжать эту игру, поэтому он осторожно выпустил руку Клоринды и сказал:
  
  - Благодарю вас... Вы, конечно, можете звать меня Грейгом, и притом без всякого "мессира". Но нам с вами вряд ли довелось бы познакомиться, если бы я не оказался в сложном положении и не нуждался в вашей помощи. Так что я пришел к вам затем, чтобы поговорить. Просто поговорить.
  
  Грейг втайне подосадовал на самого себя за то, что повторил это дважды, но, надо признать, он до сих пор заметно нервничал. К тому же ему быстро становилось жарко, а смахнуть проступавшую на лбу испарину было нельзя - можно себе представить, как бы глупо сейчас выглядел подобный жест.
  
  - Поговорить? - Клоринда вскинула темную бровь. - Вы так молоды, и уже предпочитаете разговоры? А по виду и не скажешь...
  
  Она явно его дразнила. Но Грейга после Жанны трудно было чем-нибудь смутить.
  
  - Если быть точным, то я пришел за советом, - сказал он. - У меня есть любимая девушка, но нам приходится встречаться втайне. Я хотел узнать, что можно сделать, чтобы у нас не было ребёнка.
  
  - И для этого вам понадобилось говорить со мной? - спросила куртизанка удивлённо. - С подобным делом справится любой аптекарский помощник. Они делают для женщин разные настойки...
  
  - Да, вот только все такие средства либо ненадежны, либо вообще опасны, - перебил Клоринду Грейг, нетерпеливо дернув не дававший ему вдохнуть воротник. - Если вы в самом деле слышали, что говорят обо мне в городе, то вы, конечно, знаете, что я бастард, а вовсе не законный сын. Так вот - я не хочу, чтобы та женщина, которую я люблю, страдала, как страдала моя мать. И не хочу, чтобы ей пришлось пить какую-нибудь дрянь, которой можно отравиться. Должны быть и другие способы... Поэтому я искал не аптекаря, который разбирается в пилюлях и настойках, а того, кто разбирается в любви.
  
  Клоринда с интересом посмотрела на него.
  
  - Теперь я понимаю. Кажется. А почему ты, собственно, решил спросить меня? Твои приятели вполне могли бы рассказать тебе что-то полезное...
  
  - По-моему, если хочешь узнать, что понравится женщине - логичнее спросить у женщины, - пожал плечами Грейг.
  
  Брови Клоринды шевельнулись.
  
  - Кто тебя этому научил?..
  
  - Та девушка, которую я люблю.
  
  - Мудрая девушка. Хотя, видимо, ещё очень молодая - раз уж со своим вопросом ты пошел ко мне. Или ты просто побоялся, что она поймет, что у тебя нет никакого опыта?
  
  Грейг даже улыбнулся, на мгновение вообразив, как бы отреагировала Жанна, если бы ему вздумалось разыгрывать перед ней искушенного любовника.
  
  - Я все равно не смог бы ее обмануть, - заметил он. - Мы с ней знаем друг друга с двенадцати лет.
  
  Клоринда лукаво усмехнулась.
  
  - Это еще ничего не значит! Готова побиться об заклад, что эта твоя девушка не знает, куда ты пошел сегодня вечером. А значит, и в другие вечера ты был вполне свободен набираться опыта где-то на стороне... Ну ладно, не хмурь брови. Мне действительно не стоило тебя дразнить... Приятно, для разнообразия, увидеть, что не все мужчины могут думать только о себе. Давай присядем. Я даже не помню, чтобы я когда-нибудь еще столько времени беседовала с кем-то из своих гостей, торча в дверях.
  
  Она подвела Грейга к удобной кушетке, стоящей возле камина, села первой и, откинувшись на спинку, жестом предложила Грейгу фрукты и вино, стоящие на низеньком квадратном столике у изголовья. Грейг помотал головой. Ему не хотелось ни пить, ни есть. Хотелось снять колет, но было более разумно этого не делать. Иначе Клоринда могла заподозрить, что его слова - не более чем самооправдание, попытка убедить себя, что он пришел сюда ради своей возлюбленной, в то время как на самом деле он втайне желал совсем другого. Так что он удовлетворился тем, что отбросил влажные волосы со лба.
  
  Клоринда наклонила голову к плечу.
  
  - Прежде всего, не повторяй ошибку тех любовников, которые путают своих подруг с мужчинами. Женщинам любовь по-имперски радости не доставляет. Вообще, большая часть вещей, которые готовы предложить своей любовнице мужчины, когда они притворяются, что беспокоятся о том, чтобы ее не обвинили бы в супружеской неверности или в разврате, сразу выдают, что беспокоятся эти мужчины только о самих себе. Все их идеи сводятся к тому, как бы самим получить удовольствие, не рискуя нарваться на скандал. О том, чтобы доставить удовольствие своей любовнице, они не думают. Наверное, им кажется, что наше удовольствие состоит в том, чтобы их ублажать.
  
  - Нет, это не подходит, - быстро сказал Грейг.
  
  - Я уже поняла. По счастью, существует много способов доставить женщине удовольствие без риска для неё. Я тебя научу.
  
  Она придвинулась к нему.
  
  - Только поговорить, - напомнил Грейг.
  
  - Не бойся, на словах так на словах... Но ты же ведь не думаешь, что я буду орать на всю гостиную? - Клоринда насмешливо положила руку на его одеревеневшее плечо. - Перестань от меня шарахаться. Никто не покушается на твое целомудрие. Оставлю это для твоей подруги. Полагаю, это будет первый случай, когда у какой-то женщины будет основание порадоваться, что их любовник приходил ко мне домой.
  
  
  
  Из дома на Старой площади Грейг вышел полтора часа спустя. Маленький слуга Клоринды сладко спал в прихожей на обитой кожей лавке, положив локоть под голову и уронив свой лук на мозаичный пол. Грейг не стал его будить, а просто взял свой плащ и перевязь с мечом и плотно притворил за собой дверь. Навряд ли какому-нибудь воришке придет в голову соваться в дом к известной куртизанке, где в любое время дня и ночи можно застать кого-нибудь из ее посетителей.
  
  На следующий день, снова увидевшись с Ее величеством наедине, Грейг первым делом рассказал ей о посещении дома на Старой площади. Во время своей жизни в Ньевре они с Жанной часто обсуждали то, что половина всех трагических коллизий в их любимых книгах возникала оттого, что кто-нибудь пытался скрыть какой-то факт, порой даже довольно незначительный или невинный, и из одного мелкого обмана или недомолвки потом возникала куча бед. Обсуждая чью-нибудь скрытность, потянувшую за собой целую лавину неприятностей, они ругали виновников этих бедствий идиотами и всякий раз торжественно клялись, что сами они, уж конечно, никогда не сделают подобной глупости. И Грейг считал, что лучшим, что он может сделать, будет все рассказать Жанне.
  
  Ульрик бы наверняка сказал, что он сошел с ума, но Грейгу такое решение казалось самоочевидным. Если он не расскажет о Клоринде сразу же, то потом Жанна начнет задавать себе вопрос, что заставило его откладывать эту беседу на потом, и заподозрит, что он вел себя отнюдь не безупречно. Если же он вообще не станет ничего ей объяснять, то выйдет еще хуже - Жанна обязательно захочет знать, кто обучил его всем тем вещам, о которых он узнал на Старой площади, ему придется делать вид, что он узнал об этом из бесед с каким-нибудь придворным, громоздить одну ложь на другую, и в конечном счете рисковать, что его вымысел расползется по швам при первой же попытке Жанны что-нибудь проверить.
  
  Было бы ужасно глупо поставить себя в такое положение - тем более, что ему было совершенно нечего стесняться. Он никого не обманывал - ни Жанну, ни Клоринду...
  
  "Только Ульрика" - мелькнула в голове непрошенная мысль.
  
  Да, Ульрика он, в некотором смысле, обманул. Но Ульрик сам хорош. Это же надо - убеждать его, что за спиной у Жанны посещать любовницу - это как раз и есть самый логичный способ позаботиться о Жанне!..
  
  - Ты в тот раз сказала Ульрику, что он "содержит самую дорогую куртизанку в Рессосе". Значит, ты знала о Клоринде?.. - вспомнив про последнюю беседу сира Риу с Жанной, спросил Грейг.
  
  - Ну, это знали все, кроме тебя, - безжалостно ответила Ее величество. - Ульрик бывает у Клоринды, совершенно не скрываясь, и в придачу щедро платит за ее покупки. Это настолько общеизвестный факт, что Клоринда может зайти к торговцу тканью или к парфюмеру, выбрать в их лавке то, что ей понравится, но не платить самой, а велеть обращаться за деньгами к лорду Риу. И никого из торговцев это не смутит.
  
  - Они настолько тесно связаны? - опешив, спросил Грейг.
  
  - Ну да. Если ты ничего не знал об этом, то разве что потому, что ты очень старался ничего не знать о личной жизни Ульрика. Кстати, тебе не стоит волноваться, что Клоринда растранжирит деньги твоего отца - насколько мне известно, она осторожна и умна. Такая женщина не станет раздражать своих любовников, вводя их в слишком крупные и слишком частые расходы.
  
  - Как Ульрик тратит свои деньги - это точно не моя забота, - раздраженно фыркнул Грейг. - Было бы странно осуждать его за то, что он оплачивает ее платья и духи после того, как он заплатил ей за время, проведенное со мной.
  
  Эти слова придали мыслям Жанны новое направление.
  
  - ...Значит, эта Клоринда предлагала дать тебе пару уроков, Ульрик был готов их оплатить, но ты не захотел? - спросила Жанна, даже не пытаясь скрыть самодовольства в своем голосе.
  
  - Ну, в целом, да, - невольно улыбаясь ее чисто детскому тщеславию, ответил Грейг. - Я посчитал, что вполне могу ограничиться теорией.
  
  - Надеюсь, это стоило тех денег, которые выбросил на это дело мессир Риу, - усмехнулась Жанна.
  
  - Несомненно стоило, - заверил Грейг, почувствовав, что его голос сделался чужим и хриплым, словно ему не хватало воздуха.
  
  Жанна тоже отлично знала эту интонацию. Она вскинула брови - полунасмешливо, полупоощрительно.
  
  - Ну что же, удиви меня!..
  
  
  
  Любовник королевы, - думал Грейг, раскинувшись на спине в своей кровати и бездумно глядя в темный потолок. - Подумать только. Я - любовник королевы.
  
  Других мыслей в голове у Грейга не было. Он не испытывал ни сожаления, ни торжества - только какую-то странную оглушенность.
  
  Он, наверное, не слишком удивился бы, если бы неожиданно пришел в себя и обнаружил, что события пары последних дней были всего лишь его сном - вроде тех убедительных и исключительно реалистичных снов, которые бывают у больных во время лихорадки. Но, с другой стороны, если его оцепеневший разум до сих пор отказывался воспринимать произошедшее, как явь, тело, напротив, переполняло ощущение, что все случившееся - более чем реально. Что это - вообще самое реальное, что происходило с ним за его жизнь. Он до сих пор ощущал на своих губах вкус кожи Жанны, его собственное тело и одежда сохраняли ее слабый аромат. Даже теперь, после того как Грейг расстался с ней, тайком пробрался в свою комнату и там тщательно вымылся, чтобы даже призрачный запах благовоний королевы не остался у него на простынях, Жанна все еще была здесь - такая же реальная для его осязания и обоняния, как если бы она лежала с ним в одной постели.
   Любовник королевы... Что же теперь будет?.. - спросил Грейг у самого себя. Но мысль была ленивой и какой-то безразличной. Он не захотел бы ничего менять - не только ради сохранения собственной жизни, которой он рисковал за Жанну каждый день на протяжении прошлой весны и лета, но даже ради спасения своей души.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"