Стояла теплая Забайкальская осень. Иголки лиственниц, главного дерева читинской тайги, начали желтеть, отчего лес на сопках стал менять окраску на желто-зеленый. Скоро придет суровая сибирская зима, и только лиственница выдержит будущие крепкие морозы этих мест, куда занесла Сашку судьба.
Сюда он попал по распределению после окончания института. Приезжие называли эти места "голодным" Забайкальем. О таком определении он впервые услышал еще в семидесятом году после второго курса, когда согласился вместо геологической практики на экспедицию в Забайкалье. Предложил поехать - сосед по комнате в общежитии - Сашка Жирнов. Он якшался с туристами-альпинистами нашей "паровозной" школы, как, в шутку, называли студенты свой институт, а их вожак, аспирант Саша Кузин, набирал студентов в эту экспедицию.
Вот тогда и проехал Сашка, впервые, от Читы до Сковородино, с остановками на два - три дня на крупных и не очень станциях, в течение месяца. В станционных магазинах продавали хлеб, сахар, лапшу, водку, вино - вот и все, из продуктовой части. Не было даже рыбных консервов, которые были везде, особенно, "завтрак туриста". Из-за такого "богатого" ассортимента магазинов, наверно, приезжие и прозвали Забайкалье - "голодным". Сашка подумал тогда: "Не дай бог попасть сюда после института"! - Вспоминая, что выручало их только молоко, которое они покупали у местных жителей.
Но, видимо, так было запланировано на небесах, что, распределяясь на работу в Амурскую область, где было тоже не густо, он попал в Забайкалье. А шутка была в том, что организация, где предстояло ему работать, имела участки по всему Забайкалью. Вот на один из таких участков и были направлены молодые специалисты Александр и его жена Лидия. Лида работала на станции, где находился участок, а Сашка ездил за восемьдесят километров, на "ученике" - так называли паровоз с двумя вагонами, который по утрам развозил учеников в школу, а рабочих на "линию". Вся жизнь здесь была вдоль "нитки", то есть вдоль железной дороги - иди в сторону, хоть триста верст: там - одни медведи!
Возле моста, который ремонтировала бригада Александра, стоял старый железнодорожный вагон, который называли "столыпинским". В нем и жили монтажники, а всю рабочую неделю - он, мастер участка.
Александр вышел из вагона, где он занимался бумагами, и направился к мосту, откуда слышалась пулеметная дробь перфораторов, но увидел идущего по путям незнакомца, остановился и стал ждать, пока тот подойдет. Это был молодой парень, его возраста, повыше ростом, в брюках и свитере. Кудрявые светлые волосы спадали на высокий лоб. В руках он держал полевую офицерскую сумку.
- Дай закурить, земеля, - попросил он, остановившись напротив.
Александр достал пачку "Беломора" и молча протянул ему.
- Вот, решил немного потрудиться, - сказал он, с усмешкой. - Кто здесь начальник?
- Я - мастер, - ответил Александр. - А что у вас вместо "здравствуйте" - "дай закурить?"
Парень слегка смутился, но только чуть-чуть. "Наглый," - подумал Сашка.
- Извиняюсь, гражданин начальник, здравствуйте, разрешите представиться: Лебедев Владимир Геннадьевич, прошу любить и жаловать!
- Ну, вот, другое дело, только я не "гражданин начальник", а зовут меня Александром Ивановичем. Давай направление с отдела кадров!
Так в бригаде появился шестнадцатый, последний до весны, самый беспокойный, как в дальнейшем оказалось, член монтажной бригады.
Володя быстро захватил лидерство в бригаде, хотя был моложе всех "бичей". Это слово только входило в обиход и означало буквально - бывший интеллигентный человек, а на данный момент, когда кого-нибудь так называли - обижался: "Бич" - это, кто не работает, а я работаю!" Кроме троих, со станции, куда попал Александр, все были из разных мест, как правило, в разводе, без семей, путешествовали помногу лет, прячась на зиму в вагончиках строительных и монтажных организаций. Но как только сходил снег, у них просыпался дух путешественников, они увольнялись и пускались в плавание за лучшей долей. Интересно было разговаривать с таким человеком: какое место в стране ни назови - везде он был!
Работа на мосту шла весь световой день. Может потому, что вечером все равно делать нечего, да и нужно было нагонять отставание, которое у них было всегда. А должны они были по той простой причине, что, как только получали зарплату, так начинали беспробудно пить всей бригадой, пока не кончались деньги. В такие дни, получив деньги, мужики отправлялись на ближайшую станцию, якобы за продуктами, а к ночи возвращались группами, с водкой, но без продуктов.
Только начиналась пьянка, Александр уезжал с объекта домой, утром опять приезжал в надежде, что они сегодня остановятся. Но, тщетно! Пока не кончались все рубли и оставались одни монеты, запой продолжался. Однажды, поставили своеобразный рекорд, когда получили кроме зарплаты, еще две премии - так пили тринадцать дней.
Володя Лебедев был застрельщиком и организатором, особенно, при добывании спиртного и закуски. А еще, Володя писал стихи. Долгими зимними вечерами он занимал себя тем, что сочинял свои вирши и записывал в блокнот, который доставал из своей полевой сумки. Там у него было много тетрадей со стихами, в основном - на тюремную тему, но были и лирические. Блокнот, в котором он последнее время писал, он носил всегда с собой. Стихи были - так себе, но, видно какой-то талант к "стихоплетению" у него был. За столом он всегда был трезвее всех, держал себя свысока, читал приятелям свои новые стихи, героями которых, часто были мужики. По окончанию этих "мероприятий"- большинство монтажников были ему должны разные суммы денег. На утро он им втолковывал, кто и за что ему должен, они махали больными головами, недоумевали, но приходилось соглашаться.
Больше других, и долгов и насмешек в стихах доставалось от него Боре Пантюхину, толстому, круглолицему увальню, со злобным и хитрым характером. Боря появился в бригаде перед Володей, был сварщиком, хвастал, что варил телевизионные вышки. Володя ухватился за это и предложил проверить, какой же Боря - высотник. А тут возникла работа на верхнем поясе фермы моста, высота до воды была шестнадцать метров. Нужна была работа сварщика, чтобы заменить перила. Александр поднялся на ферму, сделал разметку, спустился. Теперь предстояло Борису подняться, чтобы срезать старые заклепки. Вся бригада собралась внизу, стали смотреть, как он справится с этим заданием.
Боря поднялся по лестнице наверх: а теперь нужно было просто идти по верхнему поясу, который представлял собой два уголка, соединенных крестами из уголка поменьше и шириной не больше шестидесяти сантиметров. Боря сделал два шага, посмотрел на бегущую внизу воду, пошатнулся и быстро сел на корточки. Под ликующий хохот всей бригады, он задом дополз до лестницы и, смущенный, спустился вниз. Громче всех хохотал Володя, подставивший приятеля (дело в том, что эту работу собирался делать Петя Рожков, второй сварщик бригады).
После этого случая, с подачи Володи, за Борей закрепилось прозвище "телевизионщик", кстати, телевидением в это время в округе еще и не пахло.
Однажды Александр приехал, как обычно, в семь часов утра, зашел в вагон. За столом сидел бригадир Валентин Хретинин, парень высокого роста, широкоплечий, лет тридцати пяти; остальные спали в живописных позах там, где их сморило. Такую картину он заставал в каждый из запойных дней.
- Не могу заснуть,- пожаловался Валентин. - Только глаза закрою, они снова идут на меня в атаку, в буденовках и с винтовками наперевес!
- Кто?
- Кто? Кто? Черти, вот кто!
- Ну, ты, Валька, и допился! Бросай ты это дело, так и с катушек недолго съехать!
"Да, - подумал Сашка. - Все беды в России от водки, вернее оттого, как ее употребляют! Все беды - от пьянки"!
Однажды, выпивши, рассказал Володя Лебедев, как он попал сюда. Сам он с Урала; как-то выпили с парнями, пошел он домой и увидел возле своего дома автобус "ЛАЗ". Заглянул в кабину, а там ключи зажигания торчат; ну он и задумал покататься. На перекрестке лихо заложил вираж, автобус опрокинулся - так Володя первый раз попал в тюрьму. В лагере, где был Володя Лебедев, он получил юморную кличку - "гусь", мол, не лебедь. Ему потом приходили письма от приятелей, на конвертах было написано: "Гусю Володе". И доходили!
Освободившись, приехал домой, встретился с друзьями, и позвали они его на рыбалку, за город. Ловить собрались бреднем на озере, где рыбалка была запрещена. Для начала выпили, как водится, завели бредень - хорошо попало, пошли второй раз, а тут, откуда ни возьмись - два егеря и два милиционера с ними. Они стали составлять протокол, началась перепалка, потом переросла в драку. Володя не знал, что приятель прихватил с собой пистолет. Результат: плачевный, одного егеря и милиционера убили на месте, двоих ранили.
Володя прибежал домой, собрал вещи и стал ждать. "Если за мной придут, то придут рано утром," - подумал он. На этот случай у него был вариант. Когда в пять часов утра постучали в дверь, он тихо спустился на балкон нижнего этажа, выскользнул из дома и - на вокзал. Взял билет на восток, докуда хватило денег - так и оказался здесь, на мосту.
После загула, обычно Боря Пантюхин собирал оставшиеся в карманах мужиков монеты, по десять, пятнадцать копеек, шел на станцию и покупал лапши или макарон - тем и питались до аванса или получки.
Однажды путейцы подарили им подстреленную косулю, так ее сварили с лапшой. Чаще всего их выручали местные монтажники, привозившие продукты из дома, особенно Лешка Феофилов, который каждую зиму добывал лосей и привозил на мост сохатину.
Как-то, в очередной поход на станцию, Володя возвратился позже всех, во втором часу ночи, зашел в вагон, радостный такой, закричал: "Помогите затащить"! Оказывается, он притащил на санках ящик водки и мясо большого барана. На вопрос мужиков, за что он купил это богатство (деньги уже пропили), он сказал, что взял у Петра Николаевича (продавца станционного магазина) в долг.
Водку выпили, барана съели. Подошел день получки, когда обещал Володя отдать долг Петру, а он и не думал отдавать! "Петр Николаевич мне водку и барана из излишков дал, хитрый такой! Накануне ревизии, а потом хотел мой долг положить себе в карман"! - объяснил он начальнику участка, когда Петр пожаловался тому, что деньги не возвращают. "Похоже, деньги за водку и барана, Володя стребовал со своих собутыльников и положил себе в карман," - подумал Александр. Из-за скандала с бараном, а может не только из-за этого, Володя, вдруг засобирался увольняться и уезжать.
Он приехал на участок за расчетом. Но начальник приказал ему деньги не давать, пока не рассчитается с Петром. Разговор происходил в вагончике конторы участка, в пятницу вечером, где собрались все мастера. "Подождите, Вам позвонят"! - с этими словами Гусь выскочил за дверь. И, действительно, не прошло и десяти минут, как зазвонил телефон - милиция была рядом. Начальник милиции объяснил, что задерживать деньги администрация участка не имеет права. Только начальник положил трубку, как возвратился Гусь. Пока кассир выдавала ему расчет, они ругались с начальником участка, используя, как, сейчас говорят, непарламентские выражения. Гусь, необычно даже для этих мест, вел себя с начальником дерзко и грубо.
Получив деньги, он подошел к Александру попрощаться. Он разговаривал уже спокойно и дружелюбно, посетовал, что куда-то подевался последний блокнот, с которым он никогда не расставался. После этого разговора он исчез. Куда собирался ехать он не сказал, а Александр не спрашивал.
На второй день вся округа содрогнулась - в своем магазине, на станции, нашли убитого Петра Николаевича. Он был задушен шнурком в подсобном помещении магазина, пропали какие-то деньги и что-то из товара.
Вскоре после исчезновения Гуся, уехал и Боря Пантюхин.
Прошло несколько месяцев. Александр уже работал на другом участке, начальником. Каждый месяц он ездил с отчетом в управление. Как-то в разговоре с инспектором по кадрам вспомнили про Лебедева. Она и сказала, что приходил на него запрос со станции Хор, по поводу того, что он убил человека. "Видимо, Петра, - подумал Александр. - Ведь она сказала, что в магазине был найден блокнот Гуся. Вот так история! Отомстил, значит, Гусь Петру, что пожаловался на него. Но как же блокнот? Ведь Володя говорил мне, что потерял блокнот еще накануне убийства? Тут что-то не сходится!"
Сидя в вагоне-ресторане поезда, идущего на запад, попивая вино, Боря Пантюхин ликовал: "Здорово он подставил этого гуся-стихоплета: будет знать, как насмехаться над ним, Борей Пантюхиным!" То, что он загубил невинного человека, чтобы только отомстить обидчику, его не очень волновало. Его распирала радость жалкой мести, застилая последнее, человеческое, что когда-то еще было в нём.