"Мадрид можно променять только на небо, да и то если там будет дырочка, в которую можно будет на него смотреть!"
- Мадридская пословица
Станция Коломбия светится огнями - электричества не жалко, в этот день принимают гостей и послов. Половина станции отгорожена сварными стенами и там находятся жилые районы. Вторая же половина - проходной двор, похожий на трубу из слегка проржавевшего уже металла, некогда покрытого новейшей силиконовой антикоррозийной запатентованной пленкой - об этом свидетельствуют многочисленные красные надписи на листах. В первой части квартиры и служебные помещения идут в два этажа - строили бы и в три, как на других станциях, но относительно низкий потолок не позволил. В самом дальнем углу на втором этаже сквозь крохотное оконце затянутое скотчем пробивается слабый свет. Комната завалена книгами и журналами. Огромная, непривычная для суровой постъядерной действительности двуспальная кровать затянута в сероватые, но целые простыни. На них лежит девушка. Одна рука на полной груди, вторая на тумбочке с включенной настольной лампой. Пухлые губы открыты, сквозь них в легкие тихо струится "дневной сон" - единственная возможность выспаться для работающих в ночную смену.
Перлита просыпается и не сразу понимает, где она находится. Но что-то не так - она понимает это отчетливо. В дверь стучат. Громко и настойчиво.
Резкий скачок с кровати. Прямое попадание в обувь. Жара стоит несусветная! Вентиляторы - роскошь, которую могут себе позволить только высшие чины. Быстрая гимнастика под настойчивый стук в дверь. Пальцы сжаты в замок - руки вытянуты за спиной. Перла[1] нагибается, рассматривая свои ногти на ногах.
-Грязные...
-Открой! - Крик и стук в деревянную дверь повторяется. Человеку за досками сухими как чувства жителей этого маленького мирка явно невтерпеж. Но у Перлы есть время, всегда и на все, в первую очередь на себя. Её профессия, нет, обе её профессии накладывают отпечаток и несут определенные преимущества. Она должна быть чистой, как можно более чистой.
-Сам открой, умеешь ведь! - Во рту застревает комок и Перлита кашляет. Перед ней всплывает лицо. У матери нахмурены брови. Такое сладостное видение из прошлого. Палец проносится к лицу девочки и щелкает ту по носу. Мама в зеркале из воды улыбается и говорит: "Что, жемчужина в горлышко от кувшина попала?" Перлита мигая, пытается прокашлять. Мать обходит её и бьет в спину. Волшебный кувшин, Аладдин и его верный Джин, сказки, просто сказки. Все это в прошлом, а нужно сегодняшним мыслить лишь днем. Это тоже отпечаток её профессии.
-Дура, твоего брата убили!
-Чего?.. - Перла моргает и не может разогнуться. Перед ней уже не волшебное зеркало прошлого, перед ней грязный пол настоящего.
У девушки внутри что-то поднимается и сразу опадает в бездонную яму внезапного отчаяния. Во рту слюня становится как металл. Она садится на кровать и смотрит на мир совсем чужими глазами. В которых нет слез, есть только пустота и безнадега. Проходит минута, она не встает и так же молча смотрит, уже не на мир - куда-то в себя.
Если бы кто-то из знавших ранее увидел её сейчас, то в первую очередь подумал, что она умерла. Просто умерла, но так и осталась сидеть, не двигаясь больше - лицо бледнее, чем надраенный серовато-белый пол на Рубен Дарио, откуда сразу после войны перебралась её семья. Этот проклятый пол не нравился никогда её отцу. Слишком зыбкими и неживыми казались отражения в нем людей. И он никогда не пачкался, даже если специально закатать его в грязь - на следующий день станет снова чистым. Словно кто-то моет, скоблит и драит его по ночам. Ходили байки про призраки Уборщиц. Ставили караульных, чтобы они смотрели на это пятно грязи. Караульные не спали всю ночь. Клялись, что это пятно грязи никуда с места не двигалось, и "уползать тоже не хотело". Но когда на утро к месту, где они дежурили, приходила вторая смена - пол снова был девственно чистым. По словам караульных - пятно было до самого конца, но стоило отвести глаза, как оно исчезало. Казалось такая мелочь, но вместе со слухами с окрестных станций она приводила людей в почти панический ужас. Еще до того как начали пропадать люди отец Перлы, Эдуардо Лорес[2] собрал все свое "маленькое войско" и увел его из осажденного невидимыми Уборщицами подземелья. Увел, получил черную метку от Солдадо, но спокойно жил на Коломбо шесть лет, прежде чем отправился в вечное странствие по туннелям Мадрида.
Теплые руки ложатся на холодные плечи Литы[1], которая сразу вздрагивает и сжимается на кровати в комок, поджимая под себя ноги.
-Это я. Успокойся, не плачь, у тебя ведь остался я...
-Ты все-таки сам зашел? - Она поворачивает к Чичо[3] свое лицо и пытается улыбнуться. Слезы все-таки появляются на лице, и Лита стирает их тыльной стороной ладони. - Снова сделал слепок ключа от моего замка?
Чичо протягивает руку и разжимает кулак. В нем лежит изогнутая заколка. Девушка смотрит на нее, не отрываясь. Кусочек металла гипнотизирует её. Вот можно взять его и аккуратно вогнать себе в горло, в сонную артерию, крови будет много, чрезвычайно много. Пальцы парня берут её за подбородок и напротив её зеленых глаз, появляется пара небесно-голубых. Всегда смеющихся и таких веселых и теплых, словно летний день у моря. Лита никогда не видела моря, рождающего жемчуг. Неба она тоже никогда не видела, девушка всю свою жизнь провела в метро, только лечила раненых там, на поверхности. Они и рассказывали ей. Какое оно, это небо.
-Я хочу увидеть его...
В голубых глазах появляется сомнение.
-Ты же понимаешь, кто это сделал?
Лита кивает. Открывает рот и не может вымолвить трудное слово, она словно становится заикой на эти секунды. Слово просто застревает во рту и приходится схватить себя за лицо, чтобы протолкнуть его, но как только это сделано остальные слова вылетают автоматной очередью.
-Солдадо? Эти ублюдки, они убили и его!
-Они ждали. Ждали, пока ему исполнится восемнадцать. Ты же знаешь их правила. Теперь его тело со следующей мотодрезиной отправят на Рубен Дарио. Ты извини...
-Я врач. - На лице у Перлиты слезами нарисована решимость. - Я могу осмотреть тело, я обязана это сделать, а вдруг он чем-то болел и у них там начнется эпидемия?!
В дрожащих глазах девушки горит желание, чтобы все так и вышло. Парень с голубыми глазами цвета неба качает головой. Его футболка вновь разорвана, под тонкой синей тканью цвета глубокого синего моря свежие царапины. Пальцы девушки дотрагиваются до них, и что-то меняется в её глазах.
-Я врач, мне можно, и ты мне поможешь! - Лита рывком вторгается в его личное пространство, их глаза теперь отделяют сантиметры. - А помнишь, как мы втроем носились по бесконечным переходам Солнца[5]? Там на лестнице до сих пор нарисованы наши инициалы. Так далеко мы никогда не забирались, мы сбежали, но нас потом нашли... Черт, нас же нашли. Ты помнишь? Ведь они там есть, ведь все это и вправду было?! - Она снова начинает плакать. Нарсисо прижимает рыдающую девушку к себе и, дыша запахами каштановых волос, о чем-то думает, смотря на разбросанные вокруг постели медицинские журналы. Их собирала мать Литы, их приносил для неё Дадо, теперь они хранят не только познания медиков сгоревшей в термоядерном пекле людской цивилизации. Теперь это еще и память, невидимые отпечатки душ её родителей. Если чего-то нельзя увидеть, это же не значит, что этого нет?
Дверь открывается и на пороге из пробитого ровными круглыми отверстиями листа металла появляются двое. Тонкий и гибкий как акробат парень с копной спадающих на плечи черных волос, завязанных в аккуратные мелкие африканские косички, у него слишком серьезное для этой ночи лицо. Из-за его плеча выглядывает полураздетая молодая женщина с заплаканным лицом, она держится за руку парня, словно слепая за поводыря. Толпе нет до них никакого дела. Люди радуются, в этом мире искусственного света так мало радостей, что иди она хоть голая - никто бы не удивился. Они идут сквозь толпу вдвоем, мимо проносятся веселые лица. Смех и крики, звуки гитары и песни из уст живых и из уст давно умерших. Динамики - чудо цивилизации мертвых радуют еще живых под землей песнями утерянных дней. Чудо из чудес собранное мастерами по старинным схемам. Как она радовалась в детстве, прислушиваясь к голосам "оттуда". Радовалась с братом... Теперь же все вокруг пусто... Люди есть, но что-то потерялось. Ушло, наверное, навсегда. Кажется, что вокруг одни играющие манекены из театра марионеток Габино. Бино любил их, свои деревянные игрушки, и вся детвора тоже. Это было давно и далеко отсюда, еще на станции, где она родилась. Тогда было весело и до жути интересно - как же они двигаются? Теперь она не хотела знать. Ей было больно и обидно, и жутко, в самой глубине сердца - жутко наблюдать все это столпотворение веселящихся и играющих свои заведенные роли манекенов.
Они шли, как раскаленный нож прорезает брикет масла, они прошли сквозь эту толпу, уворачиваясь от нитей, за которые подвешены эти манекены судьбы. Нити желаний и страха потери, жажда наслаждений и откровенная похоть. В публичном доме Хоэля горели огни. Ни одной девочки снаружи - все внутри. Еще бы, ведь столько клиентов сегодня!
-Ты точно хочешь его увидеть? - Спрашивает на ухо Лите проводник Нарцисс. Девушка кивает головой. Она боится, что к ней кто-то сейчас обратится, она боится того что может сделать. Нет, того что точно сделает в таком случае. В руке парня с косичками появляется невидимая отмычка. Никто не смотрит на них, но он профи, он может сделать это и под пристальными взглядами. Замок почти неслышно щелкает. Ручка поворачивается и, едва открывшись, дверь морга Коломбо тут же закрывается вновь, пропустив сквозь себя двоих. Звуки музыки и пьяный смех остаются снаружи. Тут царство мертвых - суровый Аид не любить веселья. Внутри темно и прохладно, стены все в коричневых потеках. Отсюда бригады носят тела на поверхность и после служения в ближайшем храме сжигают. Причем этой молебны достойны лишь избранные - ради обычного люда не станут сталкеры так рисковать.
Тела под полиэтиленовыми саванами. Когда на второй ветке была чума, тела жгли прямо в метро, запечатав для этого целиком станцию на ней и превратив её в гигантский крематорий. Теперь все проще - доступ на поверхность есть у каждого мертвеца, и пусть посмертно и перед сожжением, но он увидит неблагодарное небо. Лита глотает, у неё кружится голова, это совсем непривычно для врача, в любой другой момент она бы сразу попыталась взять себя в руки, и преуспела в этом. Теперь ей все равно, терять уже нечего и пусть кто угодно обвиняет в непрофессионализме. Дрожа, прислоняется к стене и спрашивает:
-Где?
Чичо берет её за руку и ведет за собой. Они останавливаются напротив одного из тел. Ничего обычного, просто тело, девушка за свою недолгую карьеру врача насмотрелась на много смертей и еще больше покойников. И никогда не трепетала перед ними. А сейчас же... ей просто кажется, что все это глупый сон. И не может вот так под обычным целлофаном лежать её брат. Могли отец и мать, все уходят, это понятно каждому, но младший брат никогда не умрет - это закон!
-Когда моему ребенку... если у меня родится мальчик, когда ему исполнится восемнадцать, они его тоже убьют?
Чичо молча, приподнимает мутноватую пленку из толстого белого целлофана.
-Они не убивают детей, ты же знаешь. Но твой отец получил черную метку, за то, что ушел без разрешения.
Перла смотрела на лицо под целлофаном. Потом вскрикнула и отшатнулась. Чичо прикрыл тело снова.
-Оставь меня. - Чичо смотрел на неё с сомнением, но Лита повторила с воплем. - Выметайся!
Он ушел медленно, рассматривая другие тела по пути. Лита проводила его взглядом и, прижавшись к металлической стене спиной, стала сползать на пол. Уткнулась в ладони, вокруг носились обрывки разговоров, фразы переплетались, в ушах звенела кровь. Гул, странный и откуда-то знакомый, вибрируя, отдавал дрожью пола в её бедрах. Где-то капала вода, Лита пыталась отрешиться от всех этих звуков, чтобы еще раз вспомнить озорную улыбку маленького брата и не могла.
Все повторяется раз за разом - смех и крики, когда они идут рука об руку сквозь толпу, лицо под целлофаном, грязные, словно обсосанные стены и удаляющаяся спина Чичо на их фоне.
Медленно поднявшись, Лита идет к столу. Приподнимает целлофан и с любовью смотрит на брата. Достает из кармана скальпель и кладет рядом на гладкую столешницу из отполированного металла. Встает на колени перед столом и, взяв брата за руку, пытается вспомнить слова молитвы. Но ничего путного не лезет в голову. Только пустота и мысли, которые она все эти годы прятала, гнала от себя подальше, как полная дура. Она целует его руку, ощущая какой он холодный. На голове запеклась кровь, губы синие, но это все-таки её братишка, с которым они втроем с Чичо хотели выбраться из метро, когда вырастут, чтобы увидеть мир. Лита еще раз целует замершие, окостеневшие пальцы и на губах у неё остается нитка. Синяя как море. Девушка чувствует, как начинает сходить с ума. Все прокручивается раз за разом. Пальцы сжимают руку трупа с такой силой, что кости начинают хрустеть. Во рту у Литы кислая кровь - она прикусила язык и не обратила на это внимание. Глаза становятся как у трупа, слез в них нет, и теперь уж точно никогда не будет. Улыбка появляется на губах, Перла вцепилась в пальцы брата, чтобы не рассмеяться.
Брат кричит маленькой Лите:
-Смотри, смотри, что я нашел - и показывает кусочек цветного зеркальца, заляпанный красной краской.
Чичо стоит снаружи у прилавка со спиртными напитками. Руки засунуты в карманы, глаза блуждают по зеленым бутылкам, не останавливаясь дольше секунды ни на какой из них. Празднество постепенно с улиц смешается в металлические сваренные из прогнутых листов коробки, в которых ютятся жители станции Коломбо. На улице от силы с десяток человек осталось, но и те в стельку пьяны. Алкоголь не имеет срока хранения и радиация ему почти не страшна - его не много надо, если в меру, а если нет - какая разница что цирроз печени, что иная напасть - могила для всех одна, и она похожа на пламенеющий ад, втиснутый в горлышко печи крематория.
Шатающаяся, будто пьяная Перла подходит к прилавку и выкатывает на него патроны. Рука дрожит, в глазах слезы. Патроны катятся как камешки засохшей кукурузы у опытной гадальщицы. Она образуют только ей одной необходимые узоры. Ногти скребут по доске прилавка. Уставшие глаза торговца полны сочувствия. Ему все равно: кому и про что. Он привык сочувствовать им всем - своим клиентам. Продавец спиртного в этом похож на смерть - перед ним тоже все равны.
Чичо открывает рот, чтобы что-то сказать, но палец малышки Литы сковывает его уста. Она снова маленькая перед ним, как тогда. В этот странный момент их прошлое и настоящее соединилось, он смог увидеть её, ту тогдашнюю, взбалмошную девчонку, которая, как и её отец - была маленьким, но Полководцем. Она тоже собрала свою крохотную армию из двух мальчиков - своего брата и Чичо, и увела по одним детям известным тоннелям в страну сказки, чуть было не закончившейся кошмаром.
Но ведь Сказка - Была!
Чичо непроизвольным движением берет её руку и целует этот палец. Перла улыбается, только глаза у неё странные, зовущие, как у сирены и одновременно отчаявшиеся, как у моряка этот зов услышавшего. Она хватает бутылку и тянет его за собой. Как в дурмане Чичо идет за ней, не замечая ничего вокруг, пытаясь что-то мучительно вспомнить. Горлышко еще залито парафином, а он уже пьян в стельку этой ночью. Эта ночь застыла в его голове, время остановилось, и он не помнит и не знает, как очутился в кровати с той, которую должен хранить, от всего защищая. В том числе и от двух вещей: от самой себя и от правды.
Он открывает рот и пытается что-то сказать, но мысли путаются, а палец снова закрывает ему рот. И опять он видит её не взрослой, а утерянным ребенком, бредущим по зарослям волшебных труб, пытаясь в их переплетенье открыть что-то новое для себя. А в груди у него горит огонь, и пламя его так сильно, что перебивает дыхание и останавливает его. Лишь в самые последние мгновения жизни, он понимает, что происходит сейчас с ним, и тело само начинает сопротивляться, пытаясь выбраться из-под прижимающей его к простыне Литы.
Агония заканчивается тихо. Подушка накрывает лицо. Девушка смотрит на бутылку, ампулу с морфием катает между пальцев.
-Ты мое небо, - шепчет она, наклонившись на ухо Нарсисо. - Теперь навсегда только ты.
Солдаты - тайное мифическое Итальянское, а затем и Европейское сообщество ветеранов всех войн, создавалось в девятнадцатом веке, члены его давали клятву, что готовы на все ради единой цели - прекратить все войны во всем мире, причем навсегда. Существует легенда, что именно они создали Мафию, стремясь методом централизации всех преступных группировок взять их под контроль. Но Мафия сама вышла из-под "опеки" Солдат, после чего Италия была для них потеряна. Большое число членов этой организации выжили в Метрополитене Мадрида. Отец Литы был членом Солдадо. Солдадо официально не убивают женщин и детей.