Об обещаниях. Никогда никому ничего не обещать, обещание - это игры с властью. Даже себе ничего нельзя обещать - не потому, что мы не знаем самих себя, а потому, что в этих обещаниях добровольно идём на бессмысленное насилие. Обещание самому себе имеет мало общего с настоящим саморазвитием, творчеством, где насилие над собой совершается намного глубже; тот, кто даёт обещание себе, на самом деле ставит себе общество в качестве невидимого зрителя и обещает всегда перед ним, и обещания перед собой оказываются такими же пустыми, жестокими и бесполезными, как обещания людям
***
О злой системе. Действительно, хорошо, когда человек, любящий лечить людей, оказывается в условиях, где может выполнять свою работу: в хорошей больнице, где есть иглы, бинты, лекарства и непрерывный поток больных несчастных людей.
Но чаще всего оказывается так, что люди и занимаемые ими положения никак не клеятся одно к другому, всё перемешано, все занимаются не пойми чем и ненавидят свою работу.
Юноша хотел лечить животных, но завалил математику или не справился с родителями, которые мечтали о другом будущем для сына; зато в медицинский прошла школьная отличница, которой в общем-то наплевать на людей, но ей нравилось сдавать экзамены. Это только один возможный пример из тысячи возможных: не стоит заострять внимание именно на нём, почему у этого юноши такие плохие родители и почему в медицинский не могут пройти с заваленной математикой: зло в существовании самой структуры, в системе, системности как таковой.
***
О социальных отношениях. Зло человека над человеком совершается в социальных отношениях. Какой из этого следует сделать вывод? Лучше не быть ни сынами, ни отцами, ни начальниками, ни подчинёнными - эти безличные ячейки участвуют в насилии и подвергаются насилию, Личности находятся вне этого механизма. В общем-то отшельника никому не интересно бить.
Занимая какое-то место, мы соглашаемся быть частью механизма насилия.
***
О несовершенстве военной машины. У нас сложилось ложное представление о "немецкой машине", представление о Третьем Рейхе как о какой-то совершенной машине насилия. Стоит прочитать Альберта Шпеера (например, "Третий Рейх изнутри"), чтобы увидеть, сколько несовершенства и откровенной человеческой глупости было в системе, которая со стороны казалась совершенной системой, образцом зла, как часто военная мощь расходовалась впустую, сколько было никчёмных интрижек и лести при Гитлере, сколько раз утекали деньги, которое, будь они направлены в нужное русло, могли бы изменить исход войны. Если бы Германия создала систему такой, как она нам видится сейчас, совершенная, абсолютно расчётливая система зла, возможно, человечества не осталось бы в живых.
Отсюда видно: даже в этом всплеске ненависти человечества к себе всё оказывается сплошной неудачей, всё ломается, портится и гниёт, человечество терпит неудачу, даже когда пытается убить себя - где тут мечты Вагнера о творчестве народа!
***
О ненависти, какой она бывает. Есть два вида ненависти.
Первая ненависть является обострённым раздражением и обладает всеми свойствами раздражения: она приходит и уходит по обстоятельствам, легко появляется у самых добрых и легко исчезает у самых злых людей. Так можно раздражаться от человека, который вторгается в наше личное пространство и мешает нашему покою; это раздражение в крайней степени становится ненавистью, которая тотчас же пропадает, когда ненавистный предмет-раздражитель оставляет нас в покое. Если бы амёба могла ненавидеть, она точно так ненавидела бы брошенный в раствор камушек соли; стоит ей уплыть подальше или (было и) соли раствориться, и ненависти как не бывало.
Есть вторая ненависть, совершенно отличающаяся о первой: непреходящая, холодная ненависть к жизни, как бы живущая в категориях разума, отвращение металлической, слаженной гладкой машины ко всему изменчивому, неуловимому, ржавеющему, гниющему, кашляющему, болотному, живому в худшем смысле этого слова.
В отличие от первой ненависти, эта является безосновной, она не возникает и не исчезает (мотивация мысли ей противна), а существует как бы отдельно, сопровождает всякое суждение и незримо присутствует во всякой организованной структуре.
***
О присущем преступлению безразличии. Преступников ловили бы намного реже, если бы не святое безразличие и нерасчётливость, которые сопровождают преступление. Преступление, нарушение общественного закона - это протест против разумности, экономии, расчётливости жизни; преступник не думает о том, что будет после преступления, преступление выражает презрение к страху смерти в широком смысле.
Мне нравится, как описано преступление крестьянина Янсона в "История семи повешенных" Андреева: с одной стороны, преступление совершается как безумие, спонтанно, без вынашивания планов; с другой - в нём нет беспокойства безумия, опьянения жизнью, оно совершается устало.
Откуда это святое безразличие и нерасчётливость преступления? Как бунт против природы оно противоречит её бережливости, "разумности" в значении "сообразности с жизнью", оно бунтует против страха за будущее.
Бергсон учит, что преступник скрывает следы своего преступления потому, что чувствует своего рода невидимое давление общества, жизни, которая призывает его прятать следы преступления и скрываться. Открытое преступление и преступник, безразличный к его последствиям, выражает презрение к жизни, обществу и его воле.
В каком-то смысле в преступлении проживается вечная жизнь, поэтому оно не заботится о будущем.
***
О переменах. "Селитесь у подножия Везувия" - это хороший афоризм.
Но часто нужно намного больше мужества, чтобы уйти оттуда, где вам не нравится. Про эту мудрость никто не написал афоризма; философия простейших организмов и высших животных: оттуда, где вам не нравится, уйдите - чем более буквально следуют этому правилу, тем больше бывает нужно силы и мужества.
***
О смерти. Насколько индивидуальна смерть. Людей объединяют интересы, мысли, общая цель или общая беда, но общая участь смерти никого не объединяет. И если взять самого строптивого человека, который ни в чём не хочет быть похожим на других, испытывает ко всем отвращение и во всём пытается всем противоречить - мысль, что он умрёт, как все, не пугает его и не вызывает отвращения.
Вот насколько индивидуальна смерть, мы не можем представить, что она принадлежит кому-то ещё, мы чувствуем её, как будто она принадлежит только нам, как будто это мы её придумали.
Это хорошо согласуется с тем, что говорил Шопенгауэр. Смерть индивида - это только смерть интеллекта; род, воля к жизни, то, что одно только объединяет нас, остаётся при этом целым и невредимым.
***
О разумных и метафизических доводах. Вот почему я предпочитаю метафизическое объяснение привычно разумному. Разумное объяснение поступка почти всегда состоит в том, чтобы через цепь причин и следствий подключить его к продолжению жизни.
Так, например, если бы у меня попросили дать разумное объяснение, почему стоит отказаться от обуви, я бы говорил: ношение обуви деформирует стопу, тёплая обувь создаёт "тепличные" условия, при которых развиваются кожные болезни, а если ноги слишком привыкли к этому теплу, то увеличивается и вероятность простуды, обувь натирает кожу, не позволяет стопе естественно изгибаться, и так далее. Всё это верно и разумно, но в этих объяснениях не хватает чего-то главного. Они все просто подключают обувь к препятствию для жизни. "Обувь ведёт к болезням, а болезнь мешает жить", "обувь мешает ходить, а помеха в ходьбе мешает жить", "обувь вредит ноге, а нога является частью жизни".
Не лучше ли сказать, что обувь - это символ несвободы?
***
Об усталости и вдохновении. "Никакой будильник не справится с нежеланием жить". Когда в нас пропадает воля к созиданию и развитию, мы становимся являтелями идеи развития более высокого порядка. Способ избавиться от этого - самому стать высшим порядком по отношению к идее столкновения природы и разума.
Вот что я имею в виду. Пока мы не хотим жить, вялы, как амёбы, нет одухотворения, нет творческой личности, мы нехотя делаем то, что велит нам долг или нужда; иногда они отступают перед прихотью уставшего тела.
А если ещё больше уточнить пример? Я ленив, мне ничего не хочется делать, и моё тело тащат будильники, навязанные извне обязанности; когда я устаю, я в утешение себе прогуливаю пару и покупаю шоколадку.
В этом состоянии мы не принадлежим себе; мы в этом случае - воля к развитию инстанций, стоящих выше нас. Наше тело и внешние условия, заставляющие его двигаться, совершенно безличны; моё тело и чёртов утренний будильник - это мировая плоть и в порыве отвращения занесённая над ней плеть.
Но это не единственное состояние, в котором мы пребываем. Иногда разум и тело индивидуализируются, мы достигаем сверхиндивидуального состояния, вдохновения, тогда, создавая произведения искусства на более низких уровнях объективации, сами как бы становимся на место государства, поскольку являемся высшим уровнем по отношению к низшему.
Из этого ясно, что наши творения - музыка в первую очередь - как бы вбирают в себя наши страдания. Пока в нас нет вдохновения, мы служим государству и его идее; когда оно есть, мы поднимаемся на уровень выше, а наши творения становятся на место нас самих, теперь они служат нашей идее, всегда более простой, нежели они сами.
Здесь рядом стоит такая мысль: как и в музыке, мы вынуждены усложнять свою идею, избегать в произведении самих себя и всё же везде говорить о себе открыто. В этом страдание музыки, она стремится к нашей простоте, но для неё она недостижима, как недостижима жизнь для неживой материи.
***
О способности к самоупражнению. Только человек способен к самоупражнению. Любое живое существо изменяется под действием внешних условий, жизнь как бы постоянно приспосабливается под эти внешние изменения (гомеостаз в метафизическом смысле) - в этом приспособлении заключаются её внутренние изменения.
В этом отношении человек будто отличается от всех других животных; как и животные, он развивается под влиянием каких-то внешних условий, но эти условия содержатся в нём, они создаются разумом.
Простой пример, уясняющий смысл этой туманной идеи: никакое животное, кроме человека, не совершает утренних пробежек. Ни у какого человека и животного нет органического порыва к бегу (при виде опасности мы можем инстинктивно побежать - это другое); разум, как нечто внешнее по отношению к жизни, как внешнее условие, под действием которого жизнь развивается и действие которого подобно действию естественного закона, разум заставляет тело бежать, он - внешнее условие, под которым развивается, упражняется жизнь.
***
О крике. Никогда нельзя кричать на людей. Если они не больны слухом - и я имею в виду только настоящую болезнь, когда звук от внешней части уха не доходит до внутренней по физиологическим причинам; невнимательность и безразличие - причины, по которым часто поднимают голос - не относятся к болезням слуха и крики здесь недопустимы.
Это так просто. Так же, как и с болью и насилием. А ведь я не видел ни одной семьи, где родители не кричали бы друг на друга и на своих детей. А сколько истерик бывает между "влюблёнными" (они так себя называют, хотя я не верю, что они влюблённые).
Я спрашивал, почему "влюблённые" кричат друг на друга, и слышал два объяснения. Первое просто глупое, второе ещё и ужасное. Первое: "он не понимает, как тут ещё?", второе, обычно говорится с улыбкой, означающей "как ты ещё наивен, что задаёшь этот вопрос" - "ну, без этого жизнь была бы скучной; что это за брак такой без ссор!".
О первом объяснении и говорить нечего. "Раз уж он не понимает меня, скажу погромче" - как будто дело тут в неполадках слухового аппарата.
В сущности это садистский (в глубоком смысле этого слова, механистический) акт, совершаемый тем, кто не в состоянии подумать, понять и встать на место человека, которого он окрикивает. Сочетание какого-то машинального упорства и бессилия - это определяющие признаки садизма, а в крике сочетаются упорство и бессилие. Упорство здесь не даёт просто замолчать или сдаться, бессилие не даёт выразиться иначе, как увеличением громкости.
Следовательно, крик, мало того, что плохо действует на того, на кого кричат, ещё и выдаёт слабость кричащего и всем делает хуже.
Но второе объяснение заслуживает внимания. Здесь есть что-то, что претендует на мудрость.
"Мы любим друг друга, но иногда просто ненавидим друг друга, но и даже тогда любим" - в этом милом абсурде как будто бы выражают противоречивость самой жизни. "В настоящей любви, как в самой жизни, нет никакой истины, здесь может быть и ненависть и крики, она противоречива, безумна, как жизнь".
На этом пытаются выехать. На этой идее хотят пронести очевидный абсурд и ужас таких отношений между людьми.
На самом деле в криках и ссорах нет ничего от лёгкости и святого безумия самой жизни. Это просто подкреплённый временем абсурд и ужас.
Те, кто любят друг друга, не кричат друг на друга. Моя правота здесь совершенно очевидна. Противоположное этому иногда пытаются выдать за какую-то житейскую мудрость, но это просто вздор.
***
О пустом писательстве. Читаю "Повелитель мух", вот отрывок:
"Раскачали его, так, так-так-так, раскачали, раскачали, больше, шире, ещё, ещё, ещё, та-ак..
-Взяли!
Камень дрогнул, качнулся, накренился, повременил, решил не возвращаться, дёрнулся вбок, рухнул, перевернулся и загрохотал вниз, вспарывая лесной покров. Всполошились птицы, эхо, взмыла белая, розовая туча, деревья внизу затряслись, будто перепуганные бешеным чудовищем. И всё стихло"
Я несколько раз перечитал, пока не понял: здесь в сорока восьми словах описано, как камень упал.
Иногда я просто ненавижу художественную литературу. Чего этим хотел добиться автор? Этими повторами, "так-так, ещё", ужасной избыточностью в описании такого никчёмного события он хотел создать ощущение реальности происходящего? Ну тогда он зря старался: ведь, во-первых, настоящий камень ему всё равно никогда не превзойти в точности описания, во-вторых, в этом событии нет ничего эффектного и достойного описания.
Минимум работы, минимум, который должен проделать художник, состоит в отсеивании, фильтровании образов действительного мира - так, чтобы читатель сам уже в этом подобранном материале увидел вечную идею; максимум работы - в том, чтобы самому создать и раскрыть эту идею. Некоторые писатели-художники не доходят даже до минимума; все эти вздохи и избыточные несдержанные описания захламляют литературу, их чтение отнимает время.
Это хорошо подходит для бездельников, такие вещи должно быть приятно читать с кружкой кофе и тёплым пледом, но эти обороты невыносимы для человека, который ищет в книгах ответы на вопросы.
***
О формировании сексуальной ориентации. По мнению большинства учёных сексуальная ориентация не выбирается и даётся от рождения, причины её возникновения чисто органические. Этот факт огорчает, ведь выходит, в любви нет никакой свободы.
Фрейд в своё время не решился свести происхождение ориентации к какому-то одному фактору, органике или психологии. По-моему, хорошо бы выделить два вида сексуальной ориентации: это ориентация органическая, та, которая диктуется физиологией, и ориентация, которую условно можно назвать "психологической" (в противоположность первой): она определяется психологическими мотивами, может меняться, выбираться, возможно даже, её выбор может быть сознательным, волевым актом.
Есть факты, которые говорят за существование психологической сексуальной ориентации. Во-первых, пусть это и редкое явление, люди в различных возрастах меняли её, "становились" (так они сами говорят про себя) гомосексуалистами или гетеросексуалистами; во-вторых, многие гомосексуалисты могут вспомнить случай или эпизод (часто из детства), когда они будто бы приняли решение о своей ориентации (часто говорят - "разочаровался\лась в женщинах\мужчинах"). Иногда на сексуальную ориентацию влияло изнасилование.
Конечно, всё это собрано со слов самих гомосексуалистов. "Выбор" и "изменение", о которых они говорят, в действительности могут быть самообманом и попыткой дать разумное объяснение тому, что имеет чисто органическую причину; "выбор" может быть просто обнаружением своей физиологически гомосексуальной природы. Но если это и верно, то это только обнаруживает подчинительную связь между психологической и органической ориентацией. К тому же, факт существования выбора, пусть и подчинённого, в конечном итоге, физиологии, факт существования выбора заставляет принять свободу психологической ориентации - иначе пришлось бы опуститься до отрицания свободы воли.
Сильно выраженная органическая ориентация может сильно подавлять и склонять психологическую ориентацию; наоборот, слабо выраженная органическая ориентация даёт некоторую свободу выбора.
Хорошо, когда при большой природной силе нет строгого "указателя" органической ориентации, тогда можно говорить о природной бисексуальности.
Хорошо сказал Хайнлайн: "есть только один пол, и это - сексуальность". Хорошо, когда от природы даётся один пол, который есть сексуальная сила сама по себе. На мой взгляд, слишком сильно выраженная органическая ориентация является уродством, избыток мужского или женского начала ограничивает возможности любить. Открытая бисексуальность кажется незрелой, свойственной детям любовью - здесь первоначальная сексуальная сила остаётся несформированной, беспредметной; и только в ориентации, являющейся в известной степени свободным выбором, волевым актом, психологической ориентации чувствуется сила сформированной личности, подчинённый половой инстинкт, выражающий идею всего человека.
***
Об истинном назначении тюрем/ Внешне кажется, что тюрьма приучает к труду и искореняет пороки.
Её истинное назначение и действие можно увидеть по тому, что происходит в тюрьмах на самом деле. Насилие, бесчеловечные условия содержания, всё, что хорошо описал Толстой и описывают современные заключённые - не следует смотреть на эти действия как на случайное отклонение от целей, которые будто бы ставит тюрьма; наоборот, то, что она говорит о своих намерениях, следует толковать, смотря только на эти действия.
Если бы насилие было просто глупой случайностью, побочным эффектом воспитания и приучения к труду, то мы бы видели больше приучения к труду и воспитания и меньше бессмысленного насилия.
Но видно как раз обратное: преобладает именно бессмысленное насилие.
И если толковать тюрьму, исходя из её действия - из её дел, а не заявленных целей - если так посмотреть, то становится понятно, что "исправление" и "приучение к труду" есть не конечная цель тюрьмы, а нечто промежуточное, средство; целью же является глубокое бесконечное насилие над жизнью.
Тюрьма - это сосредоточение ненависти и отвращения к жизни.
***
О распространении гомосексуализма, что ему сопутствует. Говорят, что распространение гомосексуализма - признак загнивания общества и его остановки в развитии. Всё из-за какого-то социологического эксперимента с крысами.
Говорят, во время войны и болезней рождается больше детей, так природа в опасные для рода периоды предостерегает род от вымирания; возможно, наоборот, когда есть достаток в численности населения, даже избыток, рождаемость спадает и вместе с этим развивается гомосексуализм. Но если эта правда, почему отсутствие войны и смертоносных заболеваний считается загниванием и остановкой в развитии; не лучше ли сказать, что любовь, освобождённая от своей первой функции служения роду, размножению, является признаком отсутствия борьбы, долгожданного мира, свободы?
***
О полиции. Выйдете на площадь с неправильным флагом, вас арестуют; будете сопротивляться - они изобьют вас палками; вы пойдёте к ним, когда украдут ваш кошелёк? Вот что я думаю, после всего, что натворила полиция на протяжении своего существования и творит до сих пор: нужно быть либо кретином, либо слепым, либо злодеем, чтобы обращаться к этим людям за помощью.
Фуко и Толстому - особенно Фуко - при всей глубине работы не хватает очевидных советов, житейской мудрости; этот вывод не звучит явно ни в "Рождение тюрьмы" Фуко, ни в "В чём моя вера" Толстого, но кто прочитал эти книги, кто, благодаря Фуко, узнал природу и истинное назначение тюрьмы, суда и полиции, кто, благодаря Толстому, увидел, что добро существует вопреки органам порядка, кто, благодаря Толстому, научился воспринимать учение о несопротивлении злу буквально, как оно есть, и понял выгоды этого учения, для того этот вывод совершенно очевиден: никогда не обращаться в полицию, идёт ли речь о наказании виновного или невиновного, идёт ли речь об украденном кошельке или смерти.
Это зло существует и чувствует себя полезным, пока мы обращаемся к нему за помощью и доносим друг на друга.
***
О психологии в философии. "Всякая философия есть исповедь её автора" - этой истине придают очень большое значение, но её глубину недооценивают. Даже у Лу Саломе можно найти её вульгарное толкование; все философы жулики и обманщики, чтобы изучать философию, нужно быть психологом, не браться за книгу, пока не изучишь биографию автора, в любом силлогизме искать психологическую подоплёку - у этой абсурдной подозрительности, скептицизма и психологии в философии нет никакого будущего.
Невозможно читать книги без известной доли доверия и надежды. Абсолютный скепсис закрывает дорогу искусству; возможно, с ним можно прожить в науке.
***
О начальной идее. Идеи свойственно заполнять всё предоставленное ей пространство. Так почти каждая большая философия, будучи сначала идеей одного предмета, объяснением одного механизма, постепенно распространилась на объяснение чуть ли не всей структуры мира.
Фрейд начал свою философию с изучения оговорок, Шопенгауэр - с изучения закона причинности.
Чем больше свободного пространства у идеи, чем на большее число сфер она распространяет своё толкование, тем легче нам становится понять эту идею. Тому, кто изучает одно чувство или хочет изучить какой-то один механизм (поскольку имеется в виду философия), следовало бы попробовать описать весь мир, смотря только на один этот механизм или это одно чувство, или сквозь него.
***
О цветах жизни. Дети - цветы жизни?
В простоте и глупости ребёнка цветёт родовая воля, вечное стремление жизни к себе самой. С развитием интеллекта мы утрачиваем детскую простоту, потому что интеллект в своём развитии не на потребу жизни направляет нас прочь от самодовольной воли к размножению жизни; поэтому у ребёнка всё проще, чем у взрослого, ведь в родовой воле всё очень просто; поэтому ум уставший, одряхлевший, потерявший способность творить, любуется этими "цветами".
Юноши - вот цветы жизни.
Подвижные, вздорные, полные жизненных сил, противоречивые, презирающие смерть юноши - вот чем цветёт жизнь; детьми цветёт только земля.
***
О насилии между людьми и идеях, сопутствующих ему. Насилию больше свойственно существовать на уровне более высоком, чем личность. Есть насилие на войне, между государствами, между партиями, насилие в школах, даже в семье - но редко оно творится так откровенно одним человеком над другими.
Но некоторые идеи похожи на электрические заряды, они проникают в головы отдельным личностям, отчего их мировоззрение становится однополярным, что заставляет их притягиваться к другим людям или - чаще - отталкиваться от них, и они, уже отдельные люди, становятся распространителями зла.
Был человек со сложным личным мировоззрением: множество противоречий, полярностей, которые всегда бывают в сложном мировоззрении одного человека, делали его беззлобным к другим людям, нейтральным: но вот, он стал демократом, или анархистом, или нацистом, или монархистом, он зарядился одной идеей, отупел и теперь жмётся к узкому кругу людей, абсолютное большинство просто ненавидит; естественный закон против насилия уже не говорит в нём, и причинить зло другому человеку для него уже не составляет труда.
***
О превознесении красоты, как её превознести. "Настолько красиво, что хочется умереть" - по-моему, это лучшее, что можно сказать о красоте, не выходя за пределы внутреннего опыта.
Кажется, что, говоря это, мы возвращаемся от восприятия красоты к субъекту и это будто бы противоречит тому, что при восприятии прекрасного субъект познания растворяется в предмете. Но это не так. В фразе "хочется умереть" нет желания смерти какому-то конкретному телу, "Я", нет отвращения и к своей плоти и всему миру - нет, такое явное чувство ненависти и отвращения никак не может сочетаться с красотой. "Настолько красиво, что хочется умереть" - это желание смерти - чувство более сложное.
В сущности это желание конца, чистоты, чтобы мир закончился на этом.
***
Об извращенной любви. Какой критерий извращения выделил Крафт-Эбинг? Извращённой любовь становится тогда, когда объект становится безразличным, когда половое желание сосредотачивается на самом процессе, когда оно безлично.
Такова же материнская любовь. Любовь матери к свои детям следовало бы назвать самой извращённой, ведь здесь меньше всего внимания к личности любимого.
Интересно, что именно из этой любви пытались вывести опыты любви всей остальной жизни.
Эдипов комплекс основан на противоречии: любовь к матери как к женщине, личное безличное.
Только через отрицание пола в его родовом значении можно достигнуть настоящей любви, любви не пошлой, лишённой родительского безличного элемента.
***
О символах истории. На Украине переименовывают улицы: те, которые раньше назывались в честь коммунистов, теперь называют в честь демократов и русских оппозиционеров.
Некоторые негодуют: "они забывают историю", "народ, который не помнит свою историю, может повторить её", один и тот же вздор.
Эта фраза про повторение истории очень популярна.
"Народ, который не помнит свою историю, может повторить её": похоже, наш народ знает свою историю и хочет повторить её.
Вечная память и преклонение перед историей сильно тормозит развитие.
Красивая фраза: "народ, который не помнит свою историю, может повторить её", но интуитивное чувство истинности обманчиво: эта фраза описывает скорее поведение личности, чем народа, а её истину мы чувствуем потому, что невольно применяем её к себе и так же невольно в мыслях проводим несправедливую, безобразную экстраполяцию - переносим то, что верно для человека, на всё человечество.
Конечно, народ, который помнит свою историю и стыдится её, навряд ли её повторит: бедные немцы до сих пор извиняются (в отличие от американцев, которые так и не извинились за ядерное оружие, и русских, которые так и не извинились за коммунизм), так что навряд ли они в ближайшее время будут вообще участвовать в военных конфликтах: это знание истории оберегает их и весь мир.
Но когда знание истории сочетается с непомерной гордостью - такой народ неисправим.
У одного народа улицы называются в честь давнего прошлого, у другого - в честь настоящего; кто-то помнит и гордится историей, кто-то делает её в настоящее время.
Символы свободы, новых идеалов важнее, чем символы прошлого. Символы прошлого - особенно нашего печального прошлого - оказывают давление; тяжёлый печальный взгляд старика никого не вдохновит на развитие, тем более на демократию.
Они помнят свою историю, но они создают окружение, в котором нет символов застоя и гниения, учась и помня ошибки прошлого, они создают новую среду, полную символов свободы и демократии.
Чтобы народ не повторял ошибки прошлого, намного лучше сделать так, чтобы всюду встречались символы нового, лучшего будущего, идей, совершенно противоположных прошлым идеям несвободы, чем делать так, как у нас - всюду символы старины, диктатуры, царей, коммунизма - сомнительно, что в такой стране вырастит свобода, и непохоже, чтобы народ, который всегда помнит прошлое, очень хотел развиваться.
Обо всём этом написано у Ницше в "О пользе и вреде истории для жизни", людям должно быть стыдно заблуждаться в вопросах, которые описали так давно и так обстоятельно.
Шопенгауэр восхищался тем, как истина во все времена прорывалась через заблуждения на свет. Не менее удивительно то, как одни и те же заблуждения возникают и живут в каждом веке как будто с начала истории
***
О толерантности, где она заканчивается. Толерантность доходит до абсурда, когда восстаёт против вкуса и личных предпочтений. Кто-то не любит чёрных, кто-то не любит людей с горбинкой на носу, это нормально, это здорово, наши пристрастия и неприязни создают нашу личность; смысл толерантности в том, чтобы эти неприязни не вырождались в дискриминацию, дальше этого она не может идти и не должна.
Благодаря движениям за толерантность некоторые люди избавляются от предрассудков и их неприязни пропадают, это может быть хорошим результатом. Часто, например, неприязнь к гомосексуалистам создаётся предрассудками, а не какой-то личной или органической антипатией - хорошо, когда обществу, пропагандирующему терпимость, удаётся, помимо воспитания внешней терпимости, ещё и излечить это заблуждение и наставить человека на искреннее доброе отношение.
Но если кто-то никак не может принять чёртову горбинку на носу, тут уж ничего не поделать - в общем-то это его воля, главное, чтобы он не призывал сжигать этих людей в печах.
***
О роли вечных истин в философии. Метафизика ли, или философия, свободная от вечных идей - любую мысль, любую истину, является ли она универсальной или поддерживается огромным множеством условий и описывает только частный случай, нужно утверждать, утверждать со всем духом утверждения; каждая истина - это бунт человека против изменчивой, неуловимой, внекатегорийной природы. Каждая мысль, каждая истина, вечная она или не вечна, должна быть упругой и твёрдой, как стержень. Нет ничего хуже гнилых мыслей в роде "я знаю лишь то, что я ничего не знаю" (в эту область легко свалиться, когда нет веры в вечную истину); новая философия говорит, что не должно быть вечных истин, "задача философии - смущать, а не успокаивать" - хорошо, но пусть каждая истина утверждается с силой вечного закона. Завтра природа преподнесёт новый опыт, но это не значит, что сегодняшнее мировоззрение, в ожидании завтрашнего изменения и разрушения, должно быть хлипким, ни на что не годным шалашом; если вечных истин нет, то каждая истина должна быть в каком-то смысле вечной; если сегодня нам известно, что Земля плоская, мы со всей основательностью будем утверждать, что она плоская - лучше ошибиться и оказаться посмешищем, чем пройти стороной от познания со словами "я лишь знаю, что ничего не знаю". Пусть вечных истин нет, завтра опыт опровергнет наше мировоззрение - сегодня оно будет стоять, как постоянно обновляемый и возводимый заново памятник человеческой ненависти к жизни; металлический стержень над болотом; понятия и категории - щипцы, которые держат природу за горло.
***
Об отличии философии от науки. Философия выносит суждения об устройстве внешнего мира, но - это её принципиальное отличие от науки - полем её опыта, эксперимента служит исключительно внутренний мир. Это противоречие нужно либо понять, либо принять на веру: суждения о внешнем мире выносятся на основании внутреннего опыта - без принятия этого противоречия нечего делать в метафизике.
Положение философии на самой границе искусства. Философия находится на линии фронта между искусством и наукой, на неё же первую обрушиваются проклятия и критика науки.
Ещё не нашлось учёного, который попросил бы Гёте предъявить убедительные доказательства того, что Фауст и Мефистофель были в погребе Ауэрбаха в Лейпциге - все прекрасно понимают, что поэзия, хотя нигде не говорит об этом, утверждает истину совершенно в другом смысле, чем наука утверждает объективную истину. И если Гёте пишет:
"...он в дверь подвала
Верхом на бочке улетел"
никто не упрекает его во лжи (зато все смеются над бедным Огюстом Контом, когда он пишет, что небесные тела никогда не будут доступны для изучения).
***
О символах власти. Когда я входил в магазин, увидел охранника, он смотрел на меня и что-то тихо говорил. Смотря на него и пытаясь понять, что он говорит, я прошёл, не замедляя шага.
Уже когда я прошёл далеко в магазин (это был большой торговый центр), я понял, что он говорил. Он говорил "сумочки оборачиваем", "сумочки оборачиваем", повторял эту фразу и смотрел на меня с моей сумкой, которую я забыл обернуть в специальный пакет.
Он говорил это так тихо и безлично.
И таково большинство запретов, таково большинство отправлений власти.
Повсюду полно символов центральной власти, но сама она невероятно слаба, её едва хватает для поддержания своих знаков. Я прошёл мимо старика, он просто смотрел на меня и тихо бубнил: "сумочки оборачиваем, сумочки оборачиваем", он не смог бы остановить меня и даже не пытался.
Слабые люди становятся знаками власти.
Сила власти состоит, во-первых, в бесконечном числе этих безличных символов - как этот ужасный охранник - во-вторых, в людях, которые хотят быть её носителями и получают очевидное удовольствие от сдерживания, дисциплинирования и простого насилия.
Без этих символов она ни на что не способна.
***
О парадоксе абсолютной власти и экзистенционализме Кафки. Идеал власти - тело, всюду окружённое датчиками и механическими автоматами-ограничителями движения, тело, которое в каждой точке держится и записывается металлическими считывателями, в каждой точке скованное и в то же время абсолютно подвижное (важный парадокс власти), движущееся по бесконечному множеству разрешённых фиксированных траекторий.
Каждый запрет - это поле для создания новых отклонений от запретов, запрет, поставленный в какой-то точке, отменяет власть за пределами этой точки, зверь, запертый в чёрной коробке, свободен внутри этой коробки - поэтому абсолютная власть нигде не ставит запрет, она продолжается до бесконечности, всё отмечает, записывает, регистрирует, всюду ставя таким образом как бы потенциальный запрет.
Её цель - фиксировать все траектории движения тела и все их условно разрешить.
Вот какова природа экзистенциальных переживаний у Кафки: постоянное ожидание запрета - абсолютная вершина власти.
***
О творческом значении сна и сновидения. Сон разбивает жизнь на бесконечное множество законченных отрезков, благодаря сну заканчивается и начинается день. Сон даёт опыт начинания и завершения.
Засыпать и просыпаться - это одно из дарований личности. В жизни человека чередуются периоды сна и бодрствования; род, человечество как будто всегда пребывает в состоянии полудрёма.
Вот как я понимаю эти слова Кьеркегора о гениальности сна. Способность полностью отключиться, ненадолго умереть - это способность сверхиндивидуальная, гениальная; чем ближе к роду, чем дальше от гения, тем меньше разницы между днём и ночью.
Благодаря сну мы каждый день начинаем новую жизнь. Если жизнь можно сравнить с книгой, то сон и абсурдные сновидения похожи на абзацы, строковые разделители, без них текст читался бы как один бессмысленный поток.
Вот почему рутина и однообразная суета вгоняют нас в состояние дремоты: желание сна - это желание закончить с чем-то, как поставить абзац.
Я знаю людей, которые мечтают о том, чтобы никогда не спать. Капиталисты времени, они не понимают, какой ужасной бессмыслицей станет жизнь без сна.
Убрать сон, чтобы успеть сделать больше - как если бы какой-нибудь писатель отказался от пробелов, чтобы вместить в свою книгу больше текста
***
О сенсациях, как они появляются. Очередной новостной "скандал": рассказывают, как русские футболисты кутили в каком-то ресторане с дорогим шампанским.
Понятно, на какую реакцию рассчитаны эти "новости": они должны вызвать агрессию, чувство несправедливости и ненависть к этим футболистам, мол, как не стыдно этим бездельникам пропивать наши налоги.
Как будто бы это их вина. Система устроена так, что миллионы попадают в руки людям, единственная работа которых состоит в развлечении других людей, причём в развлечении азартном, возбуждающим волю, злобном - почему мы должны ждать от них, что они поступят мудро со своими деньгами?
Если бы большие деньги попадали к достойным людям, было бы меньше "сенсаций".
***
О разрушающей силе смеха. Недавно мне сказали, что я выгляжу смешно - это из-за того, что я не ношу ботинки. По-моему, это не так, но если и да, то почему это должно остановить меня? Если другие люди благодаря мне будут больше смеяться, я вдвойне готов ходить босиком.
У смеха есть разрушающая сила, способная сломить неокрепшую волю.
Любой бунт смешон, любая индивидуальность - это бунт; очень много оригинальных идей погибло потому, что они были слишком смешными.
Но для человека с устоявшимися принципами смех других людей совершенно безвреден.
***
О воздержанности во внешнем виде. Видел в метро очень приятного пожилого мужчину. Он был в рваной жёлтой куртке, клетчатых штанах, держал фасетку с продуктами и читал газету.
Хорошо бы позаимствовать этот минимализм в одежде у пожилых людей.
Интересно, что его вид считается вполне нормальным, в то время как если бы какой-нибудь молодой человек оделся бы так же просто, так же нетребовательно к жизни, его бы заклевали до смерти.
Причина этого различия в том, что старика уже списали со счетов, а от молодых людей род требует участия, активной жизни, любви к жизни, внешней свежести - и роду всё равно, что жизнь может быть и без броской одежды, что её течение может происходить намного глубже и выражаться сложнее, чем в постоянном обновлении одежды.
Мне говорят: "человек должен быть красивым". Но по-моему, этот старик был очень красивым, красивее многих чистеньких выхолощенных мальчиков.
***
О том, почему звёзды кажутся красивыми. Звёзды не были бы такими красивыми, если бы не болото, из которого на них смотрят.