А вот говорят еще, раньше за Медвежьей горой возле леса жило чудовище. И людей оно поедало. Правда было это редко, не наглело оно, то есть, не шиковало - так, раз в полгода сожрет парочку мужиков - и снова вроде как вегетарьянец. Но была у него одна гадкая черта. Все бы ничего: и глазки-то у него умненькие, и поздоровается всегда с добрым прохожим, и по хозяйству чего поможет - не чужие все-таки, а вот за что его в деревне не любили, так это за манеры его: как сожрет кого, так нет, чтобы "спасибо" там сказать или хоть глазки-то свои каннибальские стыдливо опустить - нет же, сядет так, пузо почесывает, лысину там свою тоже скребет - вот ведь мерзость.
Или еще того хуже - рыгнет так противно, аж мясом человечьим вся деревня неделю дышит. И слышно, тоже далеко, как рыгает он. Неприятно получается, хоть и мелочь вроде, а неприятно. Но наши-то люди от природы терпеливые, хоть и встречаются натуры нежные, но те, кто понежнее, те ушки-то пальчиком аккуратно заткнут, и оно вроде ничего. А то иной человек и нос заткнет даже или палку-вонялку какую в подставочку сунет да подожжет. С коноплей там или с опиумом - все веселее на душе.
Так и жило оно за горой, бобылем. С утра, бывалоча, встанет, редиски там какой или огурчика перехватит, или молочка попьет, а то и совместит - у них у чудовищ, физиология позволяет. И работает до вечера, а вечером пойдет с мужиками самогонку пить, кто тоже бессемейные. А тут глядишь, к темноте ближе и бабы какие придут - интересно им тоже на чудовище-то поглядеть, а может, если повезет, и пощупать. Насчет пощупать это он тоже любитель был. Мужик все-таки. Короче, привыкли к нему на деревне. Прозвали его почему-то Аристофанычем. Не помнит уж никто, с какого перепоя его так обозвали, но ему тогда понравилось шибко: заулыбался, гармонь на плечо и - в пляс. И стали его Аристофанычем звать от мала до велика, кто языком-то ворочать научился. И уж анекдоты про него пошли и шутки разные. Думали люди сначала, может перевоспитают его, перестанет он людей-то жрать. А нет! Все, как весна или осень наступит, он и пить перестает и не работает. Лежит себе в избе, как будто помер. Ну кто полюбопытнее, те и пойдут посмотреть: а не помер ли? Может у него горячка там или лихорадка? Или денежка какая завалялась за печкой, а то и алмазик - у нас края богатые, кто его знает? Только зайдет к нему кто в избу - он его хвать! И допрашивает с пристрастиями: откудова ты и чего надо мол? А человек добрый что может ответить? Он все-таки не маленький, Аристофаныч-то, не младенец - и ростом метра в два с половиной - дюжее самого дюжего мужика, и умишко у него свой имеется - на мякине не проведешь. Вот и говорит ему мужик все как на духу: пришел, мол, поживиться на смертушке твоей, Аристофаныч. Тот его ам! - и нету больше ни мужика, ни носка даже от мужика. Все жрет, с одеждой прямо. И народ все удивляется - как его не тошнит потом с ниток с этих и пуговиц. Ничего, прожует и свинничает потом еще.
И хоть сожрал Аристофаныч не одного кормильца, а все ж было ему среди наших деревенских уважение. Понимали мужики, что болезнь у него такая заморская завелась - депрессия называется. И кто если и станет на Аристофаныча бочку катить - так сразу его и заткнут, ты, мол, куда со своим непониманием лезешь! Аристофаныч у нас мужик хоть куда, хоть и романтик. Садись вот, Аристофаныч, конфетку съешь или лучше чаю сладенького выпей. Аристофаныч кивнет так грустно - вроде даже ушки по швам опустит. Стыдно ему видать. Сиротку какого-нибудь на колено себе посадит и качает его. Слеза покатится, как глянешь на него. И хоть мужики и понимали, что как болезнь на него найдет, так ему просто пересидеть надо, все равно возьмет кто-нибудь, да зайдет к нему в недобрый час. Мужики, которые поумнее, ни осенью, ни весной ни за что к жилищу его не подойдут - нарываться никому неохота.
Вот как-то раз наступила в деревне осень. Хорошая такая, ничего, не дождливая, обычная осень. И опять у Аристофаныча болезнь его заморская проявилась - смотрят мужики, ни на вечерних посиделках, ни на работе его не видно. Ну мужички наши притихли - что ж, пройдет у него это, вот опять сожрет парочку добрых людей, и отпустит болезнь. Понимают все, что сезонное это.
А тут, как назло, понаехала в деревню комиссия. Ждали их, щас, конечно! Мужики все понапряглись, в башке все зачесали, да еще кое-где. Мало ли чего они поменять захотят! Может лес наголо побреют или гору красивую их бурить станут! Может, в космическую экспедицию дурачка деревенского, Сеньку, отправят! Или баб всех в модельное агентство в Турцию заберут. Как без них жить будем?
И то правда - приезжает какой-то инспектор к ним. "Я, - говорит, Инспектор Бахтерин" Противный, морда прыщавая, сам из себя очкарик, а волосенки сальные и прилизанные. Сразу видно - городская порода. Ну, бабы его быстро Бактерией прозвали. Как он зайдет в какую избу, посмотрит, носом своим прыщавым подергает, а потом в книжечку свою что запишет и уйдет, а бабы за ним все тут же следом и вымоют, да хлорочкой еще сверху присыплют. Чтоб никакая зараза не прилипла. А он все ходит, да выспрашивает. И в книжонку свою противную все и заносит. И вопросы дурацкие тоже задавать любит - все ему непонятно, как это они умудряются всю пшеничку-то свою сами съедать и в город не отправлять ничего. Зачем им, дескать, столько семечек подсолнечных? Ему все мужики терпеливо объясняют, а сами думают про себя: "Не любопытничал ты бы уж, а то Аристофаныч быстро тебе объяснит, что к чему".
А того как черти надирают, он возьми, да спроси:
- Что это, - говорит, - у вас духом странным пахнет? Человечиной будто...
Мужики глаза долу опустили: ничего, мол, не знаем. Какая такая человечина? Мы окромя свинок и курочек только кальмарами заморскими питаемся - коров-то у нас столько нету. Да и кубиком бульонным не побрезгаем... А если б коровы и были, разве на них сена напасешься? Вот и косаря хорошего не найдешь опять же! Да и косу хорошую - опять проблема! А у девок у наших косы какие - ух - загляденье! А молочка вот свежего козьего не хотите?
- Что это вы мне зубы заговариваете? - Бактерия очками злобно сверкает, а сам ручонки-то к молочку тянет. Два литра аж выпил за раз.
Тут как раз мимо дурачок деревенский, Сенька, пробегал. Радостный такой, уж чего там хорошего увидел, непонятно. Подбегает к инспектору, начинает вокруг него бегать и песенку какую-то самодельную напевает. Бактерия на него внимательно смотрит и спрашивает:
- А он у вас что, помешанный?
- Да нет вроде, не мешает никому, так себе, бегает, орет глупости всякие. Иногда и путное что-нибудь скажет. Дурачок он у нас. Но хороший тоже.
Бактерия подумал, очки свои противные поправил, губешки обветренные облизнул. Сел перед Сенькой на корточки и серьезно так, через очки, спрашивает:
- Ну вот скажи мне, чего у вас такого в деревне хорошего есть, что в город можно отвезти, чтоб вам, деревенщинам неотесанным, плохо стало? Что отнять у вас можно еще?
Мужики от наглости такой попятились, не знают чего и сказать. Только Сеньке кулак показывают, "попробуй, мол, только". Сенька и не растерялся. Садится на скамеечку, из инспекторского портсигара папироску достает, ногу на ногу положил и говорит:
- Есть у нас Главный Начальник в деревне. Самый хороший. Самый умный - на его мудрости только и выживаем.
- Это кто ж такой, у вас же тут полный коммунизм и анархия? - Бактерия спрашивает.
- А это наш августейший Аристофаныч, - Сенька говорит.
А у Сеньки как раз Аристофаныч в большом авторитете всегда ходил. Потому как сядут они на берегу и с рыбами начнут разговаривать, сидят по полдня так. Или вот тоже: скотина какая заболеет, они вдвоем придут, помурлычат на нее что-то, она наутро сама и поднимется. Друзья, можно сказать, были. Только Сеньку никогда Аристофаныч на посиделки мужицкие не брал: у Сеньки от самогонки припадки случались. Начнет он на гитаре блюзы заморские играть, а то и панкуху какую-нибудь. Начнет по столу скакать, бокалы бить. А то ирокез себе сделает фиолетовый. Или зеленый. И на девок не смотрит, а все с гитарой своей скачет, сапогами притоптывает - мужичкам аж дурно становится.
Потому Аристофаныч и не брал на попойки его. А стал таким Сенька после того, как в город съездил как-то, картошку продавать.
Приехал без картошки, без денег, зато с гитарой и дурачком.
Как только Сенька про Аристофаныча-то инспектору ляпнул, тот аж засиял.
- Показывай, - говорит, - мне своего героя щас же!
- Это не могу. Он не принимает никого. Вот подождете недельку, он вас примет, а сейчас невозможно.
Ну куда уж там! Бактерия аж побежал за гору. Ни Сенька, ни мужики всей толпой - не смогли его удержать. "Сожрет он вас" - ему кричат, а он ни в какую. Вот бежит Бактерия к лесу, за ним толпа мужиков во главе с Сенькой. И все орут, непонятно.
Аристофаныч от такой неожиданности удивился: обычно крадется один кто-нибудь тихонько, воровать же идет. А тут целая толпа и никто не скрывается. Что-то не так здесь.
Смотрит Аристофаныч, все мужики знакомые, морды все эти он видел, а впереди какой-то незнакомый гражданин с книжечкой и в очках. "Вот его-то я и сожру" - подумал Аристофаныч. И сожрал. Мужички остановились как вкопанные - никогда они не видели его таким голодным. А потом репы почесали и вспомнили: конечно! Сколько уже сидит он бедный, некормленый, в берлоге своей. Все с Бактерией носятся, а покормить Аристофаныча и забыли. Стыдно мужикам стало, но Аристофаныч всю тоску мигом рассеял. Рыгнул хорошенечко и говорит:
- Все, - говорит, - наелся я и депрессия моя на исходе. Давайте самогонку будем пить!
Накрыли столы, стали праздновать окончание депрессии Аристофаныча. Выпили много, съели тоже. Стали плясать. Тут у Аристофаныча как в боку заколет! Охнул он и на пол повалился. Отнесли его в избу, положили на кровать, теплыми одеялами накрыли. Доктора позвали. Доктор не особенно Аристофаныча любил. Говорят, зато, жена докторская уж больно его любила. Брезгливо так доктор на него посмотрел. "Медицина тут бессильна", - говорит. Сам говорит, а сам не знает, где у чудовищ что находится. Люди другое дело, а у чудовищ - кто его знает?
- Эх, не уберегли мы Аристофаныча, - мужики вздыхали. - Жалко ведь, не чужие все-таки. А все Сенька с дурью своей - зачем Бактерию вредную подсунул Аристофанушке? Да ладно, дурачок все ж, что с него возьмешь...
И хворь какая-то странная оказалась - икал все сначала Аристофаныч, потом мамку звать стал. Недели три так промучился, бабы все ухаживали за ним, дежурили вроде. А он не ел ничего и не пил. Потом вроде на поправку пошел, как-то в воскресенье, сел на постели, в окошечко посмотрел, жалобно так поскулил и стекла начал из себя выплевывать. От очков вроде. Говорят, может он очками-то этими и подавился, оттого и заболел. А как он стекла все повыплевывал, народ радостный прибежал, стали вроде как праздновать поправку его. Стол во дворике накрыли, бутыль опять же поставили.
Доктору почетное место отвели, под вишней на шелковой подушке. Спасибо мол, поставил на ноги Аристофаныча нашего. И стали шутки шутить, да разговоры разговаривать. Аристофаныч вроде сидит на них, да смотрит - радуется тоже по-своему. Ну уж и стемнело, лампочку над крыльцом включить пошли, заходят в избу, а Аристофаныч все сидит у окна. Его зовут - не слышит. Подошли, смотрят, а он уж еле теплый - уж часа два как околел.
Бабы, конечно, первое дело, заголосили, мужики, те держались, но тоже носы опустили. Делать нечего - хоронить да поминать надо. Вот и самогон опять же, не допили. Сели мужики, пригорюнились, задумались, как это вышло так, что сгубил Аристофаныча приезжий инспектор. Хотели тоже сходить к доктору, морду ему набить, но передумали потом. Он сам говорил, мол, медицина здесь бессильна. А все из-за Бактерии этого, будь он не так помянут. Нечистый он оказался, больной вроде как. И то по нему видно было - волосенки крашеные, сам сутулый какой-то, носки разноцветные. И глаз нехороший - вон стоял давеча, на подсолнух смотрел-смотрел, так этот подсолнух потом птицы и расклевали. Может, и колдун - кто его знает. Наших-то мужиков Аристофаныч жрал, и ничего, а этого сожрал - и на тебе - околел.
А те мужики, что посмекалистее, те, вот так палец кверху поднимали и говорили, что, мол это все от книжонки инспекторской зловредной. Он в нее потому что гадости всякие писал про деревню нашу, вот Аристофаныч и не вынес позора такого в своем желудке. Так что много писать гадостей всяких - это не к добру. Вот и Бактерия головой поплатился за кляузничесво свое несносное.
Но было, конечно, и хорошее в истории этой. Что хорошо, так это что из города письмо пришло - не будем, говорят, больше к вам комиссии присылать - прожорливые вы больно, жрете всех подряд. Самыми противными инспекторами не гнушаетесь. Сами себя и кормите теперь. А мужики и рады - не будет никто их пшеничку таскать, да семечки. И Сенька при своем месте останется, и бабы, и гора, и лес...