Лич : другие произведения.

2: Люди с кошачьими глазами

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:

    Did my time among the lost paying such a heavy cost
    Did my time among the cruel laying with the broken fools
    Did my time among the slaves walked around their waiting graves
    Did my time among the lies watching as they slowly die
    Down in the belly of the beast I lie
    All I save is my pain
    --
    Danzig - Belly of the Beast
начало там 
  Л Ю Д И   С   К О Ш А Ч Ь И М И   Г Л А З А М И
  
  Падает и катится по дощатому полу бутылка. Вторая разбивается о стену. Крики стихают; вспыхивает пламя.
  Грохот. Торопливые удары.
  ЭТО ЛОВУШКА!
  Мышь вздрагивает, просыпаясь в темноте.
  БЕГИ! НА УЛИЦУ! СЕЙЧАС!
  Мышь на ощупь ползёт вперёд. Две красные капли у порога превратились в широкую и вязкую реку. Дверь трясётся под пальцами, с другой стороны её забивают досками. Невидимые руки - не одна пара - стучат молотками, вгоняя длинные гвозди под углом друг к другу.
  Мышь оборачивается - в доме кто-то грузно ворочается, скрипит половицами - кто-то большой.
  Всё затихает.
  Темнота взрывается, бросает мышь на дверь, та падает наружу, потолок проламывается и сверху рушатся горящие балки, дом делает кувырок, и мышь лежит на улице, идёт дождь из мелких углей, очень больно ногам, в ушах стоит невыносимый звон, половина дома оседает на глазах, летят искры, пахнет железом, серой и горелым мясом. Из самого пекла течёт светящаяся лава, протапливая русло в мостовой, поджигая камни. Стены с дверью больше нет. Окно забито толстыми досками крест-накрест, меж ними рвётся белое пламя.
  Мышь сбрасывает с себя тлеющие обломки и ползёт прочь на спине.
  Одна из досок падает с окна. Вторая не поддаётся, и её ломают одним ударом изнутри. Из пламени вываливается горящая фигура, вытягивая за собой длинный чёрный тюк. Она поднимается во весь рост - выше, выше человека и крупнее, с бугристыми руками и толстой шеей, окутанная огнём и жирным дымом - и смотрит на оглохшую, разбитую, оцепеневшую мышь.
  Горят ноги, туловище, голова похожа на факел, но выбравшийся из огня спокойно держит горящей рукой второго, обожжённого до черноты, но ещё живого человека.
  ДА, СМЕРТЬ В ДВУХ ШАГАХ. СЕЙЧАС ВЫ ДАЖЕ ПОХОЖИ, КОГДА ОДНА ПОЛОВИНА ЛИЦА У ТЕБЯ В КРОВИ, ДРУГАЯ В САЖЕ. МЁРТВОЕ ПОВЕРХ ЖИВОГО И ЖИВОЕ, МЁРТВОЕ ВНУТРИ.
  Голос покровителя перекрывает звон в ушах, превращается в слепящую боль:
  СКАЖИ ЕМУ!
  Мышь повторяет слова, не слыша их и не разбирая, губы шевелятся чужой волей, но звука нет, со лба стекает горячая соль.
  Когда зрение возвращается, горящий уже отвернулся к дому. Он сшит из неровных частей - пламя вырывается из трещин в его спине, мясо дымится и раскрывается вулканическими трещинами. Он запускает когти в стену и рывком поднимается, одной рукой легко втаскивая за собой ношу, ползёт по стене, как огромная ящерица. Умирающий в огне дом кричит и содрогается, набивная глина в нём горит наравне с деревом. Человек ломает балки фахверка, хватаясь за рёбра дома, минует второй этаж, переваливается на скелет крыши, с которого пламя уже сняло кровлю, и его дымящаяся фигура пропадает.
  Огонь тянется к ветвям Вдовьей Ивы, листья отрываются и вспыхивают в дрожащем воздухе.
  СЗАДИ! СЗАДИ! ОБЕРНИСЬ!
  Мышь оглядывается: из темноты выходят те, кто в ней скрывался, опасные люди с кошачьими глазами, один за другим они ступают к горящему дому, выглядывая того, кто пропал на крыше. Впереди - женщина. Все они с оружием. Стая летучих мышей проносится над их головами в сторону пожара.
  БЕГИ! ПОКА ОНИ НЕ ЗАМЕТИЛИ ТЕБЯ, ПОКА НЕ ОТНЯЛИ ТЕБЯ У МЕНЯ, ПОКА НЕ УКРАЛИ ТЕБЯ СНОВА. ПОКА ОНИ СМОТРЯТ НА МОЕГО ГЕРОЯ, БЕГИ.
  Мышь переворачивается на живот и ползёт прочь от тех, кто смотрит на пожар.
  ДА, СЮДА.
  В темноту между домами, под завалы из досок и камней.
  НЕ ВЗДУМАЙ ОСЛУШАТЬСЯ МЕНЯ ЕШЁ РАЗ.
  Мышь ползёт сквозь нору и выбирается с другой стороны. Горящий дом остаётся сбоку. К свисту в ушах добавляется натужные удары сердца.
  ТИХО. УСПОКОЙСЯ. ЗАКРОЙ ГЛАЗА, ОТСТУПАЙ МЕДЛЕННО - КАК УЛИТКА, НЕ ПОТРЕВОЖЬ ДАЖЕ ВОЗДУХ - И СЛУШАЙ. В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ СТАНЕТ СЛЫШНО, КАК МИМО УХА ПРОЛЕТАЮТ КАПЛИ. ДЛЯ СТОЛЬ КРОХОТНЫХ ЧАСТИЦ ВЛАГИ ОНИ ШУМЯТ ОЧЕНЬ ГРОМКО...
  Мышь бьёт дрожь, и шаг назад получается слишком широким. Сверху падает обжигающая капля.
  Мышь открывает глаза и смотрит: красное небо, летучие мыши рыскают в дыму, но не могут помешать работе художника.
  Я ТАК ЛЮБЛЮ СМОТРЕТЬ, КАК ОН РАБОТАЕТ.
  Вдовья Ива роняет капли горючей смолы, с узловатых ветвей разлетаются огненные бабочки. Среди них кружит тлеющий силуэт, орудуя костяными ножами, очищая смерть от жизни, примётывая к Иве то, что осталось от тела. Раскрывается новый цветок.

  ***

  Город вокруг жара костра плавится, как воск. Квартал заваливается сам в себя, из-под мостовой проступает влага, над горящим домом нависают края раны, сдвигаются, и дым лезет между воспалённых крыш, как гной.
  Главное - пережить ночь.
  Мышь снова бежит, хромая на ушибленную ногу - страх подгоняет её, страх заставляет двигаться тише - улицы пусты, даже шорох на них разносится предательским эхом. Ночью в городе нет убежища, он одержим превращениями, все двери закрыты, все тропы безумны, но нельзя и стоять на месте. Нужно бежать и надеяться, что навстречу не попадётся никто из тех, кто ходит в темноте.
  Ей кажется, что кто-то крадётся следом; нужно постоянно оглядываться, выискивая опасность в темноте, сторониться берегов - покровитель называет это улицей, но мышь-то видит, что оказалась внутри червя с распоротой спиной - только по разрезу можно понять, где верх. Через неровную щель проникает свет - слабеющее зарево пожара и первые предвестники рассвета. По кольчатым стенкам нисходят потёки белой крови. Огромный труп иногда скручивается в агональных судорогах, сегменты его сокращаются, кольца наезжают друг на друга, и мышь старается изо всех сил, чтобы её не раздавило в изгибах этой подыхающей кишки. Волны проходят по полупрозрачным стенкам мучительными спазмами, ткань рвётся. Червь делится. Была одна улица, стало две. Возникают новые отверстия, расширяются, трещат и вытягиваются рёбра, обрастают плотью и остаются. Дома секутся надвое вдоль фасада, тянутся в стороны, пока зловонные спайки между ними не лопаются. Деятельная полусмерть продолжается.
  Так происходит каждую ночь, пока никто не видит. Нужно только вытерпеть до рассвета, когда город остынет, окостенеет, пытаясь скрыть своё безумие.
  Мышь спешит, пока дома не оправились от боли рождения. Нужно держаться посередине дороги, подальше от подвальных решёток. Покровитель не сможет защитить от тех, кто живёт под землёй, боясь даже намёка на свет и открытых пространств: длинные белые пальцы сомкнуты на прутьях подвальных решёток - лишние фаланги, паучьи движения, глаза блестят из тени. Что-то сдерживает их, и они не лезут из своих подземелий на поверхность, а только жадно следят за мышью. Она на самом виду, и нет кровожадной толпы, в которой можно затеряться, нет изобилия жертв, которых предпочтут тебе. Привычные места и заученные повороты стали чужими, любой звук, что днём был бы лишь частью сутолоки, ночью ранит, заставляет сердце сжиматься. Любая фигура впереди - не слепой и равнодушный прохожий, а враг, охотник за твоей жизнью. Любое движение, любой жест - проявление силы, готовности напасть.
  Бежать по дышащей мостовой тяжело, камни дрожат и расходятся под ногами. Город за мышью перекраивает себя, укладывая тропы в новом беспорядке, пряча следы, но страх не отстаёт.
  НОЧЬ НА ИСХОДЕ. ТЕБЕ ПОВЕЗЛО.
  Мышь находит хорошее место - на конце неподвижной, одинаковой днём и ночью улицы, которая выходит на площадь перед воротами. Улица мертва, она удавила все дома на себе и высохла. Она штопором вкручивается в землю - если на неё войти, то сначала ступаешь по мостовой, дальше горизонт кривится, и под ногами оказываются стены домов, нужно перепрыгивать провалы окон и канавы, в которые превратились тупички между зданиями. Ещё дальше - и шагать придётся по крышам, сквозь которые растёт седая трава. Неба нет, дорога уходит вглубь, пока не нырнёт в стоячую воду. Она недобрая, угрожающая, но никто на ней не живёт - отсюда ушли люди, что стараются лепить свои соты поплотнее к соседским, круг за кругом выстраивая душный улей. Старые резцы на изогнутой кости рассыпались, улица лишилась своего войска и умерла, оказалась забыта, уйдя в толщу города.
  Сырое утро холоднее ночи. Мышь прячется под развалинами, сдерживая кашель; горло саднит от дыма, болит спина и лохмотья липнут к ожогам.
  ТЫ НЕ ЗАБОЛЕЕШЬ И НЕ УМРЁШЬ, ПОКА Я РЯДОМ.
  Недовольство покровителя колет иглой.
  ТОЛЬКО СЛУШАЙСЯ МЕНЯ.
  Голод не даёт согреться; мышь, вспоминает оставшиеся в укрытии яблоко и лук. Запахи еды теперь просто мучительны. Яблоко качается на рыболовном крючке, есть его нельзя. Горгулья тоже так сбрасывает наживку с крыш.
  КРОМЕ МЕНЯ, У ТЕБЯ НИКОГО НЕТ.
  Город просыпается. Люди опасливо выглядывают из-за дверей, готовые их захлопнуть - вдруг ночь ещё не ушла, и улицы движутся, камень мостовой плывёт, и не все хищники заснули.
  Открывают ворота - знак того, что город не бесконечен, что есть и мир за его пределами, закрытый, непонятный и ещё более опасный, чем тёмные закоулки.
  Мышь смотрит, как поднимаются реки в каменных руслах, как короткое утреннее спокойствие привычно сменяет дневная злоба. Ветер выметает пепел в городские ворота: дракон распахнул пасть, но вместо нутряного огня дышит холодной золой. Входящие прикрывают лица, смотря вперёд из-под ладони. Опять телеги, ящики, носилки, жертвоприношения прорве, великое переселение. Под ногами у встречающей гостей статуи вырастает рынок.
  Среди слепых и безликих, затаскивающих на площадь вязанки, ящики на полозьях и телеги, стараются затеряться четверо: они одеты по-простому, но неумело прячут под одеждой оружие. Вот то, чего никто не видит: у первого голова собаки и он так усердно пробует воздух, что мышь вжимается в спасительную грязь. Второй тянет за собой паучью нить, на конце которой, далеко-далеко, за морем, прячется огромный и очень опасный паук. Его стариковская жадность чувствуется в натяжении тонкой нити. В самом же человеке есть что-то детское, привязанность к детской памяти. Он надеется на то, что стоило давно оставить. Третий удивительно, опасно беззаботен - словно вырос в зверином логове и каждый день привычно проводит, как последний. Изнутри его согревает чужой, украденный огонь. Четвёртый так тяжёл, что под его шагами лопаются камни. Он отравлен, болен и живёт через силу. И он... Этот человек...
  ДА?
  В сплетении голосов покровитель прячет улыбку, в которой нет добра.
  Это он?..
  КТО? УБИЙЦА БОГОВ? ДА, ЭТО ОН.
  Но ведь он умер?..
  ДЛЯ ТЕБЯ - ДА.
  Как же он изменился. Как он изменился... его лицо...
  Мышь смотрит на лицо человека, имя которого не может вспомнить, и что-то понимает. Ей страшно.
  Она видит вереницу прошедших дней: как просыпается, украдкой выбирается на улицу, прячется среди серых людей, крадёт еду, бегает кругами от горгульи, ищет пристанище на ночь, спит и снова просыпается... ото дня к ночи и снова, без перемен, днём за днём, вереница дней.
  Дней? Дней?!
  Почему этот человек так состарился? Когда они были знакомы, когда мышь помнила его имя, он был моложе.
  ЕГО ЖИЗНЬ БЫЛА НЕЛЕГКА.
  Сколько времени прошло? Эта куцая жизнь, огрызок, дно трещины, убожество, словно бы мышь терпит и пытается дождаться чего-то, когда что-то изменится и... и, что тогда? Чего мышь ждала?
  Сколько прошло лет?
  МНОГО.
  Мышь смотрит на тяжёлого старика, которого почти помнит. Есть какая-то связь. Есть надежда. Нужно выбежать на площадь и крикнуть ему...
  Куча тряпья у подножия статуи шевелится, рассыпаясь, и под серо-зелёным обтрёпанным капюшоном мышь видит сморщенное лицо горгульи. Нельзя. Чудовище опять между тем, что есть, и спасением.
  Тот, кого помнит мышь, останавливается и раздаёт указания своим спутникам. Маленькие люди снуют вокруг них. Мышь видит оружие и чувствует холодное дуновение из пустоты, роется там, где должна быть память, но не находит ничего. Темнота простирается вглубь, как вырытый зверем лаз.
  Мышь тянется к человеку на площади, ко всему потерянному, к призраку памяти, и видит руку - тонкую, обожжённую, но всё же руку, а не лапку мыши.
  Есть что-то ещё? Есть человек, кроме этой руки?
  Покровитель молчит.
  Верни! Верни мне меня!
  ДУМАЕШЬ, С ПАМЯТЬЮ О ПРОПАЩЕЙ ЖИЗНИ ТЕБЕ БУДЕТ ЛЕГЧЕ?
  Покровитель отползает в слепую темноту, и оттуда смеётся. Его голоса рассыпаются, звучат вразнобой, режут и высекают искры.
  НЕ БУДЕТ.
  В огромном городе, на самом дне улиц, мышь царапает стену, до крови обдирая пальцы. Она сползает на землю, выгибаясь дугой. Глаза закатываются под багровый свод, изо рта течёт пена. Под черепом горят угли, и в прожжённой ими темноте мышь вспоминает.
  Дэй.
  ЭТО УБИЙЦА БОГОВ, ПРЕДАННЫЙ ТОБОЙ.
  Грохочет повозка с дырявым дном, дорога летит под ним. Смеются невидимые дельветы, перекидываясь словом-сороконожкой. Верёвочная петля на конце палки режет шею. Старики стоят молча, и сбруя от них уходит к каменным блокам. Дэй моет руки в воде, под которой горит синее пламя.
  Мек. ЭТО ТЫ.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"