Аннотация: Московские встречи с автором
повести-сказки "Старик Хоттабыч"
в гостях
У СТАРИКА ХОТТАБЫЧА
Встретиться с автором всем известной повести-сказки "Старик Хоттабыч" оказалось очень просто. Мне посоветовали:
- Назови пароль и вход в его апартаменты свободный.
- А какой же пароль?
- Пароль у всех, кто защищал и освобождал Севастополь, кто
его отстаивал и кто сегодня живёт в городе, один: "Я из Севастополя!1'..
Москва. Позвонил прямо с Курского вокзала:
- Лагин слушает и слушает внимательно!
Началось! - подумал я. - Волшебник! Даже по телефону отвечает не так как все!
- Я приехал... Мне бы хотелось встретиться с вами..,- замямлил я, - мне сказали...
- Для встречи не готов: выбрит не чисто, галстук и носки не
поглажены, ботинки без шнурков!
Выдавил из себя:
- Я из Севастополя!
На том конце телефонной линии буквально за доли секунды подменили человека. Не только человека, но и его голос.
- С этого бы и начинали! Севастопольцы могут придти-приехать ко мне в любое время дня и ночи. Что сейчас - день или ночь?
- День.
- Сейчас можете приехать?
- Могу.
-Тогда по коням! - и в трубке раздались гудки отбоя.
Признаться, я основательно подготовился к этой встрече. В Севастопольской Морской библиотеке хранятся подшивки газет военных лет.
Перелистал газету Черноморского флота "Красный черноморец" за 1941-1944 годы и встретил имя Лазаря Иосифовича Лагина много и много раз. И хотя Лагин не числился в штате редакции, - работал в политуправлении флота, - но его участие в газете было более чем заметным: автор "Старика Хоттабыча" - книга вышла за несколько лет до начала Великой Отечественной войны и была популярной, как сейчас говорят, - был просто находкой для газеты.
Лазарь Лагин для своей журналистской деятельности избрал в газете юмористический отдел "Рынду".
Что такое - рында?! Объясняю.. У опытных современных мареманов не спрашивайте, а то они вам скажут, что рында - это судовой колокол, что будет неправильно. А я, как сухопутный товарищ, поясню: на судах торгового флота и в парусном флоте, - раз "парусном", значит это было в старое доброе время! - троекратный бой в судовой колокол. "Били рынду" в момент истинного полдня.
После того, как я прояснил вопрос с рындой, перейдём к фельетонисту Лазарю Лагину и посмотрим, что он сделал только за один сентябрьский месяц военного 1941 года в "Рынде":
4-го сентября Лагин печатает свою первую басню "Прохожий и бандит".
5-го сентября. Появляется "Геббельс на небесах".
9-го сентября. К одесскому сезону, - немецкие войска в это время подошли к Одессе! - писатель дает рекомендации румынским солдатам и офицерам о необходимости приобретения в универсальном магазине "Торгашеску и сыновья" следующих вещей, столь необходимых при походе на Одессу-маму.
"1. Кальсоны защитного (коричневого) цвета. Необходимы при встрече с советскими моряками.,/'
Советов много, - писатель потрудился на славу. Не забыл он и о душе, - политработники, вытеснив священников, заняли их места. Лагин предлагает приобрести всё в том же магазине граммофонные пластинки типа: "Голос моего хозяина", песни - ~ "Лакейская хоровая (слова Антонеску в обработке Геббельса); романс "Бей меня, режь меня" (посвящается Адольфу Гитлеру); "Ликуй, Румыния!" - концерт для четырёх скрипок, в сопровождении похоронного оркестра".
В этом же номере Л. Лагин, по-отечески заботясь о будущем
румын, помещает объявление:
"Отправляясь на русский фронт, не забудь заказать изящный и гигиенический гроб. Господам офицерам гробы доставляются на дом.
С почтением, похоронное бюро "Румынская доля."
11-го сентября. Совместно со Львом Длигачем и Александром Ивичем Л. Лагин составляет обширную "Приходно-расходную книжку фашистского генерала:
1Х.41 г. Пришли две дивизии наших войск.
1Х.41 г. Обе дивизии израсходованы полностью."
14-го сентября, Л. Лагин и Л. Длигач публикуют письма в "обработке Геббельса" и помещают телеграмму:
"Срочная из Рима, Итальянской обл., гитлеровской вотчины. Командующему Одесским фронтом Румынской королевской армии.
Подтвердите. Правда ли, что из Одессы стреляют?
Удиралиссимус Драпалини."
18-го сентября. Технические обозреватели Л. Лагин и П. Панченко сообщают:
"В связи с тем, что советскими к английскими бомбардировщиками разрушен ряд немецких электростанций, в германском министерстве народного хозяйства срочно разрабатывается проект строительства гидроэлектростанций, основанных на использовании воды из геббельсовских статей.
Специальные фильтры будут очищать воду от нечистот."
28-го сентября. Фашисты подошли к Перекопу. Для господ генералов, офицеров, унтер-офицеров и нижних чинов германской армии, политработник, (поп - по нынешнему!) майор Лагин составляет санитарно-курортную справку:
"Крым - место курортное. Голубое море, чистый воздух, виноград, фрукты, горы - всё это бесспорно обладает выдающимися целебными свойствами.
Наиболее действенные лечебные процедуры, предлагаемые советскими бойцами фашистским бандитам:
1. Ванны: а) холодная, б) грязевая (Сивашская).
2. Уколы (штыковые).
3. Горячие припарки (артиллерийские).
4. Свинцовые примочки из первоклассных советских пуль.
5. Массаж прикладом...
Возможны варианты!"
Это работа только за один месяц войны. Я не учёл ещё здесь многочисленные подписи под сатирическими рисунками Леонида Сойфертиса и Константина Дорохова, не учёл и лагинские псевдонимы.
"Рында" на страницах "Красного черноморца" станет рабочим местом политработника Лагина. Под "Рындой" он и напечатает свою первую военную сказку "Шёл трепач", - случилось это 23 октября 1941 года.
Забегая вперёд, скажу, когда Лазарь Лагин подарил мне свои "Обидные сказки", выпущенные журналом "Крокодил" в 1959 году, на одной из сказок - "Испекла бабка пирог" - он написал: "Опубликована в "Кр. черноморце" во время обороны". Но я не смог обнаружить ее в газете. Возможно, писатель ошибся. Зато на страницах "Красного черноморца" было напечатано множество других сказок: "Страхи-ужасы" в двух номерах публиковалась сказка "Чудо-бабка н волшебное зеркальце" в четырёх,
"Крымские приключения барона Фанфарона"...
Как бы я ни готовился к встрече с Лагиным, но надо признаться, шёл я к нему с душевным трепетом. Как там ни крути, а шёл я к "отцу", - он же и мать! - прославленного во всех странах света джинна Гассана Абдурахмана ибн Хоттаба. Во мне, взрослевшем
на лагинской волшебной сказке, продолжал жить мальчишка. "А вдруг и правда Хоттабыч живёт в квартире писателя!?"
Вдруг я не понравлюсь этому джинну, который сам заявил о себе:
"Я могущественный и неустрашимый дух, и нет в мире такого волшебства, которое было бы мне не по силам... Назови моё имя первому попавшемуся ифриту, или джинну, что одно и то же, и ты увидишь, как он задрожит мелкой дрожью и слюна в его рту пересохнет от страха."
Страшно то как!.. Вдруг выдернет этот "неустрашимый дух" пару волосков кз своей бороды, произнесёт над ними магическое слово, и к повисну на люстре, или вылечу в форточку и буду лететь по улице Черняховского, - там живёт писатель! - пугая прохожих. Бр-р...
А может и сам писатель чем-то похож на своего героя? Ведь сказал же Флобер: "Эмма Бовари - это я!"
- Каков он из себя, писатель Лагин? - поинтересовался я у севастопольского поэта Афанасия Красовского перед отъездом в Москву. :
Поэт Афанасий Красовский, - бывший штатный репортёр "Красного черноморца" - часто встречался с Лагиным во время войны. Да и как было не встречаться: сотрудничали вместе в "Рынде". А к более поздним очеркам Лагина Афанасий Красовский, как фоторепортёр, давал снимки.
- Лагин-то? Это, брат, сила-мужик! Я, тогда ещё молоденький морячок-корреспондент, глядел на него как на бога. Ещё бы, ведь он был автором волшебной повести, которую читали в окопах Севастополя. И, когда он появлялся на огневых позициях, вслед
ему неслось с уважением: "Смотрите, Хоттабыч идёт!"
Здоровый он был, крупный. Брови кустистые нависают над пронзительными глазами. Одним словом, обличьем похож на поэта Владимира Луговского... Встречался с Луговским? Он недавно побывал в Севастополе!
- Но у Луговского не было бороды!
- А кто тебе сказал, что у Лагина борода? Может только сейчас завёл для солидности, которой ему не занимать...
Почему-то портретов зрелого Лагина публиковалось мало. Во всяком случае, мне они не попадались. Всё больше, - дружеские шаржи. В "Обидных сказках" Ю. Ганф нарисовал его довольно молодым человеком с чёрными прилизанными волосами и с неизменной трубкой во рту, но без бороды. А Н. Лисогорский в "Литературной газете" "приклеил" ему бороду, кончик которой покоился в кувшине. В том самом кувшине, из которого, согласно достоверным источникам, появился на свет божий старик Хоттабыч...
Двери мне открыл пожилой, очень пожилой человек. Я на минуточку выпустил из виду, что Лагину уже за семьдесят, и продолжал думать о нём, как о тридцативосьмилетнем, - таким он был в дни обороны Севастополя. Пышной шевелюры, - мечта севастопольских связисток! - и в помине не было, - лысина! И бороды не было. Я, как и шаржист Лисогорский, "прилепил" бороду Хоттабыча его "отцу".
- Проходите. Садитесь. Отдыхайте. Здравствуйте. Из самого
Севастополя?
- Из самого, самого, что у самого Чёрного моря.
Лагин вздохнул:
. - Се-вас-то-поль... Там я ещё мог по горам лазить.
- Могли, - подтвердил я, - не только лазить по горам, но и
бегать, перепрыгивая огромные горные расщелины.
- Откуда знаете?
- А мне художник Сойфертис рассказал.
С Леонидом Сойфертисом я встретился за день до встречи с
Лагиным, и он мне рассказал, как вместе с Лагиным побывали в
Балаклаве, в военной сражающейся Балаклаве, в старых гену
эзских башнях, где в 1941-1942 годах занимал оборону Сводный
пограничный полк.
- Точно. Мне довелось бывать у пограничников много раз. А с художником Лёней Сойфертисом мы были в Балаклаве в самые трагические дни - последние дни обороны города, в июне 1942 года.
- И об этом мне рассказывал Леонид Владимирович. Он ещё сказал, что вы тогда сочинили надпись: "С миру по нитке - Гитлеру петля! Было, было такое дело. А' Леонид Владимирович... Тогда просто Лёня, через проём, выбитый снарядом, взобрался на второй этаж генуэзской башни и аршинными буквами написал эти слова
на самой верхотуре.
- После войны я тоже лазал по башням генуэзской крепости и множество надписей так обнаружил.
- А мы много и делали. Выпускали своеобразную газету и
стены крепости нам были вместо бумаги.
- А потом, - продолжил его рассказ, - вы по горному спуску
возвращались в город и попали под миномётный обстрел.
- Верно, - засмеялся Лагин, - я тогда с испугу прыгнул в
сторону... Кажется, действительно перемахнул огромную расщелину. Лёня меня ею часто подначивал... Да что это я вас утомляю разговорами, с дороги кофе не мешало бы выпить. Выпьем по чашечке кофе и... по рюмочке можно. Наталья! Сообрази
джентльменам кофе по высшему разряду!
Я с опаской посмотрел на его дочь, затянутую по моде в узкие джинсы, - ничего девочка! - на телевизор, на котором стояла фирменная табличка, заимствованная, как я понимаю, в каком-то ресторане с предупреждением: "Стол не обслуживается. Распитие спиртных напитков запрещено. Официантка Лагина Н.Л-" и... отказался.
Лагин улыбнулся,
- Спасибо не хочу? Или спасибо - неудобно?
Я не знал, что ответить. Конечно, не худо было бы вьпить сейчас чашечку кофе. Да и рюмашечка бы не повредила! Но, действительно, неудобно распивать с писателем в рабочее для него время, - на столе разложены листы будущей книги и видна, - взглянул краем глаза! - недописанная фраза. А недояисанные фразы, как известно, самые гениальные. Да еще эта табличка с предупреждением!
- Будем пить кофе, - твёрдо сказал Лагин, - мне тоже было неудобно есть мандарины у Маяковского, а я - ел!
- Вы были знакомы с Маяковским?
- Да, я тогда называл себя поэтом, а посему писал стихи в необозримом количестве.
- Расскажите, пожалуйста.
- О стихах или о мандаринах?
- О том и о другом.
- Коротко это выглядело так. Был вечер встречи с Маяковским
и, как обычно, на этом вечере все графоманы города могли читать свои стихи перед строгим мэтром. Я прочитал отрывок из своей огромной поэмы и небольшое стихотворение на закуску. Владим Владимыч всё внимательно выслушал, скептически посмотрел на
меня и сказал: "Ваша поэма родилась не из сердца. Это, батенька, литературщина. Своими глазами надо смотреть на окружающий мир, а не через пенснэ классиков. А вот маленькое ваше сти хотворение мне, ках ни странно, понравилось...
- А что это было за стихотворение, которое понравилось Владимиру Маяковскому?
- Стихотворение называлось "Отделком" -- командир отделения. Из жизни, так сказать, взятое: было это в 1926 году, в Ростове и был я тогда военным человеком. После творческого вечера Маяковского, я ещё несколько раз встречался с
Владимиром Владимировичем, и однажды он пригласил меня к себе домой. Представляете моё волнение, когда я летел к нему?
- Очень даже представляю.
- Пришёл к нему, чинно разделся, вытер ноги о половичок и...не знаю, что дальше делать.
"Что ты там, Лазарь, казенный паркет протираешь? Проходи!"
Прошёл. Он меня, как маленького, к столу подводит. А на столе, в хрустальной вазе,
высится горка мандаринов. Живут же люди! Маленьких таких, красно-жёлтеньких мандаринчиков... Так мне захотелось впиться зубами в этот шарик мандаринский, аж в горле запершило, - у нас в полку щи да каша, вот и вся солдатская пища наша. А мандарины и апельсины почему-то считались буржуйским лакомством.
Маяковский заметил мои перекатывающиеся желваки, придвинул ко мне вазу;
"Жми, Лазарь, на всю катушку!"
Проглотил я слюну в ответил:
"Спасибо. Не хочу."
Маяковский презрительно посмотрел на меня:
"Спасибо - не хочу? Или - спасибо, неудобно?"
Тут я не выдержал:
"Хочу. Владимир Владимирович, очень хочу!"
"Вот и делай, что хочешь, интеллигент с ружьём!"
И стал я уплетать мандарины, только за ушами трещало - Маяковский засмеялся довольный:
"Вот теперь, святой Лазарь, я окончательно убедился, что писать ты будешь! Страсти не должны нас подавлять, надо давать им выход.
- Будем пить кофе, Лазарь Иосифович, И к кофе можно ещё чего-нибудь покрепче.
- Вот то-то! Наталья, бисова дочка! Обслужи гостей!..
Мы пили чёрный пахучий кофе, и ещё кое-что, и вспоминали Севастополь. Точнее, Лагин вспоминал, - мне что вспоминать, я там живу! - а я ему помогал. Напоминал.
- Помните, в декабре 1941 года, вы опубликовали стихотворение "Тебе отвечаем, родная Москва"?,. В нём есть севастопольские строки:
Над нашим окопом задумчивый тополь
И южного неба синеет канва,
Но мы, защищая родной Севастополь,
Дерёмся, как нам говорит Москва.
Лагин подозрительно посмотрел на меня: специально, чтобы подковырнуть его, я выбрал именно эти стихи? Но я, хоть и выпил маненечко, был непроницаем.
- Ох, - вздохнул Лагин, - лучше бы вы мне не напоминали
об этих стихах! "Тополь - Севастополь!" Как небо не обрушилось на меня за такую рифмованную стихоплётину!?
- Но в тяжёлое время все виды оружия были необходимы.
- Не спорю, необходимы. Но всё же хорошо, что я вовремя спохватился и понял, что стихи у меня швах! И, если приходилось всё же писать для "Рынды", то прибегал к помощи классиков. Даже у Пушкина помощи просил.
- Я встречал эти стихи. Вы их написали вдвоем с Сашиным и назывались они "Почти по Пушкину":
На гористом на обрыве
Дети кликали отца:
"Тятя, в Керченском
проливе
Тонут фрицы
Без конца!"
- Пусть сдыхают
бесенята, -
Отвечал сынам отец, -
Это правильно, ребята,
Что приходит им
Конец.
- Это Сашин меня подбил, ему и ответ держать!
- Возможно. Но замечу вам, что в декабре 1943 года вы опубликовали "Балладу об энском десанте". Баллада публиковалась с продолжением в трёх номерах.
- Что-то мие это не нравится! - промычал Лагин, тайком от дочки опрокидывая рюмку водки. - Чтой-то тут дело не чисто. Уж не собираетесь ли вы стать моим биографом? Предупреждаю: не так-то будет легко опубликовать что-либо обо мне.
- Это почему же?
- Сам не пойму, вокруг меня какой-то заговор молчания. Как вы думаете, сколько рецензий появилось на белый свет после того,
как вышел мой "Старик Хоттабыч"?
Ну и вопрос: откуда я могу знать?.. На такую книгу, наверное, было не меньше ста рецензий. Мне приходилось читать повести самого среднего уровня и рецензии на них, во много раз превышающие объём книги.
- Несколько сот! - ответил я. наугад. - А может - и несколько тысяч!
- Ни одной, - в тон мне сказал Лагин.
- Не может быть! ?
- Всё может быть. И лишь в журнале "Звезда"* в номере 12-м за 1956 год появилось нечто вроде рецензии. Написал её Л. Ершов...
Отрывок из этой рецензии я тут же переписал. Вот он:
"...В конце ЗО-х годов Л. Лагин создал повесть "Старик Хоттабыч", перекликавшуюся отдельными комическими ситуациями и стилевыми особенностями с романами Ильфа я Петрова. Но всё же это была лишь "приключенческо-фантастическая, смешная и назидательная повесть для детей с неглубоко разработанной социальной проблематикой. Она свидетельствовала о замирании и вырождении крупного сатйрико-юмористического жанра. В "Старике Хоттабыче" социальная соль комических положений без остатка растворилась в авантюрно-фантастической струе или выродилась в плоскую дидактику по типу статей "Пионерской правды"
- Невероятно!
-Но факт! - горько усмехнулся старый писатель. - В по
следние годы, вот так, мимоходом, стали вспоминать. Не иначе,
как смерть мою чуют?!. Так на чём мы остановились? Ах, да, на
балладе... Я должен был написать эту балладу, не мог её не на
писать. Если вы листали лодшивки "Черноморца", то встречали
мои очерки о Герое Советского Союза Константине Фёдоровиче
Ольшанском. - Ольшанский после гибели Цезаря Куникова ко
мандовал батальоном морской пехоты. Кстати, ваш севастополь
ский поэт Афанасий Красовский, - мы его Ваней Чиркиным
звали, это был его псевдоним в "Рынде", - делал к этому очерку
фотографии. :
- Я и в газете читал этот очерк, и отдельной книжкой. Она вышла под названием "Николаевский десант".
- Я живой, еле живой, - пошутил Лагин, - свидетель этих десантов и дни войны писал о них. Почти каждый мой очерк кончался словами: "геройски погиб*, "геройски погибла"... Я помню Женю Хохлову. На Малой земле она была медсестрой, спасала раненых. Но своего мужа, Николая Селичева, - он был краснофлотцем! - спасти не смогла. С тех пор она стала дерзкой и бесшабашной. Женя погибла при знаменитом штурме Новороссийска, помянем её по-солдатски, остограммимся!..
Позже я нашёл этот очерк , он так и назывался "Женя Хохлова - черноморская морячка":
"Ей говорили: "Женя, пригибайся. Кругом фрицы". Она отвечала подмигнув: "Мне мама говорила: если орешек в рот попадёт - проглотишь, если в лоб - отскочит. А поразит меня фашистская пуля, напишите на могиле: здесь лежит черноморская морячка Евгения Афанасьевна Хохлова, погибшая за Родину"...
Она лежит в Братской могиле на новороссийской набережной, на самом берегу Чёрного моря.
- Много моих друзей погибло в Новороссийском и Николаевском десантах, на Малой земле.. Тогда и родились строки "Баллады об энском десанте"...
Эта поэма-баллада, в которой грохочет время, в которой разгулялась смерть. Но заканчивается она светло и просто. И провидчески:
... Когда, смеясь, в тот порт сойдут
Весною радостного года
На час, другой, в тени, в саду
Размяться люди с теплохода.
Они увидят склоны гор
В зелёной бурке мелколесья
И клумб сверкающий узор,
И площадь звонкую, как песня...
Эти строки писались тогда, когда враг находился в разрушенном Севастополе, когда лежали в руинах черноморские города Новороссийск, Херсон, Керчь, Феодосия. Николаев...
И только новизна домов
И в парке Братская могила
Расскажут лучше ста томов
О том, что здесь происходило.
И встанут молча перед ней
+ Взволнованные экскурсанты
И вспомнят битвы прежних дней
И город в зареве огней
И подвиг энского десанта
Поражаешься, как много сделал в войну майор Лазарь Лагин. Тот самый Лагин-Гинзбург, которого после появления на свет "Старика Хоттабыча", причислили к чистым мастерам фантастического жанра. Помимо многочисленных сказок, басен и юморесок, помимо подписей к карикатурам Сойфертиса, Решетникова, Дорохова, помимо десятков очерков и зарисовок, в войну им была написана повесть "Броненосец "Анюта" и её первая публикация под названием "Трое уходят в море" появилась с "продолжение следует" во многих номерах боевой флотской газеты "Красный черноморец".
В 1946 году сразу два издательства -' Военмориздат к Воениздат - выпускают повесть отдельной книгой.
После войны, сняв военный мундир, Лазарь Лагин написал много новых книг, читаемых всеми возрастами. И снова стал фантастом...
Дымится кофе на столе, уменьшается содержимое в бутылке. Подходит дочь и накрывает ладошкой чашку отца, переворачивает рюмку:'
- Тебе хватит, ночью опять мне возиться с тобой!
- Хватит, так хватит, - отвечает Лазарь Иосифович, осторожно массируя сердце, он наклоняется ко мне и шепчет, - Сегодня я, кажется, перебрал, пойду, прилягу.
Дочь выжидающе смотрит на меня, - пора и честь знать, пора уходить. С жадностью смотрю на книжные полки, на лагинские книги: "Патент "АВ", "Остров Разочарования", "Атавия Проксима", "Съеденный архипелаг", "Голубой человек"..!
С книжных полок "смотрят" на меня бородатые Хоттабычи Абдурахманы. Множество Хоттабычей. Похожих друг на друга и не похожих: индийские к французские, испанские и норвежские, английские и индонезийские, молдавские и грузинские, армянские и таджикские, узбекские и эстонские... Седобородые и чернобородые, с выпуклыми глазами и миндалевидными...
В этом не было ничего удивительного: известный нам джинн, родившийся в России, изъяснялся на всех языках, - "Старик Хоттабыч" переведен чуть ли не на все языки народов мира и республик.
С жадностью смотрю на Хоттабыча, изъясняющегося по-русски. Лагин улавливает мой взгляд, ухмыляется понимающе:
- Хотите получить моего "Старика"?
- Очень! -чистосердечно признаюсь.
Он снимает с полки издание 1972 года:
- Признаюсь честно, я никогда не собирался писать волшебную сказку.
- Не собирались, но написали.
- Я писал памфлет на книжки подобного рода, а Хоттабыча изувечили, выбросили из книги несколько глав и так отредактировали, что памфлет превратился в волшебную сказку. Я вам надпишу эту книжку, изданную именно в 1972 году, потому, что я восстановил свои собственные слова и всё-таки воткнул в неё
недостающие главы!..
Лагин надевает очки с немыслимо толстыми линзами и надписывает книгу:
"...севастопольцу и журналисту от автора этой глубоко правдивой повести, Л. Лагин. 25 июня 1974 г."
Перечитал свою надпись и в скобках дописал: " На всю жизнь севастопольца"...
Через несколько лет его не стало.
Москва-Севастополь.. 1974 год.
R.S. Подготавливая этот невыдуманный рассказ для новой публикации на излёте 2003 года, я, естественно , стал просматривать газеты и журналы многих стран мира, издающихся на русском языке, но упоминаний об Иосифе Лагине было мало и, в основном они носили информационный характер, тем отраднее было прочитать в любимой мною "Комсомолке" пространное интервью с дочерью Лагина Натальей. Той самой Натальей, которой Лазарь Иосифович предлагал "обслужить нас по высшему разряду!" .
И корреспондент "Комсомолки" - она почему-то не открыла свою фамилию! - встретилась с Натальей...
Да что это я от её лица говорю, свожу вас с ней напрямую...
+++
Добрый чудаковатый джинн, чья борода исполняет все желания пионера Вольки, конечно же, не стареет. А вот Лазарю Иосифовичу Лагину, выпустившему его из бутылки, на днях исполнилось бы 95 лет. Как ни странно, про человека, которого всю жизнь называли Стариком Хоттабычем, написано очень мало. Кажется, вся биография сводится к нескольким датам - родился, написал...
Дочь Лагина, Наталья Лазаревна, - моя коллега, журналист, театральный и музыкальный критик. Кому, как не ей, знать все тайны Старика Хоттабыча?!
Лагин как еврейский Иванов
- Наталья Лазаревна, почему же так мало написано о таком известном писателе?
- Во-первых, отец считал, что писател должен писать книжки, а не интервью раздавать. Он боялся интервью ужасно, боялся радио, телевидения, боялся говорить публично! Как-то приехало телевидение, начали снимать, и он сразу стал заикаться.
Было еще одно обстоятельство, приучившее его к осторожности: настоящая фамилия писателя Гинзбург - это такой еврейский Иванов. А псевдоним сложился из первых слогов имени и фамилии: ЛАзарь ГИНзбург.