Вечерние сумерки сгустились между домами, подавая сигнал фотоэлементам на включение освещения, но в этот короткий, почти незаметный промежуток времени между сиреневой дымкой полумглы и яркой вспышкой оранжевых натриевых ламп над затертым, истоптанным миллионами ног пенобетоном улица будто притихла, сжалась пружиной, замерла на мгновения, чтобы через секунды оживиться, вновь возродить многоголосье устремившихся по своим делам людей, шум автомобилей, бойко пролетающих мимо ярких витрин и потемневших окон уже закрытых контор и присутствий.
До конца уличного дежурства оставалось всего-то минут сорок, и Алекс уже предвкушал, как будет освежаться в дежурке крепким, горячим чаем, смывающим вечный привкус бензинового перегара, пыли и грязи оживленных улиц большого города. Конечно, четыре часа в околотке после патрулирования тоже не сахар, но просто отвечать на телефонные звонки, водить к следователям задержанных из камер и свидетелей, пришедших на допрос, следить за порядком в помещении - это совсем не то, что торчать те же четыре часа на улице, наблюдая за бесконечной вереницей автомобилей и людей, стараясь предугадать, пресечь нехорошие замыслы некоторых из них, проверять документы и гонять распоясавшихся в последнее время юнцов, среди которых иной раз попадались и очень неприятные детишки богатеньких родителей, в любой момент способные призвать своего адвоката, чтобы тот легко замордовал ретивого полицейского одними только ссылками на законы и прецеденты.
И тут, прерывая незамысловатые мечты патрульного полицейского второй категории, будто из-под земли на зыбкой границе света и тени возникли трое: невысокие, худощавые, чем-то неуловимо похожие друг на друга... "И одеты как-то странно, и ботинки армейские, похоже, - успел отметить Алекс, рефлекторно расправляя плечи и двигаясь в сторону непонятной тройки. - Хотя нынче у всех в моде такие вот чоботы с высокими голенищами... но - гляну-ка на всякий случай..." Он успел пройти пару шагов, нарочито поигрывая черной пластиковой дубинкой, символом своей власти над этой улицей, успел даже приметить, как один из пацанов шаркнул по нему быстрым, тревожащим взглядом...
- А ну-ка, кто такие тут?.. документы...
Алекс не договорил, моментально и очень умело оттертый в сторонку напарником, мужичком в возрасте, не таким габаритно-монументальным, как сам Алекс, но шустрым, а главное, уже не первый год слоняющимся в патруле именно по этим местам, знающим тут все "от и до" и умеющим зачастую наперед предугадывать возможную неприятную для себя и напарника ситуацию.
- Извините, покорнейше прошу простить, - слегка склонившись будто бы в полупоклоне, поднес ладонь к форменной каскетке Вениамин, обращаясь к молодым людям странной наружности. - Ошибочка вышла, напарник у меня новенький, со всеми обычаями еще не знаком...
Недоумевающий Алекс приметил, что никто из троицы, казалось, не обратил внимания ни на его первую фразу, ни на извинения Веньки. Пареньки по-прежнему стояли чуть расслабленно, не двигаясь и обмениваясь между собой ленивыми, короткими фразами, смысла которых уловить полицейский не смог. А старший наряда теперь уже откровенно жестко притер Алекса к стене дома и, приподнявшись на цыпочки, вытянув шею, зашипел прямо в ухо: "Кретин! Хочешь моих детей осиротить?.. или свою молодую жену вдовой оставить?.. смотреть надо и - мозгами ворочать, дубина!" До сих пор Венька ни разу так не честил своего молодого напарника, да вообще, дядька он был справедливый, и всякого мелкого баловства не позволял ни себе, ни окружающим, потому Алекс не стал тут же становиться в обиженную позу, толкаться, стараясь вырваться или грубить в ответ, а просто тихонечко спросил: " А что такого-то?.. не понял..." Вениамин крепко прихватил напарника под локоть и, по возможности ускоряясь, повел в сторону питейного заведения Арнольда, негромко, но доходчиво внушая: "Ты не признал, что это - гастаты?.. Саня, дорогой, ты не понимаешь - чуть что им не понравилось бы в тебе, да и во мне, и оба мы лежали бы сейчас на пенобетоне, в луже крови... а может и совсем без крови, только все равно - дохленькие, как те бабочки в гербарии..." От слов Веньки и внезапного озарения, от какой опасности его только что увел напарник, между лопаток Алекса пробежала неприятная струйка холодного пота, и полицейский второй категории сам ускорил шаги, стараясь как можно быстрее отдалиться от неприятного места...
А названные гастатами все так же продолжали стоять на размытой границе света от натриевого фонаря и сгустившейся уже ночной тени, не обращая, казалось, никакого внимания на проходивших мимо людей. Один - белобрысый, с васильковыми, чуть наивными глазами, по прозвищу Котяра, позывной "Кот", казался моложе всех, едва ли лет пятнадцати, хотя, конечно, светлые волосы, бледная кожа внешне всегда омолаживают человека даже в самом юном возрасте. Второй - светло-русый с едва заметной рыжинкой в коротко постриженных волосах, с ледяными, прозрачными глазами, такой же худой, как и Кот, но гибкий и даже на взгляд ловкий, называемый Олигарх, позывной "Олли". И третий - черноволосый и черноглазый, похожий смуглым лицом на цыганенка, заводной и шустрый, по прозвищу Уголек, позывной "Уго", выглядевший постарше остальных, но вряд ли переваливший за восемнадцатую весну.
- Слышь, Котяра, - обратился Олли к блондинчику, - у меня аж в горле першит от этой пыли и выхлопов, так и хочется чем-то это самое горло промочить, а?
- А еще говорил, мол, папа у тебя олигархом был, пока его не кончили, - с легкой усмешкой повторил привычную шутку Кот. - Было б так, был бы привычный к городу, не то, что мы с Уго, с младенчества в "учебке"... А промочить горло можно... Уго, ты как насчет по пивку?
- Молокососы, - с нарочитой пренебрежительность отозвался старший. - Вы б еще по молочному коктейлю захотели или по мороженому... мамкину сиську вам, а не пивко...
- Какой ты большой и умный, капрал, - засмеялся Олли. - А мороженое - вещь хорошая, мне вот нравится, например... да и против сиськи я ничего не имею, только не мамкиной, все равно из нас никто никаких мамок не помнит... Сам-то чего хочешь?..
- Я думаю, - важно объявил Уголек, - что при наших финансах и желаниях самое то будет откушать водочки под хорошую закуску... как вы?..
- А что? - согласился Кот. - Можно и водочки...
- А потом - по девочкам, - подмигнул Олли...
- Вот и решили, - кивнул чернявый Уго. - Значит, двигаемся легонько по улице и посматриваем по сторонам - где тут наливают...
- А чего посматривать? - искренне удивился блондин, широко распахивая глаза. - Вон, куда полицаи от нас драпанули, там и заведеньице какое-то есть, я уже давно приметил...
- Котяра, хоть и самый молодой, но самый шустрый, - одобрительно засмеялся Уголек. - Значит, идем вслед за доблестной нашей полицией...
Тяжелые, с толстой, несносимой подошвой, надежно непромокаемые сапоги с невысокими, до середины худеньких мальчишеских икр голенищами дружно ударили по затоптанному пенобетону.
Идя по тротуару среди множества людей, будто бабочки, слетевшихся на свет фонарей и рекламы всевозможных развлекательных и питейных заведений района, гастаты, казалось, никого не задевали, а уж тем более - не отталкивали, но перед ними невероятным, фантастическим образом, будто само собой, образовывалось свободное пространство, и даже самые отпетые местные озорники и бесшабашные позеры торопились шагнуть чуть в сторонку с пути тройки молодых людей. Несмотря на мелковатый, вовсе не презентабельный внешний вид, от этой троицы веяло опасностью, как веет ею от могучего, грациозного хищника, махайрода или леопарда, и мелкие местные плотоядные, не говоря уж о фитофагах, остро ощущая это, спешили уступить дорогу, чтобы не быть сметенными с пути мимолетным, но мощным смертельным движением.
Но, как и в животном мире, в человеческом обществе обязательно находятся особи, рискующие ради собственной же, изначально призрачной выгоды находиться поблизости от тех, кто вполне может поделиться остатками своей трапезы, сношенными брюками или прохудившимся ведром для мусора. Вот и сейчас, едва три гастата приостановились перед широкой, на вид тяжелой, стилизованной под дубовую дверью под неоновой, мигающей то розовым, то голубым рюмочкой с соломинкой в ней, как к ним бросился из ближней подворотни пестро одетый, с какой-то нелепой претензией на провинциальный, давно забытый шик, человечек, изогнутой странным зигзагом спиной напоминающий червя.
- Девочек не желаете, господа военные? - льстивым шепотком возвестил он о своем прибытии и тут же привычной скороговоркой добавил: - Молоденькие, постарше, блондинки, брюнетки - на любой вкус, есть даже экзотика, но за отдельную плату...
- Котяра, желаешь экзотики за отдельную плату? - окликнул приятеля Уго, возле которого и притормозил свое стремительное движение человек-червяк. - Негритянку там, или какую узкоглазую?..
- Я черненьких боюсь, - простодушно, как Иванушка-дурачок, отозвался блондин. - Говорят, они людоедки, откусит еще чего в порыве страсти...
- Значит, не надо, - с грустным выражением лица констатировал Уголек и опустил руку на плечо сутенера. - Чтобы ни тебя, ни твоих экзотических мы на своем пути не видели, и даже запаха вашего тут не было, ясно?..
Обиду за легкое издевательство и насмешку червяк сглотнул, не поморщившись, но стерпеть железной хватки пальцев Уго не смог, скривившись в некоем подобии болезненной улыбки, по его мнению, призванной не раздражать гастатов дальше.
- Как изволите... - пробормотал едва слышно сутенер, мелкими шагами буквально отползая от троицы и одновременно растирая поврежденное плечо. "Вот киборги хреновы, - подумал он, скрываясь в подворотне. - Обидно, конечно, но сегодня, похоже, лучше обойтись без заработка, оно надежнее будет, чем потом полгода лечиться, если еще будет, что лечить..."
Такая массивная и неприступная на вид дверь в заведение Арнольда мгновенно дернулась и, распадаясь на две части, утонула в стене от легкого прикосновения к ней шедшего первым Олли. В ноздри ударил кондиционированный воздух, наполненный ароматами табака, спиртного, не слишком чистоплотных мужских и женских тел и всевозможных освежителей воздуха. Ничем соблазнительно съестным изнутри бара не пахло, впрочем, после нудного рабочего дня усталые и не очень люди шли сюда вовсе не за едой. В полутьме длинного узкого зала расположилась оцинкованная высокая стойка с невероятной по ассортименту батареей бутылок за ней, с десяток маленьких, легких и неудобных столиков, за которыми громоздились неприхотливые посетители, в основном, со спутницами противоположного пола, а в самом дальнем конце заведения зеленовато-тусклыми буквами напоминали о себе запасной выход и туалет. Там же, под яркими, низко опущенными с терявшегося в темноте потолка лампами звучали глухие удары пластиковых шаров дешевого биллиарда, и слышались то недовольные, то радостные выкрики трех игроманов, коротающих вечер за синеватым синтетическим сукном. А посреди бутылок самых разных фасонов и калибров, поблескивая широкоформатным экраном, что-то невнятно бормотал телевизор, но трудноуловимыми за звоном стекла о стекло, шипением пивного крана и ударами биллиардных шаров друг о друга слова телевизионного диктора были лишь для посетителей заведения.
- Гляди-кось, про нас говорят, - толкнул локтем товарищей Котяра, первым уловивший, о чем идет речь с экрана...
"Вчера, в своей загородной резиденции Верховный Правитель вручил боевые ордена Большой Платиновой Звезды за военные заслуги перед страной группе молодых воинов из Шестого Легиона..." - будто протрубила "говорящая голова", сохраняя на лице торжественно-восторженное, чуть глуповатое выражение. И тут же картинка на экране сменилась мрачноватыми готическими сводами и узкими стрельчатыми окнами хорошо узнаваемой, благодаря тому же телевидению, официальной загородной резиденции Самого.
- Ишь, ты, вчера, говорят, вручили, - неодобрительно покачал головой Олигарх, похлопывая себя по нагрудному карманчику камуфляжного, чуть кургузого и давно уже не новенького френчика.
Три дня назад его и еще полдесятка гастатов, в выданной на это время под роспись парадной форме: с белыми рубашками, золочеными бляхами желтых ремней и серебряными аксельбантами на свежих, отлично отглаженных и подогнанных по фигуре френчиках, - одного за другим, без малого пять часов, гоняли строевым шагом по студии, в которой были сооружены точь-в-точь с оригиналом интерьеры резиденции Верховного. А Ордена выдали в наградном отделе Личной Канцелярии Правителя, без шума, пыли и торжественного марша, просто вручили обтянутые красным бархатом коробочки, заставили расписаться в трех ведомостях и тут же - могут же и без бюрократии - выложили перед гастатами конверты с положенным денежным содержанием к наградам. А вот теперь, на широком экране, телевизионщики демонстрировали всем желающим это видеть, как лихо подходят молодые воины к Верховному, как он прикалывает к их свеженьким, с иголочки, мундирам орденские Звезды, как пожимает мальчишеские руки...
- Как живых, нас туда влепили, - с неодобрительным восхищением проговорил Уголек, глядя, как сам подходит за наградой к Правителю. - Мастера у них там, на студии, сидят, лихо сварганили монтаж... не зная - подумаешь, что так и было...
- Нас много, Верховный один, - с ироничной рассудительностью отозвался Олли. - Что же теперь - ему всем мальчишкам повоевавшим лично руки жать?.. да от наших рукопожатий у него рука отвалится...
Троица дружно, но негромко захохотала, представив себе и выражение лица и все прочие веселые последствия, если хотя бы один из них пожал бы руку Верховному со всей силы.
- Ну, что, Олли, мы за стойку или к столику? - спросил Котяра, когда они отсмеялись, а по телевизору замелькали кадры рекламы новой, универсальной, абсолютно безопасной и супернадежной бритвы, предлагаемой то ли за полцены, то ли за тройную цену, но с рассрочкой.
- А чего ты меня спрашиваешь? - пожал плечами Олигарх. - Куда хочешь, туда и садись...
- Да ты же у нас самый опытный в таких делах, - поддержал товарища Уго. - Мы до десяти лет по улицам не шлындали, а в увольнение ходили только в оккупированных городах, а там-то всё просто: ком цу мир, шнапс дриньк, аллес и капут...
Совсем по-детски, но вовсе с недетской силой Уголек ткнул товарища в бок пальцем. Будь рядом с капралом простой штатский, да и любой из военных, строевых, он вряд ли устоял бы на ногах после такого дружеского тычка, а может, еще и ребра оказались поломанными, но бывший всегда наготове гастат чуть развернул корпус, и палец Уго просто скользнул по камуфляжному боку френча.
- Ладно, - строго распахивая глаза, сказал Олли, не отвечая на шалость товарища, будто и не заметив её. - Подходим к стойке, заказываем, что надо и всё тащим оттуда на столик, понятно?
А от дальнего, едва различимого в полумраке и задрапированного табачным дымом конца стойки к пристраивающимся на высоких, крутящихся табуретах друзьям уже спешил больше похожий на тень своей бледностью, каким-то нездоровым цветом лица, давно не видевшего настоящего солнечного света, бармен из ночной смены. Окинув быстрым взглядом гастатов, и чуть было не открыв рот, чтобы сказать сакраментальное: "Мальчики, тут не подают несовершеннолетним!", заведующий бутылками, стаканами и полотенцами все-таки исхитрился приметить на правой стороне, у нагрудного кармана одинаково потрепанных, но чистых френчиков потускневшую, давно не знавшую чистки бронзовую бляху, размером со стильный узел его модненького узкого галстука-удавки. Бляха изображала разинутую пасть разъяренного махайрода.
- Чего изволите? - льстиво склонил голову в поклоне бармен, мысленно крестясь обеими руками, чтобы "попасть в струю" настроения гастатов. - Выпить? закусить? чего-то особенного?..
Негласно выбранный на какое-то время старшим Олли прищурился, вроде бы обегая взглядом ряд бутылок за спиной бармена, а потом чуток в растяжку, с ленцой, как обычно говорят подростки, изображая из себя опытных, взрослых мужчин, запросил:
- Нам бы водки... хорошей какой-нибудь... граммов по двести сразу... и мясного чего на закуску немного. Пожалуй, пока всё, а там, как выпьем - подумаем, посмотрим...
Откуда-то из-под стойки мгновенно появились граненые лафитники, разместившиеся на, будто по волшебству появившихся, плотных салфетках, и бармен отточенными движениями опытного престидижитатора быстро наполнил стопки традиционной, нормативной "соточкой" ледяной водки из запотевшей у него в руках бутылки, старательно поворачиваемой к клиентам узорчатой причудливой этикеткой. Проворно вернув бутылку под стойку и старательно что-то комбинируя невидимыми гастатам руками, догадливый работник розлива по-прежнему подхалимски и чуть заискивающе спросил:
- А не пожелают молодые господа пройти за столик? особый столик, для таких вот, как вы, гостей...
Котяра и Уголек молниеносно переглянулись, будто обменялись напрямую мыслями через васильковые и черные глаза, а Олли с легкой ленцой богатого бездельника, как он себе это представлял, ответил за всех:
- Ну, если только за особый... показывай...
И первым соскочил с табуретки.
"Все-таки есть в нем что-то, - подумал Уго про своего товарища, глядя на то, как споро бармен собирает на небольшой поднос лафитники и бутылку. - Видать, и в самом деле жил когда-то среди олигархов..."
Впереди бармен с подносом, следом, привычным треугольником с Котом на острие, гастаты - они прошли через зал, и тут работник розлива и легких закусок неожиданно нырнул прямо в обшитую псевдодеревянными панелями стену. За оборотной голограммой - не дешевое, надо сказать, удовольствие - располагался массивный, под старое дерево, стол в комплекте с тяжелыми даже на вид, удобными креслами на полдюжины персон, широкий и обольстительный в своей упругости диванчик цвета слоновой кости, небольшой, подвешенный на стене чуть выше человеческого роста телевизионный экран. Легкая, чуть красноватая подсветка создавала вокруг "особого столика" какую-то неподражаемую атмосферу со слабым оттенком эротичности, когда хочется не плясать голым на столе, а спокойно и чуть отрешенно наблюдать за скользящими по экрану обнаженными силуэтами красивых женщин. Именно их, под легкую, неназойливую музыку, и показывал сейчас телевизор, видимо, дистанционно включенный барменом.
Отчаянно делая вид, что все это ему вовсе не в диковинку, и такой экзотический прием гастату оказывали едва ли не в каждом питейном заведении во всех городах мира, Котяра похмыкал, неторопливо добрел до противоположной от входа стены, перегороженной диванчиком, и деловито потыкал в нее полусогнутыми пальцами, убеждаясь сам и убеждая товарищей, что оборотная голограмма тут только одна. Тем временем бармен точными, годами выверенными движениями расставил на столе лафитники с водкой, какие-то, непонятно откуда взявшиеся блюдечки с тонко нарезанной ароматной бужениной, ветчиной, окороком, маленькую корзиночку с душистым хлебом. А вот запотевших бутылок с узорчатыми этикетками оказалось уже две, причем - одна из них целехонькая, плотно закрытая винтовой нетронутой пробкой. "Не перебор ли? - успел подумать Уголек, усаживаясь в кресло. - Хотя, под такой вот закусон и втрое можно выпить..." А бармен, изгибаясь в полупоклоне, угодливо предложил:
- Вам, если ордена обмыть, то вот и такие здесь стаканчики имеются...
На столе появились широкие, с тяжелым дном, больше напоминающие "морскую" посуду емкости.
- Догадался, проклятый! Всегда был смышлен, - процитировал Олли малоизвестный роман едва ли не столетней давности.
Мгновенно сообразивший, что цитата не принесет ему лично никаких неприятностей, бармен радостно заулыбался, всем своим видом показывая, как доволен был услужить таким почетным, но опасным гостям. С сакраментальным: "Понадобится чего - только подумайте, я мигом..." и чувством облегчения в душе бармен исчез из поля зрения, казалось бы, незаметно переместившись к дальнему углу своей заветной стойки.
- Вот интересно, кому это он про нас докладывает? - философски поинтересовался Олли, без труда приметивший, как склонившись низко-низко к синтетической обивке "под цинк" бармен о чем-то быстро, воровски оглядываясь, наговаривает в телефонную трубку.
- А тебе не все равно? - трогая леденящую кончики пальцев бутылку, спросил Кот. - Может, в самом деле - обмыть наши жестянки?.. ну, как в старом кино показывают...
- А чего ж - давай! - поддержал его Уголек, извлекая из левого нагрудного кармана Большую Платиновую Звезду, исполненную в виде октограммы, как бы наложенной на круг меньшего диаметра.
Несмотря на жесткое, однозначное требование всех Уставов, Положений и Законов о ношении наград, определявших обязательное нахождение этого ордена на любой одежде кавалера с левой стороны, напротив сердца, гастаты, как обычно, пренебрегали установленным в государстве порядком и уже третий день таскали свои Большие Платиновые Звезды в карманах. Это было особым шиком, тем отличительным знаком побывавших в огне войны легионеров, как и нечищеный бронзовый махайрод на правой стороне мундира.
Гастаты, как-то не очень подобающе моменту ухмыляясь и подмигивая друг другу, небрежно, будь какие-то латунные значки покрытые эмалью, забросили в стаканы выполненные из натуральной платины и серебра со вставками холодноватых голубых аквамаринов свои ордена. Уголек, на правах старшего по возрасту и званию, налил по чуть-чуть водки, лишь бы покрыть жидкостью знаки воинской доблести, и небрежно подпихнул товарищам их стаканы. Безо всякой команды гастаты встали, протянув над столом руки с сосудами.
- И цена есть цена, и вина есть вина, - поддержал его Олигарх.
- И всегда хорошо, если честь спасена, - продолжил Котяра.
- Если другом надежно прикрыта спина! - будто ставя точку, закончил капрал.
Звякнули стаканы, и молодые гастаты, в глоток выпив водку и вытряхнув на столешницу влажные от спиртного ордена, дружно рухнули в кресла, моментально развалившись в вольготных, расслабленных позах, будто засмущавшись за только что проявленный пафос.
- Ну, теперь - пьем-гуляем! - объявил Уго, подтаскивая поближе к себе овальное блюдце с заливным языком. - Только жестянки подберите, неровен час, кто заглянет сюда... настроение испортит...
При всей своей воспитанной у большинства из них с колыбели смелости на грани безрассудства и потери инстинкта самосохранения гастаты были людьми чрезвычайно предусмотрительными и без необходимости не рискующими. Потому и вернули вымоченные в водке ордена в нагрудные карманы френчей и только после этого подхватили свои лафитники с успевшей слегка согреться водкой, нанизали на вилки закуску по вкусу...
...- Хорошо вот так - без пальбы, без земли этой вечной на руках и во рту, без шлема под задницей... - спустя минут сорок мечтательно протянул Котяра, в очередной раз откидываясь на спинку кресла. - Будто и нет ничего такого в целом мире...
- Это точно, - поддакнул не меньше приятеля разомлевший от водки, еды, а главное - спокойствия и относительной тишины, Олигарх. - Жаль, так долго не бывает... сейчас вот посидим еще полчасика и - двинемся дальше...
- И куда вы собрались? - с нарочитым подозрением осведомился Уголек. - У нас, кажись, отпуск, можем и продлить удовольствие-то...
- Ну, как же... - замялся, было, Кот, старательно пряча васильковые глаза. - Вот выпили, закусили, теперь это... может, и по девчонкам, а?..
- А я всё думал - кто же первый про баб заговорит, - засмеялся с явным облегчением от того, что это был не он, Уголек. - А заговорил, как всегда, наш озабоченный...
- Сам ты озабоченный, - нарочито надулся Котяра. - Просто ежели вас ждать, то можно всю ночь за рюмкой просидеть... я ж не виноват, что вы такие не активные...
- Это - смотря в чем, - философски отметил Олли, забрасывая ноги на соседнее пустующее кресло. - К примеру, завел вас сюда я, да и выпивку с закуской соорудил, кажись, тоже...
И тут, будто по заказу, хотя на самом деле примерно так оно и было, возле оборотной голограммы, отделяющей стол от общего зала бара, раздались звонкие удары каблучков о мраморную прессованную крошку пола. Носительница их задержалась на десяток секунд у самого входа, будто давая гастатам возможность привести себя в порядок и хоть как-то подготовиться к встрече. Впрочем, сделано это было напрасно, никто из ребят даже и не подумал сменить вальяжную позу, застегнуть распахнутый френч или просто обратить лицо навстречу входящей... хотя - стоило бы сделать, к примеру, последнее...
Серебристые открытые туфельки на тончайшей, едва заметной глазу шпильке; узкие ремешки, обвивающие стройные икры; невероятно воздушное, просвечивающееся и вместе с тем скрывающее тело короткое платьице, едва прикрывающее кругленькую попку; небольшая, но даже на взгляд упругая, как каучуковый мячик, грудь; чуть-чуть подзагоревшие обнаженные руки и плечи, длинная шейка и короткая стрижка золотистых волос... При виде такой особы в таком баре самое время было или протереть глаза, или вызвать полицию... впрочем, вызвать можно было еще и скорую психиатрию, как бы, для страдающих галлюцинациями, но таковых среди легионеров сроду не водилось.
- Мальчики, не устали еще пить? - томно проворковала обладательница сногсшибательных достоинств, обращаясь сразу ко всем присутствующим.
- Она - дура?.. - лениво осведомился Уголек у сидевшего ближе к нему Кота.
Вопрос был риторическим, но расслабившийся товарищ все-таки решил ответить, изложив свое видение момента:
- Не думаю, - пожал плечами Котяра. - Ну, деньги свои отрабатывает, как же еще-то...
- Думаешь, ей не сказали - перед кем она будет демонстрироваться? - вновь поинтересовался Уго, как-то уж очень нарочито не обращая внимания на девушку.
- А кто того бармена знает? - вновь поддержал разговор блондин. - Ежели сволочь, вполне мог ничего толком не сказать... хотя - это вряд ли, скорее уж, наши ей еще не попадались. Много ли ты помнишь в Легионе таких, кого лично орденами награждали, хотя б и только по телевизору?..
Разговор между ними шел на таких пониженных тонах, что даже стоя рядом различить отдельные слова было бы нелегко, а девушку отделял от гастатов и стол, и пара кресел, да еще из телевизора лилась хоть и неназойливая, но довольно громкая музыка... что-то из кантри, кажется...
- Мальчики, - чуть обиженно, но теперь уже с легкой опаской, капризно протянула золотоволосая блондиночка. - Ну, мальчики... может, перестанете шептаться между собой... все-таки...
- А чо? - вскинулся, будто только-только увидев вошедшую, Уго. - Ты чо?.. откуда?
- Как это - чего?.. - немножко подрастерялась от такого странного вопроса вошедшая девушка.
Она не так давно начала свой профессиональный путь и, пользуясь данной от природы нежной внешностью, старалась играть с клиентами этакого ангелочка в чем-то не от мира сего, и было уже в её практике - самые грубые и задиристые таяли от её воздушного образа сказочной принцесски. И хотя перед появлением в компании гастатов её предупредили, что ребята это резкие, непредсказуемые, авторитетов и стереотипов не признающие, она все-таки не ожидала такого откровенного пренебрежения к себе с первых же секунд знакомства.
- Как это - чего? - повторила девушка, старательно преодолевая растерянность и понимая, что надо бы прямо сейчас брать быка за рога. - Немножечко развеяться, развлечься не желаете? А то сидите здесь в полном одиночестве, без женского внимания и ласки...
- Поразвлечься с тобой? - Олигарх резко, с шумом сбросил с соседнего кресла ноги и будто подброшенный пружиной поднялся над столом, внимательно вглядываясь в профессионалку.
- И со мной тоже... - опять подрастерялась девушка, ожидавшая совсем других вопросов и, как минимум, приглашения к столу.
- А ты одна-то нас троих потянешь? - скептически спросил Уголек, перехватывая разговор, заставляя девушку отвлечься от Олли и взглянуть на него, тем самым сбивая её с толку еще больше. - Сомневаюсь я чегой-то...
- А ты не сомневайся, лучше - попробуй... - начала, было, профессионалка, но её тут же перебил насмешливый Олли:
- Не потянет, даже и думать нечего. Один Котяра её полночи прокантует за милую душу до смертных судорог оргазма, а мы с тобой, Уго, будем облизываться и слюной давиться в сторонке...
- А чего сразу как что - так Котяра, Котяра... - привлек к себе внимание и самый молодой из троицы, делая по-детски обиженное лицо и надувая губы. - Как умею, так и получается...
- Да, Котяра может, он такой, - казалось, не обратив никакого внимания на слова блондинчика, поддержал приятеля Уголек. - Разве что - хором её оприходовать? Ну, как тогда, в этом, как его... эх, все время забываю, как городок назывался...
- В Бердхольде, - подсказал Олигарх, вспомнив, какое иностранное наименование было в последнее время на слуху при случайном просмотре телевизионных новостей.
- Во, точняк, в нем, как сейчас помню!!! - нарочито обрадовался Уго, будто и в самом деле мог забыть хоть что-то в этой жизни.
- Ладно, уговорила, Мальвина, - сказал Олли, обращаясь теперь к девушке.
- Не, не Мальвина, - не согласился, снова вмешиваясь, Уголек. - Та с голубыми волосами была, а эта - вишь, блондинка почти...
- Почему почти? - окончательно растерялась названная было Мальвиной.
- Да ладно вам, грызуны, чего на девку-то набросились?.. - с добродушной улыбкой сказал Кот, подымаясь с места и обходя стол, чтобы приблизиться к продолжающей стоять на условном пороге девушке. - А ты, давай, не тушуйся, чего там... сымай трусы, знакомиться будем...
То, что было под платьем у блондинки, звания трусов никак не заслуживало, скорей уж трусишки - две ленточки с полуладонным лоскутом материи при них, но после откровенного жеста Котяры, обозначившего как бы расстегивание форменных брюк, девушка испуганно переступила с ноги на ногу, всерьез подумав, что лучше было бы быстро слинять отсюда, пока не началось... А тут еще и Олигарх с нарочитым хохотом взгромоздил ноги на край стола, едва не сбив на пол стоящий поблизости лафитник.
Почувствовав, что они явно переборщили со своими незамысловатыми развлечениями над профессионалкой, Уголек поднялся из-за стола.
- Стоп, воины! - вскинул он вверх правую руку с открытой ладонью и, дождавшись пока Котяра вернется на свое место, а Олигарх примолкнет, обратился к девушке: - Тебя как зовут?
- Мария... - уже совсем растерянно пролепетала, озираясь через плечо на полупустой зальчик бара, блондинка, прикидывая, успеет ли она на каблуках добраться до выхода или придется скрываться за стойкой бармена.
- Машка, значит, - констатировал Уго. - Ты с подружками или одна? И где база? Ну, не здесь же, в самом деле, нам тебя пользовать...
- Это... ну, есть подружки, конечно, только их собрать надо, - с трудом пересилив себя, вернулась в деловую колею профессионалка. - А место у меня есть, совсем рядом, через квартал, квартирку снимаю, там никто не помешает... да и не дорого со мной совсем, вы не подумайте...
- Хотел бы я глянуть на тех, кто сумеет нам помешать, - саркастически хмыкнул Уголек. - Значит, с подружками, как я понимаю, пролёт... если и дозовешься кого, то часа через три-четыре, да и придут уже с работы, в процессе, так сказать, или уставшие, или, хуже того, в дым пьяные...
Слегка задержав руку во внутреннем кармане френча, гастат вытащил оттуда жесткую еще от новизны крупную купюру красноватого оттенка и, зажав её между пальцами, взмахнул, изображая стилизованные крылья бабочки. Следом за ним и Олли с Котом также быстро и деловито достали подобные же денежные знаки.
- Вот гляди, - сказал Уго. - Это тебе от нас, если всех и сразу... или одна купюрка - от меня, к примеру, если с одним... сутеру твоему отдельно отстегнем, считай, это деньги только твои...
Девчонка с облегчением вздохнула, мысленно укоряя себя, что так легко попалась на незамысловатый, подростковый розыгрыш - грубоватый, бесцеремонный и жестокий по форме, но простой, без извратов и второго черного дна - по сути.
- Ну, если только вы меня обижать не будете... - борясь с собственной жадностью, ответила Машка, не в силах оторвать глаз от купюры в руке Уголька.
Такие деньги, даже в одинарном размере, она бы не заработала и за неделю, ежедневно отдаваясь паре-тройке любителей ангелочков с порочными повадками. А махнуть разом, за одну ночь, едва ли не месячный заработок, да еще "чистыми"... "Вечернее платье куплю, - решительно подумала Машка. - Длинное, с разрезами и чтоб спина голая... а еще браслетик, тот, серебряный, который смотрела на прошлой неделе..."
- Ну, так пошли тогда, чего время терять? - выдвинул конкретное предложение Котяра, хотя с языка его так и рвалось: "Обязательно обидим, за такие деньги-то - как не обидеть?", но гастат сдержал мальчишеский позыв в очередной раз поиздеваться над безответной девчонкой.
- Надо бы еще водки подкупить, - деловито отметил Уголек, кивая на почти опустошенные бутылки. - Да и закуски какой-никакой - тоже...
- Это не здесь, - категорически заявил Олигарх. - В баре тут всё втридорога, лучше по дороге в магазин какой заглянуть, там и затовариться, вот только - закуску на кой? Кажись, нажрались уже до отвала...
- Так мы же не одни, - хмыкнул Уголек и обратился к чуток ошалевшей от такой деловитой энергетики и непривычной щедрости Маше: - Ты чего поесть хочешь? Ну, кроме всяких фруктов, понятное дело...
"Ой, вы меня еще и кормить будете", - едва не вырвалось у девушки, но она вовремя, изящненько и нарочито закашлялась в маленький кулачок и сказала:
- Может, креветок или крабов? Или еще каких вкусненьких морепродуктов? Вам тоже полезно будет, если на всю ночь останетесь... тут, совсем рядом, магазинчик есть дешевый. Не то, что в центре дерут за то же самое...
- Да нам эти морепродукты, как мертвому припарки, - засмеялся Олигарх, деловито застегивая мундир. - Рановато еще о потенции беспокоиться-то...
Поднявшиеся со своих мест и окружившие Машу гастаты оказались на полголовы ниже девушки. И если бы не их сухощавое телосложение, больше всего напомнили бы гномов, роящихся вокруг Белоснежки. Впрочем, без своих чумовых каблуков профессионалка оказалась бы, пожалуй, вровень ростом с Котярой, самым невысоким из ребят.
- Давайте на выход, - скомандовал Олигарх, подталкивая Машу под упругую попку. - А я расплачусь и догоню...
...Квартирка у Машки оказалась не маленькой, а просто крошечной, видимо, переделанной из какой-то подсобки - то ли бывшей слесарки сантехников, то ли дворницкой, зато с отдельным входом сразу с улицы через тесный, двоим гастатам не развернуться, тамбур. Десяток квадратных метров занимала широкая, не новенькая, но все еще добротная, крепкая кровать, явно рабочего предназначения, и маленькая тумбочка, заполненная женскими аксессуарами, как витрина парфюмерной лавки. Еще в комнатке смог поместиться явно антикварный, неизвестно, каким ветром сюда занесенный, скрипучий венский стул, который тут же оседлал шустрый Олигарх, едва вся компания шумно и весело ввались внутрь.
А за простенькой, ситцевой занавеской от потолка до пола, видимо, доставшейся Машке в наследство от прежних обитателей помещения, скрывалась совсем уж микроскопическая кухонька с газовой плиткой и узким столиком у кирпичной капитальной стены, с открытой душевой кабинкой, обложенной зазеленевшим, старым кафелем и таким же открытым унитазом в маленьком углублении, символически обозначающем отделение санитарных удобств от пищеблока. В непонятного назначения нише в самом дальнем углу помещения скрывался древний, в черных пятнах облезшей эмали, но все еще рабочий холодильник с чудной, больше похожей на автомобильную, ручкой на дверце.
На столик в кухне Котяра и Олигарх вывалили закупленное в подсказанном Машкой магазинчике: мясо крабов, королевские креветки, кальмары, копченую осетрину и даже баночную икру. Наверное, такого роскошества стол не видывал со времени своего рождения. А вот из спиртного гастаты приобрели вместо водки хорошего джина, хоть и местного производства, но, уже за прошедшие три дня пребывания в городе, опробованного и оцененного на "отлично".
А вот с посудой и под выпивку, и под закуску моментально образовалась напряженка. По всему видно было, что гостей более одного, редко если двоих, сюда Маша не приводила, да и сама старалась питаться где-нибудь в городе, не напрягая себя кухонными заботами. Но все-таки два бокала под шампанское, старый граненый стакан и две чайные чашки после десятиминутных поисков обнаружились, так же нашлись и несколько тарелок и блюдец, похоже, давно в употреблении не бывавших.
Кое-как разложив не требующую приготовления закуску, захватив с собой бокалы, стакан, чашки и бутылку джина, Уголек и Котяра повалились на застеленную зеленовато-голубым покрывалом постель, полурасстегнув кители, но даже не сняв сапог. А вот Маша разулась, едва войдя в помещение, пробормотав как бы про себя: "С этими каблучищами все ноги переломаешь...", и еще в тесном тамбуре-прихожей повесила на невидимый в темноте, но хорошо ей известный гвоздик тоненький, почти невесомый ярко-желтый плащик, в котором она ходила по улице.
- А что это у нас так всё тихо и скромно, как на показательных учениях? - спросил Уголек, подтягивая под себя ноги и пытаясь одновременно глотнуть пахучего джина из чайной чашки.
- А как должно быть? - поинтересовалась Маша с угла постели, скромно присевшая там и усиленно налегающая на обильно политое майонезом крабовое мясо, когда еще достанется поесть такого деликатеса вволю?..
- Должен быть бардак, суматоха и неразбериха, как во встречном бою! - провозгласил со стула Олли, расстегивая до конца френч и демонстрируя белоснежную, подстать короткому псевдопрозрачному платьицу девушки, нижнюю рубашку.
- Да ну тебя, вспомнил тоже, - поморщился Кот, да и Уго с легким неудовольствием покачал головой.
Встречный бой положительных ассоциаций у гастатов не вызывал, и проштрафившийся Олигарх предложил следующий вариант:
- Ну, тогда хотя бы, как в армейском штабе, когда там узнали о танковом прорыве в пяти километрах от себя...
- Такое годится, - всхохотнув, согласился Уголек, кажется, даже припомнивший, что тогда творилось в том самом штабе. - Машка, ты чего все еще по полной форме?.. давай, не сачкуй, раздевайся...
- Прямо так сразу?.. - почему-то удивилась Маша, поспешно запивая глотком джина из тонкостенного бокала очередной кусочек лакомства.
- А чего ждать? - поторопил её и Олигарх. - Через полчаса, считай, все равно все голые будем, так что - начинай, не задерживайся, а мы поддержим...
- А и правда, - быстренько и изящно облизав остреньким розовым язычком измазанные в майонезе пальчики, махнула рукой Маша.
Несмотря на небольшой профессиональный стаж, она уже давно не испытывала никакого смущения, находясь перед клиентами без одежды. А чем эти мальчишки отличаются от прочих взрослых и даже иной раз пожилых дядечек? Разве только тем, что платят побольше, да хотят всё сотворить вместе, втроем, ну, так у каждого свои причуды в голове и в жопе... а от нее с такого дела не убудет...
Маша столкнула с груди вниз край своего воздушного, никаких прелестей её фигурки не скрывающего платья, качнула из стороны в сторону талией, приподняла попку, задрала ножки и - осталась в одних малюсеньких трусиках, заметить которые на её теле мог только опытный мужской взгляд.
- Вот это дело! - удовлетворенно сказал Уголек, без стеснения рассматривая упругую грудь девушки с торчащими, как крохотные экзотические ягодки, темными сосками в маленьких кофейного цвета ореолах.
Он даже протянул руку и с любопытством потрогал один из бугорков, кажущийся искусной нарисованным на женском теле.
- Все свое, без имплантантов, - чуточку развязно, но не переходя еще некой границы, поощрила его Маша. - У меня таких денег нет, чтоб силиконом накачиваться...
- Да он тебе и не нужен, - одобрительно поддержал девушку Олли, приподымаясь со скрипящего стула. - Вот и у меня тоже - все свое, думал-думал какой имплантант закачать, так опять же - времени нет на баловство...
Олигарх сдернул с плеч френчик, но не успел его пристроить на спинку стула, как Уголек сделал удивленные глаза:
- Стой-стой-стой! Что я вижу, Олли?!!! Глаза меня не обманывают?
- А что такое? - сразу не понял насмешки гастат.
- Несмотря на все запреты и неоднократные предупреждения ты таскаешь с собой оружие по мирному городу?.. - закатил в демонстративном возмущении глазки Уго.
- Тьфу на тебя, - в сердцах высказался Олигарх. - Я уж подумал, что подворотничок криво подшил...
С внутренней, левой стороны френча из самодельной, но хорошо подогнанной на место кармана кобуры торчала вороненная рукоятка армейского пистолета.
- Можно подумать, ты с одним засапожным ножичком в город вышел, - засмеялся Котяра, прислушивающийся к разговору товарищей.
- Не, ну вы слышите! - с театральным возмущением воскликнул Уголек. - Я-то, вообще, капрал, а мне делают замечание всякие рядовые... Кстати, а откуда у вас, господа рядовые плохообученные, нетабельное оружие? За пистолетики-то, небось, в ведомости не расписывались, по документам они за вами не числятся...
- Болтун - находка для шпиона, - выдал патриотическую сентенцию Олли, вешая френч на спинку стула. - Сейчас глянем, что у тебя запазухой...
И, как оказалось, предложил он это не напрасно. Уголек таскал с собой и большой армейский пистолет, подвешенный, как и у друзей, на левой внутренней стороне френча, и маленький, почти дамский, совсем, казалось бы, смешного калибра, но совершенно неприметно помещающийся в кармане брюк. Глядя округлившимися глазами, как со смешками и издевками демонстрируют свое оружие и запасные обоймы друг другу гастаты, Машка, казалось бы, даже не замечала шаловливых ручонок Котяры, ощупывающих её тело. Впрочем, разоружение это продолжалось совсем недолго.
- Ну, по чарочке и начинаем? - предложил Олигарх, деловито избавляясь от сапог и штанов. - Где наши индивидуальные средства защиты?..
- Мальчики, так ведь можно и так... - успела было пискнуть Маша, желая услужить таким симпатичным и необыкновенным клиентам, но Уго возразил:
- А лечить ты нас потом тоже так будешь? За десять минут?
- Ну, я же чистенькая, - оправдываясь, засмущалась девушка.
- Это ты знаешь, ну, может, еще венеролог твой, а мы - нет, - сурово "приговорил" Олли. - А на лечение нам время тратить нельзя, и так его у нас мало... Значит - поехали?..
Но - это предложение-тост-команда слегка запоздало. Кот уже приступил к "основному блюду", пристроившись за спиной аккуратно уложенной на бочок Машки.
- Как всегда, - со смешливой укоризной покачал головой Уголек. - Наш васька слушает, да ест...
- Да ладно, - махнул рукой Олли. - Он долгоиграющий, раньше начнет, авось к утру кончит...
"Это что ж - они до утра не угомонятся? - с безразличным к самой себе и даже каким-то веселым ужасом подумала Маша, ощущая внутри себя энергичные упругие движения молодого тела. - Без продыху, что ли... а ведь предупреждали же они тебя, дуру..."
А Уго и Олли, как ни в чем не бывало, будто и не занимались рядом с ними интимным делом, продолжали прихлебывать джин и обмениваться короткими, только им понятными репликами, казалось, к происходящему совсем не имеющими отношения. Впрочем, честно говоря, Машке было не до них, она полностью отдалась тем приятным и, что ни говори, желанным ощущениям, которые дарил ей Котяра. Все-таки, молодой паренек, пусть и не очень умелый, вовсе даже не испытывающий романтических чувств к профессионалке, обладает целым набором иных достоинств, ставящих его гораздо выше тех, кто значительно старше, опытнее, но - пресыщеннее и извращеннее.
Девушка теперь уже в охотку, полуприкрыв глаза, постанывая и двигаясь навстречу, отдавалась молодому гастату и просто не могла видеть, как Олигарх на несколько секунд выскользнул в тамбур, обустраивая там из подручных средств примитивную сигнализацию на вход. А Уголек деловито, будто всю жизнь этим занимался, припрятал среди разбросанных вещей, под матрасом мерно поскрипывающей кровати, под подушками и еще где-то все четыре огнестрела и обязательные, хотя также нетабельные засапожные ножи... А потом кто-то из гастатов выключил свет в комнатенке, заменив яркую лампочку в пестром стареньком абажурчике под потолком на куда более интимное освещение от ручного фонарика, поставленного на полу "на попа". И - сперва Уго, а следом и Олли присоединились к разгорячившейся в извечном движении парочке... и теперь уже шесть рук скользили по стройному телу девушки, оглаживая, пощипывая, крепко сжимая...
Первым - уж такая физиология у паренька - "отстрелялся" Олигарх... откинулся на спину, в сторонку от продолжающих интимные игры партнеров, истомленным, медленным движением стянул наполненную резинку, отшвырнул её куда-то, не глядя... пару-тройку секунд поборолся с вбитой с детства привычкой пойди под душ, переборол и привычку, и самого себя, кое-как обтерся предусмотрительно захваченным с кухни полотенцем и буквально тут же засопел, отодвинувшись на самый край постели, подложив под стриженый висок кулак... Потом, получив свою долю удовольствия, и даже повторив её еще разочек, угомонился Уголек, тоже не глядя, небрежно расшвыряв использованные презервативы по комнате. Но засыпая, капрал все-таки успел протянуть руку и выключить стоящий на полу фонарик, оставив Кота и Машку в полной темноте, окон-то в комнатке не было, впрочем, это вовсе не помешало им... говоря умными словами, визуально парочка насладилась друг другом уже давно. А теперь ни о каком наслаждении: визуальном ли, тактильном - речь не шла. Машка, кажется, окончательно уснула в самом процессе, утомленная изрядной дозой джина, сменой поз, бесконечным мужским движением, несколькими яркими оргазмами и тремя партнерами по очереди и сразу. А Котяра все продолжал и продолжал над притихшим женским телом извечные мужские движения... будто оправдывая слова своих товарищей о собственной неутомимости. Однако, как все в мире имеет свое начало, так и все имеет свой конец, кроме самого мира, естественно. Кот чуть захрипел, задергался, изливаясь куда-то в темноту, чувствуя, как захлестывают его эмоции достигнутого финиша... слегка оттолкнулся от похолодевшей спины спящей Машки и провалился в бездну то ли сна, то ли малопонятного секундного забытья...
Семь утра, подъем. Десять минут на оправку и умывание. Чистить зубы, мыть уши и шею - обязательно. Потом зарядка, почти на полчаса: бег, отжимания, подтягивания, снова бег, гимнастические упражнения. Десять минут - заправка коек, на которые теперь до самого отбоя не то, что прилечь или присесть, посмотреть лишний раз категорически запрещено. Построение, поверка. После переклички, бывает проверка внешнего вида, подшитых подворотничков, содержимого карманов. Их всего два, и иметь в них разрешено носовой платок и маленькую расческу. Ничего лишнего.
Завтрак. Плотный, сытный, питательный, но абсолютно отвратительный. Когда с утра кусок не лезет в горло. Но надо есть, потому что до обеда перехватить даже корочку хлеба или сухарик - немыслимо. Чуть попозже, к третьему-четвертому курсу каждый наловчится делать хоть какие-то запасы съестного. Чтобы в охотку пожевать в перерыве между занятиями твердой, как дерево, сырокопченой колбасы из сухого пайка, похрустеть сухариком, подсластить жизнь брикетом шоколада. А пока - не положено. Только завтрак, обед и ужин.
После завтрака, чтобы окончательно разбудить поднявшихся, но не проснувшихся, полчаса строевых занятий. Маршировка, повороты на месте и в движении. Говорят, вырабатывает чувство локтя товарища, воспитывает ощущение общей силы в массе людей. И очень хорошо будит перед классными занятиями, чтобы не дремалось за неудобной жесткой и маленькой партой.
Классные занятия. Арифметика, география. Потом - полтора часа спорта, не бег трусцой, не прыжки через козла - футбол, баскетбол, ручной мяч. Здесь ценят командные игры, в которых так хорошо выявляются лидеры, и каждый человек находит свое место. После игры - душ и снова занятия. Зубрежка "мертвой" латыни, заучивание огромного количества стихов и прозаических, хоть и простеньких текстов. Говорят, развивает память. Наверное, но об этом мало задумываются, главное - успеть запомнить, постараться зацепиться за легкую ассоциацию. Ведь неуспевающих ждет наказание. Не жестокое, но публичное и неприятное. Обычно - индивидуальное, каждому свое. Кто не любит швабру и тряпку - драит полы в рекреациях и классах. Кому нравится беготня и суматоха - лишние два, а то и четыре часа выстаивает "на тумбочке" у входа.
Обед. Самое сладкое времечко. Тут тебе и суп, и изрядный кусок мяса на второе, и вкусный компот из сухофруктов. Хлеб на столах без всякой нормы, но с собой его не унесешь. Следят внимательно, да и с карманами не очень хорошо, мало их, мелкие они. После обеда положен отдых. Почти сорок минут. Никакого шума, беготни, упаси боже, драк. Сорок минут отдыхать в Зале Собраний. Для краткости - в Собрании. С книгой. Что любят читать мальчишки? Приключения, война, фантастика. Никаких ограничений. Главное - результат, главное чтение. Обязательное, но вместе с тем и желанное.
После отдыха, для бодрости, получасовая маршировка. И опять занятия. Только теперь уже - любимые. С оружием. Не с одной учебной, а то и деревянной штурмовой винтовкой прошлого века на весь класс. С настоящим, боевым, личным оружием. Правда, пока еще облегченным. Пистолеты-пулеметы. Не древние, но морально устаревшие, уже снимаемые с вооружения. Чистка, сборка-разборка. Долгие, долгие минуты бесконечного прицеливания в пустую стену в двух шагах. Говорят, просто для привыкания. Потом - снова спорт, теперь уже с коротышками-пэпэшками вместе. Бег, полоса препятствий. Окопы, траншеи. Снова бег. В одиночку, парами, группой. Помогать товарищу не запрещается, но и не поощряется. Каждый должен справляться сам.
Потом - пэпэшки вычистить и сдать в оружейку до следующего дня. В душ. Полчаса отдыха в Собрании и ужин.
Ужин - легкий. Как там говорили римляне: "Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, ужин отдай врагу"? Точно по пословице. Немного каши, хлеб, масло, чай. Желудок почти пустой, требует восстановления калорий после дневных занятий. На это уже никто не обращает внимания. Впереди еще просмотр телевизора. Фильмы про войну. Приключенческие. Боевики, но - относительно реальные, без ультракрутых героев и грохочущих в космосе взрывов. Иногда - документальные фильмы. Учебные и суровые. "Средние танки и их применение". "Переносной зенитно-ракетный комплекс "Ось". "Поражающие факторы ядерного взрыва и защита от них". После просмотра - художественного ли, документального фильма - краткий, минут на десять, обмен мнениями. Что понравилось, что - нет. Обязательно - почему. Почти семинар. Наставники отмечают для себя, кто и как себя ведет и при просмотре, и после, во время обсуждения. Это тоже важно для выявления лидеров. Но - нужны не только лидеры. Их всегда меньшинство, а современные задачи, любые задачи - военные, мирные, экстремальные - не решаются в одиночку.
Вечерняя поверка. Почти сорок минут до отбоя - личное время. Можно писать письма. Только некому. Можно играть в салки, но за день мальчишки уже набегались до упаду. Можно заняться подгонкой формы. А еще лучше - вон, один уткнулся в тощенькую книжицу. "Караульная служба предназначена для надежной охраны и обороны боевых знамен, хранилищ (складов, парков) с вооружением, военной техникой, другим военным имуществом и иных военных и государственных объектов, а также для охраны военнослужащих, содержащихся на гауптвахте и в дисциплинарной воинской части". Вот так. На занятиях Уставы не учат, но знать их - обязательно.
Отбой. Можно, наконец-то, улечься в койку, укрыться с головой одеялом и забыть обо всем до утра. Если, конечно, не будет ночной, внезапной побудки.
И так - каждый день. Только по пятницам занятия с оружием дополняются стрельбищем. Истинное удовольствие для мальчишек. Боевые патроны, запах сгоревшего пороха, нагар в коротких стволах пэпэшек. В субботу совсем немного занятий. Основное - парко-хозяйственный день. День коллективного ухода за помещениями. Всё вылизывается до блеска. В остальные дни порядок поддерживают дневальные. Свои же ребята. В порядке очереди или - в наказание. По воскресениям - два фильма, один из них вместо утренних занятий. И гораздо больше времени на чтение. Обязательное и желанное.
А летом - еще и Лагеря. Вот так, с большой буквы. Потому что меняется образ жизни. Вместо крепкой крыши над головой и теплых стен - полотнище палатки на десять человек. Вместо готовых завтраков, обедов, ужинов - костер и котелки. Умывание в реке. Там же обучают плаванию. Кроссы, марш-броски. Дневные и ночные. И хотя образ жизни меняется, распорядок дня остается прежним.
Сразу после Нового года - переход на следующий курс. Новое помещение со старыми порядками. Те же наставники и учителя, что перебираются вместе с воспитанниками на новое место. Но все они по-прежнему в символической изоляции. Нет ни "стариков", ни "молодых". У всех мальчишек в документах значится один год, один месяц и один и тот же день рождения. Год подбирают примерно, на глаз. День рождения совпадает с днем основания Легиона. Кто-то живет здесь с рождения. Кого-то доставляют из приютов и полицейских спецраспределителей в пять, семь, восемь лет. Но они тут же становятся равными прочим. Или исчезают.
К концу Курса обыкновенно выбывает чуть больше половины воспитанников. Кто-то подает надежды в науках. Легионам нужно не только пушечное мясо. Свои инженеры, физики, химики должны быть обязательно. Кто-то изо всех сил сопротивляется превращению в солдата. И их передают полиции. Или особым службам. Никто не знает, куда деваются хронические нарушители дисциплины и неуспевающие в учебе. Кто-то не выдерживает по физическим данным. Не все же от природы сильны, ловки, остры на глаз. Но служат и такие. Легионам нужны свои снабженцы, кладовщики, повара. Но учат этому уже в других местах.
В двенадцать лет маленькие пистолеты-пулеметы сменяются на штурмовые винтовки и карабины. Пока еще тяжелые, неудобные для мальчишек, но через три года, когда настанет время идти в бой, они будут, как родные. И стрелковые занятия из еженедельного удовольствия превращаются в каждодневный адский труд. Обойма из пистолета, обойма из штурмовки, обойма из карабина. По пятницам - пулемет, гранатомет, миномет. Материальная часть и стрельбы. Стрельбы, стрельбы, стрельбы... Теперь и Лагеря из летних становятся круглогодичными. В палатках живут и зимой, и осенью, и ранней весной. Недолго, по полторы-две недели. Иногда - три, но это особый случай, случай учений. Когда мальчишки серьезно, с боевым оружием, но холостыми патронами, играют в войну под наблюдением посредников. Чаще всего - совершенно посторонних, чьих-то чужих наставников и учителей.
Значительно сокращаются учебные часы на общеобразовательные предметы. Литературу, химию, физику, равно как и биологию теперь изучают все больше и больше факультативно, при большом желании. Также факультативно идет и рукопашка, бой на ножах, фехтование. И все больше внимания наставники уделяют тактическим действиям в составе отделения, взвода, роты.
Незадолго до четырнадцатилетия - обязательно - первая женщина. Не совсем загрубевшая, но заматеревшая и не слишком циничная, но только профессионалка, способная понять и помочь мальчишке в первый раз. Потом, по желанию, раз в неделю посещение борделя. И обязательно всякий раз к новой партнерше. Это закон, запрещающий иметь привязанности, даже такие. Многим нравится чувствовать себя взрослыми, способными на мужские дела, кто-то, напротив, отказывается, замыкаясь в себе и сбрасывая сексуальную энергию в спортзале или на полигоне. Любые насмешки и подколы по этому поводу пресекаются и караются гораздо жестче - если не сказать, что просто жестоко - чем промахи в стрельбе или невыученные строки Устава. Впрочем, к четырнадцати Устав повторять никому не надо. Уставы помнят, как таблицу умножения, как запах каши из общего котла, как первый в жизни свет.
...лежащий на полиуретановом пестром, зелень с коричневым, коврике Олигарх беспечно грыз ногти на левой руке, искоса поглядывая на старательно пыхтящего рядом голубоглазого Котяру. Свой норматив по стрельбе Олли выполнил, сэкономив четверть обоймы, пять выстрелов из двадцати, и теперь терпеливо дожидался, когда же прикончит свою обойму сосед по позиции. Котяра, как обычно, мазал, у него редко когда получалось выбивать норматив, но сегодня он, кажется, не добирал и половины, за что следовало несуровое, но чувствительное для подросткового самолюбия наказание.
- Слышь, Кот, - тихонько позвал Олли, приметив, что их наставник по стрельбе и дежурный по полигону отвлеклись на какую-то заминку у воспитуемого далеко на краю стрельбища. - Перебросить тебе пяток патронов?..
- Бросай, - моментально сообразил Кот, но тут же одернул себя: - Что взамен?
- Ничего, - Олли, может быть, и пожал бы плечами, но предпочел не двигаться, чтобы не привлекать лишнего внимания.
- И цена есть цена... - пробормотал Кот, надеясь, что разговор не займет у них много времени, и наставник не успеет разобраться с возникшими проблемами там, на далеком фланге.
- И всегда хорошо, если честь спасена, - подтвердил свои слова Олли, мгновенно и очень острожными, экономными движениями отмыкая от карабина магазин с пятью сохранившимися зарядами. - Держи...
Котяра так же ловко и почти незаметно со стороны сменил свой опустевший магазин на олигарховский. И смог все-таки перебить нижнюю планку, за которой маячило наказание. Конечно, ни наставник, ни дежурный по полигону не могли видеть, как помогал один воспитанник другому, но это не значит, что не видел никто, вот только выводы из этого маленького происшествия последовали совершенно неожиданные. Все чаще и чаще при выполнении заданий наставник стал объединять в боевую двойку чуть флегматичного, немного бестолкового, как стрелка, но абсолютно лишенного чувства страха Котяру, не понимающего, почему нужно бояться темноты, грозы, змей или свиста пролетающих над окопом пуль, и шустрого, энергичного, почти готового снайпера Олигарха, внимательного и очень по-взрослому осторожного. И результат такого объединения оказался превосходным...
У них не было ни имен, ни фамилий. То есть, всё было, но где-то там - далеко, в официальных документах. Между собой они звались по кличкам. Прозвища возникали или сразу, вдруг, будто угаданные по наитию. Или зарабатывались годами. По кличкам же их звали и наставники, на период боевой подготовки сокращая прозвища до простейших двусложных позывных. Такими они и выходили в мир: Уголек - Уго, Олигарх - Олли, Котяра - Кот.
Впрочем, никто не ограждал воспитанников от действительности, царившей за стенами "учебки". Скорее, наоборот. Структуру общества, функции правоохранительных органов, судов, прокуратуры, смысл товарно-денежных отношений им регулярно вдалбливали в головы. Но все это не было главным, основным для мальчишек. И знания проходили мимо, оставаясь где-то в стороне.
В пятнадцать они покидали стены "учебки", становясь гастатами. Неизвестно, кто первый употребил этот старинный термин, обозначая только-только вышедших в жизнь, но уже боевых мальчишек. Никаких выпускных экзаменов не было. Если мальчишка дотягивал в "учебке" до пятнадцати, значит, он был готов к войне.
А потом была мелкая стычка в дельте Кирога. Превратившаяся в итоге в мясорубку. Гастатов бросили туда в самом начале, как бы на стажировку в не очень-то сложных условиях. Но оказались они в "Кирогской бойне". Так назвали это все газеты, телевидение, радио. А следом, после совсем короткого отдыха и пополнения был Циньский инцидент. Затяжной, не очень-то и активный, но жестокий до чрезвычайности.
Обыкновенно из взвода гастатов проходили обязательные три-четыре кампании для перехода в следующий статус "принципа" больше двух третей личного состава. После Циня их осталось двенадцать. Тех, кто начал с Кирога. Троим дали высшие ордена. Такое, пожалуй, было впервые в истории, чтобы Платиновую Звезду вручали гастатам. Да еще лично Верховным. Впрочем, лично - не означало собственноручно. Хотя Коту, Олли и Уго было на это наплевать.
Они не были бездушными машинами смерти. Безжалостными мясниками и хладнокровными убийцами - тоже не были. Как бы старательно об этом ни писали, ни разглагольствовали разные "гуманитарии". Те, кто ни разу в жизни не держал в руках боевой карабин, никогда не поймет тех, в кого стреляли. И кого убивали. А они были просто гастатами. Отлично подготовленными. Готовыми на все ради выполнения приказа. Иной раз они просто не осознавали чужой боли и смерти. Это свойственно молодости. Чаще - просто игнорировали и боль, и смерть. И свою - и чужую. Иногда им казалось, что они просто играют в смертельно опасную, давно уже не детскую, но все-таки - игру. А иногда они просто выполняли то, что называется емким словом - долг. Без вопросов и красочных размышлений о его природе и сущности.
До "принципов" доживали две трети. А еще через два-три года их оставалось меньше одной. Обстрелянных, показавших себя посылали уже туда, где ситуация складывалась не просто серьезно. Туда, где назревала катастрофа. Туда, где кровь лилась полноводной рекой. Где жизнь рядового длилась сутки-двое. Где выжить мог только самый удачливый и умелый. Выжить, становясь триарием в двадцать лет. Когда у большинства его сограждан еще не наступало совершеннолетие.
За безоговорочное выполнение долга им платили. И не только деньгами. Ведь большинство гастатов даже не успевало потратить причитающееся им денежное содержание. Платили "тремя днями" во взятом городе или поселке. Платили неподсудностью никому, кроме легионерских трибуналов. А там разбирали дела лишь дезертиров и "отказников", не выполнивших прямой приказ командира. Без адвокатов и прокуроров. Силами трех офицеров. И чаще всего этими офицерами были сам легат и трибуны, его заместители. Потому от прочих дел они пренебрежительно отмахивались. И как же не отмахнуться? В практике этих трибуналов существовало лишь два приговора: расстрелять или оправдать.
Вот и пугались добропорядочные полицейские на улице, завидев гастата. До судорог в ногах пугались убегающие из зоны боевых действий мирные обыватели. Опасливо поглядывали на соседа с легионерским значком случайные попутчики в самолетах и поездах. Одно спасало встревоженных мещан и "гуманитариев" - не так часто находились гастаты вне подразделений, военных городков или траншей первого-второго эшелонов. Гораздо чаще можно было их встретить в госпиталях. А еще - в травматологических специализированных клиниках, в нейрохирургии. Но не на улице мирного города.
А встретить гастата, тем более сразу троих, мирно спящих в чужой постели, для любознательного человека вообще было делом немыслимым.
Олли приоткрыл глаза, просыпаясь как-то сразу весь, без ленивых потягушечек, похмельного недоумения "где это я", одновременно ощущая дивный утренний стояк, тяжесть мочевого пузыря и - пробуждение Уголька. То, что его товарищ тоже проснулся, Олигарх ощутил не шестым, а, наверное, уже седьмым или даже восьмым чувством. Но ни это, ни приятное утреннее возбуждение, ни посапывание где-то совсем рядом, буквально - под рукой, Машки, ни беззвучный сон Котяры на дальнем углу постели не вызвали у гастата особых эмоций - было в комнате нечто, заставляющее мгновенно забыть обо всем, кроме собственной безопасности.
Ну, во-первых, яркий свет. Не просто включенная под потолком лампочка в пестреньком абажуре, а ровный, белесый, проникающий везде свет, не имеющий какой-то единой точки распространения. Свет заливал комнату, не оставляя без своего пристального внимания ни единого укромного уголка, ни малейшей складочки на взбаламученной четырьмя телам постели, ни единого флакончика с женскими аксессуарами на тумбочке. При этом каким-то чудесным образом свет вовсе не раздражал глаза, не заставлял щуриться или отворачиваться, несмотря на то, что накатывался как бы волнами, молочно-белесого оттенка.
И в гуще этих спокойных, равнодушных волн, на молчащем венском стуле - и какого ж черта он скрипел весь вечер и полночи подо мной! - сидел одетый в черное высокий человек. Фрачная пара, белоснежная грудь манишки, желтый металл массивной заколки на ярком бордовом галстуке и - руки в тончайших бежевых перчатках, протянутые вперед и покоящиеся на набалдашнике трости, стоящей между колен незнакомца. От всей позы черного человека веяло уверенным спокойствием, привычкой повелевать, а отнюдь не командовать... а вот опасности - непосредственной, грозящей ему и его товарищам прямо тут и сейчас, Олигарх не ощутил. Лицо неизвестного, будто вырезанное из дерева, неподвижное, темное, с кирпичным оттенком, казалось, обожженное безжалостным солнцем, обрамляли небольшие аккуратные усики и короткая узенькая бородка - "Эспаньолка", - вспомнил Олли. Легкая горбинка длинного носа, плотно сжатые яркие губы и - глаза, разноцветные, как в дурном фильме ужасов. Левый - пронзительно ледяной, светлый, насмешливый, похожий цветом на глаза самого гастата, а правый - бездонный, черный с трудно различимыми искорками в глубине напоминал взгляд Уголька.
Человек в черном не шевелился, видимо, опасаясь - и справедливо - спровоцировать гастатов на неадекватные действия, но первого же мимолетного взгляда на него и Олли, и Уго хватило, чтобы понять - это не восковая кукла, не деревянный, искусно вырезанный манекен, и уж тем более не труп. Перед ними сидел живой человек непонятным образом пробравшийся через призванную разбудить отдыхающих солдат самопальную сигнализацию у входной двери и бесцеремонно усевшийся на единственный, жутко скрипящий, но почему-то под этим человеком промолчавший стул.
- Спокойствие, господа гастаты!
Голос у человека в черном был глубокий, мощный и красивый, но предупреждение его запоздало. Уголек уже стоял в паре шагов от нежданного гостя, у двери, чуть пригнувшись, слегка расставив ноги и отведя в сторону полусогнутую руку с зажатым в ней пистолетом. И выглядел голый, сухощавый паренек с впалым животом и торчащим мужским достоинством отнюдь не смешно, как, бывает, выглядят голые люди с оружием.
- Спокойствие! - повторил визитер, казалось, даже не заметивший невероятного кульбита Уго с постели, во всяком случае, на лице черного человека не дрогнул ни один мускул, и глаза по-прежнему смотрели внимательно и чуть насмешливо. - Ваше оружие на своих местах, никто его не трогал и не разряжал. Хотя, думаю, это было бы не лишним, учитывая вашу реакцию.
Мгновенно переглянувшись с Угольком, Олли быстрым, но плавным, не провоцирующим движением извлек из-под матраса свой пистолет и деловито передернул затвор, выбрасывая на смятую простыню желтоватый, казалось бы, лоснящийся смазкой патрон. На взгляд - профессиональный, опытный взгляд гастата - с оружием и зарядами все было нормально. Тогда какого же дьявола...
- Ну, раз уж у нас полное спокойствие, - сказал хладнокровно Олигарх, спустив ноги на пол и усаживая на постели поудобнее, - то можно и облегчиться...
Он отложил пистолет, демонстративно пошарил глазами вокруг, нашел использованный презерватив, валяющийся примерно в том же месте, куда его закинули ночью во время буйства плоти, быстрым движением подобрал резинку и, приладив её к нужному месту, бесцеремонно опорожнил мочевой пузырь, смачно вздохнув от облегчения по завершении процедуры.
- Ну, и чо теперь?.. - осведомился Олли, деловито скручивая наполненный резко пахнущей, желтоватой жидкостью пузырь у горловины.
Нельзя сказать, что черный человек был шокирован, он по-прежнему неподвижно сидел на своем месте, и лицо его казалось похожим на маску, но, видимо, последние слова гастата все-таки вывели незнакомца из равновесия, или же все-таки вселенское хладнокровие изменило ему.
- Теперь... теперь я хотел бы переговорить с вами, - с легким менторским раздражением в голосе выговорил нежданный гость, будто возмущаясь неуместной шалостью школяра на уроке. - Разумеется, со всеми и лучше - если без лишних ушей...
- Ладно, - согласился как бы за всех Олигарх, подхватывая оружие и так, казалось бы, играясь, направив его в сторону человека в черном.
Олли подстраховал себя и Котяру, потому как не ставший пользоваться "плодами любви" для отправления естественных надобностей Уголек выскользнул из комнатки сперва в тамбур, а затем и на кухоньку, совмещенную с прочими удобствами. При этом, возвращаясь из прихожей, Уго успел показать Олли привычным знаком, что всё в порядке, примитивная сигнализация не повреждена, что вызвало в душе гастата гораздо большее смятение, чем, собственно, неожиданное пребывание в комнате постороннего.
- Кот, вставай, мыши в доме, - позвал Олигарх.
- Какие мыши?.. где... - мгновенно отреагировал на позывной, казалось бы, только что мертвым сном спящий гастат.
- Раздень пипиську, не позорься, - посоветовал Олли, чуть скосив взгляд на приподнявшегося над постелью, нарочито сонного Кота. - Гости у нас, надо выглядеть прилично...
- От ведь как... - удивленно вздохнул Котяра, стаскивая забытый на причинном месте презерватив. - Вот же укатала эта девка, вот же молодец какая...
Привыкший доверять своему напарнику собственную жизнь, а не только что-то по мелочи, Котяра не стал глупо спрашивать, что за гости, да почему это неизвестный мужик сидит на стуле, разглядывая честную компанию немигающим, внимательным взглядом. Если будет надо, Олли и так все расскажет, ну, или просто подаст давно условленный знак. А рукоятку пистолет Котяра уже ощутил собственной задницей, не зря же так долго и тщательно елозил по матрасу, делая вид, что с ленцой просыпается.
Появившийся в комнате Уголек, посвежевший, облегчившийся и даже, кажется, успевший умыться, сделал для всех понятный знак, мол, все в квартирке тихо, никаких признаков проникновения, кроме незнакомца на стуле, незаметно. Быстро - тридцать секунд - оделся, хотя ночью казалось, что мальчишки раскидывают свои вещи по комнате в полном беспорядке, но почему-то к утру их нижнее белье, брюки, френчи, сапоги очутились рядышком друг с другом и именно в том месте, до которого легко дотянуться. Впрочем, в этой маленьком комнатке было просто дотянуться до любого угла.
Следующим также быстро и аккуратно оделся Олигарх, хотя ему пришлось оставить свой китель висящим на спинке стула. Подходить близко к незнакомцу гастат не стал, а просить того о чем бы то ни было означало хоть в малой части поставить себя в зависимое положение. А этого ни один мальчишка, прошедший "учебку" до конца, допустить не мог. А вот Котяра одевался не спеша, с явной растерянностью и небрежностью, изображая из себя раздолбая и неряху, будто бы случайно затесавшегося в ряды элитного воинства. Конечно, на мало-мальски знающих людей такое представление производило комический эффект, но иной раз неплохо помогало в жизни при столкновении с самоуверенными и недалекими типами. Впрочем, считать таковым нежданного гостя гастаты не могли, но действовали по давно устоявшейся традиции: не знаешь, что делать - действуй по Уставу.
Следящие исподволь за незнакомцем Олли и Уголек были немного удивлены тем глубинным, исконным равнодушие, с которым нежданный гость встретил их утренний туалет. За исключением, пожалуй, первого "фокуса" Олигарха с облегчением в презерватив, ничто не вызвало даже намека на эмоции на лице и в голосе человека в черном. Бесстрастно дождавшись окончания возни Котяры, гость чуть двинул подбородком, перехватывая у молодежи инициативу:
- А теперь - дама...
- Ага, дама всем нама, - дурашливо подхватил Олли и попросил Кота: - Слышь, толкни там, что ли, Машку, заспалась она, а тут, видишь, дела какие наворачиваются...
Редко употреблявшая такое количество крепкого спиртного, да еще и троих мужчин вместе и сразу за одну ночь, девушка долго, чисто по-женски, сопротивлялась побудке, то пряча голову под подушку, то невнятно ругаясь на окружающих, кажется, плоховато соображая, где и с кем она сейчас находится. Минут через десять энергичной тряски, легких шлепков по щекам и попке, растирания ушей и громких матерных выражений, правда, в основном со стороны Машки, желудок девушки напомнил о себе самым тривиальным образом. И если бы не наблюдательность и готовность к неожиданностям Уголька, вряд ли присутствующим пришлось бы оставаться здесь, впрочем, гастатам доводилось находиться в гораздо худших условиях, но это вовсе не значит, что они и в простой, мирной жизни стремились к грязи, крови и утренней тошниловке.
Вернув из кухни проблевавшуюся, бледную, как спирохета, с мокрой головой, размазанной тушью под глазами и прочей, не снятой на ночь косметикой на лице обнаженную девушку, Уголек кое-как, в этом у него и в самом деле не было никакого опыта, напялил на впавшую в легкую прострацию Машку то самое, вчера белое и прозрачное, а сегодня уже сильно помятое, с пятнами майонеза и крабового мяса платье прямо на её голое тело. На мгновение задумавшись об обуви - "на таких каблучищах, как вчера она и десятка шагов сейчас не пройдет" - гастат приметил под кроватью полусапожки на каблуке более чем небольшом, вот их и использовал.
- Ну, и куда ж я теперь? - поинтересовалась абсолютно ошалевшая Машка, настойчиво выдвигаемая Угольком в тамбур-прихожую.
Отпустить туда одну девушку он не рискнул: грома и шума было бы на всю квартирку, он и сам-то чуток запутался, разбирая хитросплетения веревочек и шнурков привязанных Олли к обыкновенной швабре и пустому помятому жестяному ведру.
- Прогуляйся к подруге какой-нибудь, - напутствовал Машу гастат, вовсе не желающий девушке зла. - Отоспишься там, а к вечеру вернешься - всё будет, как ничего не было.
С окончательно помутившейся головой Маша вышла из душной, пропахшей потом, спиртным и развратом квартирки, напоминающей больше каморку под лестницей, на свежий утренний воздух, опьянивший её, как глоток джина с похмелья, и подумала рассеянно: "Черт бы с ними... там из моего-то - туфли и косметика, да еще постельное белье... оно им надо?.. а если чего - затребую с Григория компенсацию, мол, порвали-попортили клиенты... сам таких навязал... а если и ничего, то все равно затребую... мало он с меня денег получает, что ли..." Кое-как додумав не самую сложненькую мыслишку и стараясь держать ровнее спину и не сильно мотать головой, девушка поплелась по пустынной пока из-за раннего часа улочке в сторону, которую сама себе указала, как верную.
...- Итак, господа гастаты! - сказал нежданный гость, когда все необходимые ему люди, наконец-то, собрались в комнате.
И хотя человек в черном продолжал сидеть неподвижно на том же самом месте, что и в момент пробуждения временных хозяев квартирки, все они ощутили на себе его колючий, острый взгляд, вызывающий странное ощущение неловкости и легкого стыда, будто смотрел на них заставший за чем-то неприлично мальчишеским наставник "учебки". Страстно захотелось передернуть плечами, смахнуть что-то невидимое, будто легкую паутинку с лица, или просто громко выругаться.
И Угольку, который остановился в дверях, за плечом незваного гостя, отвлекая внимание того, как было предписано всеми гласными и негласными инструкциями гастатов. И Олигарху, сидящему на краю постели и уложившему пистолет на колено так, чтобы ствол смотрел на черного человека. И Котяре, продолжавшему после одевания валяться в псевдорасслабленном состоянии поверх легкого, чуток для удобства расправленного зеленовато-голубого покрывала.
- Я хочу попросить вас сделать для меня одно небольшое дело...
- Заказухой не занимаемся, - попытался было перехватить инициативу Олли. - Нам тут убивать не интересно...
Все-таки мифы надо подпитывать, и если бы сами гастаты не говорили частенько в присутствии посторонних, иной раз резко к ним негативно настроенных людей, что им интересно служить, воевать, убивать, то, может быть, и слухи об излишней кровожадности и равнодушии к чужим жизням не получили такого распространения.
- Это не заказное убийство конкурента или громкого политика, - твердо ответил человек в черном. - Но убить надо. Я хочу, чтобы вы убили... оборотня!