Аннотация: из рассказа "Война без фронта или взгляд из своего окопа" цикла Кавказский дневник.
ПАНИХИДНЫЙ ЭТЮД ДЛЯ МОРПЕХА.
Все имена и события вымышленные и не могут являться хроникой описываемых действий.
глава 1.
- Мама, что со мной!? Я умираю? Уже?
- Не бойся, сыночек, иди смело.
- Мамочка, и что - завтра уже не будет?
- Сыночек, оно просто будет другим.
- Мамаша, мамаша! Поздравляю! У вас сын!
- Э-ряз, ряз. Ряз-два-три...Чётче ногу...
Обычная воинская часть. Казармы, клуб, медпункт, спортзал, баня. Солдаты живут в старой казарме, бывшей в прошлом - бараком, давно требующей капитального ремонта, крышу которого поддерживают сгнившие балки. По всему периметру - вышки с часовыми и колючая проволока в три ряда. Добро пожаловать, это - дисциплинарный батальон!
- Сыночек, ну какой же ты у меня неуклюжий. Что же с тебя будет!? - говорила женщина своему мальчику, маленькому Серёже Алалыкину, который с наслаждением тянул из гранёного стакана газированную воду, с сиропом, за три копейки.
Прохладная, вкусная вода, с пузырьками газа, приятно щекотала нос. Вот этими то газовыми пузырьками и поперхнулся Серёжа, облив новую рубашонку. Худенький, голенастый мальчик, с рыжеватыми коротко стрижеными волосиками, зеленоватыми, чуть на выкате глазёнками, смотрел на мир и на окружающих его больших людей с огромной добротою и любовью. Такой же любви Серёжа Алалыкин ждал, от людей и от всего мира, и по отношению к себе.
Серёжина мама работала посменно, на заводе, расположенном в его, Серёжином городе. Так что целыми днями Серёжа был предоставлен самому себе. Дом, в котором Сережа жил после своего рождения представлял собой деревянный, двухэтажный барак, с удобствами во дворе. Жаркие летние месяцы, проводил мальчишка на карьере, где с такими же, как и он, мальчишками и девчонками, с утра до вечера купался, загорал, ловил пескарей. Карьер представлял собой не только место детских игр, но и был местом отдыха взрослых парней и девчат, которые так же жили в рабочем районе. В дни праздничных гулянок молодёжи на карьере, малыши с интересом впитывали в себя всё непотребно плохое, взрослое, притягательное. Отца своего Серёжа знал только по фотографиям. Но и его продолжал любить всей своей чистой душой. Когда Серёжа научился писать, он написал папе письмо: - ПАПА Я ТЮБИ ЛУБЛУ ПАДАРИ МЕНЕ ВИЛОСИПЕД. Но как ни ждал мальчик подарка от ПАПЫ, так и не дождался...Не смотря на хилое здоровье и частые простудные заболевания, Серёжа Алалыкин мечтал быть - военным. Как - Суворов. Серёжа, научившись читать, прочёл всё про Суворова, как маленький Александр, болел так же, как и Серёжа. Но начал закаляться и стал великим полководцем. И Серёжа стал обливаться холодной водой, даже зимой. Благо, что бытовые удобства в виде колонки с водой, были на улице.
- Э-ряз, ряз. Ряз-два-три...Чётче ногу...
Все солдаты одеты однообразно, шинели и гимнастерки старого образца, ремни с бляхами, выкрашенными в ядовито-зеленый цвет. Даже лица солдат лишены индивидуальности. "Дисбат" - зловещим звучанием завораживает мрачной таинственностью.
За железнодорожным полотном стояли общаги, в которых проживали демобилизовавшиеся солдаты, прибывшие на работу на завод. Ещё одним развлечением местной детворы было выспрашивание у дембелей значков, фуражек и, если повезёт, настоящего кожаного ремня с солдатской бляхой. Как-то раз один шакалёнок подбежал к идущему дембелю и, прыгнув со спины, сорвал с его головы фуражку. Шустрого пацана солдатик вряд ли догнал. Но Серёжа, возмутившись увиденным попранием священной воинской формы, помчался вслед за шакалёнком. Догнав, рванул за воротничок рубашки.
- Ты чё, казёл! Щас получишь, - заверещал шакалёнок.
Но Серёжа не струсил, хотя и был на голову ниже преследуемого. Набычив голову, согнулся, присел и пружинисто прыгнул на пацана, поддав ему своей головой в живот. Тут и дембель подбежал. Пацан убежал, а Серёжа оттряхнув фуражку, протянул её солдату.
- Ну, молоток, пацан. Спасибо! - сказал солдат, протягивая Серёже в подарок, свой ремень.
Заместитель командира дисбата по воспитательной работе майор Семён Рубанов, выступал перед вновь доставленным контингентом: За каждый неверный шаг - одиночная камера гауптвахты. Каждые пятьдесят минут - построение и проверка. За опоздание - одиночная камера гауптвахты. Ходить в туалет, с разрешения сержанта и отметки в журнале. При возвращении - снова отметился. За нарушение - одиночная камера гауптвахты. Передвигаться только строем, бегом или ускоренным шагом. За нарушение - одиночная камера гауптвахты. Учтите, на вышках круглосуточно дежурят часовые, готовые в любую минуту открыть огонь на поражение. Сейчас вновь прибывшие следуют на несколько дней на гауптвахту. Познакомитесь с нашим карцером. Условия жуткие, небольшое полуподвальное помещение, где все время (кроме восьми часов сна) нужно стоять на ногах...Сержант, командуйте..., - закончил замполит своё выступление.
- Мамочка, а правда, что, врачи тебя не вылечат? - спросил Серёжа свою тяжелобольную мать.
- Правда, сыночек, правда, - ответила женщина
- Мамочка, и что завтра будет?
- Сынок, для меня не будет - завтра.
- Мамочка, но у тебя же завтра день рождения.
- Я знаю, мой птенчик, хочешь, мы его устроим сегодня?
- Нет, мама, не оставляй меня.
- Сейчас сынок, я попробую встать и накормлю тебя, - тихо сказала мама.
Женщина закрыла глаза.
- Серёженька, побудь рядом со мной.
На улице было синее - синее, бездонное небо. Небо. А еще было тихо. Мальчик никак не мог понять, почему мама перестала дышать и как это, не будет завтра.
По возвращении с кладбища, Серёжа ходил рядом с домом, распинывая дорожную пыль... Он больше не вернулся в свой дом. Материна сестра забрала Серёжу жить к себе. Благо, что жила она неподалёку, в таком же двухэтажном бараке с удобствами во дворе. То же была незамужней и одна поднимала Серёжину сестру - одногодку.
- Тётя, а, правда, что мы все когда-нибудь умрём? - спросил мальчик тётку.
Женщина посмотрела на племянника мутными от слёз глазами и ничего не ответила.
Сильно жизнь Серёжи не изменилась. Но утрата дорого человека рубец на детском сердце оставила. Тётка работала в рабочей столовке, потому питание Серёжино улучшилось. Вместе с сестрой ездили они в столовую и помогали там убирать со столов и мыть посуду. За это их кормили от пуза, особенно жалея сиротинушку.
Серёжа рос, взрослел. Готовился стать великим полководцем. В городе располагался отдельный дорожно-строительный батальон, так парнишка познакомился с замполитом батальона и получил разрешение читать в армейской библиотеке книги по военной тематике. Даже "Этику советского офицера" прочитал и законспектировал себе в тетрадку.
Жизненное пространство дисциплинарного батальона, уменьшенное до нескольких сотен квадратных метров, тисками, сжимает три ряда колючей проволоки. Над головой возвышается высокий забор, всю территорию сканируют видеокамеры и освещают мощные прожекторы. На вышках круглосуточно дежурят часовые. Здесь почти невозможно почувствовать себя обыкновенным солдатом. Вновь прибывшие, выйдя через несколько дней с гауптвахты выстроились на плацу.
- Сержантам рассортировать прибывших по группам, согласно списков. Дезертиров - в одну, "мордобойцев" - в другую, бывших сержантов - в третью... Одинаковые по своей сущности солдаты-штрафники будут находиться рядом с себе подобными, - зычным голосом отдавал команды дежурный офицер.
Переходный, трудный возраст в жизни каждого простого мальчишки ознаменуется не только прыщами "хотюнчиками" на лице. Но и посещением грозного заведения под названием - РАЙВОЕНКОМАТ, для получения приписного свидетельства. Серёжа Алалыкин с какой-то внутренней радостью встретил эту новость. В военкомате его приписали к погранвойскам. Всё возрастающие естественные юношеские желания, будучи робким, в отношениях с представительницами слабого пола, Серёжа гасил в "качалке", расположенной в одном из подвалов. Нет, это теперь в подвалах нюхают клей или колются, а в те времена пацаны оборудовали в них маленькие тренажёрные залы и качались. Из тренажёров то были только самодельные штанги, пара гирь и скамейка. Ну, при определённом везении - большое зеркало. Дабы смотреть на растущие мускулы. И всё же не востребованность главной мужской мышцы, доставляло Серёже определённое сожаление. Ровесники то вон, во всю дружат с девчатами. А у Серёжи всё как-то не складывается. К окончанию средней школы, приводов в милицию у Серёжи не было и, памятуя о своей мечте, подал мальчишка заявление в военкомат для поступления в военное училище. В высшее военное, Рязанское. Нет, не в десантное. В военкомате Серёже сказали, что с его успеваемостью ловить там не чего. В Рязанское автомобильное. В школе то мальчишка автодело изучал, и права готовился получить. А там, решил Серёжа, в Рязани, уже поближе к самому главному военному училищу. Но из училища на Серёжу пришёл отказ. Что-то там, в автобиографии его, Серёжкиного ни разу не виденного, отца, обнаружили. Но в военкомате мечту осуществить мальчишке дали. И вручили ему повестку о призыве на действительную срочную военную службу.
Проводы племянника, Серёжкина тётка закатила на весь дом. Гуляли дня три. А Серёжка всё пытался стать мужчиной, с кем ни будь из гулявших на его проводах представительниц слабого пола. Но как только дело доходило до разгорячённого, пышущего жарой и желанием тела, последняя рюмка водяры валила Серёжу с ног. На утро, проснувшись в собственной блевотине, на полу, похмелившись, пытался Серёжа поднять скисшую мышцу. Мышца слабо отзывалась, но с утра все девчонки были на работе. Так и поехал мальчишка в армию - не мужчиной, как сам о себе с тоскою думал Серёжа.
Общий вагон поезда долго громыхал по рельсам, везя новобранцев куда-то на восток. "А ну стоять, дрожать, бояться! Млин, уроды, так вашу...", - пьяно кричал всю дорогу на новобранцев пьяный сопровождающий военный. Владивосток! Пересылка! Толкотнёй, воровством, не доеданием, хирожопыми "покупателями" в погонах встретила пересылка Серёжу.
- Эй, слышь!? Как тебя? Иди сюда, - окликнул Серёжу парень в чёрной форме с лычками младшего сержанта на погонах.
- Права есть? Какие категории? В морской пехоте служить хочешь? Да, по херу, какой у тебя ВУС (военно-учётная специальность), МОРПЕХ - это же круто. Я на дембель собрался, а мне сменщик на машину нужен. Чё ты мне тут лажаешь!? Хочешь шагнуть в жизнь? Пойдёшь? - спросил Серёжу младший сержант со значком за дальний поход на груди гимнастёрки.
Эх, была, не была, - подумал Серёжа и поехал с дембелем в МОРПЕХИ. Только бы свалить побыстрее с этой чумовой пересылки.
- Э-ряз, ряз. Ряз-два-три...Чётче ногу...
Идёт строй солдат. Обычная воинская часть. Солдаты одеты однообразно, шинели и гимнастерки, но старого образца, ремни с бляхами, но выкрашенными в ядовито-зеленый цвет. Даже лица солдат лишены индивидуальности. По всему периметру - вышки с часовыми и колючая проволока в три ряда. Военнослужащим переменного состава разрешается получать одну посылку в месяц. Четыре раза в год - свидания с родными продолжительностью до трех суток и четыре часа - в выходные. Но если вместе с родителями навестить заключенного приезжает девушка, командование встрече не препятствует. Общение с человеком, который дорог, не мешает дисциплине. Добро пожаловать, это - дисциплинарный батальон!
Славянка. Приехали. Именно здесь базируется одна из частей единственной в России дивизии "черных беретов". Ну, здравствуй, морская пехота, вот и я. Стою. Дрожу. Боюсь... - подумал Серёжа и, закружилась, завертелась иная жизнь.
КМБ (курс молодого бойца) час за часом, день за днём затягивал Серёжу в армейскую жизнь. От одного больше всего офигевал парень, почему офицеры заодно со старослужащими? Казарма. "Канолевые" новобранцы в таком же обмундировании испуганной стайкой кучкуются в пустой казарме у "ленинской комнаты". Кто может знать, что ждёт пацанов в армейской жизни?
- Привет пацаны! Снимайте штаны. Духи! Вешайтесь, бля, - в казарму ввалились два приблатнённых дембеля. Дневальные суточного наряда шарахнулись в стороны.
- А ну, стоять, дрожать, бояться! Вам, бля, чо, уроды, плохо слышно!? А ну, форма раз, трусы - противогаз. Телесный осмотр проводим, - вопил дембель с сержантскими лычками.
Второй, старший матрос, деловито распоряжался: " Давай, шустрее, бля, уроды грёбанные, бабки вот сюда кладём. На баночку. Духам в чепок и увал по сроку не положено. Так что, бля, запомните, душары, вам бабло не нужно".
Среди ночи "молодняк" роты отжимался от пола в казарме. Сержанты, размахивая ремнями, задавали счётом темп. "Чо, бля, гандоны, дристуны, мать вашу, духи грёбаные..., легли? Выдохлись? Пирожки мамкины отжиматься мешают? Встать! Лечь! Встать", - командовали сержанты. Из приоткрывшейся двери в канцелярию роты выглянуло измятое, чуть хмельное лицо ответственного офицера. Лицо пукнуло открытым ртом, испортив и без того тяжёлый казарменный воздух: "Э-э, дежурный! Нельзя ли потише!? Я уже отдыхать лег".
- Есть, товарищ майор. Роо-таА! На плац - бегоо-Ом - АРШ! Резче, салабоны, быстрее - душары! - заорал дежурный по роте.
Стадо голых тел, громыхая сапожищами, придерживая руками безразмерные, до колен, синие трусы, повалила на выход из роты...
Ну отчего офицеры не ведут себя так, как я в книжках читал, - недоумевал Серёжа.
Торжественная ПРИСЯГА! Торжественное построение личного состава для принятия ПРИСЯГИ. И матрос Алалыкин, то же стоит в строю. Текст присяги он помнил ещё с гражданки. Так из года в год дивизия "черных беретов" принимает в свои ряды новое пополнение. Праздник дивизии морской пехоты во Владивостоке.
В день присяги Серёжа получил из дома, от тётки, письмо:
Здравствуй, дорогой мой Серёженька!
Кланяется тебе тётка твоя, Зинаида и сестра твоя - Иришка.
Далеко занесло тебя, Серёжа, не набрала я денег на билет, что бы к тебе на присягу приехать. Вот, мамка твоя, порадовалась бы, каким ты у неё защитником, солдатом-то стал. Как там кормят то тебя? Не голодаешь? Слушайся своих командиров, старайся. А сестра то твоя сошлась с Игорьком из соседского дома. Уж и беременная ходит. Вот, к свадьбе готовимся. Не смогут ли тебя отпустить, на свадьбу-то? Спроси своего командира? Пиши. Не забывай нас. Твоя тётка Зинаида.
Несмотря на осеннюю холодную погоду во Владивостоке - принимающие присягу морские пехотинцы в строю стоят без шинелей. Настоящему морпеху не бывает холодно. Про черных беретов говорят, что они хозяева трех стихий - воздуха, земли и воды.
После построения, показательные выступления. Морпехи имитируют захват вражеского лагеря. Короткий огневой контакт завершается рукопашным боем, здесь морпехам нет равных. Кульминация праздничного шоу - диверсионно-разведывательный отряд захватывает БТР противника.
Письмо от тётки, Серёжа читал в автобоксе, зашкерившись, около своего автомобиля.
- Ты чо, тело, прибурел? Я те чем сказал заниматься, а ты тут дрочишь что ли? - послышался Серёже въедливый ехидный голос сержанта Белянчикова.
Серёжа вскочил, схватившись за ушибленную ногу. Ногу, в которую впечатался сапог сержанта.
- Ты, душара, если не отпи...расишь мою машину, то ночью в сушилке кровью харкать будешь! Понял!?
- Так точно, товарищ сержант, - морщась от боли, прозаикался Сережа.
- Считай, что тебе повезло. Тебя, как лучшего на курсе молодого бойца зачислили в десантно-штурмовой батальон N-го полка морской пехоты Тихоокеанского флота.
- Товарищ сержант, чем повезло?
Серёжа мечтал, что после КМБ он, тот, кто носит, черный берет с эмблемой-якорем, выйдет в первый раз в море на БДК (большой десантный корабль) и выпьет как заправский мореман, плафон океанской забортной воды. Выпил - можешь считаться морским пехотинцем по праву. Вкус у морской воды горько-соленый, как у пота, которого проливает морпех на полигонах да учениях не один плафон.
- Так меня не увидишь больше. Ха-х. Салабон. Дрочить тебя другие будут и в другом месте.
И была осень 1994 года. И был подписан ПРИКАЗ, гласивший, что десантно-штурмовой батальон N-го полка морской пехоты Тихоокеанского флота направляется в Чечню.
Морская пехота всегда была уникальным военным организмом. Всегда считалась одной из самых боеготовых в армии. Недаром в Чечню тихоокеанцев перебросили за десять тысяч километров, когда стало ясно, с каким противником придётся столкнуться на Кавказе. Высочайший дух морских пехотинцев замешан на океанской воде, штормовом ветре и терпком запахе прибрежного песка...
В ходе авральной подготовки подразделений морской пехоты перед отправкой в Чечню, пришлось столкнуться со многими проблемами. Так, N-й полк морской пехоты Тихоокеанского флота доукомплектовывался в короткий срок военнослужащими из более чем ста береговых кораблей и частей. На их подготовку, отработку слаженности взаимодействий, да просто для ознакомления с личным составом, было отведено слишком мало времени...
Экипировка убывающих в Чечню морских пехотинцев состояла из бронежилета, весом около пятнадцати килограмм, кроме него, каждый морпех взял на себя боезапас, питание, оружие. Каска - образца сороковых годов. Серёжу закрепили механиком-водителем на боевой машине управления командира батальона. Боевая машина создана на базе БТР-60 и имела устаревшие, работающие на бензине, два двигателя. Машина не способна угнаться даже за БТР-80, будет отставать на марше, и задерживать колонну. А кто за всё огребать будет? Механик-водитель - Серёжа Алалыкин.
глава 2.
- Э-ряз, ряз. Ряз-два-три...Чётче ногу...
Обычная воинская часть. Казармы, клуб, медпункт, спортзал, баня. Солдаты живут в старой казарме, бывшей в прошлом - бараком, давно требующей капитального ремонта, крышу которого поддерживают сгнившие балки. По всему периметру - вышки с часовыми и колючая проволока в три ряда. Добро пожаловать, это - дисциплинарный батальон!
- Э-ряз, ряз. Ряз-два-три...Чётче ногу...
Все солдаты одеты однообразно, шинели и гимнастерки старого образца, ремни с бляхами, выкрашенными в ядовито-зеленый цвет. Даже лица солдат лишены индивидуальности. "Дисбат" - зловещим звучанием завораживает мрачной таинственностью.
Пожалуй, только на войне понимаешь всю актуальность избитого постулата о том, что учиться военному делу надо настоящим образом. На войне полностью меняется психология человека. Каждый, кто побывал там, начинает обесценивать свою жизнь, ради ценности чужой жизни, ради товарищества. Десантно-штурмовой батальон N-го полка морской пехоты Тихоокеанского флота, в котором продолжал свою срочную службу Серёжа, перешёл границу с Чечней в январе 1995 года. Под Самашками пришлось принять первый бой. Местность под Самашками равнинная, укрыться негде. Несут на себе морпехи, кроме бронежилетов, касок, боезапаса и липкую, жирную чеченскую грязь.
В самом начале, в Чечне, у матроса Алалыкина при обстрелах было одно желание - лечь и быть ниже травы. Позже, приходил - СТРАХ, он появлялся позже, когда сознание приходило в себя. А сначала одно желание - лечь ниже травы... Вместо вкуса у морской горько-соленой воды, пришлось мальчишке, надевшем военную форму, хлебнуть кровушки солдатской, крови - что обагрила чеченскую землю, такой же соленой на вкус, как и слезы, что пролиты по погибшим ребятам...В редкие минуты отдыха, когда была возможность протянуть грязные стылые руки к огню костерка, основной темой базара, который тёрли пацаны, были вопросы возможного плена.
- Гоблины. Вам говорю и не устану повторять, если боец бросает оружие и поднимает руки - он сдается, сдается в плен добровольно. В каких обстоятельствах это он делает, это уже другой вопрос, не имеющий правда, по моему мнению, смысла, факт остается фактом. А рассуждения в контексте того, что мол мы маменькины сосунки и прочее, то я так скажу, вы, гоблины, солдаты, принявшие присягу "...клянусь достойно выполнять свой воинский долг, мужественно защищать...", - настойчиво вдалбливал в сознание морпехов, подтверждая свою бесспорность ударами по солдатским каскам и бритым затылкам, офицер, заместитель командира роты по воспитательной работе (так же принимавший присягу), - оправдывающий свои действия яко бы желанием спасти свои никчемные жизни, просто оправдывает свою трусость и предательство.
- Не-е, всё ж стрёмно как-то, - втягивая голову поглубже в воротник замызганного бушлата, попробовал возразить Серёжа " замполиту", - единственного чего боялся я в последнюю неделю, особенно там, около высотки, что рядом с республиканским ДГБ, это по контузии попасть в плен. Потерять ноги, руки, глаза, ещё куда не шло, а так выбор мною сделан, лучше уж подорваться, чем глотку как барану перережут.
В разговор вступил "старый" прапорщик: - Я когда еще салагой за речкой срочку тянул, так в моём первом бою в районе кишлаков Сангам, Дариадм и Петав, что в Мараварском ущелье, из всех павших в этом бою семнадцать человек погибли не от пуль, а взорвали себя сами от безысходного положения, в котором оказались, - так то вот, мрачно замолк прапорщик, раскуривая сырую сигарету, - Обратите внимание! Не сдались в плен от безысходного положения, а взорвали себя сами. И не знаю как нам в Чечне выпадет, а этим мужикам, которые в общем то вашими сверстниками были, повезло гораздо больше, чем тем, кто был ранен и попал к духам еще живым.
- Мне кажется, что каждый думает "Я.., да Я..., да смерть лучше всего..." и тому подобную хрень, пока не столкнётся с этой угрозой лицом к лицу. А там выходит так, что тот кто хорахорился, сдаётся в плен, а кто, как казалось ранее, был слаб духом, выбирает смерть чем позор. Я никоим образом не умаляю ни тех, ни других. Просто, все зависит от ситуации, и состояния человека на тот период. Присяга - да, это важный аргумент, но ты предаешь её тогда, когда соглашаешься на сотрудничество с врагом. А сколько случаев было, когда попавший в плен, творил столько бед врагу, что его долго помнили там. И, вообще, судить о тех, кто сдался, могут только те, кто не сдался, но они как правило все в земле, - поставил точку в начатом разговоре, подошедший комбат, - всё, по коням. БМПэшки лязгнули траками. Бой! Может для кого-то первый и последний. Комбат вглядывался в эти чумазые лица... Можно ли верить им, ещё не нюхавшим пороха? Кто мог знать, что ждёт всех завтра, да даже через минуту. На войне. Уже сейчас, каждый мог стать просто вспышкой света, что бы после превратиться в смердящее обезображенное ничто.
Вертолёты, сопровождавшие колонну морпехов, ушли вперед. Боевики сразу же обстреляли морпехов с нескольких направлений. АКМы презрительно плевали смерть. Головную машину подбили. Серёжа, на своей боевой машине управления комбата, следовал вторым в колонне. Глаза ослепило огненной вспышкой взрыва. Даже через стекло пламя ослепило, Серёжа на мгновение зажмурился. Ситуация сложная, тихоокеанцы встали, по сути дела, абсолютно открыто под шквальным огнём чеченских боевиков. "Духи" заняв позиции вдоль железнодорожной насыпи и в водоотводных тоннелях под ней, были в куда более выгодном положении. Комбат, сразу определив направление, откуда велся наиболее интенсивный огонь, рявкнул в гарнитуру радиостанции: ОГОНЬ! "Черные береты" работали слаженно. По боевикам долбанули ЗСУ "Шилка", идущие в колонне. Мощные зенитные установки выручили морпехов в ответственную минуту. Гравий железнодорожной насыпи, рельсы, шпалы, и всех, кто там занял позицию, всё расхерачили на фуй. Сила огня четырех спаренных пулеметов ЗСУ внесла момент неожиданности для боевиков. Морпехам удалось не только отбить нападение, удержать ситуацию под своим контролем, но и в ответ на стрельбу по колонне морпехов огонь из четырех стволов, заставил замолкнуть все огневые точки боевиков. Боевики, впервые увидев Андреевский флаг среди равнин Чечни, были удивлены. Возможно, не сразу они узнали, что он "морского происхождения". Но с уверенностью можно сказать, что, узнав, кто идет под этим флагом по дорогам Кавказа, они уже не спутают его ни с каким другим уже никогда. Морская пехота память о себе оставила. Еще, какую память!
В самом начале, у матроса Алалыкина было одно желание - лечь и быть в позе эмбриона, зародыша. Первая машина горела. Комбат был занят управлением боем. Что-то включилось в Серёжиной голове или может быть выключилось!? Колюнчик Смирнов. Смирнов. Смирный. Земляк Серёжин был за рулём головной машины. Смирный, добродушный увалень с губами пельмешками. Смирный, как кролик, спокойный, как удав, мог кулаком наверно быка свалить, а всегда канючил, Серёжа, что-то движок греется. Серёжа, искра пропала. Няньку нашёл во мне, - думал про Смирнова, Серёжа. Смирный был из одной с ним школы, из параллельного класса. Маменькин сынок, мать его была химичкой и завучем в Серёжиной школе. Смирный окончив среднюю школу, должен был поступать в мединститут. И какого же было Серёжино удивление, когда, прибыв в часть, в одной с собой роте, на КМБ, встретил Смирного. Этот Колька Смирнов, чокнутый, сдав экзамены и поступив в мединститут, ничего не сказав, матери, вот вам и маменькин сынок, забрал документы и пошёл в военкомат призываться в армию. Матрос Алалыкин выбрался с водительского места боевой машины управления комбата и побежал к горевшей машине. Прямо из пламени, он успел, до взрыва, вытащить из горевшей машины одногодка-матроса, которому взрывом повредило ноги. Ну! Да братела! Ух, бегемот, толстый, жрать меньше надо. Ты мне теперь должен ящик водяры и мать твоя, Калерия Петровна, пускай мне теперь попробует по химии трояк влепить, (вот те раз, ну и желания. Да я же школу уже окончил. Зачем мне химия?) - неслось в Серёжиной голове, когда он тащил Смирного, задыхаясь под тяжестью его бездвижного тела и своего бронежилета. Серёжа тащил парня через самый простреливаемый участок, под защиту брони своей машины...Дотащил. Перевернул на спину. Заорал визгливым фальцетом на лежащего земелю: Ну что ты, лежишь!? Гад, открой же глаза! Серёжа начал трясти Смирного. Открывай свои глаза. Не смей умирать, не смей!
- Боец, чего разорался. Подвинься. Я сейчас вколю твоему дружку обезболивающее, - оттолкнул Серёжу подбежавший капитан начмед.
- Серый, ну что ты шумишь!? Живой я. Ты, это, Серый, матери моей ничего не пиши. Я сам, - открыв глаза, прошептал побелевшими, мгновенно высохшими пельмешками губ, Колька Смирнов.
Чеченские боевики отступили. За тот первый и для батальона, и для Серёжи бой, комбат пообещал не наказывать матроса Алалыкина за то, что он без приказа оставил своё место, место механика-водителя боевой машины управления комбата.
- Я как увидал, что ты убегаешь, думал всё, вырастил на свою шею дезертира, труса. Я ж тебя чуть не пристрелил, дурень ты, парень, - сказал комбат.
Может, и представляли Серёжу к награде, да затерялся наградной на долгом и тернистом, полном перипетий, пути многих наградных листов. Не важно, сколько ты провел на войне времени - день, месяц или год. След, рубец на сердце, останется на всю жизнь. "Вчера не умирает никогда".
Грозный, только-только остывал от новогоднего штурма. Прямо у стен Грозного и стала колонна десантно-штурмового батальона N-го полка морской пехоты Тихоокеанского флота. Работы у морпехов было предостаточно. Серёжа выезжал на боевой машине управления вместе с комбатом на самые важные и ответственные задачи, от выполнения которых зависел успех крупных операций против бандформирований. В Грозном, батальон всю зиму выдавливал боевиков. Уж, как ни ухаживал Серёжа за своей боевой машиной созданной на базе БТР-60 и имевшей устаревшие, работающие на бензине, движки, как ни холил, вылизывал её, проклятую. И комбату говорил, что пора менять технику. Всё же часто получал Серёжа от комбата по шлемофону, если машина не могла угнаться за восьмидесяткой (БТР-80), или, упаси Бог, отстала на марше, и задержала колонну. Для военных, предназначение которых - защищать Отчизну от внешнего врага, участие в чеченской войне было противоестественным. Все действовали в условиях выполнения новых функций, продиктованных новыми реалиями. Главное предназначение морской пехоты - морской десант. В ходе боев в Грозном, морским пехотинцам пришлось решать, почти свойственные им задачи, если не принимать во внимание, на чьей территории и с каким народом ты воюешь. В то же время именно морские пехотинцы обеспечивают оборону с суши собственных военно-морских баз. Так что с точки зрения боевой подготовки особых неожиданностей участие в разрешении чеченского конфликта морпехам не принесло. Ведь организация противодесантной обороны требует умения вести бой и в городских кварталах, и в районе причалов, пирсов, портовых сооружений... Более того, в Грозном морские пехотинцы действовали штурмовыми группами и отрядами, которые последовательно овладевали зданиями и кварталами, часто не имея соседей, справа и слева, а то и вовсе изолированно. Такие действия в чем-то идентичны штурмовым действиям морского десанта по овладению побережьем, портом, без соседей, а порой без поддержки штатной боевой техники и артиллерии, которая может и не быть высаженной по каким-либо причинам на берег.
Находясь постоянно возле комбата, набирался Серёжа суровой боевой мудрости, вслушиваясь в разговоры офицеров, особенно тех, кто уже прошёл одну войну. Там, за речкой... Один полковник, прошедший Афганистан, вспоминал: "Когда в Афгане во время операции погибали два-три человека - боевые действия останавливались, уходили, проводили разведку. Только после этого разрабатывали тактику. Потеря солдата, техники, автомата - чрезвычайное происшествие. А тут, на клочке земли за такой короткий срок столько ребят погибло...". Тут в "Чехии", Серёжа держал одну эфку исключительно для себя. Морпехов в плен не берут. Серёжа был в полной уверенности, что вырвет чеку и прижмёт гранату к горлу. И не задумываясь: А ПОЛУЧИЛОСЬ БЫ? Возможна тысяча вариантов - от сдавших нервов до бракованного запала или вдруг ещё чего. Ведёшь бой в развалинах, а тебе на голову кирпич упал метров с десяти. Вот тогда и попробуй, последний патрон использовать.
Рулём било по ладоням. Руль бил. Да, что же это с рулевым? Вроде всё путём было, - думал Серёжа, с трудом удерживая рвавшееся из рук рулевое колесо его боевой машины.
- Алалыкин! Что ты по дороге елозишь? Колею не видишь? Держи машину ровно, - по внутренней связи долетел до Серёжи голос комбата, а голова, защищенная шлемофоном, почувствовала удар всей силы сказанного комбатом.
Жирная чеченская грязь налипала на колёса боевых машин, казалось, что сама земля пыталась остановить идущую по ней бронетехнику и проглотить, похоронив в жирной земле. Серёжа, пытаясь выровнять, болтающуюся на грязи, как фуй в проруби, тяжелую машину, вывернул руль до упора. Боевая машина созданная на базе БТР-60 и имевшая устаревшие, работающие на бензине, движки заскользила, пошла юзом, начала разворачиваться... "Военный, Алалыкин, мать растак, ушлёпок, ты что творишь?", - орал в гарнитуре внутренней связи голос комбата. Раздался взрыв (мина!?), от которого многотонная машина подпрыгнула, но встала на колёса. Продолжали натужно реветь движки. Продолжал реветь голос комбата. Ещё один взрыв. На этот раз от гранаты, летевшей и направленной умелой рукой гранатомётчика. Едкий, липкий дым заволок машину.
- Всем покинуть машину, - скомандовал комбат.
Серёжа ещё всё пытался, что ни будь сделать с машиной, он оглох от взрывов и не слышал команды, когда чьи-то руки выдернули его, Сережино тело через открытый водительский люк и швырнули в липучую чеченскую грязь. Боевая машина созданная на базе БТР-60, стояла поперёк дороги, без двух колёс по правому борту. Ну вот, теперь дадут новую машину, - успел подумать Серёжа, теряя сознание.
При обстреле, у морпехов погибли ротный и батальонный радист. Комбата, получившего осколочные ранения, отправили в медсанбат. Серёжа, получив легкую контузию, пару дней отлёживался в палатке, после чего его перевели в роту снабжения, на другую машину.
Десантно-штурмовой батальон N-го полка морской пехоты Тихоокеанского флота, в марте, перебросили под Аргун. Аргун, отказавшийся сдаться после предъявленного российскими военными ультиматума. То, что город сильно укреплен и туда отошло значительное число боевиков из павшего Грозного, было хорошо известно. Идти на Аргун в лоб - значило губить людей, которых и так достаточно потеряли морпехи в чеченской столице. ДШБ морской пехоты Тихоокеанского флота получил задачу, овладеть ключевой высотой, с которой простреливались Аргун. Взять стратегическую высоту Гойтен-Корт - значило полностью лишить боевиков возможности оказывать достойное сопротивление наступающим российским войскам. Это значило, что сплошная линия обороны дудаевцев возле Гудермеса и Шали была бы разорвана. Но что значит "взять"? Это же не простое туристическое восхождение с пикником на вершине. Взять - это значило выбить с макушки холма высотой в семьсот метров окопавшихся там боевиков. Выбить опытного, ожесточившегося, отменно вооруженного врага, который с этих самых семисот метров контролировал всю окрестность, пресекая огнем любое движение, любое перемещение по равнине. Взять Гойтен-Корт - это значило совершить подвиг.
Эй, салабон, выдерни своё мазутное тело и сгоняй за водой, - услышал Серёжа голос своего нового сержанта. Вылез из чрева машины, вытирая мазутные руки ветошью. Взяв вёдра, Серёжа свистнул желающих с ним прогуляться и двинул месить грязную землю. За водой спускались к арыку. По тропе первым шёл Олег. Он то и наступил на самопальную мину, поставленную кем-то из гостеприимных и дружелюбных местных жителей. Обидно - не в перестрелке подорвался морпех, не в бою, не ради чего-то. Всего три месяца в Чечне...Попили водички, называется.
Под покровом ночи шестая и восьмая роты десантно-штурмового батальона N-го полка морской пехоты Тихоокеанского флота, скрытно, пешим порядком, неся на себе по центнеру липкой, жирной чеченской грязи и весь боезапас, пошли на холм. Впереди морпехов были спецназовцы с того же Тихоокеанского флота. Бесшумно сняли чеченский дозор. Спавшие в укреплениях боевики, полностью уверенные в своей неуязвимости, обнаружили морпехов, только когда те уже были на вершине. Все произошло мгновенно. Бандиты бежали, многие из них, правда, сделать этого не смогли, оставшись лежать на холме. Андреевский флаг на высоте - служил убедительным подтверждением мужества и героизма морпехов.
А Серёжа, пока его товарищи воевали, "загорал" в роте снабжения. Сгорал от стыда, на душе было гадко, рвался в бой, а ему говорили: "Ты, чо, контуженный?".
Не довольный жизнью, ел Серёжа тушёнку, пил крепкий чай, сидя у палатки. Не жуя, глотал, выхватывал из банки жирные куски. Слушал музыку, по транзистору. Дым костра казался злым и горьким. Поев, Серёжа взял автомат, разобрал его и стал чистить. Вынул из магазина маслянистые желтые патроны. Вчера, из этого автомата, он, матрос Алалыкин стрелял не во врагов, помогая своим товарищам, а в бесхозную корову. Свеженину, освежеванную и приготовленную забрал майор и прапорщик.
- Эй, боец, как тебя там? Алалыкин, что ли. Сейчас возьмёшь бензовоз и поедешь со мной,- крикнул Серёже прапорщик.
- Товарищ прапорщик. Я не поеду. Машина не за мной закреплена и, вообще, я в ваших махинациях участвовать не хочу. Просил же перевести меня обратно, в ДШБ.
- Что-что-оо? Что ты там гавкнул? А ну, подь сюда! - приказал прапорщик, - ты чего это? А? Какие такие махинации? Ты - приказ не выполнять. В боевой обстановке!? Товарищ майор, а матрос Алалыкин отказывается ваш приказ сполнить!
Из палатки снабженцев вылезло тело майора.
- В чём проблемы? Давно сопли с кровью не размазывал? Или думаешь, комбата возил, пару раз стрельнул и, - герой? Всё можно?
- Вы горючку на лево сливаете. А я чехам помогать не буду, - склонив голову, уставившись себе на носки сапог, упрямо ответил Серёжа.
- Прапорщик, ну ты видал? Ты ещё кому ни будь, иди, скажи, - выдохнул водочным ароматом, майор.
- И пойду и скажу. Комполка скажу. Наши там, в грязи и крови мудохаются, а ВЫ - ЗДЕСЬ, - сорвался на крик Серёжа.
И тут же получил удар в нос. Схватился за висевший на ремне штык-нож. Но почувствовал ещё один, ослепивший его, удар. Довольно сильно, сломал что ли? - падая, успел подумать Серёжа. Очнулся в яме, где содержались нарушители воинской дисциплине. Такая полевая гауптвахта, "губа".
В России четыре дисциплинарных батальона. Раньше они были в каждом военном округе. Тот, куда доставили матроса Алалыкина, находился в СКВО (Северо-Кавказский военный округ), и он слыл самым строгим. Выражаясь терминологией тюремщиков, это "красная зона", то есть исправительное учреждение, где порядки устанавливает командование.
- Ништяк, пацаны, зато не война, зато живы будем, - сказал один из новых Серёжиных знакомых, когда их везли в дисбат в автозаке.
Каждый второй "штрафник" приходя в дисбат из следственного изолятора и, насмотревшись там зэковских порядков, начинает "гнуть пальцы". Горячие кавказские парни вдруг становятся особо религиозными и отказываются убирать в казарме - мол, у них в доме это делают женщины. Но в армии живут по уставу. А этот мудрый свод законов - не популярная брошюра "о нравах и обычаях"... В дисбате уставные требования - закон, возведенный в абсолют. Здесь нет "дедовщины", никто не ходит в самоволку и даже не ругается матом. Здесь сержанты (они назначаются из военнослужащих срочной службы) - настоящие младшие командиры, требования и приказания которых не подлежат никакому сомнению и выполняются бегом. Командование дисциплинарного батальона делает все, чтобы требования устава соблюдались со всех сторон.
Большинство новых Сережиных знакомых в дисциплинарный батальон попали за превышение должностных полномочий, нарушение уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчиненности или самоволку. Но есть и беглецы. Многие солдаты совершили правонарушение по... глупости. А Сережа, что он совершил?
Вот бывший старшина роты, старший сержант Коля Зубов, дембель, до приказа оставались считанные дни, но захотелось ему воспитать молодого салабона, который, как показалось Коляну, неуважительно отнесся к старослужащему. Покалечил солдата. В конечном итоге военный суд определил - "дембель" придется отложить на год.
Ещё один, как и Серёжа, морпех, матрос Лёха Черновол, хотел остаться на контрактную службу. Но все его чаяния перечеркнула бутылка водки. Разгоряченный алкоголем, Лёха подрался с прапором и этим поступком завершил свою "военную карьеру".
- За что же меня? - думал Серёжа. Ему так хотелось, чтобы все это прекратилось, как дурной сон. А продлиться этот сон должен, по решению суда, четыре месяца. И то, лишь за боевые заслуги матроса Алалыкина. За спасение своего товарища из горящей машины. Может тогда-то и порвали наградной лист на Серёжу.
История каждого осужденного военнослужащего - это личная трагедия. Кого только не видели, угнетающие своей неаккуратностью стены бараков дисциплинарного батальона. И отъявленных негодяев, которых вряд ли можно исправить, и солдат, которые попали сюда из-за неосторожного обращения с оружием. Сидел с Серёжей и боец, награжденный орденом. И "отморозок", который в Чечне решил ограбить спящего командира, предварительно оглушив его металлической трубой...
Может ошибка, - думал Серёжа, - может поверхностно изучили судьи материалы
его, Серёжиного дела и некритично подошли к доказательствам? Или просто попытались уйти от разрешения дела, личной Сережиной трагедии, и не стали отправлять на доследование, выявив недостатки предварительного следствия, своих коллег? Жалобу подавать на неправомерные действия должностных лиц, Серёжа не стал.
Возможности обратиться за защитой к своему комбату, у матроса Алалыкина практически не имелось, поскольку офицер всё ещё находился на излечении в госпитале, после ранения. А другие офицеры, Серёжа часто видел, применяли насилие к подчиненным.
Военный суд, согласно материалам дела Алалыкина, узнав о хищении горюче-смазочных материалов со склада части, и отказ его, Серёжи, помогать сбывать краденную горючку, не принял это к сведению. Как же, бросился со штык-ножом на старшего офицера. Может, суд учёл, недавнюю контузию матроса, но на обследование в госпиталь направлять его не стал.
Первым делом, сделанным Серёжой в дисбате, стал поданный на имя командования рапорт, с просьбой разрешить ему кровью смыть свой позор и направить его в Чечню, в самую, что ни на есть, боевую часть.
глава 3.
Дисциплинарный батальон на первый взгляд не отличается от любой другой воинской части. О том, что здесь служат осужденные, говорят колючая проволока вдоль высокого забора, надписи "Стой! Стреляют!", вышки с часовыми и решетки на окнах и дверях казарм. Ночью охрана усиливается, вместе с часовыми сторожат солдатский сон специально обученные караульные собаки. В батальонном питомнике содержатся двадцать четыре сторожевых пса. Большинство из них - здоровенные злобные "кавказцы". Исправляют и воспитывают в дисбате не только жесткой дисциплиной и общественно полезным трудом, но и словом. Словом, пожалуй, в первую очередь.
Первым делом, сделанным Серегой в дисбате, стал поданный на имя командования рапорт, с просьбой разрешить ему кровью смыть свой позор и направить его в Чечню, в самую, что ни на есть, боевую часть.
- Ты что, контуженный? Если будешь морочить нам голову, весь срок в карцере проведёшь. ТЕБЕ - ПОНЯТНО, - сказал Серёге, заместитель командира дисбата по воспитательной работе, майор Семён Рубанов.
Дисбатовец - это звучи гордо!? Ты одновременно и осужденный, и солдат. Распорядок дня в батальоне армейский: в 6.30 - подъем, в 22.30 - отбой. В промежутке - трудотерапия и учебные занятия по строевой, физической и идеологической подготовке. После ужина - час свободного времени, в 21.00 - обязательный просмотр телепрограммы. В общий "армейский стаж" нахождение в дисциплинарном батальоне засчитывается только при условии безупречного поведения осужденного (по ходатайству командира дисбата). Если имеются взыскания - дослуживаешь там, куда призывался.
Настоящая жизнь в дисбате наступала ночью, после отбоя. После прибытия новеньких в роту, блатные начинают определять, кто ты? Блатные поднимают тех, кто провинился за день и, начиналось "убивание". В казарме было пока тихо и светло. Прожекторы с караульных вышек светят прямо в окна казармы. Если часовой заметит, что внутри кто-то передвигается, сразу поднимет тревогу. Так что пока тихо. По проходу между кроватями Серёга передвигался ползком до туалета. Сидит парень на толчке, курит. "Ты посмотри, кореш, кто это ту у нас появился. Новенький", - послышался голос вошедшего. В туалет ввалился Ванька Коршун и его кореш Фёдор Морда, чуть больше года назад по приговору суда осуждённые за дезертирство. Суд не принял во внимание, что солдаты бежали именно от армейского уклада жизни. Коршун - мастер спорта по тяжелой атлетике, всё свободное время проводит в спортивном уголке. Морда - бывший боксер.
- Ты кем хочешь быть? Шнырём или петухом? - задали Серёге вопрос.
- Чо молчишь то? Думает он! Ха-х! Неча думать. Вставай с толчка. Трусы одевать не надо. Жопу только вытри, падла, - заводились вошедшие в туалет парни.
- Ты знаешь земеля, как отсюда мы свалить собрались? - елейным голосом спросил Серёгу, Коршун.
- Нет!
- За убийство, милый ты мой, за убийство. Получим большие сроки, а отбывать их придется в колонии. Так то. А знаешь, кого убивать будем?
- Эй, дневальный тащи сюда всех новеньких.
Новеньких, было пятеро. Серёга и ещё два парня, орденоносец Денис Дерябин и Васька, который в Чечне решил ограбить спящего командира, прошли свою войну в Чечне. А бывший старшина роты, старший сержант Коля Зубов, дембель, покалечивший солдата и, матрос Лёха Черновол, хотевший остаться контрактную службу, сломались сразу.
Бывший боксер по кличке Морда, ударил Лёху Черновола так, что у того видно разорвалась селезенка. Коршун - мастер спорта по тяжелой атлетике, ударили Кольке Зубову в грудь, тот отлетел и упал на спину, головой ударившись об край толчка.
Друзья по несчастью, сплочённые военным братством, решили биться до конца. Орденоносец, сам не хилый парень, занимавшийся раньше какими то единоборствами, схватился с Коршуном. А Серёга с Васькой-отморозком, кинулись на Морду. Васька, не даром что отморозок, влёт, как волчара, рванул зубами за ухо Морды. Ухо осталось у Васьки во рту. Серёга повис на Мординой шее, сдавливая её в замке своих рук. Коршун уже потерял сознание, и Денис Дерябин, орденоносец, его больше бить не стал.
На утро Серёга не мог встать - вся грудь была сине-фиолетовая, словно в нее снаряд попал, а нос превратился в кровавое месиво. Зато беспредельщиков отвезли в больничку. Туда же отправили, ещё ночью, Колю Зубова с разорванной селезёнкой и Лёху Черновола с сотрясением серого головного вещества.
Командование дисбата, бунтарей посадила на гауптвахту. На десять суток - осенью. Серёгу для воспитания, опустили в бетонный колодец, где было по колено воды и ещё хлорки насыпали. Это называется "газовой камерой". Дениса Дерябина, как особо буйного, приковывали наручниками к стене. А отморозку-Ваське, прапорщик который отвечает за гауптвахту, резиновой дубинкой, которая растягивалась при ударе, вырывал дубинкой из тела куски кожи. Прапорщик частенько упражнялся таким образом.
- Садисты. Что ж вы делаете, - кричал Васька, выплёвывая сгустки крови и зубы.
Дисциплинарный батальон - это вся армия, армия в миниатюре.
Ветераны боевых действий, прошедшие все события зимней компании в Чечне, Серёга Алалыкин, орденоносец Денис Дерябин и Васька-отморозок, выйдя из карцера, в знак протеста отказались принимать пищу. За отказ от приема пищи им на головы, заместитель комбата, вылил суп. Командир первой дисциплинарной роты за это же их избил, заставляя перед строем целовать сапоги. Рукоприкладство по отношению к военнослужащим переменного в дисбате так же обычно, как и во всей армии.
Первым делом, сделанным Серегой, после очередной отсидки в карцере, стал поданный на имя командования рапорт, с просьбой направить его снова в Чечню, в самую, что ни на есть, боевую часть.
- Хер, тебе, на всё поганое рыло. Сначала весь срок отсидишь, - сказал Серёге, заместитель командира дисбата по воспитательной работе, майор Семён Рубанов.
Исправляют и воспитывают в дисбате не только жесткой дисциплиной и общественно полезным трудом, но и словом. Словом, пожалуй, в первую очередь.
Орденоносца, Дениса Дерябина, вскоре условно-досрочно освободили. С ним-то Серёга и передал весточку на волю, своему комбату.
- Алалыкин! Бегом в кабинет командира батальона, - звонко и, почему-то торжественно, завопил дневальный по роте.
Серёжины ноги бросились исполнять приказание, а мозг оставался тупо равнодушным. Постучал в дверь кабинета. Перешагнул порог и начал громко докладывать о своём прибытии. В кабинете командира дисбата, самого хозяина не было. Комом в горле, застрял у Серёжи доклад. Слёзы, непроизвольно хлынули из глаз. Перед Серёгой стоял подполковник, в форме морпеха.
- Батя!? БАТЯ! Ты нашёл меня! Ты не забыл меня, - сквозь всхлипывание, размазывая, ну прям как маленький, слёзы и сопли по лицу руками, сказал Серёга.
- Сынок! Ты меня удивляешь. Стоило мне ненадолго оставить батальон, а ты вон уже где, балагурил "Батя", подполковник Евгений Кожевин.
- Ну, что ты, что ты!? Ну, всё, успокойся. Всё уже, всё закончилось. На вот, прочти лучше,- подполковник Кожевин протянул Сергёю бумажный лист.
" ... указанные обстоятельства суд признал смягчающими ответственность подсудимого, хотя они фактически свидетельствовали о том, что инкриминированные Алалыкину действия являлись способом защиты своей чести и достоинства и поэтому не должны влечь уголовной ответственности. Военным судом приговор в отношении Алалыкина отменен и дело прекращено в части осуждения его за отсутствием состава данного преступления..."
- Батя, товарищ майо..., ой, извините, подполковник, спасибо ВАМ! - успокоившись, Серёга отдал Кожевину выписку из судебного решения.
Подполковник расстегнул сумку и достал бутылку коньяка и два пластиковых стаканчика.
- Наш, можно сказать коньячок, Алпатовский, чеченский, подмигнул Кожевин Серёге.
Открыл бутылку и налил до краёв. Встал. Взял в руку один стаканчик, протянул Серёже.
- Что ты, сынок, это тебе спасибо. Если бы не ты, если бы не развернул ты тогда машину, не стоял бы я сейчас здесь. А лежал бы на двух метрах под землёй...Это ты, Сергей, прости меня, что я так долго по госпиталям провалялся. После я звание получил, новое назначение, вот, полк принял и снова в Чечню направлен. Ну, давай, выпьем за всё..., - подполковник не чокаясь, вылил содержимое пластикового стаканчика в свой большой рот.
- Ты, сынок, на вот, шоколадку, закусывай, - продолжал говорить Кожевин, - дружок твой, землячок, которого ты из горящей машины вытащил, привет тебе передаёт, жив он и здоров. Домой в отпуск съездил. А теперь вот на БДК (большой десантный корабль) в дальний поход ушёл. Прапор тот сам себя наказал. В общем, погиб он, Бог ему судья. А майора того, что тебя, ну он под следствием ходит. Дело то наверно замнут, на пенсию, суку, отправят. Но в моём полку он служить не будет. Не будет поганить звание морпеха. Да! Я на тебя новое представление к награде подготовил и лично в управление кадров отвёз. Так что, коли дырку на кителе. А теперь послушай, сынок меня, старого и опытного вояку. Тебе сейчас, от всего вот этого, - тут подполковник развёл свои огромные руки, как будто хотел обнять всё пространство дисциплинарного батальона, - нужно пройти курс реабилитации, морально-психологического лечения. А, уж поверь старому солдату, лучшая реабилитация от всего этого дерьма - война. Да, да, именно война. Ты, Серёжа, можешь сейчас поехать в дивизию во Владивосток. Но, я - командир полка, подполковник Кожевин и твой "батя", приглашаю тебя поехать со мной в Чечню. В полку много молодёжи необстрелянной. Кто ж им будет опыт боевой передавать. Что скажешь, Сергей!?
- Батя! Да я, да как же...я согласен.
- Вот и молодца! - тут Кожевин достал из сумки чёрный морпеховский берет, тельняшку, китель и всё остальное, что положено морпеху, - что смотришь, одевай. Твой размер.
Серёжа непонимающе смотрел на форму. Форму с погонами сержанта. Робко взял в руки тельняшку, провёл ладонью по материалу.
- Товарищ подполковник, да я вроде не сержант!?
- Сынок, командир полка я или нет!? Одевай, заслужил, заслужил. Или в дисбате строевая подготовка хуже, чем в школе сержантов? Нет! Вот то и оно. Давай, скидывай свое хламьё и переодевайся. Нас ждут.
Выйдя за ворота дисциплинарного батальона, Серёжа, теперь сержант морской пехоты Алалыкин, увидал стоящую "восьмидесятку" (БТР-80) с нанесённым на борт Андреевским флагом. Серёжа подошёл к машине и погладил флаг. Рядом с "восьмидесяткой" стояли незнакомые Сергёю, морпехи.
- Бойцы, представляю вам вашего командира отделения сержанта Алалыкина. - сказал подполковник Кожевин, - ну, что, по коням?
Забравшись внутрь машины, подполковник, хитро улыбаясь, достал из своей сумки фляжку и корабельный плафон.
- Вот, сынок, а это тебе ещё один подарок, океанская вода. Лично в Японском море набирал. Пей, оморячивайся, - сказал подполковник, наливая полный плафон воды, - да смотри, не срыгни мне тут.
Мягко урчали движки машины. Езда по асфальтовой дороге совсем не та, что по разбитым военным дорогам. Нет ни пыли, ни грязи. На горизонте, на солнце золотились маковки церковных куполов. Когда машина повернула к лесу и, серое асфальтовое шоссе осталось позади, открылось то новое, чего ждало сердце. Требовала душа. Слева и справа недвижно стояли сосны, вот они расступились - и встал перед ними храм. Сверкали на солнце позолоченные маковки куполов, полыхали, золотом кресты. Звонко лилась по округе песня колоколов, принося умиротворение в души. Благовещенская церковь.
- Батя! Товарищ подполковник! Можно остановиться у церкви. Мне нужно...- обратился Серёжа к Кожевину.
- Добро! Стоп.
Заглушили двигатели. Тишина, благодать. Морпехи вышли из машины. К ним, по церковной дорожке, шёл мужчина в подряснике священника, с крестом на груди.
- Мир вам. Я настоятель сего храма Божьего, отец Фёдор. Чем могу помочь вам, добрые люди? - спросил священник.
- Вот, боец мой, креститься надумал. Мы туда, на войну едем, - ответил Кожевин.
- Ну, что же, дело задумали благое. А, что же другие ребята?
Морпехи посмотрели на своего командира.
- Ну, я то что, если Бог зовёт, как могу препятствовать, - сказал подполковник.
- Ну, так поспешим же. Пройдите в крестильную. А ВЫ, что же, подполковник?
- Да я, вот, меня бабушка ещё в младенчестве крестила.
- Вот и хорошо, вот и славно. Будете своим подчиненным не только отцом-командиром, но и крёстным отцом.
- Да они ж взрослые уже, не младенцы.
- Все новокрещённые - младенцы по вере и им нужен духовный наставник.
Отец Фёдор, неторопливо идя по церковной дорожке к крестильне, поучал подполковника Кожевина: При Крещении взрослых роль восприемников состоит в следующем: быть свидетелями и поручителями веры и обетов крещаемого и таким образом устранить в их Крещении всякий обман и лицемерие. Отвечать при Крещении за таких, которые по болезни не могут сами за себя дать ответов (Карфагенский собор, правило 54). Вот при Крещении младенцев восприемники бывают для того, чтобы произносить вместо них Символ веры и необходимые ответы, а впоследствии научить их вере и нравственности (Требник, "Увещание от иерея к восприемнику"). В случае крайней нужды Крещение может быть совершено и без восприемника или его может заменить сам священник, совершающий Крещение.
В помещении храма тихо потрескивали свечи. Пахло ладаном и благовониями. Отец Фёдор, подготавливая всё необходимое, для священного таинства, поучал морпехов: Крещение есть Великое Таинство!, в котором верующий, при троекратном погружении тела в воду и при призвании совершающим крещение имени Пресвятой Троицы, Отца и Сына и Святого Духа, умирает для жизни плотской, греховной и возрождается Духом Святым в жизнь духовную и святую. Тем самым крещаемый вводится в Церковь и становится ее членом. Уже самое определение Таинства Крещения говорит о том, что оно связано с коренным переломом в жизни человека. Стать христианином -- это не значит переменить убеждения или даже образ жизни, это значит решительно переродиться, стать новым человеком. Слова Господа, что зерно не оживет, если не умрет (см. Ин. 12, 24), или: "Кто не несет креста своего... не может быть Моим учеником" (Лк 14, 27), или сказанное Никодиму: "Кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие (Ин. 3, 5), не остаются без свершения. Духовное рождение означает, что человек перестает жить для себя, а начинает жить для Христа и других людей, обретая в этом и для себя полноту жизни. Обращение ко Христу совершенно меняет центр интересов. Такое обращение бывает иногда мгновенным или же постепенным. Крещение взрослых является результатом свершившегося в них духовного переворота, и благодать Таинства его освящает и закрепляет. В Крещении человек освобождается от проклятия как от последствия греха и ему возвращается благословение вхожие. До Крещения сатана через грех властвовал над человеком, как над своим рабом. Грех жил в сердце человека, как яд. С Крещением человека насилие сатаны прекращается. Теперь он может действовать только извне, обманом, обольщением, но не насилием. В Крещении яд греха измывается; душа просвещается и освящается. Крещающийся получает силу побеждать грех, стоять за истину и правду до смерти. Это обновление человека недоступно для наблюдения внешними чувствами. Благодатной силы его нельзя видеть глазами, осязать руками. Неуловимая для внешнего наблюдения вначале, таинственная сила Крещения обнаруживается в последствиях. Как в растительных семенах невозможно видеть и осязать жизненной силы до тех пор, пока они не прозябнут, так и семя благодати, подаваемое в Таинстве Крещения, бывает заметно тогда, когда оно даст благодатную поросль в душе крещаемого. В то же время все христиане должны понимать, что данный в Таинстве Крещения талант, залог жизни приумножается путем личных усилий, иногда подвигом всей жизни. Иными словами, мы не должны забывать данные при Крещении обеты. Тем не менее, уже при самом принятии Святого Крещения в крестившемся совершаются неизгладимые перемены: он освобождается от власти первородного греха и сатана изгоняется из его сердца. Хотя возможность скушать за диаволом остается, но он становится как бы внешним человеку. Некрещеный человек в силу первородного греха, в сущности, не может не грешить, а крещеный, хотя и может грешить, но властен, не грешить.
Освятив воду, отец Фёдор начал совершать крещение. Троекратно возгласил священник слова молитвы: "Да сокрушатся под знамением образа креста Твоего вся сопротивныя силы", и троекратно знаменовал воду крестным знамением и дунул на нее, символически выражая действие освящения. Освящение воды оканчилось троекратным крестообразным помазанием её елеем, освящаемым посредством особой молитвы. Пред самым погружением священник помазал морпехам, крестообразно главные части тела крещаемых. После помазания елеем совершил отец Фёдор троекратное погружение крещаемых в воду и произнёс слова: "Крещается раб Божий ... во имя Отца, аминь; и Сына, аминь; и Святаго Духа, аминь".
С этого события вся природа стала вновь способной получать благодатные дары и быть в некоторой мере хранилищами благодати. В этом - основание для освящения воды и других стихий и предметов. Вода была издревле символом очищения, а погружение в нее -- символом покаяния. Наряду с этим, как необходимая для жизни, была она и символом жизни. Избрав воду для совершения Таинства Крещения, Господь придает символам, с нею связанным, действенную силу. По словам святого Кирилла Иерусалимского, вода по освящении становится для крещаемого "гробом и матерью". Гробом потому что, войдя в купель, человек в подобии соединяется со смертью Христовой; матерью потому, что через крещальную смерть совершается его новое рождение.
По выходе из крещальной купели новокрещаемые приветствовались Церковью пением 31-го псалма, в исполнении двух служек, совсем мальчиков, помогавших в храме отцу Фёдору. Тогда же на шею новокрещаемых возлажил отец Фёдор кресты в знак веры в победу Христа и во всегдашнее напоминание о новом служении и крестном последовании Господу Спасителю.
По окончании этих действий священник прочитал молитву, которая служила переходом к Таинству Миропомазания, так как в ней выражается, с одной стороны, благодарение за благодатное возрождение новокрещаемого, с другой - моление о даровании ему печати миропомазания и об утверждении его в духовной и благодатной жизни.
На прощание, отец Фёдор благословил воинов и сказал: Мир всем, Христос посреди нас, и есть и будет.
В Чечне N-го полк морской пехоты Тихоокеанского флота очищал Черноречье. Сергей, как командир отделения морской пехоты и, как брат по крещению, своим подчинённым, на "восьмидесятке" подъехал на блок-пост. Блок, охраняемый морпехами. Привёз Сергей пацанам воду и сигареты. К Серёге сразу потянулись бойцы. И сразу же вопросы: "А как на войне в Чечне, что сделать, если ранен, и можешь попасть к духам еще живым?".
- Тяжелая тема ... По событиям января 95, на мой взгляд, надо учитывать, что это самые, самые первые дни Гражданской, что б там не говорили войны. Многие пацаны просто психологически были не готовы были стрелять "по своим". Вот в Гражданскую 17 года, подобных случаев тоже много было - не готовы люди были ещё внутренне. Удугов тут очень грамотно работал: пропаганду вёл - обещал возвращение матерям срочников, привлекал телевидение, рекламу. А наши мастера идеологического фронта ничего мало мальски грамотного противопоставить ему так и не сумели. В общем, сдача в плен или попадание - проблема скорее не этическая, а морально-психологическая. Да вряд ли вашим родителям будет легче, если они буду знать, что их сына какие-то уроды потрошат... Да и не о семейных отношениях идёт речь, а о таких понятиях как долг, честь, гордость за своё подразделение, свою Родину в конце концов. А то в демократическом угаре обо всём этом похоже забываем? Говорю не просто так, - учил молодых Серёжа. Дай-ка гитару...Хочется сказать словами Владимира Высоцкого:
"...И вовеки веков, и во все времена
Трус, предатель - всегда презираем,
Враг есть враг, и война все равно есть война,
И темница тесна, и свобода одна -
И всегда на неё уповаем...", - запел сержант Алалыкин.
- Товарищ сержант, посмотрите, бабка какая-то прётся, обратился к Сергёю боец.
Бабулька, божий одуванчик, подошла к блок-посту. Стала жаловаться морпехам на свою судьбу. Выплакалась вдоволь и пошла восвояси. Морские пехотинцы, мальчишки, оставив дома своих матерей и бабушек, пожалели старую женщину, поделились с ней пищей, медикаментами. Немного погодя в БТР, в Серёжин БТР, рядом с которым и стоял сержант Алалыкин, прилетела граната от гранатомёта. Боевики из миномётов стали обстреливать блок-пост с развевающимся на флагштоке Андреевским флагом. Выходит, бабулька была наводчица.
Мерно-монотонно работают медицинские приборы. На кровати лежит сержант Алалыкин. Нет, просто Серёжа Алалыкин. Трубками и проводами окутано его тело. Бинтами опоясано. Реанимация!
- Мама, что со мной!? Я умираю? Уже?
- Не бойся, сыночек, иди смело.
- Мамочка, и что - завтра уже не будет?
- Сыночек, оно просто будет другим.
- Мамочка, а правда, что, врачи меня не вылечат?
- Правда, сыночек, правда, - ответила женщина
- Мамочка, и что завтра не будет? Мамочка, но у меня же завтра день рождения.
- Я знаю, мой птенчик, именно ты возродишься, по завету, данному тебе при крещении.
- Мама, не оставляй меня.
- Серёженька, не бойся, сыночек, иди смело.
На улице было синее - синее, бездонное небо. Небо. А еще было тихо. На горизонте, на солнце золотились маковки церковных куполов. Серёже открылось то новое, чего ждало сердце. Требовала душа. И мрак расступился - и встал перед ним ХРАМ. Сверкали на солнце позолоченные маковки куполов, полыхали, золотом кресты. Звонко лилась по округе песня колоколов, принося умиротворение в души...