Жил конунг Канут, чей горд стоял на том самом водоразделе, между Южными фьордами, где во времена Скиррира два его сына, Свен и Торик, поссорились из-за Брунхильды Красавицы и убили друг друга. Скиррир Мохнорукий велел поставить там большой валун на вершине холма, чтобы все помнили о его беде, ибо не осталось у него наследников. Огромный камень долго высился над водоразделом, и многие ссоры завершились миром, потому что память об угасшем роде Скиррира была жива в сердцах людей. Но потом у валуна поселились друиды и насадили священную рощу, чтобы очистить доброе место от зла братоубийства. Ее стали называть Скиррировой рощей. И с друидами поселилась Брунхильда Красавица, которая все не могла забыть сыновей Скиррира и не хотела выходить замуж, чтобы снова не посеять розни между людьми.
К друидам шли люди, и некоторые оставались там, потому что им некуда было возвращаться, и был среди них ярл Харальд Кривое Плечо. Увидел он, что хорошее там место, и легко его защищать, и много вокруг доброй земли. Ушел он оттуда, но вернулся снова, и с ним весь его род и его дружина. Он поставил горд недалеко от священного холма, принес богатые дары друидам, чтобы испросили они для него благоволение богов, и стал жить в горде и зваться конунгом.
Спустя недолгое время женился он на Брунхильде Красавице, которая для него забыла о своем горе. Хоть и была она уже в возрасте, но у них родились сыновья и дочери, и не знал конунг Харальд тяжелых времен, потому что благосклонны были к нему боги, и не отворачивалась от него удача. Обильна была его добыча, а штормы обходили стороной его боевые ладьи. Дочери его вышли замуж, и мужья их стали верными союзниками Харальду. Когда он перестал сам ходить в походы, его сыновья не забывали уделять часть добычи богам священной рощи, и росло богатство, множились табуны и стада.
Горд разрастался, потому что люди, которые оставались при друидах, селились теперь под защитой высоких стен. Вскоре им не стало хватать места внутри, и люди строились снаружи. И каждый новый конунг из Харальдова дома строил новую стену, потому что люди просили защитить их дома и достояние. Так шло время, и горд был окружен уже девятью стенами, когда родился Канут, девятый наследник Харальда Кривое Плечо и Брунхильды Красавицы.
Когда Канут вырос, стал ярлом и начал ходить в походы, он привез себе жену, Дануту Мудрую, и у них родился сын, которого назвали Харальдом в честь основателя горда. В год его рождения умер отец Канута, и Канут стал конунгом, а его младшие братья стали ярлами и начали ходить в походы. Но они нарушили обычай, который соблюдали их предки, перестали отдавать самую ценную часть добычи в священную рощу, и боги отвернулись от них. Они погибли один за другим, Канут же обычай соблюдал свято, и правление его было мирным и справедливым.
II
О том, как Харальд отправился в первый поход.
Сын Канута, Харальд, между тем подрастал, и когда ему исполнилось дважды по восемь лет, он стал ярлом и отправился в первый поход. Харальд был умен и не стал сам искать добычи, а позвал с собой старого друга своего отца, ярла Свена Однорукого. Опытнее и мудрее воина не было в дружине Канута, и у него спросил совета Харальд, куда идти за добычей.
Свен Однорукий подумал и обещал ответить утром, потому что боги могли послать ему вещий сон. Утром он сказал Харальду, что сон обещал удачу и богатую добычу, если они отправятся на запад. Ему снилось солнце, которое садилось в море, а от него плыли ладьи, груженные золотом так, что волны плескались едва не у самого края бортов. Но потом приснился друид и сказал, что беда случится, если ладьи Харальда проплывут над горным хребтом. Свен Однорукий счел это дурным знаком, но Харальд рассмеялся и обнял старого воина, и сказал, что не может быть знака более благоприятного. Драккар не может плыть по небу, а значит, и беды случиться не может никогда.
Три боевых ладьи дал сыну Канут, и с рассветом он отправился в море, держа курс на запад. Видение не обмануло Свена Однорукого - через три дня они встретили купеческий караван и налетели на него, как голодные чайки на рыбий косяк. Купцы разбежались по морю, спасаясь от преследования, но их пузатые суденышки не могли уйти от стремительных ладей, и солнце еще не село в море, когда ладьи Харальда отяжелели от добычи. Он брал только золото, железо, оружие, дорогие ткани и драгоценные камни, оставляя купцам прочий товар, потому что только глупец режет овцу вместо того, чтобы стричь ее много раз. Забрав добычу, Харальд велел поворачивать к дому. Он решил, что им и так очень повезло, и не стоило искушать судьбу, после такой удачи рыская по изменчивому морю. Теперь нужно было только доставить в родной фьорд добычу, и ладьи повернули на восток.
Но был ярл Бруккхог, который завидовал Кануту. Жил он в скалистом фьорде, и все его богатство составляли восемь драккаров, а жил он добычей и тем, что давало море. Бруккхог был младшим сыном в своем роду, и за преступления его изгнали, потому что не гнушался он даже нападений на данников своего отца и на тех, кто шел к священным рощам. Бруккхог после изгнания собрал тех, кто вместе с ним совершал злодеяния, ночью напал на охрану, украл ладьи своего отца, а у тех, на которые не хватило людей, велел пробить днища и ушел в море. Он осел во фьорде на острове, где никто не селился, потому что не было там плодородной земли, только камень, и даже трава не росла на его скалах. Многие пытались достать его там, но остров неприступен, а единственный фьорд перекрывала затопленная решетка, утыканная острыми кольями.
Брукхог видел, как три ладьи прошли на запад мимо его острова, и заметил, что вместо Канута на передней ладье плывет его сын, Харальд. Бруккхог понял, что сын Канута отправился в поход. Он решил встретить Харальда на обратном пути и отнять у него добычу, а самого убить, чтобы отомстить Кануту. Бруккхог просил у него убежища после своего изгнания, но Канут не принял преступника и велел спустить на него собак. После этого Бруккхог украл ладьи своего отца, и в этом преступлении винил Канута. Ведь, если бы Канут принял его, говорил Бруккхог, ему не пришлось бы так оскорбить отца. Много раз Бруккхог втайне помышлял о нападении на горд Канута, но у него было не так много людей, чтобы сделать это. Горд был хорошо укреплен, его девять стен Бруккхог видел своими глазами, и дружина у Канута была почти втрое больше, чем у Бруккхога, не считая войска, которое могли выставить горожане. Сокровища же своего рода Канут хранил в самом сердце горда, в жилище родоначальника Харальда Кривое Плечо, и не было никакой возможности миновать все девять стен и не поднять при этом тревоги.
Увидев же сына Канута, Бруккхог сказал своим воинам: "Вот, Канут велел травить меня собаками, теперь я утоплю Канутова щенка!". Он вернулся в свой дом и стал дожидаться его возвращения, приказав держать ладьи наготове. Но уже наутро следующего дня прибежал дозорный и сказал, что на подходе к острову появились ладьи Харальда. "Что, щенку Канута обломали зубы?" - спросил Бруккхог. "Драккары тяжело нагружены, - ответил воин. - Ему повезло, совсем неподалеку нашел он богатую добычу". "Раз неподалеку, значит, все равно, что украл ее у нас", - сказал Бруккхог и велел выводить свои ладьи.
III
О том, как у Харальда сломалось весло.
Тем временем ладьи Харальда приблизились к устью фьорда. Увидел Харальд, как выходят на простор восемь ладей, и понял, что хотят отнять его добычу. И спросил он у Свена Однорукого: "Кто решил напасть на нас?". "Бруккхог Отступник, - ответил старый воин. - У него много ладей, но все они старые, и не слышал я, чтобы случалось ему добыть новые. Дерева на его острове нет, а из наших корабельщиков ни один не возьмется работать для него. Потому мой тебе совет - ломай ему весла, пробивай борта. Носы твоих драккаров окованы медью, они выдержат прямой удар. Бруккхогу Отступнику следует дать урок".
Тогда Харальд условился с ним, как вести битву, и отослал своего советника на вторую ладью. С весла на весло переступил Свен Однорукий, словно с кочки на кочку перескочил. Ладьи Харальда шли треугольником, Бруккхог же выстроил свои в две линии по четыре, чтобы охватить кольцом добычу и не дать ей уйти. Ладьи Бруккхога и впрямь уже обветшали, но добыча Харальда была так велика, что не сумел бы он оторваться от погони, даже если бы захотел, а он был отважен и решил принять бой.
Харальд выждал, пока приблизятся враги, подал знак, и головная ладья вошла в проход, оставленный между рядами, и прошла, не сбавляя хода, до третьих ладей. Поднял Харальд левую руку, и его ладья повернула влево и проломила окованным носом борт вражеского драккара. Правая же ладья, которой командовал Свен, повернула за ним, ломая кормой весла второй правой ладьи Бруккхога, а левая, повернув почти на месте, протаранила вторую левую. Три ладьи, сохранив строй, вырвались из кольца, оставив искалеченные драккары беспомощно колыхаться на волне. Харальд скомандовал новый поворот, и его корабли пошли к устью фьорда, чтобы укрыться в логове морского стервятника и оттуда добить его, но Бруккхог разгадал замысел Харальда и оттеснил его ладьи от своего прибежища. Оставив одну ладью подбирать воинов с разбитых драккаров, он бросился в погоню. Ветер был ему благоприятным, а Харальд не знал здешних вод, и Бруккхог вскоре начал оттеснять его в проход между островами, где подводные камни окружали маленький островок, и даже касатка не сумела бы проскочить между островом и бурунами, не ободрав бока или не распоров брюхо.
Ладья Свена шла теперь впереди, и он первым увидел буруны и закричал, предупреждая молодого ярла, что их загнали в ловушку. Харальд хотел уже приказать поворачивать, чтобы попытаться еще раз прорваться с боем, но обернулся и увидел, что догоняет их огромная волна. И подумалось ему, что перенесет их эта волна через преграду, и велел плыть вперед как можно быстрее. Поняли на ладьях замысел Харальда, и драккары устремились к островку, окруженному кольцом грозных бурунов. Волна вскинула их на свою гладкую спину, и они скользнули над острыми клыками подводных камней в спокойную воду. Только на ладье Харальда сломалось рулевое весло, ударившись о камень.
Волна отхлынула, и Харальд увидел черную скалу, отделившую их от Бруккхога. Ярл-отступник бесновался и осыпал их проклятиями, видя, что добыча, бывшая уже в руках, ускользнула от него, но последовать за ними уже не мог, даже если бы и захотел. Вода убывала все сильнее, и подводные скалы все больше обнажались, и пройти между ними не было уже никакой возможности.
Ладьи пристали к островку, и воины сошли на берег. Харальд веселился, счастливо избежав двойной опасности быть разбитым в бою и быть разбитым о камни, Свен же хмурился, как небо в пору осенних штормов. Спросил его Харальд о причине, и ответил старый воин, что сбылось предупреждение друида из вещего сна. "Оглянись, сын Канута, - сказал Свен, - и ты увидишь тот хребет, над которым в недобрый час проплыли твои ладьи. Хорошо начал ты битву, да плохо закончил ее. Лучше было бы нам со славой пойти ко дну, чем навлечь проклятие богов. Слушался ты моих советов, сын Канута, но теперь сломалось рулевое весло твоей ладьи, и не послушаешь ты больше ничьих советов. И будет кидать тебя по волнам жизни по воле ветра судьбы..."
"Вон на острове я вижу сухое дерево, - ответил ему Харальд. - Мы сделаем новое весло и уйдем отсюда, когда вернется море, и увезем свое золото. Бруккхог Отступник будет ждать нас там, где мы вошли в проход, потому что думает - мы пойдем уже известной дорогой и не посмеем плыть в неизвестные воды. А мы уйдем на восток. Он не разделит свои ладьи, потому что четыре еще могут справиться с нами, а двум и даже трем не сладить с нашими тремя. А пока пошли воинов свалить дерево, надо посмотреть, годится ли оно для весла".
"Да будет так", - сказал Свен Однорукий и ушел выполнять распоряжение молодого ярла.
IV
О том, как Харальд нашел золотое ожерелье.
Воины пошли и хотели рубить засохшее дерево, но им показалось, что корни плохо держат его в земле. Стали они толкать его и свалили, вывернув с корнем, и начали обрубать ветки, чтобы вытесать весло для руля. Харальд пришел посмотреть на их работу, и ему показалось, что в корнях отрубленного комля что-то блеснуло. Стал он ковырять земляной ком острием своего меча, и откопал золотое ожерелье небывалой красоты. Шесть полос, украшенных богатым узором, крепились на двух кольцах, соединенных пластиной-застежкой, и выбит был на ней священный олень.
"Смотри, что дарят нам боги, - сказал Харальд, показывая ожерелье Свену. - Они благосклонны к нам. Три ладьи нагрузили мы золотом так, что они того и гляди потонут, а теперь судьба дала мне ожерелье, с которым не сравнятся любые сокровища моего рода".
"Не брал бы ты его, Харальд, - ответил ему Свен. - Не добрый это подарок. Сам посуди: разве зарыл бы его прежний владелец в таком месте, если бы не боялся, что снова попадет он в руки человеческие? И не велели нам боги идти сюда, и грозили бедой. Закопай его обратно, сын Канута, и добавь что-нибудь от добычи своей, чтобы задобрить богов, и правь скорее к дому. Недоброе это место, и не след ярлу присваивать жертву богам".
"Боги дают его мне, - сказал Харальд. - Сами они привели меня к этому ожерелью. А что до прежнего владельца - может, хотел он, чтобы только достойный мог владеть этой драгоценностью? Робкий не направит свою ладью туда, где кипит на бурунах пена... И не может нести порчу это ожерелье, ибо священный олень выбит на нем. Но, чтобы успокоить тебя и отблагодарить богов за чудесный подарок, зарою я здесь кубок из своей доли добычи, тот, что украшен чудной резьбой и драгоценными камнями. Думал я подарить его отцу, но для него найдется у меня и другой достойный дар, а кубок пусть примут боги".
"Судьбу свою взял ты в руки, сын Канута, - сказал ему Свен. - И полной мерой отмерят тебе боги в тот кубок, что ты им подставил. Не ищи же потом виноватых в бедах своих, ибо дважды был ты предупрежден и не послушал совета..."
Засмеялся Харальд и пошел к своему драккару, и принес золотой кубок, пленявший своей красотой. Зарыли его там, где стояло прежде высохшее дерево, и начали воины делать рулевое весло, и еще не вернулось море, когда закончили они эту работу.
Запенились волны, и начала прибывать вода перед закатом, и заплясали на причальных канатах боевые кони холодных морей. Погрузились воины на ладьи, и направил их Харальд к восточному проходу. Снова поднялась большая волна, и подхватила драккары, и перенесла их на своей зеленой спине за грозную цепь подводных камней. Первой шла на сей раз ладья Харальда, но тяжелее других показалась она волне, потому что нес Харальд на груди своей золотое ожерелье. Черкнула днищем о камень ладья, и треснуло рулевое весло. Не сломалось оно, но расщепилась его лопасть надвое, и крикнул Свен Однорукий со второй ладьи:
"Знак тебе от богов, сын Канута - дважды назвали они тебе твое прозвище! Не знаю я, как назовут тебя люди, но для богов ты отныне - Харальд Расщепленное Весло!.."
"Пусть будет так", - ответил Харальд.
V
О том, как Харальд Расщепленное Весло получил новое имя.
Попутным был ветер три дня, и весело бежали ладьи, только Харальдов драккар все ниже сидел на воде, будто тяжелее становился груз. Хмурился Свен Однорукий, но молчал. К исходу третьего дня приблизились скалы родного фьорда, и веселее налегли на весла гребцы, чтобы до ночи укрыться среди его утесов. Тогда ветер затих, а потом вдруг задул навстречу, крепчая с каждым взмахом весла.
"Не пускают тебя боги, сын Канута! - закричал Свен. - Отдай ожерелье морю, чтобы не было беды!"
Трижды кричал Харальду Свен, и трижды отказался молодой ярл исполнить совет. Тогда снова стих ветер, и уже не мешал ладьям достичь устья фьорда.
Радостно встретили Харальда в гарде Канута - не случалось еще такого, чтобы из столь короткого похода привозили подобную добычу.
Из своей доли подарил Харальд отцу золоченые наручи работы нездешних мастеров. Тонкий чеканный узор покрывал синеватую сталь, в отливе которой сплетались светлые и темные линии. Лучшие мечи тупились о наручи, не оставляя и царапины. Подарил их Харальд на пиру, устроенном в честь удачного похода Канутом, и вся дружина видела этот дар.
"Боги к тебе благосклонны, сын, - сказал конунг, - и добыча твоя велика, и меня почтил ты достойным даром. Не забудь теперь про обычай предков, отнеси часть добычи в священную рощу, отблагодари богов за посланную тебе удачу. Проси теперь у меня ответного дара, ибо вижу - достойного вырастил я сына".
"Прежде позволь почтить ту, которая родила тебе сына, - ответил Харальд, ибо и для матери моей, Дануты Мудрой, есть у меня подарки".
Золотые запястья, привезенные из теплых земель, подарил он матери, и тогда склонился перед отцом:
"Хочу просить у тебя, отец, разрешения идти в поход".
"Настоящим ярлом стал, сын, - похвалил его Канут. - Вот починим весло у твоей ладьи - и бери хоть всю дружину. Умеешь ты вести воинов в бой. Слышал я уже от Свена, как выбил ты ядовитые зубы Бруккхогу Отступнику".
"Не нужна мне дружина для этого похода, отец, и не возьму я в него ладьи, - ответил Харальд. - Не золото для Харальдова дома буду я искать, но добычу для моего сердца..."
"Не рано ли, сынок?" - спросила его Данута Мудрая, но покачал головой Канут:
"Нет, жена, вырос сын и сделался ярлом. Пора ему заводить свое гнездо... Разрешаю, сын".
И тогда сел за стол Харальд рядом с отцом своим, и много было выпито на том пиру светлого пива и пенистого меда, и съедено мяса и хлеба, и много сказано было саг о подвигах героев.
А наутро взял Харальд из доли своей лучшие кубки, и золотом шитые ткани, и камни, подобные заточенному в лед солнечному свету, и морской волне, и взял теплый янтарь и холодный жемчуг, и принес в священную рощу.
"Пусть примут боги часть того, что подарили, и будут впредь столь же благосклонны ко мне, и удача пусть не покинет меня", - сказал он, слагая приношение к ногам друидов.
Сделал знак седой жрец, и ушли остальные, и оставили их наедине.
"За заслуги отца твоего, Канута, послали тебе боги удачу, ярл, - сказал Харальду друид. - Но не примут от тебя боги кубков, золота, шитья и янтаря. Приняли бы они твой дар, если бы послушался ты Свена Однорукого и умерил бег своей ладьи. Победил бы ты Бруккхога Отступника и взял бы всю его добычу, что не один год копилась в гнезде морского стервятника, если бы повернул назад из пролива. Но того, что сделано, уже не исправить, и боги не могут бывшее сделать не бывшим. Теперь хотят боги, чтобы вернул ты им то, что не тебе принадлежать должно, что на груди своей под одеждой ты носишь. Отдай оленье ожерелье, Харальд сын Канута, и боги никогда не отвернутся от тебя и твоего рода".
Отшатнулся Харальд и рукой дотронулся до ожерелья на груди.
"Нет, - сказал он, - не могу отдать то, что к сердцу моему намертво прикипело. Все возьми, старик, что есть у меня, но ожерелья я тебе не отдам".
Грустно покачал головой старец. "Пусть будет так, - сказал он Харальду, - сам ты выбрал свою дорогу, и не свернуть тебе с нее. Иди же, сын Канута, и прими всю тяжесть собственного выбора. Харальдом Золотое Ожерелье будут звать тебя люди и боги до той поры, пока не передашь ты найденное сокровище и с ним всю тяжесть проклятия единственному сыну. Говорю тебе - уже недолго детям Харальдова дома топтать эту землю и бороздить моря, ибо кончается ваше время. Прощай".
И ушел друид, не взяв ничего из даров, принесенных Харальдом. И Харальд вернулся к отцу, и продолжился пир.
VI
О том, как Харальд Золотое Ожерелье
отправился искать себе жену.
Немного прошло времени, и собрался Харальд в поход. Четверых лучших воинов из дружины отца взял он с собой, и среди них Свена Однорукого. Взял он из добычи своей дары для будущего тестя и жены его, и для той, которую изберет его сердце, и покинул горд отца.
Много было в округе достойных дочерей морского народа, но уже не властен был над судьбой своей Харальд, ибо вело его проклятие, и на север направил он своего серого коня с мохнатыми ногами.
Ничего не сказал на это Свен Однорукий, только покачал головой и проверил, легко ли покидает меч свои потертые ножны. Издавна шла вражда между Севером и Югом, и ехать свататься в земли северных ярлов было подобно самоубийству. Не ждал добра старый воин от этого похода, и удачи Харальдову дому не ждал. Стар был Свен Однорукий, стар и мудр, и знал, что случается с теми, кто идет наперекор богам, не имея для этого ни силы, ни мудрости - ничего, кроме горячего огня юности, который так легко погасить холодным железом...Сильны были кони Канутовых табунов, и быстро продвигался на север маленький отряд. Через два дня встретилась им священная роща. Вышел навстречу им друид, и протянул ему Харальд жертву богам, но отвел жрец протянутую руку.
"Не примут боги дара твоего, сын Канута, - сказал он. - Иного ждут они дара, и сам ты его знаешь, но не отдашь, а потому возьмут они его сами в определенное время. Теперь же говорят они: вода откроет тебе судьбу твою, Харальд Золотое Ожерелье, и не избегнешь ты ее. Прощай".
С тем скрылся друид между деревьями, а Харальд со спутниками своими отправился дальше. Жарким был день, и одолевала сына Канута жажда, а вода кончилась в бурдюках. И стали они искать ручья, и разъехались в разные стороны.
Увидел наконец Харальд глубокий овраг, на дне которого журчала вода, оставил коня своего и стал спускаться вниз, туда, где заполняла вода углубление в скале, образуя крохотный пруд. Наполнил Харальд бурдюк и наклонился напиться сам, но увидел вдруг в воде девичье лицо, и замерло его сердце, и забыл он о жажде своей. Долго смотрел он на водную гладь, думая, что боги показали ему суженую, и тайный огонь разгорался в его груди. Но раздался сверху звонкий смех, поднял Харальд голову, и на другой стороне оврага увидел ту, что пленила его душу. Засмеялась она снова и скрылась из глаз, и бросился наверх Харальд, забыв о спутниках своих и не напившись воды.
Быстро выбрался он наверх, но путь ему преградил свирепого вида воин. Рычал он в ярости и грыз край своего щита, и глаза его наливались кровью безумия.
"Кто ты, непобедимый в битвах, и почему не хочешь пропустить меня? - спросил его Харальд. - Не встречался я до этого дня с тобой в битве, и кровной вражды нет между нами. Харальдом Золотое Ожерелье зовут меня, я сын Канута из Харальдова дома, и пришел в эти места искать жены, а не битвы. Назови же себя и дай мне скорее пройти, ибо дева, бывшая здесь унесла с собой мое сердце, и должен я вернуть его, если не хочу распроститься с жизнью".
"Ты и так простишься с ней, сын Канута, - отвечал воин, - ибо если и не было между нами вражды, то теперь она есть. Я Эрик Четырехпалый, и мне в жены обещана была отцом ее Индигерда Зеленоглазая, что была здесь и ушла, смеясь над тобой. Готовься же к смерти, южанин, ибо живым ты за ней не пойдешь - разве что душа твоя полетит вдогонку".
"Что же, пусть получит эту деву тот, кто более ее достоин", - сказал Харальд и взялся за топор.
VII
О том, Как Харальд Золотое Ожерелье
победил Эрика Четырехпалого.
Был ли берсерком Эрик Четырехпалый, или только хотел им казаться, чтобы смутить противника, но воином он был опытным, и доселе не знал поражений. Много было битв за его плечами, и только в первой из них лишился он мизинца на левой руке, за что и получил свое прозвище. Харальд же только раз ходил в поход, да и там не пришлось ему сразиться, потому что купцы помышляли только о бегстве, но не напрасно тратил время Свен Однорукий, обучая Харальда владению оружием, и скоро понял Эрик Четырехпалый, что не будет ему победы в этом бою.
Пустился он тогда на хитрость и упал, сделав вид, что оглушен ударом, и когда склонился над ним Харальд, ударил его топором, метя в шею. Но скользнуло лезвие по ожерелью, скрытому под одеждой, застряло между его полосами, только поцарапав кожу, и, будто живое, вывернулось из рук.
"Честно бился я с тобой, - сказал Харальд, - и честного боя ждал от тебя. Не твоя и не моя вина, что моя удача больше. Видишь сам, хитрость твоя не помогла тебе, северянин, потому что боги не хотят моей смерти. Могу я теперь убить тебя, Эрик Четырехпалый, ибо безоружный лежишь ты передо мной, но не стану этого делать, если пообещаешь ты мне отказаться от Индигерды Зеленоглазой. Мне она назначена богами, ты же найдешь себе другую жену славного рода - так зачем тебе умирать? Хороший ты воин, жаль будет, если лишится тебя твой ярл".
"Да будет так, - сказал ему Эрик Четырехпалый. - Жизнь моя в твоих руках, но один я сын у отца моего, и не оборвал ты его рода. Не отступил бы я перед твоим топором и перед волей богов, но перед великодушием твоим отступаю. Поищу я себе другой жены, а за твою мудрость и незлобивость я и отец мой теперь в долгу перед тобой. Будет у тебя нужда в добрых воинах - дай мне знать, и я приду и приведу дружину моего отца".
Протянул ему руку Харальд и помог встать, и отдал ему его топор.
"Покажи мне теперь, где живет избранная мною дева", - сказал он Эрику, и указал тот ему короткий путь, и ушел. Тем временем Свен Однорукий, заслышав звон оружия и крики, обеспокоился долгим отсутствием Харальда, и собрал свой отряд, и повел его на шум. Нашел он овраг и коня Харальда, и увидел на дне бурдюк с водой, и стал искать переправы, но замешкался из-за того, что не мог сразу найти место, где безопасно смогли бы пройти кони. Когда же воины перебрались на ту сторону и стали звать Харальда, он ответил им, но Эрика с ним уже не было.
"Я слышал звуки боя", - сказал Свен Харальду.
"Был здесь Эрик Четырехпалый, - ответил Харальд. - Мы бились из-за Индигерды Зеленоглазой, чье отражение увидел я в воде на дне оврага. Я победил, хотя последним ударом едва не лишил он меня жизни. Ожерелье спасло меня, Свен Однорукий, не будь его на мне, снес бы топор Эрика мою голову, и несла бы меня сейчас валькирия на пир в Вальхаллу".
"Славный воин был Эрик Четырехпалый, - сказал Свен. - Помню я его по прежним битвам. Но если победил ты его, то где же тогда тело? Надо отвезти его отцу, нельзя бросить на поживу птицам доброго воина".
"Невредимым отпустил я его, - ответил Харальд. - Обещал он не мешать и не мстить мне, и поклялся прийти на помощь, если будет в том нужда. Зачем мне мертвый враг, если могу я получить живого друга?"
"Мудро поступил ты, сын Канута", - сказал Свен Однорукий, и с тем они поехали по тропе, указанной Эриком Четырехпалым, и скоро прибыли к дому отца Индигерды Зеленоглазой, ярла Олафа.
VIII
О том, Как женился Харальд Золотое Ожерелье.
Встретила отряд Харальда дружина ярла Олафа во всеоружии, но воины Харальда не обнажили мечей, и тогда вперед выехал сам ярл Олаф.
"Кто вы и зачем пришли сюда?" - спросил он у незваных гостей. Выступил вперед Свен Однорукий и повел такую речь:
"Не с враждой, но с миром пришли мы, Олаф ярл, и нет нужды отягощать твою дружину оружием. Ты видишь, нас всего пятеро, и не обнажаем мы мечей, и боевые топоры висят на наших поясах. Сыну Канута из Харальдова дома, Харальду золотое Ожерелье, приспело время жениться. Избрал он дочь твою, Индигерду Зеленоглазую, и привез богатые дары из своей добычи тебе, и твоей жене, и твоей дочери. Просит он твоего согласия, и предлагает союз с конунгом Канутом, чей девятистенный горд стоит на южном водоразделе, где некогда правил Скиррир Мохнорукий".
Сошел с коня Харальд и сложил дары к копытам скакуна ярла Олафа. Украшенный золотой чеканкой нагрудник из узорчатой стали был там, и богатое ожерелье, и золотое шитье, и янтарный пояс с жемчужными серьгами.
"Славные дары привез ты, сын Канута, - сказал ярл, - и выгоден мне союз с отцом твоим, ибо славнейший он среди равных ему древностью рода и величием предков. Но обещал я дочь свою Эрику Четырехпалому, и не могу нарушить слова. Много славных воинов приезжало сватать Индигерду Зеленоглазую, и все они пали от топора ее нареченного жениха. Слышал я, что нет у конунга Канута сыновей, кроме тебя, и жаль мне будет, если прервется род его. Не поискать ли тебе другой жены, Харальд Золотое Ожерелье?"
"Вот след от топора Эрика Четырехпалого, - сказал Харальд, коснувшись плеча своего. - Бился я с ним, и победил, и отпустил его невредимым, ибо и он - один сын у отца своего. Отказался Эрик от дочери твоей, Олаф ярл, не связывает тебя твое слово, и потому я здесь и прошу тебя о согласии".
"Да будет так", - сказал ярл, и гостей с почетом повели к воротам.
Неделю длился свадебный пир, а потом отправился Харальд с женой к отцу своему. Богатое приданое отправил с ними Олаф ярл, чтобы видели - не дочь бедняка взял за себя сын Канута, и большой отряд послал оберечь достояние дочери своей и послужить мужу ее, как служили раньше отцу.
Одобрил Канут выбор своего сына, по душе пришлась ему невестка. От себя послал он дары ее отцу и обещал защиту и выгодную торговлю.
IX
О том, как родился Свенельд Длиннорукий.
Шло время, но не было детей у Харальда и Индигерды. Советовали ему люди развестись с ней, взять другую жену, а ее отослать к отцу, но не мог он этого сделать, потому что к Индигерде Зеленоглазой было приковано его сердце. И однажды пришел Харальд в священную рощу и стал вызывать жреца.
Вышел к нему друид, и склонился перед ним Харальд, и сказал:
"Боги прогневались на меня. Удачны мои походы, и обильна добыча, и лучшую часть ее отдаю я богам, но нет у меня детей, и некому продолжить мой род. Стар уже мой отец, и мать моя в тех годах, когда не рожают, не будет у них других сыновей. Что должен сделать я, чтобы боги послали мне сына? Советуют люди отослать Индигерду Зеленоглазую к отцу ее, и взять новую жену, но поможет ли это избежать гнева богов? Правда, есть право у меня развестись, но мила мне жена моя, и не хочу я с ней расставаться. Спроси богов, друид, и поведай мне их волю".
"Давно жду я тебя, Харальд Золотое Ожерелье, - отвечал старец, - и воля богов известна мне. Свято чтишь ты обычай, не жалеешь долю богов отдавать нам, и за то посылают они тебе удачу в походах. Но носишь ты на груди своей то, что не тебе предназначено, и не по твоим силам, не по твоей мудрости эта ноша. А потому незачем менять тебе жен, ибо ни одна женщина не понесет от твоего семени, пока не дашь ты клятву передать ожерелье своему сыну и не оставишь его в священной роще. Только сыну твоему по силам будет справиться с проклятием, если не ошибется он однажды и не сделает выбора, который его погубит. Не скрою от тебя, что вместе с сыном твоим родится счастье его и его погибель, и только от него зависеть будет, что ему принять... Такова воля богов, сын Канута, ты можешь подчиниться ей или идти наперекор. Сам решай..."
Долго молчал Харальд Золотое Ожерелье, и молча ждал ответа друид. Наконец поднял ярл руки к шее и расстегнул ожерелье, которое не снимал до того даже во сне.
"Да будет так, - сказал он, влагая сокровище в руки старого жреца. - Пусть сын мой придет за ним, когда настанет тому время. Словно сердце вырвал я из груди своей, словно с жизнью простился... Но человек, у которого нет детей, все равно уже мертв. Так может, хоть с рождением сына оживет душа моя".
Вернулся Харальд домой, и в ту же ночь понесла жена его, и через положенное время родила сына. Увидел его Харальд и остался доволен: ребенок был здоровым и крепким, только руки его были несколько длиннее обычного. Но разве недостаток это для будущего воина, чья задача - достать до сердца врага и самому остаться невредимым?
Устроил Харальд пир и показал будущего ярла отцу своему и его дружине, и при всех дал ему имя - Свенельд Длиннорукий, ибо с рождения был отмечен его сын. Гордая и счастливая сидела рядом с Харальдом Индигерда Зеленоглазая. Лучшие украшения из своей добычи подарил ей муж, и немало добавил Канут из родовой сокровищницы. Золотом и янтарем сиял ее наряд, и ожерелье из редкостных камней цвета молодой травы лучилось на ее лебединой шее. Еще прекраснее стала с рождением сына Индигерда, дочь Олафа ярла, и знала, что теперь еще больше будет любить ее муж, и улыбка не сходила с ее губ.
Без охоты шла она замуж, ибо по сердцу был ей Эрик Четырехпалый, но обидел гордую северянку его отказ от нее. Понимала она и то, что может всего лишиться отец ее, если не простит ему конунг Канут отказа сыну, и многое может обрести, если не станет противиться она отцовской воле. А то, что пощадил Харальд ее возлюбленного, расположило ее к мужу, хоть и не вселило любви в ее сердце.
Ласков был с ней Харальд, никогда ни словом, ни взглядом не оскорбил гордой дочери северного ярла, не скупился на подарки, и со временем оттаяла она душой. Но стали доходить до нее разговоры о том, что бесплодную взял в жены сын Канута, и стала она бояться, что отошлет ее Харальд к отцу, ибо уже более пяти лет не давали им боги детей. И вот, наконец, эта забота оставила ее, и радовалась Индигерда, сидя на пиру, и сияющими глазами следила за мужем и сыном.
X
О том, как Харальд Золотое Ожерелье стал конунгом.
Сын Харальда быстро рос, и вот уже совсем поседевший Свен, давно не ходивший в походы, начал учить его воинскому умению. Помнил Харальд науку Свена Однорукого, и никому другому не доверил своего сына.
Четырнадцать лет сравнялось Свенельду, и принял он посвящение. В тот же год умер Канут, отец Харальда, и новый конунг устроил отцу пышное погребение. Не прославил себя Канут боевыми подвигами, редко ходил он в походы, ибо и без того богат был безмерно, разумно распоряжаясь достоянием Харальдова дома, и больше богатства добыл он торговлей, чем иные - оружием. Но правил он справедливо и мудро, усмиряя соседей разумной речью, а не острым железом, и потому многие печалились о его смерти, и добрым словом поминали его жизнь.
Самую большую из ладей Канута велел приготовить Харальд конунг, и лучшие одежды и доспехи сам надел на тело отца, и самое богатое оружие вложил в его мертвые руки. Драгоценными коврами застелили палубу ладьи, и на них уложили Канута. Любимого его коня, привезенного морем из дальних земель, тонконогого, с легкой головой, лебединой шеей и широкой грудью, в золотой сбруе, покрытого попоной из золотом шитой ткани, ввели на ладью. Кровью его окропили тело вождя, и уложили в ногах у него, чтобы и после смерти служил скакун своему господину. Любимого пса умертвили там же и положили по левую руку, чтобы оберегал хозяина. А когда все приготовления были закончены, Данута Мудрая в свадебном наряде своем взошла на ладью с зажженным факелом в руках.
Харальд на своем драккаре отвел погребальную ладью в открытое море, и когда старый конь соленых дорог заплясал на волне, почуяв свежий ветер, Данута Мудрая прорубила днище ладьи и бросила горящий факел на ковры, политые маслом. Потом она легла справа от мужа, осушила данный ей друидом сосуд с дающей забвение влагой, и навсегда закрыла глаза.
Объятая пламенем боевая ладья все дальше уходила от берега, постепенно погружаясь в волны, и наконец пропала из виду, а вскоре растаял и дым погребального костра, в который она превратилась.
Жизнь на берегу тем временем пошла своим чередом. Отшумела тризна по родителям, справленная Харальдом, разъехались гости, прибывшие почтить память старого конунга. Харальд стал править в горде и растить сына и дочерей, подаренных ему Индигердой Зеленоглазой, вел торги и судил споры, а иногда, если скучной становилась ему мирная жизнь, выводил свою дружину в море.
Свенельд Длиннорукий ходил с ним в походы, ибо считался уже воином, и Харальд дал ему ту ладью, на которой впервые сам ходил за добычей. Свенельд был хорошим учеником старому Свену, вел бой без ненужной отваги, но и не трусил, воинов берег, сам без нужды не рисковал, но и за спины в бою не прятался. И лучшую долю из своей добычи относил в священную рощу.
Вскоре Харальд стал отпускать сына одного, и Свенельд неизменно возвращался с победой, и добыча его была велика, и боги посылали ему удачу во всех делах.
XI
О том, как был убит Бруккхог Отступник.
Однажды Свенельд, вернувшись из похода, лег спать, а наутро его не оказалось в доме. Сначала его ждали, думая, что вышел он по какой-нибудь надобности, но он не приходил, и тогда стали искать его. Скоро стало известно, что нет его в горде, что никто не видел его уходящим или уезжающим, но заметила ночью стража в устье фьорда ладьи, что постояли недолго и скрылись во тьме. И тогда вспал на ум Харальду Бруккхог Отступник.
"Это, наверное, он выманил сына моего из горда и убил его, чтобы отомстить мне и отцу моему, - подумал Харальд. - Отец мой велел собаками травить его, а я потопил его ладьи и не дал отобрать мою первую добычу. Но со мной тогда был Свен, а с сыном моим нет его. Умер старый воин, некому было остеречь последнего птенца моего гнезда... Пошлю ладьи, пусть камня на месте своем не оставят в его фьорде".
Велел он собирать дружину, а сам тем временем послал весть Эрику Четырехпалому. За два дня доскакал гонец к бывшему жениху Индигерды Зеленоглазой. Привели его к Эрику, и сказал гонец:
"Харальд конунг шлет привет тебе, Эрик ярл, и говорит: Бруккхог Отступник ночью приходил к моему фьорду, и не могу теперь найти я своего сына. Мог бы я сам наказать стервятника, но в дальних походах мои ладьи, и только те, на которых ходил Свенельд, сейчас стоят у причала. Если помнишь обещание свое, Эрик ярл, приходи и приводи с собой дружину, и половину добычи, какую возьмем мы у Бруккхога, отдам я тебе, а вторую половину отдам Олафу ярлу, отцу жены моей".
"Большая беда пришла в дом Харальда конунга, - ответил Эрик. - Не отсылаю я тебя с ответом, потому что сам поеду с тобой. Ступай пока отдыхать, а я созову дружину. Давно пора освободить наши моря от этой акулы".
И через два дня два ярла, Олаф и Эрик, ушли к острову, где нашел себе пристанище Бруккхог Отступник, а Харальд конунг остался в горде продолжать поиски и ждать вестей. Ночью подошли они к утесам, на легких лодках проникли воины во фьорд, без шума перебили охрану и подняли решетку с кольями, освободив проход. Как стая касаток, устремились во фьорд боевые ладьи, и скоро достигли причала. Зажженные факелы полетели в драккары Бруккхога, и просмоленное дерево занялось, как сухой мох. Ярко пылали ветхие ладьи, и при свете пожара воины прыгали в прибрежную пену, потому что нельзя было подойти к причалу из-за огня, который мог перекинуться на их драккары.
Подняли тревогу в крепости Бруккхога, но поздно - принесенный с собой таран уже ударял раз за разом в ворота, и лезли через частокол воины. Поджигать крепость они не стали, чтобы не потерять добычи. Малой была дружина у Бруккхога Отступника, скоро смяли ее и в потайном закутке нашли разбойничьего ярла.
"Что сделал я вам?" - сказал Бруккхог Отступник, увидев Олафа и Эрика.
"Где сын Харальда конунга, Свенельд Длиннорукий?" - спросил Олаф ярл.
"Не видел я никогда его", - отвечал разбойник.
"Лжешь ты, - воскликнул Олаф ярл, - ибо твои ладьи видели возле фьорда Харальда конунга, а наутро не было Свенельда в горде, и никто до сей поры не знает, куда он исчез. Ты же много раз клялся отомстить Харальдову дому за то, что не принял тебя Канут конунг и велел собаками гнать прочь от своего дома. И Харальду конунгу не простил ты своего поражения, когда он в первом же походе разбил твои ладьи и едва не захватил твой фьорд. Признавайся, куда спрятал ты тело Свенельда?"
"Богами клянусь, не выходили мои ладьи из фьорда вот уже месяц, и не был я у фьорда Харальда конунга, - отвечал Бруккхог, - и не трогал я сына Харальда, и даже не знаю, каков он из себя, ибо никогда не видел его ни вблизи, ни издали. Стар я стал, и не хожу больше в походы, и мне ли теперь думать о мести, когда горстка воинов оставалась у меня, да три прогнившие ладьи!"
Не поверил ему Олаф ярл, и убил, чтобы отомстить за внука. Обыскали они с Эриком крепость, и много нашли тайников с добычей, и так велика была она, что не хватило у них ладей, и пришлось бы дважды возвращаться, чтобы перевезти ее всю. Пожалели ярлы о сожженных драккарах, но нельзя было уже исправить того, что сделано. Тогда Эрик Четырехпалый с малой дружиной остался охранять фьорд, а Олаф ярл отправился с первым караваном к Харальду конунгу, чтобы сохранил Харальд добычу и разделил ее по справедливости между ним и Эриком.
Прибыв же в горд Харальда, узнал он, что нашелся Свенельд в священной роще. Нашли его жрецы погруженным в зачарованный сон, долго старались разбудить, но не смогли, и тогда послали к Харальду сказать, что у них сын его, и что нужно конунгу самому приехать к друидам.
XII
О том, как Свенельд Длиннорукий увидел сон.
Когда прислали весть друиды, вспомнил Харальд о золотом ожерелье, что оставил тогда в роще, и понял, что время сына его пришло. Сел он на коня и поспешил в священную рощу. Друиды ждали его у входа.
"Следуй за нами, Харальд конунг, - сказал один из них, - ибо если мы и не знаем, что с сыном твоим, то ты знать об этом должен. Боги погрузили твоего сына в священный сон, и ты один знаешь, как пробудить его. Умер тот старец, что беседовал с тобой, но сказал нам, умирая, что однажды придет в рощу твой сын, и тогда понадобишься ты".
Харальд сошел с коня и последовал за друидами. Под священным дубом в самой середине рощи спал Свенельд, раскинувшись на траве, и далеко блуждала душа его. Склонился над ним Харальд конунг, стал будить, но Свенельд не проснулся. Тогда сказал Харальд:
"Не оставлял ли старый жрец волшебного ожерелья? Взял он его у меня, и дал я клятву, что будет носить его сын мой. Не ожерелья ли ищет теперь его душа?"
"Не знаем мы про ожерелье, - сказали друиды, - но, точно, был у старца в головах мешочек, и велел он воспользоваться им, когда будет у тебя в том надобность. Мы думали, что это руны, подивились только, что так тяжелы они..."
Принесли мешочек, и там нашли золотое ожерелье. Взял его Харальд, и защемило у него сердце. Но помнил он свою клятву, и застегнул драгоценное ожерелье на шее Свенельда. После того сел рядом с сыном Харальд конунг и стал ждать его пробуждения.
На закате открыл глаза Свенельд Длиннорукий и огляделся, и видно было по глазам его, что не понимает он, куда попал и кто вокруг него. Увидел он отца, и узнал его, и сел, протирая глаза.
"Странный сон мне приснился, отец, - сказал он. - Острова я увидел, на которых не бывает зимы, а только вечное лето. Плыл я туда на многих драккарах, и песня звучала над морем. Женщина, которой я не знаю, пела ее, и замирало сердце от этого голоса, и остался он в ушах моих. Ожерелье лежало на груди моей, ожерелье из шести золотых полос, на которых красовался богатый узор из диковинных зверей и растений, и священный олень отчеканен был на нем. Высадился я на острова, и пошел охотиться, и подстрелил там оленя. И тогда пропало мое ожерелье, но чудный горд вырос передо мной, и вошел я в него с моими спутниками, и стал жить там и править, как конунг".
"Добрый сон", - сказал Харальд.
"Другой сон снился мне, - продолжил Свенельд. - В горде твоем, отец, правил я, как конунг, и было золотое ожерелье на груди моей, и пела мне женщина, которой я не видел. Тот же голос был у нее, но знал я, что другая она - не та, что пела над морем. И всего было у меня в избытке, но не было мира в моей душе - скорбела она о чем-то безвозвратно утраченном, а о чем, я и сам не знаю".
"Я знаю о том, - сказал друид. - Говорил наш старейшина, что с тобой родятся твое счастье и твоя погибель. Две женщины с одинаковыми голосами готовят тебе разную участь. Живи счастливо и расти детей, но забудь про Острова Лета, ибо не люди живут там и не боги, и не принадлежат они этому миру, и нога смертного не ступала на их берега. И как бы ни был хорош сон про Острова Вечного Лета, выбирай второй путь, сын Харальда из Харальдова дома, ибо печаль об утерянном - ничто по сравнению с тем, что ждет тебя на Островах..."
"Что знаешь ты о них? - спросил Свенельд.- Расскажи, душа моя жаждет!"
"Мало и смутно говорят легенды о том, что по пути на полдень лежат Острова Вечного Лета. Смертному попасть туда невозможно, а потому видно, что женщина, певшая тебе на этом пути, не из смертных. Давно угас род людей озерного племени, в чьих жилах текла вода, не старились они и не умирали, если только холодное железо не обрывало их жизнь. Неведомы пути богов, но только волей их могла вернуться в наш мир кровь озерного народа... Отправляйся в путь, сын Харальда, и найди свою судьбу, ибо последнее сокровище Островов уже нашло тебя..."
Схватился за грудь Свенельд, и встретила его ладонь ожерелье.
"Не могу я поверить, чтобы так скоро сбылся мой сон, но вот оно у меня, ожерелье со священным оленем, - сказал он. - Последую я твоему совету, и пусть сбудется то, что суждено... Но что скажешь ты о горде, в котором я правил?"
И покачал головой старик:
"На груди своей носишь ты отныне этот горд, и править будешь им, ибо Хеорот - Олень он зовется, и священный олень выбит на золоте колдовского ожерелья. Властен ты над его силой, но берегись поддаться ей и пойти туда, куда она позовет тебя, ибо пробудишь тогда того, с кем не тебе совладать, и погибнешь, и род Харальдов прервется вместе с нитью жизни твоей".
"Да будет так, - сказал Харальд конунг и встал. - Могу ли теперь я забрать сына своего? Солнце уже скрылось из глаз, давно я ушел из горда, и наверняка обоих нас ищут там с великой тревогой".
"Иди с миром, сын Канута, - ответил жрец. - Все уже сказали боги, и судьба сына твоего в его руках".
И ушел Харальд со Свенельдом из священной рощи и вернулся в свой дом, где уже гадала, не стала ли она вдовой, Индигерда Зеленоглазая.
XIII
О том, как искал жену Свенельд Длиннорукий.
Запали в душу Свенельду слова старого друида, и грело сердце ему волшебное ожерелье. Часто по ночам слышал он женский голос, поющий песню, часто его пальцы гладили причудливую чеканку колдовского золота, и мало-помалу опутывали его волшебные сети. Пришел Свенельд Длиннорукий к отцу.
"Сердце мое томится, - сказал он, - и не в силах забыть я ту, чей голос услышал в священной роще. Позволь мне идти за добычей для сердца, отец, и пусть боги приведут меня к той, которую судили мне в жены".
"Молод ты еще, сын мой, - отвечал Харальд конунг, - но и я был не старше, когда приступил к отцу своему, Кануту, с такой же просьбой, и получил разрешение. Успел ты добыть и славу, и богатство, и знают тебя, как доброго воина и удачливого ярла. Иди же, сын, и приведи мне ту, что подарит внуков твоему отцу и продолжит род Харальдов".
С тем и уехал Свенельд Длиннорукий, взяв с собой несколько спутников и богатые дары для своей нареченной и ее родителей. При его отъезде выл рыжий пес, любимец Харальда, а черный волкодав Свенельда не пошел за ним и остался дома. Долго скитался Свенельд в поисках своей невесты, ибо ничего, кроме голоса, не знал о ней юный ярл, а без других примет кого спросишь о девушке?
Лето клонилось к закату, когда решил Свенельд поворачивать назад. Не осталось ни в северных, ни в южных землях дома, которого бы они не посетили, и девушки, чьего голоса они не слышали бы. Но не было среди них той, что приснилась сыну Харальда в священной роще.
Ночь застала их возле рощи, посвященной богам. Спутники ярла хотели уже войти в нее, но коснулись пальцы Свенельда золотого ожерелья, и странные мысли пришли ему на ум. Подумалось ему, что разные люди бывают в священных рощах, могли среди них оказаться и такие, кто не упустит случая завладеть его сокровищем. Не захотел Свенельд в темноте блуждать по роще, разыскивая жилье, и остановился на ночлег в полете стрелы от нее, но боги не послали ему вещего сна. А перед рассветом его разбудила песня.
Вскочил Свенельд и прислушался. Там, в роще, пела его суженая - это был ее голос. И сын Харальда скрылся между деревьями...
В глубине священной рощи скрывалось маленькое озерко. Следуя за голосом, Свенельд вышел к нему и увидел, как по берегу идет и напевает дева в длинном бело-голубом одеянии. Туман расступался перед ней, и птицы садились ей на плечи, а ветер словно боялся коснуться ее волос и платья. Зачарованный ее пением, двинулся к ней Свенельд, но появился перед ним друид и задержал его.
"Остановись, сын Харальда, - сказал друид. - Зачем ты пришел в священную рощу?"
"Боги привели меня сюда, - ответил Свенельд. - В священной роще близ горда моего отца я видел во сне эту девушку, и друиды сказали мне, что это моя жена. Я искал все лето и вот нашел ее здесь. Скажи мне, кто ее отец, чтобы мог я отвезти ему свои дары",
"Ты вовремя явился, сын Харальда, - сказал друид. - Минувшей ночью мы посвятили богам ее сестру. Предстоящей ночью мы собирались посвятить и ее, и задержись ты еще на один день, никакими силами тебе не удалось бы получить свою суженую. Теперь же ты можешь спросить ее сам, и если она захочет назвать тебя своим мужем, то ты сможешь забрать ее. Я не назову тебе ее отца, потому что никто не знает его, но могу сказать, что течет в ее жилах не только человеческая кровь. Однажды нашли мы на берегу озера двух девочек и воспитали их. Одна из них - перед тобой. Мы назвали ее Иглейной Озерной, а за чарующее пение многие зовут ее Заклинательницей Иглейной".
"Тогда прими дары сам, - сказал Свенельд, - ибо друиды священной рощи вырастили ее и могут заменить родителей в этом случае".
"Прежде спроси Иглейну, - ответил друид, - ибо никто не смеет принуждать к браку ту, что сама хотела посвятить себя богам".
Сказав это, друид ушел, а Свенельд пошел к деве и окликнул ее.
"Остановись, Иглейна Озерная, - сказал он, - и позволь спросить у тебя, свободно ли твое сердце?"
Обернулась она, и увидел Свенельд, что не солгал друид, говоря о нечеловеческой крови в ее жилах. Озерная влага мерцала в ее глазах, и мало было от смертных в ее облике.
"Речная дева была матерью твоей, не иначе, - сказал Свенельд. - Видел я тебя во сне, Иглейна Озерная, и сказано было мне, что боги судили тебя мне в жены. Я Свенельд, сын Харальда из Харальдова дома, и девятистенный гард ждет тебя".
"Ждала я тебя, сын Харальда, - ответила дева. - Я пойду с тобой и стану твоей женой, если ты дашь мне слово и сдержишь его".
"Говори, чего ты желаешь, - сказал Свенельд, - и я исполню все, что только будет в моих силах".
"Ты должен обещать мне, что будешь брать меня с собой в походы", - сказала дева.
"Разве место женщине на боевой ладье во время сражения?" - спросил Свенельд.
"Обычной женщине не место, - ответила Иглейна Озерная, - но я не обычная женщина. Я принесу тебе удачу. Кроме того, я не могу долго жить вдали от воды. Если же я буду с тобой в море, никто не одолеет тебя. Недаром зовут меня Заклинательницей Иглейной - волны и ветер послушны мне".
"Да будет так", - сказал Свенельд Длиннорукий и вернулся к своим спутникам. Те уже проснулись и искали своего ярла, и были обрадованы, увидев его живым и невредимым.
"Радуйтесь со мной, ибо нашел я то, что искал", - сказал Свенельд. Взял он дары и отнес их друидам священной рощи, ведя с собой Иглейну Озерную. На своего коня посадил он ее, и пошел впереди, ведя в поводу мохноногого скакуна, а двое из спутников его поехали скорее к горду, чтобы известить Харальда о том, что сын его возвращается с невестой.
И никто не видел, как раздвинулись ветки за их спинами и глаза, в которых мерцала озерная влага, с грустью посмотрели им вслед.
"Выбрал ты судьбу свою, Свенельд из Харальдова дома, и случившегося не поправить, - прошептала дева, как две капли воды похожая на Иглейну Озерную. - Да смилуются над тобой боги".
И она скрылась между деревьями.
Пела в пути Иглейна Озерная, и солнце не томило путников жаждой, а ветер ласково освежал. И выходили к ним звери, и ручьи весело звенели в тени дубрав, и короткой показалась им долгая дорога. Едва успели в горде подготовиться к свадебному пиру, как вступил в ворота Свенельд Длиннорукий, и дивились люди на его невесту. Прекрасна собой была Иглейна Озерная, и не один юный воин увидел над собой черное небо, когда соединили друиды сына Харальда и дочь струящейся воды.
XIV
О том, как свенельд длиннорукий отплыл на острова лета
Свенельд часто уходил в походы, и Иглейна Озерная сопровождала его. Сначала воины этому удивлялись, потом привыкли, и даже порой опасались, что жена ярла останется вдруг на берегу, и тогда удача отвернется от них. Было чего опасаться, потому что песням Заклинательницы Иглейны действительно повиновались волны и ветер. Не одна вражеская ладья вдруг переставала слушаться руля и становилась легкой добычей дружины Свенельда Длиннорукого, не одна сотня вражеских стрел бессильно падала в море, в то время как свенельдовы стрелы летели на крыльях ветра, и каждая находила, куда вонзиться. Ни одна ладья Свенельда не потонула, ни одно весло не сломалось, и ни один полосатый парус не порвался в его походах. Участь же тех, кто смел мешать ему, была печальна, ибо ни один из его противников не возвратился к родным берегам.
Так шло время. Слава Свенельда росла, и все чаще пальцы его ласкали на груди диковинную чеканку золотого ожерелья. Все чаще Свенельду Длиннорукому казалось, что боги несправедливы к нему. Правда, волшебное ожерелье и волшебница-жена хранили его от бед и приносили удачу, а добыча его была уже столь велика, что для нее пришлось построить отдельное хранилище. Правда, слава его летела впереди него, и слышали о нем далеко за пределами страны фьордов. Но он оставался простым ярлом, пусть славнейшим, но равным среди равных. Это равенство грызло его душу невидимо, но упорно, как грызет червь упругую шляпку гриба, постепенно превращая ее в труху.
Ярл Свенельд хотел быть конунгом.
И настал день, когда Свенельд Длиннорукий разослал гонцов, говоривших всем, кто готов был слушать:
"Ярл Свенельд, сын Харальда из Харальдова дома, собирается на поиски земель, где мог бы править, как конунг, и зовет с собой тех, кто не устрашится покинуть свою землю для лучшей доли".
И со всех концов земли фьордов, и с Островов Пролива, и с побережья Зеленой страны потянулись к нему люди. Узнал об этом Харальд, и позвал к себе сына, и сказал:
"Опомнись, Свенельд, вспомни слова друида. Если покинешь свой край, найдешь только погибель для себя и для Харальдова дома. Останься; если уж так нужна тебе власть, назову тебя конунгом вместо себя, а сам уйду в священную рощу".
Устыдился ярл и хотел уже пасть к ногам отца и просить у него прощения, но по привычке коснулся пальцами ожерелья.
"Нет, отец, - ответил Свенельд, ибо обуяла его гордыня. - Не нужно мне звание конунга, полученное как подачка. Не след конунгу верить словам выжившего из ума старца, а сыну Харальда - называться конунгом при живом отце в его же горде. Я найду те острова, что обещаны были мне богами, и выстрою там себе горд, и буду там конунгом, твою же дружину оставлю тебе".
Опечалился Харальд, ибо ясно увидел, куда завело его собственное упрямство и нежелание расстаться с волшебным ожерельем. Еще яснее увидел он безумие сына своего, и сказал:
"Останься хоть до тех пор, пока не родится у тебя сын, которого мог бы посадить я в горде своем вместо тебя, когда придет мне черед умирать".
И на это ответил отказом Свенельд, и вскоре уехал к фьорду, взяв с собой жену. Пела над морем Заклинательница Иглейна песню об островах, где не бывает зимы, а только вечное лето. Когда же вступил Свенельд на свою ладью последним из отплывающих, обрушились за его спиной сходни, и понял Харальд, что дурной это знак, и никогда не увидеть ему больше своего безумного сына.
Отдал он своих дочерей в жены сильнейшим из северных и южных ярлов, чтобы первого из внуков назвать своим наследником и хоть так сохранить угасающее пламя своего рода.
XV
О том, как Свенельд длиннорукий нашел хеорот
Ладьи Свенельда плыли на юг, и попутный ветер подгонял их. Однажды на рассвете они попали в густой туман, и люди забеспокоились, что потеряют друг друга из виду, расплывутся по морю и не смогут доплыть до желанной страны. Но Иглейна Озерная пела над морем, и далеко разносился ее дивный голос. Слышали ее на всех ладьях, и потому ни один драккар не затерялся и не пропал в тумане.
Странный холод проникал под одежду, заставляя плотнее кутаться в меховые плащи, и долго не было ничего видно сквозь пелену тумана. Потом воинам привиделось, как в молочной пелене танцуют под песню Заклинательницы Иглейны морские чудища, как сплетаются они длинными шеями, но ни одно из них не напало на проплывающие мимо ладьи. Славили люди волшебный дар жены ярла, ибо очевидно было им, что многих недосчитались бы на драккарах, не будь морские змеи зачарованы песней Иглейны.
И так плыли они сквозь туман целый день, а когда оказались в открытой воде и обернулись посмотреть на туманную завесу, то увидели, что туман исчез, будто его и не было. А впереди поднимались из волн цветущие острова, и ветер доносил до людей запахи цветов.
Свенельд велел держать на ближайший остров. Драккар выскочил на песок почти до своей середины - так сильно гребли люди, торопясь ступить на вожделенные берега вечного лета. Ярл первым сошел на неизвестную землю, а за ним легко ступила на белый песок Иглейна Озерная., и следом высыпали все остальные.
"Мы нашли Острова Лета, - сказал Свенельд Длиннорукий. - Боги были милостивы к нам, и здесь мы обретем вторую родину".
Он пошел вглубь острова, а люди с причаливших ладей начали выгружать свое добро и сгонять на землю скот и коней. Пробираясь между деревьев, на ветвях которых одновременно распускались цветы, наливалась завязь и румянились спелые плоды, Свенельд вскоре набрел на долину между округлых холмов. Блестело там круглое озеро, как драгоценная чаша, и цвели вокруг невиданные деревья, и неизвестные травы разноцветным шелком переливались на ветру.
"Здесь будет мой горд, - решил Свенельд. - Богам нужно отдать самое драгоценное, что у меня есть, чтобы достойно отблагодарить их. Пусть они примут мое ожерелье, а я в честь него назову свой горд Хеоротом - Священным Оленем".
Он спустился к воде, и расстегнул ожерелье. Колдовское золото блеснуло в его ладонях и навсегда скрылось в озерных водах. И в тот же миг вырос вокруг озера дивный горд с высокими белыми стенами, с домами из голубого и розового камня, с улицами, мощеными белыми каменными плитами. Прекрасен был он, но пуст, и вернулся Свенельд Длиннорукий к своим людям, и рассказал о чуде, случившемся с ним. Он велел с рассветом собрать имущество и скот, и поселиться в горде, а пока расположиться на ночлег. Люди развели костры, стали готовить пищу, а потом улеглись спать.
Тем временем Свенельд сидел в раскинутом для него шатре с женой, и шептала ему Иглейна Озерная: "Вот, ты нашел то, что судили тебе в удел боги, но судьба обманчива. Твои люди станут плавать туда и сюда, вести торговлю с другими странами, и слава о твоих владениях прогремит далеко. Тогда придут другие ярлы, которые захотят стать конунгами, и кто знает, не послужит ли слава твоя к твоей гибели?"
"Если я не позволю моим людям плавать, они ведь все равно будут это делать, - сказал Свенельд. - Даже если вдруг потонут все мои ладьи, люди построят другие".
"Если твои люди построят здесь новые ладьи, они никуда не уплывут отсюда, - сказала Иглейна Озерная. - Слышала я, что вещи, сделанные здесь, не могут покинуть пределов этой страны".
Замолчала Иглейна, а ярл Свенельд задумался.
XVI
О том, как Свенельд длиннорукий сжег свои драккары
Целую неделю люди заселяли Хеорот. Свенельд объявил себя конунгом и стал жить во дворце у озера. Остальные селились кому где хотелось, но больше по окраинам, чтобы приглядывать за скотом. Жилья хватало всем, поэтому споров не возникало, но однажды к Свенельду пришли два воина из его дружины.
"Ты наш конунг, - сказали они, - рассуди нас".
"О чем спорите вы?" - спросил их Свенельд.
"Я занял белый дом на окраине горда, у самых ворот, - сказал один. - А это мой сосед, и он говорит, что еще раньше оставил этот дом для себя, и теперь он хочет, чтобы я ушел в другой дом. В горде еще много свободных домов - зачем ему именно мой?"