Дни шли за днями, уроки сменялись отдыхом, отдых - занятиями. Я почти привыкла к жизни в училище. Я поняла, что мне здесь не слишком нравится, потому что очень уж тоскливо иногда без мамы; что я едва ли полюблю Театр и все, связанное с театром - спектакли, балет, занятия. Но также поняла, что смогу смириться с этой жизнью и не быть несчастной. Все было одинаково и уже привычно - тусклый свет газовых рожков утром и вечером, болтовня девочек в перерывах между уроками, короткие прогулки, утомительные гимнастические и танцевальные занятия. Привыкла и к еде, которую тут готовили однообразно. На завтрак - довольно жидкая каша, кофе или чай. На обед - суп, иногда с мясом, на второе овощи. Ужинали или кашей, или творогом, и два раза в день пили чай. Гостинцы из дома не поощрялись, хотя и не запрещались. Дневной отдых в постели только в первый день показался мне ненужным, и я тогда подумала, что это глупо заведено. Но через неделю или две я и сама начала дремать днем - слишком я уставала.
Каждый день у нас было семь уроков - четыре утром, остальные после дневного чая. Из этих семи три урока были занятия танцами и гимнастика. И так все дни, кроме шестого, перед выходным. В этот день занимались только утром. Когда я в первый день посмотрела на расписание, то подумала, что тут почти не отводится времени на то, чтобы делать уроки. Но скоро поняла, что просто домашние задания в училище почти не задают, или они довольно несложные. И сама учеба, кроме танцев, была намного проще, чем в Анларде. По арифметике не дошли даже до дробей. Историю объединили с географией. Письменность была скорее чистописанием. А ботанику и физику сделали одним предметом - естественной историей. К счастью, они ни с чем не объединяли литературу, хотя могли бы - допустим, с рисованием или шитьем... Шитью тут, впрочем, особо не учили, и один урок в неделю часто заменяли на занятия танцами.
Пожалуй, литература - мой самый любимый предмет. Еще, конечно, была тут музыка - вот уж мученье... Правда, преподавательница музыки оказалась довольно добродушной и не вредной. Она сразу поняла, что хорошо петь я не могу, потому определила меня играть на флейте, но попросила играть не очень громко, чтобы не сбивать других. Собственно, обучение музыке было таково: часть девочек пела в хоре, две-три солировали по очереди, а те, у кого был не очень красивый голос или кто плохо пел, как я, играли на музыкальных инструментах. Конечно, никого не учили играть на скрипке или арфе - это слишком сложно, и еще "музыкантами" брали тех, кто немного уже знал ноты. Нам давали флейты, ксилофон, тильмм (это пять колокольчиков разных размеров, подвешенных на железную нить). Одна девочка, которую дома учили играть на фортепьяно, иногда играла здесь на челесте. "Музыканты" немного зазнавались перед "певцами", потому что только нам задавали задания по музыке - мы разучивали свою партию, как оркестранты. Хотя мы понимали, конечно, что по сравнению с теми, кто играл в настоящем оркестре или пел на сцене, мы были ненастоящие музыканты и певцы. Еще два раза в неделю полагалось сценическое искусство - балетные спектакли иногда разбавляли маленькими пьесками, а чтобы не занимать лишний раз дополнительных актеров, давали роли балетным артистам. И еще один предмет, который мне необыкновенно нравился - живопись. Не то, чтобы я любила рисовать, но учительница, госпожа Лейта, так интересно рассказывала о художниках и картинах, что можно было заслушаться. И, кроме того, из-за ее рассказов на само рисование почти не оставалось времени, и это тоже было удачно - рисовала я плохо.
Но главное, что я поняла про училище, было вот что: здесь имело значение лишь одно - хорошо ты танцуешь (или, если певица - поешь) или нет. Прочие предметы важны были постольку-поскольку... Я понимала, что не получу тут никакого образования - а балет, во всяком случае, такой, как в нашем Театре, меня не увлек. По крайней мере, не как профессия на будущее. Но и выбора пока не было. К тому же, я не очень представляла себе, кем хочу стать в будущем и как смогу зарабатывать на жизнь. Как-то давно я слышала разговор двух старушек. Я шла домой из школы. Они сидели на лавке и рассуждали о том, как трудно жить одиноким бедным девушкам. Я присела на скамейку рядом с ними, чтобы спрятать перчатки в школьную сумку - тогда была весна, и солнце грело с каждым днем все сильнее. Из их разговора я поняла, что бедная девушка обязательно должна уметь шить. Но шить нас тут, как я уже сказала, толком не учили, да и я шитье не очень любила.
Интереснее всего было на уроках литературы. Это единственный предмет, который здесь преподавали лучше, чем в Анларде. Во-первых, читали тут книги, о которых я раньше и не слышала - и анлардцы, и тиереннцы, и аркайнские писатели... Во-вторых, сам учитель, господин Этерьен. Ему уже больше шестидесяти лет, он невысокий, седой, и все его очень любят. Ставит оценки он нестрого, разве что ученица совсем ничего не знает. Он так увлеченно говорит о книгах, что, пожалуй, его рассказы иногда интереснее самих книг. Он может так рассказать о каком-нибудь произведении, что все побегут в библиотеку брать эту книгу - даже самые равнодушные к чтению. В конце каждого урока он вызывает одну из девочек, чтобы она прочитала наизусть какое-нибудь стихотворение. Если очень длинное - тогда разрешает по книге, а наизусть - отрывок. Тут два условия - тему господин Этерьен задавал сам и не менял, пока не расскажет весь класс, и еще - нельзя выбирать стихи из учебника. Когда он вызывает читать стихи, то отходит к окну и внимательно слушает вместе со всеми. Если читают то стихотворение, которое он хорошо знает и любит, он начинает улыбаться, как будто встретил давнего друга, потом спохватывается, прижимает палец к губам и старается слушать, не показывая никаких чувств. Если же попадается произведение, которое его особенно восхищает, он не выдерживает и потихоньку шепчет нам: "Слушайте внимательно!"
Меня он до поры до времени не вызывал, но, наконец, дал нам тему "Море" и сказал, что теперь спросит и меня, когда дойдет очередь - а спрашивал он по рядам. Я высчитала, что мне придется рассказывать через полторы недели, и вечер накануне выходного провела в библиотеке. Мне хотелось не то, чтобы поразить учителя и класс, но все же выбрать такое стихотворение, чтобы никто не посмеивался и не переговаривался, чтобы его слушали очень внимательно. Я бы выбрала "Балладу о пропавшем корабле". Но на втором, после объявления темы, уроке литературы Тийна уже прочитала ее. Конечно, теперь уже будет труднее, ведь она нашла самое лучшее. Я искала два или три часа, и, наконец, нашла одно, совершенно неизвестное мне стихотворение. Мне оно так понравилось, что прочитала и о жизни Севернии Торним - она его написала. Все это случилось еще триста лет назад. Несколько Тиереннских баронов (Северния была дочерью одного из них) устроили заговор против короля. Сначала их общество называлось "Союз семерых", и они воевали с кем-то из местной знати - за поместья или из личной вражды. Потом к ним присоединились некоторые дворяне победнее. На уроках нам об этом не говорили... Посмотрев в учебник истории, который у нас на два года, выяснила, что мы будем проходить эти события на следующий год. Их разоблачили. Троих казнили, некоторых лишили поместий и титулов и сослали на каторгу, а тех, кто был меньше всего замешан, изгнали из Тиеренны. Отец Севернии умер за неделю до раскрытия заговора, наверно, поэтому, их семью не лишили поместий, хотя и выслали навсегда из столицы. Северния жила в старом, холодном замке у моря и, кроме нескольких стихов, ничего не оставила на память о себе...
На краю умирающего мира
Холодный ветер. Тусклый день над морем.
Туман и скалы. Утро. Мира край.
Мой мир - полей зеленые квадраты -
Остался за ветшающей скалой.
Седое время белопенным морем
Перебирает камешки у ног,
И тусклое свеченье под водою,
И россыпь звезд, где горизонт и ночь...
В лицо бросает ветер дождь и соль
Волны. И вот из серого безмолвья,
Из мглы и криков чаек сотворен
Плывет корабль, изгой, бродяга, призрак,
Пять черных мачт, лохмотья парусов,
Резная деревянная фигура -
Меч, крылья, складки грубые плаща,
И нет лица. Безликая богиня
Расколотые крылья не взметнет.
Я вижу их - друзей, врагов ушедших,
Они спокойно смотрят сквозь меня.
Но я их вижу! С каждым узнаваньем
Глаза их ярче и плащи пестрей,
И голоса из прошлого слышнее,
И звон мечей в ночи, и шелест карт,
И наши планы, ссоры и интриги,
Паденье стен и шумный бег коней...
Над кораблем тенями альбатросов
Летают письма, словно клочья мглы,
Бесцветные... Я вглядываюсь в них,
События и даты вспоминаю,
И чудо превращенья происходит -
Над кораблем они пестреют стаей
Осенних листьев и весенних птиц...
Но если б до бортов я дотянулась,
Моя рука прошла бы сквозь корабль.
...Пусть будет с вами спутница-удача
На всех широтах и на всех путях!
Дай Бог вам счастья в тех краях далеких
Куда вас волны времени несут,
Куда я не могу пойти за вами.
Когда я прочитала это стихотворение в конце урока, все действительно слушали очень внимательно, кроме Ирмины и двух ее подружек, которые переглядывались и перешептывались. Господин Этерьен поставил мне десять в балльник (хоть он мало кому ставит плохие баллы, но все равно очень приятно). А потом он сам прочитал нам наизусть еще два стихотворения Севернии. Удивительно, сколько он знает - каждый раз почти рассказывает что-нибудь любопытное о поэте, а ведь все выбирают разных.
Все дни у нас заполнены занятиями. Хорошо хоть по вечерам остается время почитать или поиграть. Мы почти всегда были вместе - Стелла, Лил и я. Конечно, если Стелла не читала, а Лил нам удавалось отвлечь от ее мечтаний или игр с куклой. Мы тогда уходили в комнату для занятий, садились в дальний угол, около камина. Хотя огонь в этом камине поддерживали до ужина, и все, а на ночь подбрасывали уголь только в тот, который в спальне, догорающее пламя еще вспыхивало прозрачно-огненными лепестками, и в нашем углу было тепло. О чем мы только ни говорили... О звездах, о путешествиях по океану, о чужих мирах... Лил часто меня расспрашивала об эльфах, хотя я не так уж много про них знаю. Ей казалось, что мне известны какие-то тайны, что-то волшебное. Чтобы ее не разочаровывать, рассказала про эльфийское совершеннолетие и вещие сны, конечно, не пересказывая своих снов. Стелла больше интересовалась тем, как живут в Анларде, какие у нас там дома, во что одеты люди. Она даже кое-что записывала в небольшой свиток (у нее был специальный свиток, и туда Стелла заносила разные любопытные факты из книг). Подруги очень любили, когда я пересказывала им мои любимые книги, ведь анлардских писателей в их библиотеках все-таки было немного. Разумеется, самые главные были, но, например, Айру Вильян никто тут не знал, а ведь у нее такие чудесные, трогательные детские книги.
На танцевальных занятиях и на гимнастике я сильно уставала, к вечеру уже была в полном изнеможении. Таких снов, как я видела в Анларде на свое первое совершеннолетие, здесь уже не было. Обычно не снилось ничего или какая-нибудь чепуха. Только однажды приснился сон, который не то, чтобы напугал - в нем и сюжета никакого не было, но почувствовалось что-то такое, из-за чего я долго его вспоминала. Снились коридоры и двери, из дверных щелей вырывался свет, то лунно-голубой, то зловеще-пурпурный. Коридоры, коридоры... это лабиринт, и все двери заперты...