Они сидели друг напротив друга. Человек и кто-то другой. Мимо пролетали века, извергались вулканы, рождались и умирали миры. Вокруг них пролетали древние созвездия. А они всё говорили о созидании и разрушении, о добре и зле, о чувствах и желаниях.
Сперва человек просто молчал и слушал. Затем наступало время слушать того другого. Они оба были учтивы - создатель и созидатель. Они учились друг у друга. Они нуждались друг в друге. Их обоих объединила тяга к знаниям. И для того другого было пренебрежительно безразлична величина созданного человеком. Сам факт желания процесса созидания и радость от результата был для того другого куда более важным чем разница в размерах и временных отрезках.
Они вместе постигали вселенную с той лишь разницей, что один из них постигал сущность вселенной изнутри, а второй - снаружи. Но смысл существования у обоих был один и тот же. Потому-то они и сидели друг напротив друг друга в надежде сохранить то главное, что нужно было сохранить. Не хватало лишь одного самого главного, самого сильного и вечного. Не хватало слова. Слова на серой стене мироздания.
***
Жил-был дух. Не хороший и не плохой. Он не помнил, как он появился и зачем. Он просто скитался в дебрях вековых лесов. И была у духа одна особенность - звери, лишь завидев его, пугались и убегали со всех лап, хотя сам дух, сколько себя помнил, не сделал ничего плохого. Впрочем, он и не мог - тела ведь у него ведь не было. Время от времени, по ночам он пытался вселяться в спящих животных, чтобы попытаться подружиться хоть с кем-то. Но звери, почуяв чужой разум, пугались и опять убегали. Так и жил дух в древнем лесу. Года сменяли столетия, молодая поросль становилась огромными дубами и соснами, а дух так и оставался одинок.
Однажды, гуляя по лесу, дух услышал странные звуки и последовал в их сторону.
На берегу ручья, опершись о корни старой ивы, сидело маленькое существо. На лапках его не было меха, зато из головы росла длинная грива, как у дикой лошади. И ещё существо носило на себе вторую кожу - дивную, тонкую и белую, как снег, который иногда падает с неба где-то у северной границы вековых лесов.
- Что ты за зверь и почему ты не убегаешь от меня?
- Хмык... хмык.
- Ты понимаешь меня, существо?
Зверёк повернул голову и взглянул в сторону, где стоял дух, и произошло то, чего дух не ожидал - существо не испугалось. Лишь слегка склонило голову набок от удивления. Из больших глаз существа лились капли прозрачной жидкости.
- Что ты такое? Не дух ли, раз не испугалось?
- Меня звать Эстель... и я не существо, - тонкий голос звучал, как птичья трель. - И я не дух... хотя и близка к тому.
- Назови свой вид существо - Эстель.
- Мой народ звался - дети солнца. Мы жили ... далеко отсюда...
- Звался... жили...
- Моего народа уж нет. Он остался умирать тысячи лет тому.
- Как же ты оказалось в этом лесу?
Существо опустило голову и опять стало всхлипывать, а в ручей упали капли прозрачной жидкости.
Дух не понимал, что делает существо. За сотни лет существования он никогда не видел плачущую эльфийскую девочку.
- Ты ранена? Не думаю, что я смогу помочь, но я видел траву, что любят жевать волки после того как повреждают свою плоть.
- Да... только трава тут не поможет. Нужно чудо. Прости, я не спросила - как тебя зовут.
- Я не имею своего имени. Волки, почуяв меня, кричат - Умарат, а птицы... из тех, что громче, улетая, кричат - Амарат.
- Я думала, что звери не могут говорить, лишь чувствовать и выражать чувства.
- Быть может эти имена и есть выражение чувств.
Только сейчас дух понял, что за последние пару минут он сказал больше, чем за предыдущие две сотни лет. Он не знал, как поступить. Когда-то давно, когда дух имел плоть и мог чувствовать, он обязательно что-то придумал бы. Убил бы это существо, или напротив - помог бы. Но он слишком долго был духом в мрачном лесу. И он ушёл. Растворился в утренней дымке и побрёл вглубь леса.
Существо не пыталось остановить его. Оно осталось сидеть у ручья. Скоро существо умрёт. Ему доводилось видеть, как молодые особи отбивались от стаи и умирали, иногда молча, а иногда издавая звуки, похожие на те, что издавало существо у ручья. Оно было обречено. Существо, что не боялось духа. Существо, с которым дух общался почти как с равным. Существо с глазами... Когда-то давно дух видел подобных существ. Давно, чрезвычайно давно. У духа не было сердца. Он не чувствовал ничего. Лишь призрачным эхом мелькали в памяти картинки былой жизни. Бессвязные и далёкие - они не помогали, а лишь путали. Он слишком давно скитался здешними краями. Бессмысленно, с путаными мыслями, пугая животных, он был обречён существовать вечно. А то существо должно было скоро покинуть этот мир, если только не произойдёт чудо. И отчего-то ему хотелось, чтобы чудо произошло.
***
Жил-был писатель. Совершенно никем не признанный перебивался он детскими сказками, что так любили слушать дети во всём королевстве. Но если сказки других авторов были добрыми, и в них всегда побеждало добро, сказки этого писателя были грустными, а иногда и страшными. Оттого его сказки и не имели успеха, а сам писатель был беден и одинок.
Многие спрашивали его, - Почему ты пишешь такие грустные и страшные сказки? Пиши весёлые и мы будем покупать их. Пусть добро побеждает в них.
Но он не мог.
- Как? Как я могу писать о веселье, когда в мире столько грусти? Как я могу описывать победу добра, если вокруг нас постоянно побеждает зло. И на том он уходил грустить к себе и продолжал писать грустные сказки.
Как-то вечером мимо закопченного от копоти свечей окна, ведущего в комнату, где жил писатель, пролетала фея. Ей стало жаль писателя, и она решила помочь. Взмахнула фея волшебным пером - именно пером, всё-таки писателя же околдовывала. И тот уснул прямо за рабочим столом, а фея, хихикнув, полетела дальше, давая лёгкий крен на правое крыло.
Утром писатель проснулся отчего-то в чрезвычайно хорошем настроении. Пасмурное небо вчерашнего дня исчезло, а взамен его из-за крыш соседнего дома подымалось весеннее радостное солнце. И детский смех слышался отовсюду, и весёлая музыка лилась над мостовой. Как мог грустить писатель? Радость переполняла его. И стал он писать сказку о молодом человеке, спасающем королевство от злого дракона, прилетевшего из-за северных гор. Не смотря на не слишком весёлую завязку, сказка получилась на удивление весёлой и радостной, и главный герой спас королевство и дракон был побеждён, и была принцесса, и жили они в конце долго и счастливо. Как результат - новая сказка писателя была раскуплена огромным тиражом, а автор уже писал вторую сказку, параллельно придумывая сюжет для третьей. И всё складывалось замечательно... кроме одного.
Та самая фея, что заворожила писателя, была тогда, хм, скажем так - слегка уставшей после встречи выпускников школы фей и несколько неточно прочитала заклинание. Да и перо в её руке было не из крыла волшебной птицы, а из её жо... в смысле из хвоста. В общем, и заклинание получилось соответствующее. Вместо того, чтобы меньше обращать внимание на проблемы бытия, писатель, сам того не ведая, занимался самообманом. Детский плачь - он путал со смехом, ненастную погоду - с солнечной, а стоны истязаемых людей, в соседней тюрьме были самой прекрасной музыкой для его ушей. И чтобы не происходило с ним, всё оканчивалось счастливо, и даже когда на глазах у писателя сбесившаяся лошадь затоптала ребёнка, он увидел, как малыш встал, отряхнув пыль мостовой и смеясь, побежал дальше. И писатель смеялся вместе с ним, а люди дивились невиданному - над окровавленным телом маленького ребёнка стоял мужчина и радостно смеялся даже не пытаясь помочь. Лишь громкий визг женщины, очевидно, матери ребёнка смог дотронуться до разума писателя. Крик отчаяния, словно взмах ладони, что выбивает нижнюю карту в карточном домике, порвал пелену в его голове. И он ужаснулся. Он вспомнил всё то, чему не так давно радовался - бедам чужим, страданиям и плачу. Он не мог вынести отчаяния и позора и стремглав бросился бежать из города.
Писатель бежал так долго и отчаянно, что не заметил, как оказался у края леса, которого никогда ранее не видел. Город, в котором он жил был окружён бескрайними полями, на которых круглый год трудились крестьяне. Лесов же в их округе отродясь не было. Может, кто другой подумал бы об этом и постарался бы обойти этот странный лес стороной, но только не убитый стыдом писатель. Он вбежал в лес на последнем дыхании, пробежал ещё метров сто и без сил рухнул на зелёный ковёр из травы и опавших листьев. Не успело его тело коснуться земли, как разум его опутал волшебный сон.
Ему снилась большая поляна, окружённая со всех сторон вековыми деревьями. В центре поляны было нечто, не похожее ни на что. Словно сгусток тумана, парящего в нескольких дюймах над кончиками травы. Этот туман говорил с ним, а он отвечал. Так они общались многие годы и даже столетия. О добре и зле, о чести и предательстве, о культуре и её отсутствии. Разумеется, то был всего лишь сон. Нельзя же человеку прожить несколько столетий, многим и одно не получается прожить.
Проснулся писатель от того, что кто-то стал тормошить его ногу. Когда он с трудом встал, он увидел маленькую девочку, странно одетую с торчащими из-под спадающих, словно водопад волос, длинными ушами.
- Привет, - сказал опешивший сказочник.
- Привет. Меня зовут Эстель, - ответила девочка и кивнула.
- Эээ, я...
- Как ты попал в этот лес? Я думала, что в этот лес смертным нет пути.
- П-прости, я сам н-не п-понимаю, к-как я...
- Не спеши, - девочка присела на корточки, рассматривая странного заикающегося человека, - Ты боишься?
В его взгляде читались одновременно страх и стыд.
- С-себя. Я де-делал у...
- Не нужно слов, - она подошла к нему и коснулась его руки.
Лёгкий ветерок шевелил её волосы. Руки её дрожали, а слёзы катились по щекам.
- П-прости.
- Теперь я понимаю, почему он выбрал тебя. Ты видел обе стороны. Кому как не тебе запечатлеть слова не серой стене.
- Какие?
Девочка улыбнулась и пожала плечами, - Никто не знает. Но я верю, что ты что-нибудь придумаешь.
- Не плачь. Прошу. Я не хотел..., - на удивление чётко произнёс сказочник.
- Это ничего. Иногда плакать полезно. Если только не часто. Ты, кажется, придумываешь выдумки.
- Я... пожалуй, можно и так сказать.
- Придумай что-нибудь для меня.
- Не думаю, что я смогу... все мои рассказы были либо честными и грустными, либо добрыми, но лживыми.
Девочка улыбнулась, - ты боишься меня расстроить или обмануть?
- ... И то и другое. И не только... Мне кажется... Нет, я уверен - в словах, особенно в придуманных есть сила. И я... я не могу поз-позволить этой силе...
И опять девочка коснулась руки писателя, - Не бойся. Я помогу тебе сдержать эту силу. И они помогут, - из высокой травы вокруг сказочника стали появляться сперва уши, а затем мордашки молодняка. Зайцы, молодые косули и даже мордашка молодого волчонка - все с интересом смотрели на человека.
- Пожалуйста, - девочка глядела на него с надеждой.
- Хорошо... я попробую.
И сказочник стал рассказывать сказку, которую никогда не слышал и не придумывал. Слова лились как горный ручей - стройно и неумолимо. Слова выстраивались в предложения. Предложения - в рассказ. И в нём хватало места для всего - добра и зла, любви и обману, и не было той сказке конца, потому что настоящая сказка никогда не кончается, просто сказитель её иногда приостанавливает, чтобы увидеть в лицах слушателей или читателей надежду на продолжение. А над всеми ними парил туман, также внимательно слушая автора.
***
Рано или поздно он остановится, окинет взглядом слушателей и произнесёт те самые слова, что должен будет запечатлеть на великой стене мироздания. Но пока он рассказывал историю своим благодарным слушателям. И справа от него стоял дух правды бытия. И слева от него сидела девочка, в глазах которой была надежда и вера в добро. И голова его клонилась то в одну сторону, то в другую. И как только голова его отклонялась слишком сильно в одну из сторон, его маленькие слушатели клонили свои мордашки в противоположную сторону, заставляя автора плавно плыть меж двух берегов крайности. И история та рассказывается до сих пор, и будет рассказываться ещё какое-то время. А в какую сторону нам клонить наши головы - выбирать лишь нам, ожидая тех самых слов, что будут написаны на серой стене мироздания.