Ты никогда не думал, что так бывает: звенящая тишина в ушах., и фоном к ней треск пламени и хруст обломков под ногами. Когда-то это был роскошный танцевальный зал, сейчас - усыпанные пеплом руины. Подол сутаны испачкан сажей, кожаный доспех сковывает движения, тяжелый крест на поясе больно бьет по ногам при каждом шаге. Жарко. Нестерпимо хочется пить. Тяжело идти еще и от того, что сознание двоится. Будто ты это и одновременно не ты. Тебя разрывает надвое от противоречивых мыслей и желаний. Глаза периодически застилает мутная дымка. И дым пожарища не имеет к ней никакого отношения. Ты не знаешь, что забыл здесь и куда идешь, но что-то внутри, то самое, что "не ты", заставляет тебя двигаться по руинам, сбивая босые ноги в кровь.
К единственной уцелевшей стене жмется ребенок. Сложно издалека понять мальчик или девочка. Чумазая мордашка, испуганно глядящие глазищи на поллица, растрепанные соломенные волосы, худенькое тельце прикрытое грязными лохмотьями оставшимися от некогда дорогой одежды, и что-то непонятное в руках. Кукла? Протягиваешь руку.. Особенно громкий хруст раздается при очередном твоем шаге, болью отвлекая внимание от ребенка. Ты опускаешь взгляд и обнаруживаешь огромный осколок зеркала с неровными, зазубренными краями. А в зеркале - твое отражение. И за спиной... серые крылья. Ты в испуге оборачиваешься и...
..просыпаешься. Весь мокрый, в голове - пусто, во рту - как в пустыне. Рядом что-то недовольно бурчит Жарош и отодвигается, стягивая на себя все одеяло. Его не сложно понять, у него завтра, вернее уже сегодня, с утра пораньше, наряд. Тебе бы себя понять. И свои сны заодно.
Заснуть не получается. Часов в темноте не видно. По ощущениям - часа два ночи. А может и все три. Поднимаешься с постели. Может, после того как ты напьешься, удастся заснуть. Умыться бы еще, чтоб окончательно снять с себя этот морок. Из-за неплотно закрытой двери кабинета выбивается слабая полоска света, и доносится мерный стук клавиш. Не один ты не спишь. Тихо проходишь мимо,почти на ощупь добираясь до кухни. Лунный свет удачно падает прямо на кувшин с водой. Наливаешь воду из кувшина в чашку. Делаешь первый глоток с удовольствием человека, секунду назад умиравшего от жажды. А следующим давишься от неожиданного, тихого и холодного как лед:
- Что не спишь?
Крылатый спокойно наблюдает, как ты давишься кашлем, пытаясь то ли вытолкнуть попавшую не туда воду, то ли втолкнуть воздух в отчаянно сопротивляющиеся легкие. Даже и не думает помочь, зараза! Когда ты наконец вдыхаешь воздух с не меньшим наслаждением, чем перед этим пил воду, он подходит вплотную и быстро, едва касаясь прохладными пальцами твоей щеки, вытирает выступившие слезы. Одним щемяще-нежным движением. И отстраняется. Тебя передергивает. От холода? От неожиданности? Ты все ни как не можешь привыкнуть к его мгновенно меняющемуся настроению. Короткое мгновение нежности и перед тобой опять глыба льда. Хоть крылья убрал, и то радость. А то вечно в полной боевой готовности.
- От тебя дымом пахнет, - в его голосе нет эмоций.
Ты снова берешь в руки чашку, делаешь большой, жадный глоток, постоянно чувствуя на себе его пристальный взгляд.
- Скажи, Зима, - спрашиваешь совсем не то, что собирался, - а почему в библии записано, что мужеложество - грех?
- Откуда мне знать? Библию люди писали. А я не человек, - хмыкает крылатый, - ты б этот вопрос серым задал. Они тебе мно-о-ого интересного расскажут. Это больше их парафия.
- Расскажи мне о серых, - просишь ты, обводя пальцем рисунок на чашке. Это уже ближе к интересующим тебя вопросам.
- Не тема к ночи! Допивай и ложись. Завтра день трудный. - Зима резко разворачивается и уходит. Тот факт, что ответы тебе "нужны вчера" в расчет не принимается. Твое желание поговорить об этом сейчас, а не в абстрактное когда-нибудь не обсуждается.
Вот уж воистину суровый и беспощадный*.
*Зима - кроме того, что название времени года еще и старославянское имя, означающее суровый, беспощадный