Лесина Екатерина : другие произведения.

Часть 3. Земля, плодящая туманы (главы 1-5)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Часть 9. Дом всех теней.

Глава 1. Незваный гость.

   Две сестрицы играли в ладушки. Они сидели на корточках, упираясь коленями в колени, смыкаясь стопами и сливаясь водянистыми волосами. Мелькали руки, раздавались частые влажные хлопки.
   Сестрицы играли давно.
   Час? Два? День?
   Алекс не знал. Он смотрел на них, потому что больше смотреть было не на что. Старуха пряла, и веретено ее скользило по пуповине нити, соединяющей верх и низ воздушного пузыря. За стенками его жила темнота, и лишь изредка в ней мелькали смутные тени существ.
   Шлеп-шлеп.
   Кап-кап.
   Цок-цок.
   Цоканье стало новым звуком, который остановил ладони сестриц в миллиметре от столкновение. Обе хофру повернулись влево, припали на руки, выгнули спины и зашипели. Очнулась ото сна старуха, помахала Алексу пальцем, как будто бы он породил этот удивительный звук.
   Цок-цок.
   Железом по камню.
   - Кто там? - спросила Одунн.
   - Там! - отозвалась Идунн и, вытянув руку, проткнула стенку пузыря.
   - Брысь! - рявкнула на них старуха.
   Пузырь расширился, отталкивая море, но не всадника на черном коне.
   - Здравствуй, Морская хозяйка, - сказал всадник и ладонью провел по конской гриве. С нее ручьями скатывалась вода, чтобы тотчас впитаться в веретено старухи.
   - Не думаю, что пожелание здоровья искренне, - ответила та. - А визит твой случаен. Помнится, в прежние времена в тебе было больше уважения к старшим, Варг Беззаконный.
   - Все меняется.
   Гость спешился. Был он невысок и худ. Длинные белые косы его после прогулки по дну моря остались сухими, а вот одежда промокла, прилипла к телу, но Варг, казалось, не испытывал никаких неудобств. Он обошел Алексово кресло, остановился за спинкой.
   - Что ж ты мальчишку на цепь посадила? Неужели боишься, что сбежит?
   - Нет! - одновременно воскликнули Идунн и Одунн. Обе вывалились из груды серебристых рыбьих мехов и на карачках поползли к Варгу.
   - Не сбежит!
   - Нет-нет!
   - Никогда!
   - Да-да!
   Сестрицы и двигались синхронно.
   - Стоять! - крикнула старуха и ногой топнула, отчего сестры притихли, но не поднялись. Распластавшись на полу, они вывернули шеи и уставились уже не на Алекса - на того, кто стоял за его спиной. Их рты округлились, а языки развернулись, как разворачивается хоботок бабочки, вот только на конце его было по два острых шипа.
   - Стоять, - старуха дернула нить, сотрясая свод моря. - Не про вашу честь гость дорогой.
   - Сладкий, - осмелилась возразить Идунн.
   - Мягкий, - сказала Одунн, подаваясь чуть вперед.
   - Раздавлю, - предупредил Варг. - Придержи своих дочерей, Морская старуха. Иначе мне придется убить их.
   - В моем доме?
   - В твоем.
   Сестры отползли. На сей раз двигались они медленно, рывками, как будто кто-то дергал за ниточки, заставляя шевелиться их руки и ноги, а они изо всех сил сопротивлялись, не желая оставлять такую близкую, манящую добычу.
   - Хочешь отсюда выбраться? - спросил Варг, склонившись к самому уху. Но Алекс был уверен - старуха слышит. И разговор этот ей неприятен, и будь ее воля, выставила бы она гостя за порог, если стенку пузыря можно назвать порогом. Но она терпела. Почему?
   Не потому ли, что гость был сильнее?
   - Хочу, - сглотнув ответил Алекс и пошевелил руками. Прикрученные к креслу, они затекли, как в общем и все тело. - А ты можешь?
   - Я могу почти все.
   - И взамен?
   - Честь, совесть и что там еще теперь ценится по ту сторону мира? - старуха засмеялась клокочущим злым смехом. - О да, молодой человек, не сомневайтесь, заключив эту сделку, вы покинете мой гостеприимный дом, обрекая тем самым моих бедных девочек на бездетность и медленную смерть. И смею сказать, что какое-то время вы будете совершенно счастливы там, над морем, но позже... он потребует исполнить вашу часть договора. И поверьте, вы ее исполните.
   - Вы весьма любезны, уважаемая.
   - Отнюдь, Варг Безымянный, Варг Беззаконный. Я не любезна. Я знаю, кто ты есть. И чем чреваты подобные сделки. Я лишь пытаюсь предупредить сего неразумного юношу о последствиях. Но вряд ли он послушает. Он ведь боится...
   - Нет! - Алекс рванулся, но лишь затем, чтобы убедится - веревки крепки.
   - Я не имею в виду страх битвы, когда кипящая кровь напрочь лишает вас самой возможности бояться, - сказала Хофру, на мгновенье останавливая прялку. - Вы гордитесь этим своим бесстрашием, которого у тебя имеется с избытком. Я же говорю о страхе ином. Его вы не замечаете, находя в себе тысячи отговорок, что это вовсе и не страх даже, а нежелание... ты всем сердцем стремишься наверх, но позволь тебя спросить на правах хозяйки дома и той, кому ты, собственно говоря, обязан жизнью. Что там, наверху?
   - Мои друзья.
   - Неужели? Варг, ты тоже улыбаешься? Нет? А мне казалось, что ты способен оценить шутку.
   - Шутку! - хором отозвались сестрицы, которым надоело сидеть неподвижно.
   - Друзья... кто из них друг тебе? Маленькая валькирия? Они только и умеют, что души таскать. Конечно, ей кажется, что она еще человек. Но это ненадолго, поверь. Скоро человеческого в ней не останется. И когда-нибудь она утащит тебя. Не потому, что желает зла, просто... предопределено.
   С каждым поворотом веретена нить становилась все тоньше. И Алекс подумал, что скоро она станет совсем тонкой и порвется. Что тогда?
   - Или ты говоришь о том, кого Советница уже величает Владетелем, хотя он даже не дошел до Хельхейма? Варг, будь добр, ответь, способны ли вы на дружбу? И снова молчишь. Ты неудобный гость... хотела бы я отказать тебе в доме.
   - Не стоит называть Джека другом, - тот, кто стоял за спиной Алекса, положил руки на плечи. Ладони его оказались тяжелы, и если бы не веревки, привязавшие Алекса к спинке стула, он бы согнулся под этим неподъемным весом. - Дружба - слишком сложно для него.
   - Откуда ты...
   - Остается Советница Шшеа. Маленькая тень синеликой асиньи, чей отец придумал ложь... только безумец, совершеннейший безумец, мой юный гость, будет верить подобному существу и уж тем более назовет его другом. Так зачем же стремишься ты наверх?
   - Потому что хочу жить.
   Нить почти исчезла, и лишь движения пальцев, вытягивавших воду из воды, свидетельствовали, что нить еще существует.
   - Жить... живи. Здесь. Мой дом мал? Он станет больше. Где-то там еще стоит дворец моего отца. Чудеснейшее места, равного которому не найдется во всех трех мирах. Стены его сделаны из кораллов, окна - из самого чистого янтаря...
   - А крыша сплошь раковины; они то открываются, то закрываются, смотря по тому, прилив или отлив, - прошелестела Идунн.
   - И это очень красиво, ведь в каждой лежат сияющие жемчужины, и любая была бы великим украшением в короне самой королевы... - добавила Одунн.
   - Нам с сестрами хорошо жилось там... моим первым мужем был сын конунга. Храбрый мальчик. Он сам прыгнул в мои объятья и, поверь, ничуть не жалел о том. Я же дала ему долгую жизнь и многих детей. Это хороший дар. Там, наверху, он наследовал бы отцовский удел, а здесь - целое море.
   - В котором не осталось ничего, кроме рыб, раковин и мертвых кораллов, - Варг произнес это на ухо, и хотя Алекс не имел возможности видеть его, он понял - Варг улыбается.
   - Чего ты хочешь? - также шепотом спрашивает Алекс.
   Он готов на все или почти на все, лишь бы освободится, хотя бы от веревок. И хофру слышат его готовность. Идунн и Одунн шипят, а старуха больше не улыбается.
   И веретено отложила.
   - Я сильнее, - предупреждает Варг.
   Он вдруг оказывается между Алексом и креслом старухи. Веретено падает на пол, а водяная петля захлестывает шею. Невидимая, она затягивается стремительно, разрезая косы и кожу. Кровь Варга красного цвета. Идунн и Одунн ловят ее на лету, глотают и кричат.
   Их выворачивает черным, нефтяным, в котором плавают куски живого.
   Петля обрывается со звоном. И Варг, подняв старуху, бросает ее на колено. Громко хрустит позвоночник. Тело, сухое, похожее на мешок, в который кое-как натолкали костей и соломы, летит в ноги Алексу. И он видит искаженное лицо, разорванный рот и горло, с разрезами жаберных дуг.
   Снова хруст. Варг берет Идунн за волосы, приподнимает и ударом ребра ладони разламывает шею. Потом нагибается за Одунн.
   Становится очень тихо.
   - Зачем ты их... убил.
   - Из милосердия, - Варг проводит большим пальцем по шее, и шрам его зарастает.
   - И это милосердие?!
   - Мальчик, ты когда-нибудь умирал от голода? Нет? Тогда не суди о моем милосердии.
   Алекс замолкает.
   Трещит пузырь. Трещат веревки. Варг рвет их пальцами, а разорвав, отходит, позволяя Алексу встать. Тело занемело, слушается плохо, и Алексу приходится схватиться за стул. По коже бегут мурашки.
   - Сделка. Что ты попросишь взамен?
   Алекс не настолько глуп, чтобы ждать подарка. Вопрос в цене.
   - Отдай мне того, кого ты именуешь Джеком.
   - Нет.
   Мьёлльнир отозвался на прикосновение, а Варг, заметив жест, покачал головой:
   - Не стоит. Я убью тебя раньше. И в этом уже не будет ничего милосердного.
   Он запрыгнул в седло и поднял поводья, представлявшие собой полосы кованого железа.
   - Стой! Погоди! - Алекс поднял руки, показывая, что не собирается бить в спину, как и вообще бить. - Ты уходишь? А я? Что со мной?
   Пузырь вот-вот схлопнется, впуская море с его прогорклыми водами, тенями рыб и длинными косами водорослей.
   - С тобой? Думаю, ты утонешь. Раздавить тебя не должно, здесь еще не настолько глубоко. Но до поверхности ты вряд ли дотянешь. Разве что плыть будешь быстро. Но если будешь быстро плыть, то умрешь уже на поверхности.
   - Почему?
   - Физика. Очень полезный предмет, особенна та часть, которая касается растворения газов.
   Варг издевается? При чем здесь физика.
   - Жидкости твоего тела насыщены кислородом и азотом, но когда ты поднимешься наверх, давление изменится. Соответственно изменится и растворимость газов. Они будут выходить из твоей крови, как... как из бутылки шампанского. Но стенки твоих сосудов тоньше стекла. Они не выдержат. Ты не выдержишь.
   Протянув руку, Варг добавил:
   - Пойдем. У нас не так много времени осталось. Нагльфар уже отпускает солнце.
   - Нет.
   - Что ж, жаль. Мне казалось, что это - хороший вариант для всех.
   Он дернул поводья, и конь вскинулся на дыбы.
   - Но в утешение могу сказать: я бы гордился таким сыном. И мне жаль, что твой отец тебя предал.
   - Ты лжешь!
   - Мне незачем. Он убил дракона. Но сердце отдал не тебе.
   - Кому?
   Какая разница? Варг говорит, чтобы причинить боль. Ему нравится причинять боль... и бледные губы кривятся в усмешке:
   - Твоей матери.
  
   Варг ушел за секунду до того, как стены пузыря лопнули, впуская холодную морскую воду. Две волны, как два крыла, ударили Алекса, смяли и вышвырнули прочь.
   Он поплыл.
   Он работал руками и ногами так сильно, как мог. И держал зубы сцепленными, но пузыри воздуха все равно вырывались и вытягивались нитью.
   Вверх.
   Море светлело. Оно было плотным, неудобным, и Алексу приходилось протискиваться сквозь воду.
   Вверх.
   Плащ развернулся и свернулся, едва не скрутив ноги. И сорвавшись, исчез в глубинах.
   Вверх.
   Мелькали тени рыб, крупных, неповоротливых. Перед самым Алексовым носом высунулась черная морда касатки с огромным ртом, полным мелких острых зубов, но тут же исчезла.
   Вверх.
   Жжение рождалось внутри, и распирало легкие, опоясывало сердце, предупреждая - недолго осталось. Ничего. На сколько хватит. Главное - не останавливаться.
   Только все равно ничего не получится... не получится...
   Надо.
   И море все-таки закончилось. Оно выпустило Алекса, позволив вдохнуть, и тут же скрутило мышцы судорогой. Если бы не рука, вцепившаяся в волосы, Алекс ушел бы под воду.
   Варг держал крепко. Черный жеребец его стоял, лишь слегка проминая воду, и капли катились с гривы и хвоста, но оставались на море россыпью, росой на листе волны.
   - Как самочувствие? - поинтересовался Варг.
   - С-спасибо... н-нормально.
   Кровь закипала. Алекс слышал, как бурлит она в сосудах, которые вот-вот лопнут, точно трубы под давлением. Немели пальцы. Болели локти. И с каждой секундой боль росла, становясь невыносимой. Алекс закусил губу, чтобы не кричать, но все равно закричал.
   - Не передумал?
   - Н...нет.
   - Будет еще хуже. Нельзя быть настолько упрямым.
   Варг смотрел. Ждал. А не дождавшись, коснулся лба, и кровь успокоилась.
   - Я ни о чем тебя не просил!
   Варг разжал руку и выпрямился. Он почти сливался с серо-белым небом, которое грозилось выпустить новую стаю снежных птиц. На самой линии горизонта виднелись горы, низкие, плоские, напоминавшие издали черных китов. И еще дальше, в волглых шубах облаков, прятался мост.
   - Биврёст, - сказал Варг, разворачивая коня. - Еще одна дорога к Хельхейму. И советовал бы поспешить. Игра скоро закончится.

Глава 2. На крыльях моря.

   Юля не могла плакать. Она сидела на макушке драконьей головы, перебирала темные перья, острые, как ножи, и не огорчалась, когда резала пальцы. Иссеченные руки поили Нагльфара, и дракон лишь вздыхал, принимая подарок.
   Он шел, держась по ветру, и огромные лапы мелькали, касаясь водяной глади. А море, успокоившись, превратилось в сине-зеленый камень. Нарядный нефритовый срез изредка раскрывался трещинами, выпуская треугольный плавник касатки. Еще реже кит показывался целиком. Он выпрыгивал из воды, повисал на мгновенье и вновь падал белым брюхом на каменную гладь. Летели брызги.
   - Деточка, хватит уже, спускайся! - Шшеа сидела рядом с рулевой лопастью, и глядела на море.
   Все глядели на море, хотя Юля понимала - бессмысленно.
   Она сама искала.
   Спускалась к волнам, поднималась высоко, когда само море становилось лишь кипящим водяным котлом. И вновь летела к нему, к черному, блестящему.
   Звала.
   Не дозывалась.
   И ветер, разворачивая крылья, выламывал их. Потом он просто смел Юлю с неба, и она лишилась крыльев. Без крыльев тяжело.
   - Поплачь, если будет легче.
   Кошка вскочила на борт, и оттуда перепрыгнула на массивную драконью шею. Нагльфар зарычал, тихонько, но Юля научилась различать его гнев.
   - Поплачь.
   Теплый шерстяной бок коснулся руки, впитывая бесполезную кровь.
   - Плачь...
   Юлька не помнит, как плакать. Слезы жгут глаза, но остаются внутри, проваливаясь к самому сердцу.
   - Это был правильный поступок, милая, - Шшеа забирается на колени и, поднявшись на задние лапы, передними обнимает Юльку. - Он дал нам шанс.
   - И умер.
   Сказала, хотя дала себе самой обещание, не произносить вслух этого слова. Всех слов о смерти...
   - Если умер здесь, то...
   - И там тоже. А в отличие от меня, у него нет запасных жизней, - жестко обрезала Шшеа. - Я предупреждала тебя о тщетности надежд. Я предупреждала... поэтому, лучше поплачь. Отдай слезы морю. И тогда ты снова сможешь летать.
   - Я больше не хочу. Стой, - Юля сняла кошку. - Но если жив там, то...
   - То жив здесь. Это не имеет значения.
   - Почему? Ты ведь можешь посмотреть. Просто посмотреть и все!
   - Да.
   Касатка догнала корабль и пошла рядом. Теперь она не пряталась в глубине, но словно бы лежала на волнах, поворачиваясь то одним, то другим боком, и тогда спинной плавник входил в воду и рассекал ее, словно огромный плуг.
   - Тогда... пожалуйста, - Юля сжала кулаки, выдавливая кровь на белую кошачью голову. - Пожалуйста, если ты можешь...
   Капли падали и уходили. Однажды Юленька - другая, прежняя - опрокинула вазу с цветами. И хрупкие гвоздики сломались, а вода выплеснулась на ковер и тут же исчезла. Она сидела внутри, у жесткого основания, но ворс оставался чистым.
   Как Шшеа.
   - Нет, - ответила кошка.
   - Это так сложно?
   - Нет.
   - Тогда почему?!
   - Потому что нам некогда. У нас есть дела куда более важные. Посмотри, что ты видишь?
   Море. Небо. Нагльфара. Джека, вцепившегося в рулевое весло. Касатку. У китов человечьи глаза, и Юля этого не знала.
   - Впереди Клыки Волка. А за ними - Хельхейм. Позади же - не только драугр, но и Варг собственной персоной. Мы не можем позволить себе остановку.
   - Даже ради Алекса?
   Кошка отвернулась и прыгнула на палубу.
   - Мы можем вернуться? - обратилась Юля к Нагльфару.
   - Дитя стальных мечей и грозных бурь, я огорчу тебя отказом. Плененный словом, я приму твой гнев, но не свое бесчестье.
   Юля кивнула. Она поднялась, выпрямилась, хотя стоять на плоской драконьей голове было неудобно, и с трудом подняла отяжелевшие руки.
   Если никто не хочет помочь, то... она справится сама.
   - Погоди. Спустись, пожалуйста, - Джек держал рулевое весло крепко, налегая всем телом. Все равно он слишком мелкий, чтобы действительно справляться с кораблем. Ему лишь позволяют думать, что он ведет коня морей.
   Настоящие рулевые выглядят иначе. Откуда Юльке знать? Ниоткуда. Это не ее знание.
   - Спустись. Поговорить надо. Пожалуйста, - добавляет Джек, хмурясь сильнее прежнего. - Успеешь улететь.
   Наверное он прав, тем паче, что улететь не получается. Собственные руки тяжелы, как будто набиты изнутри мокрым песком. И Юлька соскальзывает по драконьей шее на палубу.
   Когда-то палубы были красны от крови и скользкими змеями вились по ним кишки. Когда? Давно.
   - Тебе нельзя уходить. Это - опасно.
   - И что?
   Юля больше не боится. Когда-то - она помнит то время, но смутно - она боялась постоянно, теперь же просто не хватает сил взлететь.
   И выловить из воды... что?
   - Ничего. Ему не понравится, если тебя здесь не будет.
   - Не понравится? Да мы не знаем, вообще жив ли Алекс! И не узнаем, если будем просто сидеть... ждать чего-то.
   Юля сжала кулаки, вдавливая ногти в израненные ладони. Боль оглушала, но и успокаивала.
   Им, тем, которые сходились в битве, тоже бывало страшно. И тогда они умирали. А Юлька, точнее не она, но другая, в ее теле поселившаяся, утаскивала души.
   - Я думаю так, - сказал Джек не своим, жестким голосом. - Мы дойдем. Я стану Владетелем. Я буду владеть всеми морями и землями, и вообще всем тут. Так?
   - Вне всяких сомнений, - Шшеа точила когти о мачту.
   - И тогда я спрошу. Мне ведь ответят?
   - И ответят. И вернут. И сделают все, чтобы угодить. Нужно лишь достичь Хельхейма. Там все ответы... именно там... и Джек верно говорит, о крылорожденная. Если твой друг жив, то это - самый верный способ его вернуть. Видишь? Ничего сложного. Теперь главное - успеть. А мы успеем. Если, конечно, поторопимся.
   - Хорошо, - сказала Юля. - Но если ты меня обманешь.
   - О, тогда ты сможешь убить меня. В конце концов, у меня остались целых две жизни. По нынешним временам - настоящая роскошь!
   Кошки умеют улыбаться так, что начинаешь им верить.
  
   Клыки волка торчали из пасти моря, из черной воды, которая бурлила и пенилась, потоком врываясь в узкий каменный проход. Она ударялась о стены, разлетаясь мелкими брызгами, заполняя гранитную глотку. И поднимавшиеся над водой скалы смыкались в вышине, заслоняя само небо.
   Волна катила за волной.
   Нагльфар шел напролом. Глотая водяные осколки, он отфыркивался, всхрапывал, пытался удержаться на плаву, и все равно проваливался, подставляя борта ударам.
   Тело его изгибалось. Шкура на бортах трещала, и парус громко хлопал на ветру.
   - Держись крепче! - велела Шшеа, забиваясь в щель, прикрытую бортом.
   Юлька держалась.
   Получалось легко, пальцы окостеневшие впились в мачту, словно крючья. Ноги не отпускали палубу. И каждое движение Нагльфара Юлька ощущала всем своим телом.
   Нельзя противиться морю. И ветру. И предназначению.
   Какому?
   Отпустив мачту, Юлька расправила руки, слишком тяжелые, чтобы стать крыльями. Она сделала шаг и удержала равновесие, как и на шаге втором, а затем - третьем.
   - Не дури! - крикнул Джек, повиснув на рулевом весле. Толстая деревяшка вычерчивала узоры на воде, и Нагльфар, повинуясь ей, плясал. То один, то другой борт принимал удары водяных копий. И щиты трещали, рассыпаясь в прах. Шершавые языки волн лизали броню, срывали ногти. Те не тонули, но собирались пленкой, синей ряской, которая шевелила живыми корнями.
   Взревев от боли, Нагльфар поднялся на дыбы и всеми веслами впился в широкую спину сизого вала. И каменная волчья глотка втянула водяной язык. Лишь соленые искры сыпанули рикошетом, пробили и плащ, и рубашку, добрались до самого сердца.
   Не убили.
   - Мы прошли? - спросил Джек, глядя отчего-то на Юльку. Она лишь пожала плечами: ей-то откуда знать? Наверное, прошли. Кипящее море осталось за чертой из гранитных клыков.
   Нагльфар крался по узкому протоку, касаясь веслами стен. Раздавались скрип и скрежет, тяжелые удары драконьего сердца рождали эхо, которое тонуло, заблудившись в тысячах нор, источивших камень. Вверху узкой белой полосой висело небо, а снизу, из глубины, на Юльку смотрело солнце.
   - Оно настоящее? - Джек вдруг отпустил руль. - Оно настоящее?
   Разве не видит? Разве не ощущает жар, исходящий снизу. Этот жар сгущает воду, делая ее тягучей, словно сироп. И киль Нагльфара увязает в ней, начинает плавиться, гореть, распространяя смрад паленой кости. Дракон ползет, извиваясь, стирая и без того разодранные борта о камень, но усилия его тщетны.
   И тогда, отчаявшись, он выдыхает пламя. Оно катится по воде шерстистым комом, становясь все меньше и меньше, пока вовсе не рассыпается на сотню зеленых светлячков. Светлячки умирают медленно.
   - Я как медведь, привязанный к столбу! Нельзя бежать - я должен драться с псами! И где мой враг? Где он! Я жажду боя!
   Зашипело оперение на шее, и Нагльфар вновь рванулся из карамельного плена. Его голос перешел в рев, а рев сотряс скалы, обрушив камнепады.
   Гранитные осколки летели, ускорялись и ударяли в тугую плоть воды, вязли в ней и тонули уже медленно. Другие обрушивались на парус, раздирая его, словно когти. Третьи стучали в палубу.
   Кости хрустели. Рвались нити. И все сильнее пахло паленой костью.
   - Путь к пыльной смерти? Пламя для огня? И я, как головешка, в пасти моря? Бесчестна смерть подобная! Уж лучше грудью сесть на риф, гранитному клинку позволив...
   - Тихо! - Юлька взбежала на нос, перепрыгнула на шею и обняла дракона, заслоняя крыльями.
   Перья пружинили, принимая удары.
   Было больно.
   - Тихо. Мы пройдем. Нам ведь надо пройти, верно?
   - Прости... - он выдохнул дым и, вывернув шею заглянул Юльке в глаза. - Прости... но ныне я бессилен. Пылаю. И вот-вот уже я стану сам себе костром посмертным. Достойная судьба безумцу и лжецу. Лети, крылатая, и помни о Нагльфаре.
   - Не улечу.
   Юлька коснулась драконьих глаз, темных, полупрозрачных - два выпуклых зеркала, в которых отражается она - уже не человек, но еще не птица.
   - Сил нет. Совсем, - призналась она.
   - Тогда иди. Спеши. Беги. Спасай себя. На скалах этих тропы узки, но все ж, которая подобна лани, козе с легчайшей поступью ее, пройдет.
   Пламя пробовало на вкус борта. Рыжие языки поднимались по веслам, переламывали их с хрустом и не позволяли осколкам долететь до воды. Жар был ощутим. Дымилась влажная одежда и волосы.
   - И он пройдет, который называл себе Владетелем Ниффльхейма. Возможно, это правда. Может - нет...
   - Джек! - кошачий вопль заставил Юльку вздрогнуть и обернуться.
   - Джек, не смей!
   Джек стоял на краю борта. Он раскачивался, глядя в пылающую воду.
   - Так надо, - сказал он не понятно кому. - Я видел это.
   Неловко оттолкнувшись, он прыгнул.

Глава 3. Отпустить солнце.

   Джек боялся. Ему случалось видеть пожары и огненные ямы, которые зарождались сами собой в мусорных кучах, чтобы после прорваться наверх и втянуть того, коме не посчастливиться ступить на огненную зыбь. Пожары плодили дымы, черные, густые. От них моментально появлялся кашель, а внутри все словно спекалось. Огонь же рыл норы в мусоре, сплавляя пакеты, коробки, жестянки... и останавливался лишь тогда, когда уставал.
   Но это пламя было иным.
   Джек уже видел его. И держал на ладони - рыжий ком света...
   Он кое-как выпутался из плаща, стянул рубашку и сапоги, поежился зябко и, прыжком взобравшись на борт, остановился.
   Янтарная вода ждала. И копье шептало, что им надо вниз.
   Надо.
   - Джек! - кошка вылетела на весло и застыла, впившись в горящую кость. - Джек не смей.
   Он должен.
   - Так надо, - сказал он, совершенно успокаиваясь. - Я видел это.
   И Джек шагнул навстречу пламени.
   Ему никогда прежде не случалось нырять, и он несколько опасался, что не справится, но на самом деле все оказалось проще простого. Море, горячее, обжигающее, схватило Джека за ноги и потянуло вниз, прямо к огненному колесу, застывшему меж гранитными столбами.
   Джек кое-как перевернулся и попробовал плыть сам. Он шевелил руками, протискиваясь меж клейстерных нитей, и чем дальше, тем легче получалось. Воздух закончился быстро, но Джек продолжал дышать, не испытывая ни малейших затруднений.
   Он видел останки кораблей, пронзенные каменистыми рогами скал, насаженные на гранитные пики, разломанные, смятые, сожженные... он видел огромных белых рыб, чьи лишенные чешуи тела укутывали коконы слизи. И нежные цветы, которые раскрывались лишь для того, чтобы проглотить очередную рыбину. Он видел водоросли, тонкие и длинные, как волосы грима, и много иных вещей, ни одна из которых не удивила и не испугала его.
   Джек спускался.
   Устав плыть, он прилип к скале и, опираясь ладонью, отталкивался ногами, прыгал. Копье тянуло вниз, прибавляя в весе с каждым прыжком.
   А потом Джек увидел солнце, застрявшее между двумя скалами. Они вырастали из алого базальта двумя клыками и некогда были прочны. Но теперь белизну разрушали трещины и многочисленные норы. Из нор высовывалось нечто черное, явно живое, оно шевелилось, то проталкиваясь в одну дыру, то вываливаясь из другой, чтобы тут же исчезнуть в третьей. И Джек не сразу понял - это одно существо, только очень длинное, настолько длинное, что тело его не вмещалось в скалах.
   Существо имело квадратную голову с розовыми венчиками жабр. Медленно, с явным трудом, раздвигались чудовищные челюсти, выползали десны с острыми крючковатыми зубами, и впивались в камень. Существо дергалось и выламывало осколок, чтобы раскрошить его. Стайки розовых цветов жадно хватали каменную пыль и тянулись к пасти, желая урвать кус побольше.
   Джека существо словно и не замечало. И лишь когда он подошел слишком близко, змеерыба повернулась к Джеку. Глаз у нее не было.
   И ничего-то не было, кроме пасти, посаженной на парочке расшатавшихся болтов. Нижняя челюсть отвисала под собственной тяжестью, а многие зубы были сломаны.
   - Ниддхёг, - четко произнесло существо и потянулось к Джеку.
   Оно ползло, давя цветы и раздирая собственную мягкую шкуру. Из дыр сочилась слизь. Тонкими нитями она поднималась вверх и вода, соприкасаясь с ней, густела.
   Из-за змеерыбы море твердое.
   - Уходи, - сказала она. - Мое! Мое! Ниддхёг! Дай! Дай!
   - На, - ответил Джек и, замахнувшись, ударил.
   Он не был уверен, что копье послушается его здесь, на дне моря, и что силы хватит пробить и кокон загустевшей слизи, и толстую шкуру чудовища. Гунгнир зазвенела, загудела. Щерблённый наконечник вспорол воду с той же легкостью, с которой резал воздух.
   - Нид... - змеерыба вдруг взвилась на дыбы и, открыв пасть, поймало копье. Ржавые челюсти сомкнулись, раздался хруст. -...хёгг...
   Оно сделало глоток, проталкивая копье в глотку, и розовые жабры затрепетали.
   - Мое...
   Джек попятился. Он отступал, не спуская взгляда со змеерыбы, которая тянулась следом, волокла бесконечное свое тело, расшатывая каменные зубы.
   А потом отступать стало некуда.
   - Нид? - поинтересовалась тварь, и нижняя челюсть ее со скрипом поползла вниз. - Нид...
   - Хрен тебе, - буркнул Джек и бросился вперед. Он бежал так быстро, как мог, но вода сковывала движения, делала их смазанными, нелепыми. Каждый шаг подбрасывал Джека, и секунду-две он висел, нелепо дергаясь, пытаясь поскорей коснуться дна, чтобы вновь подпрыгнуть.
   Но все равно он двигался. Даже споткнувшись, упав на четвереньки, Джек пополз, цепляясь руками за трещины и выступы, обжигаясь о цветы, которые норовили схватить за пальцы, а когда получалось - жалили. И Джек, злясь на них, на себя, давил желейные их тела.
   Громыхало. Черная труба в коконе слизи наползала на Джека, выгибалась, норовя окружить и обездвижить. Через трубу Джек перепрыгнул, как и через вторую... третью... тело змеерыбы выписывало петли, и каждая - двигалась. Складки смыкались друг с другом, давили, наползали, не оставляя ни сантиметра свободного дна. И Джеку пришлось прыгать уже по ним, дрожащим и скользким.
   Слизь была липкой. И ядовитой.
   Она плавила кожу, причиняя такую боль, какой Джек не испытывал прежде. И от боли он закричал, но продолжил бег, норовя как можно скорей добраться до солнца.
   Оно же пылало, такое яркое, такое близкое.
   Почти добрался, когда змеерыба его настигла. Ее зубы пробили плечо, и Джека подбросило. Падал он медленно, барахтаясь, цепляясь за воду, чтобы рухнуть в самую трубу глотки.
   Челюсти сомкнулись.
   Джек катился.
   Было темно. Грязно. Воняло. Мускулистые стенки глотки сжимались, проталкивая Джека ниже, глубже. Он попытался замедлить падение, вцепиться в отростки мышц, но те рвались, как и сети закаменевшей слизи, которые Джек проламывал собственным весом.
   Этого во сне не было.
   Солнце - было, а вот твари со скрипучей челюстью - нет. Снам, выходит, тоже верить нельзя.
   Рука вдруг наткнулась на что-то твердое, торчащее из стенки, и Джек ухватился, а потом уже сообразил, что схватил собственное копье. Оно застряло и рвалось, не столько спеша высвободиться, сколько желая рассечь камнеподобные мышцы.
   А змеерыба двигалась. Ее тело изгибалось то в одну, то в другую сторону, и Джека швыряло от стены к стене. Он держался за рукоять Злозыкой изо всех сил, и старался упереться ногами в пляшущую стену глотки, но опора была ненадежна. И тогда Джек всем весом налегал на копье, всаживая его, вталкивая в тело.
   Наверное, твари было больно, потому как движения вдруг замедлились, а в следующий миг все тело змеерыбы сотрясла судорога. Стенки глотки сомкнулись, почти раздавив Джека, но тем самым втолкнув занозу копья до самого предела. И Гунгнир, взвыв от радости, рванулось из рук. Оно заскользило с прежней неестественной легкостью, раздирая кожу и мышцы твари, как хороший нож - натянутое полотно. И Джек вцепился в края разлома. Потоки бледной рыбьей крови заливали его, и приходилось глотать, чтобы не захлебнуться.
   Он вывалился, спиной упав на морские цветы, и те слизали кровь с прежней жадностью.
   Джек поднялся.
   Дрожали скалы. Змеерыба, распоротая по боку - пусть и рана выглядела ничтожно малой на этом огромном теле, но явно причиняла страдания - плясала. Она свивалась кольцами, руша камни, давя саму себя, завязываясь причудливыми узлами и в слепой ярости хватая воду.
   Вода кипела. Желтая слизь плясала, опутывая рыбу, и оставляя на черной коже алые волдыри ожогов.
   - Ко мне! - Джек не знал, откликнется ли Гунгнир, но копье вернулось. И вновь сорвалось с ладони, впиваясь в искромсанное тело.
   - Нидхегг! - закричала змеерыба и застыла, поводя тяжелой головой. Она искала мучителя, и не находила, а потому устремила удар наугад.
   Джек отпрыгнул в сторону, покатился и распластался в зарослях жгучих цветов. Рядом дно вздрогнуло от удара. Захрустел источенный белый клык. Он разламывался на куски, засыпая солнце снежной трухой.
   А под горлом змеерыбы прорастала, ширилась новая рана. Она тянулась ниже и ниже, как будто тело вспарывали по шву, вываливая чудовищные внутренности, разрывая на части мышцы, раскалывая кости. И кожа с белым жиром отслаивалась пластами.
   - Ко мне! - позвал Джек. Но копье не откликнулось. Оно желало смерти, оно добивало врага и радовалось собственной победе.
   - Ко мне! - Джек кричал, пусть под водой его голос был слаб.
   Змеерыба вдруг разломилась пополам, и огромная голова начала заваливаться. Она падала медленно, и потоки жемчужной крови рисовали след на воде. А упав, голова вцепилась в камень, сжала, выдохнув:
   -...хегг...
   И лишь тогда копье вернулось к Джеку. Оно было счастливо. Очистившись от ржавчины, клинок сиял, и острие его было тонко, тоньше иглы.
   Острее.
   Конвульсии еще долго сотрясали чудовище, поднимая то одну, то другую часть его тела, словно тварь продолжала жить. Но Джек видел - она мертва, а путь к солнцу открыт. И клыки разбиты. Один - совсем, другой - наполовину. И стоит чуть нажать, как он треснет и развалится.
   Солнце будет свободно.
   Джек шел к нему, очищаясь жаром от крови и слизи, согреваясь до самых костей, где даже летом, в самую июльскую жару, продолжал жить холод. Солнце ждало.
   Оно то вспыхивало, испепеляя все вокруг на десятки шагов, то съеживалось, обессиленное. Тогда солнце становилось похоже на светляка.
   - Я здесь, - сказал ему Джек. - Я пришел.
   Упершись спиной в обломок одного зуба, он оттолкнулся и, что было силы, ударил ногами во второй клык. Раздался хруст. И солнце, выбравшись из расщелины, повисло.
   - Ну же, - Джек поднял его на ладонь. - Не тормози.
   Он подбросил солнце, и то поплыло, ускоряясь с каждой секундой. И Джек не успевал за ним. Он поднимался, неловко барахтаясь, выплывая лишь потому, что вода сама выталкивала его.
   И очутившись у опаленного борта Нагльфара, Джек схватился за весло. Сил подняться у него не было, и когда Джека втащили на палубу, он сумел лишь перевернуться на спину.
   Ему важно было увидеть солнце.
   В миг, когда оно преодолело линию горизонта и поднялось так высоко, что облака полыхнули желтым, раздался звук. Он исходил издалека, но, казалось, заполнял весь мир. И мир отзывался разрозненным шепотом, сотнями и тысячами голосов, каждый из которых требовал боя.
   И черная нить рассекла небо.
   - Биврёст, - сказала кошка, запрыгивая на грудь. И легкие Джека схлопнулись, выдавливая воду, которая потекла изо рта, носа, ушей. Джек кашлял и задыхался на воздухе. - Мы пройдем под ним. И хорошо, если успеем...
   А солнце, достигнув самой высокой точки неба, замерло. Здесь, в Ниффльхейме, солнце было особенно прекрасно.

Глава 4. Поцелуй для мары.

   Море осталось за чертой из плоских камней, наслаивавшихся друг на друга огромными чешуями. Вода не пыталась перебраться через эту ограду, брезгуя ступать на осклизлый берег. И конские копыта проваливались в месиво из желтоватого жира, разложившихся водорослей и осклизлой древесины.
   Конь ступал медленно, то и дело встряхивая головой, и тогда поводья гремели. Конь вываливал лиловый язык и шевелил им, собирая с морды капли гнили.
   Всадник ежился. Мокрая рубаха его облепила тело, и кожа проступала розовыми проплешинами. Кое-где начавшая подсыхать ткань покрылась соляными разводами или же бурыми кровяными пятнами.
   Впрочем, Варга подобные мелочи беспокоили мало, как и кости кораблей, которых обильно было на этом берегу.
   - Здравствуй, милый друг, - мара взобралась на драконью голову, почти целую, сохранившую даже яркую боевую раскраску. И подведенные алым глаза глядели на Варга пристально. - И не передать словами, как рада я видеть тебя!
   - Неужели? - приподнявшись на стременах, Варг протянул руку. - Если так, то обними меня.
   - Может, сразу поцеловать?
   - Если хочешь.
   Она туманом скользнула в объятья и приникла к губам, спеша вытянуть потаенное. И пальчики уже проникли в грудь, сжали сердце.
   Не стучит.
   Молчит.
   Как в ночь после снежной бури. Снега лежали белы-белехоньки, и луна щедро их серебрила. В них же, как во фризское зеркало, гляделось небо. Рябое от звезд, оно было прекрасно. Спеша соответствовать, принарядились ели, и лишь осины дрожали по-прежнему зябко, мечтая о весне.
   Варг шел. Он ступал по серебру и теням, его измаравшим, и плетеные снегоступы давили наст, оставляя круглые смешные следы.
   Варг шел. Он видел дома и чуял дым. Он слышал, как скользят по небу совы, и как звенят серьги в ушах Сольвейг, дочери бонда. И ее голос слышал, мягкий, как свежевыпавший снег. Он не терялся среди других голосов, лая собак и рева скотины.
   Варг шел, и два клинка за его спиной напоминали о том, что надлежит сделать.
   - Тебе не обязательно убивать их всех, - сказал Вёрд. Как обычно, он появился без предупреждения, и теперь держался в стороне. Он шел, смешно переваливаясь с ноги на ногу, слегка увязая в рыхлом снегу. Куртка из шкуры белого медведя защищала его от ветра и ко всему делала почти неразличимым на белом же снегу.
   Как и самого Варга.
   - Тебе совсем не обязательно убивать их всех.
   - Я дал слово.
   - Кому?
   - Богам.
   - А они есть? - Вёрд вывернул голову и уставился на небо. - Ты и вправду думаешь, что они есть?
   - Да. Наверное. Не знаю.
   - На юге появился новый бог. Ему ставят кресты и жертвуют души. На севере обретаются Ибмел, Маддар-акко, Бьегг-Олбмай...
   - И что?
   - Ничего.
   Вёрд растворяется среди теней, оставляя Варга наедине с растревоженными мыслями. А пряжа ночи все тяжелей, все гуще. И змеевым следом вьется по ней песня Сольвейг.
   Не обязательно убивать всех...
   За оградой псы ярятся, слышат чужака, и рабы-трэли выглядывают из укрытий, лица их черны, как кровь земли, и оттого трэли похожи не на людей, но на существ из йабми-аимо, запредельного мира.
   Варг останавливается. Присев на корточки, он долго возится с веревками, выпутываясь из снегоступов, а когда поднимается, то видит человека с рыжей бородой.
   Человек держит щит и меч, но не спешит бить.
   - Кто ты? - спрашивает он.
   - Странник, - отвечает Варг, удивляясь, что умеет говорить с людьми.
   Охрипнув, псы завыли, а трэли спрятались, верно, тоже приучились чуять неладное. Рыжебородый качнулся навстречу, и Варг понял, что человек пьян.
   - Пр... проходи, - сказал он и нелепо взмахнул мечом. Меч ударился о стену дома и зазвенел, разламываясь.
   В доме душно и дымно. Сумрачно. Пахнет людьми. Их так много, что Варг теряется.
   Не обязательно убивать всех...
   На широкой лавке спит старик, он укрыт одеялом из цельной медвежьей шкуры, из-под которого выглядывают лишь босые ноги и седые патлы. Рядом старуха прядет пряжу. Толстая девка качает младенца, положив его на руку, младенец орет и девка, устав, вываливает грудь и тычет крупным, что виноградина, соском в беззубый рот. Запах молока на миг перебивает прочие запахи.
   Браги. Хлеба. Мяса. Подгнивающей соломы, толстым слоем которой выслан пол.
   Дыма.
   Снова мяса.
   Варгу подносят похлебку и кусок хлеба, который он принимает. У этой еды другой вкус.
   Не обязательно убивать.
   Дети бегают, толкаются, кричат. Кто-то падает на ноги Варгу и он застывает, опасаясь сделать что-то не так. Ведь не обязательно же... снизу вверх глядят светло-серые глаза. Крохотная ручонка тянется к косам, хватает и дергает.
   - Отпусти, - просит Варг.
   Конечно, не обязательно...
   - Холодный, - озадаченно произносит ребенок, трогая Варговы руки. - Совсем холодный.
   И огонь в камине слабеет. Замолкают люди. Воют собаки. Так громко воют... и младенец снова орет. А девка уже не баюкает - трясет его. И лицо у нее злое.
   - Кто ты такой? - рыжебородый нависает над Варгом. Он все еще пьян, но не настолько, чтобы не чуять опасности. Единственный глаз - веки левой глазницы плотно сшиты - наливается кровью, а метки шрамов на щеках белеют.
   И рука лишь крепче сжимает рукоять меча.
   - Нойда, - говорит Варг.
   - Нойда? Тогда где же твои олени, северный колдун?
   - Издохли.
   - А бубен?
   - Потерялся.
   Всех - не обязательно.
   - Значит, дрянной ты нойда.
   - Какой уж есть, - Варг улыбается. Он видит, как человек - медленный, люди все медлительны, - вытаскивает из-за пояса мешочек с травами, как развязывает его и высыпает на ладонь. Подносит к толстым губам и дует, что есть силы.
   Травяная труха летит на Варга, окружает роем мелких злых пчел.
   Неприятно.
   А человек уже заносит руку с мечом. Варг бьет первым. Его клинок уходит в подмышку и проворачивается, отворяя кровь. Та плещет на стол, на недоеденный хлеб.
   Кричат. Кидаются. Напарываются на мечи, которым тесно в этом доме.
  
   - Воины станом
   стали чеканным...
  
   Визг бьет по ушам. Копья тело клюют, но недоклевывают, слетают под ноги. Трещат.
   Хлюпает кровь, которой много. Вязка. Скользит.
  
   ...сети из стали
   остры вязали...
  
   Сети Варгова плетения рвут людей на части, как тухлую рыбу, как туман ночной, плача полный. И пламя боится, помня, как плясало на смолистых лапах факелов, гналось по следу волчонка.
  
   ...Гневалось в пене
   поле тюленье...
  
   Огонь все-таки погас, выдохнув последние куцые дымы. И темнота была полна движенья, хрипа, визгливого младенческого плача и скулежа раненых.
   Не обязательно убивать всех...
   Но Варг убивал. Он шел вдоль ряда лавок и рубил, колол, резал.
   Стирал змеиный след чужого голоса с полотна ночи.
  
   ...блистали раны,
   что стяги бранны...
  
   Так было правильно. Он ведь дал слово, и боги, которые молчали до этого часа, признают, что Варг Безымянный достоин имени.
   Он задержался до рассвета. Пришлось убивать собак и коров, злого быка, в котором, небось, и турьей крови имелось, овец и трэлей. Последние пробовали бежать, но уходили недалеко и зарывались в сугробы, верно, полагая, что в снежной утробе им безопасно.
   - Ну теперь ты доволен? - спросил Вёрд, помогая запереть двери дома. - Легче стало?
   - Нет. Крови... много.
   Вёрд кивнул и, присев на бревна, заготовленные для распила, принялся счищать с рук красные льдины. Он весь был в крови - и волосы, и некогда белая куртка, и штаны из толстой тюленьей кожи, которая не промокает, и даже сапоги.
   - Я не хотел убивать всех. Получилось так. Теперь я думаю, что получилось правильно. Я отомстил.
   Клинки Вёрд чистил снегом, зачерпывая его, легкий, мягкий, горстями, сминая в твердые комки, и уже ими оттирал кровь.
   - И это тебя мучило? - лицо Вёрда - собственное Варгово лицо - поплыло, стало прозрачным, туманным. - Тебя мучило вот это?!
   Клекот мары летел над морем, подгонял ветра.
   - Ты, который пожирает собственных детей, мучишься несколькими убитыми человечками?
   - Да.
   Она попыталась отстраниться, но Варг успел ухватить мглу за косы.
   - Почему? - спросила мара, обретая свой истинный облик.
   - Не знаю. Наверное, тогда я перестал быть человеком. Или не перестал.
   - Отпусти!
   - Уже? Теперь моя очередь целовать тебя.
   Варг пил ее, спеша глотать, отрывая губами мягкие рыхлые клочья.
   Седые космы над болотом... вой бешеной волчицы... нетопыриные тени... плач младенца. Тихая поступь и кошка, сбегающая в тень. Губы и снова губы, великое множество губ, шепчущих:
   - Отпусти...
   Сладкое чужое дыхание, которое греет хотя бы ненадолго.
   Сердце, стучащее в груди. И уже не сердце, но сердца, целая вереница на прозрачной нити, сплетенной из воспоминаний, в которых чужое мешается со своим.
   - Не надо... - плачет мара, и слезы, настоящие, плавят камни.
   На берегу камни плешивые, в пятнах лишайника. На берегу камней груды, а в грудах - щели. В щелях живут лисы и старая ведьма. Ведьма лысая и даже бровей у нее нету. От вида ее тошнит.
   - Страшно, красавица? - щерится ведьма крепкими молодыми зубами. - Страшно ли тебе?
   - Нет.
   - Хорошо... зачем же ты пришла? Стой, молчи. Вижу, вижу... чую, - ведьмина рука ложится на живот, мнет, давит, словно желает добраться до того, что спрятано внутри. - Вытравить хочешь? Дело твое. Только Боги такое не попустят.
   - Я не боюсь Богов!
   Обида гложет, грызет, того и гляди источит всю, от нутра до самой кожи. Чудится, не осталось внутри уже ничего, кроме этой самой обиды. В ней варится дитя еще нерожденное, но уже ненавистное.
   - А то подумай, - ведьма говорит уже без усмешки, и лысая голова ее трясется на тонкой шее, которую пером гусиным переломить можно. - Сына родила бы. Крепкого. Славного. Или дочку-красавицу.
   - Нет!
   Она родит, но позже, желанного и любого, такого, чтобы, глядя на него, сердце радовалось. А теперь-то сердце вырвали, выбросили под ноги, растоптали, смешав с навозом и дареными обещаниями.
   - Ну твое дело. Только срок у тебя немалый... опасная затея.
   - Делай!
   Ведьма мешает травы на берегу. Она вытягивает пучки из-под юбок, обрывает листик-два и кидает в щербатую миску. А когда миска наполняется - трет травы костяшками пальцев, давит в труху.
   - Бери, - говорит она, высыпая месиво на тряпицу. - Залей варом. Денек пусть постоит в темном местечке, силы натянет. Выпьешь и...
   Плод вышел на седьмой день. Умер-то сразу - она почувствовала, как оборвалась внутри тоненькая жилочка и обрадовалась, что вышло все, как задумано. И на берег ушла, села, выжидая, когда потечет по ногам кровь. Не дождалась ни в тот день, ни в следующий. А на седьмой, когда плод пошел, то кровь была черная, с комками и слизью.
   И она закричала.
   - Не бойся, - сказали ей. - Уже все. Все закончилось... все закончилось.
   Чья-то холодная рука гладила волосы, и ей было так хорошо, уютно и славно, как не было давным-давно. И даже когда рука эта сдавила затылок, кроша кости, мара лишь всхлипнула и улыбнулась счастливо.
   Ее отпускали.
   Ей вернули имя.
   - Дагмар. Меня зовут Дагмар! - воскликнула она. - Ты запомнишь?
   - Конечно, - ответил Варг прежде, чем разжать объятья.
   Клочья тумана упали, мешаясь со слизью.
   Варг обнажил запястье и, вцепившись зубами в кожу, рванул. Он выплюнул кожу и мясо на камни, руку вытянул, позволив крови течь свободно.
   - Эй вы! Те, на чьих костях стоят Пределы! - голос Варга был тих, но грозен. - Слушайте меня! Слушайте!
   Эхо перерождало голос в рев. И рев разрастался, заполоняя все вокруг, опрокидывая волны и высвобождая плененные кости. Мертвецы вставали, чтобы тут же рассыпаться прахом.
   - Нагльфар идет к чертогам Хель!
   Тени падали на камни и лизали красную варжью кровь. Они дрались за каждую каплю, а некоторые, осмелев, тянулись к ране.
   - Час настал, славные эйнхерии! Бою!
   Варг изо всех сил впечатал пятки в трухлявые конские бока. И жеребец Ровы взял в галоп. Он летел уже не по камням, осколкам кораблей, но по воздуху, взбивая его копытами в белесую болотную взвесь. И та поднималась, ползла по каменным отрогам, устремляясь в глотку волка, над которой повисла тонкая струна моста.
   Биврёст еще держался. Но только радуги в нем не осталось.

Глава 5. Хёвдинг, который боялся кошек.

   Черная глянцевая кожа касатки быстро высыхала, и морской конь то и дело уходил под воду, но ненадолго, словно понимая, что седок его не способен обходиться без воздуха. Касатка выныривала с прыжком, держалась секунду на хвосте и падала, поднимая тучи брызг.
   Алекса подбрасывало, и он лишь крепче хватался за осколок гарпуна, некогда укоренившегося у основания плавника. За многие годы он зарос, что жиром, что коркой из мелких раковин да водорослей, которые пропитались известью и стали крепки, что броня.
   От рукояти осталось ладони две, и была она разбухшей, скользкой, но все лучше, чем ничего.
   Сидеть приходилось на корточках. Алекс не жаловался: он был жив, при оружии и коне, пусть и несколько странном.
   Тогда, оставшись посреди моря, он решил было, что все-таки утонет, но плыл. Он старался грести, как его учили - широко, легко, не тратя лишних сил, но отчего-то выходило совсем не так, как в бассейне. И Алекс быстро уставал. И тогда он переворачивался на спину, отдыхал, разглядывая небо. Считал про себя до ста, а потом опять плыл.
   Касатка держалась рядом. Он видел ее плавник, который то уходил под воду, то вновь появлялся, но уже с другой стороны. Видел и длинное - метров девять, если не десять - тело с характерными белыми полосами на боках. Белые же круги были и вокруг глаз, словно тени, наведенные для красоты.
   Он изо всех сил старался не думать о том, что касатки - хищники, и что пожелай она сожрать Алекса, то сделает это с легкостью.
   Но касатка лишь кружила.
   А когда он все-таки стал тонуть, подставила спину. И Алекс не нашелся, что сказать, кроме обычного:
   - Спасибо.
   Этого оказалось достаточно. Во всяком случае, пока. Касатка несла его к берегу, который еще прятался за линией горизонта, но был рядом, как и чудовищный мост, выраставший из самого моря. Невообразимо тонкие, хрупкие столбы - спицы, соединившие небо и землю - держали кружево настила. Один конец его уходил под воду, и та окрашивалась всеми цветами радуги. Полотно поднималось, оплывая складками-ступенями, которые уводили к облакам.
   Касатка легла на воду у первой в череде опоры. Низкая, та была свита из железных прутьев, и лишь приглядевшись, Алекс понял, что прутья - вовсе не прутья, а связки копий и стрел, воздвигнутые одна на другую, словно снопы.
   - Вот тебе и дорога на небо, - сказал Алекс касатке, хотя та вряд ли понимала.
   Поднявшись, он переступил с китовой спины на проржавевший настил. Алекс не удивился бы, если бы тот развалился, или вовсе рассыпался жирным рыжим прахом, который остается от гнилого железа, но мост выдержал.
   Касатка засвистела, закружилась и нырнула, растворяясь в серых шелках моря.
   - Эй! Спасибо! - крикнул Алекс.
   Ему не ответили.
  
   Самой большой недоработкой в конструкции Радужного моста, Алекс, пожалуй, признал бы отсутствие перил. На высоте пары метров это отсутствие не слишком мешало жить, поскольку сам мост был широк и в принципе удобен. Но чем выше поднимался Алекс, тем страшнее становилось идти.
   Алекс шел.
   Считал шаги, громко, и с каждым шагом громче, пока не сорвался на крик. Но продолжил идти, и продолжил считать, даже когда горло заболело.
   Здесь, наверху, на границе облаков, все иначе.
   Биврёст становится немного шире, но лишь на полстопы. И Алекса с каждой ступенькой все сильнее тянет упасть на четвереньки. На четвереньках - надежнее. И смысла-то держаться нету, никто не увидит...
   - Никто не узнает, - соглашается Мьёлльнир. - Кроме тебя.
   - И что?
   Алекс все-таки опускается на колени, прижимает руки к плитам Биврёста, словно желает убедиться, что эти плиты есть. Вот они - квадраты из камня в железных рамках. Камни разноцветные, а рамки ржавые. И стоит треснуть одной, как все иные тоже посыплются.
   Алекс упадет.
   - Боишься? - интересуется Мьёлльнир. Его голос слышим ясно, он раздается в Алексовой голове и отчего-то данное обстоятельство ничуть не удивляет. Пожалуй, Алекс даже рад.
   - Боюсь, - отвечает он, потому что врать тому, кто видит твою голову изнутри, не имеет смысла.
   - Все боятся. Вопрос лишь в том, что ты собираешься с этим страхом делать.
   Ничего. На четвереньках и вправду удобнее. Главное, не торопиться.
   Облака наползают. Туман из них льется просроченный, с белыми творожистыми комками и нитями, которые шевелятся и вообще больше походят на червей.
   Черви ползут по мосту и покрывают его слоем слизи. Биврёст становится скользким.
   Мьёлльнир замолкает.
   - А что мне делать? Что?!
   Падать? Лететь вниз, долго, готовясь ко встрече с морем, со скалами, которые торчат из него, как колья из ловчей ямы. И даже без скал - Алекс разобьется.
   - Я должен дойти!
   - Дойти, - соглашается Мьёлльнир. - А не доползти.
   - Какая разница!
   Никакой. Главное ведь результат. И Алекс доберется. Пусть даже не так быстро, но...
   Небо затрещало и мост вздрогнул. Его подняло, все сотни тысяч плит и столько же прогнивших рамок, и опустило, вернув все на хлипкие опоры из древних копий. А слева небо треснуло, впуская солнце.
   Издали оно казалось нарисованным, с ярко-желтой сердцевиной и алыми лучами, которые загибались и таяли в воздухе. И лишь шипение туч да волна жара, накрывшая Алекса, свидетельствовали, что солнце - настоящее. Оно поднималось выше и выше, пока вовсе не исчезло в черных грозовых облаках. Молнии скрестились клинками, и распороли небо, выпуская дождь.
   - Теперь на брюхе поползешь? - ехидно поинтересовался Мьёлльнир.
   - Иди ты... я домой хочу! Я не просился сюда! И не герой я! Понимаешь? Не герой!
   Струи хлестали по рукам и лицу. Таял туман, и Биврёст отмывался.
   Красный. Оранжевый. Желтый. Зеленый. Голубой. Синий. Фиолетовый. Семь цветов поблекшей акварели смывало дождем. Лужи расползались, достигали краев моста и мощными потоками устремлялись вниз. Если Алекс встанет, его просто-напросто снесет.
   - Не герой я... не герой... и домой хочу! Хотел... и хочу, да!
   Он поднялся еще на несколько ступеней, которые, как назло, становились все круче. Алекс цеплялся за плиты, сплевывал воду, радуясь хотя бы тому, что вода пресная.
   - Однажды... давно, так давно, что нельзя сказать, когда именно - миры старятся по-разному.
   Голос Мьёлльнира рокотал в голове, как будто бы это там небесные водопады устремлялись вниз, чтобы сродниться с морем.
   - Но не важно, когда. Жил-был хёвдинг из славного рода, сын Трюгга могучий, секиродержатель. Не раз доводилось чертить ему путь по долине касаток. И многажды славные бури мечей он дарил крылатым валькириям...
   Дождь прекратился сразу и вдруг, но вода еще долго скользила по промытым дорожкам на камне.
   Алекс поднимался. На четвереньках, придерживаясь моста лишь самыми кончиками пальцев, дрожа коленями и не находя в себе сил подняться с колен.
   Он слушал размеренную речь Мьёлльнира и желал, чтобы тот заткнулся.
   - Но встретился раз на пути его Хельги, в жилах которого йотуна кровь ледяная текла, руки подобны дубам были старым, сердце же каменной тверже сосны. И в час дорассветный сошлись два героя на мира краю, на острове Волчьего зуба. Долго боролись они. Все щиты раскрошились, иззубрились мечи. Стрелы иссякли, а копья взлетели в небо, чтоб море пронзить...
   Пальцы оторвались от ступеней, но тут же Алекс едва не поскользнулся, рухнул на колени, а потом и вовсе распластался на разноцветной спине Биврёста. Впрочем, молот это не заткнуло.
   - На спину Хельги опрокинул героя. Горло коленом прижал, и дыханья лишив, убить вознамерился. Страшен был йотуна взгляд леденящий...
   Алексу удалось встать на колени. Он полз, перебирая ступень за ступенью, понимая, что движется слишком медленно, что не успеет дойти.
   - В самое сердце проник он, оттуда и в печень. Плакать принялся Трюгга сын славный. Всяк умолял не лишать его жизни. И согласился враг благородный, в знак же победы своей попросил в жены отдать старшую дочь Трюггова сына. На крови клятву скрепили и слышали слово камни утесов да черная кошка.
   Ведь главное, что Алекс дойдет. Разве легче будет кому-то оттого, что он свалится? Разобьется? В этом вообще смысла никакого. А так, если потихоньку, если на коленях, то рано или поздно...
   - Но лишь повернулся Хельги спиною, как Трюгга сын подло нож свой вонзил в самую печень. Хлынула руда на камни, густо текла, берега украшая. Трюггассон спешно добил ледяного убийцу. Сам же сказал себе так: "Я схитрил. Видели боги, и Бельвёрк могучий - с честью победу я одержал!". Небо смолчало. И море смолчало. Лишь черная кошка, сидя на камне, пила горячую сладкую кровь. В спину глядела она Трюггассону и улыбалась в усы.
   Лужи просыхали. От них оставался белесый налет, который тут же трескался и трескал сам камень, сдирая яркие его краски. Они облазили чешуей бабочкиных крыл, липли к штанам и ладоням, оставались на них следами позора.
   Нет никакого позора в том, чтобы выжить!
   Нету позора!
   - На берег ступил кольцедробитель славой овеян. Себя он назвал победителем Хельги. Рассказывал громко всем, что боролся и как поборол, наземь обрушил йотуна сына, и жизнь его отнял верным ножом. Славу кричали люди и громкую вису сложили. Лишь черная кошка, вплавь перебравшись на берег, щурилась хитро и в спину глядела.
   Бездна, проглотившая дождь, наполнялась туманом, который укрывал ее гнилым творожистым одеялом, пряча от глаз скалы и уступы.
   Но Алекс знал - они есть.
   - Домой отправился Космобородый, щит алый подняв над драккаром своим. И многих встречал он огнем и железом. И крови бессчетно волнам отдал. Смеялись крылатые дочери грома, свистели ветра и череп Имира багрянца был полон. И все говорили: вот хёвдинг, подобный делами героям, что мир сотрясали во славу богов. Лишь черная кошка хитро улыбалась да в спину смотрела.
   Здесь нет кошек, да и вообще ничего, кроме тумана, который крадется по следу Алекса. И Алекс слышит шаги.
   Идут. Догоняют.
   Торопят.
   Алекс не станет бежать: опасно бегать над бездной.
   - И вот Трюггассон сказал кошке так: чего ты желаешь? Готов был отдать и злато, каменья, людей, корабли, но кошке-то что до людского богатства? Мяукнула лишь и исчезла в ночи.
   Мьёлльнир замолчал. И Алексу стало совсем жутко, прямо до слез. Он карабкался, переползая со ступеньки на ступеньку, спеша преодолеть их как можно больше, уже не глядя по сторонам. Туман догонял. Он лепил рожи, выталкивал их на Биврёст и позволял держаться, но лишь до первого прикосновения. Оно разрушало чудовищ, освобождая еще одну треклятую ступень.
   - Дальше! - потребовал Алекс, останавливаясь. Всего на секунду, чтобы перевести дух. - Дальше что было?
   - Он начал убивать кошек. И черных, и рыжих, и белых, всяких, которых встречал. Он ненавидел их столь же люто, сколь ненавидел данов и свеев. А потому резал, колол, топил и жег. Только одну, ту самую, которая пила из лужи кровь Хельги, так и не сумел поймать.
   Туман тотчас вылепил десяток кошек. У них были нелепые раздутые головы и тоненькие лапки, которые разъезжались и разрывали тело надвое. Алексу становилось тошно от такого представления.
   - Кошки ведь не было, так? - Алекс поднялся. - Не было никакой кошки?
   - Не было, - согласился Мьёлльнир. - Кошки не было. А страх был. Страх...
   - Я знаю: страх - убивает.
   И то, что идет по следам Алекса, не слишком-то торопясь, потому что не сомневается: бежать некуда, оно тоже собирается убить.
   Когда-нибудь потом.
   А ступень закончились. Биврёст превратился в ленту, разноцветную, как рукоять старого ножа, который отец хранил в память о чем-то, а о чем - не говорил. И как на ноже, на мосту виднелись глубокие царапины. Некоторые плитки вывалились, и бездна лукаво поглядывала на Алекса снизу.
   Первый шаг дался с трудом, а второй был ничуть не легче первого, но в конечном итоге это уже не имело значения. Впереди, вспарывая рыхлые туши туч, поднимались горы.
   - Знаешь, - сказал Алекс, придерживая рукоять Мьёлльнира. - Мне здесь как-то... не нравится.
   Не было позвонков и костей, не было штыря, который держал кости. И рог, преградивший путь, вовсе не золотом пылал. Медь позеленела от времени и в прикосновении была скользкой, противной. Но Алекс все равно взял рог в руки, содрогаясь от отвращения.
   Но дуть передумал.
   Алекс шел над бездной, разглядывая ее в прорехи плит. И удивляясь тому, что еще совсем недавно боялся. Бездна злилась на Алекса, протягивала бесплотные лапы, но не имела сил схватить и стащить с моста. Мьёлльнир молчал, и каким-то совсем уж нехорошим было это молчание.
   Приближались горы. Базальтовые звери с седыми гривами ледников, с редкой шерстью снега и разверстыми пастями ущелий. Звери кричали голосами ветров, и Алекса оглушал этот крик.
   - Если ты хочешь, - очень тихо произнес Мьёлльнир, - то еще не поздно уйти.
   - И до конца жизни гоняться за кошками?
   Обындевевшие ресницы норовили слипнуться, глаза резало осколками льда, но Алекс шел, уже не думая про мост и про бездну. И семицветная дорога Биврёстал закончилась у гранитного языка.
   - Мы дошли? А дальше что?
   Мьёлльнир молчал. Мьёлльнир не нужен, ведь Алекс все видел сам. Повернувшись к пропасти лицом, он поднес рог к губам и дунул, сколько было сил.
   И не воздух - сам Ниффльхейм завизжал. Сотни и тысячи голосов ударились о низкое небо, и разбились, упали в пропасть, но карабкались, цеплялись искореженными руками за копья и стрелы, чтобы снова упасть. Тени заполняли бездну. И бездна задыхалась под их тяжестью.
   Биврёст же вздрогнул под тяжестью восьминогого жеребца. Птицей летел он, но пусто было седло.
   Алекс поднял молот.
   Ближе!
   Пена срывалась с конской морды. В шалых глазах плясали грозовые отблески. Хрипел восьминогий.
   Описав дугу, молот ударил о камни. Брызнули искры. Застонал Биврёст, но удержал первый из ударов. Алекс же, сдерживая стон в вывернутых руках, ударил снова, и снова... и уже потеряв счет ударам, крушил радугу.
   Пела бездна. Выли звери. И с хрустом разламывался хребет мира. Он порвался, как рвется натянутая струна и, взлетев под самый купол неба, рассек его и солнце.
   - Время, - сказала бездна.
   И восьминогий жеребец встал на дыбы. Его копыто с полумесяцем подковы коснулось лба, но не ударило, лишь оставило глубокий след.
   - И дальше что? - Алекс вытер кровь со лба.
   Ему случалось ездить верхом. Однажды. Но там - на манеже с желтым песком, под пристальным взглядом инструктора - другое.
   Алекс вцепился в стремя и в серую волчью шкуру, заменявшую седло. Он кое-как вскарабкался на конскую спину и оказалось, что стремена для него великоваты, а поднять их Алекс не умел. И тогда он просто впился в гриву и сказал:
   - Ну... в смысле, но. Короче, поехали.
  
   Висы Эгиля Скаллагримссона, скальда (910 - 990 гг. н.э.)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"