Вы никогда не спрашивали себя, почему дети не устают слушать сказки? Они доверчиво воспринимают всё, происходящее в сказке, как действительность, и не отделяют реальности от выдумки, покорно и благодарно принимая повествование. Вроде бы, так должно быть - и никак иначе...
А ведь сказка- это не миф, и всё, что в сказке - богатый источник, доносящий до нас информацию о давно исчезнувшем прошлом.
Иногда миф и сказка совпадают почти полностью, но они несут разную социальную нагрузку. Письменность меняет живое тело сказки и заключает её в условные рамки, тогда как переданная из уст в уста, она отлична от того,что мы видим часто перед собой в законченном и исправленном, удобочитаемом варианте.
Новеллистические сказки 18-19 вв. с современными героями, с явными признаками времени, в котором они были сложены, не несут полностью того необходимого знания для нас, которое существует в волшебных сказках.
Наряду с тем, что в волшебных сказках описывается множество обычаев, обрядов, народные представления, русская сказка даёт гораздо более архаичный материал, чем греческий миф.
Неправильно искать в сказке элементы исторического прошлого, основываясь на таких персонажах как Кощей, Змей-Горыныч, крылатый конь, избушка на курьих ножках. Во многом действующие лица делают такие вещи, которых на самом деле могло бы не быть, а некоторые обряды дополнены и украшены.Сказка это не хроника и здесь смешано столько истинного и выдуманного, что иногда трудно выделить "чистую" информацию, которая хоть как то бы объяснила исторические корни волшебства.
Сюжетов у сказок великое множество, и начало почти у всех одно : "В некотором царстве, в некотором государстве..." Многие сказки начинаются с отлучки родителей, оставляющих детей, мужа, покидающего жену...Вспомним, хотя бы сказку "Гуси-Лебеди", которая вся пронизана архаикой. Родители ушли в город, и почва для беды подготовлена. Здесь рисуется чудесная картина загробного путешествия, во многом схожая с западной сказкой "Госпожа Метелица". Здесь все атрибуты Рая - Вирия, и гуси, переносящие души умерших, и молочная река в кисельных берегах, через которую переправляется умерший, и, даже прообраз Мирового Древа, яблони...
Баба Яга, бывшая в древние времена великой Богиней Матерью, хозяйкой судеб, даёт в сказках "нить судьбы" герою для поиска пропавшей невесты. Вещи в доме Бабы-Яги- прялка, веретено, печь, клубки с нитками, как и священные предметы Макоши - творящей судьбы людей. Яга, часто оказывается дарителем тех или иных нужных герою предметов, но она может при этом быть и похитительницей, и, например, в сказке "Финист- ясный сокол" Баба- Яга отправляет невесту Финиста в царство мёртвых: "Износи три пары железных башмаков, сломай три железных посоха,сноси три железных колпака". А ведь посох, обувь и хлеб, который тут выпадает, но в других сказках он есть, клали в могилу умершему, провожая его в последний путь. Между тем, Яга снабжена всеми признаками материнства, но вместе с тем она не знает брачной жизни. Она всегда старуха, причем старуха безмужняя. Яга - мать не людей, она - мать и хозяйка зверей, притом зверей лесных. Яга представляет стадию, когда плодородие мыслилось через женщину без участия мужчин. Гипертрофия материнских органов не соответствует никаким супружеским функциям. Может быть именно потому она всегда старуха. Являясь олицетворением пола, она не живет
жизнью пола. Она уже только мать, но не супруга ни в настоящем, ни в прошлом. Правда, в сказке она нигде не названа матерью зверей. Зато она имеет надними неограниченную власть(Пропп)
В иератическом папирусе об Астарте говорится: (Астарта
находится в преисподней): "Куда ты идешь, дочь Птаха, богиня яростная и
страшная? Разве не износились сандалии, которые на твоих ногах? Разве не
разорвались одеяния, которые на тебе, при твоем уходе и приходе, которые ты
совершила по небу и земле?"
В Скандинавии мертвому клали особый вид обуви при погребении; при помощи ее покойник мог свободно проходить по каменистой и покрытой колючими растениями тропе, ведущей в загробный мир (Харузин 1905, 260).
Избушка на курьих ножках.
Когда герои оказываются в волшебном лесу, а они оказываются том почти в каждой сказке, начинается из путешествие "за грань".Идя "куда глаза глядят" и невзначай подняв взор, герой видит необычайное зрелище, избушку на курьих ножках. Эта избушка как будто бы давно знакома герою (Ивану): "Нам в тебя лезти, хлеба-соли ести". Он нисколько не удивлен ею и знает, как себя держать. Некоторые сказки сообщают, что избушка эта "крутится", т. е.вращается вокруг своей оси. "Стоит перед ней избушка на курьих ножках и беспрестанно повертывается" (Аф. 235). "Стоит и вертитце" (К. 7). Такое
представление получилось от неправильного понимания слова "повертывается".
Некоторые сказки уточняют: когда надо - повертывается. Повертывается она,
однако, не сама собой. Герой должен заставить ее повернуться, а для этого нужно
знать и произнести слово. Опять мы видим, что герой нисколько не удивлен. Он за
словом в карман не лезет и знает что сказать. "По старому присловию, по мамкину
сказанью: "Избушка, избушка, -молвил Иван, подув на нее, - стань к лесу
задом, ко мне передом". И вот повернулась к Ивану избушка, глядит из окошка
седая старушка" (Аф. 560). "Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, а ко мне
воротами: мне не век вековать, а одна ноць ноцевать. Пусти прохожего" (К. 7).
Что же здесь происходит? Почему нужно избушку повернуть? Почему нельзя войти
просто? Часто перед Иваном гладкая стена - "без окон без дверей" -вход с
противоположной стороны. "У этой избушки ни окон, ни дверей, - ничего нет"
Но отчего же не обойти избушки и не войти с той стороны? Очевидно, этого
нельзя. Очевидно, избушка стоит на какой-то такой видимой или невидимой грани,
через которую Иван никак не может перешагнуть. Попасть на эту грань можно только
через, сквозь избушку, и избушку нужно повернуть, "чтобы мне зайти и выйти".
Есть предположение, что избушка- это сторожевая застава, и войти в неё возможно только, подвергнувшись допросу и испытанию.
Змей.
Змей есть механическое соединение из нескольких животных. Он представляет собой
такое же явление, как египетские сфинксы, античные кентавры и т. д. Изображения
змея в искусстве показывают, что наряду с основным видом его
(пресмыкающееся+птица) он может слагаться из очень разных животных, что в его
состав входит не только крокодил или ящер и птица, но и пантера, лев, козел и
другие животные, что он состоит из двух, трех, четырех животных.
Здесь можно наблюдать еще другое явление. Змей, дракон, появляется
приблизительно одновременно с антропоморфными богами. Это не абсолютно точный
закон, это - тенденция.
Птица и змея - самые обычные, самые распространенные животные, представляющие душу. В лице дракона они слились. Такого мнения держался и Вундт: "Возможно, говорит он, что в крылатой фигуре (змея) скрыто -- правда, давно уже забытое - представление о
птице, представляющей душу, а в змеином туловище дракона - представление о
черве, представляющем душу" (Вундт ). Это объясняет и крылья, и когти змея, и
его чешуйчатость, и хвост с жалом и т. д. Мы скоро увидим, что это объясняет и
одну из его основных функций - похищение женщин.
Но это еще не объясняет другой постоянной особенности змея- его
многоголовости. Подобно тому, как он состоит из многих животных, он имеет много
голов. Чем объяснить эту многоголовость ? Вопрос этот может быть разрешен по
аналогии с многоногостью и многокрылостью коня. Восьминогий конь известен в фольклоре. Так, например, Слейпнир, конь Одина, имеет восемь ног, и это далеко не единственный пример. Многоногость есть не что иное, как выраженная в образе быстрота бега.
Такова же многокрылость коня. Он имеет 4, 6, 8 крыльев - образ быстроты
его полета. Такова же многоголовость змея - многократность пасти -
гипертрофированный образ пожирания. Усиление идет здесь по линии усиления числа,
выражения качества через множество. Это позднее явление, так как категория
определенного множества есть вообще поздняя категория.
Анализ змея-пожирателя и анализ его облика равно приводят к одному результату:
генетически змей связан с представлениями о смерти, причем здесь можно усмотреть
две сменяющие друг друга линии: одна - более древняя, связанная еще с обрядом,
другая - более поздняя, чисто мыслительная.
Эта связь с представлениями о смерти и соответствующими обрядами объяснит нам
еще одну сторону змея, а именно змея-похитителя.
Здесь можно бы заняться историей представлений о смерти. Однако ранние формы
этого представления в образе змея не отражены. Змей отражает более позднюю форму
представлений о смерти, а именно - смерть как похищение.