С годами всё трудней своих желаний,
по памяти, лицо восстановить. Был увлечён.
Спешил. В осеннем плане
был тушью заштрихован и внесён,
пока на ледяном ветру дыханьем 
отогревал малиновые длани, 
у губ сложив их куличом.
И часто ранился о жизненные грани.

Причём, пока возился (точно со шнурками),
распутывая жизни "ини - яни",
как тропки на лесной поляне гном -
она бочком скользнула мимо,
прошла невзрачная, без грима :
с работы - в гастроном.

Так незаметно стала прошлым,
что я вдруг оказался брошен,
как пресловутый мишка под дождём.
И хочется припомнить о хорошем.
Уставишься порой, не сняв калоши,
(точней, в одном, прогрызенном гвоздём)

куда-то в память, по карманам роясь.
И вот в последнем самом, накладном,
( костюмчик устаревшего покроя)
едва отыскиваешь грошиком, на дно
забившееся первое-второе,
а  проще выразиться   -  пшик.
Такой вот оказался ростовщик.

И хочется себя наполнить тёплым
(не всё же чаем брюхо ) чем-нибудь.
И что-то яркое припомнить, точно к стёклам
окна промытого прильнуть...

Припоминается  утиная охота,
азарт забытый, (как тогда сапог) 
и озеро, местами на болото
больше похожее. И той пальбы икота
за камышами. И большой переполох
средь братьев наших меньших,
которых  птичий Бог оборонял.

Ещё - рассвет зевающий, как сменщик
подзадержавшегося дня.
И влажный лог. Чуть дальше - лес, 
где в брЕшах - печнЫе языки огня.

А вот и я,  как новобранец пеший,
в болото лезущий за сапогом.
И перепачкавшись, как леший 
всех догоняющий бегом. 

И мне дают "штрафную", хохоча,
а я кошусь и исподволь ревную
к чужой руке у твоего плеча...
(стою, как на приёме у врача -
в дурацкой кепке, стиснув зубы),
а ты меня, как репку тормоша
и складывая "уточкою" губы,
коришь, упрашивая: " Бу-у-ка,
ну, не зли-и -ись..." 
И следом я иду без звука,
как шёл бы за тобой на край земли...
			
И день, что весело, как сеттер			        
рыл траву носом возле ног 
и уносился, точно ветер,
заслыша вдалеке манок.
И вечер,  медный котелок
напяливавший вверх ногами 
на разожжённый костерок.
И мы дурачимся и бегаем кругами
(компания ещё из институтской  братвы),
ты, раскрасневшись у костра, за уткой, 
смех беззаботный, шутки-прибаутки
по поводу летающей жратвы
и белый танец под "транзистор"
на танцплощадке из травы -
всё как-то не идут из головы.
А прочее исчезло быстро...

Ну не пристало времени себя вести так.
Мысль есть всего одна из его ниток,
которой тычешься  куда попало,
но только не в игольное ушко.
Из юности, из преждевременных стишков 
я это вывел,  с пьедестала 
теперь смотря прожитых лет
на  Божий постаревший свет.
Всё очень быстро  прошлым стало.
И в этом некого винить.
Сижу вот, думаю звонить.
Но как-то думаю устало.

Точно за много  лет застыла кровь.
И я, пыжом  забившись в кресле,
ту музыку прокручиваю вновь
помногу раз, в одном и том же месте.
Откуда в ночь она с пластинки
сползает, как с твоего плеча простынка.
Откуда жизнь  видна, как  на мели.
Но что она такое или что ты  -
не разобрать, если всего две ноты 
в ней  почему-то не перевелись 
( как в бреднях Дон Кихота) -
ты и далёкая, утиная охота.

		***