Защитить диссертацию те времена в России было делом не лёгким. Прежде всего нужно было сдать кандидатские экзамены, написать текст диссертации и иметь не менее трёх публикаций по данной теме. После этого можно было встать в очередь на защиту. Твой отец учился уже один раз в аспирантуре и кандидатские экзамены тоже сдавал, но теперь кандидатский экзамен по специальности приходилось сдавать снова, поскольку и тема диссертации и специальность изменились. Список необходимых для сдачи экзамена документов можно было получить в отделе аспирантуры. При наличии крепкой нервной системы и способности дочитать список до конца, была даже вероятность, что все или почти все из этих документов удастся собрать. В списке было несколько десятков пунктов, причём не только порядок подписей на каждом документе был важен, но и сам порядок получения документов. Некоторые пункты были очень неожиданными, например пункт о том, что аспирант не должен иметь дома институтского спортивного инвентаря. Быть может какой-нибудь доведённый до отчаяния аспирант запустил как-то институтской гантелей прямо в председателя ученого совета?
Но шутки в сторону. Были и важные пункты, например следовало иметь научного руководителя и получить его отзыв на диссертацию, Нужны были два так называемых оппонента, которые тоже должны были оценить научные достоинства работы. Оппоненты являлись официальными лицами и обязаны были присутствовать на защите диссертации. Они должны были быть известными специалистами в той же области науки, к которой относилась данная работа, но при этом работать в других институтах или университетах. По крайней мере один из них должен был быть университетским профессором и иметь публикации в точности по этой теме, но не иметь совместных статей с диссертантом. Начальник или директор института, в котором бедный диссертант работал или собирался защищаться, так же не имел права быть его оппонентом. Помучаешься, прежде чем это всё выполнишь. Второй оппонент, профессор, нашёлся только в Литве.
Необходимо было так же найти и ведущее предприятие. Оно должно было находиться в другом городе и выдать подтверждение, что результаты данной диссертации могут использоваться - или уже используются - для чего-нибудь полезного. Называлось это справкой о внедрении. Мне всегда хотелось посмотреть на эти справки, которые были же в своё время выданы на диссертации на тему "Методика преподавания физики в девятом классе средней школы" или "Специфические особенности строения голосовых связок колибри со средой обитания в устье Амазонки". В зале диссертаций ленинской библиотеки можно было ещё и не то найти.
Естественно находилась в списке документов и характеристика, подписанная партийными, профсоюзными и комсомольскими боссами, которую должна была короновать подпись директора института. Тот факт, что диссертант не был ни членом партии, ни комсомольцем значения не имел. Порядок должен быть или как? Эти подписи подтверждали, что моральный облик диссертанта, что бы это не значило, достаточно хорош, чтобы разрешить ему защищать диссертацию. Сегодня я уже не помню в точности, какие ещё пункты стояли в этом списке. Интересно было бы на него ещё раз поглядеть.
Для того, чтобы всё это выполнить, требовалось время и везение. Существовала легенда про один институт в Новосибирске, где аспиранты собрались и написали руководство, в котором рассказывалось, как можно в их институте все эти камни предткновения скорейшим образом обойти. Кто из официальных лиц в какой комнате сидит и в какой бывает, кто подписывает в коридоре и по какой лестнице он ходит в столовую - вся эта информация и ещё много другой было собрано в этом руководстве.
Ты знаешь своего отца достаточно хорошо, чтобы понимать - сделать всё это он был абсолютно не способен. Он готовился к экзамену. Чего же ещё от него можно было требовать? После экзамена он был полумёртв - во всяком случае, он пролежал месяц в постели и играл в больного. Ты много раз сам видел, как хорошо у него эта игра получается. Я должна была готовить ему "что-нибудь вкусненькое", читать вслух хорошие книги и зарабатывать деньги.
Все эти формальности с документами тоже я выполнила. Вернее, мы с тобой, поскольку ты тогда уже очень активно присутствовал в моём животе и ни на минуту не давал о себе забыть. Ты столько вертелся и столько толкался, что я ожидала по крайней мере двойню. Врачи ожидали ещё больше - трое? Или даже четверо? После каждой моей консультации с врачами отец твой напивался до потери сознания, а когда протрезвлялся, то хотел четверых детей. Логика его была очень простая: я всё могу - даже с четырьмя детьми управиться, поэтому мне всё равно, сколько бы детей не родилось. Но с четырьмя детьми нам была положена от государства большая квартира, а с тремя - нет. Общая площадь моей квартиры составляла 51 кв. м, твой отец был прописан у своих родителей и родись у меня трое детей, мы имели бы более 12 кв. м на человека. По закону в Москве я не имела бы права стать на очередь не только на государственную, но даже и на кооперативную квартиру. Сейчас всё это выглядит полным идиотизмом, в особенности невозможность определить количество детей. Ведь это же не в средние века случилось, а в 1986 году, в Москве. Что же эти русские врачи, про ульразвуковой аппарат ничего не слышали?
Конечно слышали. Этот Всесоюзный центр охраны здоровья матери и ребёнка, где ты собственно и родился, был оснащён по последнему слову науки и техники и советские женщины со всех концов страны - иногда за тысячи километров - съезжались туда, чтобы сделать ультразвуковое исследование. Но ультразвуковой аппарат был делом новым и врачам нужно было ещё учиться с ним обращаться. Чисто теоретически врач должен был бы только кинуть взгляд на экран и сказать мне, что у меня один ребёнок, что это сын и что ему столько-то недель от роду. Там была ещё такая прикреплённая к экрану линейка для измерения размеров головы ребёнка и определения его возраста.
Так гладко бывает всё только в чистой теории. А на практике на экране были видны только какие-то неясные и бесформенные извилины, которые врач должен интерпретировать. А маленький красный крестик должен показать положение сердца. Поскольку два месяца до твоего рождения я провела в больнице, которая находилась в одном здании с этим центром, то эти бесформенные извилины и красные крестики я видела десятки раз. Каждый раз когда я шла к очередному врачу и тот видел на экране два или три крестика (иногда и четыре), врач очень воодушевлялся. Он немедленно призывал своих коллег, посмотреть на это чудо природы, и все вместе принимались они за дело - начинали извилины на экране интерпретировать: Это - голова! И это голова! А что это там у нас внизу? Попка?
Ты вертелся изо всех сил и получал от этого мероприятия массу удовольствия. Я проклинала мысленно всех врачей и пыталась найти какую-нибудь возможность прекратить балаган. Что мне не удалось. Дело в том, что поскольку два года назад у меня уже было кесарево сечение, то и второй раз рожать я должна была таким же образом. Это означало, что дату операции - и следовательно дату твоего рождения - должны были определять врачи в соответствии с анамнезом, который был сложным, и с показаниями ультразвуковых исследований, которые каждый раз показывали разное. Скажу только, что первая дата операции была назначена на конец февраля, а родился ты 14 апреля. В промежутке я находилась в больнице, регулярно подписывала какие-то заявления с отказом от операции и иногда даже спала, если ты давал мне такую возможность. Мои первые слова после операции были: "Сколько?" Врач начала объяснять что-то насчёт сантиметров и килограммов, но я спросила ещё раз: "Сколько детей?" и услышал в ответ - один. Честно говоря, я была сильно разочарована.
Сейчас я понимаю, что собственно произошло. Луч, идущий от ультразвукового аппарата, проходит сквозь кожу, отражается от сердца ребёнка и возвращается назад, что отмечается крестиком на экране. От моих предыдущих операций у меня на животе осталось три шрама. Каждый раз, когда возвращающийся луч натыкался на шрам, часть его отражалась от шрама, опять шла к сердцу и второй раз от него отражалась. Порождая второй крестик на экране аппарата. Каждый следующий крестик должен был быть слабее предыдущего и я уверена, что хороший специалист сумел бы их различить.
Так или иначе, на свет ты появился в одиночестве и решил, наконец немного поспать. Ты спал всегда, даже когда ел. Это пошло нам обоим на пользу - ты так и не увидел, в какие авгиевы конюшни превратилась наша квартира во время моего двухмесячного отсутствия. Эту вонь, которая ударила мне в нос, когда мы пришли из родильного дома и новоиспечённый папаша открыл дверь, я не забуду до самой смерти. Я нашла более или менее свободное место на своём письменном столе, положила тебя туда и семь с половиной часов вычищала конюшни. Ты спал.
Следующий день оказался потруднее. Я была с тобой одна, я не знала, что нужно делать с маленьким ребёнком, и рядом не было никого, кто мог бы мне помочь. Конечно, у меня было много книг с очень "полезными" советами, но если бы я собиралась руководствоваться всеми этими указаниями и пожеланиями, мне следовало бы иметь в доме ещё по крайней мере человека три, чтобы хотя бы самое главное выполнить. Все пелёнки каждый раз кипятить и гладить, ребёнка мыть только в кипячёной воде - естественно, когда она остынет до определённой температуры. Что это была за температура? Температура воздуха в ванной комнате тоже должна была быть не выше и не ниже какой-то, так что необходимо было иметь два термометра - один для воды, другой для воздуха. А ещё для купания одного ребёнка были необходимы две ванночки - в одной была только вода, в другой - вода с марганцовкой. А ещё было множество требований и указаний, касающихся посуды и готовки, хотя кроме моего молока тебе требовалось тогда только немного воды и одна-другая капля сока. В общем гораздо проще было выполнить разом все запреты и повеления Талмуда, чем одного новорожденного накормить и искупать.
По закону в течении первых десяти дней по возвращении из родильного дома мне полагалась помощь профессиональной медсестры из районной детской поликлиники. Она должна была приходить ко мне раз в день и научить обращаться с тобой по всем правилам медицинской науки. Я ждала её просто как ангела-спасителя. Выдержала я только один визит и немедленно подписала бумагу о том, что в помощи больше не нуждаюсь. Ангел прилетел в 10 утра и оказался очень крупной и очень пьяной особой, которая никак не могла попасть в дверь моей квартиры. Я заявила немедленно, что ей нечего себя мучить, и подписала все необходимые бумаги прямо на лестнице. Ангел улетел.
Я решила, что сама со всем справлюсь.
Часа через полтора это решение пришлось пересмотреть, поскольку ты в первый раз был не только мокрый, но и грязный. И все эти штуки с водой, температурой и глажкой мог только шестирукий будда выполнить, я - нет. Мне нужен был по-настоящему хороший совет. Конечно, многие мои приятельницы имели детей, но так же и нормальных мужей и/или родителей, так что их советы были бы бесполезны. Мне пришла в голову одна знакомая, у которой тоже была непростая семейная ситуация и четверо детей. Через 15 или 20 минут после моего телефонного звонка Ли приехала и без лишних слов пошла с тобой в ванну. Она положила тебя животом себе на ладонь и другой рукой вымыла тебя под краном. И всё! Все мои проблемы исчезли сами собой и никогда больше не вернулись. Не боги горшки обжигают, а обычные смертные. Впрочем Ли, с её королевской кровью, совсем уж обычной тоже не была.
Дверь
Я стала матерью
В общем и целом ты был ребёнок спокойный, хотел только есть и спать, почти никогда не плакал. Но было несколько пунктов, по которым сразу стало ясно - характер у тебя есть. Прежде всего, мне никак не удавалось запеленать тебя вместе с руками - да и без рук не часто. Ты кричал и вертелся так, что через несколько дней я эти попытки оставила и ты теперь болтал руками и ногами как хотел. Проблема с кормлением была гораздо труднее. Когда мать кормит ребёнка, то он лежит во время одного кормления на правом боку, а во время другого - на левом. Ты же хотел всегда лежать на правом боку и переубедить тебя мне никак не удавалось - вероятно потому, что ты ещё не все слова понимал. Или по какой другой причине. В общем, с этим тоже пришлось примириться, хотя руки сильно болели.
Я вдруг вспомнила один страшный сон, который видела в роддоме за несколько недель до твоего рождения. В этом сне ты был всего нескольких дней от роду, но разговаривать уже умел. Ты говорил мне очень вежливо: "Мама, Вы неправильно организовали сам процесс моего кормления". Я проснулась в холодном поту и немедленно позвонила твоему отцу, который в те времена умел очень хорошо интерпретировать сны по Фрейду и по Юнгу и развлекал своим искусством многих наших друзей. Он меня высмеял и сказал только, что я боюсь, что ты будешь слишком на него похож.
Время бежало и наша жизнь постепенно приспособилась к новому порядку. Поначалу было нелегко. Первые месяцы приходилось много стирать, так как бумажных подгузников тогда в России почти не было. Наша стиральная машина была совсем простая и выжимать приходилось руками. Через месяц у меня на руках кожи почти не осталось. Я велела твоему отцу купить центрифугу для отжимания пелёнок. Он сказал, что их в Москве невозможно купить. Я заставила его самого всё бельё выжимать. Он продержался только один день, а на следующий день обегал всю Москву, но центрифугу купил. Очень скоро выяснилось, что у меня мало молока. Два года назад, когда умер мой первый ребёнок, молока было много и мне пришлось перевязывать грудь и пить хинин, чтобы оно прекратилось. Вероятно эти методы оказались слишком сильными.
С молоком помогли твои бабушка и дедушка с папиной стороны. Мы не видели их с 1982 года, но не все наши знакомые знали об этой истории и кто-то позвонил им и поздравил с рождением внука. Когда они узнали о твоём существовании, они немедленно захотели тебя видеть - первый внук, от единственного сына! Для встречи со мной они, однако, ещё не созрели. Поэтому твой папа выносил тебя как бы на прогулку и там предъявлял бабушке и дедушке. Очень сложно! Узнав про проблемы с молоком, они объехали на своей машине несколько подмосковных деревень и в одной из них нашли молочную козу. Они были в своей стихии. Бабушка начинала свою карьеру дояркой в небольшой деревушке, а в 1986 году была профессором и заведовала лабораторией санитарии молока. Дедушкина карьера привела бывшего деревенского ветеринара в кресло заместителя директора большого московского Института радиобиологии, где работало несколько сотен человек.
Крепкая деревенская закваска и безупречное происхождение - ни евреев, ни благородных - могли в советской россии творить настоящие чудеса. Никогда в жизни не видела я более яркого примера так называемой рабоче-крестьянской интеллигенции. Это понятие ввёл когда-то Ленин и добавил, что каждая кухарка может управлять государством. Как это было? Сталин доказал, что каждая кухарка может управлять государством. Хрущёв доказал, что не каждая кухарка может управлять государством. Брежнев доказал, что государством можно вообще не управлять.
Когда я увидела семью твоего отца в первый раз, я просто не могла поверить своим глазам. И ушам. Только один пример. Множество родственников собрались на день рождения твоей бабушки, все сидели за праздничным столом, ели, пили и смотрели телевизор. Диктор как раз говорил, что какой-то советский дипломат вручил сегодня какому-то королю верительные грамоты. Моя будущая свекровь прокомментировала: "Почему они всю эту процедуру не показывают? Может и мне когда вручать прийдётся, а я и не знаю, что делать нужно". Присутствующие родственники издавали звуки восхищения. Она так никогда и не смогла запомнить хотя бы названия латинских букв, до сих пор называет латинскую "Н" русской Н, поскольку они одинаково пишутся, и имеет массу проблем с описанием других латинских букв. Твоего отца, впрочем заставляли учить английский с 6 лет (а позже и немецкий), так что в десятилетнем возрасте он уже переводил своим родителям необходимые им научные статьи в больших количествах. Я предполагаю, что то, что твоей бабушке нужно было знать по своей работе, она выучила, хотя шанса проверить это у меня никогда не было. Так или иначе, она анализировала молоко и в составе правительственных комиссий проверяла работу молокозаводов.
Твой дедушка занимался радиобиологией, что простыми словами означало вот что. Можно ли вылечить облучённую корову? Можно ли использовать её молоко? Годится ли в обработку кожа зараженных радиацией животных - например, пару ботинок из неё сделать? Эти и подобные проблемы изучал твой дедушка со своими коллегами. Он был в составе одной из правительственных комиссий в Чернобыле и привёз нам оттуда масло, полученное из молока облученной коровы. Масло имело лёгкий зеленоватый оттенок и слегка светилось в темноте, но комиссия установила, что оно пригодно к еде. Масло пролежало несколько недель в нашем холодильнике и в конце концов было съедено, поскольку в Москве в те времена уже вообще никакого масла не было.
Вернёмся однако к нашей козе. Бабушка взяла пробы молока на исследование и убедилась, что молоко хорошее. Дедушка обеспечил комбикорм - у него в институте было подопытное стадо и соответственно корма. Теперь для твоего кормления всё было готово. От всей души благодарна я моим свёкрам за эту помощь! Как Зевс, кормился ты козьим молоком и это явно пошло тебе на пользу.
Была только одна проблема. Кто-то должен был регулярно ездить в эту деревню и покупать молоко. Машины у нас не было и добираться в эту деревню общественным транспортом нужно было больше часа. Твой отец этого делать не хотел, поскольку был очень занят своим основным занятием. Он страдал.
В данном случае причиной страданий был предстоящий через пару месяцев кандидатский экзамен. И тот факт, что у меня теперь почему-то гораздо меньше времени было, чтобы его успокаивать. Он не мог понять, почему. Когда его московский оппонент навестил нас в начале мая 1986 года и впервые увидел меня без живота, он немедленно спросил: "Что новенького?" Твой отец начал объяснять ему свои проблемы с поисками второго оппонента и предстоящей сдачей кандидатского экзамена. Наш гость посмотрел на него как на полного идиота и спросил меня, где ребёнок. Я принесла тебя из другой комнаты, он, сам отец двоих детей, выдал мне кучу полезных советов и наилучших пожеланий и распрощался. После его ухода твой папа заявил, что он вообще не понимает причины этого визита.
За пятнадцать первых лет нашего брака это было единственное регулярное занятие, которое я заставила-таки его делать - покупать тебе молоко. Лучше, чем ничего. До сих пор причитает он время от времени о перенесённых страданиях - несколько месяцев два раза в неделю ездил он в эту деревню за молоком. А дождь? А темнота? А автобус?.. История закончилась сама собой в конце 1986 года, когда у козы кончилось молоко, хозяйка козла переселилась со своим козлом в другую деревню и нового козла не предвиделось. Но тогда ты уже много чего другого мог есть.
Время летело, центрифуга выжимала, коза давала молоко, ты рос и приносил мне радость. Я шила и разгоняла страхи твоего отца перед кандидатским экзаменом. Мы обсуждали программу экзамена, все возможные и невозможные вопросы, которые могут быть заданы. В конце 1986 года экзамен был позади и оставалось только ждать сентября 1987, на который была назначена защита.
Казалось бы, можно наконец раз в жизни вздохнуть спокойно? Спокойствия не было. Была глубочайшая, первая в моей жизни депрессия. Моей голове не хватало интеллектуальной работы. Мои мозги требуют своей пищи точно так же, как мой желудок - венского шницеля. Не больше и не меньше. Есть только одна существенная разница между пищей для головы и пищей для желудка: чрезмерное поедание венских шницелей разрушает фигуру, что я к сожалению, узнала на собственном опыте, а вот что такое чрезмерная умственная деятельность я так и не узнала. Чем больше её было, тем больше я радовалась. Это совсем не обязательно должна была быть математика. Мои разговоры с твоим отцом об устройстве мира тоже были подходящей работой, так же как и написание его диссертации. Но сейчас диссертация была готова, а полученные от меня знания о человеческой натуре упражнял он уже почти без моей помощи.
В общем, страдала моя голова.
Как раз в этот момент на сцене опять появился Таро. Таро, с которым я училась в университете, был тогда аспирантом академии наук. Его научный руководитель Кац работал в Институте изучения океана, который находился неподалёку от нашего дома, и его общежитие тоже было расположено поблизости. Постоянно Таро в Москве не жил, а бывал наездами. Иногда и нас навещал. Почти два года пытался он пробудить у меня интерес к его научной работе. Он хотел, собственно, помочь мне попасть в аспирантуру к его же шефу. Альтруистом он, впрочем, не был, а был человеком многогранным, непростым. Учась в московском университете, он в то же самое время сумел получить какой-то церковный ранг в одной лютеранской церкви в Таллинне. Он руководил музыкальным центром московского университета и проводил концерты церковной музыки в Таллинне. Он продавал валюту и библии в те времена, когда посещение церкви грозило исключением из университета, а 20 долларов в кармане - пятнадцатью годами тюрьмы. Многогранный человек.
Все эти занятия оставляли немного места для математики в его жизни, а мои математические знания он всегда высоко ценил. Я не знаю почему, так как оценки в его университетском дипломе были наверняка лучше моих. Вероятно, он ценил скорее моё умение решать практические задачи. В любом случае, ему нужна была моя помощь в работе над диссертацией и у него был хороший товар для торговли. С моими еврейскими корнями у меня было немного шансов попасть в аспирантуру в хорошее место и мои безнадёжные попытки были ему известны. Такие места, в которых на это не обращали внимания (а бывало и приветствовали!), тоже были. Например, Институт изучения океана. Но кто-то должен был сначала представить меня в качестве хорошего математика какому-нибудь профессору этого института. Таро мог это сделать и это был хороший товар. Он торговался уже с год, но для меня это было слишком рано. Прежде всего я хотела получить хоть одного живого ребёнка, а кроме того нужно было закончить диссертацию твоего отца. Так что торговля ни к чему не привела.
Когда он пришёл к нам в конце 1986 года, его первые слова были: "Ну вот, получила наконец своего ребёнка. Когда пойдём в Кацу?" Понимания он опять не встретил. Больше, чем чего бы то ни было другого, хотела я заняться научной работой, но я думала тогда, что для меня всё уже поздно, что всю математику я давно забыла, что мозги мои не функционируют и что такая работа мне больше не по силам. Твой отец полагал, что я должна всегда сидеть дома, шить и помогать ему, что бы это ни значило. Таро должен был проявить чудеса красноречия. И проявил.
Он повёл себя как настоящий политик - прежде всего, привлёк на свою сторону твоего отца. Таро знал очень хорошо его помешательство на компьютерах - твой отец провёл как-то целый месяц у Таро в Таллинне и программировал там на большом компьютере, который Таро предоставил в его полное распоряжение. Он хотел тогда написать программу, которая считала бы кондуктор эллиптической кривой. Что за штука этот кондуктор и кому он нужен, я и сейчас не знаю. И Таро наверняка не знал. За то он очень хорошо знал способ, как переубедить твоего отца. Стоило Таро расписать ему в красках, как они оба будут писать большуууую интерееееесную вааааажную программу для некоего кинетического уравнения, как они тут же стали сообщниками.
Теперь моя будущая аспирантура выглядела следующим образом: Таро и твой отец пишут программу, я иду к Кацу и рассказываю ему результаты. Кац выдаёт мне новые идем компьютерных экспериментов, Таро и твой отец их делают, я опять иду к Кацу и т.д. Три года я получаю хорошую стипендию - 100 рублей - и спокойно сижу дома с ребёнком и швейной машинкой. Дорога в институт занимает только 20 минут, так что я спокойно могу провести часовую беседу с Кацом между твоими кормлениями. Со временем я каким-то образом защищу диссертацию.
Я только молча переводила глаза с одного на другого и не могла поверить, что твой отец принимает это всё всерьёз. Он принимал. Что касается Таро, то он всегда выглядел очень серьёзно, а вот понять, что он думал, бывало нелегко.
Два этих молодца решили, что я должна пойти в Кацу и сказать ему только, что я хочу программировать. Это было всё, что от меня требовалось. И как раз это-то и было абсолютно невозможно, потому что программировать я практически не умела и компьютеры вообще не любила - чем больше любил их твой отец, тем подозрительнее я к ним относилась. Я просто не хотела произносить такую наглую ложь: "Я бы очень хотела программировать", поскольку считала тогда, что хотя ложь - штука вообще плохая, но некоторая ложь ещё хуже.
Ну что тебе сказать? Твой отец орал на меня во всё горло; Таро, как и положено человеку, обладающему церковным саном, аппелировал к моим лучшим чувствам; ты проснулся и вдруг разревелся, что случалось с тобой крайне редко. Я сказала "да" и всю дорогу до института пыталась придумать такую неопределённую формулировку моих обещаний Кацу, которая не была бы абсолютной ложью.
Врать мне не пришлось.
Таро представил меня Кацу. Я только успела ему сказать, что в московском университете изучала теорию чисел, как в комнату вошел Питер. Слова "теория чисел" немедленно привлекли его внимание и он присоединился к беседе. Питер работал тогда непосредственно с Моном. Мон, директор института, был не только администратором, но знаменитым геофизиком. Как он находил время для научной работы, представить просто невозможно: в институте работало более 1000 человек - физики, биологи, географы, математики, механики, океанологи, и т.д. и т.п., а ещё имелись филиалы в других городах и исследовательские океанские судна, плававшие по всему миру. Большое хозяйство. Тем не менее Мон продолжал работать как учёный и в частности выдал Питеру одну интересную геофизическую задачу. Мон хотел изучить резонансы планетарных волн в земной атмосфере и математическая формулировка задачи немедленно приводила к задаче из области теории чисел. Кац и Питер решили, что эта задача была специально создана по моему заказу: я могла заниматься теорией чисел в своё удовольствие и одновременно знакомиться геофизикой. Было решено, что это будет для меня хорошей разминкой, которая подготовит меня к основному виду спорта - численному моделированию кинетического уравнения.
Дверь
Я стала геофизиком
*
Глава 12. Воспитание детей, или
Куда подевались мои старые телефонные
аппараты и будильники
Мой способ воспитания детей был очень простой, и результатами я была довольна. Больше всего я боялась, что ты будешь похож на своего погрязшего во всевозможных страхах отца и поэтому решила так: тебе можно делать всё. Ключевым словом здесь является слово "делать". Пока человек хочет что-то делать сам, пусть делает.
Ты хочешь телефон поближе рассмотреть - получаешь старый аппарат и через несколько дней я выметаю поломанные части, гайки и винты. Та же судьба ожидала и будильник. И утюг. Я до сих пор понятия не имею, как их все вообще без отвёртки разобрать можно. Тебе было полтора года, и ты мог. Я считала, что играть лучше с настоящим предметами. Русские игрушки были тогда слишком простые и, следовательно, бессмысленные.
Когда в 1991 году я прилетела в Португалию и пошла в игрушечный магазин, я переменила своё мнение насчет игрушек. Я должна была прожить в Лиссабоне ещё два дня, имела на все, включая еду, 18 $ и хотела купить игрушечную радиоуправляемую машину - великолепную вишнёвую "Ауди", которая стоила 35 $. Я просто не могла от неё глаз отвести. Владелец магазина даже спросил меня, кому я покупаю игрушку - сыну или всё-таки себе. После часа торговли я купила за 15 $ вертолёт, тоже радиоуправляемый. Он был очень хорош, хотя и близко не так, как Ауди. Тебе этот вертолёт тоже очень нравился, хотя в радиоуправление ты не верил и искал верёвки, которыми он в действительности управлялся. Но в России ты чаще играл с настоящими предметами, а не с игрушками.
Какую замечательную коллекцию пуговиц собрала я за годы шитья! Она была полностью уничтожена. Пуговицы просто завораживали тебя - разные цвета, размеры, формы, материал... Ты выкладывал из них на полу какие-то замысловатые узоры, ты возил их на своём игрушечном грузовике, ты засовывал их в ножны своей пластмассовой сабли, ты пытался раздробить их в порошок ножкой стула. Я выметала останки. Все мои приятельницы считали, что я сошла с ума, что пуговицы для маленького ребёнка слишком опасны, что ребёнок может их проглотить и подавиться. Я только смеялась и отвечала: "Вы что думаете, что я дурака родила? Мой ребёнок сам знает, что хорошо и что плохо". На самом деле все дети знают это с самого начала, только некоторые со временем забывают.
Я уверена, что детишки глотают пуговицы только из страха перед неожиданно вошедшей к комнату мамой или бабушкой. Что сделал бы ребёнок, если бы ему никто не мешал? Да он просто сунул бы пуговицу в рот, облизал бы её, попробовал бы укусить и выплюнул бы. Невкусно! Если же ему нельзя с пуговицами играть - другое дело: он глотает её, чтобы скрыть своё преступление от матери. Сколько судеб человеческих пострадало от этих бессмысленных запугиваний! Но конечно, всегда легче кого-то напугать - особенно маленького и зависимого, чем помогать ему учиться жить в разных сложных ситуациях. Особенно если мама сама этого не умеет, потому что её тоже когда-то запугали. Что касается тебя, то ты ни одной пуговицы не проглотил. И твоя мелкая моторика была в порядке.
Когда ты пытался сам одеваться, у меня хватало терпения ждать, пока ты не закончишь. Конечно, и помогать, если нужно. Поначалу это требовало много времени и терпения. Самым главным было не превратиться в бегемота из известного анекдота:
Сидит бегемот в воде и занимается любимым делом - пыхтит себе: "Уф... Уф... Уф..." Подходит к нему сын и говорит: "Папа, купи мне маленький паровозик!" А папа-бегемот отвечает ему очень сердито: "Этого ещё не хватало! Вот я сейчас всё брошу и пойду искать тебе маленький паровозик".