Ребе Лена : другие произведения.

Кадиш

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.45*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    две главы из повести "Кадиш"


Лена Ребе

Кадиш

  
   Посвящается моему сыну
  
  
  
  
  
   "Зачатие моё видели очи Твои;
   в твоей книге записаны все дни,
   для меня назначенные,
   когда ни одного из них ещё не было"
  
   Псалом 138, 16
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Содержание

  
   Глава 1. Подарок, или
   О чем, собственно, идет речь 5
  
   Глава 2. Начало, или
   Какие опасности подстерегают нас иной раз
   в библиотеке 10
  
   Глава 3. Семейная жизнь, или
   Как я крота отмывала 22
  
   Глава 4. Компьютер, или
   Как вредны бывают достижения прогресса для
   слабой головы 33
  
   Глава 5. Советская медицина, или
   Как я ожидала четверых детей и только одного
   сына родила 43
  
   Глава 6. Кинетическое уравнение, или
   Как случилось, что взгляды на жизнь - вернее,
   на физику - у нас с Кацом разошлись 53
  
  
   Глава 7. Мечты детства, или
   Как одна маленькая девочка забивала гвозди
   и что из этого вышло 63
  
   Глава 8. Астрология, или
   Простой способ заработать денег на содержание
   семьи и изучение физики 73
  
   Глава 9. Картина мира, или
   Почему моя диссертация не понравилась моему
   научному руководителю 85
  
   Глава 10. Побег, или
   Долги, которые не следует платить 95
  
   Глава 11. Метеорология, или
   Как я пазлы собирала 103
  
   Глава 12. Воспитание детей, или
   Куда подевались мои старые телефонные
   аппараты и будильники 116
   Глава 13. Начало конца, или
   Какая трудная у Бога работа 127
  
   Глава 14. Конец, или
   Начало новой жизни 137
  
  
   Действующие лица 150
  
   Советы и подсказки 153
  
   Миры 162
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 5. Советская медицина, или
   Как я ожидала четверых детей и только одного
   сына родила
  
  
   Защитить диссертацию те времена в России было делом не лёгким. Прежде всего нужно было сдать кандидатские экзамены, написать текст диссертации и иметь не менее трёх публикаций по данной теме. После этого можно было встать в очередь на защиту. Твой отец учился уже один раз в аспирантуре и кандидатские экзамены тоже сдавал, но теперь кандидатский экзамен по специальности приходилось сдавать снова, поскольку и тема диссертации и специальность изменились. Список необходимых для сдачи экзамена документов можно было получить в отделе аспирантуры. При наличии крепкой нервной системы и способности дочитать список до конца, была даже вероятность, что все или почти все из этих документов удастся собрать. В списке было несколько десятков пунктов, причём не только порядок подписей на каждом документе был важен, но и сам порядок получения документов. Некоторые пункты были очень неожиданными, например пункт о том, что аспирант не должен иметь дома институтского спортивного инвентаря. Быть может какой-нибудь доведённый до отчаяния аспирант запустил как-то институтской гантелей прямо в председателя ученого совета?
  
   Но шутки в сторону. Были и важные пункты, например следовало иметь научного руководителя и получить его отзыв на диссертацию, Нужны были два так называемых оппонента, которые тоже должны были оценить научные достоинства работы. Оппоненты являлись официальными лицами и обязаны были присутствовать на защите диссертации. Они должны были быть известными специалистами в той же области науки, к которой относилась данная работа, но при этом работать в других институтах или университетах. По крайней мере один из них должен был быть университетским профессором и иметь публикации в точности по этой теме, но не иметь совместных статей с диссертантом. Начальник или директор института, в котором бедный диссертант работал или собирался защищаться, так же не имел права быть его оппонентом. Помучаешься, прежде чем это всё выполнишь. Второй оппонент, профессор, нашёлся только в Литве.
  
   Необходимо было так же найти и ведущее предприятие. Оно должно было находиться в другом городе и выдать подтверждение, что результаты данной диссертации могут использоваться - или уже используются - для чего-нибудь полезного. Называлось это справкой о внедрении. Мне всегда хотелось посмотреть на эти справки, которые были же в своё время выданы на диссертации на тему "Методика преподавания физики в девятом классе средней школы" или "Специфические особенности строения голосовых связок колибри со средой обитания в устье Амазонки". В зале диссертаций ленинской библиотеки можно было ещё и не то найти.
  
   Естественно находилась в списке документов и характеристика, подписанная партийными, профсоюзными и комсомольскими боссами, которую должна была короновать подпись директора института. Тот факт, что диссертант не был ни членом партии, ни комсомольцем значения не имел. Порядок должен быть или как? Эти подписи подтверждали, что моральный облик диссертанта, что бы это не значило, достаточно хорош, чтобы разрешить ему защищать диссертацию. Сегодня я уже не помню в точности, какие ещё пункты стояли в этом списке. Интересно было бы на него ещё раз поглядеть.
  
   Для того, чтобы всё это выполнить, требовалось время и везение. Существовала легенда про один институт в Новосибирске, где аспиранты собрались и написали руководство, в котором рассказывалось, как можно в их институте все эти камни предткновения скорейшим образом обойти. Кто из официальных лиц в какой комнате сидит и в какой бывает, кто подписывает в коридоре и по какой лестнице он ходит в столовую - вся эта информация и ещё много другой было собрано в этом руководстве.
  
   Ты знаешь своего отца достаточно хорошо, чтобы понимать - сделать всё это он был абсолютно не способен. Он готовился к экзамену. Чего же ещё от него можно было требовать? После экзамена он был полумёртв - во всяком случае, он пролежал месяц в постели и играл в больного. Ты много раз сам видел, как хорошо у него эта игра получается. Я должна была готовить ему "что-нибудь вкусненькое", читать вслух хорошие книги и зарабатывать деньги.
  
   Все эти формальности с документами тоже я выполнила. Вернее, мы с тобой, поскольку ты тогда уже очень активно присутствовал в моём животе и ни на минуту не давал о себе забыть. Ты столько вертелся и столько толкался, что я ожидала по крайней мере двойню. Врачи ожидали ещё больше - трое? Или даже четверо? После каждой моей консультации с врачами отец твой напивался до потери сознания, а когда протрезвлялся, то хотел четверых детей. Логика его была очень простая: я всё могу - даже с четырьмя детьми управиться, поэтому мне всё равно, сколько бы детей не родилось. Но с четырьмя детьми нам была положена от государства большая квартира, а с тремя - нет. Общая площадь моей квартиры составляла 51 кв. м, твой отец был прописан у своих родителей и родись у меня трое детей, мы имели бы более 12 кв. м на человека. По закону в Москве я не имела бы права стать на очередь не только на государственную, но даже и на кооперативную квартиру. Сейчас всё это выглядит полным идиотизмом, в особенности невозможность определить количество детей. Ведь это же не в средние века случилось, а в 1986 году, в Москве. Что же эти русские врачи, про ульразвуковой аппарат ничего не слышали?
  
   Конечно слышали. Этот Всесоюзный центр охраны здоровья матери и ребёнка, где ты собственно и родился, был оснащён по последнему слову науки и техники и советские женщины со всех концов страны - иногда за тысячи километров - съезжались туда, чтобы сделать ультразвуковое исследование. Но ультразвуковой аппарат был делом новым и врачам нужно было ещё учиться с ним обращаться. Чисто теоретически врач должен был бы только кинуть взгляд на экран и сказать мне, что у меня один ребёнок, что это сын и что ему столько-то недель от роду. Там была ещё такая прикреплённая к экрану линейка для измерения размеров головы ребёнка и определения его возраста.
  
   Так гладко бывает всё только в чистой теории. А на практике на экране были видны только какие-то неясные и бесформенные извилины, которые врач должен интерпретировать. А маленький красный крестик должен показать положение сердца. Поскольку два месяца до твоего рождения я провела в больнице, которая находилась в одном здании с этим центром, то эти бесформенные извилины и красные крестики я видела десятки раз. Каждый раз когда я шла к очередному врачу и тот видел на экране два или три крестика (иногда и четыре), врач очень воодушевлялся. Он немедленно призывал своих коллег, посмотреть на это чудо природы, и все вместе принимались они за дело - начинали извилины на экране интерпретировать: Это - голова! И это голова! А что это там у нас внизу? Попка?
  
   Ты вертелся изо всех сил и получал от этого мероприятия массу удовольствия. Я проклинала мысленно всех врачей и пыталась найти какую-нибудь возможность прекратить балаган. Что мне не удалось. Дело в том, что поскольку два года назад у меня уже было кесарево сечение, то и второй раз рожать я должна была таким же образом. Это означало, что дату операции - и следовательно дату твоего рождения - должны были определять врачи в соответствии с анамнезом, который был сложным, и с показаниями ультразвуковых исследований, которые каждый раз показывали разное. Скажу только, что первая дата операции была назначена на конец февраля, а родился ты 14 апреля. В промежутке я находилась в больнице, регулярно подписывала какие-то заявления с отказом от операции и иногда даже спала, если ты давал мне такую возможность. Мои первые слова после операции были: "Сколько?" Врач начала объяснять что-то насчёт сантиметров и килограммов, но я спросила ещё раз: "Сколько детей?" и услышал в ответ - один. Честно говоря, я была сильно разочарована.
  
   Сейчас я понимаю, что собственно произошло. Луч, идущий от ультразвукового аппарата, проходит сквозь кожу, отражается от сердца ребёнка и возвращается назад, что отмечается крестиком на экране. От моих предыдущих операций у меня на животе осталось три шрама. Каждый раз, когда возвращающийся луч натыкался на шрам, часть его отражалась от шрама, опять шла к сердцу и второй раз от него отражалась. Порождая второй крестик на экране аппарата. Каждый следующий крестик должен был быть слабее предыдущего и я уверена, что хороший специалист сумел бы их различить.
  
   Так или иначе, на свет ты появился в одиночестве и решил, наконец немного поспать. Ты спал всегда, даже когда ел. Это пошло нам обоим на пользу - ты так и не увидел, в какие авгиевы конюшни превратилась наша квартира во время моего двухмесячного отсутствия. Эту вонь, которая ударила мне в нос, когда мы пришли из родильного дома и новоиспечённый папаша открыл дверь, я не забуду до самой смерти. Я нашла более или менее свободное место на своём письменном столе, положила тебя туда и семь с половиной часов вычищала конюшни. Ты спал.
  
   Следующий день оказался потруднее. Я была с тобой одна, я не знала, что нужно делать с маленьким ребёнком, и рядом не было никого, кто мог бы мне помочь. Конечно, у меня было много книг с очень "полезными" советами, но если бы я собиралась руководствоваться всеми этими указаниями и пожеланиями, мне следовало бы иметь в доме ещё по крайней мере человека три, чтобы хотя бы самое главное выполнить. Все пелёнки каждый раз кипятить и гладить, ребёнка мыть только в кипячёной воде - естественно, когда она остынет до определённой температуры. Что это была за температура? Температура воздуха в ванной комнате тоже должна была быть не выше и не ниже какой-то, так что необходимо было иметь два термометра - один для воды, другой для воздуха. А ещё для купания одного ребёнка были необходимы две ванночки - в одной была только вода, в другой - вода с марганцовкой. А ещё было множество требований и указаний, касающихся посуды и готовки, хотя кроме моего молока тебе требовалось тогда только немного воды и одна-другая капля сока. В общем гораздо проще было выполнить разом все запреты и повеления Талмуда, чем одного новорожденного накормить и искупать.
  
   По закону в течении первых десяти дней по возвращении из родильного дома мне полагалась помощь профессиональной медсестры из районной детской поликлиники. Она должна была приходить ко мне раз в день и научить обращаться с тобой по всем правилам медицинской науки. Я ждала её просто как ангела-спасителя. Выдержала я только один визит и немедленно подписала бумагу о том, что в помощи больше не нуждаюсь. Ангел прилетел в 10 утра и оказался очень крупной и очень пьяной особой, которая никак не могла попасть в дверь моей квартиры. Я заявила немедленно, что ей нечего себя мучить, и подписала все необходимые бумаги прямо на лестнице. Ангел улетел.
  
   Я решила, что сама со всем справлюсь.
  
   Часа через полтора это решение пришлось пересмотреть, поскольку ты в первый раз был не только мокрый, но и грязный. И все эти штуки с водой, температурой и глажкой мог только шестирукий будда выполнить, я - нет. Мне нужен был по-настоящему хороший совет. Конечно, многие мои приятельницы имели детей, но так же и нормальных мужей и/или родителей, так что их советы были бы бесполезны. Мне пришла в голову одна знакомая, у которой тоже была непростая семейная ситуация и четверо детей. Через 15 или 20 минут после моего телефонного звонка Ли приехала и без лишних слов пошла с тобой в ванну. Она положила тебя животом себе на ладонь и другой рукой вымыла тебя под краном. И всё! Все мои проблемы исчезли сами собой и никогда больше не вернулись. Не боги горшки обжигают, а обычные смертные. Впрочем Ли, с её королевской кровью, совсем уж обычной тоже не была.
  
   Дверь
   Я стала матерью
  
   В общем и целом ты был ребёнок спокойный, хотел только есть и спать, почти никогда не плакал. Но было несколько пунктов, по которым сразу стало ясно - характер у тебя есть. Прежде всего, мне никак не удавалось запеленать тебя вместе с руками - да и без рук не часто. Ты кричал и вертелся так, что через несколько дней я эти попытки оставила и ты теперь болтал руками и ногами как хотел. Проблема с кормлением была гораздо труднее. Когда мать кормит ребёнка, то он лежит во время одного кормления на правом боку, а во время другого - на левом. Ты же хотел всегда лежать на правом боку и переубедить тебя мне никак не удавалось - вероятно потому, что ты ещё не все слова понимал. Или по какой другой причине. В общем, с этим тоже пришлось примириться, хотя руки сильно болели.
  
   Я вдруг вспомнила один страшный сон, который видела в роддоме за несколько недель до твоего рождения. В этом сне ты был всего нескольких дней от роду, но разговаривать уже умел. Ты говорил мне очень вежливо: "Мама, Вы неправильно организовали сам процесс моего кормления". Я проснулась в холодном поту и немедленно позвонила твоему отцу, который в те времена умел очень хорошо интерпретировать сны по Фрейду и по Юнгу и развлекал своим искусством многих наших друзей. Он меня высмеял и сказал только, что я боюсь, что ты будешь слишком на него похож.
  
   Время бежало и наша жизнь постепенно приспособилась к новому порядку. Поначалу было нелегко. Первые месяцы приходилось много стирать, так как бумажных подгузников тогда в России почти не было. Наша стиральная машина была совсем простая и выжимать приходилось руками. Через месяц у меня на руках кожи почти не осталось. Я велела твоему отцу купить центрифугу для отжимания пелёнок. Он сказал, что их в Москве невозможно купить. Я заставила его самого всё бельё выжимать. Он продержался только один день, а на следующий день обегал всю Москву, но центрифугу купил. Очень скоро выяснилось, что у меня мало молока. Два года назад, когда умер мой первый ребёнок, молока было много и мне пришлось перевязывать грудь и пить хинин, чтобы оно прекратилось. Вероятно эти методы оказались слишком сильными.
  
   С молоком помогли твои бабушка и дедушка с папиной стороны. Мы не видели их с 1982 года, но не все наши знакомые знали об этой истории и кто-то позвонил им и поздравил с рождением внука. Когда они узнали о твоём существовании, они немедленно захотели тебя видеть - первый внук, от единственного сына! Для встречи со мной они, однако, ещё не созрели. Поэтому твой папа выносил тебя как бы на прогулку и там предъявлял бабушке и дедушке. Очень сложно! Узнав про проблемы с молоком, они объехали на своей машине несколько подмосковных деревень и в одной из них нашли молочную козу. Они были в своей стихии. Бабушка начинала свою карьеру дояркой в небольшой деревушке, а в 1986 году была профессором и заведовала лабораторией санитарии молока. Дедушкина карьера привела бывшего деревенского ветеринара в кресло заместителя директора большого московского Института радиобиологии, где работало несколько сотен человек.
  
   Крепкая деревенская закваска и безупречное происхождение - ни евреев, ни благородных - могли в советской россии творить настоящие чудеса. Никогда в жизни не видела я более яркого примера так называемой рабоче-крестьянской интеллигенции. Это понятие ввёл когда-то Ленин и добавил, что каждая кухарка может управлять государством. Как это было? Сталин доказал, что каждая кухарка может управлять государством. Хрущёв доказал, что не каждая кухарка может управлять государством. Брежнев доказал, что государством можно вообще не управлять.
  
   Когда я увидела семью твоего отца в первый раз, я просто не могла поверить своим глазам. И ушам. Только один пример. Множество родственников собрались на день рождения твоей бабушки, все сидели за праздничным столом, ели, пили и смотрели телевизор. Диктор как раз говорил, что какой-то советский дипломат вручил сегодня какому-то королю верительные грамоты. Моя будущая свекровь прокомментировала: "Почему они всю эту процедуру не показывают? Может и мне когда вручать прийдётся, а я и не знаю, что делать нужно". Присутствующие родственники издавали звуки восхищения. Она так никогда и не смогла запомнить хотя бы названия латинских букв, до сих пор называет латинскую "Н" русской Н, поскольку они одинаково пишутся, и имеет массу проблем с описанием других латинских букв. Твоего отца, впрочем заставляли учить английский с 6 лет (а позже и немецкий), так что в десятилетнем возрасте он уже переводил своим родителям необходимые им научные статьи в больших количествах. Я предполагаю, что то, что твоей бабушке нужно было знать по своей работе, она выучила, хотя шанса проверить это у меня никогда не было. Так или иначе, она анализировала молоко и в составе правительственных комиссий проверяла работу молокозаводов.
  
   Твой дедушка занимался радиобиологией, что простыми словами означало вот что. Можно ли вылечить облучённую корову? Можно ли использовать её молоко? Годится ли в обработку кожа зараженных радиацией животных - например, пару ботинок из неё сделать? Эти и подобные проблемы изучал твой дедушка со своими коллегами. Он был в составе одной из правительственных комиссий в Чернобыле и привёз нам оттуда масло, полученное из молока облученной коровы. Масло имело лёгкий зеленоватый оттенок и слегка светилось в темноте, но комиссия установила, что оно пригодно к еде. Масло пролежало несколько недель в нашем холодильнике и в конце концов было съедено, поскольку в Москве в те времена уже вообще никакого масла не было.
  
   Вернёмся однако к нашей козе. Бабушка взяла пробы молока на исследование и убедилась, что молоко хорошее. Дедушка обеспечил комбикорм - у него в институте было подопытное стадо и соответственно корма. Теперь для твоего кормления всё было готово. От всей души благодарна я моим свёкрам за эту помощь! Как Зевс, кормился ты козьим молоком и это явно пошло тебе на пользу.
  
   Была только одна проблема. Кто-то должен был регулярно ездить в эту деревню и покупать молоко. Машины у нас не было и добираться в эту деревню общественным транспортом нужно было больше часа. Твой отец этого делать не хотел, поскольку был очень занят своим основным занятием. Он страдал.
  
   В данном случае причиной страданий был предстоящий через пару месяцев кандидатский экзамен. И тот факт, что у меня теперь почему-то гораздо меньше времени было, чтобы его успокаивать. Он не мог понять, почему. Когда его московский оппонент навестил нас в начале мая 1986 года и впервые увидел меня без живота, он немедленно спросил: "Что новенького?" Твой отец начал объяснять ему свои проблемы с поисками второго оппонента и предстоящей сдачей кандидатского экзамена. Наш гость посмотрел на него как на полного идиота и спросил меня, где ребёнок. Я принесла тебя из другой комнаты, он, сам отец двоих детей, выдал мне кучу полезных советов и наилучших пожеланий и распрощался. После его ухода твой папа заявил, что он вообще не понимает причины этого визита.
  
   За пятнадцать первых лет нашего брака это было единственное регулярное занятие, которое я заставила-таки его делать - покупать тебе молоко. Лучше, чем ничего. До сих пор причитает он время от времени о перенесённых страданиях - несколько месяцев два раза в неделю ездил он в эту деревню за молоком. А дождь? А темнота? А автобус?.. История закончилась сама собой в конце 1986 года, когда у козы кончилось молоко, хозяйка козла переселилась со своим козлом в другую деревню и нового козла не предвиделось. Но тогда ты уже много чего другого мог есть.
  
   Время летело, центрифуга выжимала, коза давала молоко, ты рос и приносил мне радость. Я шила и разгоняла страхи твоего отца перед кандидатским экзаменом. Мы обсуждали программу экзамена, все возможные и невозможные вопросы, которые могут быть заданы. В конце 1986 года экзамен был позади и оставалось только ждать сентября 1987, на который была назначена защита.
  
   Казалось бы, можно наконец раз в жизни вздохнуть спокойно? Спокойствия не было. Была глубочайшая, первая в моей жизни депрессия. Моей голове не хватало интеллектуальной работы. Мои мозги требуют своей пищи точно так же, как мой желудок - венского шницеля. Не больше и не меньше. Есть только одна существенная разница между пищей для головы и пищей для желудка: чрезмерное поедание венских шницелей разрушает фигуру, что я к сожалению, узнала на собственном опыте, а вот что такое чрезмерная умственная деятельность я так и не узнала. Чем больше её было, тем больше я радовалась. Это совсем не обязательно должна была быть математика. Мои разговоры с твоим отцом об устройстве мира тоже были подходящей работой, так же как и написание его диссертации. Но сейчас диссертация была готова, а полученные от меня знания о человеческой натуре упражнял он уже почти без моей помощи.
  
   В общем, страдала моя голова.
  
   Как раз в этот момент на сцене опять появился Таро. Таро, с которым я училась в университете, был тогда аспирантом академии наук. Его научный руководитель Кац работал в Институте изучения океана, который находился неподалёку от нашего дома, и его общежитие тоже было расположено поблизости. Постоянно Таро в Москве не жил, а бывал наездами. Иногда и нас навещал. Почти два года пытался он пробудить у меня интерес к его научной работе. Он хотел, собственно, помочь мне попасть в аспирантуру к его же шефу. Альтруистом он, впрочем, не был, а был человеком многогранным, непростым. Учась в московском университете, он в то же самое время сумел получить какой-то церковный ранг в одной лютеранской церкви в Таллинне. Он руководил музыкальным центром московского университета и проводил концерты церковной музыки в Таллинне. Он продавал валюту и библии в те времена, когда посещение церкви грозило исключением из университета, а 20 долларов в кармане - пятнадцатью годами тюрьмы. Многогранный человек.
  
   Все эти занятия оставляли немного места для математики в его жизни, а мои математические знания он всегда высоко ценил. Я не знаю почему, так как оценки в его университетском дипломе были наверняка лучше моих. Вероятно, он ценил скорее моё умение решать практические задачи. В любом случае, ему нужна была моя помощь в работе над диссертацией и у него был хороший товар для торговли. С моими еврейскими корнями у меня было немного шансов попасть в аспирантуру в хорошее место и мои безнадёжные попытки были ему известны. Такие места, в которых на это не обращали внимания (а бывало и приветствовали!), тоже были. Например, Институт изучения океана. Но кто-то должен был сначала представить меня в качестве хорошего математика какому-нибудь профессору этого института. Таро мог это сделать и это был хороший товар. Он торговался уже с год, но для меня это было слишком рано. Прежде всего я хотела получить хоть одного живого ребёнка, а кроме того нужно было закончить диссертацию твоего отца. Так что торговля ни к чему не привела.
  
   Когда он пришёл к нам в конце 1986 года, его первые слова были: "Ну вот, получила наконец своего ребёнка. Когда пойдём в Кацу?" Понимания он опять не встретил. Больше, чем чего бы то ни было другого, хотела я заняться научной работой, но я думала тогда, что для меня всё уже поздно, что всю математику я давно забыла, что мозги мои не функционируют и что такая работа мне больше не по силам. Твой отец полагал, что я должна всегда сидеть дома, шить и помогать ему, что бы это ни значило. Таро должен был проявить чудеса красноречия. И проявил.
  
   Он повёл себя как настоящий политик - прежде всего, привлёк на свою сторону твоего отца. Таро знал очень хорошо его помешательство на компьютерах - твой отец провёл как-то целый месяц у Таро в Таллинне и программировал там на большом компьютере, который Таро предоставил в его полное распоряжение. Он хотел тогда написать программу, которая считала бы кондуктор эллиптической кривой. Что за штука этот кондуктор и кому он нужен, я и сейчас не знаю. И Таро наверняка не знал. За то он очень хорошо знал способ, как переубедить твоего отца. Стоило Таро расписать ему в красках, как они оба будут писать большуууую интерееееесную вааааажную программу для некоего кинетического уравнения, как они тут же стали сообщниками.
  
   Теперь моя будущая аспирантура выглядела следующим образом: Таро и твой отец пишут программу, я иду к Кацу и рассказываю ему результаты. Кац выдаёт мне новые идем компьютерных экспериментов, Таро и твой отец их делают, я опять иду к Кацу и т.д. Три года я получаю хорошую стипендию - 100 рублей - и спокойно сижу дома с ребёнком и швейной машинкой. Дорога в институт занимает только 20 минут, так что я спокойно могу провести часовую беседу с Кацом между твоими кормлениями. Со временем я каким-то образом защищу диссертацию.
  
   Я только молча переводила глаза с одного на другого и не могла поверить, что твой отец принимает это всё всерьёз. Он принимал. Что касается Таро, то он всегда выглядел очень серьёзно, а вот понять, что он думал, бывало нелегко.
  
   Два этих молодца решили, что я должна пойти в Кацу и сказать ему только, что я хочу программировать. Это было всё, что от меня требовалось. И как раз это-то и было абсолютно невозможно, потому что программировать я практически не умела и компьютеры вообще не любила - чем больше любил их твой отец, тем подозрительнее я к ним относилась. Я просто не хотела произносить такую наглую ложь: "Я бы очень хотела программировать", поскольку считала тогда, что хотя ложь - штука вообще плохая, но некоторая ложь ещё хуже.
  
   Ну что тебе сказать? Твой отец орал на меня во всё горло; Таро, как и положено человеку, обладающему церковным саном, аппелировал к моим лучшим чувствам; ты проснулся и вдруг разревелся, что случалось с тобой крайне редко. Я сказала "да" и всю дорогу до института пыталась придумать такую неопределённую формулировку моих обещаний Кацу, которая не была бы абсолютной ложью.
  
   Врать мне не пришлось.
  
   Таро представил меня Кацу. Я только успела ему сказать, что в московском университете изучала теорию чисел, как в комнату вошел Питер. Слова "теория чисел" немедленно привлекли его внимание и он присоединился к беседе. Питер работал тогда непосредственно с Моном. Мон, директор института, был не только администратором, но знаменитым геофизиком. Как он находил время для научной работы, представить просто невозможно: в институте работало более 1000 человек - физики, биологи, географы, математики, механики, океанологи, и т.д. и т.п., а ещё имелись филиалы в других городах и исследовательские океанские судна, плававшие по всему миру. Большое хозяйство. Тем не менее Мон продолжал работать как учёный и в частности выдал Питеру одну интересную геофизическую задачу. Мон хотел изучить резонансы планетарных волн в земной атмосфере и математическая формулировка задачи немедленно приводила к задаче из области теории чисел. Кац и Питер решили, что эта задача была специально создана по моему заказу: я могла заниматься теорией чисел в своё удовольствие и одновременно знакомиться геофизикой. Было решено, что это будет для меня хорошей разминкой, которая подготовит меня к основному виду спорта - численному моделированию кинетического уравнения.
  
  
   Дверь
   Я стала геофизиком
  
   *
  
  
   Глава 12. Воспитание детей, или
   Куда подевались мои старые телефонные
   аппараты и будильники
  
   Мой способ воспитания детей был очень простой, и результатами я была довольна. Больше всего я боялась, что ты будешь похож на своего погрязшего во всевозможных страхах отца и поэтому решила так: тебе можно делать всё. Ключевым словом здесь является слово "делать". Пока человек хочет что-то делать сам, пусть делает.
  
   Ты хочешь телефон поближе рассмотреть - получаешь старый аппарат и через несколько дней я выметаю поломанные части, гайки и винты. Та же судьба ожидала и будильник. И утюг. Я до сих пор понятия не имею, как их все вообще без отвёртки разобрать можно. Тебе было полтора года, и ты мог. Я считала, что играть лучше с настоящим предметами. Русские игрушки были тогда слишком простые и, следовательно, бессмысленные.
  
   Когда в 1991 году я прилетела в Португалию и пошла в игрушечный магазин, я переменила своё мнение насчет игрушек. Я должна была прожить в Лиссабоне ещё два дня, имела на все, включая еду, 18 $ и хотела купить игрушечную радиоуправляемую машину - великолепную вишнёвую "Ауди", которая стоила 35 $. Я просто не могла от неё глаз отвести. Владелец магазина даже спросил меня, кому я покупаю игрушку - сыну или всё-таки себе. После часа торговли я купила за 15 $ вертолёт, тоже радиоуправляемый. Он был очень хорош, хотя и близко не так, как Ауди. Тебе этот вертолёт тоже очень нравился, хотя в радиоуправление ты не верил и искал верёвки, которыми он в действительности управлялся. Но в России ты чаще играл с настоящими предметами, а не с игрушками.
  
   Какую замечательную коллекцию пуговиц собрала я за годы шитья! Она была полностью уничтожена. Пуговицы просто завораживали тебя - разные цвета, размеры, формы, материал... Ты выкладывал из них на полу какие-то замысловатые узоры, ты возил их на своём игрушечном грузовике, ты засовывал их в ножны своей пластмассовой сабли, ты пытался раздробить их в порошок ножкой стула. Я выметала останки. Все мои приятельницы считали, что я сошла с ума, что пуговицы для маленького ребёнка слишком опасны, что ребёнок может их проглотить и подавиться. Я только смеялась и отвечала: "Вы что думаете, что я дурака родила? Мой ребёнок сам знает, что хорошо и что плохо". На самом деле все дети знают это с самого начала, только некоторые со временем забывают.
  
   Я уверена, что детишки глотают пуговицы только из страха перед неожиданно вошедшей к комнату мамой или бабушкой. Что сделал бы ребёнок, если бы ему никто не мешал? Да он просто сунул бы пуговицу в рот, облизал бы её, попробовал бы укусить и выплюнул бы. Невкусно! Если же ему нельзя с пуговицами играть - другое дело: он глотает её, чтобы скрыть своё преступление от матери. Сколько судеб человеческих пострадало от этих бессмысленных запугиваний! Но конечно, всегда легче кого-то напугать - особенно маленького и зависимого, чем помогать ему учиться жить в разных сложных ситуациях. Особенно если мама сама этого не умеет, потому что её тоже когда-то запугали. Что касается тебя, то ты ни одной пуговицы не проглотил. И твоя мелкая моторика была в порядке.
  
   Когда ты пытался сам одеваться, у меня хватало терпения ждать, пока ты не закончишь. Конечно, и помогать, если нужно. Поначалу это требовало много времени и терпения. Самым главным было не превратиться в бегемота из известного анекдота:
  
   Сидит бегемот в воде и занимается любимым делом - пыхтит себе: "Уф... Уф... Уф..." Подходит к нему сын и говорит: "Папа, купи мне маленький паровозик!" А папа-бегемот отвечает ему очень сердито: "Этого ещё не хватало! Вот я сейчас всё брошу и пойду искать тебе маленький паровозик".
  
   Уф.
  
   Моё терпение принесло замечательные плоды, и в детском саду тебя называли "Петя, который умеет сам одеваться". Когда ты хотел готовить со мной вместе, я всё тебе объясняла и разрешала всё самому делать, даже огонь зажигать разрешалось трёхлетнему ребёнку. Я сама просто стояла рядом. Тебе разрешалось и самому готовить. После этого приходилось, конечно, отмывать тщательно и тебя, и кухню, но результат превзошёл все ожидания. По сей день приготовление пищи является одним из твоих любимых занятий, и иногда ты даже любишь порассуждать, что это могло бы быть для тебя неплохой профессией. В добрый путь! Блюда, которые ты теперь готовишь по собственным рецептам, очень рафинированные и очень вкусные. Чего стоит одно желе из свежевыжатого сока розового грейпфрута!
  
   Ограниченные возможности своего отца ты хорошо понимал, будучи всего лишь лет трёх от роду. Я как-то месила тесто на кухне, ты зашёл туда и попросил меня вымыть тебе морковку - ты сам был ещё такой маленький, что не доставал до крана. Руки у меня были в тесте, я не хотела прерываться и поэтому сказала: "Попроси папу". Ты ответил твёрдо: "Папа - только чай заварить и хлеб нарезать." Папа, который лежал на диване в соседней комнате, весело засмеялся и сказал только, что маленькие дети очень наблюдательны. Морковку я сама помыла.
  
   Когда тебе было 5 лет, ты умел свободно читать и писать печатными буквами. В декабре 1991, когда я была в Голландии второй раз, ты написал мне туда письмо. Когда тебе было 6 лет, ты сдал вступительные экзамены в одну из многочисленных появившихся тогда в Москве гимназий и учился там полгода до нашего отъезда из России. Вступительные экзамены включали математику, умение читать и писать по-русски, минимальные знания английского языка и ещё специальные задачи на логическое мышление. Уроки начинались в 8.00, домой ты приходил в 16.00, на обед и двухчасовой сон детишки тоже оставались в гимназии. Ты учился с удовольствием, и учёба никогда не связывалась у тебя со словами "усталость" или "стресс". Поэтому никаких проблем в голландской школе я не ожидала.
  
   Первые три месяца мы жили в дорогой и далеко от института расположенной квартире - мне приходилось каждый день ездить на поезде и потом ещё на автобусе. Ты был целый день в школе и затем в детском центре, куда тебя отводили мамы каких-нибудь твоих одноклассников, я работала и искала новую квартиру. Тот самый Ком, который когда-то вспомнил во время химическую формулу уксуса и спас меня тем самым от преждевременного инфаркта, помог мне ещё раз. Я сняла часть дома у бывшей жены одного из его сотрудников. Твой отец уехал в начале апреля в Австрию, а мы переехали в Утрехт.
  
   Это была сказка!
  
   Вернее, это был небольшой дом с маленьким садом, где жили Ели и её сын Фиш. У Ели были ещё трое детей, которые жили уже отдельно, но часто приходили в гости. Мы готовили друг для друга, мы отмечали дни рождения, мы обсуждали проблемы на работе и интересные книги, мы ходили вместе в рестораны и в цирк. Когда Фиш уезжал на несколько дней, я кормила его кошек. Свои статьи - все, кроме той одной, с соавторами - я писала тоже дома, не в институте - гостиная с массой комнатных растений и виднеющийся за окном сад создавали правильную атмосферу. Когда Фиш снял себе отдельную квартиру, мы с Ели ходили к нему в гости. На его день рождения я пела для его гостей...
  
   Может для кого-нибудь тут и нет ничего особенного, но что касается меня, то ничего более похожего на нормальную человеческую жизнь в нормальной человеческой семье в моей жизни никогда не было.
  
   Мы жили теперь в Утрехте и ты пошёл там в школу. Голландский язык ты уже знал и быстро стал лучшим учеником в классе. Я была недовольна, поскольку считала школьную программу слишком простой. Ты к тому времени уже забыл таблицу умножения и месяцами учился писать какие-то крючочки, из которых впоследствии должны были составляться буквы. Твоя учительница велела мне купить для тебя специальный трёхгранный карандаш, чтобы писать им в школе. "Зачем?" - спросила я в недоумении. Оказалось, что слабым детским пальчикам очень трудно держать обычный круглый карандаш. И писать тоже очень трудно. И вот чтобы всё это уже совсем непосильное занятие несколько облегчить, учится голландский ребёнок сначала треугольным карандашом писать. Пуговиц ему не давали, этому голландскому ребёнку! Я сказала учительнице, что лучше мы через пару дней ещё раз поговорим. А вот что я думала, ребёнку знать совсем не обязательно. Через два дня учительница радостно объявила мне, что треугольный карандаш не нужен, поскольку ты так хорошо пишешь, будто ты всю жизнь писал. Всю не всю, но уж два года точно.
  
   Я была в ужасе.
  
   Я попыталась обсудить эту проблему с моими коллегами на работе - они вообще никакой проблемы не видели. Ребёнок должен играть, а не учиться. Я попросила учительницу перевести тебя во второй класс. Вместо перевода мне пришлось выслушать от неё лекцию. Она сказала,
  
   что было бы ошибкой считать, что тебе всё очень легко даётся;
  
   что у тебя гораздо больше психологических проблем, чем у других детей, поскольку ты находишься в чужой стране и вынужден разговаривать на чужом языке;
  
   что ты являешься маленьким человеком, который должен найти своё место в этом сложном и опасном мире;
  
   что ...
  
   Что там было дальше, я уже не слышала - всё заглушала русская частушка, которая неожиданно зазвенела у меня в голове:
  
   Рыбка плавает в томате,
   Ей в томате хорошо,
   Только я, едрёна матерь,
   Места в жизни не нашёл.
  
  
   Разговор с учительницей, таким образом, ничего не изменил. Естественно мы обсуждали это всё с Ели и с Фишем. Общее мнение было таково, что ситуацию не изменить, а лучше перечесть ещё раз "The UnDutchables", где всё написано. О существовании этой книги я, кстати, от Фиша и узнала. Книгу я перечитала и на некоторое время пустила дело на самотёк.
  
   Это время быстро кончилось. Я приехала как-то на обед домой и обнаружила, что ты не собираешься после перемены идти назад в школу. Ты сказал, что у тебя сегодня были две контрольные - по голландскому языку и по математике. Обе ты написал быстрее и лучше других учеников в классе. "Поэтому я решил, что мне на сегодня хватит", - последовало объяснение.
  
   Я решила, что Голландии с меня хватит. Тридцатилетних, а то и сорокапятилетних голландских детишек, которые больше всего на свете боялись перенапрячься, я уже видела в больших количествах. Это не должно стать твоей судьбой!
  
   Но что делать, я не знала. В Голландию я приехала с планами получить за 1993 год как можно результатов и в 1994 году написать про это всё книгу. Мой договор о работе был на год и Дик обещал организовать ещё один. Другой работы за границей у меня не было, и о возвращении в Россию речь тоже не шла. Летом 1993-го Дик сказал мне, что с продлением моего договора через тот же научный фонд, что и раньше, возникли сложности и начал обсуждать другие возможности. Я увидела в этом знак Божий и сказала просто, что ничего делать не нужно.
  
   По сей день не знаю, что присходило тогда в моей голове. Решила же я, что нужно просто ещё быстрее работать и тогда всё как-нибудь само образуется.
  
   Эта тактика привела к интересному результату. В сентябре я уехала в Италию - сначала я собиралась участвовать в конференции, а потом ещё сделать там несколько докладов в разных университетах и институтах. Мой доклад на конференции оказался настоящим триумфом! Мы так долгно обсуждали всевозможные приложения и обобщения моих идей, что ужин участников конференции пришлось отложить на час, поздравления и приглашения на работу сыпались со всех строн. Теперь я могла работать в Европе или в Америке, в университете или на военной базе и изучать какие только моей душе угодно волны - хоть в атмосфере, хоть в океане, хоть в лаборатории. Нужно было просто выбрать, чего я больше хочу.
  
   Ситуация оказалась для меня новой и совершенно неожиданной - впервые в жизни я поняла, что Буриданову ослу несладко приходится. В самых разнообразных жизненных ситуациях, когда мне нужно было найти выход, я поступала одинаково - я ничего не решала, я узнавала. Думать или строить какие-то логические выводы при этом вовсе не нужно - ведь ты тоже не стоишь в раздумье перед дверью каждый раз, когда тебе нужно выйти из комнаты. Ты её просто открываешь. Итак, я узнавала и сомнений после этого уже не имела. Иногда я ошибалась, как и любой нормальный человек, и попусту пробивала лбом стены, но решать мне до этого случая никогда не приходилось.
  
   Как показало ближайшее будущее, решать мне и не пришлось.
  
   Когда я поехала из Голландии в Италию, я оставила тебя у отца в Австрии. Я планировала на обратном пути заехать в Инц, сделать там в университете небольшой доклад и на следующий день уехать с тобой вместе в Утрехт. Человек предполагает, а Бог располагает. Я приехала в Инц, съела чашку творога и отправилась в университет. Доклад не состоялся, так как уже по дороге из гостиницы в университет мне стало плохо, в университете я потеряла сознание и меня на "Скорой" увезли в больницу с подозрением на сильное пищевое отравление. Почти день я была без сознания, а потом лежала три с половиной дня с капельницами и выслушивала рассуждения твоего отца о моих долгах и обязанностях.
  
   Общая картина выглядела примерно так. Ему одному очень плохо, телефонные разговоры и короткие визиты в Голландию не спасают. Уж эти мне телефонные разговоры! Он мог позвонить из Австрии в Голландию в три часа ночи и целый час объяснять мне, как у него зуб болит. И утешений требовать. Так вот, эти разговоры ещё и не помогали. Ехать куда-нибудь за мной он тоже не мог, так как быть мужем жены-профессора слишком унизительно. Поэтому я должна была немедленно оставить всякую мысль о работе в какой-нибудь другой стране, переехать в Австрию и писать свою книгу в Инце. Какое-нибудь университетское место для меня наверняка найдётся и в Австрии, а полставки в университете Инца были мне уже обещаны его университетским шефом, сказал мне твой отец. И для ребёнка Австрия гораздо лучше - и австрийское образование, и отсутствие наркотиков в свободной продаже.
  
   Я уладила всё с Голландией и поехала в Австрию выполнять свои обязанности и платить свои долги.
  
   Дверь
   Я стала домашней хозяйкой
  
   Теперь мы все жили в Австрии. Ты пошёл в школу с голландско-немецким словарём, но через месяц он был тебе уже не нужен. Жизнь твоя потекла своим чередом.
  
   Я большей частью сидела дома и писала статьи и тезисы для каких-то конференций. Почему дома? Да очень просто. Полставки в университете Инца существовали только в воображении твоего отца, а попытки найти каких-нибудь австрийских специалистов по моей специальности оказались безуспешными. Сначала я не особенно волновалась. Один университетский профессор Уль дал мне разрешение работать на университетском CONVEX-е и пользоваться университетским адресом. Больше мне ничего и не нужно было. Я хотела закончить свою программу численных экспериментов, дописать ещё несколько статей (речь шла тогда о плазме, волнах на воде и метеорологических данных) и спокойно писать свою книгу. Книга должна была состоять из двух частей - математическая теория и её физически важные приложения. Первую часть я собиралась написать сама, а для второй мне требовался широко образованный физик, который мог бы оценить, какие примеры являются с точки зрения физики наиболее важными и интересными.
  
   Я надеялась уговорить Уля писать книгу вместе со мной. Он был всегда подчёркнуто милым и вежливым со мной, что немаловажно для совместной работы, и несомненно был самым образованным известным мне австрийским физиком - и не только в области физики. И не только среди австрийских физиков - Уль безусловно является одним из самых образованных людей, которых я в своей жизни встречала. А это немало.
  
   Я писала, ездила на конференции и публиковалась - всегда с благодарностями инцскому университету. Как только была опубликована моя статья в "Physical Review Letters", я пошла к Улю. Я была очень рада и думала, что настал подходящий момент поговорить с ним о совместной работе. У меня было - как бы это сказать - доказательство того, что я достаточно хороша, чтобы с ним вместе работать.
  
   Доказательство оказалось слишком сильным.
  
   Всё, что случилось, легко было просчитать заранее, но я была просто слишком счастлива, чтобы размышлять о несовершенстве человеческой природы. Обычно все университетские физики читают этот журнал, как только он появляется в библиотеке, поскольку в нём публикуют все последние физические новинки. Так что Уль его, конечно, тоже уже прочёл. Но меня, в отличие всех своих сотрудников, не поздравил. Идея, что что-то тут не так, должна была прийти мне в голову. Может и должна была, да не пришла. Я взяла копию статьи и пошла к Улю.
  
   Я постучала в дверь и попросила разрешения войти. Куда девался милый воспитанный образованный Уль? Он встретил меня в дверях своего кабинета, взял статью и только сказал, что просмотрит её, когда найдёт время. Это было всё. Он даже не разрешил мне войти в его кабинет. Я там так больше никогда и не была. Через несколько дней, встретив меня в коридоре, он меня просто не заметил и со мной не поздоровался. Коридор там, правда, довольно широкий - метра два с половиной, а то и все три. Ещё через некоторое время оказалось, что я больше не могу работать на университетском компьютере, поскольку всё компьютерное время занято сотрудниками. А затем секретарша Уля сообщила мне, что в университете не осталось ни одного лишнего ящика для почты и поэтому я не должна больше получать свою корреспонденцию по университетскому адресу.
  
   Уля я больше никогда в жизни не видела, только однажды разговаривала с ним по телефону. Это произошло через пять лет, в конце 1998 года. К тому моменту у меня уже три с половиной года не было никакой научной работы, и деятельность моя заключалась в программировании баз данных для страховых бюро, ювелирных магазинов и кладбищ. Попытки найти хоть какую-нибудь работу в университете так и не удались, и по независящим от меня причинам уехать из Австрии я тоже не смогла. Как-то в декабре 1998 я увидела в газете объявление о том, что Уль ищет сотрудника. Я немедленно ему позвонила. Он сказал, что заниматься нужно будет численными экспериментами с кинетическим уравнением. Ах, эти кинетические уравнения меня просто преследовали!
  
   Я сказала честно, что буду делать любую университетскую работу. Работу я не получила, а получила письмо о том, что он нашёл лучшего специалиста.
  
   Это всё случилось в 1998, а в 1994 писала я свою книгу в одиночестве и помогала твоему отцу, который вдобавок к своим обычным проблемам получил ещё несколько новых.
  
   Одну из самых страшных новых проблем представлял курс лекций для студентов, который он должен был читать втечение целого(!) семестра. Бедные студенты! Я делала всё, что только могла, но этого оказалось слишком мало. Он хотел вместить в программу одного семестра все пять лет университетской математики, все десять лет изучения нейронных сетей и ещё некоторые - только самые необходимые, разумеется - новые научные результаты. Все мои старания его переубедить пошли прахом. Он вывесил программу лекций. Не пришёл ни один студент.
  
   Через две недели тяжёлой работы на свет появилась новая программа. То, что прежде составляло первую лекцию, было расписано детально и оказалось достаточным для целого семестра. Семестра не из лёгких. Только семь студентов пришли купаться в этом море знаний. Первая лекция - и их осталось трое. Сдавать экзамен в конце семестра приплыл только один.
  
   Эти бедные студенты и не знали, насколько страшнее было их лектору! Страхи были такие: материала на одну лекцию недостаточно; его слишком много; материал слишком трудный; слишком лёгкий; как вообще можно ответить на все эти вопросы, которые студенты могут задать; как можно им сказать, что ты чего-то не знаешь... Я писала тексты лекций и утешала его словами, что единственный по-настоящему трудный вопрос он уже заранее знает. За несколько лет до этого на одной конференции после 20-минутного доклада председатель спросил его: "Не могли бы Вы нам сказать, о чём собственно Вы здесь говорили?" Ну да, это была какая-то неважная конференция в его московском институте, и текст он готовил сам. Не могла же я всё сама делать!
  
   Вторая проблема вызревала все эти годы и теперь достигла апогея. Он хотел быть соавтором в моей книге. За все страдания, которые он терпел, видя мои опубликованные статьи без его собственого имени, он должен же был наконец получить награду! Я предложила написать приложение с компьютерными программами и сделать его там единственным автором. Это его немного успокоило, но только немного. Однажды я разозлилась и сказала, что готова сделать его соавтором, если он хоть что-нибудь напишет. Он сказал, что я над ним издеваюсь. Энергичная торговля продолжалась и требовала от меня много сил.
  
   Как раз в это время один страховой агент по имени Манфред заворожил его идеей создать собственную компьютерную фирму. Твой отец должен был написать базу данных для страхового бюро, Манфред собирался её продавать. Существующие базы работали под DOS-ом, но будущее было за WINDOWS-ом. Вне всяких сомнений. Манфред выступал как большой бизнесмен, а твой отец - как большой программист. Была только одна маленькая проблема. Вернее сказать, две маленькие проблемы. Большой бизнесмен не имел денег, а большой программист не имел никакого понятия про базы данных. Но это их совсем не волновало. За деньгами они пришли ко мне.
  
   За время моей работы в Голландии я отложила примерно 12.000 $ и право более или менее спокойно писать книгу я себе просто купила. Я отдала им деньги, и мне было обещано, что на этом моё участие в работе над программой кончается. Манфред и твой отец назначались директорами и будущие прибыли должны были распределяться следующим образом: твой отец и Манфред получают по 29%, а я и один ACCESS-программист - по 21%.
  
   Я трудилась теперь спокойно и мне было даже разрешено иногда ездить на конференции - при условии, что никаких приглашений на работу я не принимаю. Но одно приглашение мне уж слишком понравилось, чтобы от него так сразу отказаться - Институт физики в Санта Барбаре собирал со всего света специалистов по физике плазмы и я увидела единственную в своём роде возможность обсудить там идеи про плазму в Токамаке. Со Швили у нас ничего не получилось - он за это время успел умереть.
  
   Поначалу твой отец запретил мне и думать о том, чтобы ехать в Америку. Но вскоре ситуация изменилась. Играть бизнесмена оказалось довольно дорогим удовольствием - право на занятие коммерческой деятельностью, компьютеры, программное обеспечение, цена которого сильно возрастала от того, покупаешь ли его для собственного развлечения или для зарабатывания денег с его помощью, работа одного русского программиста, специалиста по базам данных - всё требовало денег. Мои деньги как-то незаметно кончились, в университете твой отец тоже пару месяцев ничего не получал (один проект кончился, а другой всё никак не мог начаться), ни одна банкоматская карточка больше не действовала. Я была готова продать свои украшения. Но не за 10% стоимости. За браслет моей прабабушки с бриллиантами старинной огранки, например, владелец одного ломбарда предложил мне 800 $ наличными и быстро поднял цену до 1.200 $. Это было просто смешно и в любом случае недостаточно. В другом предложили продать его с аукциона, но это требовало как минимум нескольких месяцев. В конце концов, один банк выдал нам кредит на 5.000 $ в надежде на будущие прибыли компьютерной фирмы.
  
   При этих обстоятельствах твой отец разрешил мне, наконец, немного заработать. Его разрешения, однако, оказалось недостаточно. Я должна была ещё получить американскую визу, а в ней-то мне как раз и отказали. Честно говоря, я очень хорошо понимаю этого консула - в конце концов, одной из его многочисленнных обязанностей является предотвращение нежелательной эммиграции. Русская дама, проживающая в Австрии в качестве домашней хозяйки, приглашена в Калифорнию в качестве профессора. Очень разные качества. Муж этой дамы ни имеет в Австрии никакого места работы, а только большие планы стать большим бизнесменом. В настоящий момент, правда, имеет одни долги. Насколько велика вероятность, что она вернётся назад работать в компьютерной фирме своего мужа? А ведь это была единственная сколько-нибудь "разумная" причина, которую я могла сформулировать. Не объяснять же мне было ему про свои долги и обязанности?..
  
   С Божьей помощью и при посредстве американских и русских официальных лиц, которые прислали убедительные письма в американское посольство в Вене, я улетела в Америку. Правда, одна, хотя приглашение распространялось всю семью. Мне не разрешили даже просто пригласить вас с отцом туда на пару недель - я хотела отпраздновать там ваши дни рождения. Этот запрет, несомненно, должен был обеспечить моё возвращение в Австрию. Как если бы я могла не вернуться!
  
   Америка, Калифорния, Санта Барбара - волшебные слова! Запах океана, перемешанный с ароматом эвкалиптов, для меня и сейчас лучше всех французких духов - это был запах моей свободы! М-да, свободой это, конечно, не было, скорее чувством заключённого, просидевшего год в одиночной камере и впервые получившего разрешение на прогулку во дворе.
  
   Двор был большой, прогулка интересная, большая часть моих московских коллег прогуливалась там же. Я встретила там Цака, Питера, Бала и многих других; я съездила в Пенсильванию и увидела воотчию правоту своей картины мира, я выяснила, что и американское правительство почти не даёт больше денег на лабораторное исследование плазмы - несколько десятков лет длились многомиллионные эксперименты, но управляемой ядерной реакции так и не принесли. А вот то, что вся эта ядерная энергетика за эти годы принесла, меня лично очень настораживало. Теперь я совсем не была уверена в том, что таким способом могла бы расплатиться со своими долгами человечеству. Скорее как раз наоборот. Лучше так поступить: дописать математическую часть своей книги (к тому времени три с лишним главы из четырёх, которые должна была содержать математическая часть, были уже написаны) и найти, наконец, какого-нибудь хорошего физика, чтобы писать физическую часть. Разобрать там во всех деталях и подробностях интересные - и неопасные - физические примеры и пусть экспериментаторы сами ставят свои эксперименты, и пусть узнают что-то новое об окружающем их мире, и пусть рассказывают про это новое всем, кому захочется послушать. В конце концов, если при помощи моей книги людям удастся узнать о мире что-то новое, то ведь это тоже немало, правда?
  
   Америка была идеальным местом для осуществления этого плана - и самые лучшие физики, каких только можно было желать, были под рукой и университетская работа, которую можно было получить. Только оставшиеся в Австрии долги тянули назад. И перетянули.
  
   Отряхнув прах Америки от ног своих, я вернулась в Австрию.
  
   Дверь
   Я стала уборщицей
  
   *
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Миры

Мир 1. Действие

   Во время наводнения в одном маленьком еврейском местечке, когда все спасаются, как могут, один человек сидит и молится. "Почему ты не бежишь вместе с нами?" - спрашивают его другие. "Меня Бог спасёт, потому что я - правоверный еврей". Вода поднялась уже до второго этажа его дома, он сидит и молится. Лодка с людьми подплывает к окну, и люди кричат ему: "Почему ты не плывёшь вместе с нами?". "Меня Бог спасёт, потому что я - правоверный еврей". Вода поднимается всё выше и выше, так что молиться ему приходится уже на крыше. К дому спускается вертолёт со спущенной лестницей, и люди из вертолёта кричат: "Почему ты не летишь вместе с нами?". "Меня Бог спасёт, потому что я - правоверный еврей". Правоверный еврей утонул.
  
   На Страшном Суде стоит он перед Богом и спрашивает его: "Почему ты не спас меня, правоверного еврея?" Бог отвечает: "Я тебе людей послал, лодку послал, вертолёт послал - какой ещё помощи ты от меня ожидал?"
  
  
  

Мир 2. Созидание

   Один могучий рыцарь скакал как-то вдоль реки и увидел замок, а рядом с ним - молодую красивую девушку и бегающего неподалёку огромного быка. Рыцарь повернул коня и поскакал к замку спасать девушку. Когда он подъехал к самому замку, его глазам открылась поразительная картина: юная красотка подняла быка, положила его себе на плечи и начала вместе с ним подниматься по ступенькам на башню. Лишённый удовольствия сделать доброе дело, рыцарь решил, по крайней мере, жизненного опыта набраться и посмотреть, что же дальше будет. Девушка поднялась с быком на самый верх башни, а затем спустилась вниз. Как только бык опять оказался на земле, попробовал могучий рыцарь его сам приподнять, но даже оторвать от земли не смог. Тогда спросил он в изумлении девушку, как она это делает.
  
   "Когда я была ребёнком, подарил мне как-то отец на день рождения новорожденного телёнка и сказал, что я должна каждый день утром и вечером подниматься с ним на башню", - ответила девушка и добавила: "Упражнением достигается многое".
  
  

Мир 3. Творение

  
   В Москве стоит полупогода.
   У человека и у Бога
   Совместный насморк. Оттого,
   Что мир един. Пером природа
   Нанесена на ничего.
   И каждой ветки каждый жест
   Прекрасно виден, ergo est.
  
  
  
  

Мир 4. Занавес

   Один восточный владыка прослышал как-то, что самые лучшие лошади на свете водятся в одной далёкой стране где-то на западе. Владыка призвал своего главного мудреца и велел ему ехать на запад и привести оттуда лучшего скакуна. Мудрец ответил, что он уже стар, по дальним странам ездить, и за скакуном послали его лучшего ученика. Через несколько месяцев ученик вернулся, а лошадь, которую перевозили медленно и со всевозможными предосторожностями, ещё не прибыла. Обуреваемый любопытством, велел владыка ученику описать лошадь. Тот немного задумался и ответил, что это вороной жеребец-двухлетка. Когда через несколько дней перед глазами владыки предстала гнедая кобыла лет восьми, он очень рассердился и немедленно призвал к себе старого мудреца. "Что за глупца послал ты выбрать для меня хорошую лошадь?" - вскричал владыка. "Да он не знает мастей и не может отличить кобылы от жеребца!"
  
   Старый мудрец ответил спокойно: "Я горд за своего ученика. Я и не знал, что он уже так глубоко проник в природу вещей - лошадь ценят не за масть или пол, а за умение бежать, не вздымая пыли".
  
  
  
  
   26
  
  
  
  
Оценка: 5.45*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"