Леконцев Олег : другие произведения.

Иднакар. часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Олег Леконцев

Гроза над

Иднакаром

Часть I

Глава 1

   - Если я, Ожмег, еще раз узнаю, что ты гулял с моей дочерью, я тебе башку расшибу!
   Высокий, широкий в плечах мужчина слегка наклонился над парнем, таким же мускулистым, но на голову ниже.
   - Ты меня понял?
   - Понял, - недовольно сказал парень. Он мог бы уровнять собеседника в росте, хорошенько ткнув его в живот пудовым кулаком. Тот отдохнул бы немного и подумал о необходимости быть повежливее с родичами. Не с мальчишкой разговаривает. Но перед ним стоял Лег - один из старших иднакарского ополчения и просто славный воин, участвовавший в победных походах Иднакара в те времена, когда он сосал молоко матери. Драться с ним верх неприличия.
   Лег недоверчиво пробуравил его взглядом. От --> бойкого[Author:U] и проказливого Ожмега стоило ожидать любой каверзы. Понял он. Не успеешь отвернуться, как опять сотворит баловство на потеху всего рода. Пора бы остепениться - не сорванец уже, третий десяток пошел. Сверстники детей нянчат, а этого ничего не берет. Родители успели женить, но Боги решили, что парень свое не отгулял, и прибрали и детей и жену. Вот и мается пострел, а ему одна беда, как дочь уберечь от разбойника. Хотя кузнец он замечательный.
   - Я посмотрю за тобой, - напоследок пригрозил Лег и скрылся в сгущающихся сумерках весеннего вечера.
   Все настроение испортил. Ожмег коснулся оберега, висящего на шее, прося предков избавить от встречи с Легом хотя бы на несколько дней. Разве он виноват, что девушки Иднакара крутятся вокруг него. Знают ведь, что не женится, не принято брать невест из своего рода, а все равно не отстают. А он не железная чушка. Ожмег вздохнул и пошел домой. А то опоздает на ужин. Будет ему еще и от отца.
   По внешнему виду он ничем не отличался от родичей. Не очень высокого роста, с осыпью вездесущих по весне веснушек и волосами медного отлива, с короткой рыжей бородкой он был обычным жителем Чепцы, таким же, как и большинство окружающих. От сверстников его отличали вздувшиеся узлы мышц, частично доставшихся в наследство от отца - кузнеца, а частью честно заработанные при помощи кузнечного молота. Худощавый, подвижный, сильный, с бойким языком и острым умом, Ожмег в прежние годы был заводилой среди молодежи. Повзрослев и женившись, он, как и другие, оставил гуляния и посиделки в прошлом, занятый на кузне и в поле, но сверстники и парни помоложе до сих пор считали его вожаком.
   Жил он с родителями. За недолгую семейную жизнь Ожмег так и не обзавелся собственным домом или пристроем. А после смерти жены и детей всякая надобность заводить свой угол отпала. Он предпочитал жить при родителях, преумножая в кузне славу семьи и отмахиваясь от более настойчивых требований матери дать ей понянчиться с внуками. Семья должна множиться и крепнуть. Благо она уважаема не только в Иднакаре, но и в округе на многие дни пути.
   Почетна обязанность кузнеца. Никто в роду, кроме, пожалуй, эксея, старейших - глав богатейших семей, да самых известных воинов, не пользуется таким почетом как они. Если угаснет горн, род долго не протянет. Сломаются лемехи, затупятся ножи, постепенно растеряются стрелы и поломаются топоры и сабли. Нечем станет взрыхливать землю под посевы, осмелеет дикий зверь, явятся незваные гости - речные разбойники и начнут убивать и грабить. Род не может прожить без кузнецов!
   Так повелось, что в Иднакаре кузнечным делом занимались только несколько семей. Большинство кузнецов оберегали тайны ремесла от посторонних. Да и простому иднакарцу, взращенному на вольных просторах лесов и полей, далеко не просто усидеть целыми днями в маленьких, тесных, пропахших дымом и окалиной кузнях и следить за работой мастеров. В душе многие из них считали кузнецов колдунами и предпочитали им не надоедать, прося благодетельных Богов Инмара, Кылдысина и Куазя хранить их от эдакой жизни.
   Ожмег, хотя совсем еще молод, - что такое двадцать с малым лет для коваля, - уже успел подивить иднакарцев и, главное, кузнецов, не только озорством, но и работой. По их решению летом он пройдет испытание и станет мастером. В таком возрасте никто из иднакарцев не мог даже надеяться на это. Но косо на него никто не глядел, кроме нескольких завистников, - кузнецом становились не по годам, а по умению.
   Он знал тонкости ремесла. Как говорили старики, сами Боги направляют руки парня, когда тот работает в кузне. Он чувствовал металл, и чутье нередко обгоняло растущее мастерство. Ему доводилось ковать все - от тяжелых грозных мечей до ярких, красивых оберегов. Сделанные его рукой, они ценились не только иднакарскими девушками, дочерьми старейших окрестных родов, но и седыми ветеранами, ищущих защиты от злых духов. И предстоящего испытания он не боялся. Оно было для него обычной работой, привычно тяжелой и не сложной, открывавшей перед ним возможность свободно создавать все, что ему хотелось.
   Выковать гвоздь или другую простую вещь при необходимости мог бы и подмастерье, а вот за то, что посложнее берется только мастер. Еще до Тура на родовом кенеше было решено позволять ковать лишь им. Остальные на то и подручные, чтобы помогать. Нельзя допустить, чтобы родич или, что еще хуже, гость, купивший у иднакарских кузнецов топор, серп или косу, обнаружил в них изъян. У иднакарцев все должно быть лучше, чем у остальных кузнецов по Чепце. Это дает и им, и роду немалый прибыток. Поэтому за все берется только мастер. Ведь даже нож и тот сделать непросто. Если взять просто кусок стали или железа и проковать его, придав нужную форму, то такой нож долго не прослужит, источится или сломается. Настоящий кузнец берет несколько полос стали и железа, пуская по краям металл помягче, а в середине - потверже, чтобы нож всегда оставался острым. Мягкое железо по краям будет изнашиваться быстрее, чем в середине, и хозяину придется только время от времени пройтись точилом по лезвию. Такие ножи, хорошо закаленные и прокованные, служат не одному поколению.
   Именно из-за подобных мелочей иднакарские кузнецы берут верх над остальными. Какой-нибудь селянин с одного из верховых притоков Чепцы будет бережно хранить дедовский еще топор, порядком источенный за три поколения, но по-прежнему острый и надежный, и отказываться от грубых, плохо прокованных и неправильно закаленных топоров местных кузнецов, ломающихся за одну зиму. Такой хозяин не пожалеет меда и воска, сбереженного до весны зерна, нескольких драгоценных бобровых шкур, чтобы раз в жизни вырвавшись на иднакарскую ярмарку, купить новый топор или нож, саблю или наральник, будучи твердо уверенным, что их хватит внукам и правнукам.
   Любой уважающий себя кузнец умеет отлить украшения-обереги, защищающие от злых духов, вычеканить украшение на оружии, покрыть красивой чеканкой чашу или кубок. Ожмег любил эту работу. Черный металл казался ему жестким, чрезмерно грубовато-сильным и излишне простым. Меч или боевой топор красивы грозной статью, но им не передать игры оттенков нежной и изящной застежки или подвески. Когда выковываешь топор, не надо ломать голову над изяществом линий, красотой украшений, затейливостью формы. Топору бронзовые или серебряные насечки и затейливая резьба нужны только для подчеркивания его мощи и грубости. Жесткие, сильные, покрытые мозолями руки насадят его на топорище, и главным для иднакарца будет острота и крепость его нового друга и кормильца.
   Украшениям-оберегам предназначена другая судьба. И молодая девчушка, и женщина в годах, жена главы большой богатой семьи, никогда не забудут полюбоваться своими сокровищами, надеть их на праздник. Сколько бы не было у них украшений, приобретение каждого нового перстня или пары серег для них становится праздником, остающимся в душе на долгие годы. Осененные женским теплом, освященные жрецами бронза, медь, серебро оживали и начинали дышать. Иногда Ожмегу казалось, что не он творит их, а они сами рождаются на свет.
   Заказывали обереги и старейшие, умудренные годами воины, познавшие жизнь родичи. Каждому нужна милость Богов, хранящих их через освященные украшения.
   В основном иднакарские кузнецы работали с бронзой. Серебро дорого, далеко не каждый мастер позволит себе им пользоваться. Да и купить обереги из этого металла позволяли себе не многие. Новыми серебряными серьгами или браслетами на зависть всей округи украшали себя только женщины зажиточных семей. Остальным приходилось беречь серебро более удачливых и богатых предков, передавая его из поколения в поколение.
   Ожмег работал и с серебром, и с бронзой. Его отец не так уж и беден, чтобы обделять сына. Два металла нравились ему несхожестью и неповторимостью. Они были такими разными, каждый со своими секретами и хитростями. Когда он уставал чеканить и отливать бронзу, то брался за серебро. Он берег его и многократно переделывал сделанное, стремясь к тому, чтобы у него получилось лучше, чем у булгарских мастеров, чьи украшения нередко появлялись на берегах Чепцы. Серебра было немного, но Ожмег надеялся, что сделанное им окупит расходы отца, уступившего желанию сына и порядком разорившего запасы семьи. Во всяком случае, в семейном тайнике больше не было увесистого серебряного слитка - тайной гордости семьи.
   Обереги делались в основном поздней осенью и зимой, когда можно передохнуть от суматошного лета. Кузни у иднакарцев находились в стороне, ближе к крепостной стене. Но у каждого в доме или в какой-нибудь пристройке находился уголок с инструментами и некрупным горном и тиглями. Здесь, зимними вечерами, при свете лучин мастера творили. К весне у каждого набирался запас выкованных, отлитых, вычеканенных украшений, оружия, топоров, серпов и других очень нужных вещей. Все это готовилось к большой ярмарке, которая случалась около Иднакара каждой весной между концом ледохода и пахотой.
   На несколько дней склоны родового кара превращались в многолюдный торговый праздник. На прилавках, а то и просто на расстеленной на земле рогоже, каждый отыскивал для себя необходимое, нашлось бы чем заплатить.
   Жители отдаленных селений предпочитали, несмотря на расстояние, приезжать сами. Наиболее дальние, живущие даже не на притоках Чепцы и Вятки, а по каким-то неведомым для простого иднакарца рекам и речушкам, и поэтому находящиеся очень далеко от Иднакара, к ярмарке готовились годами, появляясь на ней раз - два в жизни. Для них поездка сама по себе большой праздник, который останется в памяти на все оставшиеся дни. Все нужное они покупали сами. Ведь всяко бывает. Близкий родственник, души в тебе не чающий, из лучших побуждений втридорога приторгует экую дрянь, о которой дома даже вспомнить стыдно, а не то, чтобы показывать родичам. Поэтому несколько дней приезжие проводили в хлопотах и беспокойстве, продавая товары и покупая нужное для семьи и рода. Их легко узнавали по робкому и оглушенному виду. Привыкшие к малолюдству и огромным лесным просторам селяне чувствовали себя плохо среди огромного скопища людей.
   Кроме жителей чепецких земель на ярмарку приезжало много булгар. Несколько подручных богатых купцов почти круглогодично жили неподалеку от Иднакара на выселке, но остальные все-таки предпочитали торговать наездами - времени уходило меньше, прибыток оказывался немалым, поскольку обильная торговля бывает только по весне, когда после охотничьей поры накапливалась пушнина.
   Булгары интересовались в первую очередь звериными шкурами. Ожмег, да и не только он один, не понимал, зачем им нужно их так много. По рассказам тех же купцов, в Булгаре теплее, чем на Чепце. И все равно, целыми кораблями каждый год они увозят с собой меха, не забывая жадно поторговаться и посетовать на усиливающийся недостаток в их землях не только серебра и бронзы, но и железа. Это была какая-то бездонная прорва, но никто из иднакарцев, да и из остальных селян, кроме самых неудачливых, не хотел, чтобы однажды купцы объявили об избытке в Булгаре их товаров.
   Но не только шкуры ценились заезжими торговцами. Со всей Чепцы в Иднакар везли мед и воск, которые всегда скупались полностью, сколько бы не предлагалось. Брали купцы и нежное льняное полотно, толстые корабельные канаты, изделия чепецких кузнецов, а если оставалось место, то и всякую мелочь, которую надеялись сбыть по пути домой.
   На ярмарке бывали купцы из столь дальних земель, что иднакарцы не представляли, где они находятся (а в душе некоторые даже не верили, что такие есть вообще). Иднакар для них был лишь одной из кратких стоянок в далеком, нередко многолетнем путешествии. Передвигаясь на лошадях, верблюдах, кораблях, а то и пешком, они многократно перегружали тюки и поэтому заботились, чтобы они были не слишком велики и не слишком тяжелы.
   Такие купцы везли дорогие ткани, золотые и серебряные украшения и сосуды, благовония, клинки, облагороженные золотом и драгоценными камнями, редкие чужеземные вещи, которые у себя на родине почти ничего не стоили, а за три девять земель становились очень дорогими из-за их далекого происхождения и некой таинственности. Немногие могли купить их товары. Купцы не нуждались ни в меде, ни воске, ни кожах, их интересовали только бобровые и в какой-то мере медвежьи шкуры, а главное - золото и серебро. Но торговля все равно шла. Нет-нет, да и брали иднакарцы бусины из неведомого материала, фигуры загадочных зверей из серебра и золота.
   Булгары тоже привозили немного подобных вещей, особенно из золота и серебра, но в основном предлагали дешевый и более необходимый для местных жителей товар, который расходился гораздо легче.
   Ярмарка проходила в весеннюю пору по той же причине, по которой проезжие купцы торопились пробраться в верховья: в половодье по рекам лучше всего двигаться. В чепецких землях, покрытых лесами и болотами, часть из которых не замерзала в лютые морозы, даже зимой пробраться напрямую от одного селения к другому нелегко и под силу только охотникам. По высокой же воде плыть несложно и спокойно. Но горе тому, кто доверится полноводности Чепцы и задержится дольше положенного. Кораблю легковерного кормчего придется долго плутать среди отмелей, а самые неудачливые останутся "погостить" у иднакарцев в ожидании следующего половодья.
   В этом году до ярмарки оставалось совсем немного. Лед по Чепце сошел дружно, жаркое солнце растопило в лесах снег и река вольно растеклась по прибрежным лугам - верный признак скорого прибытия купцов.
   Несколько наиболее нетерпеливых жителей одного из верхнечепецих селений - какого-нибудь Узякара или Байгурезя - уже обосновались на постоянном месте торговли и приводили его в порядок, разравнивая землю и закидывая хворостом лужи.
   Еще немного и подсохший склон иднакарского холма будет забит людьми и товарами. А пока родичи в последний раз перетрясали выставляемые на продажу шкуры, пересчитывали круги воска и кадушки с медом, прикидывая всей семьей, что надо купить. Девушки и молодые женщины выбивали пыль с праздничных летних нарядов. Каждому свое - мужчины и хозяйки беспокоились о семейном достатке, а молодежь - о своей внешности. Зима с ее морозами и метелями, когда было чересчур холодно, наконец, прошла. А впереди приближалось жаркое лето, тяжелая работа в поле. И только несколько дней были коротким ярким праздником, во время которого можно так много увидеть и показать себя. Ведь ярмарка это не только заезжие купцы и товары, это еще и хорошая возможность выбора невест не только со всей Чепцы, но и из более далеких земель.
   Ожмег с отцом за зиму тоже наковали и отлили несколько коробов железной и бронзовой мелочи к продаже. Но пока товар лежал в углу в кузне, прикрытый рогожей. В преддверии весеннего сева кузнецы работали, не покладая рук. Весна - трудная пора для всех, но для них особенно. Как ни стараются мастера за зиму отремонтировать поломанное и выковать недостающее, но все равно, как только пригреет солнце, и становится ясно, что вскоре выходить в поле, к кузнецам приносят наральники, мотыги, лопаты, которые надо срочно привести в порядок. И чуть ли не круглые сутки, благо день стал длинным, в кузницах слышен звон молотов.
   Он подошел к своему дому, где уже садились ужинать. Отец, крепкий невысокий, с подпалинами на лице и руках, оставшимися от окалин металла, такой же рыжеволосый, но уже заметно облысевший, слегка нахмурился, - мол, опять где-то засиделся, - поерзал на скамье, но промолчал. Старшему сыну рука не поднималась дать подзатыльник за какую-нибудь промашку, а порой уж очень хотелось. "Хоть и почти мастер и в кузнечном деле разбирается не хуже его, а во многом и лучше, - честно отметил он про себя, - но как в детстве опаздывал постоянно к столу, так опаздывает и сейчас. Подожди, - усмехнулся Шудег, - появится новая жена, приучит к порядку. И не таких приводили в чувство. Каким бы бойким шалуном и сорвиголовой не был парень, а когда появлялись дети, и семья обрастала хозяйством, юношеские проказы забывались".
   Про себя он еще зимой решил, что осенью обязательно женит первенца. После того, как его примут в круг мастеров, любая мать с радостью отдаст за него дочь. Ожмег и так один из самых видных женихов Иднакара, с ума сводит девок сережками и браслетами, а после летних испытаний матери незамужних дочерей окрестных селений просто растерзают его, если он не выберет одну из них для своего сына. Женатый мужчина - спасенный мужчина, а холостяки годны только на жертвоприношение Инмару. Вон следующий сын - Куарда, - пушок на губах, а смотрит на старшего и тоже поговаривает о холостой жизни. Несмышленыш.
   Пора увеличивать их маленькую семью, которая по иднакарским меркам мелкая: родители, трое сыновей и дочь. Еще четверо не выжили. Правда, можно надеяться на новых детей, жена и он сам не состарились, однако в их годы пора иметь внуков.
   Так они и жили вшестером в стареньком доме, не похожем на огромные хоромы в старой, мысовой части селения. Обычно дети в Иднакаре, как и в других чепецких родах, не отделялись от родителей и жили большими семьями, в которых порой набирается по десятку, а то и поболее малых семей, во всем подчиняющихся своему главе. У старого Бырдема, например, в семье почти полсотни людей - дети, внуки, правнуки, невестки, племянники, два младших брата.
   Так было испокон веков. Вместе прожить всегда легче. Однако в последние поколения что-то надломилось в привычном порядке. То ли булгары принесли лишнее, то ли накопившиеся богатства и изобилие железа позволяли жить малыми семьями, но дети все чаще отделялись от родителей. Шудег много лет назад не поладил с отцом - дедом Ожмега, и стал жить отдельно. Раньше ему пришлось бы бежать с земель рода и искать пристанища в селениях соседних родов. Теперь он просто построил новое жилье не так уж далеко от отцовского. Ворчание и недовольство стариков Шудега, как и других, таких же, как он, не пугали. Да и невозможно было его осудить.
   Малых семей в последние десятилетия становилось все больше. Кто-то ссорился с родителями, но остальные просто тяготились строгой опекой многочисленных старших родственников. Обычно недовольные прежним укладом предпочитали обосновываться на выселках, где власть старейших слабее, а места для росчистей достаточно.
   Малой семье прожить трудно. Когда много родственников, много рук, в семье больше припасов, легче прожить в голодный год, устоять перед напастями и потугами жадного соседа отобрать медоносный участок леса или хороший заливной луг. И семьи, чтобы быть покрепче и не сгинуть в первую же зиму, сбивались вместе, едино выступая как на сходках против богатых старых семей, так и в поле, отвоевывая новину у леса.
   Шудегу было гораздо легче, чем остальным. Кузнец по своей работе почти всегда один. Ему что большая семья, что малая - кузня все ровно одна. Плюнув на обычаи и поддержку родственников, он, когда отец попытался силой заставить его вернуться обратно, с трудом отбился и перестал даже здороваться с ним при встрече. Было это давно, еще до рождения старшего сына.
   В детстве Ожмег любил ходить к дедушке, не понимая, почему он живет в другом доме, а остальные дети с дедом. С тех пор он повзрослел, но должно быть детская привычка, сохранившаяся в нем с малых лет, делала его отношения с дядями и двоюродными братьями теплыми и ровными, а отец так и не забыл давней ссоры. Прежний разрыв сменился холодными отношениями, и хотя его виновник уже почти лет десять как умер, вряд ли они станут лучше.
   Шудег поднялся из-за стола. Прежде чем приступить к еде, необходимо возблагодарить Богов, принесших им пищу, давших им спокойный год без набегов и болезней. Его слова воспринимались с особым благоговением женой и детьми. Ведь он не просто хороший и уважаемый кузнецом, но еще и верховный жрец рода - вэсясь.
   Пусть в руках эксея находится большая власть и даже кенеш не всегда в силах противиться его воле, пусть достается слава бывалым и умелым воинам, во главе с военным вождем совершившим удачный поход и вернувшихся с обильной добычей, все они склоняют головы перед вэсясем, который единственный в роду вправе обратиться с просьбой к Богам на большой куале. Без верховного жреца и его помощников иднакарцы стали бы цыплятами, лишившимися наседки.
  

Глава 2

   Весенняя ярмарка началась со столкновения учкакарской и узякарской ладей. Плоскодонки сцепились боками и перегородили чуть ли не половину реки, не давая возможности пристать к заветному берегу другим судам. Иднакарцы иронично кивали на ладьи - вечно у этих сиволапых не все с глазами в порядке.
   Пока их разводили и ругали виноватых, нашли убитого булгарина. Кто-то из обиженных им в прошлые годы селян, а может, из своих, в суматохе ударил торговца ножом в спину и бросил тело в прибрежных кустах. Его даже не ограбили - убийца торопился так, что не срезал кошелек с пояса и не взял довольно-таки неплохой кинжал чужеземца.
   Убийство гостя, а тем более булгарина, было для иднакарцев очень неприятным известием. Древний обычай требовал от хозяев с почетом принять гостей. Самые жестокие и кровожадные народы, в набегах не прочь уничтожать и грабить все подряд, готовы поделиться последним куском с гостем. Для любого чепецкого жителя насильственная смерть одного из гостей страшный позор, от которого трудно избавиться спустя десятилетия. Для иднакарцев убийство досадно вдвойне. Тур за годы своего правления добился того, что во время ярмарки объявлялось перемирие. Самые заклятые враги могли встречаться в Иднакаре, не опасаясь удара в спину. Нарушителей ждала мучительная смерть, а его род - огромный штраф. К такому порядку привыкали с трудом. Только казнь нескольких убийц приучила к мысли об опасности применения оружия в Иднакаре.
   Большинство родов поддержало Тура. Самым лютым врагам необходимо селение, где они найдут нужные пожитки и сбудут накопленное своим трудом. Поэтому к пристани поспешила группа старейших в главе с эксеем. Сюда же собрались старшие купцы с ладей.
   Ярмарка начиналась неудачно. Кое-кто из наиболее осторожных и робких принялся собирать товары, решив, что ничего путного не получится и вместо прибытка лишишься последнего. Несколько лодок поспешило уйти вверх по реке. Но большая часть более смелых и тороватых гостей, поглядывая на закованную в железо иднакарскую стражу, не торопилась бежать. Уйти легко в любой момент. Куда девать хлеб, мед, воск, ткани, шкуры? За год они либо попортятся, либо просто будут висеть ненужным грузом. На следующий год их придется отдавать за бесценок, почти даром. Семьи и род останутся без нужных товаров. И если девки проживут без их украшений, то как же быть без драгоценной соли, поковок иднакарских кузнецов. Нет, уходить нельзя, и гости продолжали выжидать.
   Тело погибшего унесли на один из кораблей, выборные булгар и иднакарцев устроили дознание, ища виновников, и все потихоньку успокоилось. Подумаешь, кого-то убили! Да еще и чужака! Ярмарка слишком нужна, чтобы ее сорвать одной смертью. Тем более, убийцу вскоре обнаружили. Им оказался гурьякарец, обманутый прошлой весной бойким купцом. Что ж, пусть торговцы посовестятся надувать простодушных жителей чепецких земель. За убийцей послали погоню, а торговля потихоньку оживилась. Сначала робко, словно ожидая очередного происшествия, а затем уже далеко в окрест берег Чепцы заполнился гомоном людей. Только тяжеловооруженные воины, прохаживающиеся между торгующими или стоящие на стенах, напоминали о произошедшем.
   Ожмег, опоздавший к началу, и потому не знавший об убийстве, удивленно смотрел на вооруженных родичей, пока его не просветили знакомые. Он покачал головой, но потом тоже окунулся в жизнь ярмарки. А вокруг ходило, галдело, торговалось множество людей. Казалось, вся чепецкая земля собралась на узкой прибрежной полоске вблизи от Иднакара.
   Чего только здесь не выставляли на продажу гости и хозяева. Вот два булгарина выложили на ими же принесенные доски, покрытые грубым льняным полотном, яркие, цветастые ткани, пленяющие красками даже в многоцветье весны. Не одному селянину сегодня придется расстаться с накопленными за зиму шкурами для того, чтобы обрядить жену или дочь в яркую обнову на зависть соседским женщинам и девушкам.
   Неподалеку устроился торговец оружием. Прямо на земле, прикрытой наломанными ветками и соломой, размещались в кажущемся беспорядке булгарские сабли, топоры, клевцы, метательные и обычные ножи, наконечники копий и стрел. Один клинок поражал изукрашенной серебром рукояткой, другой наоборот был простым и грубым, по карману небогатому гостю, для которого в радость иметь любое оружие.
   Около булгарина, торговавшего посудой, несмотря на ранний час, скопились женщины из Иднакара и других селений, сумевших оторваться от бесконечных хлопот по хозяйству.
   Многие гости пока только приценивалось, не торопясь брать товары в напрасном ожидании, что к концу ярмарки они станут дешевле.
   Шудег и Ожмег расположились ближе к большим крепостным воротам, заняв хорошее место, позволявшее им видеть округу и выставить товар на всеобщее обозрение. Они уплатили выборному рода торговую пошлину и разложили товар - серпы, топоры, молотки, наральники, немного гвоздей, ножи, две сабли, бронзовые и серебряные украшения.
   Шудег, как всегда, взял торговлю на себя. Его сын продавал только украшения-обереги, по сути, бездельничая. В первый день им уделяют не много внимания, мужчины торопятся купить нужное для хозяйства. Но Ожмег не волновался, по прошлым годам зная, что вскоре подойдут и к нему.
   Даже иднакарские мастера были бы поражены, узнай, сколько семья Шудега зарабатывает на подобной "мелочи".
   В прошлом году Ожмег получил куда больше, чем отец с его железным скарбом. Ожмег - оружейник еще мало известен на Чепце, а вот его украшения с крохотной семейной тамгой-пусом уже сейчас стоили дороже, чем у других мастеров. Почти никто из иднакарских мастеров не мог отчеканить такой красивый узор на застежке или заставить так звонко звенеть подвески.
   За зиму он при свете лучины отлил, выковал и отчеканил с десяток безделушек - не много для хорошего кузнеца. Но зато все делалось добротно и красиво. Особенно он гордился бронзовыми подвесками и серебряным кубком. Ему пришлось почти месяц провозиться, изготовляя для отливки подвесок форму из твердого камня, и отец принялся ворчать по поводу некоторых зазнаек, стремящихся сделать невесть что, тогда как брюхо пустое. Но когда он увидел отливку, то только разгладил усы и отошел в сторону, ничего не сказав. Шудег был суров к своим сыновьям и если что-то и говорил, то в основном поучал или ругал. Молчание уже само по себе было высшей похвалой. Отец принял его работу без обычных придирок и ироничного хмыканья.
   Но и после отливки Ожмег много работал над ними, отчеканивая узоры и занимаясь шлифовкой. А под конец он покрыл их серебром - буквально чуть - чуть и только местами, но так, что даже при свете лучины подвески заиграли яркими бликами, шаловливо поблескивая.
   Кубок был не меньшей его гордостью. Чеканка, на которую он отвел много времени, занимаясь кубком на протяжении всей зимы почти каждый день, заставила линии узоров и фигурки животных и людей причудливо переплетаться, скользя по выгнутому боку. Серебро само по себе стоило дорого, а после работы Ожмега его цена стала недосягаема для большинства богатых иднакарских семей. Так что теперь кубок и подвески надо еще и умудриться продать.
   Поначалу Ожмег не столько следил за возможными покупателями, сколько глазел по сторонам. Хотя он бывал на ярмарках с раннего детства и давно помогал отцу, но никак не мог привыкнуть к такому количеству людей. Слишком коротка ярмарка, чтобы полностью приучить к ней иднакарца, занятого добыванием хлеба и даже соседом перемолвливающийся словом не каждый день.
   Впрочем, торговля потихоньку все равно шла. Пусть не у него, так у отца. Селяне, приплывшие издалека, спешили вернуться домой по высокой воде. К середине дня Шудег продал наральник, два серпа и был вполне доволен, укладывая в плотный тюк полученные шкуры. В придачу к ним один из покупателей расплатился двумя мешками полбы, что по весне очень неплохо.
   Ожмег тоже не оказался в убытке. За рысиные и заячьи шкуры он отдал бронзовые сережки и почти сторговался за посеребренный браслет. В последний момент старик, приехавший с дальних земель, находящихся за верховьями Чепцы, отказался брать и ушел, недовольно бурча о дерущих втридорога хозяевах.
   Кузнец проводил его насмешливым взглядом. Он-то видел, как пожирала взглядом безделушку молодая девушка - явно внучка, которой старик благоволил. Она даже забыла состроить ему глазки, что являлось необычайной редкостью и в другое время встревожило бы Ожмега - что за слух о нем пошел, если его перестали принимать как выгодного жениха. Но сейчас ему было просто смешно. Когда сделка не удалась, девчушка так недовольно скривила хорошенькие губки, что Ожмег понял - завтра, в крайнем случае, послезавтра, браслет будет куплен за предложенную им цену.
   К полудню солнце, взобравшись на самый верх небосвода, припекало немилосердно, совсем не по-весеннему. Торг слегка притих. Самое время перекусить и отдохнуть в тенечке. А за обедом - по случаю ярмарки с булгарским пивом или иднакарской медовухой, можно поговорить с нужным человеком о покупке или продаже товаров. Так торговали богатейшие иднакарские семьи, залучая купцов в свои дома или гостя у них на кораблях. Но и продавцам помельче есть о чем поговорить или просто повыспрашивать у охотно разговаривающих булгар о далеких землях и народах.
   Ожмег, утирая со лба пот, лениво оглядывал торг. Он остался один, поскольку отца срочно позвал эксей, приславший за ним посыльного. Как догадывался кузнец, причиной спешки была смерть булгарина. Давненько этого не случалось и иднакарские старейшие нуждались в совете вэсяся. Шудег уже приходил на место убийства и провел необходимые обряды умиротворения покойного, чтобы душа погибшего не мстила Иднакару, но что-то опять не заладилось, и был созван малый кенеш.
   Особых забот у Ожмега не прибавилось. Он, не торопясь, обсудил с одним заезжим кузнецом, язык которого работал лучше, чем руки, достоинства и недостатки бронзы по сравнению со сталью, поздоровался со знакомым с прошлого года булгарином, уважительно закивавшим при виде его товаров, и замер в приятной истоме.
   Маловато в первый день настоящих покупателей среди бродящих по ярмарке. Ожмег решил сегодня долго здесь не задерживаться. Скоро сев, а в кузне оставалось слишком много работы. Вряд ли его родичи обрадуются тому, что взамен откованного наконечника для сохи получат виноватое извинение. Земля не любит ленивых. Он оставит отцу обереги и уйдет в кузню.
   Около их товаров остановился молодой булгарин, и мысли Ожмега перетекли в другое русло - уж очень неплох, хотя и не нов, на приезжем купце кафтан. Торговец, видимо, удачлив, раз позволяет себе принарядиться. Ведь он немногим старше Ожмега, а тот и не мечтает о такой одежде. Иднакарцы тоже ткали хорошие ткани, но яркие краски на них они наносить не умели. Булгары заламывали втридорога за небольшой отрез материи, и требовалось выложить порядком мехов, чтобы стать ее обладателем. Впрочем, чепецкие жители предпочитали спокойные, мягкие краски. Блеск и красочность нужны только молодежи.
   Булгарин, казалось, всерьез заинтересовался оружием. Кинув мимолетный взгляд на украшения, он внимательно осмотрел товар, выставленный Шудегом, и даже поторговался за длинный, в две пяди, пятислойный нож, с красиво отделанной костяной ручкой. Чужеземцу клинок понравился, и он пообещал прийти еще раз.
   Ожмег, вначале насторожившийся в предчувствии возможного покупателя, отсел в сторону и мысленно пожал плечами. Язык длинный, пообещает что угодно. Возможно, чужеземец забудет о своем слове, пройдя следующий прилавок, может быть, уже сегодня нож купит кто-нибудь другой. А может быть, он действительно станет его. Это же ярмарка. Здесь всякое бывает.
   Любопытствующий булгарин пошел к пристани, но внезапно вернулся и еще раз пригляделся к украшениям и посуде Ожмега. Хотя перед этим он бросил на них только беглый взгляд и двинулся дальше, но что-то его вновь заинтересовало и заставило вернуться.
   Торговец с интересом взял кубок в руки. По-видимому, он не ожидал увидеть в неведомой глуши, у варваров, такой вещи, и его удивлению не оказалось предела. Кубок был внимательно осмотрен. Единственно, что не сделал булгарин на глазах у развеселившегося Ожмега - не попробовал его на зуб. Длился смотр довольно долго и кузнецу стал надоедать суетящийся гость. Купить кубок он, несмотря на богатую, но не новую и уже поистертую одежду не сможет, и никакого прибытка для его семьи от прилипчивого гуляки не будет. Уверившись, что любитель серебра не собирается ничего стащить (а такое среди прибывших иногда бывало), Ожмег перестал обращать на него внимание. Он даже не заметил, когда булгарин исчез.
   Время тянулось слишком медленно. Он стал изнывать от скуки в ожидании отца. Почувствовав уныние, Ожмег удивился. Раньше на ярмарке он никогда не скучал. Неужели начал стареть?
   Иднакарец поднялся, чтобы немного размяться, шагнул в сторону от товаров, широко зевнул, прикрыв рот ладонью, и внезапно оказался лицом к лицу с целой группой булгар, во главе которых стоял мужчина с цепким и жестким взглядом. Он не выделялся среди других ни одеждой, ни оружием, но по его властному виду, неторопливым уверенным движениям, было понятно, что этот человек привык приказывать и не любит проверять, как быстро его повеления выполняются.
   Он был не молод, а на взгляд Ожмега вообще стар, - в его возрасте немногочисленные иднакарские старики думают о погосте. В черных волосах и бороде булгарина густо легла седина, лицо изрыли борозды морщин и шрамы. При первом взгляде он казался обычным купцом-воином, который всю жизнь провел в плаваниях, занимаясь то торговлей, то грабежами. Судя по одежде и низким поклонам стоящих рядом булгар, он разбогател к концу жизни, но все-таки не бросил привычный образ жизни и продолжал, несмотря на старость и недомогания, разъезжать по торговым угодьям.
   Будь Ожмег простым селянином, не поднаторевшим в торговле, он не разглядел бы истинного лица старика. Но молодой кузнец, часто общавшийся с чужеземцами, был не столь легковерен. При более внимательном взгляде на лицо, походку, жесты старика, привычно лежащую на плечах кольчугу личина купца растворялась, из-под нее проглядывало лицо знатного булгарина, ищущего не только торговую выгоду. Перед ним стоял завоеватель, воин, победивший не одного сильного врага, разоривший много крепостей и селений, хозяин сильной дружины и многочисленных кораблей. О таких гордо рассказывали приплывавшие по весне булгары. Сам Ожмег впервые видел такого человека. Просто так знатные булгары на ярмарках в отдаленных от родины краях не появляются и это настораживало.
   "Хотя мне-то что, - решил Ожмег, вернувшийся на свое место. - В Иднакаре есть эксей и старейшие. Пусть они и думают - враг или друг явился на ярмарку".
   Вовремя подоспевший отец принялся показывать товар. Интерес, как и следовало ожидать, вызвало оружие. По рукам заходила одна из сабель. Булгары привычно ощупывали ее, рассматривали чеканку, проверяли, удобна ли рукоять. Снисходительные взгляды, исподтишка бросаемые на кузнецов, исчезли. Оружие простое и неказистое, но это действительно оружие для настоящего воина, а не игрушка придворного лизоблюда, не всегда знающего каков цвет человеческой крови.
   Старый булгарин, однако, не стал обсуждать со всеми достоинства клинка. Бросив на него косой взгляд, он равнодушно прошел дальше. Иднакарцы иногда делают неплохие клинки, но они простоваты и уступают самаркандским и булгарским в красоте отделки и прочности. Да и не интересовало его сейчас оружие.
   Торговец подошел к Ожмегу и принялся лениво разглядывать товар, небрежно перебирая разложенные безделушки, грубоватые по отделке и отливке и ничем особо не выделяющиеся. Подобные вещи делались в Булгаре для простолюдинов, которые не в состоянии купить что-то лучше. Опытным взглядом бывалого торговца и воина, через руки которого прошло множество ценностей, он заметил кубок и подвески и отделил их от остальных. Они сделаны рукой талантливого мастера, неведомо как оказавшегося в диком лесном племени. Старик потянулся к кубку, но внезапно передумал, и его рука плавно повернула к подвескам.
   Он взял их в руки и слегка встряхнул. Подвески мелодично зазвенели колокольчиками, заблестели на солнце. Витая бронзовая проволока, держащая серебряные колокольчики, казалась плохо прокованной, и использованный драгоценный металл только наводил на мысль о том, что кузнец заменил умение серебром, делая их дороже увеличением веса драгоценного металла. Но так казалось только на первый взгляд. Более опытный и внимательный человек заметит тонкий узор на проволоке и на колокольчиках, который выдавал высокое мастерство. И еще звук. Аллах знает, как сумел мастер заставить зазвучать металл таким образом.
   Старик кивнул головой, что-то решив про себя, и положил подвески обратно. Взгляд его упал на кубок, он уже потянулся к нему, как вдруг снова вернулся к подвескам, что-то вспомнив. Он внимательно осмотрел колокольчики. Так и есть. Они были бронзовыми, сверху искусно покрытые слоем серебра так, что колокольчики казались полностью серебряными. Уважение к кузнецу сменилось изумлением. Его, старого знатока драгоценностей, через руки которого прошло столько золота и серебра, что на него можно купить пол-Булгара, едва не провели. Булгарские мастера такое почти не делают.
   Он передал подвески стоящему рядом спутнику. Украшение куплено.
   После подвесок простой серебряный кубок ни чем не удивлял. Старик без особого интереса поднес его к глазам. Через несколько мгновений он смотрел на него совершенно по-другому. И внутренняя и внешняя стороны были разукрашены узором, изображавшим зверей, людей, оружие. Все это густо переплеталось орнаментом. Кубок дышал первозданной природной дикостью, которой не существовало в изделиях городских мастеров. В нем не было прилизанности и благолепия, тонкой вежливости и угодливости. Он уступал булгарской посуде в обработке, тонкости отделки, но чувствовалось, что здесь этого и не надо и диковинный зверь, увенчавший навершие, так и должен прилегать к губам грубой, жестко отшлифованной шерстью, давая почувствовать человеку дикую силу природы.
   Старик слегка замешкался в выборе. Он уже настроился купить только подвески и теперь, соблазнившись кубком, не знал, что делать. Несколько мгновений он колебался, но потом решился. Конечно, истинный правоверный должен с негодованием отвернуться - Аллахом запрещено создавать изображения людей и зверей, но он возьмет грех на себя и купит кубок.
   Ожмег переживал сложные чувства, глядя на булгарина, откладывающего его сокровища. Он, конечно, радовался появившемуся покупателю, который расплатится столь нужным для него серебром, но в то же время ему жаль их. Он вложил в них столько своего, что они стали казаться частью тела. И иднакарец назвал цену почти на треть выше задуманной.
   Шудег изумленно вскинул брови, услышав запрошенное, но тут же спохватился и наклонился к серпам, делая вид, что счищает с них землю.
   Если Ожмег и надеялся, что булгарин откажется от покупки, то он просчитался. Властный старик не торговался, как обычно бывает на ярмарке. Не оглядываясь, он повелительно взмахнул рукой. Один из стоящих позади воинов выступил вперед и положил перед Ожмегом тяжелый кошель, осторожно забрав покупки.
   Кузнец с опозданием сообразил, что мог бы запросить и поболее. Чужеземец несметно богат и не знает, куда девать серебро.
   Булгарин меж тем не торопился уйти.
   - Кто их создал? - Спросил он.
   Из-за его плеча высунулся знакомый Ожмегу подручный одного из купцов с явным намерением перевести слова хозяина.
   - Я, господин, - вежливо поклонился молодой иднакарец, опережая толмача. Булгарский язык он неплохо понимал и без помощников.
   Старик, признавший мастером степенного Шудега, и уже косящийся в его сторону, поразился до глубины души. Лысеющему жрецу местных непотребных лжебогов, познавшему в жизни многое, еще позволительно сотворить нечто подобное, но чтобы искусным кузнецом оказался парнишка? Он оценивающе оглядел на молодого варвара с головы до ног, словно собирался купить и его в придачу к подвескам и кубку, но больше ничего не сказал, двинувшись со свитой по торгу.
   Ожмег подумал, что тот так молча и уйдет, однако булгарин, прежде чем отправиться дальше, милостиво кивнул ему и сказал как можно более мягким голосом:
   - Мы еще встретимся, кузнец.
   - Ты знаешь, кто это? - Спросил Шудег смотрящего в след чужеземцам сына.
   - Нет, - рассеянно ответил парень, держа кошель с дирхемами на весу.
   - Мансур - хозяин многих купцов, приплывавших к нам годы. - Шудег покачал головой. - Ох, и счастливчик ты, Ожмег, - приворожил богатющего покупателя.
   - Да? - Очнулся кузнец, с опозданием пытаясь высмотреть в толпе всесильного повелителя многочисленных булгарских кораблей.
  

Глава 3

   Почтенный Мансур-ага из достойного рода Тапаев, верный слуга одного из богатых и знатных родов Булгара Камбулатов, сидел у себя в каюте и наслаждался легким, слегка разбавленным холодной водой, бархатистым вином, приятно утоляющим жажду в жару. Аллах вобще-то запрещает пить перебродивший сок виноградной лозы, но к своему верному слуге, заботящемуся о распространении истинной веры, он отнесется мягче. К тому же, если не согрешишь, то не в чем будет каяться, можно счесть себя безгрешным, а это еще больший грех, чем вино.
   Почувствовав, что он иронизирует над верой, Мансур немедленно оборвал свои мысли. Его предки уже несколько поколений поклонялись Аллаху, но до сих пор оставляли в самом дальнем уголке разума, недоступном для других, подсознательную веру в языческих Богов. Поэтому он позволял себе идти на мелкие нарушения строгих канонов, живя так, как ему нравилось.
   В его представлении мусульманский Бог был не единственным, а главным среди остальных и тревожить его стоило только в самых крайних случаях. А в остальном, с житейскими мелочами, можно надоедать привычным домашним божкам, которые являлись едва ли не членами семьи и не обижались на надоедливые просьбы по любому поводу.
   Однако внешне он всегда был верным и истовым мусульманином, точно исполняющим положенные обряды. По своему положению он был близок с кади и никогда не позволял вольное толкование сур из Корана или поступки, недостойные истинного мусульманина.
   Он настолько привык к двойной жизни, что не испытывал необходимости заставлять себя "вести как положено". В его представлении он и не нарушал веры, а всего лишь примирил ее с древней религией своего народа, и что не столь тяжкое отступление от догматов, внушаемым глупым и ленивым кади, который пользовался радостями жизни куда чаще, чем ему следовало.
   К тому же никто не собирался заподозрить Мансура в неверии. Он один из уважаемых людей Булгара, хотя и не принадлежит к знати. Его род несколько поколений верно служил бекам из рода Камбулатов. Тапаи не отступали в схватках, честно погибая за господ, совершали далекие походы, интриговали вместе с беками в самом Булгаре. Они знали, что навсегда связаны с Камбулатами, поскольку слишком слабы, чтобы стать самостоятельными. Власть в Булгаре принадлежала хану и десятку самых знатных родов. К ним примыкали богатейшие семьи купцов и землевладельцев. И между знатными, и между богатейшими шла жестокая борьба за власть, за привилегии, за богатства. Слабейший погибал, а его имя покрывалось позором. Но междоусобицы и интриги прекращались, как только противники чувствовали угрозу со стороны. Попробуй Тапаи стать самостоятельной силой, на них обрушились бы со всех сторон, и рано или поздно уничтожили. А такого конца их роду, с трудом поднявшемуся с низов, Мансур Мамил-оглы Тапаи не желал.
   Возвысить род из множества подобных смог его прадед. Жестокий, умный интриган, умелый воин и тороватый купец, он приглянулся прапрадеду нынешнего бека Махмуда и стал одним из его доверенных слуг. Прадед стоял во главе многих походов в дальние земли и изрядно обогатил Камбулатов. Разумеется, сильно разбогатели и Тапаи.
   С тех пор они всегда входили в число самых близких и облеченных доверием слуг беков.
   Мансур-ага не был исключением, став управителем обширного бекского хозяйства и даже личным другом ныне здравствующего бека. Он искренне старался возвеличить род господина и друга, поскольку тем самым возвышал свой. За долгую жизнь Мансур сумел сделать многое. Без его участия не проходило ни одна интрига при ханском дворе, ни одна крупная торговая сделка Булгара. Но больше всего Мансура и его господина интересовали другие земли, богатства, которые там можно получить благодаря торговле и сбору дани. Дальние походы приносили огромные доходы многим поколениям Камбулатов, которые на этом сделали свое состояние.
   В отличие от других знатных родов они не стремились обзаводиться крупными земельными владениями в Булгаре или умножать богатства с помощью ремесел. По обычаю предков Камбулаты имели несколько кочевий, в которые выезжали в летнее время, но с легкостью от них отказались бы, если бы возникла необходимость. Бескрайней степи и пережаренному на костре мясу изнежившиеся потомки кочевников предпочитали роскошные каменные дворцы и изысканные блюда.
   Они торговали со многими странами и племенами на все стороны света. Торговля с чепецкими землями не самая главная. О них, конечно, не забывали. Отсюда каждый год в Булгар шел устойчивый ручеек пушнины и других товаров, ценимых в их стране и еще дальше на юге. Как бы не сложились судьбы других караванов, корабли, ушедшие к Чепце, всегда придут наполненными. Такая постоянность высоко ценилась Камбулатами. К тому же, рядом, по Вятке и Каме проходил один из важных торговых путей в далекие северные земли. Булгары бывали в них пока еще редко, но в будущем они обещали солидный прибыток и тот, кто сядет на торговом пути, обогатится. Это было ясно другим бекам и богатым купцам. Противники Камбулатов смогли перекрыть для них удобный путь. Оставалась только эта, пусть менее удобная, зато безопасная дорога по Чепце. И, наконец, здесь в последние годы было спокойно. Правда, - поморщился Мансур, - одного из его слуг сегодня убили. Но особой вины местных жителей в том не было. Не умеешь хитрить, торгуй честно.
   И все же до недавней поры местные земли не особенно привлекали Камбулатов. Мансур за всю бурную и трудную жизнь совершил десятки походов, но так и не побывал здесь. И только когда он задумал совершить самое крупное в своей жизни начинание, то после долгих колебаний обратил внимание на Чепцу.
   Его люди, постоянно торгующие с местными жителями, неплохо знали край. В последние десятилетия дикари, живущие по берегам небольшой реки, сильно изменились. Из месива родов, слабо связанных родственными связями, постоянно враждующими между собой по самым разным причинам, а нередко и просто так, за короткий срок выросло сильное государство, захватившее почти все течение реки. Неведомый поначалу Тур, опираясь на силу и богатство Иднакара, сумел прямо или через родовых вождей объединить чепецких селения. Только живущие ближе к Вятке сумели отбиться. Да и то, как сообщали Мансуру приказчики, бывавшие в тех землях, лишь потому, что Тур не решился захватить святилище, к которому поклонялись многие жители не только Чепцы, но и других рек.
   В понимании Мансура произошел первый шаг к созданию настоящего государства, которое отличает истинные народы от варваров, безвестно живущих в диких лесах и так же безвестно растворяющихся среди победителей.
   Тур не разрушил рода, у него не хватило сил. Многие из селян нередко даже не знали, что их род попал в зависимость от Иднакара и должен платить дань или хотя бы выделять воинов для походов в другие земли. Хозяин Иднакара всячески смягчал зависимость, иначе ему пришлось бы постоянно воевать с соседними родами, привыкшими к вольности и свободе.
   Обязанность высылать воинов выдавалась за совместный поход за добычей. Поскольку большинство походов Тура и его сына Идны были удачными, то отправленные на войну воины приходили нагруженные добром и никто, даже самый подозрительный и недоверчивый, не мог заподозрить Тура в том, что он их принуждает.
   Дань вскоре приняла характер подарков, которые старейшие родов доставляли в Иднакар как плату за защиту от ватаг разбойников, часто нападавших на Чепцу раньше. И это тоже выглядело справедливо - никто не держал столько воинов, как Иднакар, не тратил так много на их вооружение. Иднакарцы первыми выступали при известии о приближении врага и составляли костяк любого войска.
   Но государство Тура было слишком рыхлым и неустойчивым. Его распад сдерживался вождем. Пока он жил, чепецкие племена оставались едины, сильны и непобедимы. Но с его смертью оно могло рухнуть. Сколько раз соседние с Булгаром народы создавали такие союзы, которые через одно-два поколения бесследно исчезали.
   Так случилось и с государством Тура. Овеянный почетом и славой, окруженный многочисленными родственниками, он умер несколько лет назад. Его детище - союз чепецких родов - стало трещать и постепенно разваливаться. За последние годы Мансур неоднократно посылал доверенных людей проверить, насколько крепки и едины чепецкие жители. Как опытный лекарь у постели больного он пытался понять - был ли нанесен Иднакару смертельный удар или он переживет тяжелую болезнь с новым вождем.
   Постепенно он убеждался, что союз родов медленно движется к краху. Тур действительно сделал очень много для его укрепления. Но ему не повезло - у него не нашлось преемника. Дети от трех жен оказались неплохими воинами, торговцами, охотниками, пахарями, но никто не имел такого ума и изворотливости, как их отец. Ставший эксеем Идна, его старший сын, был далеко не худшим среди них, но отца он не заменил.
   За несколько лет после смерти Тура новый хозяин Иднакара утратил власть над большей частью родов. Только еще налаживающееся единство рухнуло, и иднакарцы могли рассчитывать теперь лишь на находящиеся по соседству селения, связанные с ними узами родства и получавшие крохи со стола покровителей.
   Внешне Иднакар по-прежнему стоял в великолепии и величии, выставляя при посягательстве на свободу и богатства грозные шеренги закованных в металл воинов. Любители наживы, попробовавшие усомниться в силе иднакарцев, оставшихся без Тура, потерпели несколько сокрушительных поражений и теперь выбирали для грабежа племена послабее.
   Но Мансур был уверен - если хорошо организовать поход крупных сил, чепецкая земля падет к ногам завоевателей. И он решил: пора. Хотя его спина плохо гнется, глаза слезятся, а руки мелко дрожат, но голова по-прежнему свежа и разум не помутился. Он еще способен повести за собой своих ветеранов, а при необходимости взять в руки саблю, чтобы отправить к предкам очередного наглеца, возомнившего себя великим воином.
   Человек действия, Мансур не собирался проводить остаток дней в прохладном полумраке обширного дворца в окружении юных танцовщиц. Нет, он не видел ничего плохого в отдыхе после многих дней тяжелой дороги, но уподобиться бездельникам, которые видели в вине, еде и женщинах всю свою жизнь, он не желал.
   Не таким представлял конец жизни Мансур, прирожденный воин, купец и путешественник. Он прожил отведенный Аллахом срок. Не стоило жаловаться на судьбу. Но перед тем как покинуть этот мир, он хотел совершить последний поход, который принес бы долгую славу и ему самому, и его роду, обеспечив потомкам приязнь со стороны Камбулатов. Он обратил взор на Чепцу, жители которой стали слишком слабыми, чтобы оставаться свободными.
   В отличие от других низких народов, на которых не сошла благодать истинной веры, они смышлены и сообразительны, их земли богаты зверем, птицей и рыбой. На протяжении жизни Мансура они становились все более искусными ремесленниками, лучшие из которых в мастерстве приближались к булгарским. Для дикарей они слишком быстро учились у булгар, жадно перенимая самое лучшее.
   В этом им помогали их соплеменники, бежавшие из булгарских владений в прошлые десятилетия. Упрямцы, не желающие познать свет веры, скрывались от преследовавших войск хана и беков и щедро делились знаниями с приютившими их жителями.
   Уже сейчас Иднакар и окрестные земли могли бы поставлять в Булгар не только пушнину, мясо, зерно, но и металл, изделия из него, льняные ткани, наконец, рабов и наложниц. Но для этого необходимо приручить местных жителей, привыкших к вольности и свободе. Тур, приступивший к их подчинению, остановился в самом начале. Мансуру и его потомкам придется самим приучать рабов платить дань и во всем угождать господам. Они должны будут понять, что являются всего лишь пылью на сапогах хозяев и цель их жизни - кормить и обогащать булгар. Камбулаты будут иметь на Чепце крепость и завоюют округу вверх и вниз по реке и ее притокам.
   Это очень трудная задача. Человека, никому не кланявшегося кроме своих стариков, так же трудно заставить подчиняться, как дикую рысь есть из человеческих рук.
   Мансур-ага по праву мог гордиться собой. Он вовремя увидел, насколько ослабли чепецкие селения, убедил бека отправиться в эти места не с торговым, а военным походом. Махмуд, полностью доверяя ему, не только дал воинов, но и отправил шестнадцатилетнего наследника Ильбека, предупредив его, что он должен полностью слушаться управителя.
   Мансур не возгордился от такого доверия. Так и должно быть. Высокое происхождение не спасает от неопытности и глупости и, если молодой бек начнет с неудачного похода, это вряд ли поднимет его в глазах воинов и слуг. Парень должен быть осторожнее и слушать преданных слуг, которые не посоветуют ничего плохого.
   Сам Мансур, однако, не лез к нему с советами. Он ни в чем не показал превосходства над ним. Будущий правитель их процветающего края еще молод, но рано или поздно он станет господином если и не ему самому, то его сыновьям. А поскольку младший сын Мансура стал другом наследника, старик не беспокоился за будущее потомков.
   Он глотнул вина. Главный удар будет нанесен по Иднакару. С захватом крепости остальные чепецкие земли станут беззащитными и окончательно разобщенными и легко падут под ударами закованных в сталь отрядов булгар. Несколько карательных походов и полностью уничтоженных непокорных селений убедят остальных в том, что лучше жить плохо и платить дань, чем не жить вообще.
   Мансур не был жесток. Он вообще хотел уничтожить как можно меньше будущих рабов. Мертвые не в силах платить дань. Особенно жаль искусных мастеров, которые по неразумению или дерзости возьмутся за оружие и безрассудно погибнут, нанеся убыток своим господам. Хорошие ремесленники нередко склонны к гордыне и поэтому требуют больше внимания, а иногда и лести и предоставления им лучшей жизни. Так и должно быть, ведь они приносят доход в десятки раз больше, чем простые пахари.
   Он вспомнил про покупки, сделанные днем, и откинул крышку изящного сундучка, в котором хранил ценные вещи. Взяв в руки серебряный кубок, снова залюбовался его чеканкой и формой. Если бы он сам не купил его сегодняшним днем, никогда бы не поверил, что здесь делают такое. Многим булгарам, привыкшим к великолепию своих главных городов, живущие в местных лесах казались сущими дикарями, едва скинувшими звериные шкуры и только переходящими к человеческой жизни. Но за неказистыми домами и невзрачной одеждой скрывалась немалая сила и талант. Сегодня ему пришлось в этом убедиться.
   Мансур слегка подбросил в руке кубок. Он останется у него, а затем у старшего сына как символ власти над местными жителями. Юноша, оказавшийся хорошим сереброкузнецом, подучившись в Булгаре у мастеров, будет творить чудеса. Но все равно лучшим его созданием останется кубок, отдающий первозданной природой. Мальчишка наверняка счастлив сейчас, еще не подозревая о дальнейшей судьбе. Получив столько серебра, он может вольготно жить несколько лет, не заботясь о куске хлеба. Если бы он знал, что кубок в Булгаре стоит куда дороже.
   Сегодня Мансур мог дать и поболее, если бы паренек вздумал повысить цену. Хотя тот явно запросил больше, чем обычно. От цепких глаз Мансура не укрылось, как невысокий, порядком облысевший отец кузнеца, крайне удивился, услышав, сколько потребовал сын.
   Что ж, парень верно увидел возможность поживиться за счет богатого гостя. Откуда ему знать, что серебро вернется обратно к покупателю. Вместе с расторопным малым. Он не допустит полного уничтожения Иднакара. Его люди первыми ворвутся в крепость и захватят лучших мастеров, которые сопротивлением вызовут недовольство воинов и своей смертью сократят доходы Камбулатов и Тапаев в будущем.
   При разделе добычи Мансур возьмет все их добро и их самих за счет доли бека.
   Лишних жертв не будет. Конечно, во время боя воины разгромят жилища и растащат имущество, накопленное за десятилетия спокойной жизни. В горячке боя умрут многие мужчины, женщины и дети. Какой же воин откажет себе позабавится над пленниками. Жесткость булгарских наемников известна, и вряд ли они изменят себе. Это цена победы и Мансуру придется закрыть глаза на убийства.
   Впрочем, дикие народы легко размножаются, и через поколение Иднакар начнет исправно поставлять рабов в Булгар и другие земли.
   Мансур с трудом отвлекся от приятных мыслей освоения богатого края и в задумчивости покрутил в руке кубок. Пока ему следовало еще раз подумать о захвате крепости. Пусть иднакарцы и ослабели, но они способны на долгое ненужное сопротивление. Поэтому надо рассчитывать не только на силу, но и на ум и хитрость.
   Как ему казалось, он сделал все, чтобы его замыслы удались. Булгарские купцы, среди которых было несколько чужих, не входящих в число людей Мансура, как и в прошлые годы закупали, обменивали, торговались и клялись в верности и незыблемости дружеских отношений. Возможно, он излишне тратил серебро, но хотелось быть полностью уверенным в успехе замыслов, не желая неверным шагом насторожить доверчивых иднакарцев, привыкших за последние десятилетия к размеренному ходу ярмарки.
   Мансур сам с дарами навестил правителя Иднакара Идну и пил с ним и другими знатными варварами пьянящую медовуху, представившись тем, кем был в действительности - влиятельным слугой одного из богатейших и знатнейших людей Булгара, совершившего много торговых походов в далекие земли и вот теперь, под старость лет, навестившего и Чепцу.
   Ему можно было бы и солгать, правдивый ответ мог привести местного правителя к недоуменной мысли о причине появления столь именитого торговца. А отсюда недалеко и до подозрения в плохих намерениях булгарских купцов, имевших излишне много воинов. Но обманывать Мансур не решился. Гораздо хуже, если бы иднакарцы узнали о его настоящей личине со стороны. Вот тогда бы они принялись выведывать замыслы гостей, а то еще на всякий случай собирать ополчение.
   Воины, мгновенно появившиеся на пристани после убийства одного из его слуг, оказались внушительным подтверждением силы Иднакара. Захватить крепость простым набегом очень сложно. Одна ошибка и начнется излишне долгая осада. Идна не так прост и явно держит наготове горсть хорошо вооруженных ветеранов, способных дать возможность остальным иднакарцам и гостям уйти в крепость при внезапном нападении. Хозяева, к сожалению, научились заботиться о покое.
   Сегодня утром он принимал на своем корабле Идну с ответным визитом и принял дары - шкуры бобров и неплохо выкованную саблю с серебряными насечками. Иднакарец, сидевший на почетном месте напротив хозяина, казалось, знал о его замыслах, настолько проницательным был его взгляд. На какой-то миг Мансуру показалось, что и воины, выведенные сегодня к пристани, являлись последним предупреждением. Он с трудом прогнал наваждение.
   Угощая Идну и трех его спутников душистым вином и восточными сладостями, Мансур чувствовал себя как в странном полусне. Люди, которым он оказывал почтительное внимание, были живыми мертвецами, обреченными на смерть так же верно, как если бы им уже распороли животы. Он смотрел сквозь полуприкрытые глаза на эксея и почти сожалел о неизбежной смерти столь рослого и сильного человека, из которого получился бы хороший раб. Да что там раб. Перед ним сидел опытный, уверенный в себе воин, достойный встать в ряды булгарских ветеранов. Дружина иднакарцев заменила бы его воинов в походах на юг. Она обойдется куда дешевле. В далеких чужих землях чепецкие дикари станут преданными хозяину. И бросать их на верную гибель будет не настолько жаль, чтобы пренебречь выгодным походом на один из южных городов.
   Но он понимал, что все это лишь бессмысленные мечтания. Иднакарцы не те люди, которые безнаказанно позволят отобрать у них все владения, перебить жен и детей, а самих отправить в далекие земли для добывания богатств поработителям. Он не может оставить их в живых. Наиболее богатых и пользующихся уважением придется уничтожить. Мансур не собирался повторять ошибок других завоевателей, стремившихся опереться на часть местной знати. Рано или поздно она становилась во главе восстания, и тогда приходилось либо уходить, либо уничтожать почти все население, неся громадные убытки.
   Во главе чепецких селений будут поставлены бедные, презираемые люди, в чем-то провинившиеся перед родом, наказанные и теперь жаждущие мщения. Такие служат не ради денег и власти, а лишь для того, чтобы досадить обидчикам. Но все это потом. А пока важно захватить крепость.
   Мансур легко поднялся и вышел под солнце, палящее почти так же, как в Булгаре. Около Иднакара по-прежнему шла торговля, хозяева и гости ругались, клялись в честности и невозможности уступить, поздравляли друг друга с покупками, обменивались последними новостями. Рабы торопливо носили на корабли мешки и тюки с дарами чепецкой земли, вынося обратно булгарские товары.
   Немногие из торгующих знали, что вскоре бурной жизни Иднакара придет конец и эта ярмарка последняя. Уже на следующий год торговля замрет. Купцам закроют путь на Чепцу. Лишь те, кто направляется в другие земли, получат возможность проплывать по реке. Им, конечно, придется выплачивать немалую пошлину за дарованное разрешение.
   Он облокотился о борт судна и задумчиво посмотрел на суетящихся на пристани людей. Его замысел захвата Иднакара сложен и требует четкости и слаженности действий всех нападающих - от простых воинов до предводителей крупных отрядов.
   Главной заботой Мансура и его подручных был не набор войска, а способ проникнуть в глубь чепецкой земли незамеченными. С давних пор иднакарцы окружали границу рода сторожевыми вышками, мимо которых незаметно прокрасться не мог ни один враг. И сами местные жители хотя и нередко враждовали между собой, но сообщали друг другу о появлении чужеземных воинов, жестоко грабивших всех подряд. По берегам реки поднимались столбы сигнальных дымов, и незадачливые грабители встречались со спешно набранными родовыми ополчениями, прикрывающими отступающих в глухие чащи родичей.
   И поэтому подготовку к походу Мансур начал лишь после того, как его люди перетянули на свою сторону ни много, ни мало жрецов Ваткакара, которые пусть и не столь сильны, как, говорят, в прошлые времена, но пользуются уважением окрестных племен. Некогда Тур, недовольный жрецами, взял штурмом их городок. Хотя он пощадил капище, не тронув никого из священников, те хранили и лелеяли ненависть к иднакарцам, выжидая подходящее время для мести.
   Осторожные намеки булгар они восприняли с восторгом. С их помощью удалось переманить пусть и немногочисленный, зато занимающий важный участок реки род. Его вожди, недовольные уменьшением доходов от торговли и притеснениями Тура, некогда в числе других вывели родичей против Иднакара. Объединенное ополчение, выждав удачный момент, осадило крепость. Но два ожесточенных штурма были отражены, а затем иднакарцы, собравшись с силами, почти полностью уничтожили нападавших в кровопролитном сражении на берегу Чепцы. Большая часть мужчин рода навсегда осталась в чужой земле, а сам род вынужден был откупиться от иднакарцев и изъявить полную покорность Туру. И пусть иднакарский эксей не стал чинить дальнейших расправ и пощадил оставшихся в живых воинов, но с тех пор в сердцах селян постоянно тлело недовольство, и булгарам не пришлось прилагать много усилий. Как только стало ясно, что противники наследников Тура сильны, род сразу перешел на их сторону.
   Немногочисленные осторожные и боязливые, помнившие, насколько в тот роковой поход нападавшие превосходили иднакарцев, и не очень верившие в победу булгар (и очень ее опасавшиеся) были вынуждены промолчать, настолько горячо кенеш отозвался на предложение чужеземцев. Мало кто из призывавших к войне думал о том, что род окончательно растратит силы и погибнет, перемолотый как жерновами, противоборствующими сторонами, каждая из которых многократно сильнее их ополчения.
   Союзники помогли булгарам незаметно провести на землю рода крупный отряд воинов. Они стали проводниками и разведчиками в трудном переходе по Чепце, получив щедрую награду. Еще больше почестей и наград им было обещано после победы.
   Мансур пока колебался, что делать с ними после разгрома Иднакара. Вряд ли воинов рода уцелеет много. Он не собирался их жалеть, решив отправлять на самые опасные участки боя. После победы можно будет вообще уничтожить их жилища, поскольку при малом количестве оставшихся мужчин, они не выплатят хорошей дани. Хотя, с другой стороны, можно из этого ослабленного рода набирать надсмотрщиков и вообще поручать самую грязную работу - уничтожение строптивых и недовольных, прилюдные казни. Поколебавшись, Мансур решил вернуться к судьбе рода после победы. В конце концов, вятичи не самая главная проблема, чтобы из-за нее болела голова. Союзники глупы - жажда мести замутила их головы, иначе бы они сообразили, что булгар слишком много даже для крупного набега и вместо радости победы и небывалой добычи, невзначай обещанной им, их ждет рабство.
   Единственно, кто умрет в любом случае - жрецы. Служители лжебогов должны уступить место носителям истинной веры. Но поскольку глупцы, - Мансур в усмешке скривил губы, - так ему помогли, они получат легкую смерть.
   Сейчас гораздо сильнее его беспокоило собственное войско. Первоначально в походе участвовали только воины Камбулатов и наемники, набранные из числа речных разбойников или, как они себя называли - вольных стрелков, - опытных и толковых воинов. Но другие булгарские беки, настороженные приготовлениями и суетой во владениях Камбулатов, сумели прознать о его намерениях. Поход крупного отряда, способного нарушить десятилетиями складывавшуюся торговлю и прервать торговый путь, сильно их обеспокоил. Перебить несколько тысяч варваров не трудно, но не приведет ли это к нарушению покоя? На опустевших землях совьют гнезда разбойники, которые начнут грабить караваны. Однако больше всего их волновали дальнейшие действия старого соперника. Никто не понимал, зачем срывать вобщем-то выгодную торговлю. Несомненно, за походом что-то стояло. Возможно, Махмуд отвлекал их внимание, а может быть, он пронюхал нечто, делавшее выгодным захват тех земель. Вдруг там нашли золото! В любом случае, аппетиты Камбулатов необходимо урезать, и их противники объединились между собой, сумев воздействовать на хана.
   Правитель Булгарии был совершенно равнодушен к затее Мансура. Его тревожили интриги нескольких беков - властителей богатых вилайетов, - всегда готовых при первом же удобном моменте восстать и посадить на его место другого властителя. Камбулаты к таким людям не относились. Но у правителя, как и у любого государя, есть масса слуг, начиная от хранителя коврика для намаза и заканчивая везирем, которые не устояли перед блеском поднесенного им серебра, и, если они занимались через подставных лиц торговлей с далекими странами, тревожными сообщениями об угрозе уменьшения прибыли. Ближайшие слуги и любимцы хана настроили его против Махмуда. Одним весьма нежарким зимним днем правитель, принимая знать страны, выразил недовольство беком, не уточняя, чем оно вызвано.
   Господин Мансура недолго был в неведении. Везир, с которым он встретился сразу же после торжественной церемонии, без особых околичностей перешел к делу. Они неплохо знали друг друга, хотя не были друзьями, но испытывали определенные симпатии, и сановник прямо изложил, почему хан так сурово обошелся с ним.
   И Махмуд, и Мансур не привыкли гнуться при первом дуновении дворцового ветра. Но они не были и безрассудными упрямцами. На этот раз судьба настроена против них. Камбулатам пришлось пообещать допустить к участию в походе воинов еще двух беков, пожелавших пограбить племена на Чепце и заодно проследить, что замыслили сделать их товарищи. Кроме того, пришлось нанять больше, чем предполагалось, вольных стрелков из-за вынужденной договоренности - люди Камбулатов составят треть отряда, выступающего в поход.
   В результате, хотя Мансур считался предводителем и имел почти неограниченную власть, ему постоянно приходилось советоваться с двумя старшими отрядов и вожаками наемников, которые предпочитали самостоятельно принимать решения, недоверчиво относясь к Мансуру, ожидая по старой привычке от него всяких подвохов. Наместники хана, знать и купцы плохо ладили с разбойниками, которые часто грабили их торговые караваны, не оставляя после себя свидетелей.
   Вдобавок ко всему, Ильбек, поначалу тихий и послушный, стал проявлять самостоятельность и все чаще под маской почтительности дерзить вождю. Похоже, юнец стал всерьез воспринимать себя будущим правителем рода Камбулатов и собирался встать во главе войска. Юности свойственны торопливость и горячность. Мансур не отрицал его высоких прав. Если бы парень действительно мог командовать воинами и сумел привести их к победе, он, скрипя сердцем, возможно бы и уступил ему. Но пока по-настоящему хорошо наследник умел есть барашка и ходить по нужде. Ему кажется, что они совершают легкий победоносный поход. Он не хочет верить, что дикий народ, до сих пор пользующийся костяными стрелами, устоит против закованных в железо непобедимых ветеранов десятков дальних и трудных походов.
   Протрезвление может оказаться залитым обильной кровью. Но как это объяснить гордому, своенравному мальчишке, еще не испытавшему всей тяжести власти и видящему только ее сладкие плоды.
   Управлять войском с такими помощниками непросто, но Мансур справлялся, хотя и чувствовал, что дальше будет хуже. Ему оставалось верить в скорое окончание похода, после чего он, удовлетворив жадность чужих воинов - не за счет грабежа, хотя без этого не обойдется, а за счет выторгованного во время ярмарки и взятого с иднакарцев после завершения штурма, - останется здесь полноправным хозяином.
   Булгарские соперники Камбулатов знали о замыслах Мансура далеко не все, и он собирался этим воспользоваться. Поход на Чепцу для них представлялся как обычный выход за добычей и рабами. Уступив "друзьям", Махмуд и Мансур выговорили для себя возможность грабить дольше. Им позволялось остаться в чепецких землях для разгрома отдаленных селений - менее богатых и поэтому не особо интересующих остальных булгар. Подразумевалось, что затем они тоже возвратятся домой.
   Последнего Мансур делать не собирался, но обман выявится только на следующий год, после ледохода, когда он укрепится так, что его противникам останется в бессильной злобе грызть ногти. За зиму Махмуд обещал перетянуть на свою сторону нескольких кое-чем обязанных ему важных сановников, обезопасив себя от наветов соперников и возможного ханского гнева.
   Мансур устало зевнул. Он сделал все возможное, и теперь оставалось только надеяться на милость Аллаха.
  

Глава 4

   Солнце, каждое утро торопящееся подняться все раньше, подсушило землю, и на взгорках торжествующе желтели цветы. Закончившаяся ярмарка унесла последний праздник, отделявший иднакарцев от тяжелой весенней страды. Впрочем, для кузнецов она уже наступила, настолько их завалили работой.
   Торговля в этом году была успешной и кое-кто из старейших поспешил заказать кузнецам новые косы и топоры, которые, как всегда были нужны срочно. Пришлось доставать последние заготовки-крицы, хранившиеся именно на такой случай. Кузнецы трудились, не переставая, с раннего утра до позднего вечера, пока не начинали подводить утомленные руки и глаза.
   Ожмег, как и другие, работал не жалея себя, и теперь отдыхал, развалившись на лавке. Тело гудело от усталости. Напротив него, утомленный еще больше - годы давали знать свое - сидел отец и расслаблено глядел в огонь очага, ожидая ужин.
   Он зевнул и потянулся. После еды, пожалуй, сразу спать. Завтра опять работы невпроворот. У них есть два дня для кузницы, а затем придет пора выезжать в поле.
   Съев чашку похлебки и закусив куском сушеной рыбы - хлеб по весенней поре закончился - он вышел во двор. Было поздно даже для конца весны, на небе ярко горели звезды, еще хорошо видимые. Скоро солнце будет кружить по небосводу едва ли не круглые сутки, и они спрячутся до позднего лета. В Иднакаре стояла тишина, только кое-где раздавались приглушенные голоса и смешки - молодежь гуляла, наперед наверстывая дни разлуки в страду.
   Ожмег с наслаждением вдохнул свежий воздух полной грудью. Несмотря на ночную прохладу, стоило устроиться на ночь во дворе. Теплая шуба не даст замерзнуть. Он в задумчивости посмотрел на дверь, из-за которой опасливо выглядывал брат.
   Самые младшие в семье брат и сестра, которые недавно научились стоять на ногах, с началом сумерек боялись выглянуть во двор. Виной тому был Ожмег. На днях из озорства и из желания отвязаться от надоедливой малышни, вертящейся под ногами в самый неподходящий момент, он рассказал им страшную историю о мстительных русалках, которые летом, в теплые ночи, выходят из Чепцы и ищут по дворам маленьких детей, чтобы утащить на дно и сделать слугами.
   С тех пор дети, как только начинало темнеть, даже по нужде боялись выйти во двор без взрослых. Мать выругала первенца за новую заботу и, несмотря на его возраст, дала такую затрещину, что у Ожмега долго гудело в голове. Но он только посмеивался, стараясь, однако, не попадаться ей на глаза вечером.
   Ничего страшного в своем поступке он не видел. Так уж повелось исстари. Подросшие дети пугали маленьких, рассказывая страшные сказки, а заодно знакомя с историей рода и окрестностями. Те в свою очередь через несколько лет запугивали следующих малышей.
   А русалки не такие уж и ужасные. На людей они не обращали особого внимания, живя своей жизнью и лишь изредка случайно попадаясь на глаза. Ожмег видел однажды ранним утром на рыбалке, как в тумане промелькнул силуэт худенькой девушки. Она бесшумно проплыла неподалеку от лодки. От удивления он моргнул, едва не выпав за борт, а когда пришел в себя, то увидел круги на воде. Он лишь запомнил широко распахнутые глаза и какое-то по-детски удивленное прелестное лицо. Не могла такая девочка таскать детей.
   Если уж русалки принимались мстить людям, то только по их же вине. Не надо нарочно следить за ними, пытаться поймать, причинить любой вред. В таких случаях приходилось замаливать перед ними вину, добиваться прощения. Но и это мало помогало, несмотря на помощь самого вэсяся.
   Ему послышался кашель. Он прислушался. Точно, идет Кайсы, хромой, изувеченный медведем старик, промышлявший рыбной ловлей.
   - Ожмег, айда ловить рыбу, - пришептывая и присвистывая разорванными губами и откушенным кончиком языка, предложил он.
   Обычно старик рыбачил один или с кем-нибудь из мальчишек, но стремительные весенние воды требовали сильных рук на веслах, и ему приходилось идти на поклон к кому-нибудь из парней, не столь занятых в хозяйстве. Ожмег с детских лет ходил с ним на рыбалку, вначале сопливым мальчишкой, едва умевшим ловить рыбу, а в последние годы иногда уходившего даже с большей добычей, чем старый родич. Но сегодня у него нет никакого желания отправляться на Чепцу.
   Он широко зевнул и отрицательно покачал головой. Завтрашний день обещал быть ни чем не легче, чем вчерашний и следовало отдохнуть, а не мотаться с сетью. Пусть Куарда идет. Брат устал меньше.
   - Ну Ожмег, - принялся уговаривать его Кайсы, поглаживая по плечу парня правой рукой, не пострадавшей от объятий медведя. Куарда его не устраивал - не получился из парня рыбак. - Мы не на долго, несколько раз закинем сеть, да посмотрим щук на лугу. И потом сразу вернемся. Представляешь, свежая рыба, - начал соблазнять он парня, - когда ты в последний раз ее ел.
   Кузнец непроизвольно сглотнул. Попробовать свежатинки он бы не отказался. Но отправляться возиться с лодкой, когда глаза слипаются сами собой ...
   - Не хочу, Кайсы, - не поддался он на уговоры.
   Последнее слово оказалось за матерью, незаметно вышедшей во двор.
   - Иди, Ожмег, принеси рыбы. Отцу я скажу, утром он разбудит тебя немного позже.
   Отказать матери трудно, самому хотелось рыбы. Но ведь и устал он сильно...
   - Ладно, - махнул Ожмег на все рукой и нехотя отправился в дом одеться потеплее. Ночами на реке очень свежо.
   В отличие от остальных иднакарцев, занятых подготовкой к севу, Кайсы успел проконопатить и просмолить лодку. Он оставил ее на пологом берегу, полностью вытащенной из воды, - весной по реке плыла всякая дрянь вроде ободранных льдом стволов деревьев и коряг, способных унести лодку вниз по течению. По грязи Ожмег легко столкнул ее в воду.
   Кайсы неожиданно проворно запрыгнул в свое суденышко, не давая ему уйти на стремнину. Кузнец, дождавшись, когда он повернет ее носом вверх по течению, уселся за весла и погреб.
   Они раскинули сети в любимом месте старого рыбака, по весне дававшем много рыбы. Поднявшаяся на небо полная луна позволяла видеть почти как днем.
   Посвежевший воздух и холодная вода, залившая при вытягивании сетей одежду, прогнали сон, и Ожмег не так уж и сильно страдал оттого, что ему не позволили поспать. Боги дали им достаточно рыбы, и он помогал Кайсы складывать ее в корзину.
   Напоследок старик направил лодку на заливные луга, где любили нереститься щуки. Он разжег на носу лодки факел, а Ожмег вооружился острогой. Ему удалось забить двух щук - одну толщиной с руку, а другую побольше, едва не вцепившуюся ему в ногу, когда он бросил ее в лодку. Кайсы, довольный уловом, предложил подняться еще выше, но Ожмег воспротивился. Рыбы они наловили достаточно, а ему завтра отправляться в кузню.
   - Пора домой, - твердо заявил он и развернул лодку вниз по течению. Если старому рыбаку дать волю, он продержит его на реке до самого утра.
   Ожмег отправил Кайсы с рыбой в Иднакар, рассчитывая догнать по дороге, и принялся промывать сеть, выбирая из нее древесную мелочь, прошлогодние траву и листья. Он провозился дольше, чем думал, пришлось поторопиться. Старик наверняка подходил к воротам, и не хотелось заставлять его ждать около своего дома, чтобы забрать причитающуюся долю рыбы.
   Он взвалил на плечо тяжелую корзину с сетью и чувствуя, как вода стекает по телу, поспешил домой. Вокруг было тихо и безлюдно. Прошло несколько дней, как закончилась ярмарка, весенние воды сошли, и Чепца порядком обмелела, понемногу входя в прежнее русло. Обнажались спрятанные от любопытного взгляда песчаные косы и топляки, так и не сумевшие в этом году поживиться хотя бы одним кораблем около Иднакара.
   Булгары, наторговавшись, уплыли к себе, не оставив против обыкновения нескольких человек для торговли. За год они продавали немало, хотя вряд ли это приносило большую выгоду купцам, которые с таким же успехом могли торговать на ярмарке. Видимо, булгары, наконец, это поняли. "Всего-то прошло с полсотни лет, пока до них дошло, - шутили довольные иднакарцы, не любившие жить под доглядом чужеземцев, - разве это срок".
   Но после окончания торгов к иднакарской пристани пристала ладья, заплывшая в половодье в верховья Чепцы. Порядки, заведенные Туром, после его смерти соблюдались все меньше и несколько купцов, снарядив судно, на свой страх и риск решили поискать выгоду в отдаленных местах, надеясь скупить пушнину у селян, не отправившихся в этом году на ярмарку. Как судачили некоторые иднакарцы, Боги наказали их за дерзость. Ничего они там не выторговали, зато сумели напороться на корягу, оставившую пробоину в днище корабля. Судно едва не затонуло, товары, особенно ткани, оказались попорченными, и торговцы сдались, не решаясь спорить с судьбой. Кое-как залатав пробоину на отмели, они спустились к Иднакару, и стали чинить судно уже всерьез.
   Хозяин объяснил посетившему его Идне, что плыть им очень далеко и на побитом судне они потонут или станут легкой добычей грабителей. Спорить с ним было трудно, и иднакарцы уже с сочувствием относились к неудачникам, по глупости вздумавшим нарушить местные обычаи. Ладью общими усилиями оттащили немного вверх по течению, выше пристани, чтобы не мешала лодкам, и оставили в покое.
   Для починки днища булгарам пришлось сделать специальный подъемник, чтобы приподнять нос корабля. Работа шла медленно. Снаряжение пришлось покупать у иднакарцев, кое-что заказать кузнецам и ждать, пока они выкуют нужное. Мастера, занятые подготовкой к севу, очень неохотно взялись за работу. Только высокая цена и уговоры Идны, не желавшего портить отношения с торговцами, заставили их смириться.
   Еще труднее чужеземцам оказалось нанять несколько лошадей для заготовки и подвоза бревен. Самая щедрая плата не заставила иднакарцев пожертвовать севом. Старший торговцев добился лишь обещания Идны дать лошадей после окончания сева.
   Ко всему добавилась новая напасть. Среди матросов появилась заразная болезнь, и Идна, посоветовавшись со старейшими, запретил родичам подходить к кораблю ближе полета стрелы, а булгарам отходить от судна. Чужеземцам, нарушившим приказ, грозила смерть, родичам - изгнание.
   После появления болезни работы почти полностью остановились. На булгарскую ладью смотрели как на вместилище нечистой силы. Идна зря угрожал суровыми карами. Из опасения заразиться судно обходили далеко в стороне. Даже самый дерзкий и безрассудный не стал бы подходить к булгарам. Что такое зараза иднакарцы знали слишком хорошо, постоянно страдая от страшных болезней, неведомыми путями приходившими на Чепцу и уносившими страшную дань. Кое-кто из ретивых предлагал сжечь ладью зажигательными стрелами. Но Идна запретил. Булгары гости. Больным приносили пищу, чтобы не уморить от голода, и лечебные травы, оставляя все это далеко от судна.
   И хотя до сих пор еще никто не умер, но иднакарцы ждали чего-то жуткого. По дворам ходили шепотки о грядущей беде.
   Ожмег сделал полукруг, огибая булгар, и облегченно вздохнул, когда оставил их за спиной. Ночью темная громада судна выглядела настолько зловеще-страшной, что по коже пробегала дрожь.
   Запыхавшись от торопливой ходьбы, он остановился немного передохнуть, устроившись на полусгнившем пне, оставшемся от некогда могучей ели. Отсюда хорошо был виден Кайсы, медленно бредущий в сотне шагов впереди. По всему получалось нагнать его около своего дома, и Ожмег успокоился. Старик плелся с быстротой муравья, и он мог немного передохнуть, расслабив натруженное тело.
   Медлительность спасла его. Ночь, притаившаяся в черноте стен, вдруг зашевелилась и выпустила из больших ворот, к которым подошел старый рыбак, несколько сгустков тьмы. Расслабившийся Ожмег в первый миг ничего не понял, любуясь звездным небом. А неведомые пришельцы уже настигли Кайсы. Раздался слабый вскрик слишком поздно встрепенувшегося старика. Ожмег был готов поклясться, что увидел мелькание клинков. Старый рыбак упал на землю. Пришельцы застыли около него, а затем, подхватив тело, исчезли в черном провале ворот.
   Ожмега прошиб пот. Усталость, навалившаяся на него, заспешила к кому-то другому. Сердце бешено забилось, разгоняя кровь по жилам, и ему стало жарко. "Прирезали", - понял он. Но кому необходимо убийство старого и безвредного Кайсы, и так доживавшего последние годы? Он перебрал всех, чем-то недовольных стариком. Такие были, но чтобы за мелочь прирезать человека?
   И тут Ожмег с размаху ударил себя по лбу, наказывая голову за излишнюю тупость. В ней заметно щелкнуло. Все сразу стало на свои места. Старика убили лишь потому, что он оказался под ногами у непрошеных гостей. А напали на него булгары с пострадавшего корабля. Больше некому. Он поежился и почувствовал, как мелко задрожали пальцы. Кайсы спас его. Если бы не старый рыбак, сейчас в ворота затащили бы его самого с перерезанной глоткой.
   Он задумался. Интересно, настолько ли сильно повреждено судно чужеземцев, болеет ли его команда. В нетерпении кузнец заерзал. Булгары в его доме. Немедленно в крепость! Его родные, его родичи находятся под страшной угрозой.
   Будь времена Тура, враг не подобрался бы так к кару. Но в последние годы Иднакар почти не охранялся. Только после появления заразы среди булгар Идна приказал выставлять на стенах дозоры, чтобы больные чужеземцы не бродили по округе и не губили родичей.
   В темноте дозорный со стены, наблюдавший за кораблем, вряд ли их заметил. Ожмег вообще подозревал, что он сладко дремлет. Скупость старейших заставила набрать дозорных из стариков, которые уже нигде не годились. Днем и с вечера они кое-как надзирали за булгарами, но после полуночи безмятежно засыпали. Кузнец, который сам хотел спать, не спешил их осуждать. Но и останавливать булгар кроме него некому. Уважаемые старейшие... кол вам в глотку!
   Еще надеясь на лучшее, он решил пробраться к воротам и посмотреть, что там творится. Головой он понимал - Иднакар стоит на пороге страшной войны, иначе булгары не действовали бы так нагло, - но в душе блуждала робкая надежда. Слишком уж не хотелось терять покой мирной жизни.
   Ему пришлось сделать крюк, огибая открытую местность, чтобы подойти к воротам вдоль крепостной стены, где он не так заметен. Немного длинный, но безопасный путь задержал, и он стал опасаться, что как бы не опоздал, и враги в спящей крепости не убили кого-нибудь еще.
   Предчувствие его не обмануло. Когда он, тяжело дыша и стараясь меньше шуметь, перевалил ров и получил возможность просматривать площадку перед воротами, булгар там не было. Оставалось гадать, куда они делись. Если бы Ожмег знал, что они хотели! Может быть, они давно уже пробираются среди домов и тогда надо бежать следом и поднимать народ, а может, затаились около ворот, ожидая подмогу или подстерегая возможного соглядатая. Тогда ему придется туго. Он не считал себя слабым, но с несколькими воинами, наверняка увешанными клинками, ему одному голыми руками не справиться. На рыбалку оружие не берут.
   Но и лежать в неподвижности, ничего не предпринимая, Ожмег не мог. Хоть бы подобраться поближе и посмотреть, нет ли булгар на воротных башнях. Он лег и осторожно пополз по траве, стараясь не шуметь прошлогодними высохшими стеблями бурьяна. Какой-то сук больно впился ему в бок, и он чуть не взвыл от боли, но в последний миг сдержался, еле слышно застонав.
   Как крепость Иднакар был далеко не тем, что раньше. Если бы восточному сказителю, однажды занесенному шальным ветром на чепецкие земли, взбрело в голову сочинить очередную историю, он сравнил бы Иднакар с дюжим, но старым человеком. Его плечи и руки могучи, грозно сверкает железо доспехов, сабля легко выскакивает из ножен при виде врага, но из под шлема уже пробиваются седые волосы, подгибаются колени под тяжестью кольчуги, лицо изборождено морщинами и покрыто потом из-за непосильного бремени металла. Старый воин еще напугает издалека грозным видом, однако станет легкой добычей любого воителя.
   Булгарский певец давно исчез на одном из кораблей, не заинтересовавшись скучной серой жизнью лесных варваров, и поэтому воспеть увядание Иднакара было некому. Впрочем, крепость оставалась не такой уж слабой. Хотя вбитые в землю бревна частокола постепенно расходились, через образовавшиеся щели потихоньку осыпалась глина, а ров, преграждавший путь к стенам, оплыл, его стены из отвесных все более становились пологими, но ворваться в крепость по-прежнему не так-то просто. Стены оставались высокими, ров глубоким, чтобы позволить врагу безнаказанно пробраться в селение.
   Большие ворота крепости, к которым подполз Ожмег, тоже внешне представляли печальное зрелище. Они были сбиты из нескольких рядов досок и верхний из них наполовину сгнил, наполовину ободрался из-за частых столкновений с повозками. Но кузнец в числе немногих знал, что между досками положены металлические полосы, которые во много раз увеличивали прочность ворот. Их ставили совсем недавно по указанию Идны в глубокой тайне от родичей. Ожмег с отцом выковали железные пластины, а несколько воинов под предлогом ремонта перебрали полотно. Правда, ворота сильно потяжелели, но эксей объяснил это сырыми досками, использованными для замены совсем уж истлевших. Неизвестно, поверили ли иднакарцы объяснению, но с расспросами никто особенно не приставал. У людей хватало забот помимо того, чтобы интересоваться починкой ворот.
   А вот с их охраной обстояло совсем плохо. Несколько лет назад старейшие постановили, что держать сторожей слишком накладно, особенно летом, когда каждая пара рук, пусть даже не совсем умелых или сильных, на счету. Скупые старики решили, что хватит одного человека. Да и того поставили лишь из-за появления булгарского корабля. Бырдем, больше всех сожалевший об оторванных от его хозяйства рук, кричал, брызжа слюной, на эксея и требовал показать ему врагов, которые осмелятся нападать на могущественный Иднакар. Надо готовиться к пахоте, а не играть в войны.
   Идна, давно уже не вступающий в конфликты со старейшими, только махнул рукой, молчаливо согласившись с ними. Не придумав ничего лучшего, он занялся ремонтом сохи, подумав, что разберется с охраной крепости после окончания сева. Сев прошел, однако эксей уже забыл о воротной страже.
   Ожмег подобрался почти к самим воротам и, собравшись духом, вознамерился пройти в них, как услышал шаги. Со стороны реки кто-то шел. Он сильнее вжался в бурьян, чтобы его ненароком не увидели.
   "Бестолочь", - выругал он себя. Забыл о предосторожности. Если идет булгарин и внимательно оглядывает окрестности, ему несдобровать, из охотника он станет дичью. Оставалось надеяться на темноту, скрывающую округу мглистым туманом. Если чужеземец не обладает глазами совы, ему будет непросто разглядеть кузнеца в высокой растительности.
   Ожмег успокаивал себя, но ощущал, как бешено колотится сердце. Головой он понимал, что опасность не столь велика, но чувства не желали признавать ее доводов. Впервые попав в переделку, находясь в одиночестве без дружеской поддержки, он был испуган. Это был страх молодого воина, обычно исчезающий после первого сражения. Почти все проходят через него, переламливая себя.
   Звук шагов постепенно удалялся. То ли прошел приблудный рыбак, на погибель себе шатавшийся по берегу, то ли булгарин проверял, нет ли около крепости иднакарцев. А может быть, на ночную прогулку выбрался водяной. Вобщем, пронесло. Ожмег с облегчением вздохнул. Одна опасность миновала. Но не век же ему лежать около ворот. Надо что-то делать.
  

Глава 5

   От неосторожного движения он едва не съехал в ров и судорожно вцепился в куст прошлогодней полыни. Высохшие стебли затрещали, выдираемые из почвы, но пока они прощались с землей, кузнец успел вцепиться другой рукой за соседний куст бурьяна и рывком вытянуть тело со скользкого склона.
   Некоторое время он лежал, вслушиваясь в темноту, и пытался определить, услышали враги неосторожно громкие движения или его глупость прощена Богами. Казалось, он дышать перестал, слившись с землей в одно целое, никак не относящееся к проживающим в крепости иднакарцам.
   Опять пронесло. Вокруг по-прежнему тихо. Как ни мучил Ожмег глаза, но они ничего не передавали хозяину. Никто не шел к нему, собираясь перерезать горло, не искал источник непонятного шума, и молодой иднакарец мог вздохнуть облегченно и подумать, что же ему делать дальше.
   Можно попробовать рискнуть и все же прокрасться через приоткрытые ворота, утешив себя недавней мыслью о скрывшихся в глубине крепости булгарах. Но Ожмег не настолько туп, чтобы верить глупости чужеземцев. Недавний страх прочистил голову. Булгары засели у ворот или, хотя бы, оставили караульного. И все. Решись он пройти, одним иднакарцем станет меньше. Не стоит постоянно рассчитывать на помощь Богов. Они и так выручили его дважды, отвлекая внимание врагов.
   Хотя одежда промокла от ползания по грязи, а сам он сильно застыл и с трудом сдерживался от лязганья зубами, однако не собирался бросаться к теплу и домашнему уюту самым коротким путем. Эта дорога заканчивалась дубинкой по голове или ножом по горлу. Тем более что его беспокоило не желание согреться, а вопрос - почему булгары проникли в крепость.
   Не будь убит Кайсы, он подумал бы, что они собирались поживиться хлебом и мясом, которых им не хватало. Иднакарцы по весне испытывали недостаток в продуктах и не очень щедро снабжали попавших в беду гостей. Те наверняка жили впроголодь. Но убивать из-за этого человека...
   Ему оставалось вспомнить о нескольких стариках, битых жизнью и поэтому подозрительных и недоверчивых, не поверивших рассказу о заразе. Ходившие не в один поход с Туром, они знали не о множестве коварных ловушек, которые способны придумать нападающие. Вполне возможно, - говорили они, - в ладье прячется немалый отряд воинов, который в нужный момент захватит врасплох ничего не подозревающих иднакарцев, привыкших к виду их судна. Зачем терять воинов, делая приступ за приступом, когда ночью легко захватить ворота и ворваться в селение, уничтожив доверчивых жителей. Какая им достанется добыча!
   Их никто не слушал, выживших из ума стариков, помешавшихся на ловушках и засадах. Уже целое поколение Чепца жила в покое и благополучии, булгары не решались напасть на столь богатый и сильный край.
   Ожмег тоже с насмешкой смотрел в сторону дедов, но теперь почувствовал их правоту. Чужеземцам, несомненно, нужны ворота - ключ к любой крепости. Засев около них, они постараются не дать иднакарцам закрыть створки до прихода подмоги. Воины будут тихо ждать в тени воротных башен и поочередно убивать всех проходящих. Его родичи не скоро обнаружат засаду, и, может быть, узнают о начале войны только после того, как в крепость ворвутся враги. Что они сделают с иднакарцами, Ожмег не хотел даже думать, достаточно наслышавшись историй от старых воинов и заезжих торговцев, что происходит в захваченных булгарами селениях.
   Его передернуло то ли от холода, то ли от представшей перед глазами картины. Надо что-то предпринять, схватить или убить вошедших в Иднакар пришельцев. Самому ему не справиться с булгарами, даже если бы взял с собой саблю. Он знал, что владеет кузнечным молотом лучше, чем клинком и несколько врагов слишком много для молодого родича, еще ни разу не окровавившего оружия. Если же его убьют, остальные иднакарцы будут обречены. Как ни горько осознавать, только он мог спасти род от разгрома.
   Где многочисленные сторожа, зорко следящие за округой, где готовые к выступлению воины, которые в очередь надевали доспехи и опоясывались мечами и саблями, чтобы не тратить времени в случае опасности. Тур умер совсем недавно, но казалось, поколения назад, оставшись в сказочной эпохе, когда богатыри были так могущественны, что кидали камни в рост человека и вытягивали из земли холмы для каров. Все прошло и теперь не они, а молодой парень должен спасать родичей.
   Он вздохнул. Боги слишком суровы к нему, подвергая столь жестокому испытанию.
   Брошенная проказниками мальчишками галька больно давила в бок, и он поерзал, сползая в сторону. Проще всего сбегать в ближайшую деревню, которая достаточно велика, чтобы иметь нескольких мужчин, способных держать оружие. Но до нее не так близко, и он опоздает с помощью. Булгары наверняка ожидают сородичей, иначе они не вели бы себя столь дерзко.
   Да и пользы от селян мало. Выселки, постоянно нуждающиеся в каждой паре рук, старались посылать поменьше юношей для обучения воинскому мастерству. А в последние годы, после смерти Тура, они вообще не дали ни одного человека.
   С такими воинами Ожмег с булгарами не справится. Он согласен поспорить на свою любимую саблю, что в двух домах той деревни вряд ли найдется хотя бы пара приличных клинков. Его разобрал невеселый смех, когда он представил, как бежит к Иднакару с несколькими неуклюжими мужиками, держащими в руках вилы и косы.
   Нет, нужно проникнуть в крепость и поднять на ноги эксея. Достаточно убедить Идну в нападении врагов, тот разбудит родичей и прикажет выступить. С ним никто не будет спорить как с Ожмегом.
   Решено.
   Иднакар, широко раскинув свои стены, имел трое ворот, двое - верхние и средние были обращены к Чепце, а еще одни, самые большие - разделяли стену, направленную на восход. Булгары заняли именно их. Этими воротами иднакарцы пользовались чаще всего, и они почти не закрывались. На ночь в лучшем случае их подпирали колом, а нередко просто прикрывали створки, чтобы припоздавшие родичи сумели войти в крепость.
   Он мог бы, сделав крюк через прибрежные кустарники, пробраться к оставшимся двум воротам, но они открывались на лето с началом пахоты, когда крутой склон, по которому проходили дороги, высыхал. Пока их створки надежно закрыты окованными железом деревянными запорами.
   Кузнец задумался, чувствуя, что опасность все более нарастает. В отчаянии он оглянулся вокруг и скользнул взглядом по темнеющим стенам. И вдруг вспомнил. Воспоминание было столь ярким, что Ожмег в забывчивости чуть не поднялся на ноги.
   Несколько дней назад он заметил на самой высокой стене, выходящей к слиянию Чепцы и Пызепа, свисающую к низу веревку - свидетельство одного из самых любимых развлечений иднакарских подростков, которое существовало с незапамятных времен, возможно с появления Иднакара.
   К одному из зубцов частокола привязывался конец веревки так, чтобы другой касался земли. Всякий мальчишка, научившийся ходить и держать в руках свой первый детский охотничий лук, стрелы которого летят на целый десяток шагов, считал необходимым научиться змейкой скользить вниз и быстро подниматься наверх. Такова одна из ступеней мужания, без преодоления которой ни один из сверстников не будет считать тебя настоящим мужчиной.
   Взрослые не по разу в год пытались прекратить забаву, но не слишком резво, скорее по привычке, чтобы их дети слишком не увлекались в проказах, чем из необходимости. Все они когда-то тоже были детьми и тоже лазили по стене.
   Временами, когда молодежь начинала резвиться чересчур шумно и придумывать разные опасные каверзы, самым активным лазальщикам перепадало кожаным ремнем, веревка убиралась, и наступала тишина. Но проходил десяток - другой дней и она возникала снова, чтобы провисеть два-три месяца. Последний раз она появилась после окончания ярмарки. Мальчишки перед тяжелой работой решили немного развлечься, и устроили такое веселье, что привлекли внимание Идны. Эксей разогнал их одним движением брови и велел убрать веревку. Но насколько помнил Ожмег, выполнять его приказание родичи, занятые подготовкой к севу, не торопились, и она осталась на прежнем месте. Если ему повезет, он вскоре окажется в крепости.
   Приняв решение, иднакарец развернулся и пополз к Чепце, чтобы оказаться в кустах. Когда стало ясно, что его не видно ни от ворот, ни с ладьи чужеземцев, он поднялся и побежал, не оглядываясь назад. Хотелось верить, Боги не отвернулись от него, и булгары не услышали чавканье ног по размокшей земле. Иначе его жизнь не стоит ломаного костяного ножа.
   До заветного места предстояло промчаться вдоль длинной воротной стены, защищающей селение со стороны Чепцы, и затем повернуть направо, к самой высокой из-за обрыва и поэтому наиболее безопасной стене. Несколько мгновений в ожидании стрелы или метательного ножа в беззащитную спину показались ему самыми длинными в жизни.
   Но он сдержался и, только повернув за угол, позволил себе оглянуться, с облегчением заметив, что за ним никто не гонится. И совсем повеселел, когда обнаружил свисающую со стены веревку. Безалаберность иднакарцев, за которую их постоянно ругал Бырдем, требовавший строго наказать мальчишек, чтобы отучить их прыгать по стенам, теперь сослужила пользу.
   Ожмег пообещал принести Богам благодарственную жертву, если все закончится благополучно, и взялся за веревку. Его рывку вверх наверняка позавидовали бы все иднакарские мальчишки. Куда только подевались усталость и пробравший тело озноб, делавший его слабым и вялым.
   На ходу порадовавшись нетерпеливости врагов, не дождавшихся начала пахоты, он скользнул со стены в кар. Во время сева в крепости почти не оставалось мужчин. Многие, особенно те, кто имел отдаленные участки, предпочитали ночевать в наспех устроенных шалашах. В такие дни Иднакар беззащитен.
   Но сегодня мужчины находились дома и Ожмегу найдется кого разбудить. Он обессилено приткнулся к стене, через которую только что перевалил. Оказавшись в безопасности, он расслабился, и сразу подъем, вызванный нервным напряжением, прошел. Ноги подогнулись от усталости. Кузнец бессильно осел у ближайшего дома. От бессонной ночи, переживаний и бега в горле пересохло так, что движение языком вызывало боль. Чувствуя, что просто не сможет добраться до дома Идны, он склонился над колодой, выдолбленной из ствола гигантской сосны. Летом из нее поили вернувшийся скот, а на зиму переворачивали верх дном, не давая замерзшей воде разорвать стенки. Ее успели подготовить к лету, и какой-то доброхот даже налил воды.
   Ожмег опустился на колени и пил до тех пор, пока вода не стала выходить обратно. Он судорожно вдохнул воздух и кое-как смыл с лица грязь. Соскребать ее с одежды не оставалось ни желания, ни времени.
   Вода привела парня в чувство и он, освеженный и немного воспрянувший духом, добрался, наконец, до жилья эксея.
   Дома в Иднакаре, как и во всех чепецких селениях, на ночь не запирались. Но ворваться к Идне даже с важным сообщением кузнец не осмелился. Глава рода отличался вспыльчивым, хотя и отходчивым нравом. Под горячую руку достанется так, что будешь помнить до седых волос. Эксей, конечно, потом раскается, но синяки от нескольких добрых слов не исчезнут. Ну а местным зубоскалам будет о чем поговорить в ближайшие годы. Он осторожно постучал.
   Довольно долго ему никто не открывал. Ожмег терпеливо стоял. Было бы странно, если бы семья эксея ожидала гостей в такой позднюю (или раннюю?) пору. Он оценивающе посмотрел вверх. Судя по всему, ночь изрядно перевалила на вторую половину. Пора бы Идне проснуться и озаботиться защитой крепости.
   Начиная потихоньку злиться на него, Ожмег ударил по двери уже в полсилы. Не стоять же ему перед ней до восхода солнца. Долго иднакарцы не испытывали на себе силу вражеского оружия, если даже эксей - первый воин Иднакара, - стал так безмятежно спать. Или он хочет дождаться, когда родич начнет бить по двери ногами?
   Наконец, она медленно открылась. На пороге показался один из сыновей Идны, достигший мужской зрелости пятнадцатилетний Зюзя. Еще не отошедший от сна и усиленно зевающий, он непонимающе посмотрел на Ожмега и похоже не сразу его узнал. Не так часто по ночам ломятся в дом эксея молодые парни.
   - Позови Идну, - отрывисто приказал кузнец.
   Зюзя удивленно вскинулся, забыв от удивления закрыть рот. Однако стоять слишком долго холодно.
   - Ты что, Ожмег, медовухи хлебнул, - недовольно сказал он, больше заботясь о полуночном госте, которому предстоит выдержать гнев Идны, чем о собственном благополучии. - Иди, проспись, встретишься с отцом утром. Он будет рад тебя выслушать после восхода солнца.
   - Слушай, - взъярился Ожмег, - я знаю, что сейчас ночь и препираться с тобой не собираюсь. Зови Идну, иначе я сам войду в дом.
   Зюзя замялся.
   - Может, ты все же подождешь до утра, отец вчера сильно устал и тебе не поздоровится, если ты разбудишь его по пустяку, - предупредил он, прямо назвав причину, по которой не хотел будить эксея.
   - Ничего мне не будет, - успокоил парня Ожмег, - булгары в каре. Явились с корабля и уже успели окровавить сабли. Живо буди. Сейчас не до сна.
   Весть была настолько невероятной, что Зюзя не поверил. Упершись пяткой в порог, он хмыкнул, и недоверчиво протянул:
   - Не ври, Ожмег, говори честно, что тебе надо, а то и мне попадет вместе с тобой.
   Кузнецу надоело препираться с молокососом.
   - Вот что, щенок, я никогда так не вру и не трогаю детей, но если ты сейчас не пойдешь за Идной, я тебя отправлю к нему пинком под зад.
   - Смотри, я тебя предупредил, - сказал Зюзя, наполовину убежденный угрозой и исчез в темноте дома.
   Ожмег устало присел прямо на солому около порога, не обращая внимания на грязь. Да и трудно сказать, что грязнее - солома или его одежда.
   Отдых оказался коротким. Зюзя, видимо, нашел нужные слова и сумел встревожить отца. Обеспокоенный Идна, одетый в легкие штаны, торопливо поздоровался с Ожмегом как равным и сразу спросил:
   - Что случилось?
   В отличие от сына, он пожил достаточно, чтобы понимать - глухой ночью сын вэсяся просто так врываться в дом не будет.
   - Булгары в крепости, - повторил кузнец, поднимаясь на ноги. По детской еще привычке он робел перед могучим и громогласным главой рода и заговорил медленнее, собираясь с мыслями. - Они захватили ворота и сейчас сидят там.
   - Чего это они? - Не понял Идна и потребовал: - ты не мельтеши, рассказывай все, чтобы я понял, как мне поступить.
   Ожмег вздохнул, вспоминая казалось бы совсем обычный и спокойный поход на реку.
   - Я ходил со старым Кайсы на рыбалку. Мы наловили немного рыбы и собрались домой - мне завтра рано вставать.
   Идна нетерпеливо кивнул. Ему не надо объяснять, как работали кузнецы в весенние дни.
   - После рыбалки Кайсы отправился в Иднакар, а я остался промывать сеть, думая догнать его по пути. Мне повезло, - мрачно пошутил Ожмег, - если бы я поленился и понес сеть неочищенной от мусора, то отправился бы следом за ним к предкам. Я едва его не догнал у крепости, но остановился немного передохнуть неподалеку от ворот, поэтому хорошо видел, как из ворот выскочили булгары и зарезали подвернувшегося под руку старика. Я думаю, они там и остались стеречь вход в крепость, дожидаясь своих.
   - А Кайсы?
   - Они забрали его с собой.
   Идна был опытным воином, чтобы вдаваться в подробности. Он внимательно посмотрел на Ожмега и, уверившись, что тот не пытается его обмануть, хотя в рассказанное поверить было трудно, спросил:
   - Ты уверен, что старого Кайсы убили, а не оглушили?
   От ответа на вопрос зависело, что он сделает дальше. Если Ожмег начнет сомневаться и решит, что старика лишь пристукнули, значит, булгары просто шалят. Они могли занести в Иднакар болезнь, и никакой пощады им не будет, но это не требовало поднимать на ноги весь род. Вот если они действительно его убили, значит, пришла война и ему придется пожалеть, что не прислушивался к старикам, предупреждавших об опасности чужеземцев. Вместо сева он соберет ополчение и приготовит крепость к осаде.
   Ожмег не мог его успокоить.
   - Кайсы убили, - твердо сказал он.
   Идна тяжело вздохнул. Да поможет им ясноликий Инмар справиться с новой напастью.
   - Иди, поднимай родичей, скажи, я велел собираться, - приказал он и перечислил, к кому тот постучится. - Остальных разбудит Зюзя.
   Легким толчком отправив кузнеца выполнять порученное, Идна исчез в проеме двери.
   "Будет собираться к бою", - понял Ожмег. Большинство из названных старые испытанные друзья эксея, ветераны его многочисленных походов, всегда шедшие в первых рядах иднакарского войска. Значит, Идна правильно понял невольного черного вестника и, хотя ничего не сказал, начал готовиться к войне.
   Ожмегу не пришлось далеко ходить - дома стояли в Иднакаре плотно. Зато говорил он дольше, чем хотел. Почти у каждой двери повторялось одно и то же. После нетерпеливого стука появлялся зевающий крайне недовольный хозяин или один из его сыновей, недоверчиво выслушивал приказ Идны и только после отрывистого объяснения кузнеца исчезал в доме, обещая тотчас же явиться к дому эксея.
   И все-таки много времени он не потратил. Побратимы Идны быстрее, чем остальные иднакарцы, представляли нависшую опасность и торопились за оружием, как только до них начинал доходить смысл слов посланца вождя.
   Разбудив последнего, Ожмег изо всех оставшихся после бурной ночи сил побежал домой. Находящиеся неподалеку враги заставляли его чувствовать себя без оружия совершенно беззащитным.
   Дома все спали, и он постарался пройти тихо, не желая никого беспокоить. Кузнец, хотя и был вестником страшного будущего, сам не до конца понимал нависшую опасность, иначе бы наоборот сразу же разбудил отца и мать. Но ему не пришлось исправляться. Как всегда бывает в таких случаях, стараясь вести себя потише, Ожмег сумел опрокинуть скамью, на которой неизвестно почему стоял железный котел. Раздавшийся при падении шум поднял бы глухого.
   Выругавшись про себя, он, теперь уже не скрываясь, стал собираться под ворчание проснувшихся родителей. Для начала Ожмег скинул пропитанную грязью и водой одежду и с удовольствием надел чистую. Сухая и теплая ткань сразу же согрела. Следовало бы смыть остатки грязи с лица и волос, но это подождет. Кузнец не хотел быть в стороне и торопился успеть к месту сбора ветеранов до того, как они отправятся к воротам. Идна, правда, не приглашал его, но ведь и не запрещал присоединяться к отряду. Поэтому он, как и любой иднакарец, может просто так прогуляться по крепости.
   Когда опоясанный саблей Ожмег прилаживал за плечо колчан со стрелами, из родительского угла вышел отец. Шудег затеплил лучину и при ее свете оглядел спешно собирающегося первенца. Сабля и лук заставили его забыть о рыбе, о которой он собирался спросить.
   - Ты куда так собрался, сынок, или щук теперь начали стрелять из луков?
   Ожмег не обратил внимания на потуги отца пошутить. От вопросительно взгляда пострела Куарды, умудрившегося незаметно выскользнуть из угла мальчиков, он отмахнулся. Отцу, однако, сказал:
   - Булгары напали на Иднакар, Идна собирает воинов. Ты тоже собирайся, невесть что будет к утру. Я пока пойду посмотрю, что там делается.
   - Так мы же сегодня собирались на болото за рудой, - в оцепенении сказал отец, ошеломленный известием. Он все еще жил мирными заботами и видел в налете булгар такую же помеху, как, например, сильный дождь.
   Шудег растерянно сел на скамью и задумался. Воспользовавшись его замешательством, Ожмег, у которого не было никакого желания в очередной раз пересказывать события прошедшей ночи, выскочил за дверь. Будь он немного старше и рассудительнее, поступил бы иначе. Все-таки отец не последний человек в Иднакаре. Точнее, один из первых. Как верховный жрец он должен знать о происходящих событиях и мог подсказать сыну, как правильнее поступить. А самое главное, вэсясь, лучше узнав о случившемся, обратился бы к Богам с просьбой о помощи и поддержке. Теперь же ему лишь оставалось в оцепенении сидеть на скамье и мучаться тяжелыми предчувствиями. Отсутствие семьи и забот о детях, заставляющих быстро взрослеть, оставляли в Ожмеге слишком много места для юношеских порывов.
  

Глава 6

   Ему предстояло позднее пожалеть о небрежном прощании с отцом, а пока, торопясь к дому Идны, он на ходу проверил, как легко выходит из ножен сабля. Она сильно отличалась от остальных иднакарских клинков, как, впрочем, и от булгарских. Несколько лет назад, когда он был еще юным подручным отца и только начинал по-настоящему осваивать кузнечное ремесло, ему попалась на глаза странная сабля, висевшая на боку одного из купцов. Торговец разрешил осмотреть ее.
   Оружие заворожило кузнеца. Он увидел в нем сильного, жестокого хищника, всегда готового вцепиться в добычу, оспорив ее у любого врага. На свирепо изогнутом металле были вычеканены какие-то знаки, видимо, защита от злых духов. В отличие от булгарских сабель клинок был слишком толстым и коротким, чтобы затеряться среди них. Таким оружием стоило попытаться пробить кольчугу как мечом.
   Он так понравился иднакарцу своей неповторимостью, что год назад тот выковал такой же, пустив на него лучшую сталь, какую отыскал у приезжих булгар. Не найдя лучшего названия, Ожмег считал свое оружие саблей, хотя понимал, что это не совсем так. Откуда ему знать, что народы, жившие в сотнях дней пути от Чепцы и за сотни лет до него, называли бы его акинак.
   Сабля получилась хорошей. Ожмег не раз оставлял на спор зазубрины на иднакарских и булгарских клинках. Ему немало предлагали за нее. Богатые иднакарцы, понимавшие толк в оружии, были готовы хорошо оплатить его труд, но кузнец твердо отказывался, отговариваясь данной Богам клятвой никогда не расставаться со своей саблей.
   Раздосадованные родичи лишь поинтересовались, не намеревается ли он стать вторым Туром, намекая на то, что великий эксей тоже был в юности подручным кузнеца. Правда, в отличие от Ожмега, он скоро бросил кузню, занявшись более прибыльным занятием - борьбой за власть.
   Ожмег только отмахивался, понимая причину язвительности. Он предчувствовал, что рано или поздно ему понадобится оружие, способное спасти жизнь. И вот этот день настал.
   Он едва не опоздал, задержанный отцом. Отряд из десятка человек уже выступал к воротам. Во главе иднакарцев возвышался эксей. Но уходили не все. Углом глаза кузнец заметил несколько ветеранов, оставшихся готовить крепость к обороне.
   Опасаясь, как бы его снова не пристроили к делу, он остался на завалинке ближайшего дома, откуда его почти не было видно, и уверился, что Идна действительно идет к большим воротам.
   Ему ничего не стоило догнать ушедших, обежав их стороной, и пойти позади, не привлекая особого внимания воинов. Впрочем, шедшие в бой родичи не те люди, которых легко проведешь. Среди убеленных сединами и покрытых шрамами людей, держащих в руках оружие с такой же ловкостью и непринужденностью, как иной ложку за обеденным столом, Ожмег выглядел чужаком, молодым нахалом. Его непременно прогнали бы домой - для них он оставался мальчишкой, не проявившим себя ни в одном сражении и поэтому являвшимся лишним в предстоящем бою. Но сейчас было не до него, ветераны торопились. Ему лишь сказали держаться позади. Шедший последним Асыл предостерегающе посмотрел и отвернулся. Он перестал для них существовать. Роду угрожала опасность, Иднакар стоял на пороге опасной войны, любое промедление оборачивалось чьей-либо смертью. Если молокососа убьют в первой же схватке, значит так захотели Боги, его самого никто не тащил в бой.
   Спешным шагом отряд приблизился к воротам. В отличие от Ожмега, которому показалось, что нападавшие попытаются занять и другие ворота, Идна, обладавший огромным ратным опытом, был уверен, что булгары, если они отважились на войну, заняли только одни ворота. Вожак нападавших не мог не понимать, что иднакарцы, застигнутые врасплох, будут отбиваться отчаянно и, разделившись, его люди рискуют быть уничтоженными до подхода основного войска.
   Для захвата крепости достаточно одних ворот. На всякий случай эксей все же отправил несколько воинов к другим воротам для их охраны. Боги всегда благосклонны к осторожным и рассудительным. Среди булгар вполне найдутся сумасшедшие, решившиеся прорваться через наглухо закрытый проход.
   За размышлениями Идна не заметил, как они добрались до цели своего раннего похода.
   С внутренней стороны больших ворот, как и с внешней, находилась площадка, предназначенная для повозок и хранения на недолгий срок грузов. Булгар на них не было заметно, и воины замедлили шаг, ожидая внезапного нападения. Двое предостерегающе оглянулись на Ожмега. Если это злая шутка, ему сильно не поздоровится.
   Идна, вступив на открытое место, остановился и жестом руки велел родичам приготовиться к бою. Ветераны сомкнули ряды, образовав клин, на острие которого оказался вынувший из ножен меч эксей. Его побратимы еще сомневались, а он просто знал о близости врага. Впереди, около створок ворот, там, где земля уже высохла, он не то, чтобы разглядел, почувствовал, темные пятна.
   Кровь.
   Если бы он не был предупрежден Ожмегом, то, конечно, не стал бы приглядываться, и не обратил на них внимания. Скорее всего, он вообще ничего бы не заметил. Но сейчас Идна напряженно вглядывался в проем ворот. Воины, видя уверенность вождя в приближении схватки, изготовились к ней.
   И нервы затаившихся пришельцев не выдержали. Почти из неоткуда, словно из тайных схоронок в стене, перед иднакарцами появились шестеро булгар. Стоящий впереди Ожмега воин отшатнулся назад, призывая на помощь Богов, - он решил, что это колдуны. Но остальные не сдвинулись с места, ожидая их приближения. Ветеранов запугать не так просто. Булгары одеты в черную одежду и поэтому почти не видны в предутренней тьме. Никакого колдовства нет, хотя от этого не легче. Сражаться, видя только расплывчатые тени и почти не замечая направленных на тебя клинков, трудно. По опыту Идна знал, что ночной бой всегда превращается в беспорядочную драку, в которой с одинаковой легкостью гибнут и новички, и ветераны, ибо зачастую все зависит не от мастерства, а от случайности.
   Однако уклониться от боя уже невозможно. Булгары пошли вперед, покидая тесноту проема ворот, в которой иднакарцы их легко сомнут и выбросят за пределы крепости. Призвав на помощь Богов, Идна двинулся навстречу и отбил первый выпад булгарина. Бой начался.
   Чужеземцы создали подобие строя, выгнутого дугой к врагам. Ее края упирались в стены, не давая атакующим обойти с боков. Перед иднакарцами стояли опытные бойцы, привыкшие драться в одиночестве, из числа тех, кто в бою стоит троих-четверых. Ну да и у Идны тоже не новички. Его ветераны дрались ничуть не хуже, беря на меч и копье любителей чужого добра.
   Родичи тесным клином врезались в булгарский строй. Булгары попятились. Им было куда отступать. Они специально выдвинулись ближе к иднакарцам, оставив за спиной пустоту. Отходя к воротам, чужеземцы сближались друг с другом. Стены сходились к воротам под углом, а воротные башни еще больше сужали площадку непосредственно перед ними. Это позволяло булгарам сравнительно легко отбивать натиск нападавших. Хотя на каждого из стоящих в центре дуги приходилось по два иднакарца, они защищались, не испытывая особых затруднений.
   Противники пока осторожничали, прощупывая силы, хотя раненные уже появились и среди булгар, и среди иднакарцев. И те, и другие вооружились легким оружием - саблями, кистенями, ножами и не имели доспехов - булгарам они мешали делать их черное дело, а иднакарцы не успели надеть. Поэтому даже несильные удары, нанесенные наобум в темноте, находили цель. У иднакарцев уже двое отошли за спины товарищей, пострадав от клинков врагов. Булгарам, насколько было видно во мраке, повезло больше. Только одному рассекло кисть правой руки и ему пришлось взять саблю в левую руку. Но хозяева могли заменить раненых свежими воинами, а пришельцы - нет. Их раненый, слабея от вытекающей крови, обречен. Пока он еще крепок, но длительность его жизни измерялась быстротой вытекания крови из раны.
   Раненый становился лакомой добычей и Идна молил Богов, чтобы его родичи не соблазнились возможностью убить первого врага. Булгары не упустят возможности ударить по потерявшим строй иднакарцам.
   Не стоит попусту терять ветеранов. Эксей понимал - бой не затянется, несмотря на мастерство чужеземцев. К иднакарцам вскоре подойдет помощь, да и без нее у них достаточно сил для уничтожения врагов. Он измотает их непрерывным натиском поочередно меняющихся воинов и затем сметет решающей атакой. Беспокоило другое. Булгары держались уверенно, не помышляя об отступлении. Значит, ждут скорой подмоги. Их надо скорее перебить или хотя бы вытеснить за ворота.
   Идна с первых слов Ожмега осознал опасность нависшей опасности. Роду предстоит выдержать очередное испытание. Вряд ли это будет набег - так его не совершают. При набеге главное - внезапность, быстрота. Набежать, ограбить и удрать, пока не собралось ополчение. Нет, следует ожидать прихода крупного отряда булгар, целью которого сама крепость.
   Это было только предчувствие, однако, Идна не сомневался в нем. Опыт воина и вождя заставлял ожидать худшего. Сколько раз его отец при, казалось бы, безоблачном небе обещал грозу. Ему до него далеко, но войну нынешний эксей тоже в состоянии предугадать.
   Руки привычно отбили вражеский клинок, едва не распоровший грудь, а голова лихорадочно продолжала искать скорый выход. Ничего стоящего не приходило. Слишком уж хорошо устроились булгары у ворот. Атака обойдется дорого.
   Идна вряд ли бы что-то придумал. Скорее всего, повел бы воинов напролом, ценой нескольких жизней родичей, возможно и своей, смял булгар, вытеснив их из крепости. Но ему помогли.
   Один из раненных иднакарцев, непригодный к бою из-за пропоротого бока, а потому обращавший внимание не только на булгар, увидел немного в стороне от ворот, почти сразу же за спинами сражающихся иднакарцев, невысокую копну прошлогодней соломы, привезенную с поля рачительным хозяином и оставленную до утра. Родичи, занятые схваткой, в темноте не обращали на нее внимания. Копну следовало поджечь. При свете костра вести бой куда легче.
   Прикрываясь спинами товарищей, он подбежал к соломе. К счастью, одеваясь впопыхах, он не снял с пояса мешочек с кресалом. Кривясь от боли, иднакарец выбил кресалом искры. Трут нехотя заалел. Сухая солома занялась сразу же. Около ворот стало светло настолько, что были видны не только враги, но и их сабли. Теперь Идна мог действовать, как он хотел. Его воины уверенно двинулись вперед, рассекая строй булгар.
   Ожмег пропустил начало боя. Опасение по поводу того, что старшие помогут найти ему работу, почти оправдалось. Как самый молодой и неопытный в воинском ремесле, он был послан на стену посмотреть, не идет ли подмога к булгарам.
   С таким же успехом его могли послать посмотреть - стоит ли на месте Булгар. Темнота надежно скрывала и врагов и друзей. Но он все же добросовестно оглядел округу. Уши подсказывали - поблизости никого нет. Посчитав поручение выполненным, он спустился вниз, к сражавшимся.
   Сам бой ему не понравился. Ветераны, вяло атакуя, топтались перед врагами. Присоединяться к ним бесполезно - воинам самим едва хватало места на узкой площадке, он бы просто стоял за их спинами.
   Неспособность помочь родичам начинала злить. Нужно ли покидать дом, прячась, мчаться к полю боя, чтобы убедиться в своей бесполезности. Он сжал пальцы в кулак и ударил себя по боку, задев колчан. Лук со стрелами! Обругав себя позлее, Ожмег торопливо выпустил несколько стрел в темноту.
   Вряд ли они принесли вред врагу. Родичи слишком хорошо закрывали булгар, чтобы он стрелял более точно по скользящим теням чужеземцев. Так и своего убить не долго.
   Вспыхнувший костер заставил его вначале вздрогнуть от неожиданности, а затем удовлетворенно кивнуть. Теперь булгары прекрасно видны. Он снова поднялся на стену. Злость и волнение куда-то канули и он спокойно, как будто охотился на белок, выпустил стрелу в самого дальнего от него булгарина, отбивавшегося от двух иднакарцев. В последний миг его рука все же слегка дрогнула и стрела, нацеленная в грудь, попала в правый бок. Булгарин закричал от неожиданной боли и тоскливого ощущения приближающейся смерти. Он сломал древко стрелы, чтобы оно не мешало ему, и продолжал отбиваться с удвоенной яростью, словно рана не ослабила его, а наоборот, добавила сил. Однако это был натиск смертельно раненого зверя. Булгары, как, впрочем, и иднакарцы, пришли без луков. Только Ожмег догадался снарядиться поосновательнее. Чужеземцам оставалось либо погибнуть, либо отступить в спасительную мглу.
   Идна не предоставил им времени для принятия решения, поведя воинов на прорыв. Оба раненных врага погибли сразу же. Иднакарцы, прорвавшись сквозь образовавшуюся прореху в строю, смяли булгар, угрожая прижать к стене.
   Кузнец, переломивший ход боя, опять оказался не нужен. Он успел выпустить только одну стрелу, да и ту не попавшую в цель. Чужеземцы и родичи стояли так близко, что Ожмег не решился стрелять. Осталось смотреть и ждать окончания боя.
   Трое из оставшихся в живых булгар, встав спиной к стене, попытались защищаться, но Идна, перехватив рукоять меча обеими руками, нанес страшный удар по одному из них. Подставленная сабля не сдержала клинок иднакарца и булгарин рухнул с разрубленной головой. Его товарищи, оказавшиеся разделенными, умерли несколькими мгновениями позже.
   Последний уцелевший - невысокого роста скуластый булгарин, очутившийся неподалеку от ворот, затравленно озирался на подходящих к нему иднакарцев. Вокруг него собрались воины, спокойно глядевшие на жалкие потуги выжить обреченного врага. Булгарин сумел увернуться от нескольких выпадов. Воины мешали друг другу, и он отделывался царапинами. Но все понимали, что его везение подходит к концу. Понимал и сам чужеземец. В его глазах скользило отчаяние. Умирать ему не хотелось.
   Легу надоело смотреть на увертки плюгавого разбойника, и он выступил вперед, велев остальным отойти. Почти такой же высокий и сильный, как Идна, Лег участвовал в десятках схваток и по опыту и мастерству не многим уступал эксею.
   Он легко отбил удар булгарина, не поддавшись на ложный выпад, и уже собирался вонзить в него острие меча, как услышал приказ Идны не убивать последнего из оставшихся в живых врагов. Ветеран недовольно поморщился, но в душе согласился с побратимом. Нужен хотя бы один пленник, который объяснит, что предстоит ожидать иднакарцам от ночного набега непрошеных гостей.
   Он немного помедлил, давая врагу возможность осознать приближение смерти, и выбил саблю из его рук. Удар был такой силы, что булгарин упал на одно колено и, разинув рот в беззвучном крике, смотрел на падающий на его голову меч. В последний момент Лег развернул клинок плашмя, позволив чужеземцу пожить еще немного.
   - Зачем он тебе, - разочарованно спросил эксея один из воинов, двоюродный племянник Кайсы. Месть за убитого родственника, каким бы он не был далеким, священна. Пятеро врагов уже заплатили за злодеяние, однако, душа Кайсы не успокоится, пока не будет наказан и последний из убийц.
   Идна понимал чувства своих родичей, но не мог пойти на поводу их желаний.
   - Извини, - хмыкнул он, - мне пленник тоже нужен. Следующий раз не стой позади остальных и тогда сумеешь отомстить.
   Он не очень-то любил этого выкормыша Висьтема, успевшего подойти к концу схватки и теперь изображавшего бывалого воина, едва ли не переломившего ход боя.
   - Асыл, отнеси его на площадь и приведи в себя, - приказал эксей. - Мне надо многое у него узнать.
   Оставив у ворот дозор, он отправился домой надеть полный набор доспехов. Схватка обошлась иднакарцам дешево. Если не считать двух легкораненых, они никого не потеряли, а булгары - шестерых (пленника, которого поволокли в Иднакар, никто не числил в живых).
   Однако радоваться маленькой победе и рано, и некогда. Идна по пути к себе торопливо раздавал приказания подошедшим родичам, превращая селение в растревоженный муравейник.
   Кое-кто из немолодых женщин, вспомнив детские годы, уже прятал домашний скарб в погреба. Но остальные выжидали, в тайне мечтая, что все закончится одной единственной стычкой. Идна с воинами перебьет булгар на корабле и сожжет их трупы вместе с судном, наказав чужеземцев за дерзкое нападение.
   Эксей так не считал и поэтому еще раз подтвердил приказ готовить крепость к осаде. Он отправил посыльных к ближайшим выселкам с требованием всем жителям уходить под защиту стен. На высокой сигнальной вышке вспыхнуло высокое пламя костра - предупреждение для иднакарцев и соседних крепостей. Огонь означал нападение врагов на кар. С рассветом его заменит столб дыма, хорошо видный округе.
   По сигналу тревоги иднакарцы должны покинуть дома и спасаться либо в крепости, либо, если Иднакар будет окружен, в лесах.
   У рода имелась еще вторая крепость - Сабанчикар, но она была небольшой. В ней можно отбиться от внезапного набега немногочисленной ватаги разбойников, но осада неизбежно приведет к ее падению. Предчувствуя приход сильного врага, Идна молил Богов не лишать разума родичей. Они наверняка по привычке останутся в крепостце и погубят себя. Их можно понять: в лесах сейчас сыро и убого. Но лучше жить в сырости и грязи, чем умереть. Только вот найдется ли среди ветеранов и старейших человек, который поймет немудреную истину. Он послал посыльного, но неизвестно, доберется ли родич до Сабанчикара. И к тому же всех не предупредишь.
   В суматохе Идна едва не забыл о булгарском корабле, скромно притаившемся выше пристани. А ведь на нем не меньше двух десятков воинов, которые натворят немало бед если и не в самом Иднакаре, то в окрестных деревнях. Он отправил к нему дозор из четырех лучников присмотреть за чужаками. Идна опасался ловушки и предпочел усиливать оборону крепости в преддверии ее штурма крупным отрядом булгар охоте на нескольких больных калек. Лучше перестараться, чтобы потом не пострадать. А то, что скоро иднакарцам придется туго, он не сомневался и поэтому выбросил из головы притихших "соседей", надеясь, что если они захотят напасть, дозор, высланный на берег, предупредит защитников.
   Предосторожность оказалась излишней. Ушедший за пределы крепости дозор вернулся и сообщил, что корабля около пристани нет. Команда судна, узнав о провале вылазки, не стала дожидаться ответного посещения хозяев. Повреждения ладьи оказались не столь велики, как их расписывали булгары. Идна пожалел, что не уделил немного времени на ее осмотр несколькими днями раньше. Наверняка и болезнь, появившаяся среди пришельцев, тоже существовала только в воображении старшего булгар, приславшего тревожную весточку иднакарцам.
   И все же Идна мысленно поблагодарил его хотя бы за то, что он увел своих людей. Одной заботой меньше.
   Надев кольчугу, он со старшими сыновьями отправился на площадь. Там уже собирался свободный от каждодневных хлопот народ, жаждущий не меньше, чем Идна, узнать намерения булгар.
   Тяжесть металла доспехов на плечах успокаивала, приводя эксея к привычному боевому настрою, всегда возникавшему при виде изготовившегося к бою противника. Он сел на одно из бревен, сложенных для починки дома, и обратил взор на подведенного к нему булгарина, которого сторожили два молодых парня, приставленных Асылом. Гордые своей обязанностью, они свысока поглядывали по сторонам, не понимая, насколько комично выглядят.
   Маленький и щуплый чужеземец выглядел подростком рядом с массивным предводителем иднакарцев, который и сидя казался не намного ниже пленника. Идна был велик ростом по сравнению с самыми высокими родичами. Его массивные руки, перевитые клубками мышц и сухожилиями, не многим уступали в силе ногам лошади. Он умел хорошо использовать их, будь это работа на пашне или рубка во время сражения. Его меч, сделанный специально для него, был вдвое толще и длиннее обычного. Страшного удара военного вождя иднакарцев не выдерживала никакая броня.
   Озабоченный нападением, суровый и нахмурившийся, Идна в этот миг был внушительным и грозным. Но в душе он чувствовал пустоту и неуверенность. Ему очень не хватало совета отца. Место эксея досталось Идне по наследству. Его отец приложил много усилий, чтобы стать первым в роде и приобрести почти неограниченную власть, оттеснив могущественных старейших, хозяев Иднакара в предшествующие поколения. Сын же не сделал ничего и даже пытался немного сопротивляться, хотя и без толку, когда его избрали на освободившееся отцовское место. Власть свалилась ему в руки, как будто Боги, почесав затылок, не нашли никого лучше и, махнув рукой, указали иднакарцам: "Возьмите хоть его".
   Вообще-то эксей Иднакара, как и во всех чепецких родах, избирается на большом кенеше - сходе всех взрослых мужчин в присутствии старейших чепецких селений, признававших могущество Иднакара. Иной раз выборы переходили в настоящую драку, когда ни один из стремившихся на это место не получал поддержки большинства. Но на сей раз вождь был известен заранее. Тур, бывший главой рода поболее тридцати лет, приучил иднакарцев к мысли о незыблемости своего правления. Многочисленные победы, немалая добыча, неслыханные богатства, пришедшие благодаря развившейся торговле, сделали власть Тура безграничной. Ему прощали нарушение родовых обычаев, редкий созыв сходов, умаление положения глав больших семей.
   Иднакарцы знали, что у них есть предводитель, который сумеет разгромить любых врагов, не даст умереть в голодный год и преумножит их богатства. Он охранял род лучше, чем высокие иднакарские стены. Смерть тяжелого, едкого на слова и щедрого на наказания старика, имевшего дурную привычку жестоко унизить любого, осмелившегося даже не выступить против него, а только робко возразить, вызвала у его родичей глубокое сожаление и страх перед будущим. Люди почувствовали угрозу их благополучию, будто злой ветер поздней осенью сорвал крышу общего дома и теперь на них обрушатся дожди и снега.
   Пытаясь сохранить ставшей уже привычной жизнь, они обратились к тому, кто мог быть достойным преемником ушедшего к Богам Тура - его сыну. Ведь в жилах родича текла та же неистовая и горячая кровь. Идна был просто обречен стать эксеем. Еще при отце он заставил иднакарцев уважать себя как военного вождя. Едва выйдя из детского возраста, он неоднократно водил дружины иднакарцев в походы сначала с отцом, а затем самостоятельно. И никто не мог упрекнуть его в излишних смертях или малой добыче.
   Ко времени кончины Тура он находился в таком возрасте, когда еще неубывающая мужская сила соединяется с рассудительностью и спокойствием. Внушительный, почти всегда невозмутимый, Идна, неподвижно возвышавшийся на кенеше над иднакарцами, казался сошедшим с небес посланником Богов, всемогущим и непобедимым.
   Внешне никто ни в их селении, ни в других не посмел за прошедшие годы оспорить его право быть во главе рода. Мечта Тура сделать место эксея наследственным, как в других землях, сохранив его за своими детьми, казалось бы, сбылась. Самая богатая и сильная семья Иднакара не собиралась уступать власть, и через два-три поколения все привыкнут и смирятся с этим.
   Но был ли счастлив сам Идна?
  

Глава 7

   Очень трудно быть сыном знаменитого отца. Все ждут от тебя таких же поступков, действий, сохранения сложившихся порядков. При этом с каждым годом для родичей отец становится более мудрым, справедливым и великим. Людская память сохраняет только хорошее, упуская плохое и страшное. Соратники прежнего эксея, старые развалины, едва передвигающиеся по земле, но такие же, как раньше, бойкие и настойчивые в достижении своего, только беззубые и лысые, за спиной, а то и прямо в глаза упрекают, советуют, лезут под руку. Они считают себя равными новому эксею, поскольку именно им он во многом обязан властью, и не видят ничего странного в требованиях поделиться ею. Да и для остальных родичей Идна был только одним из них, не имея того ореола грозной, всесметающей силы и мудрой проницательности, которым обладал его отец.
   Идна не первый и не последний в этой борьбе. Наследникам часто приходится доказывать право занимать место отца. Хорошо, если сын оказывается достойным родителя. Он даст отпор старикам, которые должны понять, что их время прошло, покажет себя хорошим правителем, обогатит и укрепит род. И его имя станет таким же весомым и грозным, а не будет добавкой к имени отца.
   Так возникает наследственное правление, которое чем дальше, тем больше усиливается. Заезжие булгарские купцы, улыбаясь в усы, невнятно говорили о власти бека, глядя на всесильного Тура.
   Но бывает, что сын оказывается недостойным отца. Так случилось и с Идной. Боги не захотели разрушать вековые обычаи и оставить власть над родом в руках одной семьи.
   При умном отце и Идна казался умным. Простые родичи не хотели замечать того, что Идна способен только слабо подражать отцу. Единственно, где он был неплох, так на ратном поле. Но жизнь состоит не только из войн. Став эксеем, Идна с ужасом убедился, что не умеет вести за собой род, как делал отец. Казавшееся со стороны обычным и само собой разумеющимся оказалось запутанным и сложным. Умения водить дружину в бой было недостаточно для вождя.
   За несколько лет он порядком подрастерял власть, которую по крохам собирал Тур, незаметно притесняя иднакарцев. Бывшие соратники отца и старейшие, обычно враждовавшие друг с другом, почуяв слабину наследника Тура, объединились и заставили Идну уступить. Постепенно вокруг него образовался круг из десятка самых влиятельных иднакарцев, без совета с которыми он не принимал ни одного решения.
   Несколько неудачных поступков в самом начале правления заметно ослабили к нему расположение простых родичей. На сходах он не мог, как отец, подвести иднакарцев к нужному для него решению так, чтобы они приняли его за свое, и поэтому просто заставлял людей делать, что ему хотелось. Если раньше иднакарцы решали как бы вместе с эксеем и терпеливо выполняли самые тяжелые и трудные для них приказы Тура как собственные, то теперь они только исполняли волю эксея и выражали недовольство Идной, даже когда что-то делалось в их же пользу. Брожение в душах осторожно подогревалось некоторыми старейшими, считавшими себя ни чуть не хуже нынешнего эксея. Они были не прочь занять его место. Идна знал об этом, но не представлял, как их остановить и только все сильнее сжимал рукоять меча.
   В глубине души он понимал, что лучшим решением для него будет добровольный уход с места главы рода. Но объявить об этом у него не хватало воли. Неоднократно выходивший чуть ли не с голыми руками на медведя, он был бессилен в борьбе со своим честолюбием.
   Да и не дали бы ему просто так уйти. Тур, находясь у власти, опирался на широкий круг родственников. У жителей чепецких земель вообще принято помнить всех, даже самых далеких родственников и каждый из иднакарцев считал едва ли не половину родичей близкими по крови. Поэтому прежнему эксею оказывалось не так уж и трудно находить людей, которые были ему преданы из родственных побуждений. Пользуясь их поддержкой, он никогда не забывал их при разделе военной добычи и торговой прибыли после ярмарки, щедро раздавая подарки из своей доли.
   Привыкнув к такому положению, эти люди после смерти Тура забеспокоились. Смена эксея приведет к их замене другими иднакарцами, на которых будет опираться новый вождь. А они не только бы лишились немалых доходов, но и могли расстаться с уже имеющимся добром - кое-кому в роду не нравилось, что им достается больше, чем остальным. И эти кое-кто - все почему-то влиятельные старейшие, способные перетянуть на свою сторону кенеш, были совсем не прочь запустить руки в скрыни и тайники за неправедно, по их мнению, нажитым.
   Идна оказался между молотом и наковальней и, совершенно не зная, как ему быть, тянул время, откладывая на будущее нелегкое решение. И вот теперь оказалось, что он зря не объяснился с родичами до нападения булгар.
   Мрачнеющий от невеселых мыслей Идна уже с ненавистью глядел на булгарина - предвестника новых тягот, могущих окончательно обрушить его жизнь.
   Пленник, пришедший в себя, пытался быть спокойным и невозмутимым. Изредка он даже бросал злобные взгляды на окружающих и поводил связанными за спиной руками, пытаясь освободиться. Когда он начинал шевелиться слишком заметно, один из стражей слегка покалывал его копьем ниже спины и булгарин затихал. Но, переждав немного, снова начинал оглядываться и двигать руками, пробуя на прочность путы. Он хотел, чтобы в нем видели все повидавшего купца-воина, не боявшегося никакой опасности и с презрением относящегося к дикарям, сумевшим захватить его.
   Но решительность и холодная гордость были внешними. В душе чужеземец страшно боялся предстоящего допроса. Эти люди для него уже мертвы - изрублены, заколоты, истерзанны его товарищами, спешащими сейчас к развалинам, в которые превратится селение. Но они еще могли причинить ему страшную боль в желании узнать замыслы господина. Булгарин прекрасно знал, что случится с человеком, захваченным с оружием в руках на месте убийства, да еще оказавшим сопротивление. По обычаям любого народа он разбойник, преступник, который не может рассчитывать на милость и снисхождение. Ему предстояло надеяться на быструю и легкую смерть, а он хотел жить.
   Маленькая лазейка остаться на этом свете все же существовала. Ему хотелось видеть в ней путь к спасению. Он же булгарин. Даже Иднакар должен подумать, прежде чем затевать свару и убивать воина булгарского купца. Разъяренные торговцы прекратят торговлю с Чепцой (один раз так уже было при Туре), а то еще и соберут войско и разорят округу, мстя за убийство.
   Наказать провинившегося следовало только при соблюдении старого обычая - любое преступление - будь то кража исподней рубахи или убийство, - разбиралось выборными с обеих сторон - гостей и хозяев. Только при их общем согласии виновный наказывался. Обычно суд длился хотя бы один день. А ему необходимо оттянуть расправу всего лишь на полдня. Вскоре иднакарцы забудут о пленнике. Оставшиеся в живых, сумевшие скрыться из крепости, будут молить Богов и радоваться, что выжили.
   "Они уже мертвые, - пытался он убедить себя, - грязные варвары, земляные черви, лесные грызуны, боящиеся малейшего жеста настоящего человека ..."
   Булгарин в очередной раз встряхнулся и попытался выпрямиться. Он даже, как ему почудилось, презрительно посмотрел в глаза ближайшего иднакарца, как вдруг неведомая сила схватила его за ворот кафтана и оторвала от земли. Одежда сдавила горло, он стал задыхаться. Ему показалось, что на него незаметно накинули петлю и повесили. Надежда на освобождение сразу же исчезла, он в паническом страхе задергал ногами, распахнув рот в беззвучном крике о пощаде. В воздухе запахло нечистотами.
   Идна, не выдавая чувств, молча швырнул пленника на землю. Не тот груз, который стоило долго держать в руках. Булгарин мешком упал на землю и заверещал, продолжая сучить ногами.
   - Вы поплатитесь, - закричал он, с ужасом чувствуя, что говорит совсем не то. - Мой славный предводитель сравняет с землей ваше селение и покарает всех жестокой мучительной смертью.
   Малодушный купец чувствовал, расширив глаза от страха, близость смерти и сердце бешеными ударами требовало от языка мольбы о пощаде. Но тот, всегда покорный, взбунтовался и нес такие ужасные угрозы, что его хозяину оставалось рассчитывать только на мучительную смерть от обозлившихся иднакарцев.
   Удар ногой в грудь отшвырнул его в сторону, заставив прерваться на полуслове и застонать от боли. На какое-то время пленник перестал понимать, где находится, стремясь унять горящий комок в груди. Придя в себя, он тихо заскулил, ожидая очередного удара. Куда уж там до упреков злым иднакарцам.
   Идна, только что пнувший его, заставил булгарина лечь на спину, поставив ему на грудь правую ногу. Мрачно глядя в глаза пленнику, он слегка перенес на нее вес тела. Тот снова застонал, чувствуя, как трещат кости.
   Эксей удовлетворенно кивнул. Повидавший на веку немало пленников, он видел, - несмотря на свирепость, булгарин вот-вот сломается. Он еще раз надавил ногой и слегка пнул, с отвращением глядя на мокрое пятно на штанах разбойника.
   В похвальном по старанию желании врасти в землю, чужеземец казался букашкой, жалкой собачонкой по сравнению с гигантом Идной.
   "В этом мы тебе поможем", - подумал вождь, зная, что булгарин умрет в любом случае, даже если он не убивал старого Кайсы.
   Он перенес тяжесть тела на левую ногу в намерении еще раз пнуть, но затем передумал. Враг достаточно напуган для начала, а добавить он всегда успеет.
   Чужеземец мало походил на ранее встречаемых эксеем соплеменников. Нет, не телом, духом. Воины и многие торговцы вели себя с достоинством и, хотя и не упускали возможности выгадать, слукавив при торговле, но никогда не стали бы валяться в его ногах и скулить от страха и жажды жизни. Булгары, встречавшиеся ему в бою, дрались храбро, а если и приходила пора смерти, не молили о пощаде. Этот же какой-то другой. Идне даже показалось, что он не булгарин. Но второй страны, в которой говорили бы на булгарском языке, не существовало.
   По виду пленника понятно - он сломлен и не сомневается - одного слова эксея достаточно, чтобы предать его, единственного из нападавших оставшегося в живых, лютой смерти. Но не только это заставляло дрожать булгарина. Идна подавлял его видом массивного тела. Глыба мышц и костей одним присутствием рядом вдавливала в землю не хуже самого толстого бревна.
   Эксей не дал ему долго страдать в молчании. Около него слишком быстро накопилась группа встревоженных иднакарцев, не занятых ничем таким важным, что могло бы пересилить их тревогу и любопытство. Так вскоре на площадь соберутся все родичи, и допрос пленника перельется в родовой кенеш, в бесполезную болтовню Бырдема, Висьтема и других старейших. Идна решил не тянуть.
   Большинство иднакарцев о схватке у ворот и об убийстве Кайсы знали только понаслышке, от людей, которые сами мало что понимали, выжав несколько слов из воинов, сражавшихся с булгарами. Тревожный костер их насторожил. Предупреждение о нападении врагов плохая весть. Но сколько их и когда они будут? От этого зависело, как быть родичам - молить Богов о помощи и готовиться к кровопролитной схватке или ждать простого набега. Вот поэтому вокруг Идны собирались люди. Желание узнать будущее пересиливало давнее уважение к эксею и старейшим.
   Идна, недовольный кучей народа, неоднократно бросал мрачные взгляды по сторонам. Вобще-то он приказал готовить крепость к осаде, и многие из стоящих неподалеку должны сейчас озаботиться осмотром стен и подготовкой к отражению штурма. Неведомые враги (если эти шестеро не отчаявшиеся от болезни и голода безумцы) могли появиться около Иднакара в любой момент и с ходу напасть на кар. Тогда родичи не успеют подняться на стены раньше врагов, и бой придется вести внутри крепости.
   Но люди делали вид, что не понимают его намеков и продолжали стоять, ожидая допроса булгарина. Их отучили бояться внезапных нападений врагов, им слишком давно не приходилось вдыхать запах собственных сгоревших домов, разоренных разбойниками.
   Идна все-таки разочаровал окружающих. Властным движением руки он велел им отойти. Родичи не осмелились возражать прямому приказу главы рода. Самых непонятных оттеснили побратимы вождя Лег и Гордош, мрачным видом не уступавшие вождю. У бревен остались только люди, входившие в окружение Идны. Их прогнать было нельзя - одни могли дать ему хороший совет, других отправить отсюда можно только в том случае, если эксей решил рассориться с половиной рода.
   Накопившуюся злость от неподчинения родичей Идна сорвал на пленнике. Заметив, что тот осмысленно оглядывается по сторонам, перестав скулить от страха, он нагнулся над ним. За остаток сегодняшней ночи у эксея накопился такой запас ожесточения и раздражения, что его не сняла даже стычка у ворот. Он не спросил, взрыкнул на булгарина и несчастный чужеземец, не шевелясь, заворожено смотрел на него. Идна нагнулся и, потянув его левой рукой за одежду на груди, медленно поднял и приблизил лицо к своему.
   - Ты видишь, солнце уже поднялось.
   Не дожидаясь ответа, он так тряхнул его, что голова бедняги едва не оторвалась. Судорожно пытаясь вывернуться из рук мучителя, пленник закричал сдавленным голосом:
   - Да, да, я вижу поднимающееся солнце.
   Идна ухмыльнулся. Если булгарин не был Богом, то вряд ли видел светило - мешала стена. Впрочем, он не собирался придираться. Видит, так видит. И без того его ухмылка, похожая на волчий оскал, начинала пугать даже старейших, не привыкших видеть таким всегда спокойного эксея.
   - Смотри, - повернул он его туда, где по его предположениям оно было. - Думай до тех пор, пока солнце не покажется над стеной. Как только я его увижу, ты будешь испытан огнем и каленым железом.
   Он отпустил булгарина и тот не упал, мешком шлепнулся на землю. Идна кивнул стражам и отошел в сторону, призывая помощников. Пора побеспокоиться о защите стен. Расскажет разбойник добровольно, зачем они пришли в Иднакар, или выболтает под пыткой, в любом случае крепость должна быть готова к осаде.
   Идна не успел отойти и десятка шагов. Булгарин, окончательно сломленный и разбитый, не выдержал. Ему стало жалко себя, еще молодого и крепкого, так ценимого почтенным Мансуром и могущего стать одним из его доверенных слуг, имеющего хороший дом в Булгаре, горшок с серебром в одном укромном месте, небольшую долю у менялы напротив, двух молодых жен и одну старую, доставшуюся от умершего старшего брата. И все это останется неизвестно кому, а он будет гнить в чужой земле. В забывчивости пленник вскочил на ноги и рванулся следом за страшным предводителем врага. Стоявшие рядом с ним парни, еще не побывавшие в походах и сражениях и поэтому не умеющие постоянно быть настороже, не успели даже пошевелиться.
   До Идны пленник не добежал. Тяжелый кулак Лега, никогда не ленящегося оглянуться на шум за спиной, впечатал его в молодую траву у ног вождя.
   - Подожди, - остановил Идна побратима, намеревавшегося добавить прыткому чужеземцу. Ногой он перевернул булгарина лицом вверх. Удар Лега не такой уж и сильный, превратил левую сторону лица пленника в сплошной кровоподтек. Шевеля разбитыми губами, он что-то просипел. Идна оглянулся на незадачливых стражей, так и оставшихся стоять у бревен.
   - Возьмите ведра и облейте его водой, - велел он им. Пока те выполняли поручение, он носком сапога повернул в свою сторону голову булгарина.
   - Здорово ты ему, - не то одобрительно, не то с осуждением сказал он Легу. И, понизив голос, спросил: - думаешь, сломался? Как бы ты его не пришиб.
   Ветеран скептически оглядел распростертое тело и посмотрел на стоящего рядом Гордоша, прося поддержки. Тот сплюнул.
   - Должен, у тех всегда так. Если сначала хохорится, пытается показать, кто он такой, значит, долго не продержится. Сейчас посмотрим. Все равно сломаем, не сейчас, так потом каленым железом.
   - Так-то оно так, - не согласился с ним Идна, - но, развлекаясь с ним, мы можем прозевать нападение его дружков. Я хочу точно знать - это начало войны или проделка спятивших от голода и болезни торговцев.
   Холодная вода, выплеснутая на пленника, оказала на него живительное воздействие. Он враз зашевелился, но тут же замер, с ужасом глядя на Лега.
  -- Рассказывай, - предложил ему Идна, - зачем пришли и убивали, что надобно вашему кораблю в чепецких землях.
   Иднакарцы встали тесным кругом вокруг пленника, и тот, запинаясь и поскуливая, стал рассказывать о намерениях булгар, даже не пытаясь ни о чем умолчать и только старательно указывая на свою непричастность к замыслам Мансура.
   По мере его повествования лица мужчин мрачнели. А Идна стал похож на вырезанного из дерева родового идола. Его лицо - темное, суровое превратилось в подобие лика разгневанного Инмара.
   По словам булгарина, знавшего, кстати, не так уж и мало, Мансур, которого иднакарцы увидели впервые, решил разграбить чепецкие земли, разбогатевшие за последние годы. Первый удар будет нанесен по Иднакару, самому сильному и богатому селению Чепцы. Затем булгары разделятся на отряды, и станут покорять один родовой кар за другой. Роды, оставшись без сильного иднакарского ополчения, не выстоят поодиночке перед захватчиками, а для соединения сил у них не будет времени.
   Булгарская ладья, застрявшая около Иднакара якобы из-за пробоины в днище и болезни команды, должна была в нужный момент, после того как получит условленный знак, высадить отряд для захвата одних из ворот. Старшие в него отбирались лично Мансуром из телохранителей бека и были отборными воинами. Однако Мансуру пришлось согласиться с настоятельным требованием предводителей отрядов, навязанных ему соперниками его бека, и набрать на судно взамен своих людей, преданных и надежных, наемников из числа вольных стрелков. Влиятельные соперники Камбулатов заподозрили его в вынашивании тайных замыслов, поскольку приготовления Мансура к полному захвату Чепцы, о чем он "забыл" поделиться со своими новоявленными друзьями, стали слишком заметны - полностью скрыть их оказалось невозможно. Но собранных сведений было так мало, что беки не знали, где и как их собираются обмануть. Поэтому они потребовали накануне похода от Махмуда новых уступок, с чем ему пришлось согласиться.
   Гордош с насмешкой посмотрел на пленника, который меньше всего походил на "отборного" воина. Тот умоляюще повернул голову к Идне.
   - Я всего лишь слуга благородного Мансура и никогда не держал в руках сабли. Это они уничтожили вашего соплеменника, не убивайте меня.
   - Продолжай, - потребовал эксей, обходя вопрос о его дальнейшей судьбе.
   - Вначале, - продолжил пленник, - все шло как надо. Ничего не подозревающие иднакарцы даже снабжали их пищей, жалея заболевших. Было, правда, скучновато и старшему все труднее становилось удерживать людей, желавших вина и женщин, но, наконец, они получили сигнал. Предыдущей ночью к ним приплыл посыльный, передавший приказ выступать, как только стемнеет.
   Но он припоздал. Несколько дней, проведенных у стен крепости, отрезвили булгар, их боевой настрой упал. Старший вольных стрелков, видя нескончаемый, как ему казалось, людской поток, заколебался и, в конце концов, по требованию своей вольницы отказался выходить в бой.
   Иднакарцы отнюдь не казались им слабыми и беззащитными. Находившиеся на корабле воины не сомневались в победе соплеменников, но они также знали, как тяжело бывает первым. Они полягут, а победители, воздав, конечно, им хвалу, пройдут по телам погибших дальше.
   На них оставят долю добычи. Но зачем мертвым серебро и меха?
   Люди Камбулатов так не рассуждали. Но их оказалось на корабле всего шестеро - пять воинов и один доверенный слуга Мансура - его глаза и уши, обязанный сообщить своему владыке увиденное и услышанное. Такая малочисленная группа не могла захватить крепостные ворота, их должны были поддержать матросы - вольные стрелки. C воинами Мансура отправлялось, по задумке, не меньше десятка человек из экипажа корабля.
   А так все сорвалось. Наемники - бравые ребята, получив по кошелю с серебром в качестве задатка и щедрые обещания обильной добычи, заботились не только о выполнении его задания, но и о сохранении своих шкур. Не находясь в тесной зависимости от Мансура, они позволили себе отказаться выполнять приказы, которые вели к их гибели.
   Старший из людей Мансура сначала упрашивал матросов выступить к крепости, затем угрожал расправой, но ничего не добился. Вольные стрелки понимали, что Мансур не осмелится их тронуть. Расправа грозила Камбулатам страшными убытками. Вольных стрелков можно было истреблять при их нападении на твои караваны, при встрече на отдаленной реке, но в остальном они являлись такими же подданными мудрого и великого хана Булгара. Их уничтожение являлось обычным убийством. Причем, наказания следовало ожидать совсем не со стороны правителя.
   Вольные стрелки, хотя почти никогда не объединялись, разве только несколькими судами на один-два похода, и не имели вожака, всегда начинали охоту на тех, кто осмеливался перебить их собратьев без всякой на то причины. В этом не было мудрости или каких-то общепринятых заповедей. Их взывал к мести инстинкт выживания, подобный инстинкту пчел и муравьев, не способных выжить в одиночку и поэтому дерущихся за свое гнездо до последнего родича. Ни Мансур, ни его господин никогда бы не осмелились на нападение без совсем уж крайней нужды.
   Ладья осталась стоять у пристани, а ее команда продолжала выжидать, собираясь присоединиться к основным силам при их появлении около крепости.
   Люди Мансура, оставшиеся в одиночестве, все равно выступили к Иднакару. У них не было выбора. Их хозяин сурово наказывал тех, кто не выполнял заданий, если находилась малейшая возможность. Для них лучше погибнуть в бою, чем быть убитыми своими же. Поскольку их оказалось слишком мало, старший из воинов приказал выступать всем, в том числе и слуге. Тот, хотя и отчаянно возражал, понимая, что будет только обузой и погибнет при первой же серьезной стычке, отправился с ними.
   Случилось так, как он и думал. Правда, произошло с точностью до наоборот - воины уже погибли, а он остался в живых, - но вскоре ему придется пожалеть о том, что не сумел умереть вместе со всеми. Иднакарцы не страдали отсутствием воображения в выборе мучительной смерти.
   Переживания булгарина, досада на наемников и вытащившего сюда воина не очень беспокоили родичей, но лица многих вытянулись, когда они узнали, что Мансур с крупным отрядом воинов должен приплыть к Иднакару этим утром. Первые суда, по сообщению пленника, пройдут мимо селения и пристанут выше пристани, чтобы воины сразу вышли к большим воротам.
   Последние надежды на мирный исход ночной стычки испарились как капли росы под лучами восходящего летнего солнца. Чепца стояла на пороге страшной войны.
   Напряженную тишину прервал Идна. Он уже свыкся с мыслью о пришедшей беде и даже испытал некоторое облегчение, услышав признание чужеземца. Теперь-то он позабудет о каждодневных проблемах, не увидит наглые, ухмыляющиеся или притворно-доброжелательные лица Бырдема и Висьтема, которые не спихнули его с места эксея только из-за жесткого соперничества между собой. Каждый из них считал достойным преемником Идны только себя и не собирался помогать сопернику. Теперь все позади. Он снова оказывался в привычном мире клинков и стрел, стремительных ударов и длительных переходов.
   Эксей прервал себя. Не о сладости победных боев надо думать. Предстоит война, тяжелая и разорительная для Иднакара, не схожая ни с одним из самых трудных походов. И не ему, главе рода и сыну Великого Тура, радоваться ей.
   Махнув рукой в сторону пленника и приказав запереть его покрепче, Идна отправился в сторону ворот. Он равнодушно слушал истошные крики булгарина, прощавшегося с жизнью, его просьбы о пощаде, о том, что он совершенно случайно попал на ладью разбойников и никогда не воевал с местными жителями, что у него семья... По мере того, как булгарина оттаскивали дальше, а Идна приближался к воротам, крики постепенно затихали, пока не смолкли вообще.
   "Как он любит жизнь, - покачал головой эксей, - никчемный человечишко, случайно появившийся на земле и так же случайно с нее исчезнувший. Хотя нет... пусть поживет. Пленник им еще пригодится, прежде чем отправится к праотцам. Он много знает и поделится знанием, чтобы протянуть подольше".
   С высокой воротной башни верхних ворот хорошо видно окрест при свете восходящего солнца. Легкий прохладный ветерок приятно освежал разгоряченное лицо, но Идна даже не замечал его. Он пытался обнаружить врагов - караван судов или идущий вдоль берега отряд. Пока никого нет. У них остается время собраться с силами.
   Его никто не беспокоил. Родичи оказались слишком ошеломлены навалившейся на них бедой, чтобы приставать к эксею со своими нуждами и советами. Многие из них под опекой ветеранов Идны готовили крепость к осаде. Другие, вслед за самыми осторожными и предусмотрительными, отправились прятать пожитки. Иднакар затаился как зверь, почуявший в берлоге приближение охотников, и приготовившийся к отпору, хотя еще и надеявшийся на счастливый исход.
  

Глава 8

   Бездумно глядя на знакомую до мельчайших подробностей округу, Идна пребывал в полузабытье, унесясь в прошлое. Его тревожил звон клинков, крики бойцов и стоны умирающих. Где-то там, в навсегда ушедших днях, был и он - молодой, полный сил и уверенности в себе предводитель непобедимой иднакарской дружины. Снова, как это уже раз произошло в канувшей жизни, он брал чепецкие и вятские кары, разорял жилища далеких соседей, говорящих на полупонятном языке и совсем чужих, пришедших из неведомых стран в лесной край. Там осталось счастливое прошлое Иднакара. А впереди трудное будущее, грозящее многими напастями и бедами.
   Эксей тряхнул головой, возвращая себя к настоящему. На стене, выходящей к Пызепу, раздались крики воинов, сообщавших о приближении булгарских кораблей. Он устремился к башне больших ворот, желая увидеть врагов своими глазами.
   Булгары плыли неторопливо, по-хозяйски, приберегая силы. Их оказалось немного. Вскоре к берегу на полет стрелы выше пристани пристали шесть судов, с которых посыпались воины. На глазах поднявшихся на стены защитников крепости они выстроили боевой клин и двинулись к большим воротам. Чужеземцы держались уверенно и не выдвинули дозоры в поисках возможной засады. Да и негде ее спрятать на ровных, безлесных подступах к кару. Но наглости у них все равно многовато - хозяева имели воинов гораздо больше. Если бы они вышли из крепости, то нападавшим пришлось бы туго.
   Нежданные гости, несомненно, уже поняли, что попытка захвата ворот провалилась - на стенах стояли иднакарцы, готовые встретить их натиск. Да и команда ушедшего вниз корабля наверняка не молчала, встретившись с ними. Хотя они не очень-то интересовались подробностями боя. Взять крепость врасплох не удалось, и это главное.
   Нападавших не смущала неудача. Опытные вояки, отправленные передовым отрядом, попадали и в куда худшие переделки, неоднократно сражаясь в окружении многочисленных врагов. Стремительный налет, уничтожение защитников, богатая добыча - большее их не интересовало. Повидавшие и не такие крепости, блиставшие высокими каменными стенами с усеявшими их прославленными воинами, они смотрели на Иднакар как охотник на бобровую хатку и думали не о силе и мощи хозяев, а о количестве серебра в их домах.
   Идна хорошо представлял, куда направлен удар булгар, но не понимал, что они будут делать, дойдя до ворот, без лестниц и тарана. Стены Иднакара еще не настолько развалились, чтобы по ним подняться наверх под стрелами и камнями, навстречу мечам, саблям и копьям иднакарцев.
   То ли враги еще не до конца осознали, что творится в крепости, и их предводители бросали воинов в безнадежную атаку, то ли они решили лучше прощупать защиту, а возможно, то и другое вместе, но булгары не замедляли шаг.
   Недоумение Идны развеялось, как только он перевел взгляд на корабли булгар. С них спешно сгружали лестницы. Мансур не настолько глуп и неосторожен, чтобы надеяться только на случай и удачу. Он предвидел и то, что ворота занять не удастся, и поэтому приказал передовому отряду приготовиться более основательно.
   Иднакарский эксей как наяву представил малоподвижное, спокойно-надменное лицо главного врага, недавнего почетного гостя, предусмотревшего все препятствия на пути к победе. Мансур рассчитывает на быстрый разгром Иднакара. Но ничего, они тоже не впервые взяли мечи и сабли в руки. По его приказу к главным воротам стягивалось дополнительное количество воинов, в том числе и многие ветераны.
   Пока он рассматривал приготовления противника и отдавал приказы, булгары подошли к Иднакару на расстояние полутора - двух полетов стрелы.
   Начало боя оказалось за защитниками. На всех шести башнях трех ворот Иднакара располагалось по мощному самострелу - луку выше роста человека, жестко укрепленному горизонтально на специальном круге, свободно вращающемся во все стороны. Костяные и металлические пластины делали лук таким упругим, что его не мог согнуть ни один, даже самый сильный иднакарец. Тетиву натягивали специальным воротком, тратя много времени. Зато стрела пробивала любую броню на расстоянии двух сотен шагов.
   Тетивы двух самострелов больших ворот басовито ухнули и воины на башнях бросились готовить их к следующему выстрелу.
   Обе стрелы попали в цель. Двое булгар переднего ряда беззвучно рухнули на землю, пронзенные насквозь. Но остальные нападавшие только ускорили шаг. Самострелов слишком мало, чтобы остановить чужеземцев. В самом удачном случае удастся сделать еще один залп, после чего булгары доберутся до стен, и воинам башен придется укрыться от их стрел.
   К самострелам добавились обычные луки, как только враги подошли на расстояние полета стрелы. Однако пробить крепкую булгарскую броню ими трудно. Стрелы с костяными наконечниками, которыми пользовались многие иднакарцы, убивали бездоспешного воина с того же расстояния, что и стрелы самострелов облаченного в броню, но щиты и доспехи булгар оказались для них непосильными. Немногого, впрочем, удавалось достигнуть и стрелам с железным бронебойным наконечником. На таком расстоянии, попадая в кольчуги, они оставляли на теле только кровоподтеки и синяки. Лишь два-три счастливца попали в лицо булгарским воинам.
   Обстрел защитников все же заставил булгар остановиться. А затем, сбившись в тесный строй и прикрывшись щитами, они вышли за пределы полета стрел крепостных самострелов. Лишь десятка полтора воинов, взяв в руки луки, повели ответную стрельбу, отвлекая лучников защитников.
   "Четверых, нет, пятерых, можно не считать, - отметил про себя Идна, - хоть что-то хорошее". Иных поводов радоваться не было. Он сосредоточено грыз ноготь, глядя на врагов.
   Булгар немного. Лет десять назад полусотня таких, пусть и закованных в броню разбойников не то, чтобы наступать - даже приблизиться не осмелилась бы к крепости. Тур неплохо научился бороться с мелкими набегами. Любители поживиться либо вообще не возвращались обратно, зарытые в чепецкой земле, либо теряли столько, что не решались напасть вторично. И после того как около Иднакара была полностью уничтожена банда кривого Кубяка, навещавшего Чепцу каждый год почти целое десятилетие, никто не отваживался напасть на род.
   Но при Туре иднакарцы всегда знали о приближении врагов. Даже прославленный эксей оказался бы в затруднении, когда бы увидел внезапно появившихся под стенами крепости разбойников.
   Идну беспокоило и злило молчание сторожевых постов. При прежнем главе рода они надежно ограждали земли Иднакара и селения соседних родов, не давая врагу незаметно пробраться в глубь территории. Но в позапрошлом году, на очередном кенеше, старейшие настояли на уменьшении их количества. Сторожевые вышки оставались только там, где враги появлялись наиболее часто. Борьба между осторожностью и жадностью закончилась в пользу последней, и теперь за это приходилось расплачиваться.
   "И виновным, конечно же, окажется эксей, - мрачно подумал Идна. - Почему не предусмотрел, не настоял на своем, когда седобородые мешки с жиром и дерьмом требовали сокращения дозоров".
   И все же он не понимал, почему враг так легко проник в глубь родовых владений. Ведь несколько дозорных оставались и охраняли границы. То ли чужеземцы сумели внезапно захватить разленившихся караульных, то ли просто пробрались между постами. Места вышек известны многим. Идна вздохнул. Скорее всего, воины дозоров, находившихся на пути булгар, мертвы.
   Но почему тогда о движении врага не предупредили находившиеся на пути врага селения. Ведь они-то оставались целыми. Или желание ослабить Иднакар оказалось выше единства чепецких родов?
   - Идна, - раздался крик одного из воинов, стоявшим на стене, выходящей к Пызепу, - посмотри на Утэмкар.
   Над соседним каром, находившимся ниже по Чепце, поднимался густой столб дыма. Соседи с опозданием предупреждали о появлении чужеземцев.
   "Опомнились, - покачал головой эксей, - если бы вы успели раньше. А теперь мы и так знаем о врагах".
   Ему можно было и не сидеть сложа руки, вывести ветеранов навстречу напавшим на крепость булгарам и уничтожить до последнего человека. Но где-то там, ниже Иднакара, двигались новые ладьи с многочисленными врагами, и он рисковал, выдвинувшись за ворота с родичами, столкнуться с основными силами чужеземцев. Вдруг они находятся уже неподалеку, выжидая выхода хозяев из кара.
   Булгары меж тем, не забывая о грозных самострелах, выискали удобные для штурма места. Их оказалось не так много. Глубокий ров, который прикрывал наименее защищенную природой стену, был полон весенней воды и представлял слишком глубокое препятствие для горсти атакующих. Иднакарцы сверху перебьют половину из них, пока воины проберутся к стене. Чужеземцы это понимали.
   И все же с десяток булгар, самых безрассудных или бесстрашных, с двумя лестницами двинулся к стене ниже больших ворот. Другие стены казались совсем неприступными.
   Идна даже не стал следить за ними, настолько был уверен в бесполезности затеи. Чужеземцев легко отбросят от крепости, за исключением тех, кто получит заслуженную им стрелу в грудь или камень по голове. Не добьются успеха и остальные атакующие, если вздумают двинуться за товарищами. Полусотне бандитов не по зубам такой жирный кусок. Они будут разбиты и рассеяны по округе.
   Но даром их усилия не пропали. Сейчас в Иднакаре только те родичи, которые жили в самой крепости, не выбравшись на проверку пашни и медовых колод. Остальные находились в раскиданных среди лесов и речушек выселках и деревушках. Не поспели даже живущие совсем рядом, занятые спасением скарба. Чуть ли не половина рода осталась без защиты крепостных стен. А кар в свою очередь нуждался в мужчинах на стенах. И могучие укрепления бессильны без людей. Провести их в Иднакар куда важнее, чем отбивать безнадежный приступ горстки наглецов.
   Рядом басовито рыкнул самострел. Ответная булгарская стрела вонзилась в стояк крыши башни - совсем рядом с головой Идны. Эксей не обратил на нее внимания. Он кивнул, соглашаясь с мыслями, и уступил место лучникам. Здесь ему делать нечего.
   Требовалось отправить несколько человек за пределы крепости, собрать и привести в кар основную часть находящихся в окрестностях иднакарцев. Будь жив отец, он отправился бы сам. Но обязанности эксея привязывали его к Иднакару покрепче толстых корабельных канатов. Приходилось искать родича, способного выполнить его поручение.
   - Эй, Чушъял, - позвал он одного из опытных воинов, которому полностью доверял. Тот стоял на стене, заняв самое лучшее место, и, держа в руках лук, выпускал стрелу за стрелой, целясь в лица врагов. Глаза иднакарцу не изменяли, и булгарские лучники устроили за ним настоящую охоту. Около него пролетало столько стрел, что Идна встревожился за родича. Не мальчишка же, должен думать и о себе, сражаясь с чужеземцами так, чтобы не рисковать понапрасну жизнью.
   Чушъяла совершенно не беспокоило внимание лучников. Он точно рассчитывал полет стрел и легко уклонялся, когда они летели в него. Услышав призыв эксея, ветеран нехотя спустился со стены.
   Старый воин не любил булгар. Три с лишним десятилетия назад, когда он был сопливым ребенком, его родителей, находящихся на сенокосе, перебил залетный отряд речных разбойников, внезапно прорвавшийся сквозь цепь постов иднакарцев. Чушъял уцелел совершенно случайно. От жары он укрылся в редком березняке и бандиты его не нашли, занявшись прочесыванием более густых зарослей, куда бежали оставшиеся в живых косцы.
   Страшное воспоминание и ненависть к булгарам он пронес через всю жизнь. Любимым его развлечением на ярмарке был обман заезжего купца. Подсунуть булгарину испорченный товар, прилюдно уличить его в лукавстве - и Чушъял на год, до следующей ярмарки, оставался счастливым. Только обычай гостеприимства, запрещающий вредить гостям, заставлял его сдерживаться и не переходить к более кровавым забавам. Он оказался, пожалуй, единственным человеком, которого война с булгарами откровенно обрадовала.
  -- Чушъял, - приказал Идна, глядя сверху вниз (воин был почти на две головы ниже эксея), - перестань дурачиться, оставь такие забавы ребятне. Я поручаю тебе провести родичей в крепость. Булгары вот-вот подтянут основные силы к Иднакару. Нам надо обязательно до их прихода собрать ополчение в крепости. Если ты не справишься, мы не устоим. - Он холодно посмотрел на него, выясняя, понял ли тот, что ему поручают.
   Вывернув руку за спину, иднакарец поскреб кольчугу на спине, стараясь достать до зудевшей левой лопатки, и насмешливо посмотрел на эксея. Идна ответил недоуменным взглядом, а затем хмыкнул. Совсем он замутил голову булгарским нападением. Поучать опытного воина бесплодная трата времени. Чушъял понимал все не хуже него.
   - Ладно, иди, - гораздо мягче сказал Идна, - срок тебе до полудня. И возьми пару человек на всякий случай из тех, кто шустро бегает и что-то соображает. - Он в задумчивости посмотрел вокруг и остановил взгляд на Ожмеге. - Ну, вот его хотя бы.
   Кузнеца следовало бы приберечь, мастер он очень толковый, но придется рискнуть. Ожмег бойкий парень и в случае чего не подведет. Вот в бой он его, конечно, не пустит.
   - И вот еще что, - кинул он в след уходящему побратиму, - если булгары выйдут к крепости раньше, чем ты выведешь родичей, в Иднакар проводи только мужчин, остальных отправь в дальние леса. Туда булгары не должны добраться.
   Идна знал, кого посылал. Чушъял, как всегда, споро собрался в путь. Он сменил тяжелый полутораручный меч на более легкий и оставил лук, который только мешает в пути. Посчитав подготовку законченной, ветеран вернулся обратно и поманил Ожмега, а за одним и его друга Луськара. Те обиделись на родичей - им не доверили отбивать штурм, поставив кипятить воду, чтобы в нужный момент поднять котел с кипятком на стену и опрокинуть вниз, на суетящихся "приятелей". От подобного доверия поташнивало - неужели для них не нашлось лучшего занятия. Кострами для подогрева воды пусть занимаются мальчишки.
   Внимание Чушъяла оказалось как никогда кстати. Услышав, что их зовут, парни охотно оставили работу и отправились к ветерану. Впереди шел Луськар. Ожмег, наученный жизнью, пристроился за его спиной. Он знал цену такому вниманию. Обычно старшие подзывают молодежь только тогда, когда надо что-то сделать. И очень часто это что-то бывает неинтересным и скучным. Но на сей раз он ошибся.
   Непонятно почему Идна и Чушъял решили: первый - отправить, а второй - взять двух парней, ни разу не участвовавших в сражениях. За этим явно находилась воля Богов, задумавших помочь иднакарцам в их борьбе с чужеземцами. Не зря же выбор пал на сына верховного жреца.
   Недалекий поход окончательно сломал размеренную и спокойную жизнь Ожмега. Не подозревая о грядущем, молодой кузнец, тихонько насвистывая, отправился за Чушъялом, отдав так и не понадобившиеся лук и стрелы соседскому мальчишке, вертевшемуся неподалеку, с наказом отнести домой.
   Они спустились по веревке с высокой стены, выходящей к Пызепу. Не в том месте, где рано утром поднимался Ожмег, но в столь же трудном и отвесном. Им никто не мешал. Булгары почти весь отряд собрали напротив больших ворот, несколько человек осталось наблюдать за Чепцой, а в этой стороне не находилось даже дозора. Врагов пока слишком мало и их старшие не сорили людьми.
   В детстве, когда было еще интересно, Ожмег с другими подростками любил лазить по веревке со стены наперегонки с друзьями - кто быстрее, кто красивее, прячась от взрослых, которые, не понимая детской нужды, норовили наградить их за забавы доброй поркой. Потом, когда на плечи все больше взваливались хлопоты нелегкой жизни и внимание стали привлекать девушки, игры надоели, но сейчас прежние навыки пригодились, и парни змейками скользнули вниз. Чушъял медленнее, но тоже проворно спустился, перебирая руками. Ловкость он заменил силой.
   Самый лучший путь пересекал Пызеп, который сразу отделял их от врагов. Но речушка, мелкая летом, весной катилась полноводным и холодным потоком. Конечно, можно перебраться и через него, однако, старший иднакарцев, немного поразмыслив, отправился вверх по реке, рассчитывая найти родичей по эту сторону.
   Они скрылись от глаз врагов среди частых лесочков, оставленных некогда при расчистке чащобы под пашню. Дорога предстояла в нетронутые топором буреломы, среди которых чужой заблудится и забудет о своих намерениях, мечтая лишь выбраться поскорее обратно. Вековая борьба с врагами, постоянные набеги, которые не всегда удавалось предотвратить и отбить, заставили чепецких и вятских жителей не только возводить крепости на высоких приречных холмах, но и создавать схроны - тайные убежища в укромных местах, в которые и свои забредали только по ошибке. Они служили тем, кого нападение застало за пределами крепости. Обычно в них хранился запас пищи и кое-какое оружие, чтобы мужчины не были совершенно бессильными перед врагом - несколько луков, стрелы, метательные ножи и копья.
   Тайники строились разных размеров - в некоторых размещались по полсотни человек, - но в основном они рассчитывались на десяток людей. Были специальные убежища для скота, который летом почти круглые сутки находился вне кара и поэтому становился легкой добычей налетчиков.
   Кроме общих схронов были и семейные, о них остальным иднакарцам не полагалось знать. В последние годы за общими и семейными тайниками следили мало, но почти все они хорошо сохранились. К одному из них, в годы Тура служившему местом сбора для прорыва в крепость при нападении, и направились трое родичей.
   Их путь лежал через неширокую ложбинку, служившую в период таяния снегов ложем для весенних вод. Она выводила иднакарцев к глубокому логу. По его дну протекал ручей, почти пересыхавший летом. Сейчас же его берега представляли собой серьезное препятствие не только для человека, но и для лошади. Поэтому они не стали его переходить, поднявшись по склону зазеленевшего травой луга. И Чушъяла, и парней тревожил оставленный в опасности Иднакар, и они рискнули пройти напрямую через заброшенное несколько лет назад поле. Обходный путь среди раскидистых елей казался слишком долгим.
  

Глава 9

   Иднакарцы не прошли и сотни шагов, как навстречу им из поросшего березами и осинами лога, смело вторгшегося в поле, вышло несколько человек. Если бы Чушъял умел, то заплакал бы от досады. Их подкараулил один из дозоров, все-таки выброшенных булгарами в окрестности крепости. Причем ветеран был готов дать под заклад руку, что чужеземцы с других кораблей. Враги успели наводнить чепецкие земли.
   Так легко Чушъял не попадался с раннего детства, когда он забрался на здоровенного злобного отцовского жеребца и проехался на нем по Иднакару. Самостоятельно спуститься с него ему не удалось - жеребец оказался слишком высокий, и снял его отец. Наградой за смелость была славная порка. Сегодня платить придется куда дороже.
   Врагов оказалось пятеро. Двое - настоящие воины, величавшие себя вольными стрелками, - сверкали металлом хороших доспехов. Они совершенно не сомневались в победе. Один из них, идущий впереди, лаконичным, немного презрительным жестом предложил бросить оружие. До сих пор их корабль еще не заплывал на чепецкие земли. Они привыкли малым числом побеждать крупные отряды плохо вооруженных, необученных воинскому мастерству варваров, и не думали, что кто-то из местных дикарей окажет сопротивление. Впрочем, и для иднакарцев это более чем достойные соперники, справиться с которыми могли далеко не все ветераны Идны.
   Опытные воины, они стояли врозь, чтобы в случае неразумного сопротивления туземцев не мешать друг другу действовать оружием.
   Оставшиеся трое хотя и были из Булгара, но по родству находились ближе к иднакарцам, чем к двум первым. С небольшими круглыми щитами и саблями, защищенные только кожаными кафтанами с нашитыми на них полосками железа, они уступали речным разбойникам. Слабое утешение для иднакарцев. Пятеро против троих, причем каждый вольный стрелок смело сходил за трех - четырех человек. Спасет их только чудо или воля Богов.
   Ветеран в отчаянии закусил губу. Ладно мальчишки, молодые и поэтому глупые, но как он, сносивший не одну пару сапог в походах, не догадался о поставленной засаде. С этого поля видно почти всю округу, лежащую на восход от Иднакара, и булгары, несомненно, изучившие ближайшие окрестности за предыдущие годы, знали об этом.
   Переживания никак не отразились на его лице, он спокойно смотрел на приближающихся врагов, ожидая, когда они нападут на них.
   Чушъял не собирался сдаваться. Их убьют в любом случае. Нравы налетчиков он знал слишком хорошо, чтобы надеяться на их милость. Пусть они разрубят его на куски, но он унесет с собой хотя бы одного из них и тем самым поможет роду.
   "Сколько раз проходил по полю, но никак не думал расстаться с жизнью именно на нем", - хмыкнул он про себя и потянул меч из ножен. Как не хватало ему побратимов, готовых встретить предательский удар, направленный в спину, поддержать дерзкую атаку и просто помочь добрым словом. Увы, рядом два сосунка, которых до боли в сердце жаль. Хотя они гордо носили клинки, но старый воин сомневался, в состоянии ли они хотя бы пристойно выхватить их из ножен, не поранив ни себя, ни его. Дать им возможность удрать он тоже не мог - продержаться в чистом поле одному против пятерых удалось бы только считанные мгновения, а затем победители затравят парней как зверей. Удрать от разбойников, учуявших добычу, невозможно.
   Врагам надоело ждать. Стоявший впереди признал в нем старшего и требовательно шагнул вперед, предлагая либо принять бой, либо бросить оружие.
   Меч Чушъяла, сверкнувший на солнце, был ответом на его предложение.
   Булгары безмолвно двинулись вперед, не теряя время на пререкания и оскорбления. Они еще более разошлись в стороны, намереваясь взять его в клещи. На парней они почти не обращали внимания, видя в них обычных неуклюжих новичков, только что взявших оружие в руки. Вооруженные саблями, без доспехов, они не представляли серьезной опасности и их отдали на съедение трем оставшимся воинам.
   Ожмега и Луськара сразу оттеснили от родича, и слабая надежда старого воина выстоять, встав вкруговую, погасла. Помоги им Боги продать жизни подороже.
   Чушъял с силой отбил в сторону саблю противника, сделавшего первый пробный выпад, и едва успел отскочить назад, уходя от удара второго булгарина. Сабля прошла в опасной близости от тела. Скверно. Конечно, доспехи выдержали бы удар, но пропустить его в самом начале боя паршивое предзнаменование.
   Иднакарец плотно сжал губы. Все оборачивалось плохо. Очень плохо. Отбивая удары чужеземцев, он медленно отходил обратно к логу, твердо зная, что не дойдет до него.
   Соперники Ожмега и Луськара оказались послабее, и парни держались, медленно, как и родич, отступая под их натиском. Ожмег даже предположил, что и для булгар это тоже первый бой. Уж слишком бестолково они атаковали.
   Враги пытались использовать преимущество в воинах - двое отвлекали внимание, третий старался подкрасться сзади. Но каждый раз их преследовала неудача. Верткий Ожмег легко отходил назад, разворачивая линию боя и прикрывая себя и неповоротливого Луськара.
   Попробуй свой прием на Луськаре, они, возможно, добились бы успеха. Но как раз с ним булгары предпочитали не связываться. С методичностью и силой кузнечного молота тяжелый клинок Луськара крошил уже второй щит. Подставлять клинки булгары боялись, не в силах отражать удары приятеля Ожмега. Они постоянно менялись, поочередно выдерживая могучий натиск, и лишь прикрывались с его стороны.
   Кузнец казался им более слабым противником, и ему приходилось немало попотеть, отражая удары сразу с двух сторон. Оставалось только благодарить отца и деда, которые заставляли его, тянущегося к кузнице, раз за разом повторять заученные движения тяжелым учебным мечом. Тогда он злился, получая от наставников синяки в схватках, а теперь радовался их безжалостности. Пока ему удавалось отражать удары, правда, постоянно отступая.
   Видимо, он немного расслабился, видя равных по силам противников, и булгарам удалось их разделить. Двое принялись за Ожмега, и без поддержки друга ему стало тяжело. И все-таки боялся он не за себя, а за Луськара. Он знал его слабость: обладая огромной силой, тот слишком медлителен. Булгарин мог подловить его на замахе и выпустить кишки ловким ударом. Сам Ожмег не раз пользовался недостатком друга в поединках с ним. Требовалось только выдержать первые удары, от которых сразу же немела рука, держащая учебный меч, а сам он превращался в причудливо изогнутый железный прут. Обычно немного повертевшись перед Луськаром, Ожмег ловко уходил в сторону, пропуская вперед увлекшегося нападением друга и картинно "втыкал" ему меч в спину или в бок. Если противник Луськара сообразителен, он воспользуется таким приемом, и тогда синяками его приятель не обойдется.
   Он привычно ушел в сторону от опасного удара булгарина, пытавшегося его обойти, и отразил выпад второго. Ожмег, в отличие от Чушъяла, дрался впервые и не представлял, насколько они близки к гибели. Возможно, это и помогало ему до сих пор уцелеть. По малости лет кузнецу не приходила мысль о смерти на ничем не примечательном поле. Умереть должны противники, а сами они, завершив победоносный бой под командой одного из прославленных воинов Иднакара, отправиться дальше.
   Отступая, он увидел Чушъяла, отбивающегося от двух булгар. Опытному воину приходилось нелегко, но он уверенно держался. Его лицо было почти так же спокойно, как обычно. А ведь противники у него настоящие вояки, не чета дерущихся с ним.
   Ожмег слегка устыдился тем, что он так затянул бой. Им поручили найти родичей, а они ввязались в ненужную схватку. Он перестал только защищаться и попробовал атаковать. Его стремительный удар заставил стоявшего справа булгарина отшатнуться назад и зажать рану на плече. Хорошо! Правда, она небольшая и вряд ли враг выйдет из боя. А вот его самого едва не пропорол насквозь напарник раненого. Если бы Ожмег не ушел резко влево, то ему осталось бы только рассматривать выпущенные на волю кишки и прощаться с этим миром.
   Тело покрыла испарина от испуга. Затем накатила злость. "Мальчишка, дрянь, - обругал себя кузнец, - ты не можешь расправиться с двумя олухами, не умеющими драться. Тебе место на женской половине, все, чего ты достоин - молоть зерно и убирать коровье дерьмо".
   Злоба придала ему сил и прояснила голову. Он сдвинулся прыжком влево. О правом булгарине на не на долго можно забыть. Ожмег бросился на левого. Рывок парня застал врагов врасплох. Привыкшие к пассивности соперника они не были готовы к ответному выпаду. Второй такой возможности у него не будет.
   Булгарин прикрылся щитом и нанес сильный рубящий удар, пытаясь заставить Ожмега отступить, а при удаче и убить. Но кузнец не собирался помогать врагу. Тот, правда, едва не располосовал концом сабли ему грудь, но и только. Ответ Ожмега оказался успешнее - клинок разрубил не успевшему прикрыться чужеземцу живот. Повернуть бы саблю, чтобы рана стала шире, но он не успевал. Ожмегу пришлось отпрыгнуть назад, спасаясь от клинка второго противника.
   Иднакарец пережил страшное мгновение, когда левая нога после торопливого прыжка попала на свежевыкопанную кротом кучку земли, и он едва не упал. С трудом отразив несколько сильных ударов стремительно атакующего булгарина, Ожмег получил рану в левый бок, к счастью неглубокую.
   Вражеский воин нападал непрерывно, стремясь убить или ранить врага, пока тот не ощутил своего превосходства. Ожмег, отбившийся от двоих, явно сильнее одного. У чужеземца оставалась одна возможность выжить - не затягивать бой. Что он и пытался сделать, собрав силы. Увы, ему не повезло.
   Кузнец старался держаться подальше от умирающего неподалеку врага, который еще в состоянии проткнуть клинком ногу. Восстановив равновесие и отразив несколько ударов, он сам перешел в наступление. Оставшись без щита, разбитого Луськаром, воин продержался недолго. Сначала Ожмег распорол ему левую руку, а затем нанес неглубокую рану на голове. Кровь заливала булгарину глаза, а смахнуть ее с лица он не мог, - свободная от оружия рука висела плетью.
   Мучения изнывающего от ран чужеземца вскоре прекратились. Воспользовавшись тем, что враг плохо видит, иднакарец, дав ему нанести очередной удар, резко сблизился и вогнал саблю в грудь почти по самую рукоять. Тело булгарина судорожно выгнулось и кузнецу, чтобы не упасть, пришлось выпустить из рук оружие. Воин упал на спину и несколько раз дернулся в предсмертных судорогах.
   Дождавшись, когда он умрет, Ожмег подошел и, упершись ногой в тело, с трудом вытащил клинок. Как ни странно, у него не было никакого сожаления или волнения. Он убил двух человек и смотрел на трупы равнодушно, словно на волков, застреленных на охоте.
   Однако разбираться в чувствах некогда. Он поспешил на помощь Луськару.
   Богатырь справился сам. Булгарин, увидев гибель товарищей, растерялся и не успел увернуться от выпада Луськара. Меч развалил его голову надвое и родич, торопливо вытерев клинок об одежду убитого, двинулся навстречу Ожмегу.
   Победоносные схватки улучшили настроение друзей. Оказалось, что булгары не так страшны, как казалось. И они отправились на помощь Чушъялу.
   Парни едва успели. Старый воин с трудом выдерживал натиск вольных стрелков. Если бы не кольчуга, принявшая на себя не один сабельный удар, он беседовал бы с предками. А так, булгары пропороли ему бок и нанесли еще несколько неглубоких ран. Чушъял не обольщался, зная, что будет дальше. Он, истекая кровью, вскоре ослабеет и окажется беззащитнее младенца. Враги смогут сделать с ним все, что захотят.
   Булгары об этом знали и поэтому не торопились. Загнанный зверь, осознающий близость смерти, опасен и они не хотели напоследок порадовать его гибелью или ранением одного из них. Кроме того, чужеземцы были не прочь немного поиграть с дикарем. Они не давали ему передышки и постепенно заставили развернуться, тесня обратно в поле. Чушъял был обречен, ему оставалось лишь затягивать бой, продляя последние мгновения жизни.
   Победа Ожмега и Луськара заставила его встрепенуться и ожить. Они еще не победили - два разбойника слишком грозная сила, чтобы легкомысленно считать их трупами, но все-таки трое против двоих - не трое против пятерых.
   Увидев приближающихся иднакарцев, булгары нисколько не перепугались и не стали отступать, как понадеялся Чушъял. Против них лишь двое мальчишек и измотанный, раненый ветеран. Они встали спиной друг к другу, спокойно ожидая иднакарцев. О погибших оборванцах, которых нанял Мансур, они уже забыли - такое отребье обычно погибает в первых же боях, уменьшая расходы нанимателей.
   Ожмегу и Луськару достался рослый, более молодой соперник. Он с ходу пробил защиту медлительного родича и оцарапал ему плечо. Только большое расстояние между ними не позволило булгарину прикончить увлекшегося схваткой верзилу, возомнившего себя непобедимым воином после первого же боя.
   Его друг вел себя поосторожнее. Двойная победа не сделала Ожмега чрезмерно самонадеянным. Кузнец осознавал - погибшие враги далеко не лучшие среди чужеземцев и равнять с ними оставшихся опасно. Он нанес несколько прощупывающих ударов и ощутил свою правоту. Булгарина убить будет непросто.
   Враг успевал отражать выпады обоих иднакарцев и, похоже, не испытывал особых трудностей. Луськару это сильно не понравилось и, взяв меч обеими руками, он начал наносить один удар за другим, не обращая внимания на собственную безопасность. Булгарин, подставлявший поначалу под его клинок щит, вскоре вынужден был от этого отказаться. Щит начал ломаться, а рука, на которой он висел, - неметь.
   Ожмег, понявший замысел друга - измотать врага постоянными атаками, отступил немного назад, защищая Луськара. Он отбивал наиболее опасные удары, которые приятель пропускал, не давая чужеземцу воспользоваться его ошибками.
   Булгарин понял их замысел, но ничего не мог сделать. Рослый и медлительный иднакарец надежно прикрывался товарищем, успевавшим отбивать его удары. Пробиваться к нему, чтобы разделаться с самым опасным врагом, означало подставляться под выпад меча здоровяка.
   Чужеземцу пришлось бы изрядно помучиться в поисках выхода из трудного положения, если бы один из ударов Луськара не достиг цели. Враг неудачно подставил щит и меч, хлестко врезав по нему, концом попал по шее. Удар, уже сильно погашенный щитом, был почти полностью отражен кольчужной сеткой. Но и доставшегося оказалось достаточно, чтобы булгарин пошатнулся и, полуоглушенный, упал на одно колено.
   Ему все же удалось отразить следующий выпад Луськара, наугад подставив саблю. Но удар подскочившего Ожмега он пропустил. Клинок кузнеца пробил кольчужную сетку и разрубил шею врага.
   Не глядя на дрожащее в агонии тело, Ожмег шагнул к последнему чужеземцу. Чушъял, получив еще одну рану, на этот раз в бедро, отбивался с трудом и только многолетняя выучка позволяла ему держаться на ногах.
   Оставшийся в живых воин, видя смерть напарника, попытался уйти в сторону, прикрывшись Чушъялом, чтобы не дать Ожмегу ударить в спину. Но вынужденный следить сразу за несколькими противниками он пропустил удар иднакарского ветерана. Старый воин бил наверняка и изо всей силы. Кольчуга, встретившись с мечом, не выдержала прямого удара, клинок вонзился в грудь булгарину. Тот рухнул на землю, орошая траву потоком крови, и почти сразу же упал обессилевший Чушъял.
   Они победили. Теперь следовало убраться отсюда, пока не явились товарищи убитых и не вознамерились отправить иднакарцев следом за ними. Жаль, что надо бежать. Какие доспехи у булгар! Эх, враги на пятки наступают. Ожмег ни за что бы не оставил дорогие кольчуги, будь по-другому.
   Они лишь забрали сабли чужеземцев, и, подхватив лежащего в беспамятстве Чушъяла, поспешили к расположенному на противоположенном краю поля лесу - их давней цели.
   Родич оказался очень тяжел. Если бы не могучий Луськар, они надолго бы застряли на еще непросохшем поле. Ожмег, человек, в общем-то, сильный и выносливый, как и все кузнецы, вымотался до красных кругов перед глазами, когда они добрались до опушки леса. Луськар выглядел немногим лучше, пронеся раненого большую часть пути.
   Залитые потом, они пробежали мимо первых деревьев в поисках надежного, безопасного пристанища. Ничего путного не попадалось. Пришлось изрядно углубиться в заросли. Наконец, Ожмег увидел подходящее место - крохотную поляну между вековыми елями. Солнце успело просушить открытый клочок земли, и поляна была усеяна цветами и зеленью первой травы.
   Пока Луськар, осторожно положив Чушъяла на землю, осматривал его раны, Ожмег торопливо нарубил булгарским клинком лапника и сделал из него мягкое ложе. Они стянули с ветерана кольчугу и лохмотья, оставшиеся от штанов. Чушъялу изрядно досталось. Самой опасной была рана, проходившая через все бедро. Кровь щедро залила ногу. Непонятно, как их родич продержался так долго. Другая рана благодаря кольчуге выглядела не столь опасно.
   Родичи перевязали его, как смогли, использовав рубашки Луськара и самого Чушъяла. Холодная вода из ближайшего весеннего родничка, выжатая из намоченной тряпицы на лицо и грудь раненого, заставила его застонать. В беспамятстве он попросил пить.
   Лицо ветерана, заострившееся, побелевшее, неприятно походило на лицо покойника, и Ожмег, присевший передохнуть, содрогнулся. Ему еще не приходилось выносить с поля сражения умирающего товарища, и вид крови и развороченного тела привел в ужас.
   Кузнецу понадобилось несколько мучительных мгновений, чтобы прийти в себя. Все-таки он был человеком жестокой, суровой эпохи, вдоволь испытывавшей человека тяжелым трудом, невзгодами и гибелью близких. Вскоре Ожмег стал собранным, почти отдохнувшим, с перевязанным боком и готовым на новые испытания. Осознание необходимости действовать заставило его думать не только о раненом.
   Старый воин слишком сварлив и насмешлив над жизнью, чтобы легко сдаться. Но он лежал на них тяжелым бременем. Нести его с собой означало надолго задержаться и погубить самого Чушъяла. Насколько Ожмег знал, раненым нужен отдых и покой. Волоча его по лесу, они разбередят раны и родич лишится остатков крови. Оставалось разделиться.
   Он посмотрел на Луськара. Выбирать не приходилось: ему следовало идти, а другу остаться. Медлительный тугодум, привыкший следовать за другими, Луськар не мог сравниться с Ожмегом, способным незаметно проскользнуть буквально под носом у настороженных дозорных. Луськар об этом знал не понаслышке, не раз наблюдая, как его друг пробирается в крепость на виду у иднакарцев, стоявших у ворот по случаю появившейся заразной болезни или сообщения о набеге булгар. Поэтому он не протестовал против такого решения и только пристально посмотрел в глаза другу. Встретятся ли они еще?
   Родичи не стали ни о чем говорить. Махнув рукой, Ожмег растворился в лучах яркого весеннего солнца. Луськар, проводив его взглядом, вздохнул и отправился за водой для лежащего в беспамятстве Чушъяла.
   Когда он добрался до родничка, кузнец находился далеко, стараясь выбросить из головы оставленных спутников. Если на них напорются булгары, у родичей не будет ни малейшей возможности выжить. Оставалось надеяться, что в лесную чащобу враги не полезут. Они, конечно, захотят отомстить за смерть товарищей, найдя их тела, но, насколько Ожмег знал, по следам иднакарцев чужеземцев отправятся только после падения крепости.
   Гораздо большая опасность угрожала ему самому, бегущему к схрону. Лес прятал от врагов, не давая заметить его издалека. Но он прятал и булгар, терпеливо ждущих в засаде. Старый приятель, такой знакомый и ласковый, лес выглядел неприветливо и враждебно. Разыгравшемуся воображению за каждым деревом мерещился булгарин, и Ожмег судорожно дергался при шуме взлетающих из под ног птиц.
   Один раз он действительно чуть не попался. Булгарский дозор неторопливо проходил по полю, наполовину огороженному опушкой леса. Враги смотрели в его сторону, когда он поднялся к нему по поросшему деревьями логу, собираясь сократить путь.
   Как видно, жизнь еще не научила иднакарца осторожности, но Боги помогли, отведя взгляды чужеземцев в сторону. В еще серой, не успевшей зазеленеть по-настоящему чащобе темная фигура человека, мелькнувшая среди деревьев, осталась незамеченной.
   Он скатился обратно в лог, моля Богов, чтобы ему под ноги не попала ветка, и побежал подальше от дозора. Сделав немалый круг по логу, полукольцом свернувшемуся вокруг поля, он, затравленно дыша, осторожно поднялся наверх и увидел спокойно удаляющихся булгар, отошедших уже на изрядное расстояние.
   Пожелав им долгой и мучительной смерти, он привалился к ближайшему дереву и расслабился.
   - Великая Шунды-Мумы, ослепившая мою смерть, - с трудом переводя дыхание, шепотом обратился он к Богине, - благодарю тебя за спасение. Пусть ты будешь всегда яркой и солнцеликой. Знай, я посвящу тебе самую крупную утку. Ты будешь довольна.
   Ожмег тяжело вздохнул, чувствуя, что встреча с булгарами не последнее его приключение. Отдышавшись и удвоив осторожность, он отправился дальше.
  

Глава 10

   Иднакарцы заметили его издалека, но окликнули только когда он вплотную приблизился к лежащему в кустарнике дозору. От негромкого окрика кузнец споткнулся и схватился за саблю. Но, увидев знакомые лица, убрал руку и высказал все, что о них думает.
   Услышав забористую ругань, дозорные заухмылялись и скрылись в молодом березняке, неразличимые в прошлогодней листве, напоследок показав путь к месту сбора.
   Родичи собрались в лощине между двумя почти непроходимыми буреломами. Отсюда не так уж далеко до Иднакара - час-полтора неспешного хода, но место было укромным и малодоступным из-за лесных зарослей. Чужак, не знавший о нем, вряд ли бы обнаружил людей, продравшись мимо них сквозь чащу в полусотне шагов.
   По прикидкам Ожмега здесь собралось сотни четыре мужчин и женщин. Остальные, не сумевшие, а может, не захотевшие сюда прийти, будут вынуждены пробираться в крепость в одиночку или затаиться в схронах до конца нашествия.
   Его появление не привлекло особого внимания. Парня приняли за одного из родичей, вышедших накануне из крепости и не сумевших попасть в нее из-за внезапного появления врагов. Несколько знакомых иднакарцев его поприветствовали, обменялись вопросами о житье-бытье и утратили к нему интерес. Хватало своих забот.
   Поговорив с родичами, Ожмег принялся искать тех, кто встал во главе собравшихся. Люди выглядели растерянно, многие еще надеялись, что все как-нибудь обойдется, и они вернутся в свои дома, отделавшись легким испугом. Те же, кто готовился к войне, обеспокоился нехваткой оружия. Жители выселков уже при Туре часто взамен воинов отдавали скот, зерно, шкуры, платя роду за защиту, перекладывая тяжесть войны на живущих в самом Иднакаре. Оружия они покупали мало, заказывая кузнецам необходимое для труда. Поэтому на две с чем-то сотни мужчин едва нашлось десяток кольчуг. Едва ли треть имела мечи и копья. Остальным пришлось обойтись охотничьими луками, топорами, спешно сделанными пращами.
   Но все равно, собравшиеся представляли из себя грозную силу, которая, появись на стенах крепости, могла изменить ход будущей войны. Оставалось самое малое - провести их в Иднакар.
   К приходу Ожмега вставшие во главе родичей ветераны Тура, помнившие более лихие дни и поэтому не павшие духом, спорили, двигаться им к Иднакару немедленно или все-таки подождать, отправив посыльного к Идне. Их смущало отсутствие всяких известий из крепости. Сколько пришло врагов, собираются они штурмовать кар или только прочесать окрестности, чтобы потом бесследно исчезнуть, - ответ на каждый из этих вопросов позволил бы сберечь десятки жизней. Но дать их было некому.
   Появление кузнеца они восприняли с облегчением, хотя известие, принесенное им, не радовало. Иднакарец, на которого еще вчера обращали мало внимания, сейчас предстал перед ними посланцем Богов. К Чушъялу и Луськару немедленно отрядили десяток человек. В отдаленные селения отправились гонцы с сообщением о начавшейся войне и требованием немедленно уходить в дальние леса. Остальные двинулись по кратчайшему пути к крепости.
   Шли открыто, не опасаясь внезапного нападения из засады. Десяток булгар усиленного дозора не задержит отряд и не причинит ему большой ущерб. Единственной предосторожностью стала выброшенная вперед группа из нескольких воинов, в какой-то мере прикрывавшая от внезапной атаки. Но и им запрещалось уходить далеко вперед, чтобы не дать чужеземцам, находящимся у крепости, заранее обнаружить подход подмоги.
   Ветераны рассчитывали вообще не встретить булгар до подхода к крепости. Узнав о малочисленности врагов, они надеялись на малое число дозоров, не способных перекрыть все пути к кару и сообщать друг другу о передвижениях иднакарцев. Булгары увидят их только в самый последний момент, когда они будут готовиться к прорыву. И если враги не отказались от штурма крепости, им не удастся стянуть людей в единый кулак. А они сильным ударом при помощи родичей, которые обязательно выйдут навстречу, сумеют отбросить чужеземцев от ворот и пройти в крепость.
   Около Иднакара, прикрывшись взгорком с небольшим еловым лесом на вершине, они ненадолго остановились, перестроив ряды. Вперед вышли наиболее опытные воины, ветераны походов Тура и Идны. Им предстояло таранным ударом разметать находящихся около ворот врагов. За ними встала многочисленная группа лучников, поддерживающая атакующих. Ядро отряда составили не имеющие оружия мужчины и женщины. Последними снова шли вооруженные воины, которые должны будут совершить самое трудное - задержать наступающих булгар до тех пор, пока все не войдут в крепость.
   Иднакарцы облегченно вздохнули, когда они вышли на открытое место. Не то, чтобы они боялись падения кара, никто не мог представить селение разоренным и сожженным, а стены развороченными, но смутная тревога таилась на душе у всех.
   Пока крепости ничего не угрожало. Напротив больших ворот находились за пределами дальности полета стрел самострелов две группы булгар. Судя по лежащим около стен телам, их уже постигла неудача. Как и говорил Ожмег, врагов оказалось немного - несколько десятков.
   Появление родичей вызвало у защитников крепости крики радости. На стены высыпали не только воины, но и женщины, стремясь увидеть живыми и невредимыми близких. Идна и его помощники не удержали людей от всплеска чувств, хотя и пытались. Женщинам не место на стенах.
   Булгары, стремясь не попасть под удар с двух сторон, отошли к кораблям. Их рывок оказался настолько стремительным, что иднакарцы не успели бы в преследовании, даже если бы захотели. Предводитель врага, несмотря на бессмысленный штурм, дураком не был, и сумел соединить людей в единый отряд, создав подобие строя, о который, без всякого сомнения, разбился бы первый натиск атакующих, несмотря на кажущуюся хрупкость булгарских рядов.
   Чужеземцы спокойно увернулись от предназначенной для них западни. Их вождь, уверенный в воинах, не ушел на кораблях от Иднакара. Выстроившись дугой, края которой упирались в берег и не давали обойти, булгары прикрыли суда в готовности отразить удар варваров, если они дерзнут отвлечься на них.
   Со стен крепости на их отход можно было полюбоваться, настолько четко и красиво они отошли к суднам. Но все это, за исключением, конечно, зрелища проделывалось напрасно. Предводитель булгар полагал, что дикари устроили ему ловушку, и приписал себе честь выхода из нее. Меж тем родичи и не собирались уничтожать оказавшегося около крепости врага. Отойдя к берегу, чужеземцы лишились возможности серьезно потрепать иднакарцев, дав им спокойно соединиться.
   Идна понял промашку врага, но все же принял меры предосторожности. Через распахнутые ворота из крепости вышла группа воинов. Они так же, как и булгары, выстроились дугой, оставив в центре проход для пришедших в крепость. Средние ворота, которые кто-то сгоряча рванулся растворять, эксей приказал оставить в покое. Времени у них достаточно, а двое открытых ворот делали крепость чересчур беззащитной.
   Вскоре ворота захлопнулись. Крепость готова к любой осаде. Хитроумные задумки Мансура провалились, ему предстояло пролить немало крови, чтобы победить.
   Горячие головы из числа иднакарцев помоложе, уже принявших солидный облик 25-30-летних мужчин, но сохранивших ветер в голове, воодушевились удачным началом. Дождавшись, когда родичи приготовились к бою, они потребовали от Идны разгромить скопившихся у кораблей булгар. Соблазн велик - основные силы нападавших запаздывали, и пара сотен иднакарцев сметет врагов. Наиболее бойкие вообще считали, что новых чужеземцев не предвидится, а пленник наврал, стремясь сохранить жизнь.
   Идна только усмехался в бороду, слушая их рассуждения. А когда они ему надоели, молча отошел в сторону. Суровый вид эксея не способствовал разглагольствованиям, и крикуны только сжимали кулаки, глядя на горстку наглецов, осмелившихся подобраться к их дому.
   А он ждал появления основных сил булгар. Пленник не врал, да и наглость атаковавших крепость тоже говорила для понимающих людей о многом. Им очень повезло, что удалось провести в кар немалую часть родичей из округи. В этом вождь иднакарцев усматривал милость Богов. Но испытывать их терпение неразумными действиями опасно. Глупцов Боги не любят.
   Размышления эксея прервали дозорные, сообщившие о плывущих к крепости кораблях. Сосчитать их они не смогли. "Много" - не число. Заросшие деревьями извилистые берега Чепцы надежно скрывали подбирающийся к Иднакару караван судов.
   За излучиной реки послышалась голоса и шум весел, знаменующих появление войска. Мансур спешил на помощь передовому отряду.
   Натужно загребая, вверх по Чепце вытягивались булгарские корабли и чепецкие ладьи. Увидев их, иднакарцы забыли о недобитых врагах. Суднам, казалось, нет конца.
   Нигде не останавливаясь, не пытаясь разведать окрестности, они плыли, минуя Иднакар. Передовые ладьи исчезли в прибрежных кустарниках, вытягивая за собой остальных. Находившиеся у пристани суда не остановили их. Плывшие на кораблях не могли не понимать, что их товарищей постигла неудача и задуманное предводителем, благородным Мансуром, выполнить не удалось. Но не переживать же по такому пустяку. Мало ли сражений начиналось с поражения, а заканчивалось сокрушительным разгромом врага.
   Три ладьи, выйдя из общей колонны, приткнулись к отмели выше передового отряда. С них прямо в воду стали прыгать воины. Ряды чужеземцев смешались, и какое-то время на берегу стояла толпа, не связанная никакими общими командами. Но их старшие получали серебро не напрасно. Вскоре, не опасаясь вылазки иднакарцев, булгары разделились на группы, и направились прочесывать окрестности, надеясь захватить жителей деревень, не успевших пробраться в крепость, и обезопасить себя от возможных засад.
   Освободившиеся от живого груза корабли, как уже стоявшие здесь, так и вновь прибывшие, отчалили от берега и направились вслед за остальными вверх по течению. Один из них, взяв на борт несколько человек, видимо предводителей передового отряда, поплыл быстрее остальных. Воины, сидевшие на веслах, гребли не жалея сил.
   "К Мансуру", - понял Идна. Начало осады оказалось для булгар неудачным. Им следовало начинать все сначала, на ходу переделывая задуманное. И, насколько он знал повадки врагов, первое, что сделает предводитель - расправится с не выполнившими его задание.
   - Ой, может, они совсем ушли, не мы им нужны, - с надеждой спросила стоявшая рядом молодка, заискивающе посмотрев ему в лицо. Эксей предстал для нее сейчас в обличии защитника и спасителя. Проведший в войнах немало времени, он знал повадки булгар лучше ее. Она была готова поверить в его любое слово, особенно если он согласиться с ней.
   Но Идна молча покачал головой. Он не обольщался и не собирался напрасно обнадеживать других, понимая, что тишина скоро будет нарушена. Высадившись, воины выдвинутся к кару. Хотя, может быть, они дождутся выхода иднакарцев в поле. Обычная уловка осаждающих - выманить защитников за пределы стен и разгромить их там, а затем взять ставшей беззащитной крепость. Правда, не раз бывало, что в яростном сражении хозяева громили любителей легкой наживы.
   Эксей колебался. За последние десятилетия Иднакар редко попадал в осаду. Уж насколько долго он жил на этом свете, но хранил в памяти только несколько войн на землях рода. Иднакарцы всегда встречали непрошеных гостей в поле, обычно, если срабатывали сторожевые посты, на границе рода. Иногда около кара.
   Будь это обычный набег, он, не задумываясь, выдвинул бы из крепости ополчение и нанес по чужеземцам мощный удар окольчуженной пехоты, который на Чепце никто не выдерживал. Но врагов пришло слишком много. Опытным взглядом прикинув, сколько воинов умещается на одном корабле и, подсчитав общее количество судов, Идна решил, что булгар больше чуть не в половину. Правда, настоящих воинов, равных его ветеранам, у Мансура наверняка с треть. Остальные булгары хуже вооружены и на взгляд не обладали особым воинским мастерством. Это несколько уравнивало силы. А еще, судя по ладьям, на стороне булгар выступили нижнечепецкие или вятские селения, ополчения которых иднакарцы били не раз и не боялись их.
   Но все равно перевес слишком велик для того, чтобы со спокойной душой выводить родичей за ворота.
   Иднакарское ополчение уже не то победоносное войско, разносившее вдребезги врагов. Да, оно оставалось лучшим на Чепце и немногим уступало отрядам речных разбойников, способных ватагами в две сотни человек громить противника, превышающего их в пять-десять раз. Но бросать его против войска Мансура, уповая на прежнюю доблесть, слишком опасно.
   Основу иднакарского ополчения, в которое входили все взрослые здоровые родичи, составляла тяжеловооруженная пехота. Закованная в металл с головы до ног, она была малоуязвима не только для воинов соседних родов, но и для булгар, когда наступала на врага сомкнутым строем. Жители чепецких и вятских селений ничего не могли противопоставить иднакарцам. Полный набор боевых доспехов стоил очень дорого, и поэтому другие роды выставляли воинов, защищенных только щитами из дерева и кожи и вооруженных легкими копьями, пращами и луками.
   Иднакарцы тоже не все настолько богаты, чтобы купить кольчугу, над которой кузнец работал не меньше двух-трех лет, булгарскую саблю или полутораручный меч, выкованный из хорошей привозной булгарской стали. И поэтому ядро войска в прошлом составляли воины из богатых семей, которым и доставались основные почести и богатства.
   Тур, придя к власти, укрепил ополчение, увеличив число хорошо вооруженных воинов. Частые удачные походы, улучшившаяся торговля позволили многим родичам победнее обзавестись кольчугами. Под натиском Тура старейшие, скрипя зубами, завалили кузнецов заказами. Много железа и стали тогда ушло на оружие и доспехи. Эксей и сам не жалел захваченных богатств, за свой счет вооружая бедных родичей. К концу его правления иднакарцы имели больше доспешных воинов, чем все остальные чепецкие роды вместе взятые.
   Но иднакарское войско было сильно не только броней. При Туре, в лучшие его годы, культ оружия, культ воина занимал одно из главных мест в жизни рода. Каждый мужчина с детских лет учился владению оружием. Детские игры, обычно изображавшие наиболее известные сражения Тура и Идны, состязания на меткость стрельбы, ловкость, силу удара, проходившие под надзором стариков, как бы само собой приводили к тому, что к 15-16 годам иднакарские подростки владели боевым луком, саблей и копьем. Их следовало только научить сражаться в строю, владеть доспехами и тяжелым оружием. Поэтому, в случае необходимости, все мужчины рода вставали в строй, держа в руках копье не как вилы и не боясь пролитой крови - ни своей, ни чужой. Среди иднакарцев всегда находилось много охотников совершить далекий поход за добычей, и бывало так, что чуть ли не половина рода снималась с места, и крепость затихала, чтобы через несколько десятков дней приветствовать победителей одобрительными криками и яркими кострами, освещающими пиршественное застолье.
   Те золотые времена прошли. К старости Тур уделял ополчению меньше внимания, а при Идне старейшие потихоньку, шаг за шагом, убрали многое из заведенного прежним эксеем. Теперь только каждый третий юноша отправлялся на охрану рода, и, следовательно, по-настоящему обучался воевать. Остальные, хотя и махали саблями, напоминая окрестным селениям о силе Иднакара, по сравнению с булгарами выглядели тем, кем в действительности были - несмышлеными сосунками. Но и этот обычай, установленный несколько лет назад, повсеместно нарушался. Особое недовольство проявляли жители выселков, всячески стараясь обойти установления Идны.
   После двух не совсем удачных войн вначале его правления, когда добыча была оплачена чрезмерным потоком иднакарской крови, большой родовой кенеш решил отказаться от крупных походов. Нескольких удальцов, попытавшихся нарушить завет старейших, ожидал тяжелый штраф, едва не разоривший их семьи, и изгнание из рода, к счастью, только на один год.
   После этого о далеких походах мечтали только юнцы, наслушавшиеся дедовских побасенок. Кольчуги и клинки ржавели в сундуках и скрынях, не смазанные как следует и позабытые. А кое-кто вообще умудрился сбыть их булгарам, или - в полцены - жителям других селений, здраво решив, что лучше иметь лишнюю лошадь, чем ненужное железо.
   Идне оставалось надеяться на тех, кто успел подняться на ноги при Туре. Они, к счастью, еще не состарились и составляли костяк войска и основную силу рода. Две сотни ветеранов, все повидавшие и все понимающие в бою, умело дравшиеся как в строю, так и в одиночной схватке, не подведут. За их спины встанут остальные, поддержав их луками и не давая обойти с крыльев.
   Трудно сказать, сумеет ли ослабевшее ополчение разгромить сильного соперника, стоит ли выводить его из крепости. Первая же неудача для иднакарцев окажется последней. Даже если булгары будут терять двух воинов за одного ветерана, они победят.
   К тому же, легко только выйти из крепости. Страшно представить, что случится при отступлении иднакарцев под натиском врага. Булгары не упустят своего и не дадут всем отходящим воинам вернуться в кар. Идна знал, сколько бывает перебито людей при отходе за стены укрепления после поражения, когда самые храбрые становятся трусливыми зайцами, войско сбивается в бесформенную кучу и живет лишь одной надеждой пройти в ворота. Даже при удаче вдобавок к погибшим на поле сражения он погубит у крепостных стен не менее трех-четырех десятков воинов - самых лучших, оставшихся прикрывать отход остальных. Выжившие вместе с подростками и женщинами удержат крепость еще два-три дня, до первого настоящего штурма.
   Однако и оставаться в крепости тоже не самый лучший выход. Долгая осада приведет к разорению рода. Даже если бы иднакарцы заранее знали о нашествии, они все равно не забрали бы под защиту стен поля, дома на выселках, пожитки, часть которых вообще не утащишь с собой. Стада скота, угнанного за дальние болота, при желании легко обнаружить. Нашлось бы время. Из ненависти к местным жителям, не желающим сдаться, чужеземцы могут уничтожить и бобровые поселения.
   Добытое ценой нелегкого труда, торговли и военных походов за десятилетия спокойной жизни будет уничтожено или перейдет в руки врагов, а иднакарцам останется со злобой и горечью смотреть на разорение. Если род устоит, он сильно обеднеет.
   Но не только грабежи и буйства булгар беспокоили Идну. Осады приводят к немалым потерям не только нападающих, но и тех, кто обороняется. Два-три штурма принесут такие же утраты, как и одно не слишком удачное сражение. Мансур может просто истощить силы иднакарцев, раз за разом бросая на стены нанятых воинов, которых не будет беречь. Затем, когда силы защитников уменьшаться, в бой пойдут отборные воины.
   В общем, получается - и так плохо, и эдак нехорошо. Большой ратный опыт подсказывал Идне - торопиться с решением не следует. По меньшей мере, сидение в осаде не приводит к чрезмерному риску. Выйти из крепости для главного сражения они могут и через несколько дней, когда станет окончательно ясно, насколько враг силен. Не стоит шутить с булгарами, понадеявшись на прошлые победы над ними. Там бывала сотня-полторы разбойников, которые очень часто и не настаивали на продолжении боя, видя свои немалые потери. Эти поспешно отступать не будут.
   Ладно. Идна стукнул окольчуженной рукавицей по бревну стены. Теперь надо доказать правильность своего решения на кенеше. Побратимы поддержат его. А вот как отзовутся старейшие, он точно сказать не мог. Лучше бы, конечно, обойтись без них, но эксей утрачивал власть сразу же, как только в окрестностях появлялись враги. На его место избирался военный вождь. Тур был сам себе и эксей, и вождь, и вэсясь. А его сыну придется ожидать милости старейших.
   Идна не стал тянуть с кенешем - Мансур, высадив и подтянув к крепости своих людей, готовился к штурму.
  

Глава 11

   Посыльный эксея обежал собранных в крепости воинов, и рядом с домом предводителя, около открытой стайки для скота, собрался малый кенеш - десятка полтора человек - побратимы Идны, давно ставшие ему ближе, чем родные братья, и советники старейшие - почти все постоянные противники.
   Как всегда, несколько спотыкаясь и мямля - с речью глава рода управлялся гораздо хуже, чем с мечом, Идна коротко рассказал о случившемся за последние сутки. Положение, в которое попал Иднакар, родичи, в общем-то, представляли и без него, но многие, особенно старейшие, знавшие войну скорее по рассказам сыновей и племянников, возвратившихся из очередного удачного похода, еще не до конца понимали, насколько страшная опасность нависла над родом.
   Идна попытался им это объяснить. Его не прерывали. Дураки в малый кенеш попадали редко. Даже по количеству приплывших воинов, сметя силы, можно было увидеть, какая гроза надвигалась на них.
   Предположив, что все поняли, эксей изложил свое намерение - из крепости пока не выходить, дать врагу возможность атаковать и лишь потом, убедившись в возможности победы, устроить решающее сражение.
   Решать надо поживее, и Идна в нетерпении оглядывал родичей. Ветераны, готовые идти за вождем по первому его слову, с ним согласились. Раз эксей сказал, нечего запутывать голову ненужными думами.
   Старейшие, однако, не спешили. На их озабоченных лицах открыто прослеживалось порицание молодежи, которая сначала сделает, а потом думает, то ли она совершила. К числу "молодых" они, конечно же, относили и самого Идну с друзьями. Старым развалинам, похоже, казалось, что булгары будут ждать, пока кенеш не наговориться всласть, и только затем двинутся к крепости.
   Дряхлый Шактар, сидящий на чурбачке, который он предусмотрительно принес с собой, закряхтел, с трудом поднявшись, и неторопливо высказал общую мысль.
   - Вечно ты куда-то торопишься Идна. Как был торопыгой в детстве, так и остался им по сю пору. Тебе лишь бы махать мечом. Дерешься ты хорошо, но ведь не простой же воин, а эксей и должен думать о благополучии рода. Мы не знаем, зачем сюда явились чужеземцы. Надо поначалу послать к ним уважаемых в Иднакаре людей. Булгары с давних пор наши добрые соседи, может, удастся закончить миром. Не захотят же они разом порушить торговлю и дружбу с нами. Ведь пришли не речные разбойники, а почтенные и почитаемые среди своего народа торговцы и воины.
   Идна с трудом проглотил про себя едкое слово, которым хотел обозвать Шактара. Тот достаточно стар, но это не позволяло ему обзывать сорокалетнего главу рода мальчишкой. Старик его почти оскорбил, но он сдержался. Не то время, чтобы продолжать застарелую вражду.
   Сильная нелюбовь старейшего к Идне происходила из нежелания признавать его вождем. В последние годы правления Тура Шактар сумел войти к нему в доверие, и нередко приказы старика были в действительности его решениями. Все рухнуло после смерти Тура. Он не стал главой рода, не имея такой известности как Идна. А новый эксей не захотел терпеть около себя "советника", готового решать все за него. Старейшие, тоже недолюбливающие помощника Тура, поддержали Идну, и Шактару осталось жить тихой жизнью охотника и землепашца, простого родича, которого скорее по привычке приглашали на такие сборища. Старик понял несбыточность тщеславных мечтаний и смирился. Прошлое сохранилось в нем только в неприязни к Идне, которая время от времени прорывалась на родовых сходах.
   Иногда ему удавалось настоять на своем, но сейчас как бы рассудительная речь вызвала ироничное похмыкивание и невеселые улыбки. Никто не возражал против того, что вначале надо подумать, а затем решать. А вот разговаривать с булгарами не о чем. Даже самые осторожные и трусливые или очень заинтересованные в булгарской торговле не поддержали его. Какие могут быть переговоры после убийства Кайсы и недавнего штурма, после которого у иднакарцев появились убитые и раненные. Такую "дружбу" с булгарами заводить никто не хотел.
   Шактара можно было понять. Старость требовала покоя и безопасности для тела, хотела вести спокойную, тихую жизнь, позволявшую греться на солнышке у завалинки и ворчать на внуков и правнуков. Человек, когда-то изводивший родных и близких неуёмной энергией, превращался в старую развалину, для которой желание встать с постели уже признак кипучей деятельности.
  -- Нет, мы не будем так делать, - сказал Лег. Смуглый и немного скуластый, с густой черной бородой, он очень походил на булгарина. Видимо, когда-то его мать согрешила с приезжим купцом. Это было не столь предосудительно, но приводило к насмешкам. Правда, говорить или тем более шутить с Легом насчет отцовства не осмеливались даже старые товарищи, - побратим Идны обладал вспыльчивым характером и достаточной силой для наказания обидчиков.
   - Говорить с ними нам не о чем. Они пришли не в гости и не торговать - с добрыми намерениями в чужие земли не берут столько воинов. Замиримся мы с ними, только если отдадим им свое добро, детей и женщин и сами станем рабами.
   Гул одобрения и крики недоверия раздались в ответ. Большинство старейших не то, что думали по-другому, но их смутило, насколько тверд в словах приближенный Идны.
   - Ты понимаешь, о чем говоришь? - Мрачно осведомился Бырдем, которого занимали мысли о скором севе. Надо беспокоиться о хлебе, а не играть в дурацкие войны. Дай меч в руки придурку, он и осчастливится. А хлебушек ждать не может. Сеять надо.
   Однако Лега поддержал Гордош, жестко отрубивший:
  -- Нам не о чем с ними разговаривать. Мы будем драться. С таким количеством клинков не приплывают торговать. И перестаньте думать о мире.
   Гордош, неоднократно сталкивавшийся с булгарами и другими чужеземцами в схватках, хорошо знал их обычаи и не сомневался в намерениях. Он сказал, как ударил топором:
   - Только битва. У нас есть время до завтрашнего утра, чтобы либо вывести войско из крепости, либо принять бой на ее стенах.
   Бырдем озлоблено пнул стойку стайки, - похоже, несчастным бревнам за время кенеша сильно достанется, - и спросил:
   - Неужели мы никак не можем закончить миром, Идна? Думай, к чему нам кровавая драка.
   Бырдем не был настолько стар и глуп, как Шактар. Ветераны его почти убедили. Как ни простоваты они в обычной мирной жизни, но в воинском мастерстве им не находилось равных. Лишь стремление хотя бы еще немного остаться в благословенных днях покоя заставляло его цепляться за любую возможность решить миром.
   Идна понял его и ничего не сказал, только покачал головой.
   - Мы должны думать не о покое, - глухо сказал он, - старейшие и вы, ветераны многих походов, посоветуйте мне, как нам отбивать нападение булгар: остаться в крепости, как я хочу, или выйти в поле?
   Шактар дернулся на чурбаке, но, наткнувшись на тяжелый взгляд Гордоша, притих. Идна усмехнулся и вздохнул. По крайней мере, хоть эта развалина не будет лезть под руку. Он все подсчитал, верный Гордош, и даже отчитал Шактара, которого и так никто не поддерживал. Но одного он не сделал, да и не мог сделать, оставив решать эксею - выходить из крепости или нет. Воины Идны, участвовавшие с ним не в одном походе, привыкли идти за вождем, доверяя ему принимать решения, от которых зависела их жизнь. Властный, не терпящий возражений характер Идны приводил к тому, что строптивые, привыкшие иметь свое мнение, а не смотреть слепо в рот предводителю становились его противниками или просто оставались в стороне, глядя на попытки эксея делать все самолично, без помощи других. Последователи Идны становились серой безмолвной толпой, способной только идти за ним. Сила это немалая, о чем неоднократно убеждались ближние и дальние соседи, но безгласная и нерешительная без вожака.
   Вот и теперь, перед началом тяжелейших испытаний, эксей должен думать сам. Остальные, умеющие рассуждать, с интересом смотрели на потуги надменного главы рода. Сегодня они предложат ему путь. Старейшие беспокоились о нажитом добре. Всю жизнь под прикрытием непобедимого иднакарского войска они крепили свои хозяйства, сделав их богатейшими на Чепце, и теперь возникла опасность их потерять. Поэтому они выступали за немедленное сражение с булгарами.
   - Сидеть за стенами безопаснее всего, - начал рассуждать Висьтем, - сражение можно и проиграть и тогда Иднакару будет очень трудно устоять, - повторил он мысль Идны, - но все-таки, я думаю, мы должны попробовать. Осада тоже унесет много жизней, может быть больше, чем в сражении. Булгары, - коснулся он самого больного для многих, - разграбят нажитое десятилетиями. Жители выселков разорятся, да и остальным придется несладко. Кому-то надо пострадать ради благополучия рода. Если бы я был помоложе, я бы немедля взял в руки саблю и копье и двинулся в бой. - Он многозначительно посмотрел на Идну.
   Висьтем рассуждал вроде бы здраво, заботясь о роде, но в действительности ставил Идну почти в безвыходное положение. Открытый бой даже в случае победы приведет ко многим потерям среди наиболее опытных воинов, которые будут в самой гуще сражения. Лить со стен кипяток и смолу, кидать камни на головы врагов способен любой, но в первые ряды иднакарского войска за переделами крепости станут только бывалые воины, умеющие сражаться. Иначе ополчение потерпит поражение.
   Поскольку Идна опирался именно на ветеранов в противостоянии со старейшими, создавая из них могучий противовес главам больших семей, то после победы и своего чествования, он должен будет стать еще более уступчивым к требованиям своих противников. Если же иднакарцы проиграют сражение, право Идны быть главой рода окажется очень сомнительным. На него возложат вину за проигранную битву и будут судить суровым судом старейшие, приговор которых ясен уже сейчас - смерть и вечное проклятие.
   Многочисленные ошибки Идны, совершенные после смерти отца, сделали возможным заменить эксея на одного из сидящих здесь. Висьтем числил себя далеко не из последних среди тех, кто достоин быть первым в роду, хотя много лет назад сильно обжегся на соперничестве с Туром.
   - Правильно, - зашумело несколько горячих голов, не разгадавших потаенного смысла слов старика.
   Висьтем оказался далеко не единственным, желающим выступления родового ополчения из крепости.
   - Войско должно выйти, - твердо сказал Бырдем, глава очень крупной даже по иднакарским меркам семьи, о богатстве которой родичи только догадывались. Бырдемом его прозвали за постоянные жалобы на плохое житье, неурожаи, недостаток запасов в семье, плохих детей и внуков... Он любил пожаловаться, но, пожалуй, не было в Иднакаре более цепкого и жадного человека.
   Бырдема не интересовали игры Висьтема, хотя в другое время он не отказался бы продолжить разговор, добиваясь очередного ущемления прав Идны. Сейчас он думал о другом. Ему до слез, до бешенства становилось жалко нажитого добра, домов, наполненных одеждой, утварью, недалеко отогнанного скота, который рано или поздно найдут. В неистовой злобе на белый свет он считал, что воины, эти тунеядцы, которые почти ничего не делают, а только звенят саблями да дырявят стрелами старые коровьи шкуры, не только могут, но и должны отдать жизни за благополучие рода, за его, Бырдема, добро.
   - Войско должно выйти, - еще раз повторил он. - Мы не можем отдать всего нажитого за прошедшие годы. Конечно, - добавил он, - сражение будет тяжелым, но на все воля Богов. На то вы и воины, чтобы гибнуть за род. Пресветлый Инмар смотрит на нас и ждет погибели чужаков.
   - Не кощунствуй, - сурово оборвал его Шудег.
   Бырдем прикусил язык. Сгоряча он начал говорить от имени Богов. А это делал только вэсясь, да и то лишь при жертвоприношении и молениях, когда Боги могут обернуть взор к людям. Не хватало только привлечь на себя их гнев. Инмар может так наказать, что нашествие любого врага окажется детской забавой.
   - Драться в поле с булгарами очень тяжело, - прерывая затянувшееся молчание, попытался объяснить старейшим Гордош. - Это же не родовое ополчение. Мы потеряем столько воинов, что после победы окажемся одним из самых слабых родов Чепцы. Булгары очень опасные и тяжелые враги. Лучше сесть в осаду и потрепать их. Пусть они сходят на один - два штурма. А потом мы выйдем.
   Но его не слушали. Слова Гордоша воспринимались как попытка прихвостня Идны избежать выполнения долга - защищать род от врагов. Старики, истекая злобной слюной, жалея полные добром дома, поддержали Бырдема. Молодежь открыто рвалась в бой против булгар, которых неоднократно били при Туре и которые, по их мнению, потеряли чувство почтения к иднакарцам, явившись так нагло прямо под стены Иднакара. Им и в голову не приходило, что бой может обернуться сокрушительным поражением рода и их гибелью.
   Идна испытывал противоречивые чувства. Чутьем опытного воина он понимал опасность и, может быть, безнадежность будущего сражения. Осада была пока лучшим выходом. Пока. Там, глядишь, они точнее подсчитают булгарские силы, проверят их воинское умение, дождутся ополчений других селений, обязанных прийти к ним на помощь...
   Он промолчал. Ввязываться в многословные споры со старейшими, когда враг стоял на пороге, для него становилось невыносимо. Ему лишь бы оставить их за спиной. Чтобы избежать общения со стариками, он готов согласиться с их требованиями и вывести ополчение. Хотя, Боги тому свидетели, он опасался сражения в поле. Поколебавшись, Идна, чувствуя напряженное внимание со всех сторон, тяжело сказал, как бросил тяжелый валун:
   - Завтра утром выступаем! Да помогут нам Боги в борьбе с чужеземцами!
   - И утром же мы принесем Богам жертву, - добавил практичный Висьтем.
   Старейшие и ветераны склонили головы в знак согласия.
   - Идна - военный вождь! - Твердо заявил Лег.
   - Да будет так, - нехотя кивнул Бырдем, тяжело поднялся и поклонился Идне. Остальные сделали то же самое. Таков обычай.
   Решение кенеша должны одобрить остальные родичи, но в их выборе никто не сомневался - лучше Идны предводителя все равно не найдется.
  

Глава 12

   Пока они разговаривали, булгарские суда скрылись. На Чепце стало тихо. Корабли, прикрытые заросшим высокими кустами и деревьями берегом, были почти не видны. Если бы не сгрудившиеся неподалеку от пристани чужеземцы, можно было подумать, что иднакарцам приснился страшный сон, навеянный коварными духами. Но булгары стояли наяву, собранные в кулак на случай вылазки из крепости, и надежно перекрывали пути ко всем воротам, не давая возможности ни спокойно выйти из Иднакара, ни пробраться в него.
   Идна, поднявшийся на стену после кенеша, считал отряд врага напоминанием местным жителям о силе и непобедимости чужеземцев. Не всякий вождь готов оставить поблизости от вражеской крепости горсть людей, зная, что не успеет подтянуть помощь в случае нападения. Нестойкие и пугливые должны устрашиться показом могущества. Впрочем, таких среди иднакарцев не так много. Наоборот, требовалось приструнить излишне самоуверенных и заранее убежденных в победе.
   Эксей был удручен. Решение кенеша произвело на него тяжелое впечатление. Умей он спорить и убеждать, он не завершил бы его так быстро и с таким печальным для себя результатом. У него было нехорошее предчувствие и, как он не пытался убедить себя в завтрашней победе, душу продолжал грызть червячок неуверенности. Плохо. Сомневающийся в успехе предводитель может привести ополчение к поражению.
   Взглянув на заходящее солнце, он, наконец, спустился вниз, приказав себе забыть о завтрашнем дне. Предстоящая ночь и без того обещала стать очень хлопотной. Иднакарцам, выпустившим из памяти, что такое настоящая война, предстояло изготовиться к тяжелому сражению и подготовить крепость к осаде. Эксею, вернее, военному вождю, нужно подбодрить слабых и робких, решить, сколько воинов он выведет из крепости, осмотреть родовые хранилища оружия и распорядиться оставшимися в них припасами. И еще многое другое, о чем даже не вспомнишь, пока не ткнешься носом.
   До утра не совершилось ничего такого, что привлекло бы внимание. Булгары, судя по зареву костров, устроили лагерь на прилегающих к Чепце заливных лугах, только недавно освободившихся от весенних вод, но уже успевших подсохнуть. Совсем недалеко от Иднакара, но не настолько, чтобы вылазкой из крепости застать врага врасплох.
   С наступлением темноты булгары, стоявшие около крепости, растворились в прибрежных кустах и близлежащих рощицах, продолжая наблюдать за Иднакаром. За ночь в крепость не пробрался ни один человек. Это означало, что враги сумели перекрыть пути в Иднакар.
   Рассвет близился, когда Шудег, облаченный в жреческие одежды и окруженный помощниками, разжег жертвенный очаг в родовой куале. Его помощники крепко держали молодого белого быка и гнедого жеребца-трехлетка, тревожно всхрапывающего при виде множества собравшихся людей. На площади были только ветераны, заслужившие эту честь, и старейшие, но и они заполнили все пространство. Доблесть и богатство - не редкость для Иднакара.
   Блеснул жертвенный нож, перерезавший шею быка. Шудег щедро оросил очаг кровью. Огонь, умело залитый жидкостью, притих, но затем с новой силой взметнулся вверх, вызвав одобрительные крики родичей. Инмар принял их жертву и, несомненно, поможет иднакарцам в бою с чужеземцами.
   Кровью жеребца была обильно полита земля около костра, а несколько горстей щедро развеяны по ветру. Пусть Кылдысин и Куазь не обижаются на иднакарцев. Им тоже приносится жертва.
   Шудег, а следом за ним все остальные опустились на колени, повернувшись в сторону восходящего солнца. Сильным, звучным голосом, слышимым, наверное, на все селение, вэсясь обратился к Богам:
   - Осте, великий, грозный, всесильный Инмар, своей силой защищающий весь мир и нас, твоих детей, сражающий взглядами - молниями любого врага;
   Осте, великий, могучий Кылдысин, наш кормилец, хранитель всего живого и родящегося;
   Осте, великий Куазь, стерегущий землю от жары и дождей, не забывающий своей милостью нас, твоих детей;
   Осте, слуги и дети великих Богов!
   Примите жертву и вслушайтесь в мои слова, хранители мира и нашего благополучия! Страшная напасть пришла к нам. Бесчисленные враги, служители невидимого Бога явились на Чепцу, чтобы разрушить наши святилища, разграбить жилища, уничтожить жен и детей.
   К вам обращаюсь я, премилостивые Боги, спасите и сохраните нас и наши дома, направьте наши стрелы и копья точно на врага, сделайте наши сабли и мечи острыми, пробивающими любую кольчугу, а щиты - крепкими и легкими. Пусть рука любого воина не устанет разить врага, пусть погибнут нечестивые булгары на нашей земле.
   Помните о нас, ваших детях, никогда не забывающих о жертве и молении о вашем величии.
   Осте!
   - Осте! - Проговорили за вэсясем остальные.
   Они не успевали выполнить весь обычай обращения к Богам - на понадобилось бы полдня, да и главное святилище - священная роща-луд, - находилось за пределами крепости, куда они попадут только после разгрома булгар. Пообещав Богам обильные жертвы после победы, родичи торопливо покидали площадь, оставив жрецов разделывать животных.
   Ополчение споро выступало из крепости, подстегиваемое Идной и его ветеранами. В след им с завистью и тревогой глядели парни, которых они не взяли с собой. Среди них был Ожмег. Его, как и некоторых других молодых иднакарцев, почти не знающих, что такое строй, выпад копьем и только по рассказам стариков представляющих (тут, правда, кузнец лукавил с собой - это он знал), чем колющий удар отличается от режущего, оставили в крепости. Идна считал их обузой, от которой будут одни неприятности и никакой пользы. Впрочем, часть неопытной молодежи эксей все же вынужден был взять, чтобы заполнить ряды. В каре оставались наиболее нужные роду иднакарцы - молодые кузнецы, знахари, жрецы, без которых жизнь следующих поколений станет слишком тяжелой. Под командой стариков, уже неспособных в полную силу махать мечом или саблей, они обеспечат оборону крепости от случайного отряда врага, под шумок решившего ворваться в селение, пока основные силы булгар и иднакарцев дерутся друг с другом.
   Разумеется, самому Ожмегу решение кенеша не сообщалось. Ему просто приказали находиться в башне больших ворот и быть готовым к отражению штурма. И кузнец злился. Он рвался в бой, чтобы подтвердить славу семьи Тура. Пусть он и не прямой его потомок, а всего лишь троюродный племянник, но кровь в них текла одна.
   Не выспавшийся и полуголодный - по-настоящему поесть и некогда, и нечего, - утро он провел, помогая матери и младшему брату собирать самое ценное в доме и прятать его в земле. Во время осады булгары могут зажечь селение стрелами. Прошлогодняя солома крыш вспыхнет разом и потушить дом будет очень трудно, особенно если мужчины будут на стенах ожидать штурма.
   Отца, ставшего мрачным и раздражительным при известии о приближении булгар, дома не было. Он молча надел тщательно сберегаемые доспехи, обнял на прощание жену и детей, хлопнул, как равного, по плечу первенца и скрылся, чтобы найти свое место на крепостных стенах. С какой бы радостью он встал в первом ряду иднакарского войска, но жрецам запрещалось выходить в бой за стены крепости. По древнему обычаю они только защищали родные стены при нападении врагов и лишь на самых безопасных участках. И делалось это не только из любви к служителям Богов. Смерть любого из жрецов, а тем более вэсяся, могла плохо сказаться на воинах и вызвать недовольство Богов.
   Тур, правда, не обращал внимания на обычай, но Шудег не имел столько власти, чтобы позволить себе пренебречь старыми законами.
   Над Ожмегом такие обычаи не властвовали, но ослушаться приказа Идны, который, помня о прыткости парня минувшим днем, сам, не передавая через родичей, велел ему быть в крепости, он не решился и теперь в раздражении скидывал барахло в яму, наскоро отрытую прямо в земляном полу дома. Ополчение уходило в бой защищать род, а ему приходиться заниматься тряпками. А ведь он владел саблей ни чуть не хуже, чем многие воины Идны. У эксея, к сожалению, свое мнение. А он такой твердолобый!
   Доканчивать семейные заботы матери пришлось без старшего сына. К их дому прибежал мальчишка, приставленный на время осады к делу и страшно довольный ролью посыльного. По детским годам он воспринимал происходящее как интересную игру, которую затеяли взрослые от скуки.
   Малый скороговоркой проговорил приказание, и Ожмег с удовольствием оставил родных доделывать начатое. Крепости нужны защитники и его, как и остальных оставшихся в селении мужчин, вызывали на площадь.
   Около полусотни парней и стариков - столько на всякий случай оставил Идна, - прибавив к ним несколько настоящих воинов, поставленных на охрану ворот, - самых важных и уязвимых мест кара.
   На площади царило оживление. Из молодежи почти никто не сомневался в преимуществе иднакарцев. С ранних лет привыкшие к постоянным победам родового ополчения, они четко знали, что враг будет разбит. Кто устоит против Идны с его огромным мечом и могучими побратимами? Самые горячие доказывали, что уже к полудню бой закончится.
   Старшие, умудренные жизнью и поэтому более осторожные, не ввязываясь в споры, велели разводить в специальных ямах костры и ставить на них котлы с водой и смолой, чтобы нашлось чем ответить рвущимся в крепость булгарам. Крепостные самострелы были заряжены, а около них разложены связки стрел. К грозному оружию, бьющему почти на два полета обычного лука, становились самые опытные стрелки из стариков. Молодежи доверили подносить стрелы и натягивать тетиву.
   На площадках у бойниц складывались камни, а кое-где, если оставалось место, и бревна. Это оружие ничуть не хуже мечей и сабель, тяжелый камень с легкостью пробивал черепа, ломал кости под кольчугой, сбрасывал людей вниз вместе со щитами, которыми прикрывались нападающие.
   Крепость была готова к обороне. Но для ее длинных стен людей оказалось слишком мало, и бывалые воины ломали голову, как расставить их получше. Ко всем трем воротам, кроме ветеранов отправили еще по десятку стариков и подростков. Остальных родичей разбросали по стене, выходившей в поле.
   Четверо парней, только вышедших из детского возраста и не сумевших отбиться от предоставленной им сомнительной чести, вместе с женщинами остались при котлах и следили за огнем. Они страшно завидовали взобравшимся на стены родичам, которые увидят победу иднакарского войска над коварными чужаками.
   Ожмег, в общем-то, зря сетовал на судьбу. Его, по сравнению с остальными, сносно владеющего луком и саблей, поставили на важное, хотя и опасное место - башню больших ворот. Враг в первую очередь стремился уничтожить защитников ворот, через которые легче войти в крепость. Здесь воины несли самые большие потери от лучников, охотившихся за ними. Хотя на все есть воля Богов.
   С воротной площадки открывалась округа и он, приткнувшись около самострела, видел почти все поле предстоящего сражения. Правда, из-за пологого склона, снижающегося в противоположную сторону от Иднакара, ему трудно рассмотреть передние ряды иднакарцев, закрытые спинами стоящих за ними воинов, но само поле между двумя войсками он частично видел.
   С особой жадностью кузнец разглядывал булгар, которых встречал только на ежегодных ярмарках, в тщетной надежде узнать приплывавших к ним торговцев. Ничего не поделаешь. Человек ухватывается за привычное. Даже врагов ему приятнее видеть знакомых, нежели новых. Никого он, конечно, не узнал, хотя такого количества воинов Ожмег еще не встречал, да и вряд ли встретит когда-нибудь еще. Во всяком случае, ему хотелось надеяться. Боги не любят людского столпотворения.
   Передние ряды чужеземцев, так же, как и у иднакарцев, состояли из отборных воинов и стояли железной стеной, почти не двигаясь. Они уже жили боем. Находившиеся позади них и на крыльях пращники и лучники, наоборот, особой строгостью строя себя не обременяли. Даже на расстоянии Ожмег видел, как они переходили с одного места на другое, переругивались, смеялись, о чем-то разговаривали. Их старшие смотрели на нарушения порядка снисходительно, зная, что это ничуть не помешает бою, и с началом сражения воины станут послушными и исполнительными.
   Он мало что понял, скорее почувствовал хитрость врагов, из стычки, произошедшей между выдвинувшимися вперед воинами Лега и булгарами, заманивавших иднакарцев ближе к своему лагерю. В голове стал складываться узор короткой сечи, но додумать его кузнец не успел.
   Чужеземцы подтянули ряды и изготовились к бою. Они не собирались оттягивать начало сражения. Впрочем, иднакарцы тоже не желали слишком долго стоять. Из их рядов вышел рослый воин и в знак вызова поднял над головой меч. Издалека и со спины Ожмег не понял, кто это, хотя ему показалось, что Идна. Только у него огромный меч, отличимый за несколько полетов стрелы.
   Навстречу ему, после некоторого колебания, вышли двое булгар. Родичи заволновались и кто-то уже двинулся на помощь вышедшему на поединок, но тот обернулся, прокричал что-то успокаивающе, и иднакарцы вернулись обратно. Слов Ожмег не расслышал, но по всему похоже, что он сообщил о желании драться в одиночку с двумя. Это действительно эксей, вышедший, как и положено вождю, первым на поле сражения.
   Булгары разошлись в стороны, и, воспользовавшись преимуществом, начали охватывать Идну с двух сторон. Но их противник был не настолько неопытен и беспомощен. Он не стал дожидаться, пока его окружат. Дав врагам разойтись настолько, чтобы они не могли оказать друг другу помощи, он несколькими гигантскими шагами настиг ближнего. Вождю хватило мгновения, чтобы сразить врага.
   Оставшийся в живых, поспешивший помочь товарищу, но опоздавший, сразу понял, насколько безнадежно его положение и принялся отступать к рядам товарищей, надеясь подвести врага под их стрелы. Но его шаткой надежде не суждено было сбыться. Он не продержался настолько долго, чтобы исполнить задуманное.
   Среди иднакарцев в поле и в крепости раздались крики радости. Их вождь взял верх, это хорошее предзнаменование перед сражением. Боги помнят о своих детях. Ожмег в восторге издал победный вопль. Ему такого никогда не совершить. Ай да эксей!
   Ему не дали посмотреть остальные поединки. Один из ветеранов послал за связкой стрел к самострелу, а когда он вернулся, родичи и чужеземцы сошлись в смертной схватке.
   Идна, взяв верх в поединке, решил покончить с булгарами одним ударом, разрубив их войско на две почти равные части. Иднакарское ополчение, ощетинившись копьями, двинулось на врага. Воины Мансура тронулись с места с опозданием и лишь для того, чтобы противостоять напору атакующих.
   Звук от столкновения сотен воинов напоминал отдаленный гром. Сила удара иднакарцев была такова, что позволила пробить строй врага почти наполовину. Даже издалека Ожмег видел, как тяжело пришлось чужеземцам.
   Лишившись копий, родичи взялись за мечи, продолжая продавливать булгарское войско. Враги не удержали единого строя и в образовавшиеся промежутки врезались клинья иднакарцев. Хотя их все еще было меньше, но преимущество в количестве ничего булгарам не давало - значительная их часть просто стояла позади, на узкой полоске земли перед ручьем, прикрывавшим войску спину.
   Мансур попытался помочь своим лучшим воинам ударами по крыльям наступающего войска. Лучники и пращники булгар и вятичей двинулись вперед, пытаясь смять противостоящих им иднакарцев и атаковать главные силы хозяев со спины. У них ничего не получилось. Если бы здесь наносили удар тяжеловооруженные воины, хотя бы десятка два, иднакарцам пришлось бы тяжело. А так, самое больше, что смогли нападавшие, это слегка потеснить правое крыло, которое хотя и прогнулось, но все равно не давало продвинуться им дальше. Клин иднакарцев, прорубающий строй врага, был надежно защищен от удара в спину.
   С высоты ворот Ожмег видел только беспорядочно и бесплодно атакующих крылья иднакарского войска булгар и наступающих родичей, которые настолько оттеснили врагов, что победа казалась неизбежной. Только выучка булгар, способность драться до последнего, удерживала их строй от развала. Сердце Ожмега едва не выпрыгивало от радости за род и от лютой зависти к тем, кто сейчас на поле боя. Если бы непонятное внимание Идны к нему, наверное, вспомнившего о его ночных похождениях с покойным Кайсы и поход с Чушъялом, который из-за ран беспомощнее младенца, ничто бы не помешало кузнецу быть там. Невезение и придирчивость эксея оставили его простым очевидцем сражения, о котором будут складываться легенды.
   Занятый переживаниями, Ожмег отвлекся и перестал обращать внимание на поле сражения. Там ему все казалось понятным и заранее известным. Поэтому он не сразу увидел происходящего, а, увидев, не поверил глазам. Из прибрежного ивняка выходили булгарские панцирники, до сих пор не участвовавшие в бою. Они хотели ударить в спину иднакарцам, сделав то, что не удалось в недавней атаке булгарским лучникам. Как только Мансур сумел втиснуть их в негустые по весне заросли. Враги не потратили ночь даром и сумели вырыть ямы или просто накрыть ивовым плетнем оставленных в засаде воинов. Их было с полсотни и они выходили прямиком в спину рвущихся вперед ветеранов во главе с Идной.
   Засадный удар сам по себе ставил родичей в сложное, может быть, даже безвыходное положение, но случившееся дальше поразило Ожмега настолько, что он застыл в неподвижности, забыв опустить взметенные вверх руки.
   Десятка полтора иднакарцев, стоящие на правом крыле и не участвовавшие в сражении, поскольку редкой цепью прикрывали ополчение от случайного налета булгар, вдруг без всякого их нажима собрались в единую группу и, огибая появившихся врагов, направились к Иднакару. Теперь защищать иднакарское войско от удара в спину почти некому.
   "Измена", - хотелось закричать Ожмегу втянутым в бой воинам. Но отсюда его не услышал бы и самый чуткий, и он только прикусил до крови пальцы. Рядом раздавались крики ужаса родичей, с некоторым опозданием тоже понявших, что происходит впереди. Блестяще начатое сражение обещало превратиться в поражение и спасти иднакарцев, кроме Богов и оказавшихся на пути врагов случайных воинов, некому.
  

Глава 13

   Идна, стремясь опередить булгар, вывел ополчение из крепости еще до восхода солнца. Выбросив вперед два десятка легковооруженных дозорных под командой Лега, он двинул костяк войска - закованных в металл ветеранов.
   Эксей не увел родичей далеко от крепости. Войско выстраивалось к бою на обширном луге, расположенном на восход от крепостных стен. Тяжеловооруженные воины, повинуясь командам Идны, ближе к крыльям стали в три ряда, а в центре в десять. К ним пристраивались остальные хорошо вооруженные иднакарцы, способные в доспехах к серьезному бою с булгарами, но не имеющие достаточно мастерства. Следом за ними и частью впереди общего строя собирались лучники и пращники, в число которых входили все остальные родичи, не на столько богатые, чтобы приобрести доспехи, и не столь добрые воины, чтобы получить их из родовых оружейных.
   Конница у Идны отсутствовала. Она никогда не была в особом почете на чепецких и вятских землях. И не только потому, что в лесистой, болотистой местности пешие продвигались едва ли не быстрее, чем конные, да и на поле боя всадникам негде развернуться. Большинство иднакарцев не настолько состоятельны, чтобы думать о конном бое. Боевой конь, которого почти нельзя использовать в крестьянском труде, стоил дорого, поскольку почти все они привозились булгарами. Да и найди для него столько овса! Выступить в поход конными позволяли себе только члены самых богатых семей. Тур, который сделал так много для укрепления иднакарского ополчения, смотрел на конников скорее как на дармоедов и даже в самые лучшие времена Иднакар выставлял два - три десятка всадников, уступая немалой части родов. Хотя и такое число конных воинов Иднакара громило любое другое конное войско местных родов, поскольку для многих селений всадник означал родича, посаженного на крестьянскую лошадку и кое-как вооруженного. На поле боя он, как правило, дрался пеший, используя коня только для движения к месту сражения. У иднакарцев всадники были именно конными воинами.
   В последние годы число боевых коней в роду уменьшилось, и по подсчетам Идны, к этому лету Иднакар выводил в поле едва ли полтора десятка конников. Беда была в том, что коней отогнали вместе с остальным скотом на дальние пастбища, где они паслись на первой, едва пробивающейся траве и остатках прошлогоднего сена. Хотя булгары и не захватили загоном крепость, но без конницы иднакарцев они все же оставили, и нынешний эксей, в отличие от отца высоко ценивший силу конного удара, жалел об этом.
   Чужеземцы пришли пешие, и стремительные удары пусть даже малочисленных конных стрелков наверняка бы доставили булгарам немало неприятностей. Но чего нет, того нет. Коли нет серебра в кошеле, страдать бесполезно.
   Булгары, заметив выдвижение иднакарцев, стали подтягиваться навстречу. Пока воины выходили из крепости и строились в ряды, они усилили нажим на дозорных, и выдвинутые вперед родичи отходили назад под натиском более сильного отряда врага. Идна не проявил щедрости, двинув в подмогу только полтора десятка лучников. Полусотня булгар - не та цель, ради которой необходимо сдвигать войско с места.
   Пройдя низиной сквозь кустарники, лучники внезапно ударили в бок и спину увлекшимся преследованием булгарским воинам. Первый же залп срезал почти десяток человек. Остальные замешкались, не готовые к такому продолжению боя. Сделав еще несколько дружных залпов, стрелки двинулись вперед, не позволяя булгарам перестроить строй для ответного удара.
   Воспользовавшись появлением родичей, отряд Лега прекратил пятиться и надавил на чужеземцев. Под двойным натиском булгары попятились и стали отходить, оттягивая за собой иднакарцев. Но старшие отрядов были слишком опытными воинами, чтобы легко попасться. Соединив людей, они не пустились в преследование, а, заняв удобную позицию неподалеку от основных сил Иднакара, прикрыли ополчение от надоедливых наскоков булгарских лучников.
   Потрепанные булгары не ввязались в новую схватку. Но и к своим тоже не вернулись. Остановившись неподалеку от иднакарцев, они приводили ряды в порядок. Их осталось больше, чем дозорных иднакарцев, однако они не испытывали желания повторить стычку. Даже лучники скромно стояли в общем строю, не выходя вперед. Лега, возглавившего объединенную заставу, насторожила скромность врагов и он стал внимательно следить за окрестностями, на всякий случай оттянув людей от прибрежных кустарников.
   Ветеран угадал намерение булгар, захотевших повторить ту же шутку, которую проделал с ними Идна. Отряд булгар, не очень-то и прячась в надежде, что иднакарцы увлечены преследованием, продирался сквозь начавший зеленеть ивняк, заходя в спину дозору. Хитрецы.
   Не надо надеяться на излишнюю тупость врага. Лег отвел воинов еще ближе к ополчению, и чужеземцы, замявшись, не осмелились атаковать. Они отступили назад и, вобрав в себя незадачливых преследователей, попавших под стрелы, застыли в ожидании схватки.
   - Чего они так? - Удивился стоящий рядом с Легом молодой воин. У него никак не ладился левый наплечник, усиливавший кольчугу на плечах от ударов наотмашь, и он, не позаботившись о доспехах заранее, весь извертелся, пытаясь уложить его так, как положено.
   - Непуганые, - вздохнул Лег от жалости, что не удалось проучить врага. Видя мучения родича, он ударом кулака поставил перекошенную железку на место.
   - Спа - а - сибо, - выдохнул парень, у которого от удара подкосились колени.
   Лег пожал плечами. Мельчают иднакарцы. При Туре, в войско которого он вступил молодым парнем, такого беспорядка не было. И булгары какие-то дурные.
   Идна, выстроивший иднакарцев, едва удержался от соблазна двинуться вперед. Он тоже заметил ошибку Мансура, который вывел вперед отряд воинов, не прикрыв его основными силами. Иднакарцам не стоило труда смять уступающих им численностью булгар, среди которых не менее половины лучников и пращников. Маленькая победа поднимет дух родичей и уменьшит число врагов. Природная осторожность, отточенная годами походов, удержала эксея. Ввязавшись в схватку, они подставят себя под удары других отрядов врага, подтягивающихся к месту будущего боя.
   Колебания Идны прервались оживлением в рядах булгар. Не дождавшись натиска иднакарцев, Мансур двинул войско вперед, ближе к противнику. По его приказу передовой отряд бойко двинулся на заставу Лега. Иднакарцы сначала попятились, уступая им в числе. Но под прикрытием первых рядов Лег успел перестроить родичей и атаковать. Его доспешные воины, продравшись сквозь ливень стрел, вонзились в ряды булгарских лучников, неосмотрительно выдвинутых вперед. Те понесли такие потери, что не выдержали и в беспорядке отступили за спины тяжеловооруженных вольных стрелков, едва успевших раздвинуть для них строй.
   По приказу Идны Лег тоже отошел, оставив впереди десяток лучников. Булгары не те воины, с которыми следует играть в догонялки. Так стукнут, добрая половина родичей поляжет, не поняв, что случилось.
   Два войска, выстроившиеся в боевой порядок, встали друг против друга на расстоянии полутора полетов стрелы. Как и предполагал Идна, чужеземцев оказалось больше иднакарцев, и на какой-то миг он пожалел о своем согласии со старейшими. Пожалуй, ему еще ни разу не приходилось встречаться с таким количеством булгар. Многие из его побратимов к вечеру сообщат предкам, что на Чепце еще не перевелись настоящие воины. Если Боги захотят, то и он окажется с ними. Чем не достойный конец для хорошего бойца. Он пригляделся к булгарскому строю.
   Булгары построили войско так же, как и иднакарцы, хотя вернее будет сказать, иднакарское войско выстроилось на булгарский манер. Еще Тур отказался от привычного ведения боя, когда воины валили на врага толпой, и любое подобие строя исчезало сразу же после начала схватки. Сражение превращалось в массу отдельных поединков. Иднакарский предводитель, присмотревшись к булгарам, вывел вперед тяжеловооруженную пехоту, состоящую из опытных и умелых воинов, вооруженных копьями и тяжелыми полутораручнымим мечами. Он приучил их драться единым строем, не рассыпаться после начала сражения под натиском врага. Удар такого войска, особенно если противники плохо вооруженные и привыкшие драться по старинке, кто как горазд, родовые ополчения, оказывался сокрушительным. Обычно главная трудность подобных баталий состояла в том, как догнать улепетывающего изо всех сил врага.
   Однако сегодня встретятся равные воины, знающие как взяться за меч и как наносить удар, чтобы разрубить кольчугу. Прежде, чем одна из сторон начнет преследовать побежденное войско, прольется столько крови, что победителям, возможно, останется только бессильно наблюдать за отступлением врагов.
   На крыльях Мансур, как и Идна, расставил воинов послабее, помимо булгар там выстраивались их приятели, и иднакарский эксей пытался понять, какой род выступил против них. Не из праздного любопытства. Чепецкие и вятские роды сильно различались по численности и по могуществу. Ладно, если булгары привлекли на свою сторону малочисленный род, который выставит только эту сотню воинов, стоящую перед иднакарцами. Хуже, если к ним на помощь может прийти еще пара сотен, приберегаемых Мансуром про запас. Вдобавок к булгарам это слишком большая сила, борьба с которой обойдется дороговато.
   То, что перед ним не чепецкие жители, Идна не сомневался. Скорее всего, услуги Мансуру предложили обиженные иднакарцами старейшие одного из вятских родов. Какого только...
   Однако не надо излишне переживать из-за многочисленности врага. Уже сейчас иднакарцы имели превосходство перед ним благодаря ошибке предводителя. Мансур выбрал неудобное место для войска - дно длинной пологой ложбины. Иднакарцы оказались выше, что позволяло, разогнавшись, усилить удар. Правда, солнце било им наискосок в лицо, но оно еще до начала сражения повернет в сторону. Побоище начнется не сразу, перед ним всегда проводятся поединки отдельных воинов, желающих показать свою доблесть.
   В общем, все готово к тому, чтобы начать убивать. Оставалось только дать сигнал и сделать первый шаг вперед. И Идна гордо выпрямился. Перед боем он неожиданно повеселел, кровь в предвкушении схватки, привычного для него занятия, побежала по жилам быстрее. Позади остались мелочные дрязги, бесконечные споры со стариками, которым постоянно что-то не нравилось. В бою все решалось ударом клинка, побеждал сильнейший, а не хитрейший, и не требовалось тратить множества слов на пустопорожнюю болтовню.
   На голову Идна водрузил тяжелый шлем, захваченный еще в годы его молодости в одном из дальних походов за верховья Чепцы. У него был один недостаток - для защиты лица сверху опускалась только массивная стрелка. Она еще могла преградить путь сабле, но оказывалась совершенно бессильной перед стрелой. Однако в бою, в рукопашной схватке, мало кто использует лук. А преимущества шлема Идна оценил после первого же боя. Он видел все поле сражения, что для предводителя войска очень важно. Особенно в таком бою, как сегодня.
   Враги вели себя слишком уверенно и как-то беспечно и он, поколебавшись, оставил в запасе группу опытных воинов во главе с другом и участником многих походов Чежегом, прислав ему в команду полтора десятка лучников. Эксей знал, насколько сильно бывают увлечены боем воины. Они перестают следить за тем, что творится за их спиной, стремясь прорвать строй врага. Он сам неоднократно пользовался этим и, спрятав воинов в засаде, притворно отступал, а затем наносил внезапный удар по одному из крыльев втянутого в бой войска противника. Сейчас булгар слишком много для такой попытки. Ему пришлось поставить в строй всех ветеранов, еще способных держать в руках меч как полагается настоящему воину.
   Мансур, имея куда больше людей, мог сыграть с иднакарцами подобную шутку. И тогда Чежег должен выступить навстречу прорвавшимся врагам. Сила, конечно, не ахти какая, но родичи задержат прорвавшегося врага, позволив Идне перестроить ряды войска. Хотя, конечно, лучше бы этого не произошло вообще. Но уж очень здесь подходящее место.
   Идна сразу обратил внимание на остающийся справа кустарник, через который булгары могли незаметно пробраться и ударить в спину. Ему показалось, что он стал выше и врезался в берег куда дальше, чем обычно. Как бы враги уже не притаились там. Однако проверять поздно. Не уйдет же вождь от построенного к бою войска для проверки своей подозрительности.
   Он предпочел бы для сражения открытое поле, где противники полностью видели друг друга. Не то в кустах, а уж родные окрестности он хорошо знал чуть ли не с того возраста, когда научился ползать, можно при желании спрятать целое войско.
   Нежданно его беспокойство разделил один из немногочисленных присутствовавших здесь подпевал Висьтема - Кандак. Идна его недолюбливал, но ценил как опытного бойца, способного работать не только языком, как его покровитель, но и мечом.
   Кандак предложил поставить его с отрядом за правым крылом, чтобы в случае опасности сдержать врага, а если булгары не решатся на коварный удар, то и самому попытаться прощупать прочность их рядов и захватить пленника. Идна не долго ломал голову над предложением. Он не помнил случая, чтобы Кандак струсил и пытался найти место побезопаснее. То, что он предлагал, могло легко привести к гибели подобранных им воинов и его самого. К тому же, иметь на опасном крыле опытного воина, который при необходимости найдет выход, не будет лишним. И он согласился. Кандак отправился с десятком воинов, в основном его родственников. Ничего странного - иднакарцы предпочитали иметь в бою рядом с собой членов семьи, которых они прекрасно знали, и были в них уверенны.
   Внутреннее напряжение, не оставлявшее Идну, заставило его пойти еще на один шаг - оставить позади основных сил кроме Чежега отряд Лега, который, несмотря на потери, оставался многочисленным.
   Он посчитал, что прошло уже достаточно времени, чтобы родичи освоились на поле боя, и медленно вышел вперед, демонстрируя желание померяться силой в поединке. Победа в сущности неважной для боя схватке всегда поднимала дух воинов, а это сегодня очень важно не только для них, но и для самого Идны, до сих пор испытывавшего неуверенность из-за многочисленности врагов.
   Он вынул меч и в знак вызова поднял его. Булгарские ряды заволновались, но никто не вышел. Эксей известен не только на Чепце, но и среди булгар как опытный и очень опасный соперник. Он выступал в поединках против трех-четырех человек сразу и без особого труда побеждал их. Никому не хотелось идти на верную смерть. Даже вольные стрелки, самонадеянно считавшие себя лучшими воинами, наслышавшись по дороге о предводителе их добычи, предпочли не рисковать. Наконец, из рядов буквально вытолкнули воина, и он несмело двинулся вперед, заранее считая себя обреченным на смерть.
   Идна издевательски засмеялся и закричал по-булгарски, помогая себе жестами, чтобы его поняли на расстоянии:
   - Двое, пусть идут двое.
   В рядах булгар словно ожидали его призыва. Вышедшего воина вернули и он охотно протиснулся вглубь строя. Ему на смену, провожаемые добродушными усмешками и пожеланиями победы, вышли два рослых булгарина, одинаково вооруженных кривыми саблями, способными развалить человека надвое, и легкими, но прочными щитами, используемыми скорее конными стрелками, чем пешими воинами. Иднакарцы на поле боя с ними не выходили, предпочитая более крупные, прямоугольные щиты, защищающие грудь, живот и бедра.
   Позади Идны послышались недовольные крики родичей, не разобравшихся, что вождь сам вызвал на поединок двоих. Ему пришлось обернуться и успокоить их.
   Оба войска замерли в предвкушении боя. Булгары разошлись, чтобы напасть на противника с противоположных сторон и дать возможность одному из них нанести смертельный удар, пока другой будет отвлекать дикаря. Прием старый и нередко действует безотказно. Но только не с Идной. Он недобро прищурился, глядя на две самодовольные рожи. Явно никогда не встречались с иднакарцами и думают, что они самые лучшие воины.
   Враги приближались. Опытные воины, судя по виду и ухваткам. Пока они подходили, Идна успел разглядеть, против кого он будет драться. Привычка правильно определять силу и мастерство противника вырабатывается с годами только у мастеров клинка, помогая определить слабину противостоящих воинов, а значит - выжить.
   Один из булгар не младше Идны. И хотя слабым и дряхлым его назвать нельзя, но в одиночном поединке иднакарец измотает его сильными ударами и быстрыми движениями. Однако здесь не приходилось надеяться на выносливость. Булгарин не один, а главное, ему нужна скорая победа.
   Второй противник оказался молод. Его смуглое, в капельках пота, лицо напряглось от волнения. По-видимому, он не так часто участвовал в сражениях, но по мускулистому телу и по тому, как он держал оружие, видно, что это тренированный, сильный боец и справиться с ним будет не просто и такому ветерану, как Идна.
   Но смутить эксея ухватками и силой трудно. Державший оружие в руках сколько он себя помнил, Идна был настоящим воином, гораздо более лучшим, чем хотели бы булгары и даже чем представляли их вожди, понаслышке знавшие о его мастерстве.
   Нападавшие, увлекшись, сделали обычную ошибку. Стремясь охватить Идну с разных сторон, они слишком далеко разошлись, чем он воспользовался. Охват врага приносит успех только тогда, когда тот стоит неподвижно, ожидая нападения. Но с чего булгары взяли, что он будет их ждать? Или они понадеялись на его массивность и обычную в таких случаях замедленность движений?
   Эксей резво для своего мощного тела и внезапно для булгар прыгнул влево, навстречу молодому воину. Он понадеялся, что второго воина его действия застанут врасплох и тот слегка промедлит. Идна не успевал применить какой-либо хитроумный прием, обманное движение, которых он знал множество, и, отбросив в сторону щит, просто перехватил меч двумя руками, изо всех сил опустив его на булгарина.
   Молодой воин сделал все правильно, так, как его учили дворцовые мастера, как подсказывал опыт немногих боевых поединков. Он подставил под меч щит, отклоняясь назад, чтобы смягчить силу удара, и нанес ответный выпад, который неизбежно достанет неподвижного и открытого для удара иднакарца.
   Однако его противник ударил с огромной силой и приготовления булгарина, которые позволили бы ему отразить выпад врага в обычном бою, оказались бесполезными. Меч почти развалил щит и разрубил кольчугу на руке. Откинув тело назад, чужеземец спас себя от верной смерти. Но конец меча, хотя и не очень сильно, плашмя ударил по голове. Оглушенный воин упал на землю.
   Идна не успел разглядеть, убил он врага или только оглушил. Он прыгнул вперед и в сторону, спасаясь от сабли набегающего воина. Булгарин, не рассчитав, проскочил мимо, дав передышку Идне.
   После этого бой, в сущности, закончился. Раскрыв рот в беззвучном призыве к своему Богу, булгарин отчаянно рубился, борясь за каждый миг жизни. Они оба поняли, кто станет победителем, но чужеземец и не думал бросать оружия. Он знал, что никакой пощады не будет. Кроме того, он считал себя воином и предпочитал расстаться с жизнью с оружием в руках, чем принять смерть со склоненной головой или умереть от своих, если могучий враг вдруг отпустит его. Товарищи не примут спасшегося таким образом и приговорят к позорной казни.
   Булгарин медленно отходил, подводя Идну под стрелы, а может, стремясь оттянуть его от своих так далеко, что у него не останется никакой возможности выжить после начала общего сражения. Поединки отнюдь не всегда заканчиваются благополучно для победителя. Огорченные воины проигравшей стороны могут неожиданно напасть, чтобы отомстить за погибшего родича.
   Идна решил не затягивать бой. Мало ли какую пакость придумает чужак. Ударив в подставленный щит, который уже наполовину раскрошился от сильных ударов, и уклонившись от ответного выпада булгарина, он резко повернулся, встав спиной к солнцу. Теперь яркие лучи били в глаза врагу, и он не успевал следить за движениями Идны. К тому же он уже начал уставать от быстрого боя, навязанного ему иднакарцем, и эксей то и дело дотягивался клинком до его тела. Пока все ограничилось несколькими не очень глубокими царапинами, но они были предвестниками последнего страшного удара.
   И он вскоре наступил. Идна выбросил клинок в лицо булгарину. Тот, подняв щит, отбил его в сторону и попытался нанести ответный удар в грудь эксею. Но выпад иднакарца был обманным. В последний момент клинок скользнул вниз, только слегка оцарапав щит, отбросил саблю врага в сторону и врезался в живот между двумя металлическими бляхами, нашитыми на кожаную куртку для защиты.
   Он отпрыгнул назад, глядя, как булгарин медленно оседает на землю, прижав руки к животу. Изо рта хлынула кровь, заливая грудь и траву. Враг был еще жив, несмотря на страшную рану, и взглядом умолял добить, не дать затоптать воинам, которые вскоре начнут сражение.
   Идна не позволил себе милосердие. Он не испытывал к нему особой вражды, хотя тот один из захватчиков, но снисхождение надо заслужить в схватке. А дрался он так себе. В конце концов, воин сам выбрал такой путь. И не ему, простому иднакарскому эксею, решать за Богов, выбравших его орудием наказания.
   Отбив пару стрел, пущенных в надежде поймать победителя врасплох, Идна вернулся в строй. Пора начинать бой. Но перед этим он позволил паре родичей, страстно желавших померяться силой в одиночном поединке, вызвать на бой булгар. Идна вместе со всеми ликовал, поздравляя победителя, и страдал о погибшем. Казалось, он всецело захвачен схватками, но когда появились новые бойцы, желавшие обнажить меч, он запретил им выходить из строя
   Идна понимал - иднакарцы, имея меньше сил, должны атаковать и победить в короткой жаркой схватке. Затягивать бой - погубить много родичей, дать возможность Мансуру использовать преимущество в воинах. Он махнул клинком, давая сигнал к атаке. Иднакарское ополчение двинулось вперед.
  

Глава 14

   Эксей шел в первом ряду войска, как и положено предводителю, и, убыстряя шаг, намечал первую жертву. Два войска с лязгом сошлись, начав сражение, которое покажет, останутся ли иднакарцы самым сильным родом на Чепце или их слава и мощь уйдут вместе с погибшими воинами.
   Первый удар, который наносила группа самых опытных и умелых воинов во главе с Идной, был страшен. Даже хорошо вооруженные панцирники булгар, привыкшие к боям и походам, попятились под напором разогнавшихся иднакарцев, оставляя тела убитых и раненых. Копья с хрустом проламывали щиты, пробивали кольчуги и пластины доспехов. Первые ряды булгарских воинов в центре строя перестали существовать, даже не успев понять, что происходит. Клин иднакарцев привычно вытягивался, позволяя все новым воинам вступать в бой и расширять участок прорыва. Чужеземцы медленно отходили, выдавливаемые к топкому логу, служившему ложем для бурного весеннего потока, который и сейчас торопливым ручьем спешил в Чепцу.
   Победа улыбнется им, если они сумеют разорвать булгарский строй и выйти к ручью. Конечно, и тогда нельзя думать, что они уже победили, булгар останется достаточно много для стойкого сопротивления и тяжелого боя. Но Идна не заглядывал так далеко. Несмотря на неудачное начало, враги не признавали себя побежденными. Наоборот, они ожесточились, яростно бросаясь в схватку и пытаясь переломить ход боя. Теперь все зависело от того, чьи ряды крепче, а воины храбрее и опытнее.
   Выйдя из боя, чтобы сменить измолотый вражескими клинками щит, он огляделся. На крыльях тоже разгорелся ожесточенный бой, и иднакарцам доставалось. Ему пришлось поставить там родичей послабее, и они с трудом выдерживали натиск многочисленных воинов врага. Эксей не в состоянии им чем-то помочь. Родичам придется выстоять без помощи, отдавая жизни в залог грядущей победы.
   Впрочем, на крыльях понимали, что исход сражения решается не ими, и не просили помощи. У него на глазах отряд булгар и вятских ратников попытался прорубиться сквозь боковой заслон, но потерял десятка два человек, наивно втянувшись в расставленную ловушку. Иднакарцы сделали вид, что начали отступать и увлекли за собой атакующих врагов, а затем с боков сдавили и перебили попавшихся в тиски. Обескураженные булгары и их наймиты отошли и почти перестали атаковать. Дураков так и надо учить.
   Взяв щит, Идна привычно выдвинулся в первый ряд, сменив отошедшего передохнуть родича. Другие воины тоже поочередно менялись, давая себе короткую передышку. Все как обычно.
   Он опять оказался лицом к лицу с врагами и, отбив щитом саблю, опустил меч на незащищенную голову. Одним чужеземцем меньше. Булгарин рухнул, но ему на смену встал другой, и Идне пришлось отбиваться сразу от двух воинов. Вдобавок бившийся рядом родич со стоном осел, пораженный в грудь копьем и враги не замедлили этим воспользоваться, ворвавшись в строй иднакарцев и отрезав эксея от своих.
   Идне пришлось пережить несколько неприятных мгновений, отбиваясь сразу от нескольких воинов. Окруженный, он ушел в глухую оборону, только защищаясь, и все же пропустил несколько выпадов. Старая верная кольчуга спасла его от верной смерти, но две раны - в бок и в грудь он получил.
   Его, несомненно, убили бы, несмотря на мастерство и огромную силу, но верные побратимы не оставили предводителя. Заметив, что он оказался оторванным, несколько иднакарцев, подкрепленные выдвинувшимися из-за их спин воинами, одним резким рывком проломили кольцо окружения и прорвались к Идне. Глава иднакарского рода, немного побитый и ободранный, но не потерявший способности сражаться, отодвинулся за спины воинов передней линии и вновь огляделся.
   Могучий рывок ополчения в начале боя, позволивший ему пробить строй булгар едва ли не на половину, был окончательно погашен и теперь линия боя колебалась, отодвигаясь то в одну сторону, то в другую. Старшие булгар, наконец, перестроили воинов, навели порядок в рядах и усилили нажим на иднакарцев. В гуще сражения шла бешеная рубка, в которой обе стороны теряли десятки бойцов. Идна сам едва не стал одной из жертв. Силы воинов были равны и по мастерству, и по оружию и накал битвы не спадал. В другое время одна из сторон, противостоящая иднакарцам или булгарам, уже не выдержала бы, пустившись в бегство.
   Он снова встал в строй и, наполненный боевой злостью, рубил, колол, отбивал удары. Родичи не отставали от него и враги, несмотря на превосходство в силах, никак не могли переломить ход сражения. Идна видел, как истончается их строй, как все труднее становится им заполнять возникающие прорехи. В этом была и его заслуга. Чужеземцы стремились не встречаться с эксеем в поединке, поскольку спасения от его клинка не было, число сраженных им перевалило за десяток.
   Обе стороны, иднакарцы с радостью, а булгары с отчаянием видели приближение развязки. Уже раздавались торжествующие крики его соратников, преодолевавших последнее ожесточенное сопротивление. Дух иднакарцев был как никогда высок. Двинь сейчас Мансур еще один крупный отряд для отражения натиска атакующих, и то вряд ли бы их удалось остановить.
   "Победа!" - Ликовал Идна, его тело пронзала мощная волна восторга и ярости, которую он вымещал на врагах, нанося по ним сильные удары. Ему самому тоже доставалось. С начала боя он сменил три щита, и в конце-концов перестал брать их вообще, перехватив рукоять меча обеими руками. Кольчуга была помята и местами пробита, по боку стекала струйка крови из еще одной раны, нанесенной проворным длинноруким булгарином, сумевшим проскользнуть под рукой. Торопыга давно лежал с разбитой головой под ногами продвинувшихся вперед иднакарцев, и только рана оставалась досадным напоминанием о сделанной ошибке - он недооценил умения врага и получил заслуженное наказание. Впрочем, рана его не очень беспокоила. Могучее тело, бывавшее и не в таких переделках, не подавало признаков усталости и слабости от потери крови.
   Он в очередной раз отошел за спины воинов для передышки и рукой пощупал бок - не слишком ли глубокая рана. Судя по не сильной боли, дырка в боку подождет до конца сражения. Его выручила кольчуга, пострадавшая гораздо больше. Опять придется тратиться на кузнеца, менять разрубленные кольчужные кольца.
   Мысль о расходах внезапно развеселила его, и он собрался влиться в первую линию нападающих, чтобы довершить разгром, как вдруг раздавшиеся за спиной тревожные крики вынудили Идну оглянуться. От увиденного эксей забыл о скорой победе. Ноги налились тяжестью, как будто на него взвалили несколько криц железа.
   Прямо в спину иднакарского войска из прибрежных кустов выходили воины. Он не видел сколько, но явно не пять человек. Мансур сумел-таки его перехитрить. Если булгары нанесут удар в спину атакующим, иднакарское ополчение будет не просто разгромлено, его сотрут в пыль.
   Оставалась надежда на находящихся там... Он не поверил глазам. Стоявшие на пути булгар воины Кандака, не попытавшись остановить их, отступили к крепости. Они даже не обнажили клинки. Ох, не зря он не доверял выкормышу Висьтема, трусливо бегущему с поля сражения. А вдруг... Нет, не может быть.
   Идна выкинул из головы мысль о возможном предательстве старейшего. Конечно, он не совсем ладил со стариком, да и с Кандаком у него отношения не самые лучшие, но не предадут же они род из-за ссоры с сыном Тура. Ведь в случае поражения погибнут и их родичи, а ворвавшиеся в крепость булгары разграбят и уничтожат и их дома. Победи чужеземцы, иднакарцы ослабеют настолько, что не устоят перед соседями. Те, конечно, не замедлят довершить уничтожение рода. Видимо, Кандак просто испугался и решил отойти под защиту стен. Пусть Боги проклянут труса. Он оставил спины родичей незащищенными.
   Глубокий клин иднакарцев, уже почти расколовший булгар на две части, оказался на положении окруженного. В ожесточенную рубку были втянуты все воины, у Идны оставались лишь люди Чежега, счастливо прибереженные. Если ему удастся продержаться, Лег, вплотную двигавшийся за ветеранами, успеет развернуться. Вместе они составят заслон в почти три десятка человек.
   Чежег был опытным воином и тоже понял, насколько опасен прорыв. Он повернул отряд навстречу булгарам, его воины уже отчаянно рубились с наседающими врагами. Их продвижение приостановилось, но у Идны не возникало ни малейшего сомнения, что заслон погибнет за считанные мгновения.
   Тем более что к ним по кустам уже спешило подкрепление - Мансур торопился воспользоваться удачей и перебрасывал бесполезно стоящих воинов главного полка вдоль берега Чепцы.
   Но к Чежегу двигался Лег. И он успел первым. Помоги им Боги в кровавой бойне. Идна отвел взгляд и принялся перестраивать воинов, чтобы отвести ополчение к крепости. Понимание того, что они уже потерпели поражение, дошло до воинов не сразу и старшим отрядов пришлось потратить несколько драгоценных минут, чтобы объяснить им происходящее.
   Эксей сделал все, что мог. Он разослал посыльных с приказом отходить в крепость, снял часть воинов с острия клина, приказав остальным рубиться насмерть, но не допустить прорыва строя. Использовав многолетний военный опыт, все ратное умение, он почти спас от разгрома потрепанное родовое ополчение.
   От отрядов, вставших на пути булгар, осталось всего несколько человек. Погиб и сам Чежег, а чудом уцелевший Лег медленно отводил их к основным силам, отбивая наскоки самых настойчивых. Павшие в бою могли утешить себя тем, что ушли из жизни не напрасно. Зайти в спину ополчения булгары не сумели, несмотря на то, что их набралось там чуть ли не с сотню. Ветераны, снятые с острия атакующего клина, продравшись сквозь строй родичей, успели встретить атакующих и отчаянным ударом отбросить их в сторону Чепцы, открыв путь в Иднакар. Ловушка, а в том, что все подготовлено заранее, Идна уже не сомневался, не удалась. Теперь он понял, что угнетало его - Мансур постоянно подставлял воинов, словно подсказывая иднакарцам, что надо атаковать всеми силами, безудержно идти вперед, пользуясь ошибками врага. Если бы не отряды Чежега и Лега, почти случайно оставленные, они были бы сейчас разбиты.
   Иднакарцы медленно отходили к крепости, сворачивая ряды. Всем отойти не удалось. Прорвавшиеся в глубь булгарского войска родичи остались в окружении булгар. Идна, сняв отсюда часть воинов, спас ополчение от разгрома, но обрек на гибель оставшихся.
   Старшие булгар тоже умели воевать. Перебросив часть воинов, они отсекли верхушку клина в три десятка человек, собираясь завершить сражение кровавым пиром. Если бы чужеземцев приплыло меньше, Идна мог попытаться, отойдя назад на несколько сот шагов, под стенами крепости повторить сражение или хотя бы прийти на выручку погибающим у берега Чепцы родичам. Но иднакарцы, особенно те, кто помоложе, были утомлены, многие пали духом, не понимая, почему они проиграли, уже почти разгромив врага. К тому же слишком много опытных воинов оказалось убито и ранено, чтобы ввязываться еще в один бой. Нужно уйти в крепость и сесть в осаду. Оставшихся на поле сражения очень жаль, но попытка их выручить окончится гибелью ополчения.
   Находившиеся в каре родичи распахнули перед отступающими большие ворота. По мере приближения к крепости Идна, оставив в заслоне ветеранов, перебрасывал ополчение в крепость, на стены. Туда уже вошли пращники и основная часть лучников, которые теперь только мешались в поле.
   Булгары победили, но вряд ли особо торжествовали. Их намерения провалились. Они, хотя нанесли иднакарцам тяжелый урон, но не разгромили. Только этим Идна мог утешить себя, понимая, что больше в бой ополчение ему не водить. Старейшие после такой неудачи не согласятся оставить его военным вождем. Бырдем и Висьтем постараются заменить его кем-нибудь из числа сторонников.
   Он признал, что провел не самое лучшее сражение. Мансур сумел обмануть его, и это стоило жизни не одному родичу. Он вполне заслужил сурового осуждения.
   Предаваясь угрызениям совести, Идна не забывал о последней, самой трудной части их отступления. Иднакарцев остается перед воротами все меньше и наступит момент, когда булгары сомнут немногочисленное прикрытие и ворвутся в крепость следом за отступающими.
   Защитникам кара придется захлопнуть ворота раньше, оставив погибать воинов заслона - цена благополучного возвращения в крепость после неудачного сражения. Если бы чужеземцы отставали от иднакарцев хотя бы на полет стрелы, тогда он поступил бы иначе и спас всех, даже себя, но враги шли по пятам и постоянно пытались разорвать ряды воинов. Ему придется остаться и сложить голову вместе с десятком побратимов.
   Идна принял решение умереть спокойно, словно речь шла не о смерти, а о выходе на сенокос. Он даже почувствовал облегчение. Сегодня все закончится. Старейшие уже никогда не дотянутся до него с кляузами и жалобами друг на друга и на безделие главы рода.
   Он просто остановился неподалеку от площадки, примыкающей к воротам, и повернулся к наседающим булгарам. Родичи обтекали его, устремляясь в крепость, которая казалась им сейчас самым безопасным и неприступным убежищем. Некоторые приостанавливались, вопросительно глядя на вождя, почему-то не идущего вместе со всеми. Таким Идна успокоительно кивал, говорил пару ничего не значащих слов, пока они не терялись в толпе, увлекаемые другими. Наконец он оказался среди друзей и ровесников, людей, прошедших с ним не один поход и побывавших не в одном десятке сражений. Им ничего не надо объяснять, они видели, что кто-то должен остаться, давая возможность остальным отойти.
   Иднакарцев оставалось все меньше, но булгары никак не могли смять заслон. Их сдерживали теперь лучшие воины Чепцы, которые стоили трех-четырех обычных, а в такой тесноте, защищенные с боков, и доброго десятка. Но они все же отступали. Булгары медленно, но верно прижимали их к воротам, чтобы потом копьями пришпилить, как бабочек, к створкам и войти в крепость через все еще открытый проход.
   Это было очевидно всем и когда ветераны встали полукругом в половине полета стрелы до ворот, а булгары, казалось, почти смяли заслон, среди отступавших началась паника. Непонятно почему движение почти остановилось. Стиснутые со всех сторон люди, видя рвущихся к ним чужеземцев, волновались, чувствуя приближение смерти. Несколько человек, не выдержав, выбрались из толпы, посчитав, что они не успеют попасть в крепость, и прыгнули в ров. Цепляясь за траву и неровности стены, они пытались взобраться наверх. Со стен им кидали веревки и вытягивали к себе.
   Слыша крики отчаяния, и чувствуя панику за своими спинами, ветераны дрогнули. Булгарам осталось нанести последний удар, чтобы ворваться в крепость. Воины, находящиеся у ворот, не успевали их закрыть. Одержимые надеждой пропустить в Иднакар больше родичей, они упустили момент, и у них не оставалось времени, чтобы разогнать людей и сдвинуть тяжелые створки ворот.
   Среди всеобщей растерянности и неразберихи один Идна не потерял силы духа. В неистовой ярости, раздвинув воинов, он, прикрытый с боков побратимами, привычно двинувшихся следом за ним, стал крушить надвигающихся булгар. Сейчас он как никогда оправдывал данное ему имя. Как былинный богатырь, Идна один удерживал на узкой дороге десятки врагов. Даже видавшие, казалось, все вольные стрелки, а именно они оказались впереди наступающих, не выдержали и попятились. Впереди была победа, никому не хотелось гибнуть от руки обезумевшего великана. Опытные воины знали не один случай, когда или один из них, или их враг, впадал в боевое безумие, не видя и не слыша никого. Остановить такого очень трудно. В открытом поле появлялась возможность обойти его со спины, но в тесноте воротной площадки оставалось подставлять себя по гигантский меч. Залитый своей и чужой кровью, не чувствующий ударов по телу, Идна казался ангелом Израилом, явившимся за ними за их грехи.
   Короткой передышки, пока старшие чужеземцев наводили порядок в рядах, подтягивая лучников, чтобы перебить воинов заслона, оказалось достаточно для наведения порядка у ворот. Движение ускорилось, запаниковавших успокоили, раненых унесли, прыгнувших в ров вытащили. Поток людей иссяк. Тяжелые ворота с треском захлопнулись, оставив перед ними эксея с шестью старыми соратникам, решившими закончить путь на этом свете вместе с ним.
  
   Он стал чист душой, мысленно простившись с родными и попросив прощения у близких и всех родичей. Боги нуждались в искупительной жертве за гордыню и прегрешения иднакарцев. Он во многом виноват сам и поэтому спокойно идет на смерть, которая поможет роду. Стоит ли желать лучшей гибели для воина, чем гибель при защите своей родины, своего дома.
   Все страхи и опасения ушли, он почти перестал понимать, что творится вокруг и видел только врагов, которых надо убивать. Меч с легкостью крушил доспехи, разбивал щиты, ломал вражеские клинки. Он уходил все дальше вперед, уже миновав воротную площадку. Его друзья, следуя за ним, умирали один за другим, прикрывая спину вождя. Но и оставшись в одиночестве, он еще какое-то время оставался неуязвимым, представляясь булгарам порождением могучей неземной силы. Кровь лилась из многочисленных ран, давно исчез сбитый ловким ударом шлем, напоследок сохранивший голову почти в целости, доспехи в нескольких местах оказались пробиты, а выщербленный меч становился с каждым взмахом тяжелее, но он все шел и шел вперед.
   Сметая со своего пути чужеземцев, он увидел на горизонте разгорающийся свет небесной дороги, направленной к нему. Сам Инмар в колеснице, сверкающий нестерпимым алым светом, приближался к Иднакару, зовя к себе неистового воина, и он должен был пробиться к нему через скопище булгар. Спускавшийся с небес Бог помогал ему, разя врагов острыми дротиками - молниями и, наконец, они встретились. Инмар протянул ему руку, и мир взорвался ярким алым пламенем солнечной колесницы. Он возликовал, чувствуя, как душа окончательно освобождается от всего земного и уносится на небеса, к его предкам...
   Булгары, оттесненные от ворот последним яростным натиском эксея, какое-то время еще стояли, окружив кольцом тело богатыря, который, перед тем, как умереть, унес жизни стольких людей. Многим не верилось, глядя на него, что это простой смертный человек. Не у одного воина шевельнулась нехорошая мысль - не напрасно ли они пришли сюда, в эти земли. Ошеломленные боем у ворот, они не отважились идти на штурм, как было бы иначе, и отошли, провожаемые стрелами, за пределы дальности иднакарских самострелов.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"