Лекаренко Александр Леонидович : другие произведения.

Бегущая зебра

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  - Разве это не очарование? - повторил он, рассматривая цветок. Совсем маленький, очень хрупкий и, однако, совершенно естественный, вся красота и вся сила природы. В этом заключается мир. Слабый и безжалостный организм, идущий к цели своих желаний.
  "Сад мучений", Октав Мирбо
  
  - Мужчины! Они не знают, ни что такое любовь, ни что такое смерть. Они ничего не знают, и всегда печальны, и плачут! Они безо всякой причины падают в обморок от всяких пустяков.
  "Сад мучений", Октав Мирбо
  
  
  ГЛАВА 1.
  
  С самого начала своей жизни Вальтро уже знала то, что другие люди понимают постепенно или не понимают вообще, - что находится в аду.
  Первыми впечатлениями ее жизни были холод, мрак и сырая вонь пропитанного машинным маслом камня. Когда она мочилась в грязные тряпки, не дававшие ей сдохнуть в холоде и мраке, становилось чуть теплее, и это было единственным теплым воспоминанием ее раннего детства, навсегда связанным с зудом от болячек в паху. Где ее угораздило родиться, она не знала вообще, но на ноги она встала, научившись самостоятельно выматываться из вонючего кокона в заброшенной котельной, на территории давно закрытой шахты. Человек, который совал ей иногда в рот куски хлеба, всю жизнь провел на этой шахте, здесь он и дожидался смерти, постепенно сходя с ума в обществе существа, которое приходилось ему то ли дочерью, то ли собакой. Когда хозяева его жизни убили шахту вместе с шахтерским поселком, превратившимся теперь в обгорелые развалины, он пытался копать уголек заступом и обушком - единственное, что он умел делать, но самодельная шахта-"копанка" рухнула, искалечив его и похоронив его жену, а из барака, служившего им жильем, который загорелся от полуразвалившейся печки, ему удалось вынести только вопящий сверток. И он ползал на костылях просить милостыню возле нищей церкви, в нищем райцентре и покупал на эти смертные копейки смертный самогон, запаренный на сухом спирте.
  Лет с четырех или с четырех с половиной Вальтро начала сопровождать его в ежедневном крестном пути к храму, и с этого же примерно возраста окончательно съехавший с ума калека начал принуждать ее к половой жизни - вонь из его рта, вонь самогона и вонь спермы сопровождали ее жизнь до его смерти. Тогда она вышла вон из вонючего склепа и пошла сама - вперед, по черной дороге, разделенной белой пунктирной полосой. Ей было шесть лет или около того, она выглядела узелком грязи на обочине черной дороги, грязь из-под колес летела в нее, и никто из проносившихся мимо не смотрел ей в лицо.
  
  
  
  
  ГЛАВА 2.
  
  Жоржик Червонописский отмечал свой 58-й день рождения. По уже установившейся традиции первым он поздравил себя сам, прямо с утра, перед зеркалом, рюмкой водки с огурчиком. Вторым, по уже установившейся традиции, он поздравил себя, опять же, сам минут через пятнадцать, затратив означенные минуты на утренний стул и полировку своих великолепных зубов от швейцарской фирмы "Дента-Плюс". Вообще-то в этот день полагалось надраться еще до прихода гостей, но единственный гость Жоржика ожидал его в раме зеркала, висящего в его прихожей, поэтому времени в этот день, как, впрочем, и в любой другой, не существовало, как не существовало уже и друзей, вполне способных подождать его еще годок-другой в тех эмпиреях, где они находились.
  Однако праздник наличествовал, независимо от отсутствия времени, и Жоржик, прицепив к морщинистой шее свою концертную "бабочку" и не утруждая себя надеванием фрака или какой-либо иной одежды, принялся сервировать стол. Большую часть своей жизни Жоржик провел на сцене, и единственное, о чем он сожалел сейчас, - что никто не может насладиться зрелищем его элегантных передвижений, что, впрочем, не снижало высокую эстетическую ценность самого зрелища и не оставляло места непозволительной халтуре.
  Накрыв стол, именинник встал во главе его и, выпятив покрытую белым пухом грудь, глубоким басом пропел фразу из "Фауста": "О, две души живут в груди моей!", после чего цыкнул зубом и, пробормотав снисходительной скороговоркой: "Да-с, Жорж, голосишко-то у вас уже не тот", решительно свернул голову литровой "Петроффке".
  Год от году "Петроффка" становилась все шибачистей и шибачистей, чисто "Питьевой спирт" его сибирско-гастрольной молодости, но не таков был Жорж Червонописский, чтобы какие-то заштатники могли свернуть ему голову своим зельем. Нет, не таков. В загашнике мудрого Жоржа Червонописского имелось перуанское противоядие, ледяным ветром вышибающее алкоголь из мозгов, как из хрустального стакана. Снисходительно посмотрел Жорж Червонописский на стакан "Петроффки", жалко съежившийся в литровой бутылке к концу застолья, и пошел повязывать бадану - волшебный снежок с перуанских Кордильер всегда вдохновлял его на действия, напрягая его вялую мужественность, и звал в дорогу.
  - О, две души живут в груди моей! - второй душой Жоржа Червонописского, мужественной его душой, был тяжелый, низко рычащий, черный, агрессивный "Харли-Дэвидсон", распространяющий запахи масла и кожи, блещущий хромом, как потом, стекающим с лица боксера, Жоржик так и называл свою любовь - Тайсон.
  Когда он вывел зверя из-за гаражных грат, было еще светло, но Жорж увлекся, гоняя его по дорожкам, усыпанным искристой пылью, и домой возвращался уже во тьме. Пошел мокрый снег, пришлось сбросить скорость, поэтому он увидел мелькнувшую в луче галогеновой фары нахохлившуюся собаку, сидевшую под деревом у дороги. Жорж с сочувствием относился ко всем животным, кроме большинства людей, в кармане у него лежал кусок праздничной колбасы, и в его распоряжении было все время во Вселенной. Он сделал круг по черной дороге, остановился на обочине и пошел к дереву, заранее улыбаясь в темноте и говоря "куть-куть".
  - Трясця твоий матэри, - сказал он на давно забытом родном языке, когда рассмотрел то, что сидело под деревом. Он посмотрел влево и вправо - вокруг расстилались пространства тьмы, прорезаемые только белым лучом фары его мотоцикла, до ближайшего населенного пункта было не менее тридцати километров. - И что мы здесь делаем? - задумчиво спросил он. - Пингвин, да?
  Девочка подняла голову, по ее лицу текла вода от растаявшего снега, смывая грязь, но на голове, покрытой драной вязаной шапчонкой, снег уже не таял.
  - До утра замерзнешь на фиг, - продолжил он свою мысль, поигрывая своим куском колбасы и решая, что с ним делать дальше. От дороги порыв ветра донес раздраженный рык мотоцикла. - Щас-щас, - крикнул ему Жоржик, он понимал, что всем уже хочется домой.
  
  
  ГЛАВА 3.
  
  Вальтро мягко подрулила к воротам и, заглушив двигатель, через двор повела мотоцикл к дому. Стояла июньская жара, Жоржик как всегда заснул в своем шезлонге прямо на солнцепеке, будить его было бесполезно, да и не к чему, поэтому, управившись с машиной, она просто оттащила его в тень вместе с шезлонгом.
  Было около двух пополудни. Вот-вот должна была заявиться Нелли, с неба лились потоки жара, стволы сосен истекали бальзамической смолой, откуда-то доносился обморочный голос кукушки, в траве звенели цикады. Нелли сразу полезет в бассейн и будет сидеть там, пока не посинеет, - с обедом можно было не торопиться, но разгрузить багажники и поставить напитки в холодильник следовало прямо сейчас.
  Когда она выходила из гаража, прижимая к груди пакеты и бутылки, из шезлонга донесся сварливый голос Жоржика.
  - Ты соберешься когда-нибудь в магазин? Я же просил тебя привезти воды и курева! - Жоржик завозился в полосатой парусине и осоловело уставился на нее.
  Вздохнув, Вальтро остановилась, давая ему возможность сфокусировать взгляд на припасах в ее руках.
  - А-а-а, - удовлетворенно произнес Жоржик и снова упал.
  Проявить сварливость было вопросом принципа, курево и минералка у него не переводились никогда, но обозначать свое присутствие являлось необходимым для поддержания порядка в доме. Собственно, порядок поддерживала Вальтро, но Жоржик необходимо присутствовал.
  В кухне Грета приветливо застучала хвостом ей навстречу, но с полу не встала, пол был прохладным, и здесь работал кондиционер, а Грета была догиней королевских кровей и в такую жару не высовывала из дому свою умную седую морду. Вальтро подержала возле ее носа стейк в качестве ответного жеста доброй воли, но Грета отвернулась с выражением вежливой брезгливости и прикрыла желтые глаза.
  Торопясь окунуться, пока не приехала Нелли и не вывела бассейн из берегов, Вальтро быстро рассовала продукты и побежала к воде. Бассейн, собственно, представлял собой естественный источник, накрытый изящным навесом о четырех резных столбах. Вода здесь близко подходила к поверхности, в земле был вырыт колодец, шириной два на два метра и глубиной в полтора, дно его засыпано крупным кварцевым песком, а стены выложены гранитом, вода в нем была всегда одной и той же температуры, а по сравнению с летней температурой воздуха - ледяной. Жоржик, который много времени провел в Средней Азии, называл эту штуку "кяризом" и очень ею гордился.
  Вальтро сбросила одежду на гранитный бортик и - а-х-х! - погрузилась в кристальную воду. Жоржик, которого шум воды вывел из состояния релаксации, начал намацывать очки, чтобы насладиться зрелищем. Вполне невинно, поскольку некоторые его особые склонности, к великому сожалению Вальтро, надежно предохраняли ее от его слишком пристального внимания. К тому времени, как Вальтро прыгнула в колодец, волны времени уже вынесли ее к ее двенадцати или тринадцатилетию, но, глядя на ее лицо и фигуру, никто не дал бы ей меньше пятнадцати.
  У ворот раздался шум подъехавшего автомобиля и вопли Нелли, которая рассчитывалась с таксистом. Цикады умолкли, Жоржик начал заранее улыбаться, Вальтро выпрыгнула на бортик бассейна, калитка с грохотом распахнулась - Нелли вошла.
  - Милочка моя! - закричала она, проходя мимо растопырившего руки Жоржика, чтобы обнять Вальтро. - Ты хорошеешь, день ото дня! - От нее исходили мощные волны "Шанели Љ 5", она обернулась к Жоржику. - Засранец! Ты мог бы прикрыть свои яйца, ожидая моего приезда! - Она снова стиснула Вальтро и без усилий оторвала ее от земли. Жоржик, роняя очки с кончика носа, начал путаться в бермудах, Грета высунулась из дому и, понюхав воздух, радостно затрусила через двор. - Деточка моя! - завопила Нелли, отпуская Вальтро и начиная рыться в кожаном мешке, на который пошли шкуры, по меньшей мере, трех аллигаторов. - Гостинчик, радость моя! - Она сунула в нос княгине такой же точно стейк, какой предлагала ей Вальтро, и княгиня не посмела отказать.
  - Шампанского! - категорически сказала Нелли, сдирая с себя насквозь мокрое платье и насквозь мокрое белье. - Пока я буду купаться! - И на несколько секунд сладострастно замерла на бортике бассейна с разведенными в стороны могучими конечностями. Это было зрелище, от которого не смог бы отказаться и сам Рубенс. Затем она обрушилась в воду, фонтан брызг ударил в навес, Грета и Жоржик с визгом отскочили в сторону.
  - Спасибо, прелесть моя, - сказала Нелли, выкладывая трицепсы на бортики бассейна и принимая от Вальтро бокал ледяного шампанского. Она покачивалась на спине, ее груди торчали вверх, подобно головам двух лысых евреев в розовых камилавках, заросли ее лобка шевелились в воде, как волосы утонувшей русалки.
  - Слово чести, - сказал Жоржик, заглядывая в бассейн, - если бы ты весила меньше хотя бы килограмм на семьдесят...
  - Ты бы предложил мне свою любовь, - расхохотавшись, перебила Нелли.
  -...Я бы предложил тебе свой банный халат, - невозмутимо продолжил Жоржик, - но теперь ты будешь ходить голой - и за твою толстую жопу, и за твой длинный язык. - Твои соседи будут чесать языки об мою жопу, - заметила Нелли.
  - Вылезай, - сурово сказал Жоржик, - хватит плевать в мой колодец. - Но халат принес, и Нелли влезла в него наполовину - вторая половина осталась торчать.
  Они разместились за столом, поставленным прямо на газоне, Нелли твердой рукой разлила в бокалы шампанское.
  - Перестань спаивать ее винищем, - брюзгливо заметил ей Жоржик, кивнув в сторону Вальтро.
  - Глоток шампанского никому не повредит, - ответила Нелли. - А вот, безделье повредит.
  - Ей есть, чем заняться, - еще более брюзгливо возразил Жоржик.
  - И чем же? - Нелли удивленно подняла брови. - У девочки есть голос, ты хотя бы занимаешься с ней сольфеджио?
  - На фига ей сольфеджио! - начал заводиться Жоржик, этот разговор происходил уже не в первый раз и неизменно приводил его в раздражение. - Тебе дало что-нибудь сольфеджио? Мария Каллос рождается раз в сто лет, а певичек - как грязи. И у меня нет денег, чтобы раскручивать ее на эстраде.
  - Да она в школу не ходит! - перешла в атаку Нелли, усмотревшая в словах Жоржика двойной намек в свой адрес. - Чему она может у тебя научиться, кроме сольфеджио?
  - Всему, что надо, - огрызнулся Жоржик. - На фига ей школа? Для сколиоза? Ты чему-нибудь научилась в школе, кроме матюгов? Я не вынес из школы ничего, кроме мешка идиотских предрассудков.
  - Да она вообще ничему не учится! - повысила голос Нелли.
  - Нет, учится! - заорал Жоржик. - У нее есть все учебники, лингафонные курсы и программы, когда придет время, я заплачу, и ей дадут аттестат экстерном. Сегодня все учителя есть в персональном компьютере, только более качественные и без всяких персональных выгибонов. А в школе ее научат завидовать, презирать тех, кому не в чем завидовать, сосать за бабки и всю жизнь таскать на себе ранец, полный дерьма. - Жоржик перевел дух и залпом допил свой бокал, он был убежденным индивидуалистом, анархистом, эксгибиционистом, имморалистом, гомофилом и контрреволюционером.
  - А если тебя хватит Кондратий, - вежливо спросила Нелли, - где она возьмет аттестат и паспорт, и денег, чтобы кинуть венок на твою могилу?
  - Из ящика, который стоит у меня под кроватью, рядом с чемоданом, в котором я храню свои дипломы и порножурналы, - ухмыльнулся Жоржик. - А если не хватит, то со своего счета в банке. Или моего, который будет принадлежать ей вместе с домом, если я не пропью и то, и другое, до того, как сдохну. В отличие от тебя, - Жоржик показал все тридцать два своих швейцарских зуба, - ей будет, что кинуть на мою могилу, кроме пустой бутылки из-под водки.
  - Я кину бутылку из-под шампанского, - небрежно заметила Нелли, поворачиваясь к Вальтро. - Валентина, деточка моя, почему ты до сих пор не подсыпала крысиного яду этому старому козлу?
  - Я тебя уже тысячу раз просила не называть меня Валентиной, - сказала Вальтро. - А Жоржика крысиный яд не возьмет, и у нас тут нет крыс.
  - Но, деточка моя, - Нелли всплеснула руками, - я говорила тебе уже тысячу раз, что Вальтро, которой окрестил тебя этот тип, - она ткнула пальцем в ухмыляющегося Жоржика, - это австрийская медсестра, которая удушила тридцать или сорок стариков.
  - Ну и черт с ними, - сказала Вальтро.
  Жоржик расхохотался.
  
  
  ГЛАВА 4.
  
  Наутро он снова расхохотался в своей постели, вспоминая вчерашний разговор, хотя голова его и побаливала от шампанского, которое он пил только ради Нелли. Нелли - умная баба, но ей никогда не понять, что такое Вальтро. Кто-то из них: либо Нелли, либо Вальтро, был из другого мира, не из этого. Жизненный капитал Нелли был легче, чем у Жоржика, на девятнадцать лет, однако, сдачи вполне хватало на мешок мудрости, из которого она пыталась одарить Вальтро, но золото ли ее просыпалось через бесплотную тень, или сама она была тенью в мире Вальтро. Сам-то Жоржик был склонен полагать, что из них двоих настоящая Вальтро, он восхищался ею. Бывала Нелли и примадонной, и прошмондовкой, но осталась тем же, чем и была, - умной, честной, доброй и несчастной бабой. Все золото, рожденное в ее горле, и ее шмоньке, которое она отлила в огне, водах и медных трубах, холодным пеплом просыпалось на ее седеющую голову, и этим пеплом она хотела осчастливить девчонку. Жоржик ухмыльнулся. Он сам был родом из тех же мест, что и Вальтро. Вальтро зачаровывала его. Рожденная в грехе, ничего на знавшая и не имевшая, кроме греха, она не имела никакого понятия о грехе, она была абсолютно бессовестна, а потому великодушна. В ее душе не было места для стыда, страхов, сомнений и сожалений, связанных с грехом и чувством вины, поэтому она могла вместить и позволить себе все, она была чиста и абсолютно всесильна в своем не имеющем границ великодушии. Она была огнем папоротника, нечувствительным к собственной боли, холодным жалом, пронзающим породившую его грязь, в которой таилось все золото мира. Вальтро была от мира сего и его хозяйкой, а не грязь со всем ее золотом. Расставив таким образом приоритеты, Жоржик почесался, бодро пукнул и вскочил с постели, готовясь к ежедневному радостному ритуалу - встрече со своей драгоценной Вальтро.
  После вчерашнего фуршета с шампанским, плавно перешедшим в обед с грилем и в ужин с коктейлями, Нелли просыпалась тяжело и долго. По многолетней привычке первое, что она сделала, когда сползла с постели, это глянула в зеркало.
  - Да-с, полный квас, - как говаривала ее старая покойная подруга.
  Старуха в мятой ночной пижаме со смешными цветочками тяжело проковыляла в ванную, наполнив ее звуками спускаемого унитаза, шуршанием воды из душа и запахами своего огромного тела. Но через сорок минут, оттуда, легкой походкой, вышла совершенно иная женщина. Нелли посмотрела в окно - Жоржик уже торчал посреди газона в своем шезлонге, наблюдая, как Валька крутится на турнике. Зрелище было потрясающим, эта девка обладала полным бесстрашием и великолепным телом, а координации ее движений позавидовала бы любая балерина. Нелли знала в этом толк. В который уже раз Нелли испытала смешанные чувства: радость за старого хрена, который был счастлив со своей Вальтро, и тревогу за девчонку. Нелли познакомилась с Жоржиком, когда ей самой было двадцать лет, и слишком хорошо знала этого человека. Жоржик был сыном политзаключенной и еще черт знает кого, он родился за проволокой какой-то пермской зоны, вырос за проволокой, и все его понятия о жизни уходили туда, за проволоку. Проволока проходила через всю его жизнь, и всю свою жизнь он пытался перервать ее, перепрыгнуть, перекусить зубами. Консерватория открыла перед ним мир, но он навсегда остался в своей сумеречной зоне, которую не могли осветить никакие софиты: и выл там, и бесновался, как тамбовский волк, как запертый зверь. Театр отшлифовал его, придал внешний лоск и сделал особенно опасным. При желании Жоржик мог выглядеть, как интеллигент в четырнадцатом поколении, но ничто, кроме интеллигентской бородки, не роднило его с Чеховым. И хотя природный ум, любознательность и склонность к чтению сделали из него высокообразованного человека, он как был, так и остался разбойником, не признающим никаких ограничений, партизаном на оккупированной территории.
  Когда Нелли вышла из дому, Вальтро уже закончила свои выкрутасы и плескалась в бассейне, а через несколько минут начала накрывать на стол.
  - Тебя мучили кошмары? - заботливо спросил Жоржик, прихлебывая кофе.
  - С чего ты взял? - удивилась Нелли.
  - Ты орала ночью. Я думал, тебя преследуют сорок задушенных стариков.
  - Меня преследовали сорок прекрасных юношей.
  - А-а-а, - Жоржик понимающе покивал головой. - Значит, я уместно проявил присущую мне скромность и не стал ломиться в твою спальню.
  - Еще чего, - фыркнула Нелли. - Если бы я увидела тебя на пороге своей спальни в засаленном ночном колпаке, в рубахе до пят и со свечой в руке, меня бы точно хватил инфаркт.
  - Я сплю голый, - скромно заметил Жоржик.
  - Какой ужас! - Нелли поставила чашку на стол, чтобы всплеснуть руками. - К моим богатырям еще бы и Кощея Бессмертного, и не помог бы уже никакой корвалол. Кстати, тебе следует постричь бороду, в ней полно крошек еще со вчерашнего ужина. Иди это просто мусор?
  - Это песок, - с достоинством сказал Жоржик. - Вальтро набросала пятками.
  - Слава богу, что она просто бьет тебя ногами по морде, - Нелли облегченно прижала руку к груди. - Я уж подумала, что это твой собственный.
  - Здесь все мое собственное, - значительно произнес Жоржик. - И грязь отечества мне сладка и приятна.
  - Нет на мне никакой грязи, - возмущенно сказала Вальтро.
  - Конечно, нет, сладкая моя, - вступилась Нелли. - Просто старый хрен любит смотреть, как ты дрыгаешь ногами, забывая при этом, что из него уже сыплется.
  После этих слов Жоржик молча встал из-за стола, подошел к перекладине и быстро сделал два подъема переворотом и один выход силой.
  - Ну-ка, ссыкуха, сделай так, - предложил он Нелли, спрыгнув на землю.
  - Ты весишь столько, сколько одна моя нога, тебя ветром болтает, - небрежно отмахнулась Нелли.
  Вальтро звонко захохотала.
  После завтрака, прихватив с собой корзину для пикника, отправились на речку - купаться и плавать на лодке. Со стороны их вполне можно было принять за бодрого дедушку со своей не старой еще женой, выгуливающих рослую внучку и собаку, ростом почти с внучку. Впрочем, соседей здесь было немного и негусто. Место, где Жоржик устроил свое логово, носило когда-то название "Царское Село". В проклятые тоталитарные времена здесь строило персональные дачи большое и очень большое шахтное начальство. Но первоначальные владельцы канули вслед за тоталитаризмом, наследники обнищали, а тем, кто сумел извлечь выгоду из своего постпролетарского происхождения, уже не к лицу был сталинский ампир, расположенный черт знает где от города. Дачи продавались, перестраивались или ветшали. Когда посреди просторных участков с нетронутыми соснами партхозактив строил свои хоромы, вокруг находились процветающие колхозы с хорошими дорогами и благоустроенные шахтные поселки. Теперь они вымерли вместе с насельниками, давшими "Царскому Селу" это восхищенно-завистливое название, и лежали между городом и облинявшим "Селом", труднопроходимым пространством руин и грязи.
  Само "Село" превратилось в химерическое нагромождение декораций из советского фильма 30-х годов и мексиканской "мыльной оперы", сваленных в кучу посреди буйно разросшегося леса. Здесь "сталинский ампир" вылезал через "евроремонт". Дома с заколоченными ставнями соседствовали с ублюдочными псевдодворцами, и отовсюду: из-под съехавшего шифера крыш и из-под "еврочерепицы", украшенной спутниковыми антеннами, одинаково безумно таращилась и убогая сталинская роскошь, и убогая роскошь нуворишей. Постоянно здесь не жил никто, и общей охраны здесь не было, поэтому некоторые дома представляли собой помесь бунгало с бункером, в других зимой сидели пьяные "секьюрити", иные стояли почти нараспашку и потихоньку или не потихоньку разворовывались. Летом здесь присутствовал люд самый разный: и вальяжные пенсионеры на все еще добротных "Волгах" со своими строгими женами, и бедно одетые семейства в очках, добиравшиеся сюда, черт знает как, и молодые, с иголочки одетые люди в фианитовых бриллиантах и сильно подержанных джипах, и хозяева жизни в новеньких "Мерседесах", уже сильно подержанные, несмотря на возраст, жизнью, которую они держали за горло. Но все бывали наездом, пребывали незаметно и отбывали вскорости, как только заканчивались продукты или начинался дождь. Сейчас была середина июня, стояла сухая жара, и дачники находились в пике своего присутствия, но все равно их не было видно - они растворялись в своих латифундиях, на заросшей лесом территории.
  Один гад, накрытый соломенной шляпой, все же сидел спиной к ним в лодке, на которой они собирались покататься, и удил рыбу, хотя рядом находились мостки, с которых это можно было делать ничуть не хуже. Жоржик уже начал стягивать с себя бермуды, чтобы, громко плавая вокруг, поспособствовать рыбалке, как удильщик почуял что-то своей облезлой спиной и повернулся к берегу, его лицо расколола щучья улыбка.
  - О, Джеджь, друг мой! - хрипло выкрикнул он и, бросив на дно лодки свое удило, начал активно загребать к берегу, как будто только и ждал предлога, чтобы плюнуть на свое никчемное занятие. Это был англичанин, один из тех говнюков, которые заправляли на местном пивзаводе. Он за копейки снимал здесь дачу у какого-то спившегося потомка дважды Героя Соцтруда. Несмотря на то, что купчишка, нагло обирающий работяг, был просто вонючим пивоваром из какого-то вонючего Лимингтон-Спа, он имел внешность британского колониального полковника и ряд качеств, делавших его общество выносимым для Жоржика, глубоко презиравшего всех лабазников и торгашей. Он был желчным, как печень алкоголика, у него водилось настоящее ирландское виски, и он никуда не ходил без фляжки, которую упрятывал в какой-нибудь предмет одежды, смотря по сезону.
  Грета начала принюхиваться - она снисходительно относилась к пивному полковнику, не употреблявшему пива и пахнущему почти как Жоржик, а полковник, который не стеснялся бздеть прилюдно, всегда с уважением разговаривал с Гретой и даже будучи пьяным никогда не позволял себе лапать ее. Вальтро заулыбалась - ей льстило, подчеркнутое восхищение полковника, а полковник, который абсолютно не интересовался женщинами, мог позволить себе открыто восхищаться тринадцатилетней девчонкой, а Жоржику льстило то, что полковник восхищается его драгоценностью. Нелли была знакома с британцем шапочно, но она была опытной женщиной, и ей очень хорошо был знаком этот тип людей - полковник относился к ней с того же рода уважением, что и к Грете, поэтому она не стала смущенно застегивать расстегнутые пуговицы платья.
  - Хай, - ощерившись и слегка согнув поджарое тело в общем поклоне, полковник осторожно снял шляпу за тулью и, щурясь от солнца, прижал ее дном вверх к густо заросшей рыжим волосом груди, зубы у него были от того же кутюрье, что и у Жоржика, и он уже потел настоящим ирландским нектаром.
  - Хай, - Жоржик зеркально отразил его оскал и выбросил вперед правую руку ладонью вниз, так он всегда отвечал на полковничье "Хай". Тискать пальцы между ними было не принято, они вообще никогда не прикасались друг к другу.
  - Жарковато сегодня для выпивки, - сильно картавя, но на вполне приличном русском языке заметил полковник.
  - Никто не пьет в такую погоду, - согласился Жоржик, опуская руку в его шляпу и вынимая оттуда фляжку, бережно обернутую влажным носовым платком.
  - Давит на череп, - продолжил полковник, поглаживая себя по загорелой лысине.
  - К осадкам, - кивнул Жоржик, переворачивая в рот фляжку и затем предлагая ее Нелли.
  - Вы сумасшедшие старые алкоголики, - Нелли покачала головой и начала стаскивать с себя уже насквозь пропотевшее платье. - У вас будет кровоизлияние в мозг, - добавила она, выпутавшись из мокрой тряпки.
  - У нас мозги в жопе, - сказал Жоржик, значительно поднимая палец, - а моя жопа - в бермудах. Поэтому один из нас такой умный.
  - Второй тоже не дурак, - заметил полковник, надевая шляпу на голову.
  Охладив мозги в речке, кто как мог, они сели в тени деревьев и принялись неспешно раскладывать припасы для пикника, Вальтро продолжала метаться кролем от берега к берегу, наматывая круги, как водомерка, Грета пыталась поспеть за ней, но оставила попытки и затрусила поближе к паштету из гусиной печенки с вишнями.
  - У нее сердце, как у лошади, - сказал полковник, кивнув на неутомимую Вальтро, - и не мерзнет. Я бы уже пошел ко дну от перепада температур.
  - Она не знает, что такое перепад температур, - хохотнул Жоржик. - Ей никто не объяснил, что надо мерзнуть. Поэтому она может плавать так, пока не надоест.
  Вальтро начала выбираться на берег.
  - Теперь ей надоело? - с любопытством спросил полковник.
  - Теперь она хочет есть, - уверенно ответил Жоржик. - Когда она плавает - она плавает, когда ей хочется есть - она ест, а не спит. Когда она спит - она спит, а не пережевывает в голове дурацкие мысли. Поэтому она не мерзнет, не устает и не сдохнет от инфаркта, как мы с тобой.
  - У нее еще все впереди, - ухмыльнулся полковник.
  - Точно, - кивнул Жоржик. - У нее впереди, все. Все, что она захочет. Потому что у нее нет дорожной карты, которую с самого рождения всунули в руки нам с тобой.
  - Значит, она собьется с дороги, - меланхолично заметил полковник.
  - А вот хрена, - с нажимом сказал Жоржик. - Она не может сбиться с дороги, потому что ее нет. А когда ее нет, любое направление - правильное. А когда все направления правильные, становится возможным все. Это свобода.
  - Это та же карта, которую ты насильно всовываешь ей в руки, - раздраженно вмешалась Нелли. - Только, предварительно, вытерев ею задницу. И ей придется всю жизнь разбираться, где твое говно, а где карта. Потому что все твои дороги кончаются там, где и начинаются, - в жопе.
  - А твоя дорога привела тебя к шоколадному морю, с кисельными берегами, да? - начал заводиться Жоржик.
  - Хватит фекалий! - веско произнес полковник. - Вы говорите на разных языках об одном и том же - о дерьме. Жизнь - дерьмо. Я родился в море шоколада, где-то у меня валяется оксфордский диплом, и где я сейчас? Где принцесса Диана, я вас спрашиваю? Мы все оказываемся в дерьме, в поисках своего счастья и свободы. Хватит. Я готов к злоупотреблению спиртными напитками.
  Вальтро уже подходила к пикникующим, сияя, похожая на пантеру в своем черном купальнике, и разговору пришлось увять, тем более что никому, кроме самого Жоржика, он и не был интересен.
  
  
  ГЛАВА 5.
  
  Вальтро мягко подрулила к воротам и, заглушив двигатель, через двор повела мотоцикл к дому. Стояла июньская жара, Жоржик как всегда заснул в своем шезлонге, прямо на солнцепеке, будить его было бесполезно, да и не к чему, поэтому, управившись с машиной и бросив в гараже сумку с книгами, она просто оттащила его в тень вместе с шезлонгом.
  Было около четырех пополудни. Вот-вот должна была заявиться Нелли, с неба лились потоки жары, стволы сосен истекали бальзамической смолой, откуда-то доносился обморочный голос кукушки, в траве звенели цикады. Нелли сразу полезет в воду, и следовало окунуться раньше, чем она приедет и выведет бассейн из берегов. Вальтро сбросила одежду на гранитный бортик и - а-х-х! - погрузилась в кристальную воду. Жоржик, которого шум воды вывел из состояния релаксации, начал намацывать очки, чтобы насладиться зрелищем. С тех пор, как двенадцати или тринадцатилетняя Вальтро резвилась в бассейне под его восхищенным взглядом, прошло уже четыре года, и в бассейне резвилась рослая красавица с телом, словно отлитым из бронзы, и копной роскошных черных волос.
  У ворот раздался шум подъехавшего автомобиля и вопли Нелли, которая рассчитывалась с таксистом, цикады умолкли, Жоржик начал заранее улыбаться, Вальтро выпрыгнула на бортик бассейна, калитка с грохотом распахнулась - Нелли вошла.
  - Милочка моя! - закричала она, проходя мимо начавшего извлекать себя из шезлонга Жоржика, чтобы обнять Вальтро.
  - Ты хорошеешь день ото дня! - От нее исходили мощные волны "Шанели Љ 5", она обернулась к Жоржику. - Засранец! Ты мог бы прикрыть свои яйца, ожидая моего приезда! - Она снова стиснула Вальтро, и Вальтро без усилий оторвала ее от земли, Жоржик, роняя очки с кончика носа, начал путаться в бермудах. Грета подслеповато высунулась из дому и, понюхав воздух, радостно засеменила через двор.
  - Деточка моя! - завопила Нелли, освобождаясь от Вальтро, и начиная рыться в кожаном мешке, который мог быть изготовлен из цельной шкуры тираннозавра. - Гостинчик, радость моя! - она сунула в нос догине вялый стейк, и догиня с достоинством взяла его в рот.
  - Шампанского! - категорически сказала Нелли, выпутавшись из насквозь мокрого платья и сдирая с себя насквозь мокрое белье. - Пока я буду купаться. - И на несколько секунд сладострастно замерла на бортике бассейна с разведенными в стороны могучими конечностями. Рядом с Вальтро это выглядело, как картина Рубенса и картина Валеджио в одной раме. Затем она обрушилась в воду, фонтан брызг ударил в навес, Грета и Жоржик с визгом отскочили в сторону.
  - Спасибо, прелесть моя, - сказала Нелли, выкладывая трицепсы на бортики бассейна и принимая от Вальтро бокал шампанского. Она покачивалась на спине, ее груди ныряли, подобно лысым головам двух купающихся евреев в коричневых камилавках над морщинистыми лбами, заросли ее лобка шевелились в воде, как волосы седой русалки.
  - Вот напасть на мою голову, - сказал Жоржик, заглядывая в бассейн. - Я не напасусь халатов на твою толстую жопу, голой будешь ходить.
  - Твои соседи языки сотрут об мою жопу, - расхохоталась Нелли.
  - Может, счешут килограмм семьдесят лишних, - сурово сказал Жоржик. - Вылезый. Хватит мутить мне воду в колодце. - Но халат принес, и Нелли влезла в него задней третью - две передние остались торчать.
  Они разместились за столом, поставленным прямо на газоне, Вальтро твердой рукой начала разливать в бокалы искристое вино.
  - Перестань наливать ее моим шампанским, - брюзгливо заметил ей Жоржик, кивнув в сторону Нелли. - Или сама будешь покупать халаты для ее брюха.
  - Глоток вина никому не повредит, - ответила Вальтро. - А вот, гиподинамия, - повредит. Надо больше двигаться и больше кричать. - Она вдруг раскрыла алый рот и издала такой крик, что зазвенели бокалы на столе.
  - Что это такое? - ошеломленно спросила Нелли.
  - Она считает, что такие вопли повышают энергетику ее светового тела, - ухмыляясь, пояснил Жоржик, - хотя, по-моему, ее и так слишком много.
  - Они улучшают работу сердечно-сосудистой системы и тонизируют кишечник, - авторитетно заявила Вальтро.
  - Зато окружающих заставляют обосраться, - заметил Жоржик.
  - Ваще-то, - задумчиво сказала Нелли, - если долго поёшь, потом всегда жрать хочется.
  - Это заметно, - Жоржик бросил косой взгляд на ее живот. - Ты вопила всю жизнь, правда не так громко, вот и улучшила пищеварение на свою голову.
  - А ты? - насмешливо сказала Нелли.
  - Я пел, - Жоржик значительно поднял палец, - а не бурчал желудком. Поэтому мое высокое искусство приблизило меня к чистой духовности.
  - Он изошел на дух, - пояснила Вальтро.
  - На говно он изошел, - сказала Нелли. - Сидит тут и квакает, как будто что-то понимает в вокале. Понимал бы, так объяснил бы тебе, что если на вдохе толкнуть диафрагму вниз, то крик получится намного громче.
  - Если она толкнет диафрагму вниз, так у тебя прямая кишка выпадет, - ухмыльнулся Жоржик.
  - Боже ж ты мой! - Нелли всплеснула руками, пропустив мимо ушей анальный сарказм Жоржика. - Такой голосище пропадает в лесу, и это ты называешь воспитанием, старый ты дурак?
  - Ничего у нас не пропадает, - возразила Вальтро. - Я научилась кричать, не используя голосовые связки.
  - Как это? - опешила Нелли.
  - Не... - Жоржик вскинул ладони, однако, Вальтро уже раскрыла рот. Не раздалось ни звука, но Нелли и Жоржик одновременно воткнули пальцы в уши и затрясли ими, как будто их мучила чесотка, Грета взвыла под столом.
  - Хватит! - крикнул Жоржик. Вальтро закрыла рот. - Я тебе уже сто раз говорил, - сварливо сказал Жоржик, продолжая трясти пальцами в ушах, - что ты используешь свои голосовые связки, только, блин, не так, как люди.
  - Это невозможно, - ошеломленно выдохнула Нелли. - Человек не может издавать такой звук.
  - Ей никто этого не объяснил, - ухмыльнулся Жоржик.
  - Это очень практичная вещь, - сказала Вальтро, отпивая глоток шампанского. - Никаких комаров, мух и муравьев в доме.
  - Я не верю своим ушам, - медленно произнесла Нелли. - Голосовые связки не способны на такое.
  - Ну и не верь, - Жоржик пожал плечами и потянулся к своему бокалу.
  - Когда ты этому научилась? - спросила Нелли.
  - Пару недель назад. Делала пранаяму, и вдруг вороны поднялись с деревьев. Я начала экспериментировать, и у меня получилось вот это. Когда я кричу так, в голове появляется резонанс, как щекотка. Между прочим, от этого волосы растут очень быстро.
  - Давай-давай, - хмыкнул в свой бокал Жоржик. - Скоро вся обрастешь волосами, как йетти.
  - Что ты юродствуешь, придурь?! - возмутилась Нелли. - Это же может дурно отразиться на ее здоровье!
  - Да? - удивился Жоржик. - Вальтрочка, деточка, а ты не чувствуешь щекотки где-нибудь еще?
  - Чувствую и очень сильно, - Вальтро показала ему зубы, - но ты же не можешь мне в этом помочь?
  - Куда уж мне, - Жоржик вздохнул. - Я могу только вязать носки из твоей шерсти.
  - Это опасно, это может быть связано с половым созреванием, - настойчиво продолжила Нелли. - Следует...
  Жоржик и Вальтро расхохотались одновременно.
  - У кого половое созревание, у нее? - Жоржик ткнул пальцем в Вальтро. - Неужели ты видишь в этих сиськах, в этой жопе, которые рвут платье, хоть какие-то признаки полового созревания?
  - Тем более! - Нелли побагровела. - Если либидо лезет у нее из ушей, то надо не бегать голой по лесам, а позаботиться о приличном мужчине для нее!
  Жоржик внезапно оборвал смех.
  - О мужчине? Нет такого мужчины, - сказал он с неожиданной злобой, - который мог бы дотянуться своим вонючим носом, хотя бы до ее пятки!
  Нелли опешила - Жоржик не шутил, в его голосе звучала абсолютная убежденность, краем глаза она взглянула на Вальтро и увидела, каким взглядом Вальтро смотрит на него - в этом взгляде была дикая, нечеловеческая гордость.
  После нескольких долгих мгновений Жоржик хохотнул.
  - Наша маленькая Вальтро способна сама поставить себе диагноз, она же медик, в конце концов.
  - Как дела в колледже? - хрипловато спросила Нелли, еще не совсем придя в себя от того, что она увидела в глазах маленькой Вальтро.
  - Класс! - Вальтро выбросила вверх большой палец. - Легко и в кайф!
  Вальтро училась в медицинском колледже, потому что ей было интересно, а не потому, что ей сильно нужен был диплом фармацевта. Жоржик мог бы оплатить ей мединститут, но она не захотела, да и он не считал нужным вырвать из ее жизни семь лет вместе с интернатурой, из которых медицине она будет учиться три года, а четыре - повадкам богатых гамадрилов, которые там покупали и продавали образование.
  С начала их совместной жизни, а Жоржик полагал днем своего рождения ночь, когда в луче его фары мелькнул узелок на обочине, Вальтро проявляла склонность ко всему, что магически изменяло отношения человека и мира, будь то физические упражнения, искусство или лекарственные растения. Жоржик не был ни лекарем, ни знахарем, ни фармацевтом и был очень далек от того, чтобы учить ее преобразовывать мир при помощи кокаина, но он всю жизнь преобразовывал сам себя, он был предметом собственного искусства и тому же пытался обучить Вальтро - быть собой. И он, и Вальтро родились в грязи, но, в отличие от него, у Вальтро не было времени осознать это, а живя с ним, она не нуждалась ни в чем. Ни одно ее желание не было вызвано необходимостью, а любое ее действие, как материальное следствие нематериальной причины, являлось чистым актом искусства и носило мистический характер. В отличие от него, ей не было нужды выжимать из себя дерьмо по капле - все, что исходило из нее, было чистой благодатью, за каждую каплю которой циничный и своекорыстный Жоржик по капле готов был отдать всю свою кровь. У него дух захватывало от перспектив, со всей искренностью и фанатизмом верующего он полагал, что растит богиню, и со всей жадностью фанатика, рассчитывал получить от нее спасение. Прожив жизнь между полюсами мужественности и женственности, он был способен понять Вальтро лучше ее самой, он был подобен кентавру, взрастившему Геракла, и как Геракла, взращивал свою богиню в такой строгости, которую позволяла ему его безмерная любовь. В луче его любви колледж, который выбрала Вальтро, был незначительным, но вынужденно необходимым моментом в процессе создания шедевра - как вода, в которой художник моет свои кисти.
  - И что же, - спросила Нелли, чтобы что-нибудь спросить, - ты так и продолжаешь мотаться в колледж на мотоцикле?
  - Продолжаю, - кивнула Вальтро. - Мотоцикл проходит там, где никакой автомобиль не пройдет.
  - А если грязь или снег? - спросила Нелли, наливая себе полный бокал шампанского.
  - Этот зверь идет напрямик, по полям, как по асфальту, - ответила Вальтро. - Я за час добираюсь без проблем.
  - А если возникают проблемы, - ухмыльнулся Жоржик, - так зверь просто едет на ней, - получается еще быстрее.
  В калитку раздался осторожный стук, который они не сразу услышали, и над воротами возникло удилище - пришел полковник. Он торчал там до тех пор, пока Вальтро не встала и не распахнула перед ним незапертую калитку, тогда он вошел, поставил на землю пустое ведро, чтобы пожать руку Вальтро, и, прислонив к забору свое удило, с рассчитанной неспешностью направился к столу, давая ей время принести для него кресло.
  - Ну, что там? - спросил Жоржик, имея в виду недавний визит полковника на историческую родину, после того, как они обменялись "хайлями", и гость сел, положив на стол шляпу и выставив рядом свою вверительную грамоту.
  - Да ничего хорошего там нет, - скучно ответил полковник. - Все бунтуют, и никто не хочет работать. Белые туземцы бунтуют оттого, что не получают работу, которую можно не делать, а черные - оттого, что делают много работы, за которую мало получают. Работодатели и работобратели превратились в одинаковых жуликов, эксплуатирующих капитал, эксплуатирующий третий мир. Ирландцы взрывают бомбы, исламисты взрывают бомбы, глобалисты, антиглобалисты, сутенеры и наркоманы вокруг. Порядочному человеку там жить невозможно.
  - Ну, конечно, - ухмыльнулся Жоржик, - здесь можно грести деньги, делая "лагер", которым у вас там ноги моют, и ни хрена не платить рабочим.
  - Я не мою пивом ноги, - вяло возмутился полковник. - Я мою их водкой, которую делают не здесь, а в Ирландии.
  - Потому, что от местной водки у тебя вся шерсть с ног облезет, - заметил Жоржик. - Правильно, - кивнул полковник, - И я не виноват, что дерьмовое пиво считается здесь элитарным напитком и продается за большие деньги.
  - Оно не было элитарным напитком, пока вы здесь не появились, - сказал Жоржик.
  - Пока мы здесь не появились, здесь даже хлеб был элитарным продуктом, - парировал полковник.
  - Он таким и остается для большинства населения, - ответил Жоржик и гордо добавил: - Лучше умереть стоя, чем хлебать из вашего корыта.
  - Ну, так и стой молча, пока стоится, защитник обездоленных, - раздраженно вступилась Нелли. - Ты вон, шампанское хлебаешь, как на Новый год.
  - Не могу молчать, - значительно произнес Жоржик.
  - Так пиши письма, зеркало ты русской революции, - предложила Нелли. - Можешь своему президенту отзеркалить или Деду Морозу.
  - Везде кричат "Но пассаран!", - меланхолично заметил полковник. - И везде впускают капитал, а потом кричат, что их обманули, - здесь и по всему миру. Мир - дерьмо. Капитал не обманешь, он уже изгадил все от полюса до полюса, где жил Дед Мороз. Жить легче, если не открывать глаз. Дед Мороз трахается с Санта-Клаусом в мотеле во Флориде, и оба вытирают письмами жопу. Предлагаю выпить ирландской водки, от которой не облазят ноги.
  Уходил полковник затемно и основательно пьяным, поскольку его фляжка привела за собой литр "Тре Крунур", послужив ключом к винным погребам Жоржика и катализатором основательного застолья. Чтобы он не свернул себе шею и не воткнул в полной тьме себе в глаз собственное удило, Вальтро взялась сопроводить его, полковник вежливо протестовал, но Вальтро взялась крепко и довлекла его до арендованного порога, как раненного бойца к дверям медсанбата. Там, совсем уже окосевший, он сказал ей раненые скачущие слова, о которых, вероятно, тут же забыл. Но Вальтро запомнила. Он сказал ей:
  - Брось меня, не держи. Прыгай сама, девочка. Ты родилась в рухнувшем мире, в стране, которой уже не было. Над пропастью ты родилась, в сгоревшей ржи, в последнюю минуту миллениума. Плюнь через плечо - и прыгай. Бог переводит свои часы - успевай. Мы все уже сдохли, мы истекли в яму с дерьмом. А тебе будет принадлежать новый мир, - если допрыгнешь.
  
  
  ГЛАВА 6.
  
  В свободное от учебы время и с целью получения опыта Вальтро взялась за работу в мошеннической конторе из числа тех, которые, - "Алкоголизм, табакокурение, СПИД, сифилис и приворожу деньги за один сеанс". Так получилось, что Вальтро пришла в фирму фактически в день ее основания, стояла у истоков предприятия и была хорошо знакома с двумя аферистами - мужем и женой, которые привораживали там деньги. Ей было интересно, на чем основана притягательность таких контор для народных масс, и она рассчитывала склюнуть здравое зерно, если таковое имелось в их деятельности. С течением времени она с большим удивлением убедилась в том, что эта, более чем непрофессиональная, а абсолютно идиотская деятельность приносила реальную пользу людям, которые несли в фирму свои деньги. Было очень похоже на то, что с не меньшим удивлением в этом убедились и сами основатели фирмы - пара бывших студентов, которых вышибли из мединститута за слишком пристальное изучение некоторых сильнодействующих лекарств. Эти ребята, полистав атлас по акупунктуре, втыкали иголки куда попало, делали пассы и бормотали что-то замогильными голосами, но некоторые, а потом и многие пациенты, излечивались или, во всяком случае, чувствовали облегчение. Такие успехи перевели целителей из числа откровенных аферистов в число сдвинутых на почве целительства и привели к еще большим успехам. Утеряв остатки здравого смысла, они обрели веру в свои паранормальные силы и приобрели их, превратившись в пару шаманов, ни фига ни в чем не понимающих, но делающих вещи, черт знает как. Единственное, в чем их нельзя было обвинить, - это в жадности, они щедро делились с Вальтро деньгами, которые не могли обслужить ее несуществующие пороки, и своим опытом, который не умещался в их косноязычие.
  Однажды она пригласила их на дачу, с ведома Жоржика. Жоржик согласился в целях получения развединформации об окружении Вальтро, но заранее надулся, налился презрением и заготовил ядовитые шуточки для пришельцев. Он заочно ненавидел всех, кто хотя бы теоретически мог оказать на драгоценную Вальтро влияние, которого он не мог избежать.
  Они приехали втроем, легко разместившись на огромном мотоцикле. Жоржик встретил их, сидя голым в шезлонге посреди газона и надеясь сходу потрясти их своим внешним видом - он знал, что выглядит, как помесь Старика Хоттабыча с Гингемой. Но пришельцы как будто не заметили ничего особенного, зато приволокли к столу солидную сумку, из которой вынули, помимо кучи деликатесов, упаковку с дюжиной "Тре Крунур". Жоржику, уже успевшему заранее возненавидеть их за халявство, пришлось делать вид, что это его ничуть не впечатлило.
  - Вы правильно выбрали позицию, - сказала Тельма, женская половина шаманствующей пары. - Солнце любит вас. Оно должно освещать ваш член - корень вашей жизни и ее женьшень.
  - Я все равно до него не дотянусь, - отмахнулся Жоржик.
  - Руками дотянетесь, - сказала Тельма, что заставило Жоржика посмотреть на нее с некоторым интересом. - Умеренная мастурбация на солнце - лучшая профилактика любых заболеваний. У вас есть сперма?
  - Сколько угодно, - с осторожной готовностью ответил Жоржик, просчитывая ловушку, которая могла быть скрыта в этом вопросе.
  - Берегите ее, - с чувством сказала Тельма. - Это сокровищница жизни, не теряйте ни единой капли.
  - Я не теряю ни единой капли уже целый год, - радостно сообщил Алик, мужская половина дуэта.
  - А куда же вы ее деваете? - поинтересовался Жоржик.
  - Во время оргазма, я опускаю ее в мочевой пузырь, - пояснил Алик, - а потом выпиваю мочу - в ней целительная сила.
  - М-м-да, - Жоржик задумчиво посмотрел на его губы, влажно блестящие в рыжеватой поросли бороды. - И как, вкусно?
  - Когда вы впервые взяли виски в рот, - усмехнулся Алик, - это тоже не было вкусно, но потом вы привыкли. И даже начали нюхать. Не так ли?
  - Есть грех, - вздохнул Жоржик, разливая в бокалы дареный нектар. - Хорошо, знаете ли, и понюхать, и в рот взять в хорошей компании. - Вальтро вдруг быстро встала, прошла к бассейну и некоторое время шумно брызгала себе там в лицо, подрагивая плечами от холодной воды, потом с невозмутимым видом вернулась к столу.
  - Вальтро светится от энергии, - сказала Тельма, как о чем-то очевидном, - потому что не разбрасывает свою половую силу направо и налево.
  - А куда же она светит? - настораживаясь, спросил Жоржик.
  - Само ее присутствие создает атмосферу, - сказал Алик. - Ее аура привлекает людей и способствует излечению.
  - Ах, это, - Жоржик, уже заподозривший, что о некоторых специфических способностях Вальтро стало известно посторонним, облегченно вздохнул. - Ничего удивительного. В присутствии такой ассистентки, у кого угодно поднимется тонус.
  - Как вы мочитесь? - поинтересовалась Тельма.
  - Как все, - удивился Жоржик. - Писькой.
  - Не страдаете ли вы простатитом? - уточнила Тельма.
  - Не страдаю, - ответил Жоржик. - Профилактика простатита - это мое хобби.
  - Вы в очень хорошей форме, - одобрительно кивнула Тельма. - Будете в еще лучшей, если станете втирать мочу в голову перед тем, как выйти на солнце.
  - Да, действительно, - согласился Жоржик, сильно жалея, что рядом нет Нелли для поддержания разговора.
  - Это улучшает мозговое кровообращение, - продолжила Тельма.
  - И ускоряет созревание маразма, - поддакнул Жоржик.
  - И ускоряет рост волос, - вмешался Алик, - Если втирать мочу в их корни.
  - А ваш маразм будет благополучно созревать и дальше, - пригрозила Тельма, - Если вы не примете точку зрения специалистов.
  - Спасибо, - поблагодарил Жоржик. - Я и какаю хорошо. Хороший продукт пропадает, - он подергал себя за седой пук волос, который свисал у него до середины спины. - Может, использовать для удобрения корней? Или для унавоживания хвоста?
  - Нельзя, - с сожалением вздохнул Алик. - Кал употребляют только внутрь и только после предварительной подготовки.
  - На хлеб, что ли, намазывают? - поинтересовался Жоржик.
  - Нет, его ферментируют в банках, без доступа кислорода, - разъяснила Тельма. - Декан Свифт так делал и был очень умным.
  - Не сомневаюсь, - сказал Жоржик. - Но поскольку, у нас нет подготовленного продукта, предлагаю выпить и закусить по-простому, чем Бог послал, - он потер руки. - У вас как с аппетитом?
  - Прекрасно! - в один голос ответили Алик и Тельма.
  Вальтро, которая на протяжении всего этого умного разговора сидела, не поднимая глаз от тарелки и не смея взять воды в рот, с облегчением схватилась за стакан с минералкой.
  Отобедав, они укрылись от нарастающей жары в доме, где Алика и Тельму сразу понесло к книжным шкафам.
  - У вас есть Свифт, - Алик обличительно указал пальцем.
  - Он у меня есть, - согласился Жоржик, - хотя я и не ферментирую собственное дерьмо в банках. Я предпочитаю в нем вариться.
  - У вас есть также и Парацельс и фон Крафт, - не менее строго указала Тельма.
  - У меня много чего есть, - усмехнулся Жоржик, - кроме счастья в жизни, - он небрежно махнул рукой. - Я давно уже этого не читаю. Все это суета сует, и слово изреченное есть ложь.
  - Ну да, - усмехнулся Алик. - А если я вас сейчас обложу по-батюшке, вы же обидитесь?
  - Можете и в штаны наложить, - предложил Жоржик, - нисколько не обижусь и даже дам вам Свифта, жопу вытереть.
  - А вы дайте просто так, - вызывающе сказала Тельма, - и Парацельса. И Крафта.
  - А вот и не дам, - вызывающе ответил Жоржик, - просто за так. Я собирал это дерьмо всю жизнь и люблю его, как собственное, в которое превратились все эти книжки. А вы хотите получить на халяву, даже не пукнув. Вот сможете наложить в штаны прямо сейчас? Отдам и Крафта, и Парацельса.
  - Вы человек твердых принципов, - уважительно сказала Тельма.
  - Очень твердых, до запора, - ответил Жоржик.
  - Могу предложить вам хорошей азиатской конопли, очень помогает, - сказал Алик.
  - Ну-ка, покажите, - заинтересовался Жоржик. - Уже сто лет не видел настоящей конопли.
  - Это очень долго, - сочувственно сказал Алик, извлекая кисет, - особенно, учитывая ваш возраст. Пожалуйста, угощайтесь.
  - Это ферментированный продукт, по-простому называемый "гашиш", - сказала Тельма. - Его можно не намазывать на хлеб, а есть просто так.
  - Или предпочитаете соснуть? - с улыбкой спросил Алик, извлекая из нагрудного кармана изящный стеклянный кальянчик.
  Жоржик внимательно посмотрел на них, переводя взгляд с одного на другую. Они явно поняли его игру и включились в нее, они не были глупы, они были из числа игроков, как и он сам, они ему нравились.
  Его всегда тянуло к людям с крышей достаточно набекрень, чтобы туда задували ветры вселенной, но не настолько, чтобы перекрыть кругозор до размера амбразурной щели. Ему нравилось общество бродяг, спившихся поэтов и ворья, достаточно умного, чтобы не применять насилия, и даже на гастролях в Гамбурге или Вене он шатался по притонам, а не по магазинам. Он прожил долгую жизнь в театре жизни и прошел по сцене в лохмотьях, даже если и во фраке, жизнь обучила его множеству жестоких приемов, но он ненавидел жестокость, даже если она и выступала во фраке или под маской справедливости. Он точно знал, что насилие вырастает из неспособности предвидеть свои последствия, из глупости, а ум - это слабый росток, прорастающий из кровавой грязи насилия, всегда трусливый из-за способности предвидеть последствия и не способный на насилие в силу этой способности.
  - Вальтро, ангел мой, - сказал Жоржик, опускаясь в кресло у холодного камина с кальяном в руке. - Я надеюсь, ты не балуешься странными зельями вдали от моих глаз? Это - лекарство, - он поднял вверх кальян, - и, как всякое лекарство, оно требуется и может помочь человеку больному, старому или умудренному настолько, чтобы быть старым или больным от этой жизни.
  - Я больна этой жизнью! - расхохоталась Вальтро, опускаясь на ковер у его ног. - Я впала в зависимость от нее. Я вдыхаю ее и нахожусь под кайфом 24 часа в сутки.
  - Я слышу голос не девочки, но ангела, - одобрительно кивнул Жоржик. - Если девочке тринадцати лет позволить пользоваться косметикой ее бабушки, она станет выглядеть, как пьяный клоун, а не как ее бабушка. Вот это и происходит с молодняком, который лезет в дедушкину аптечку - на губах еще молоко не обсохло, а рожки уже в грязи торчат.
  На эту вступительную речь, которая была столь же полезна, как и предупреждения Минздрава, Алик согласно накивал головой вместе с Тельмой и вежливо поднес Жоржику зажигалку.
  Воскурив зелье, Жоржик пустился в воспоминания о своих странствиях по Средней Азии. Гашиш имел свойство воспламенять его красноречие и воображение. Половина его воспоминаний была выдумкой, - не корысти ради, а чистого искусства для, - но и оставшейся половины, хватило бы на четыре жизни. Двое из присутствующих подозревали, а Вальтро точно знала, что он выдумывает, но это не мешало всем слушать, раскрыв рот. Жоржик умел рассказывать, а в дыму курений его сказки становились явью. Алик и Тельма могли насладиться представлением, поскольку для них давно уже не существовало разницы между явью и навью, а Вальтро, потому что видела разницу и могла оценить искусство рассказчика, преобразующее реальность. На некоторое время они образовали совершенный тетрактис, капсулу времени: шаманская пара, Вальтро в своей точке трезвости и рассказчик на вершине призмы. Время капало шариками гашиша в стеклянном кальяне и, облекаясь в речь, исходило струйками дыма, наполняя пространство эхом исчезающих образов, это не так уж сильно отличалось от жизни, и они прожили несуществующее время, не заметив, как сгустились тени.
  Пришла пора уходить. Алик и Тельма уехали на такси вместе с Крафтом, Свифтом и Парацельсом, Жоржик остался довольным, Вальтро осталась довольна тем, что доволен Жоржик. Ни для кого этот день не прошел зря.
  
  
  ГЛАВА 7.
  
  На следующее утро неожиданно заявилась Нелли. Она не полезла в бассейн и даже не отпустила такси, а сразу прошла к столу посреди газона, где уже сидел Жоржик в ожидании своей первой утренней чашки кофе и омлета. Вскоре Вальтро, которая готовила завтрак в доме, услышала его вопли.
  - Старая дура! Идиотка! Я говорил тебе тысячу раз! - орал Жоржик.
  Ответных воплей Нелли не донеслось, что было весьма удивительно.
  - Вальтро! - крикнул Жоржик. - Подойди сюда!
  Вальтро подошла. Нелли молча чмокнула ее в щеку, выглядела она неважно.
  - Принеси восемьсот долларов, - сказал Жоржик.
  Вальтро исполнила. Нелли взяла деньги, еще раз чмокнула ее в щеку и тут же уехала.
  - Что произошло? - спросила Вальтро, когда они уже сидели за столом и пили кофе. - У дочери этой старой дуры опять случилось что-то с мандой, с головой или ее очередным любовником, - со злостью ответил Жоржик. - И как всегда любовь или здоровье приходится покупать за деньги.
  - Я никак не могу понять, - сказала Вальтро, помолчав, - если вы с Нелли полжизни проработали вместе, то почему у тебя есть деньги, а у нее нет?
  - Если бы я был просто старым, самовлюбленным, тупым и жадным козлом, я бы объяснил тебе это в два счета, на пальцах, - ответил Жоржик, - но, поскольку, я старый, паршивый козел, который пытается всучить тебе хоть шерсти клок, то я вынужден углубиться в суть проблемы. С углубления в суть этой проблемы началось мое понимание того, как работает этот лохотрон, в котором мы живем, - государство. Плесни-ка мне еще чашечку кофе, и я прочту тебе маленькую лекцию по политэкономии.
  - Я работал всю жизнь, - продолжил Жоржик, отпивая кофе, - а работать я начал с восьми лет. Я пел в хоре, и уже тогда на мне зарабатывали деньги и те, кто получали зарплату за руководство этим хором, и те, кто продавали билеты на наши выступления. Меня, правда, кормили. Тогда телевидения не было, в Коми АССР вообще ни хрена не было, люди платили за то, чтобы послушать в тепле "Во поле береза стояла". Со временем я приспособился петь в церкви на разные праздники, мне было уже лет 11. Там платили хорошо и деньгами, и едой, но это было редкое удовольствие. Петь - это тяжелая работа, Вальтро, физически тяжелая, в особенности, для пацана. Но я пел и в детдоме, когда нужно было пустить пыль каким-нибудь проверяющим, а потом и во взрослом хоре, и солистом хора, я пел и в консерватории, и в концертах, которые давала эта консерватория, и в армии, куда меня забрали из консерватории. И везде я зарабатывал деньги для кого-то, но трудовую книжку на руки с первой записью в ней я получил только в 26 лет вместе с дипломом.
  К тому времени я уже восемнадцать лет отработал на дядю, а трудового стажу было ноль. Потом я работал в театре и ездил на гастроли, но зарабатывал-то я, в основном, на халтурах, а зарплата, с которой насчитывается пенсия, у меня была 150 рублей. Если бы не проклятый капитализм, Вальтро, - Жоржик ухмыльнулся, - я сидел бы сейчас под церковью со своей пенсией и пел "Враги сожгли родную хату". Потом уже, работая в Вене по контракту, я узнал, как люди зарабатывают себе пенсию в тех странах, где с лохотрона что-то перепадает людям. Там нет никаких пенсионных фондов. Там есть счет в пенсионном банке, на который каждый работодатель каждому работнику переводит пенсионный взнос персонально. Разумеется, лохотрон пользуется суммой, которая там накапливается, пока мужику не исполнится 60 лет, но когда исполнилось, отдает все, до копейки.
  - Сразу? - спросила Вальтро.
  - Зачем сразу? - удивился Жоржик. - Если каждый, кто имеет пенсию, имеет и сбережения помимо нее и целую кучу страховок, связанных с ней системой социального обеспечения? Никто не может запустить лапу в персональный счет, как в пенсионный фонд, пенсионер не ждет, когда ему принесут или не принесут пенсию, он идет в банк и сам берет ее, это его деньги. А если он сдохнет, лохотрон сбросит остаток суммы его наследнику, а не украдет, как в некоторых чмошных странах. Пенсионер - это автоматически богатый человек, он точно знает сумму, которой располагает, и не зависит ни от каких сраных реформ. Бедным может быть только тот, кто не вкладывал в лохотрон или не был к нему допущен. А если вкладывал, то автоматически стал партнером лохотрона, который с ним делится, обирая гастарбайтеров и используя общий капитал для обирания слабоумных стран. Так работает эта машина там, где лохотрон находится в руках у умных людей, которые не ждут, пока их развесят на фонарях, а не у чмошников и жадных фраеров, как здесь.
  - И ты использовал эту машину, чтобы стать богатым? - спросила Вальтро.
  - Нет. Иностранцев к ней не подпускают. Да к тому времени мне это и не нужно было. В Вене я получал такие гонорары, что не знал, куда деньги девать. Там я и свой первый "Харли" купил, не этот, на котором ты сейчас ездишь, тот я разбил. И не только "Харли", но и "Порш", который мне и на хрен не был нужен и ушел в ту же жопу. Однако у меня хватило ума не пораздавать все свои бабки халявщикам, которые вокруг меня крутились, - Жоржик усмехнулся. - А может, просто не нашлось подходящего. От ума или от отсутствия счастья в жизни, но у меня кое-что осталось, и тебе хватит. А вот у Нелли счастья было больше, а ума меньше. Она ведь не только в Вене пела, она пела в "Ла Скале", она в Большом пела целый сезон, в отличие от меня. К тому же она была обалденной красавицей, ты сейчас просто не можешь себе представить, какой. За ней всегда увивалась свора любовников, ей это нравилось, им тоже, она же была доброй, щедрой и никогда ни в чем не отказывала. А я ведь говорил ей: "Нелька, не просирай ты все на этих говнюков, кинь что-нибудь в загашник, а то мне на старости лет не к кому будет и приползти опохмелиться". От кого-то из них она прижила двух дочерей. Одна уже умерла, удавилась в психушке, вторая сосет из нее кровь по сей день. А папочка у Нелли был суровый воин, старый большевик и персональный пенсионер. Он ни в жисть не давал ей ни копейки, но, наверное, это он убедил ее в том, что родное государство всегда поможет: и в беде поддержит, и сопли вытрет. Во всяком случае, когда она не смогла больше петь, то осталась со своей неперсональной пенсией, дочкой, внучкой и их любовниками. Я люблю эту старую дуру и вырвал для тебя этот клок шерсти со своего обросшего сердца, только для того, чтобы ты поняла - рассчитывать можно только на себя и на деньги, желательно, в твердой валюте. Я вот обзываю Нелли дурой, но должен признать, что не мои умные мозги уберегли меня от той же судьбы, а мое одиночество. У меня никогда не было баб, не было детей, я не был красавчиком, не был умником и не был везунчиком, но мне повезло. За все надо платить. Эта жизнь - проститутка, она ничего не дает задаром. Мы платим за любовь, платим за семейное счастье и за несчастье, платим за дружбу, и все наши бескорыстные поступки облагаются налогом. Одиночество - это тяжелый груз, но он дает свободу маневра. Одинокое плавание опасно, но без такого груза в трюме тебя будет носить ветрами судьбы, а со счастьем на палубе перевернет к чертовой матери. Потому что жизнь забирает назад все, что мы у нее берем, и уходит, обшарив наши карманы.
  После длительного молчания, Вальтро спросила:
  - А зачем ты взял с собой меня?
  Жоржик глупо хихикнул. Потом еще раз глупо хихикнул, и в глазах его начал медленно разгораться желтый огонь, или просто старческая влага выступила в лучах восходящего солнца.
  - Потому... - прошипел он, дергая себя за бороду, и не в силах удержать душащий его дурацкий смех, - что ты... великая драгоценность. - И выкрикнул: - Ты приз, Вальтро!
  
  
  ГЛАВА 8.
  
  Возвращаясь вечером из города, Вальтро сбила собаку, перебегавшую дорогу. Она привезла собаку домой и сделала для нее все, что могла, но животное все равно умерло к утру.
  - Зачем мы это делаем? - сказала она, закопав собаку в дальнем углу двора. - Я же знала, что она умрет.
  - Есть вещи, которые разумный человек не должен делать, - усмехнулся Жоржик, - но он делает их потому, что он человек, а не тварь. И есть вещи, которые человеческая тварь делает в силу своей разумности, животное так не делает никогда.
  - Я режу таких же собак в колледже, - усмехнулась в ответ Вальтро. - Я человек или разумная тварь?
  - Ты хочешь знать, что такое ты или что такое человек? - Жоржик поднял брови. - Оба вопроса к Творцу, - он сплюнул рядом с могильным холмиком, - создавшему всех тварей по паре. Но исходя из своего тварного опыта двойственности, могу сообщить тебе, что пар столько же, сколько человеческих единиц. Человек торчит между плюсом и минусом, пока необходимость не толкнет его в жопу. Тогда его несет левой-правой из света в тень и перемножая на каждого встречного. В результате, получается такая сумма дерьма и света, которой как раз хватает на билет в ад.
  - Человек получает такой билет, когда рождается, - возразила Вальтро, - прямо из рук Творца. Пошли помянем, что ли? Не поеду я сегодня в колледж.
  - Ну и черт с ним, - согласился Жоржик.
  - Ты как всегда сильно преувеличиваешь, - сказала Вальтро, когда они выпили по глотку виски. - И как всегда ради красного словца. На самом деле, не так уж трудно отличить человека от куска дерьма.
  - Красное словцо - это твердая валюта в обмене с любым собеседником, оно архетипично, - ответил Жоржик, - а на деревянное словцо не купишь ни внимания, ни понимания. Люди косноязычат и до кулаков доходят, путаясь в родном языке, как в иностранном. Но чтобы отличить человека от куска дерьма, нужно увидеть его дела.
  - Не обязательно, - возразила Вальтро. - Это можно понять с первого взгляда: по лицу, по глазам, по жестам. Язык тела говорит больше, чем речь. А если действия человека разрушают первое впечатление, это говорит о том, что он действует против собственной природы, а не о том, что первое впечатление не верно.
  - Но мы все действуем против собственной природы! - воскликнул Жоржик. - Если бы люди действовали в соответствии с ней, то одни не действовали бы вообще, а другие с наслаждением топтали бы недействующих. Ты весьма проницательна, ангел мой, неужели ты еще не поняла, что в этом мире живут две породы людей: действующие твари и недействующие творцы?
  - Твое красное словцо не прошло, - усмехнулась Вальтро. - Поясни.
  - Ты уже приготовила свое лукошко, Золушка? - усмехнулся Жоржик. - Я собираюсь нащипать тебе туда клочьев бесполезной мудрости, может, ты свяжешь из них мне носки. Так вот, ангел мой, - он подергал себя за бороду, - физическое действие - это то, что у нас общее с животными. Умственная деятельность - это то, что отличает нас от животных. Физической деятельности вполне достаточно для выживания. А умственной недостаточно. Умственная деятельность - это изыск, абсолютно не необходимый для выживания тела. Она является причиной творчества, абсолютно ненужного и вредного в условиях борьбы за выживание. Если птица начнет творить вместо того, чтобы вить гнездо, она сдохнет и не даст потомства. Чтобы выжить, нужно смотреть на мир через амбразуру, как бык или тигр, отсекая все лишнее и действуя всегда одним и тем же проверенным способом. Ум не мог появиться в борьбе за существование, он появился против этой борьбы, кто-то подкинул его человеку. Ум выдрессировал сам себя смотреть через амбразуру, как бык или тигр, чтобы выжить среди животных. Любое животное, от вируса до быка, разрушитель по своей природе, абсолютно не способный к творчеству, которое разрушает способ его существования. Оно топчет и прогрызает дыры и никогда не может остановиться, потому что умрет. Ум, который зафиксирован в такой позиции, принадлежит твари, он является атавизмом. Тварь уже не может использовать такой ум для получения кайфа от пожирания. Тогда она использует его для получения кайфа от мучительства других живых существ, что является аналогом пожирания. Все, кто находят свое место в системе управления государством, от начальника ЖЭКа до Президента, относятся к этой категории. А те, кто не находит, сваливаются в криминал или в такие виды деятельности, как забой скота или защита Отечества. Включи телевизор, ты увидишь этих гоблинов на каждом канале, они любят и умеют пропагандировать свой образ жизни.
  - Из всего сказанного следует, что есть и не-гоблины? - спросила Вальтро.
  - Не-гоблины - это те же твари, только трусливые от слишком большого кругозора, - ухмыльнулся Жоржик. - Настоящий человек еще не появился.
  - Кто же тогда, недействующие творцы? - спросила Вальтро.
  - Это рабочий скот и трясущиеся интеллектуалы. Они не действуют самостоятельно, но их принуждают создавать продукт при помощи проверенных методов: голода и страха. Гоблины не знают других методов, кроме насилия, неспособны к творчеству и не знают, что такое искусство, они естественны, как свиньи. Это интеллектуалы делают для них их телевидение, обучающее молодняк повадкам взрослого зверья, предвыборные программы и программы для программирования скота.
  - А к какой категории ты относишь себя? - спросила Вальтро.
  - К промежуточному звену в цепи эволюции. - Жоржик растянул в ухмылке тонкогубый рот. - Я интеллигентствующий гоблин, я выдираю клочья своей шерсти, чтобы тебе было мягче идти. Мне больше нечего терять, я гнилой полуинтеллигент, который перестал трястись, моя спина стала твердой, как крышка гроба, ты пройдешь по ней на ту сторону. В тех местах, где я родился, такой кусок окаменевшего дерьма, как я, называли "бич". Я - мост под твоими ногами и я - бич, Вальтро. Я буду хлестать и хлестать тебя по твоей великолепной жопе, чтобы ты прыгала и прыгала, пока не допрыгнешь до неба.
  - Я могу и не захотеть прыгать, - Вальтро пожала плечами. - Моя жопа может сгодиться и для чего-нибудь другого.
  - Юлишь, девочка, - Жоржик погрозил пальцем. - Если бы ты была другой, как все, ты бы давно уже крутила жопой на дискотеках, не спрашивая разрешения у старого козла. Просто ты хочешь, чтобы я в очередной раз сообщил тебе о твоем великолепии, тебе требуется доза восхищения, я поймал тебя на крючок, Вальтро. Ты уже привыкла чувствовать себя королевой, теперь тебе ничего не остается, как ею стать. Но королевская кровь не в жопе, чувствующей горошину через семь перин, а в королевском сердце, твердом, как алмаз. Однако так уж устроен человек, что путь к его сердцу лежит через жопу - ей требуется хлыст.
  - Высокие черные сапоги и бадана с черепами у тебя уже есть, - заметила Вальтро.
  - Для тебя у меня все есть, - осклабился Жоржик. - И хлыст я буду носить за тобой в зубах, и ты прекрасно это знаешь. Но это не отменяет необходимости прыгать. Самое лелеемое существо, Вальтро, - это свинья, ее не заставляют прыгать, она набирает вес для своего хозяина.
  - Я хочу рассказать тебе, как я в прошлом году заставила прыгать двух поросят, - сказала Вальтро.
  - Кажется, ты уже мне рассказывала об этом, - заметил Жоржик.
  - Я рассказала тебе не все, - ответила Вальтро.
  Она возвращалась на мотоцикле из города домой, когда к ней прицепились двое пьяных парней на побитой "Хонде" и начали прижимать к обочине. Дорога была пустой, а если бы и не пустой, то кому какое дело? Вальтро не слишком испугалась - в боковом багажнике у нее всегда лежал Жоржиков обрез, неотъемлемый атрибут "Харли", но пьяные пацаны могли просто сбить ее в любой момент, поэтому, увидев впереди просвет в лесополосе, она вильнула в сторону и ушла с дороги. Однако настойчивые шалуны, обдирая об кусты свою драную "Хонду", протиснулись вслед за ней и выскочили в чисто поле.
  Здесь Валътро выключила газ - такая, значит, их судьба.
  Вальтро любила рассматривать Жоржикову пушку, страшную вещь четырнадцатого калибра, любовно украшенную по дереву серебряными гвоздиками, ей всегда хотелось узнать, каково это - выстрелить из этой штуки кому-нибудь в живот? И каково это вообще - убить человека?
  "Хонда" заглохла впритык к мотоциклу. В тишине стало слышно, как каркают вороны. Ухмыляясь, парни вылезли из машины.
  Вальтро выстрелила. Она стреляла почти в упор. Но по какой-то странной прихоти судьбы или баллистики промахнулась. Пламя жахнуло на полметра и, казалось, сбило одного из парней с ног, но он упал на задницу невредимым. Пуля, как топором, расколола ствол молодой березки за его левым плечом. Вальтро перевела стволы на второго.
  Парень начал быстро бледнеть. Его лицо на глазах превращалось в лицо мертвеца - изжелта-бледное, такие лица Вальтро много раз видела в морге. Ей даже показалось, что она чувствует запах, запах гнилого мяса.
  В полной тишине она села на мотоцикл, завела двигатель и уехала. Парни так и остались под лесополосой рядом со своей заглохшей "Хондой". Один - стоять, второй - сидеть.
  - Знаешь, почему я их не убила? - спросила Вальтро.
  - Ты не могла решить, кого из них прикончить, - ухмыльнулся Жоржик, - и не могла прикончить обоих одним оставшимся патроном.
  - Ты же сам примотал к стволам три запасных патрона, забыл? - возразила Вальтро.
  - Ну, тогда не знаю, - Жоржик пожал плечами. - Может, эти ребята возбудили у тебя мораль? Не так уж легко убить человека.
  - Очень легко, - резко сказала Вальтро, - Причем здесь мораль? Я Грету не могу обидеть, потому что она - член семьи, хоть и собака. А те двое были для меня, как пыль на дороге, меньше, чем собаки, которых я режу. Там же был пустырь, далеко за городом, я могла пристрелить их и уехать, никто бы меня не нашел. Но как только я поняла, как легко могу отнять их жизни, я это уже сделала, и мне стало неинтересно. Клопов давить легко, но мне неинтересно делать это, понимаешь?
  - Зато клопам очень интересно, - хмыкнул Жоржик. - Человек способен не тронуть клопа, но клоп не может не тронуть человека, он им питается.
  - А ты способен отдать свою жизнь, за жизнь десяти тысяч человеков, которые тебя не трогают? - спросила Вальтро.
  - Нет, - ответил Жоржик.
  - Тогда в чем для тебя разница между жизнью человека и жизнью клопа? - спросила Вальтро.
  - Ну, так я никогда и не говорил, что я мать Тереза! - запротестовал Жоржик.
  - А я видела, как матери Терезы спасают жизнь новорожденного уродца, которому лучше умереть, а на улицах сдыхает тысяча беспризорников, на которых всем наплевать. Ты можешь объяснить мне это?
  - Я могу поставить тебе диагноз, Вальтро, - ухмыльнулся Жоржик, - ты страдаешь той же детской болезнью, что и великие гуманисты прошлого, ты не видишь разницы между конкретным и абстрактным. Достоевский лил слезы по поводу слезы ребенка, что не мешало ему закладывать вещи собственных детей, чтобы проиграть их в казино. Так устроен человек - у него вечно чешется Гондурас, а когда в Гондурасе гибнет полмиллиона человек в гражданской войне, его это волнует меньше, чем чиряк на собственной жопе. Это коловращение плюса и минуса, особо интенсивное, в башке у особо умных сапиенсов всегда эксплуатировали эксплуататоры, чтобы через них внедрять в массы идею абстрактного Добра и Зла. На самом деле, абсолютного Добра и Зла не существует, они всегда имеют привязку к земле и конкретны. Абстрактно добрый человек, принципиально добрый, - это высокоморальный баран, которого можно заставить делать или не делать, все что угодно, используя его принципы. Когда Добро и Зло теряют связь с почвой, превращаясь в абсолюты, как Бог и Дьявол, они повисают в воздухе, становятся пригодны для манипулирования и легко обращаются кровью того, кого на данный момент назначили Дьяволом. Все злодейства в мире всегда творятся во имя Добра, ты еще не заметила, Вальтро? Но чтобы самому не растерять свои шарики, престижиратор должен не терять точки отсчета, он должен находиться в безопасном месте между полюсами, чтобы эта адская машина не перемолола его самого, оттуда он направляет мясорубку и делает новые назначения. Кто этот, - Он? Это совокупный интеллект человечества, направляемый атавистическим умом гоблина. Что надо сделать, чтобы освободить людей из ада? Надо сбросить гоблина с его места. Что это за место? Это то место, Вальтро, из которого ты отказалась давить клопов. Кто этот Тот, кто займет место?
  Наступило длительное молчание. Оно длилось и длилось, пока Жоржик не набулькал себе в стакан.
  - Славненько помянули, - сказал он. И добавил, выплеснув виски в щель рта: - За новое назначение.
  
  
  ГЛАВА 9.
  
  - Ну, так приезжайте, - сказал Жоржик. - Какие проблемы? - и выключил мобильник.
  - Что там? - спросила Вальтро.
  - Нелли хочет приехать со своей внучкой, - ответил Жоржик. - Ты еще помнишь Юлию?
  Вальтро помнила. Одно время Нелли довольно часто наведывалась к ним с внучкой, которой было тогда лет 8-9, а Вальтро - лет 10-11, потом Юлия куда-то исчезла. От нее у Вальтро осталось впечатление чего-то эфемерно-нежного и в то же время жестокого.
  Когда-то Юлина мама пыталась стать певицей, так же, как и Нелли, но у нее ничего не вышло. Она пыталась стать искусствоведом, и тоже ничего не вышло. Собственно, не очень-то и хотелось. Уже лет с четырнадцати у юной Полины появились мелкие спонсоры, которые, орошая мелкими жизненными благами ее ручки и губки, влили в нее достаточно уверенности в том, что чаша ее пустой не останется. Лет в семнадцать в ее чашу пролился первый спонсор серьезный, а когда он истек и ушел, взрастив целый сад причудливых привычек, заглушивших ростки кое-каких талантов, в осадок выпала Юлия и целый мешок ничем не обеспеченных запросов, напоминавших письма к Санта-Клаусу. Санта-Клаусы, однако, стали являться с регулярностью Нового Года, где-то между третьим и четвертым, произошла пара абортов, от следующего она подхватила кокаиновую зависимость и по дорожке, присыпанной искристой пылью, добралась с кем-то из них чуть ли не до Лапландии, откуда после небольшой отсидки в Швеции вернулась назад голой, с голой Юлькой на плечах и навсегда отмороженным носом. Постепенно, по мере потери Полиной иллюзий, мехов и розовости щек, в Санта-Клаусах все явственней проступали сермяжные черты Деда Мороза, уже не стеснявшегося нагружать Снегурочку мешком с водкой, а то и дать по мордасам.
  Тем временем у покрывавшихся целлюлитом ног старшей Снегурочки, невольно втянутая в постоянный Новый год, подрастала на вольных хлебах, Снегурочка Љ 2 и уже доставала своим любопытным носом очередному Деду Морозу, куда следует. Однажды и в конце-концов Полина вышибла четырнадцатилетнюю дочь из дому, и та была вынуждена стать лагерем у бабушки. Через пару месяцев после того, как Дед Мороз отбыл в Уренгой, Полина явилась к Нелли и, путаясь в регистрах от гневного окрика до слезливой просьбы, потребовала свою дочь обратно. Нелли уже ничего не решала, но Юлька решила уступить, однако, она уже успела понять всю прелесть двоедомства и принялась кочевать туда-обратно, дозируя свое присутствие и шантажируя им равноодиноких в своей равноудаленности маму и бабушку.
  Юлька уже родилась с мозгами, основательно прихваченными морозцем, в пути с Северного полюса на Южный или наоборот, ее принес не аист в клюве, а Дед Мороз в мешке, и с тех пор, как ее вытряхнули на землю, никто, ни разу, ни единым словом не пояснил ей, что мозги можно использовать для чего-то другого, кроме как для изыскания способов зарабатывания денег своей мандой. Она была далеко не глупа, и чего удивляться, что в свои пятнадцать лет она изыскала способ извлечения денег без амортизации основного средства производства? Болтаться где-то возле искусства было у нее в крови, это делали все ее ближайшие родственники, кроме бабушки, которая делала искусство, пока искусство не уделало ее. Болтаясь таким образом, она наткнулась на фотографа, который называл себя фотохудожником и работал с обнаженной натурой, постоянно перескакивая тонкую грань, отделяющую эротику от порнографии. Парень был не бесталанен, но как же тут не станешь порнографом, когда пейзаж с заходящим солнцем попробуй продай, а пейзаж с восходящей голой жопой - это живой кусок хлеба? Он сразу оценил Юлькины данные в десять долларов за отщелканную пленку, и они нашли общий язык, поскольку обоим хотелось есть и пить вино жизни, не спрашивая о цене. Но общего языка и одной голой жопы на двоих Юльке было катастрофически мало. Она быстро сообразила, что в этом конвейере голой плоти "снять трусы - щелкнуть кнопкой" женские прелести стоят дешевле куриных потрохов и можно навсегда остаться с голой жопой, если не придать ей достоинство портрета. Юлька никоим образом не принадлежала к числу работников конвейера и, полагая себя персоной уникальной, начала изыскивать и нашла возможность спрыгнуть с ленты. Она понимала, что никакое персональное великолепие не поможет ей пробиться на обложку "Пентхауза" - для этого требовались жопораскрутчики покруче, чем ее фотограф. Но как-то раз ей попал в руки английский журнал "Вайфз" - очень специфическое порноиздание, делавшее бизнес на публикации любительских фотографий эксгибиционистски настроенных домохозяек. Ее поразило убогое уродство баб и несоответствие между высоким качеством печати и дилетантским качеством снимков, но более всего - тот факт, что журнал платил бабам по 300 евро - сумасшедшие деньги за фотографии их вялых грудей и жировых складок. Неужели это можно было продать? Поразмыслив, она поняла, в чем тут дело - в отличие от лаковых Барби из "Пентхауза", эти бабы имели индивидуальность. Модели из "Пентхауза" и "Плэйбоя" тиражировались в миллионах экземпляров по всему миру, в рекламе "Сникерсов" и "Боингов", пива и оружия, они торчали на биг-бордах и заглядывали в каждый дом с экрана телевизора, они были безлики, привычны и столь же сексуально привлекательны, как деталь торговой машины. На их фоне бабы с кухни со своими толстыми жопами и заросшими волосней лобками притягивали взгляд обывателя, как запретный плод в дырке замочной скважины. Продолжая шевелить мозгами в том же направлении, умная Юля пришла к выводу, что имеет не меньше шансов торгануть своим юным плодом через замочную скважину, чем сорокалетние коровы с их обвисшими задницами. Обычной почтой она отправила в Лондон десяток похищенных у работодателя негативов, на которых выглядела значительно старше своих лет, в длинноволосом парике, а через месяц получила по почте пакет с персональным экземпляром журнала, и "Америкен Экспресс" доставил ей 600 радужных билетов в новую жизнь.
  Окрыленная успехом, Юля принялась копить деньги на приличную фотоаппаратуру, активно включившись в поиск новых рынков сбыта через компьютер шефа, запуская лапку в его фототеку с уже оплаченными ей негативами и одновременно ударными темпами обучаясь у него же ремеслу фотографа. Через пару месяцев она бросила своего партнера и приступила к эксклюзивной эксплуатации собственной задницы. Ей были уже хорошо известны частные опасности и общая невыгодность пиратского порнобизнеса в Интернете. Она пользовалась только почтой, располагая достаточным количеством адресов изданий, подобных "Вайфз", и обходясь без посредников. Нельзя сказать, что на нее пролился золотой дождь, но золотая жила давала достаточно золотого песка всем, добывающим его из жопы, чтобы перепало несколько крупиц и одинокому старателю. Этот бизнес вполне соответствовал ее внутренним потребностям, имел тенденцию к удовлетворению внешних, и ей весьма импонировала удивительная доброжелательность, имевшая место между всеми его участниками. Ни одно из ее посланий ни разу не осталось без ответа, даже если ее предложения и не принимались, редакторы всегда отвечали ей пространным и дружелюбным письмом с пожеланиями успеха, не скупясь при этом на переводчика, а если принимались, то она непременно получала, помимо денег, еще и экземпляр журнала с персональными приветствиями в нем. У нее скопилась целая пачка роскошно иллюстрированных похвальных грамот, полученных от порноиздателей, которые она сохраняла так, как Штирлиц хранил бы свои, полученные от Юстаса. Издатели называли ее только так, как ей хотелось, - просто Юлия и печатали под ее фото только то, что хотелось ей, даже, если она и врала. Этот взаимный респект в формате отношений на расстоянии даже если и был частью бизнеса, позволял ей чувствовать себя занятой в бизнесе вполне респектабельном. Он не вонял потом и спермой, в этом не было ничего общего со сниманием трусов в порностудии, не было хомута, не было конвейера и унизительной зависимости от мужчин. Умная Юля, вытряхнутая в этот мир из мешка Деда Мороза вместе с бутылками водки и пачками новогодних презервативов, умудрилась найти способ выживания на льду, не отмораживая при этом свой юный плод.
  У нее имелась высококачественная фотоаппаратура, соответствующий занятию гардероб и две квартиры, которые она использовала попеременно в качестве студии, но в процессе творческой деятельности она столкнулась с некоторыми трудностями. Юная Юля весьма выгодно выделялась на фоне желающих подработать домохозяек и пожилых проституток, потерявших товарный вид, у нее даже появились почитатели, но правила игры запрещали издателям публиковать из номера в номер одну и ту же модель. Сотрудничество с Юлией было интересно, издатели готовы были закрыть глаза на то, что она выступает в разных париках и под разными именами, но для участия в этой игре внутри игры требовалась постоянная и кардинальная смена декораций. Юля не могла заменить мебель в квартирах или сами квартиры, ей были не по карману поездки на пленэр в Гагры, и она не могла заниматься своим делом в каком-нибудь парке посреди города, тем более что работа с дистанционной аппаратурой была связана с некоторыми трудностями. Поэтому, когда бабушка заговорила о поездке на дачу к Жоржику, Юля сразу уцепилась за такую возможность.
  
  
  ГЛАВА 10.
  
  Юлия была похожа на кристалл льда, который растет и изменяет форму, никогда не изменяя своей сущности кристалла льда. Могло пройти и пятьдесят лет, ее белые волосы могли стать белыми, как снег, но, даже превратившись в айсберг и покрывшись трещинами, кристалл льда остается льдом, прозрачно-голубым, как ее глаза.
  Кроме глаз, в Юлии не было ничего, что бросалось бы в глаза. Она была среднего роста, среднего телосложения, с вполне нейтральным выражением лица. На ее щеках не цвели розы, ее губы не напоминали алый плод, и одета она была с белоснежной скромностью. Но в том, как простые белые шорты и простая белая майка облегали ее тело, сквозила пронзительная сексуальность нижнего белья, а прозрачные глаза были насквозь голыми. Сущность ее снежной сексуальности раскрывалась постепенно, начиная с глаз, - в них плавился голубой лед, обнажая соразмерность, скрытую в пропорциях ее тела, как кристаллическая структура, - в кристалле льда и стекал ниже, в чашечку укрытого снегами цветка - нежного, жадного и сильного, как эдельвейс, разламывающий льды ледяных вершин.
  - Да-с, к нам пришла Снегурочка, - уверенно сказал Жоржик. - Посреди июля.
  И почтил гостей вставанием из своего кресла посреди газона, что делал далеко не для всех и не всегда. Это отметила не только Вальтро. Нелли покраснела от гордости за внучку, Юлия легко коснулась Жоржика губами и бедрами, Вальтро поцеловалась с Нелли и обернулась к Юлии. Секунду они смотрели друг другу в глаза: снежная Юлия и Вальтро, как раскаленная бронза. Они шагнули навстречу и обнялись. У Жоржика захватило дух, это было, как черная роза в бокале с замороженной водкой.
  Нелли тихо ахнула, она уронила себе на ногу свою сумяру, в сумяре звякнуло, вытягивая к ней свой любопытный нос, из дому вышла Грета.
  - Радость моя! - завопила Нелли. - Слава Богу, шампанское не разбилось и не залило твой стейк!
  Грета и Жоржик приняли подношение и устроились под столом и за столом, соответственно, остальные разместились вокруг в заранее подготовленных креслах.
  - За... - сказал Жоржик, поднимая бокал, - забыл, сколько тебе уже лет, Юлия?
  - Шестнадцать, - торопливо ответила Нелли. - И скоро она закончит школу, если будет в нее ходить, и она занимается фотографией, и у нее есть талант, и, может быть, у нее получится стать фотохудожницей. Вот.
  - Ага, - задумчиво произнес Жоржик. - Тогда давайте выпьем за светоживопись и за возможность поиметь групповой портрет на халяву. Поимеем? - Он посмотрел на Вальтро.
  - А с чего ты взял, что Юля захочет нас фотографировать, - удивилась она, - и у нее есть чем?
  - А с того, что если у человека что-то получается, - поучительно ответил Жоржик, - то он любит это делать и всегда таскает с собой свои игрушки для получения кайфа. Я прав? - Он перевел взгляд на Юлию.
  - Прав, - улыбнулась Юлия, - но я никогда не делаю мусорных снимков "Поляроидом", поэтому придется подождать. Идет?
  - Так я и не хочу, чтобы моим тленным образом вытирали задницу бродяги на мусорнике, - осклабился Жоржик, - как это происходит со всеми памятниками человеческому тщеславию. А если я успею сотлеть, то ты отдашь свой шедевр моей наследнице, - он чмокнул Вальтро в щеку, - чтобы она могла вставить его в рамку и сэкономить на памятнике.
  - У тебя вообще нет фотографий, - заметила Вальтро.
  - Зачем они мне? - ухмыльнулся Жоржик. - Своим козлиным рылом я могу любоваться в зеркале, но я слишком ценю свою козлиную индивидуальность, чтобы тиражировать ее.
  - Фотоальбом - это сувенир из прошлого, - сказала Нелли.
  - Слава Богу, я не фотографировался каждый раз, когда мне нагадили на голову, и не храню эти кучки дерьма, - ответил Жоржик.
  - В твоем прошлом были не только кучки дерьма, - возразила Нелли.
  - Ты думаешь, что с фальшивой короной на голове, я бы выглядел лучше? - усмехнулся Жоржик. - Я всю жизнь ходил по сцене, хватит с меня грима и декораций. А Вальтро не нужен сундук, полный пыльных париков и кафтанов из поддельной парчи.
  - Мне нужен, - возбужденно сказала Юлия. - У вас есть?
  - Что? - удивился Жоржик.
  - Да это у него философия такая, - отмахнулась Нелли, - из драной парчи. Вечно ты философствуешь насчет простых вещей, поэтому тебе и жить трудно.
  - А тебе легко? - повысил голос Жоржик. - Нет в жизни простых вещей, все сложные. Вся моя жизнь просто вырублена на моем лбу топором. Но кто это может прочитать? Кому это нужно, если это неинтересно даже мне самому?
  - Мне интересно, - сказала Вальтро.
  - Брось, - Жоржик махнул рукой. - Это записки сумасшедшего, я унесу их с собой в могилу, - он ухмыльнулся, - а тебе оставлю свой великолепный портрет, который сварганит для нас наша снежная Юлия, - он почесал кадык, - чтобы ты могла пролить над ним скупую слезу.
  Юлия достала свой "Никон" и сварганила портрет этой странной семьи, а потом и сама присоединилась к ней.
  В меру нагрузившись шампанским и прихватив пикниковую корзину, они отправились на речку. Гости все-таки прибыли на дачную природу, а не для того, чтобы торчать за дачным забором.
  Природа здесь была что надо, и солнце стояло высоко, давая великолепное, естественное освещение, которое не могли заменить никакие фотовспышки. Юлия решила не терять времени даром, она недолго поприсутствовала среди пикникующих и, незаметно отчалив в лодке к другому берегу, растворилась в лесу со своим "Никоном".
  Полковник сидел на балконе своей дачи, натужно сочиняя письмо вдовой сестре, писать было не о чем и не хотелось. Хотелось выпить, но каждый раз, когда он уже почти отрывал задницу от стула, чтобы пройти к буфету, тоскующее костлявое лицо бедной Лиззи вставало перед его глазами и, отшвырнув очередной смятый лист бумаги, он хватался за следующий: "Дорогая Лиз! Я..." В очередной раз подняв мученический взгляд от стола, он посмотрел за речку в поисках вдохновения. Какая-то девчонка пристала к лесистому берегу в лодке и, пройдя между деревьями, остановилась на полянке, окруженной кустами ежевики. Глаза полковника обрели фокус, но недостаточный. Он сходил в дом и принес бинокль.
  
  
  ГЛАВА 11.
  
  Ранним утром Вальтро вышла из дому, чтобы окунуться в бассейне. Грета обычно выходила вместе с ней, но сейчас ее почему-то нигде не было видно. Немного удивившись, Вальтро начала обходить участок в поисках собаки.
  В задней части двора, густо заросшей кустами лесного ореха, еще со времен строительства этой дачи сохранились две деревянные будки - туалет и душевая. Дверь душевой была распахнута, в полутора метрах перед ней на низкой треноге стоял фотоаппарат и с интервалом в 3-4 секунды выбрасывал вспышки. В метре за треногой сидела Грета и с любопытством смотрела в проем распахнутой двери. В проеме распахнутой двери раздевалась Юлия, к тому моменту, когда подошла Вальтро, на ней оставались только белые носки и кроссовки. Увидев Вальтро, Юлия улыбнулась и присела на корточки на пороге душевой, аппарат вспыхнул в последний раз и затих.
  - Зачем ты это делаешь? - спросила Вальтро.
  - Для школьного фотоальбома, - усмехнулась Юлия. - Хочешь сфотографироваться?
  - В таком виде? - спросила Вальтро.
  - Можно и в таком, - ответила Юля. - Спасибо, нет, - сказала Вальтро и добавила словами Жоржика: - Я не хочу, чтобы моими фотографиями вытирали задницу бродяги на мусорнике.
  - Какие глупости, - Юлия встала, извлекла из вороха одежды, сваленной на траве, пачку сигарет и снова опустилась на порог, одеваться она не собиралась.
  - Могу тебя уверить, что такого не произойдет. На твои фотографии могут попасть разве что брызги спермы. Но это же тебе не повредит? - Она тихо рассмеялась.
  - Может, и не повредит, - усмехнулась Вальтро, - но зачем мне это нужно?
  - Когда на твоих прелестях концентрируются мужчины, это придает тебе силу, - убежденно сказала Юлия.
  - Ты веришь в такую чепуху? - удивилась Вальтро.
  - Это не чепуха, - возразила Юлия. - Обнаженность - это признак и аккумулятор силы. Здесь действует принцип иконы, чем больше концентрации, тем сильнее предмет поклонения.
  - Для этого надо быть предметом поклонения, - заметила Вальтро.
  - Для этого достаточно наклониться раком, - рассмеялась Юлия. - Ты, наверное, видела не так уж много голых женщин, сестричка, - она выпустила струйку дыма из угла губ, - иначе ты не заглядывала бы мне между ног. Ты женщина, тебя не могут интересовать мои прелести, и все равно интересно. Представь, как туда смотрят мужчины.
  - Я женщина, - резковато ответила Вальтро. - Я сравниваю. И нахожу, что то, чем ты хвастаешься, у меня лучше.
  - Сильно сомневаюсь, - фыркнула Юлия. - И ты сомневаешься. Иначе не стала бы и сравнивать. Пока не увидишь себя со стороны, всегда будешь сомневаться.
  - Для этого не обязательно раздвигать ноги перед объективом, - сказала Вальтро. - Можно это сделать и перед зеркалом.
  - Или перед гинекологом, - расхохоталась Юлия. - Пока ты не станешь в полный рост перед объективом, ты всегда будешь слабой и неуверенной в себе. Можешь мне поверить, у меня есть опыт, - она отщелкнула окурок в кусты. - Ты сильная, когда ты голая и ничего не боишься. Когда ты знаешь, что можешь сбить с ног кого угодно своей пиздой. А когда твое оружие - это твои трусы, ты жалкая клуша, даже если и делаешь крутое выражение лица. Понятно?
  - Не понятно, - агрессивно возразила Вальтро. - Мне не обязательно снимать трусы, чтобы сбить кого-то с ног. Я твердо стою на своих ногах, и мне не надо делать крутое выражение лица.
  - Да ты его уже делаешь, - ухмыльнулась Юлия. - Вон как перекосило всю. А почему перекосило? Потому что чувствуешь свою слабину. Сила - это сила духа. А дух женщины - в ее пизде. Все женщины это знают. Только не у всех хватает духу прямо воспользоваться таким знанием. У тебя что кривое, сестричка, пизда или сердце?
  Вальтро ошеломил напор ее слов. Она помнила Юлию еще бледной ссыкухой и никак не ожидала такого поворота тела - и по такому незначительному поводу. Но в словах Юлии были страсть и убежденность, был вызов, который требовал в ответ чего-то более весомого, чем слова. Вальтро быстро сбросила на землю то немногое, что на ней было надето.
  - Ну, - сказала она, стараясь быть насмешливой, - что еще надо сделать, чтобы стать сильной, - встать раком?
  - Выпрямиться во весь рост! - Юлия вскочила на ноги. - Перестань крючиться, прикрывая свою шмоньку, и в тебя перестанут тыкать пальцем. Все презирают бабу, которую можно унизить взглядом. Покажи им, смотри им в лицо - и они все встанут раком.
  - Кто все? - спросила Вальтро.
  - Все! - почти выкрикнула Юлия. - И мужчины, и женщины. Голых все боятся, сестричка, потому что голые не боятся ничего!
  - Валя - серьезная девочка, - сказала Нелли за завтраком. - Возможно, общение с ней пойдет Юльке на пользу.
  - А что, Юлька - плохая девочка? - спросил Жоржик.
  - Не то, чтобы плохая, - Нелли пожала плечами. - Но у нее есть задатки. Как и у мамы.
  - Как и у бабушки, - продолжил генетический ряд Жоржик.
  - Бабушка работала всю жизнь! - возмутилась Нелли. - И ни у кого не сидела на шее.
  - Ну и что ты наработала? - спокойно спросил Жоржик. - Пусть уж лучше она сядет кому-нибудь на хрен - и будет богатой и счастливой.
  - Сесть на хрен - это еще не гарантия счастья, - сварливо ответила Нелли. - Это гарантия очень больших неприятностей в будущем, уж мне ли не знать.
  - Так не брызгай слюнями, а помоги ей выбрать правильный хрен, раз ты такая умная, - не менее сварливо заметил Жоржик. - Серьезная девочка Валя ей никак в этом помочь не сможет, - добавил он. И будучи правым в деталях, сильно ошибся.
  Чувственность Вальтро была разбужена в чрезвычайно раннем возрасте - насильственно. В течение последующих оранжерейных лет надорванный бутон закрылся, превратившись в бомбу замедленного действия. То, что другие девочки познавали постепенно и взрослея, Вальтро не хотела познавать. Отвращение к мужчинам завязло в ней на уровне подсознания. Ко всем, кроме Жоржика, который мужчиной не был. В свои семнадцать с половиной она знала о сексе все, кроме той половины, которая относится к физической чувственности. Но эта половина, темная половина, спрятанная от света ее глаз, разбухала непомерно, отравляя ее ядом причудливых фантазмов и неисполнимых желаний. Никто не знал об этом, даже Жоржик, но в конце каждого лунного месяца она почти сходила с ума в своей мокрой и скомканной постели, она грызла пальцы, но пальцы не могли выпустить то, что рвало ее изнутри. Вальтро была не просто зрелой женщиной, чрезвычайно сильной физически, - она была сверхчувственной женщиной, наглухо закупоренной волею обстоятельств, это не могло продолжаться долго, это должно было взорваться - и оно взорвалось.
  Когда, после легкого завтрака, оставив стариков допивать кофе, они с Юлей удалились в лес, Вальтро была настроена легко, скептически и не подозревала, что до взрыва бомбы остались считанные минуты. Она позволила втянуть себя в эту прогулку с фотоаппаратом, потому что Юля развлекала ее, потому, что в любом случае, следовало выгулять Грету, и потому, что снежная Красная Шапочка не знала леса. Напряжение начало нарастать с первого кадра, когда Юля застыла посреди мелкого ручья, слегка приподняв подол легкого летнего платья. Столбы солнечного света, пробивая кроны деревьев, падали в воду вокруг нее, она улыбалась, ее зубы блестели, ее грудь была приоткрыта. Потом они шли через лесную тишину по высокому разнотравью, источающему пряные ароматы под жарким солнцем, напряженно звенели цикады. В тени высоких кустов боярышника Вальтро позволила сфотографировать себя обнаженной - раздеваясь, она остро ощутила запахи своего тела и острое возбуждение от своей наготы. В лесу это было совсем не так, как дома перед зеркалом, волосы собственного лобка показались ей особенно густыми и черными по сравнению с подбритым треугольником белокурой Юлии. Несмотря на то, что соски Вальтро отвердели, а дыхание стало глубоким и частым, возможно, ничего бы и не произошло, если бы опытная Юлия не прихватила с собой фляжку с коньяком. Запах бальзама, подаренного Вакхом, смешался с запахом их дыханий, когда опытная Юлия поправила локон, упавший на горячую щеку Вальтро. Юлия сфотографировала ее с раздвинутыми ногами, бомба взорвалась, когда, не спуская глаз с Вальтро, она легла набок и подтянула колено к животу.
  Грета, принюхиваясь, наблюдала расширенными глазами, с языка ее свисли длинные нити слюны.
  
  
  ГЛАВА 12.
  
  Вальтро неслась кроллем через речку, ее руки не выбрасывали брызг, ноги вспенивали воду, как двигатель моторной лодки, Юля двигалась рядом, почти не отставая от нее. - Во дают, - смачно произнес полковник, пользуясь случаем употребить хорошее русское выражение. - Вдвоем они похожи на одну касатку - черно-белую.
  - Юля училась плавать в Северном море, - очень уместно и гордо пояснила Нелли.
  - Потому что ей не нашлось места в Черном, - хмыкнул Жоржик.
  - В Северном море таких не разводят, - со знанием дела, возразил полковник. - В Европе таких девок вообще не увидишь вот так просто, в речке. Там они все упакованы в лимузины или плавают в бассейнах за высоким забором. Это дорогой товар.
  - Купи на развод, - предложил Жоржик. - Недорого отдадим - по лимону за штуку. - Нелли навострила уши.
  - Чем я их буду разводить? - осклабился полковник. - Любая из них способна перекусить меня пополам.
  - Тогда закатай губищи, - подвел итог Жоржик. - И разлей еще по сто грамм. - Нелли вздохнула.
  Вальтро и Юлия вышли на берег, вода струями блеска стекала с их тел, их груди вздымались, бикини подчеркивали изгиб бедер. Вальтро встряхнула черной гривой волос, Юлия - белокурой, в воздух взметнулась сияющая водяная пыль, над их головами мелькнула радуга.
  - Холера ясна, - хватаясь за стакан, хрипло произнес Жоржик на никому незнакомом языке. - Хай тоби грець.
  Полковник выплеснул водку в так и не закатанные губищи, не почувствовав вкуса. Нелли задумчиво потерла третий подбородок.
  Вдруг Вальтро стиснула кулаки и, приседая, открыла рот, - в воздухе пронесся пронзительный ведьмин визг, хлестнул по поверхности реки и ушел за грань слышимости, куда-то меж верхушек деревьев. Нелли затрясла пальцами в ушах.
  - Фак, - сказал полковник, выронив стакан из рук. - Что она делает?
  - Это она так радуется жизни, - ухмыльнулся Жоржик.
  Меж верхушек деревьев выскользнул ястреб и, пластая над водой встрепанные крылья, бесшумно пронесся вниз по течению реки.
  Резко потемнело, как вечером, за лесом поднялись синие тучи, вспыхнула молния.
  - Эй! - заорал Жоржик, подпрыгивая под деревьями. - Бежим домой! Сейчас ливанет!
  - Мы уже голые и мокрые! - крикнула в ответ Юля. - Нам нечего терять! - Жоржик махнул рукой, и старики, наскоро побросав в корзину припасы, гуськом затрусили к нему на дачу - допивать.
  Небо бугристой твердью нависло над притихшей землей, стало очень душно, зарницы освещали черно-зеленый занавес леса, затем с чудовищной силой ударил гром. Стена дождя вспенила реку, Вальтро и Юлия бросились в воду. Они визжали, ныряли и прыгали, обмениваясь с молниями блеском тел. Это было по-настоящему опасно, но небо не тронуло их, и электрическая буря ушла на запад, продолжая сечь головы сосен, вспыхнуло солнце.
  Обессиленные, они вышли на берег другой реки, вспухшей от ливня и желтой, как Хуанхэ, упали на песок и лежали, пока солнце не начало припекать. Потом они собрали свою мокрую одежду и пошли по раскисшей дороге домой, их ноги разъезжались в грязи, разговаривать не было сил, но они смеялись.
  Жоржик, Нелли и полковник сидели на свежепромытом газоне за свежепромытым столом и пили что-то из разнокалиберных посудин. Судя по выражению их лиц, времени они не теряли.
  - М-да, - сказал Жоржик. - Вы что же, вот так и перли через весь поселок? - На Вальтро и Юле, кроме кроссовок и плавок, ничего не было, все остальное они держали в руках.
  - Да оставь ты девочек в покое, - неожиданно вступилась Нелли, бросив косой взгляд на полковника. - Пусть себе загорают.
  - Ну, пусть, - Жоржик пожал плечами, бросив косой взгляд на Нелли. - Малышки ведь совсем, сиськи-то - не больше пятого размера.
  - Теперь уже нет таких размеров, - заметила Нелли.
  - Да? - удивился Жоржик, скользнув взглядом по ее груди. - По-моему, и больше есть.
  - Теперь их обозначают буквами, - пояснила Нелли, - латинскими.
  - Слава Богу, сиськи-то хоть остались, - вздохнул Жоржик, - отечественные.
  Юля улыбнулась, Вальтро чмокнула Жоржика в щеку, проходя мимо. Жоржик задумчиво посмотрел им вслед.
  Они сидели наверху, в комнате Вальтро, Юлия расчесывала спутанные волосы, Вальтро взяла с полки книгу и начала читать вслух: "Пришло время великой печали, умер бог Фаммуз. Прекрасная богиня Иштар последовала за ним в чертоги Вечности, не страшась демонов, которые охраняют Врата Времени.
  У первых врат страж-демон принудил Иштар снять сандалии. Мудрецы говорят, что это символизирует отказ от Воли. У вторых врат ее заставили снять ножные браслеты, украшенные драгоценными камнями, что по мнению мудрецов означает отказ от Эго. У третьих врат она сняла свое одеяние, что символизирует отказ от Разума, как такового. У четвертых врат она сняла золотые чаши с грудей, что означает отказ от своей Половой Роли. У пятых врат она сняла ожерелье, что означает отказ от Восторга Просветления. У шестых врат она сняла свои серьги, что означает отказ от Магии.
  И, наконец, у седьмых врат Иштар сняла тысячелепестковую корону, что означает отказ от Божественности. Только так - нагая - Иштар могла вступить в Вечность".
  - Что скажешь? - спросила Вальтро.
  - Ты же не даром взяла эту книжку, - усмехнулась Юлия. - Ты уже поняла, что я уже сказала тебе это, только проще и прямее. Все, что мы делаем, - мы делаем здесь и сейчас. Все люди крутят жопой здесь, а не на драных небесах. Все, что мы получаем, мы получаем через свое тело. Если ты хочешь, ты должна делать. Чем резче и прямее ты сделаешь, тем скорее получишь. Я достала это из своей пизды, а не вычитала в книжках, - Юлия откинулась на подушках кровати и подняла колено. - Все люди играют роли, все продают себя и путаются в собственных ногах, когда продают. У меня не было времени учить эти танцы, я плюнула на них и не жалею. На самом деле, времени нет ни у кого. Посмотри на Нелли - ее обыграли, а ведь она была получше нас обеих, - Юлия ткнула пальцем в грудь Вальтро. - Я не знаю, что такое восторг просветления, не верю ни в какую магию, и мне не надо отказываться от божественности, у меня и так ее нет. Вечность - здесь и сейчас. От чего надо отказаться, так это от чужих правил игры. Я не собираюсь отказываться от своего Эго, - у меня ничего нет, кроме него. И у тебя тоже. Отказ - это отказ играть навязанную роль, любую роль. Я - это мое тело, быть голой - это отказаться быть рабыней, которую выпутывают из тряпок, чтобы воспользоваться ее шмонькой.
  - Быть голой - это тоже роль, - усмехнулась Вальтро.
  - Добровольная роль - это позиция, а не рабство! - Юлия резко села, крепко сжав в кулаках корни роскошных волос. - Ты не можешь не смотреть, куда ставить ногу, пока ходишь по земле, и не смотреть на других, которые смотрят на тебя. В раю ты будешь ходить голой, не ведая, где голова, а где жопа, но пока ты живешь, ты на сцене.
  - Ты танцуешь, - заметила Вальтро. - Нельзя отказаться от танца вообще, полный отказ - это полная смерть.
  - Вопрос только в том, - Юлия упала на спину и, смеясь, сделала ногами балетное па, как будто танцевала, опираясь на воздух, - чтобы танцевать с жизнью, а не пробираться среди танцующих, как подлая нищенка в грязных тряпках.
  
  
  ГЛАВА 13.
  
  - Меня заводят твои фотографии, - сказала Вальтро. - Не пойму, откуда это во мне взялось?
  Вечером, сидя на кровати, они рассматривали журнал из коллекции Юлии, Жоржик был совершенно прав в своем знании жизни и знании людей - она всегда таскала с собой то, что доставляло ей кайф, как визитную карточку самой себе.
  - Не паникуй, - усмехнулась Юлия. - Это знакомо всем женщинам, не только тебе. Ты подсознательно ставишь себя на мое место - раком и заводишь себя сама из этой позиции - со стороны, ты еще больше взмокнешь, когда увидишь свои фотки. Женщины не способны возбуждаться так, как это делают мужчины, - через механическую стимуляцию какого-то органа. Когда ты любишь меня, ты любишь себя во мне, потому что чувствуешь то, что чувствую я. Если мужчине засунуть палец в жопу, он кончит от простого нажатия на предстательную железу. А ты видела когда-нибудь женщину, которая кончает от простого нажатия на клитор? Мужчина может истечь потом, спермой, слезами и кровью и не доставить удовольствия женщине, даже зоновской кобле - и то нужна хоть капля любви. Или ненависти, что в любви одно и то же. Когда мужчина трахает мужчину, один сосредоточен на своей жопе, а другой - на своем члене, они разделены, и между ними нет ничего, кроме говна и пота. Мужчина может трахнуть женщину без любви, но женщина не может без любви ни дать, ни взять, она кончает своим сердцем и своим мозгом, а не мандой. Любовь между женщинами - это искусство равноправного обмена любовью, а не греко-римская борьба. А любовь между мужчиной и женщиной - это еще большее и редкое искусство, потому что каждому из любовников требуется вдвое больше и сердца и мозгов. Вот почему так много баб болтается между хуями, страдая бешенством шмоньки или тупостью башки, - эти дуры не понимают, что пизду нельзя заткнуть куском мяса, или думают, что количество хуев может перейти в качество сердца.
  - У тебя было много мужчин? - спросила Вальтро.
  - Если загибать пальцы, с которых я начинала, то пальцев не хватит, - расхохоталась Юлия. - С семи до четырнадцати - очень много. Потом - меньше. А сейчас я уже плюнула на них вообще. А у тебя?
  - А у меня их вообще и не было, - после короткой заминки, ответила Вальтро.
  - А ты любила кого-нибудь? - спросила Юлия.
  - Нет.
  - Тогда ты ничего и не потеряла, - уверенно сказала Юлия. - Каждый раз, когда ты даешь без любви, ты становишься беднее. Лучше уж воспользоваться правилом большого пальца - останешься при своих и не подхватишь сифилис.
  - Эй, девки! - донесся снизу вопль Жоржика. - Эй, там, наверху!
  Вальтро выглянула в окно.
  - Ну, что?
  - Почему ты бросила больных стариков на произвол судьбы? - заорал уже основательно поддатый Жоржик.
  - Ты что, не видишь, у нас закончилось лекарство! - он поболтал в воздухе пустой бутылкой.
  - Сейчас принесу! - крикнула в ответ Вальтро.
  - А ты можешь принести нам бутылку сюда? - спросила Юлия. - Мы можем надраться здесь вдвоем и без них.
  - Зачем? - удивилась Вальтро.
  - А разве, чтобы надраться, нужна какая-нибудь причина? - усмехнулась Юлия.
  - Ну, ладно, - кивнула Вальтро, - Сейчас обслужу их и вернусь.
  Совсем стемнело, луна залила двор серебряным светом, полковник уже откланялся, Жоржик и Нелли все еще сидели за столом, предаваясь неспешной беседе и вентилируя утомленные организмы ночным воздухом. Жоржик посмотрел на окна второго этажа - в комнате Вальтро оранжево светилась занавеска.
  - Похоже, Вальтро нашла общий язык с твоей внучкой, - сказал он.
  - Я очень рада, - ответила Нелли. - Обеим девочкам это может пойти на пользу.
  - В том, что мы делаем, есть качество чистого искусства, - сказала Вальтро.
  Они лежали голые поверх постельного покрывала, их одежда была разбросана по полу рядом с почти пустой бутылкой виски.
  - Ты имеешь в виду эту живопись? - Юлия лениво подняла колено и показала кровоподтек на внутренней стороне бедра.
  - Я имею в виду, что в этом нет никакой цели и никакого смысла, кроме чистого кайфа, - ответила Вальтро.
  - А чего, кроме кайфа, хотят все люди, которые трахаются сейчас по всему миру? - удивилась Юлия.
  - Мужчина и женщина могут зачать ребенка, - сказала Вальтро.
  - Ты думаешь, твои родители имели в виду тебя? - расхохоталась Юлия. - Каждый человек - это побочный продукт удовольствия. Если ему повезет, его смоют в унитаз сразу. А если не повезет, то через целую жизнь.
  - Мне нравится твой оптимизм, - сказала Вальтро.
  - Мне тоже, - сказала Юлия, - поэтому, раз уж я здесь, я буду получать кайф, имеющий смысл в самом себе. Это намного честнее, чем смывать плоды в унитаз.
  - Это принцип чистого искусства, - задумчиво заметила Вальтро, - не имеющего никакой цели, кроме самого себя. Но некоторые называют это извращением.
  - Некоторые дергают за ручку унитаза, - злобно отозвалась Юлия, - и называют это социальной справедливостью. Извращение - это плодить детей, которые сдохнут на помойке. Нас обеих выбросили голыми жопами на лед и напрочь отбили способность к деторождению. Но мы выжили, и все, что мы можем сделать, - это не отдать им своих детей, чтобы их убили на войне или превратили в рабочий скот. Так давай жить дальше и рвать, чем Бог послал, их детей, которые сожрали наших, - Юлия крепко хлопнула себя ладонью между ног, - и плевать и на их справедливость и на их сраные понятия. - Она подхватила с полу бутылку и одним глотком допила виски.
  - Слушай, давай погоняем на мотоцикле, а?
  - Мы сильно под газом, - сказала Вальтро. - Дело не в том, что опасно. А в том, что мне не хочется валяться посреди дороги кверху жопой в лопнувших от удара джинсах, я сама видела такое много раз.
  - Ну, мы же интеллигентные женщины, сестричка! - Юля широко развела руками. - А интеллигентные женщины наводят марафет перед тем, как сделать глупость. Тогда они не валяются на дороге в задранных юбках, даже если и выжрали по бутылке водки.
  Вальтро выглянула в окно. Луна, как прожектор освещала пустой двор, Нелли и Жоржик уже уползли спать.
  - Ладно, - сказала она, - Трубка у тебя есть?
  Зверь рвал пространство, пожирая колесами и грунтовку, и хруст кукурузного поля - ему было насрать на пересечение местности, он рычал, из пересечения хромированных рогов торчал вперед столб света. Луна прыгала на неровностях почвы, звездная пыль летела из-под колес, дыбом вставая до неба, до неба было - рукой достать. Столбы лунного света дырявили ночь, как картечь, прошибая занавес ночи вихрями светотени, ветер вздымал черно-белую гриву, прочь унося пожираемый мир, и жег обнаженную кожу ледяными искрами звезд.
  Два городских полумальчика, два полуамерикэн-боя, двое юношей из хороших торговых семей - Тоник и Геник еще ранней весной раскинули сладкую сеть посреди кукурузного поля, окропив потом своих лиц каждое черное семя, упрятанное в теплую землю. Теперь, оставив "тойотку" на грунтовой дороге, они ползали меж кукурузных рядков, собирая заслуженный урожай, - драгоценные, восхитительно большие головки настоящего туркменского мака. И Тоник, и Геник были здравомыслящими, хоть и молодыми людьми, умеющими защитить свою собственность, - под рукой у Геника был топор, а у Тоника - обрез мелкокалиберного карабина. Они услышали рев двигателя и увидели свет, но мотоцикл надвигался слишком быстро, оставив им время, только, чтобы упасть на задницы. Тоник в панике вскинул ствол.
  Вальтро завизжала, Юля услышала, как что-то свистнуло мимо ее уха, но вспышки не увидела, визжащая Вальтро не услышала и не увидела ничего. Они промчались почти по вжатым в землю головам земледельцев, не заметив их, выскочили на грунтовку и с визгом понеслись прочь. Тоник и Геник ошалело смотрели им вслед.
  - Держись! - крикнула Вальтро, сворачивая в короткую просеку, насквозь прорезавшую лесополосу. - Пригнись! - крикнула она, увидев в луче фары нависшую над просекой ветвь. Она успела пригнуться, Юлия - нет.
  Сквозь ветви деревьев сочился лунный свет, стекая по холодной Юлиной груди, она лежала на спине без признаков жизни, Вальтро сидела у ее головы, рядом набычился смолкнувший Зверь. Прошло уже полчаса, Вальтро делала вентиляцию легких и массаж сердца - ничего не помогло. Она не обнаружила переломов костей черепа, шеи или позвоночника, но и признаки работы сердца - отсутствовали. До ближайшей больницы было не менее полутора часов езды - и что? Никакие чудесные машины не заведут сердце через полчаса после остановки дыхания. Судя по всему, Юлия умерла мгновенно - от гидродинамического удара. Она ушла, едва появившись. Со своей яростью, со своим гневом, со своей любовью. Там, куда она ушла, уже не было ни машин, ни чудес, ни горя, ни воздыханий.
  Сначала Вальтро пыталась мыслить трезво. Она все еще полагала себя сильным человеком, способным справиться с любой проблемой, даже проблемой смерти. Но она не находила в себе сил встать. Она не находила в себе сил явиться к Нелли с мертвой Юлей на руках. Постепенно проблема вины и ответственности за вину растворялись в наступающем мраке. Во мраке вспыхнула боль от утраты того, что она едва успела обрести, и тоже ушла. Не осталось никаких проблем. Не осталось сил. Перед ней разверзлась черная яма. В черном водовороте исчезали мысли, чувства, лунный свет, деревья, тело Юлии. В первый раз в жизни Вальтро осознала полную, абсолютную безысходность, безвозвратность. Конец. Точка.
  Она перестала сопротивляться, ее голова упала на грудь, рот приоткрылся, с нижней губы свисла нить слюны.
  В кронах деревьев над ее головой или в ее голове шевельнулся ветер или застонал ветер, или треснула ветка, или каркнула ворона, или оборвалась струна - она открыла глаза - Юлия смотрела на нее. Прошла бездна времени, они смотрели друг на друга, губы Юлии шевельнулись. Время стекло с ее лица каплями лунного света, где-то ударил первый луч солнца, она села.
  Они мчались по дороге в сияние нового дня, в утреннем ветре, навстречу восходящему солнцу, - ничего не закончилось, - все только начиналось.
  
  
  ГЛАВА 14.
  
  - А чего Юлька не выходит? - спросила Нелли за завтраком. - Она читала всю ночь, теперь будет спать полдня, - ответила Вальтро, расставляя тарелки.
  - Во как, - удивилась Нелли. - Я так понимаю, она собирается остаться? Мы же думали сегодня уезжать.
  - Да пусть остается, - вступил Жоржик. - Места что ли нет? Или мы не найдем для нее маленький кусочек хлеба с черной икрой?
  - Ну, ладно, - пожала плечами Нелли. - Я только рада буду. Чего ей торчать в городе, выхлопными газами там дышать?
  - Правильно, - согласился Жоржик, - тем более, - он бросил взгляд на встрепанную Вальтро, - что, судя по выхлопу, им обеим сегодня понадобится по рюмочке водки к черной икре.
  Проводив Нелли и оставив Жоржика покуривать на солнышке, Вальтро поднялась в свою комнату. Юлия спала на ее кровати, на лбу ее торчала здоровенная шишка, но лицо было спокойным и умиротворенным. Вальтро быстро разделась, нырнула к ней под одеяло и через несколько мгновений провалилась в сон.
  Они проснулись одновременно, когда солнце уже скатывалось за горизонт.
  - Ты как? - спросила Вальтро.
  - Нормально, - ответила Юлия. - А ты как?
  - А мне-то что? - усмехнулась Вальтро. - Это не я сбила головой дерево.
  - И не я, - усмехнулась в ответ Юлия. - Это ты сбила дерево моей головой.
  - Я думала, ты умерла, - сказала Вальтро.
  - Смерть - это дерево, - сказала Юлия. - Ты бьешься об него головой, а потом просыпаешься с шишкой на лбу в неизвестном месте. Когда я очнулась, я не могла понять, где я и что произошло. Даже когда мы ехали домой, я еще не могла вспомнить, как тебя зовут. Я вспомнила все потом, во сне. Но кто может быть уверен, кто и где проснулся?
  - С тобой все в порядке? - Вальтро тревожно приподнялась на локте, заглядывая ей в лицо.
  - А где это - в порядке? - усмехнулась Юлия. - Крыша-то у меня на месте, - она осторожно прикоснулась к голове, - но у меня такое чувство, как будто я прочитала в книжке, что кто-то жил, а потом стукнулся башкой о дерево.
  - Это пройдет, - поспешно уверила ее Вальтро. - Это легкая посттравматическая амнезия. Сейчас ты примешь душ, поешь как следует, выпьешь большую чашку кофе, и все вернется на свои места.
  - На круги своя, - кивнула Юлия. - Вот только я не уверена, что мне хочется возвращаться. Это так приятно - быть парящей.
  - Ну, хватит! - решительно сказала Вальтро. Она вскочила с постели и сорвала с Юлии одеяло. - В душ. Потом - есть, пить и двигаться.
  Жоржика нигде не было и Греты тоже - наверное, ушли на речку. На столе в кухне лежала большая записка: "Девки! Мое виски, - не трогать!!! Шампанское - в холодильнике. Мы с Гретой ушли к полковнику - может, поймаем рыбу". Внизу была нарисована большая муха вместо подписи.
  - Хочу холодного шампанского, - сказала Юля, заглянув в холодильник, когда Вальтро вынимала оттуда снедь.
  - Ни в коем случае, - ответила Вальтро. - Ты перенесла сотрясение мозга, тяжелое, у тебя может быть тошнота и провалы в памяти.
  - У меня уже есть провал в памяти, - усмехнулась Юлия. - Я не помню никакого сотрясения мозга. Я помню, как мы ехали, а потом приехали. А когда я спала, я вспомнила, что в нас кто-то стрелял.
  - Никто в нас не стрелял, - сказала Вальтро.
  - Нет, стрелял, - упорно повторила Юлия. - Там, на кукурузном поле. Я помню это, а ты - нет. У кого из нас провалы в памяти?
  - То, что ты увидела во сне - это не реальность, - возразила Вальтро.
  - А где я увидела реальность?- Юлия развела руками. - Где вчерашний день? Ты можешь потрогать его пальцем?
  - Потрогай шишку на своем лбу, - усмехнулась Вальтро.
  - Ну и что? - Юлия потрогала шишку на лбу. - Это не первая шишка, которую я нахожу на своем лбу после хорошей пьянки. Я до сих пор не могу вспомнить, где потеряла свою целку, - Юлия расхохоталась. - Где тот день и где моя целка, сестричка? - Она наклонилась через плечо Вальтро и выхватила из холодильника шампанское. - Вся жизнь - это провал в памяти, который мы заполняем сегодняшним днем. Так давай заполним его чем-нибудь стоящим, - она подбросила бутылку в руке. - А не тошниловкой по дню вчерашнему.
  Вальтро посмотрела на нее озадаченно. В речи Юлии произошло некоторое скрытое изменение, даже слова из нижних уровней языка всплывали в ней почти поэтическими абстракциями, четко формируя принципиально нечеткую мысль.
  Юлия выстрелила пробкой в стену и, не уронив ни капли, наполнила бокалы, со вчерашнего дня ожидавшие помывки на кухонном столе.
  - Начинать день с шампанского - это жлобство, - сказала Вальтро.
  - Мы начинаем день вечером, - рассмеялась Юлия, - и из этой точки можем сами устанавливать правила этикета.
  - Нельзя быть одновременно сверху и снизу, - возразила Вальтро.
  - Почему это? - удивилась Юлия. - Именно в таком положении мы и находимся, когда стоим в позе 69. На брудершафт, сестричка! - Вальтро молча взяла бокал и выпила до дна.
  Они вышли в золотой свет заходящего солнца и устроились на лужайке.
  - Когда мне было года четыре или пять, - сказала Юлия, - я увидела двух ангелов в небе. Но когда я рассказала об этом мамочке, мамочка наорала на меня, чтобы я не выдумывала всяких глупостей. А когда я начала настаивать на объяснениях, то схлопотала по морде, поскольку мамочка была то ли пьяной, то ли с бодуна. Тогда я поняла, что есть вещи, которые существуют в небе или во мне, но только для меня. И если не хочешь получать по морде, то не болтай об этом с другими людьми. Лет до восьми или девяти я вообще не мыслила словами, а только образами. И очень быстро. Я не понимала, почему другие люди такие заторможенные, как будто спят. В первом классе я развлекала одноклассников тем, что считывала слова прямо с губ учительницы и проговаривала их раньше, чем она успевала их произнести. Эта учительница быстро отбила мне желание умничать - по губам. Я легко писала левой и правой рукой, слева направо и справа налево, но эта сучка била меня линейкой по рукам, пока не обучила выводить закорючки, держа левую руку за спиной. Я не помню, как и когда научилась читать, однако, у меня никогда не было необходимости читать по слогам - я схватывала смысл всей фразы целиком, не проговаривая ее в уме. Но эта училка заставляла меня бубнить "ма-ма", "па-па", пока я не приучилась читать ее идиотским способом. Постепенно, я научилась и мыслить по-идиотски - как все. Знаешь, зачем я тебе это рассказываю?
  - Нет, - ответила Вальтро.
  - Чтобы ты перестала заглядывать мне в глаза, как гребаный Гиппократ, - насмешливо сказала Юлия. - Когда я проснулась сегодня, то почувствовала, что мои мозги встали на место. Я снова мыслю, как в детстве - прямо, быстро и четко. Эта гребаная ветка выбила из меня идиотизм, понимаешь?
  - Нет, - сказала Вальтро.
  - Идиотизм - это слова, - сказала Юлия. - Это паутина слов, в которой мы путаемся и становимся медленными. Мы рождаемся быстрыми, мы можем получить все и сразу. Но идиоты, которые родились прежде, запутывают нас в паутину знаков, которыми они обозначают реальность. Мир - текучий, это мы твердые. Поэтому поток волочит нас по дну, как камни, ударяя о другие камни. Мы могли бы быть текучими, как мир, но каждый из наших идиотов-учителей опутывает нас собственным витком паутины, пока мы не превращаемся в твердый кокон. Я думаю, что смерть - это освобождение из кокона. Но когда мы улетаем, мы улетаем туда, откуда уже нет возврата.
  - Без помощи приборов я не могла знать наверняка, - сказала Вальтро, - но по всем внешним признакам, ты была мертва. Однако же вернулась.
  - Вот это я и пытаюсь тебе объяснить, - с нажимом сказала Юлия. - При помощи дурацких слов, которые ничего не объясняют. Я выгляжу дурой, когда говорю тебе, что чувствую себя парящей. А ты чувствуешь себя дурой без своих приборов - у тебя нет уверенности, ты не понимаешь, что произошло.
  - А ты понимаешь? - спросила Вальтро. - Ты помнишь что-нибудь?
  - Ничего я не помню, - ухмыльнулась Юлия. - Никакого белого света, никаких светящихся существ. Но я вернулась почему-то и вернулась парящей. Я знаю это без всякого понимания, потому что уже была такой в детстве, когда еще не начала жить. Я не принесла с собой ничего, чего у меня не было раньше, я потеряла то, что меня связывало. Детство - это когда мы выглядываем из смерти, а не заглядываем в нее. Я понимаю, что несу чушь, сестричка. Но обретение свободы - это потеря связей. Я не могу ничего вспомнить, потому что там - пустота, там не за что уцепиться. А здесь - пустота, заполненная словами, которые цепляют нас. За все надо платить. Я заплатила за выход из кокона - жизнью. А за билет в обратный конец - потерей веса. Я парю, я утратила способность цепляться за слова.
  - Тем не менее, ты изъясняешься, как преподаватель философии, - усмехнулась Вальтро.
  - Чушь собачья, - отрезала Юля. - Все это, - пустопорожняя болтовня, как и все философии. Слова неспособны ничего объяснить.
  - Тогда зачем ты объясняешь? - спросила Вальтро.
  - А зачем я целую тебя? - спросила Юля. - Я болтаю языком, я касаюсь тебя, чтобы не потерять контакта, - она приблизила свое лицо к лицу Вальтро, - с тем, кого люблю. Ты тоже парящая. Ты не уверена ни в чем. Твои слова, твои средства и методы, твои приборы, которыми ты измеряешь реальность, - это ненадежный лед, по которому ты скользишь. Я касаюсь тебя, я пытаюсь передать тебе уверенность - уверенность полета - и убедиться в собственном существовании.
  
  
  ГЛАВА 15.
  
  - Эй, эй! - завопил Жоржик от калитки, - Юлька, ты чего это целуешь мою Вальтро?! - Из-за его плеча, вежливо улыбаясь, торчал полковник с торчащим на плече удилом.
  И Жоржик, и полковник были под мухой, разумеется, Жоржик шутил, разумеется, вся ситуация была легкой, веселой и несерьезной - дачной, и в другое время Юлия просто улыбнулась бы в ответ или ответила бы что-нибудь столь же легкое и соответствующее ситуации. Но окрик застал ее врасплох, в момент эмоциональной уязвимости. Она резко обернулась и вспыхнула на Жоржика таким взглядом, что тот чуть не упал в объятия полковника.
  У Жоржика, в его облезлой черепной коробке, украшенной седым крысиным хвостом, болталось несколько большее, чем у среднего гоминида, количество мозгов, но главное - он умел интерпретировать такие взгляды. Он был опытным странником по бурным волнам жизни, он плавал в этих водах, когда Юлии еще и в проекте не было и такой взгляд, как стрелка компаса, указывал ему верную ориентацию.
  Он озадаченно оглянулся на полковника, уже вытянувшего руки, чтобы поймать пошатнувшегося собутыльника и сказал:
  - М-да.
  Полковник опустил руки и отвел взгляд.
  Вальтро покраснела. Она знала Жоржика насквозь и мгновенно улавливала любое движение его извилистой мысли. Он вырастил ее на своих руках, не отпуская от себя ни на шаг и сдувая с нее пылинки, она выросла в его дыхании, держась за его руку и чувствуя малейшее изменение его пульса. Она моментально поняла то, что он понял. Она краснела и краснела, и краснела и ничего не могла с собой сделать.
  Жоржик подошел и легко коснулся ее пылающей щеки.
  - Тебе идет, - сказал он очень серьезно и печально. - Ты никогда не бываешь некрасивой, любовь моя.
  Без мыслей, без слов Вальтро поняла, что из пяти миллиардов людей, населяющих Землю, этот человек - единственный, который отдаст за нее свое сердце, свою кровь и свою бессмертную душу. Юлия закусила губу.
  Вальтро легко коснулась губами его руки и встала, стараясь не делать резких движений и держась так, чтобы никто не видел ее лица.
  - Я принесу вам что-нибудь поесть, - сказала она через плечо.
  Через полчаса Жоржик уже размахивал руками за столом и орал:
  - Вальтро! Где мое лекарство?
  Вальтро вышла из дому с бутылкой "Тре Крунур" в руке, вслед за ней показалась Юлия.
  - Рядом они выглядят как пара лазерных лучей, - сказал полковник, - формирующих голограмму.
  - Они голые, как молнии, даже когда одетые, - ухмыльнулся Жоржик, - и между ними вспыхивает мир.
  Вальтро поставила бутылку на стол, вернулась к крыльцу и села на ступеньки рядом с Юлией.
  - Мир не вспыхивает, вспыхивает война, - философски заметил полковник.
  - Это оттого, что ты одинаково плохо формируешь мир, - осклабился Жоржик. - И по-русски и по-английски.
  - Неправда, - спокойно возразил полковник. - Я одинаково хорошо владею обоими языками. Другое дело, что когда ты говоришь, ты просто вываливаешь на собеседника содержимое собственной психики. Плесни-ка лучше в стакан.
  - Ну да, конечно, - кивнул Жоржик разливая виски, - ты учился в Оксфорде, а я - под забором, но мое имя ты так и не научился произносить.
  - Жорж, - меланхолично и четко произнес полковник, вынимая трубку изо рта, - ты учился в консерватории. И я видел твое имя на лондонских заборах задолго до того, как познакомился с тобой. Но мое имя ты вообще никогда не произносишь, чтобы не пачкать свой аристократический язык. Где твое христианское смирение, Жорж? Мы же одной крови, как Киплинг и обезьяна. Тебе нравится, когда я говорю с акцентом, - это добавляет еще одну каплю в мою плебейскую кружку пива и позволяет насладиться справедливым презрением к английскому лабазнику, который топчет твою милую родину.
  - Моя родина не здесь, - отмахнулся Жоржик. - Моя родина давно сдохла. Ты лучше пей мое виски и не цепляй мою родину.
  - А моя родина - не Британия, откуда родом мое виски, которое ты выпил час назад из моей фамильной фляжки, - все так же меланхолично, ответил полковник. - Виски я люблю, а Британию - нет, здесь мне нравится больше. И завтра мы вдвоем будем пить здесь мое британское виски из той же фляжки, в которой я храню свою родину. Вот так и живем. Прозит.
  - Эти двое дедов выглядят, как английский завоеватель и китайский генерал за столом переговоров, - сказала Юлия. - Между ниш намного больше общего, чем стол, - усмехнулась Вальтро.
  - Это заметно, - кивнула Юлия. - Англичанин презирает весь мир, включая самого себя. А Жоржик ненавидит всех, исключая тебя одну.
  - Это удар по башке сделал тебя такой проницательной? - поинтересовалась Вальтро.
  - Не надо особой проницательности, чтобы два пальца обоссать, - ответила Юлия, - и увидеть пару старых ядовитых змей, которым нравится рядом греться на солнышке.
  - Ты - старый ядовитый змей, - говорил в это время Жоржик, - ты специально свил свое гнездо здесь, чтобы отравить мне остаток моей жизни. Завтра я не буду сосать у тебя из фляжки. Завтра я найду свой булатный меч и приду к тебе рубить твои ядовитые головы.
  - Староват ты для таких экстремальных видов спорта, - отмахнулся полковник.
  - Я? - Жоржик выпятил костлявую грудь. - Ты еще не знаешь русских богатырей.
  - Русские богатыри не ходили с косами, - заметил полковник, - это китайские ходили.
  - Ладно, - согласился Жоржик. - Тогда я поцарапаю тебе глаз своими заскорузлыми пятками, как Шаолинь.
  - Ты очень легко меняешь стили и национальную ориентацию, - ухмыльнулся полковник.
  - Я - мастер боевого бухания, - сообщил Жоржик, - и безродный космополит. Как Христос.
  - Ты - тайный эротоман, - сказал полковник.
  - Я? - изумился Жоржик. - Я совершенно явный эротоман. Но у меня уже стерся до дыр предмет искусства.
  - Поэтому все, на что ты ложишь свой старческий глаз, - сказал полковник, - превращается в голограмму.
  - Поясни свою глубокую мысль, - предложил Жоржик, разливая в стаканы.
  - Ты сублимируешь, - вздохнул полковник, - я вижу повсюду одну голую жопу, потому что весь мир - это жопа, в которой я торчу. А ты не видишь ничего, кроме жопы Вальтро.
  - Ты с ума сошел? - искренне удивился Жоржик. - Ты полагаешь, что я испытываю к ней сексуальные чувства?
  - Испытываешь, - кивнул полковник, - как удобрение на опытном участке, для выращивания религиозной любви.
  - Это что, так заметно? - помолчав, спросил Жоржик.
  - А ты думаешь, это можно скрыть? - ухмыльнулся полковник. - От тебя несет за милю, ты воняешь любовью.
  - А я-то думал, что любовь благоухает, - сказал Жоржик.
  - Благоухает, - кивнул полковник. - В гробу. Под грудой гробовых цветов и в клубах ладана. А живая любовь воняет плодородием. Если в ней нет элемента секса, это не любовь, а что-то другое.
  - Отец может любить дочь и без секса, - неуверенно возразил Жоржик.
  - Это сказки для воскресной школы, - отмахнулся полковник. - Без секса он может иметь ее, как принадлежащую ему вещь, и стеречь, как собака сено. А любовь никому не принадлежит. Она возникает, как голограмма на пересечения двух лазерных лучей, и существует, пока есть энергия. Секса.
  - Я вижу, ты эксперт по любви, - ухмыльнулся Жоржик.
  - Ты тоже эксперт, не прибедняйся, - ухмыльнулся в ответ полковник. - Если бы тебе позволили, ты бы упал на колени и молился в экстазе у ног твоей Вальтро.
  - А может, мне еще и позволят! - Жоржик заносчиво вздернул подбородок.
  - Позволят, вне всякого сомнения, - сказал полковник. - Только не расшиби себе лоб об пол.
  - Ты знаешь, - сказала Юлия, - мне нравятся эти двое пьяных стариков, особенно британец. В них чувствуется стержень, какое-то железо в них присутствует. Понимаешь?
  - Понимаю, - кивнула Вальтро. - Особенно, если сравнивать их с той шелупонью, которую мы встречаем на улицах. - Я люблю железо, - мечтательно сказала Юлия, - Холодное, серое железо. Оно ржавеет, - но из него делают оружие. А из золота делают цацки, оно ничего не стоит само по себе.
  
  
  ГЛАВА 16.
  
  Это утро началось, как и любое другое утро этого тягучего и никому не нужного отпуска. Полковнику никто не пишет - полковник пишет сам. Он боится получить письмо из Британии, написанное чужим почерком или отбитое на компьютере. Он пишет: "Дорогая Лиз..." и знает, что Лиззи безнадежно больна и не может читать его письма, письма читает сиделка единственному человеку, который еще привязывает его к жизни. Полковник респектабельно пьян уже с утра, никто, кроме Жоржика, не отметил бы, что джентльмен уже нагрузился более чем одной рюмкой виски. Джентльмен хорошо выбрит, благоухает лосьоном, он принял душ и даже втолкнул в себя яичницу с беконом. Он в норме. Кто может сказать, что это не так?
  Девчонка, которую все здесь называли Юлией, снова пригребла к берегу со своим "Никоном" и вышла на полянку, укрытую среди кустов ежевики. Могла ли Лиззи подождать? Могла ли Лиззи отнестись с пониманием к тому, что он делает? Полковник не знал этого, но его тело само вышло в соседнюю комнату, снабдилось там биноклем и поднесло бинокль к глазам, - оно, фак, - лучше знало, что ему делать.
  Голая Юлия посмотрела в объектив, но полковнику показалось, что она смотрит прямо в его обнаженные глаза, он стиснул зубы и не отвел взгляд. Юлия развела колени, раздвинула губы и улыбнулась - в стиснутые зубы полковника.
  Вальтро стояла в душе и озабоченно удивлялась, куда делась Юлия?
  Жоржик, просыпаясь, заскребся под своим одеялом. Ему как всегда снилась Вальтро.
  Полковник бросил бинокль на стол и налил себе рюмку виски - он знал, что в него попали, ему нужна была передышка.
  Обычное утро обычного дня, солнце, как и миллиарды раз до того, вставало над Землей, не подозревающей, что вращается вокруг солнца, освещающего человеческий муравейник.
  Вальтро вышла из душа и с удовольствием выпрямилась перед зеркалом, Жоржик выполз из-под одеяла и заковылял в туалет, полковник окончательно закрутил крышку бутылки, он принял решение. Юлия вдруг почувствовала себя плохо, "Никон" вспыхивал и вспыхивал, фиксируя ее тело, как покойницу в морге, ее сознание стало медленным-медленным, пока не угасло совсем.
  Полковник повязал галстук, посмотрел на себя в зеркало, посмотрел в бинокль последний раз. И вдруг ринулся вниз, спотыкаясь на ступеньках лестницы.
  
  
  
  ГЛАВА 17.
  
  - Что это с вами такое? - стараясь быть брюзгливым, спросил полковник. - Может, вызвать "скорую"?
  Предложение было очень уместным, учитывая место, где они находились.
  - Не надо, это просто гормональная перестройка, - честно ответила Юлия. - Мне уже лучше. А вам?
  - А мне-то что?
  - У вас кровь на лбу.
  - Ерунда, споткнулся на лестнице.
  - А почему вы в мокром костюме? - поинтересовалась Юлия.
  - Потому что я добирался сюда вплавь, - раздраженно ответил полковник.
  - А зачем вы добирались сюда вплавь? - спросила Юлия.
  - Затем, что вы угнали единственную лодку, - ответил полковник, стараясь быть агрессивным.
  - Понятно, - сказала Юлия, стараясь выглядеть понимающей. - А зачем вам понадобилось сюда?
  - А вам зачем понадобилось? - агрессивно спросил полковник.
  Они сидели друг перед другом, он - в мокрой "тройке" с обвисшим галстуком цвета высунутого языка, она - совершенно голая, это было похоже на кадр из сюрреалистического фильма, который полковник видел лет двадцать назад. Юлия смотрела в глаза полковника и видела в них железо, которое плавится, ей нравилось плавить железо, она нажала еще.
  - Я работаю здесь, - сказала она, раздвигая ноги и давая полковнику увидеть то, что плавит железо.
  - А я предлагаю вам выйти за меня замуж, - сказал полковник.
  - Вы можете получить это и по более низкой цене, - рассмеялась Юлия, которая уже тысячу раз слышала такие предложения от пьяных и не очень пьяных мужчин.
  - Могу, - кивнул полковник, - но у меня есть и более веские основания для серьезного шага. Моя сестра умрет очень скоро. После моей смерти мой дом, мои и ее деньги заберет Британия, поскольку у нас нет других родственников, кроме нее. А я не хочу ей ничего дарить. Я хочу купить то, что вы можете продать, и быть хотя бы похороненным по-человечески. Идет?
  - Нет, не идет, - ответила Юлия. - Вы старый железный истукан, который пытается выдать себя за золотого тельца. Почему вам не обойтись без всех этих коммерческих штучек?
  - Потому что я слишком стар, чтобы без них обходиться, - ответил полковник и поинтересовался: - А почему вам так хочется поставить ногу мне на голову?
  - Чтобы вы лучше увидели мою шмоньку! - крикнула Юлия. - Это же она продается, а не любовь.
  - Так я и не прошу ваше сердце, - сказал полковник.
  - Идите вон, - устало сказала Юлия.
  - Уже пошел, - ответил полковник. - Сами назад доберетесь?
  - Доберусь, - сказала Юлия. - А вот вы так никуда и не добрались.
  - Почему это? - ухмыльнулся полковник. - Если я уже здесь?
  - Вы торчите на том берегу, - Юлия указала пальцем через реку. - У вас не хватило смелости сделать то, что вам хотелось сделать.
  - Что? - спросил полковник.
  - Поставить меня раком, - медленно и раздельно произнесла Юлия.
  Полковник расхохотался.
  Он хохотал и хохотал, раскачивая своим висячим галстуком, он хохотал в землю, меж своих широко расставленных ног и хохотал в небо над этой воистину потрясающей страной и не мог остановиться, пока слезы не выступили из его глаз, пока удивление не растаяло в глазах Юлии, и она не захохотала вместе с ним - железо расплавилось, растаял лед, и стекли в эту поистине обалденную землю меж их широко расставленных ног.
  Черт с ней, с Британией.
  
  
  ГЛАВА 18.
  
  - Я уже начала волноваться, - сказала Вальтро. - Тебе же нельзя уходить далеко от дома, тебе может стать плохо в любой момент.
  - Тот момент уже прошел, - отмахнулась Юлия, - а работать приходится всегда. Я же пытаюсь заработать себе на жизнь, а не развлекаюсь.
  - А ты бы вышла замуж, Юлька, - крикнул из бассейна Жоржик, до которого донеслись ее последние слова, - и сразу решила бы все свои проблемы.
  - Ты знаешь, сколько раз была замужем моя мать? - крикнула в ответ Юлия. - Могу тебе сказать - пять. И что?! Она сидит с голой задницей и считает свои проблемы на счетах.
  - Так надо искать толкового жениха, - вразумляюще заметил Жоржик, выползая из бассейна. - Например, пивного барона.
  - Мне уже предлагали стать водочной принцессой, королевой бензоколонки и порнозвездой, - ответила Юлия, - и каждый раз это оборачивалось в быстрый трах-бах и билет на автобус.
  - Глупенькая, - вздохнул Жоржик, воздев палец и поливая ее водой с бороды. - Выходить замуж - это искусство. Чтобы...
  - Сколько раз ты был замужем? - перебила его Юлия.
  - Причем тут это? - Жоржик обиженно пожал плечами. - Я хороший тренер, - он опустился в кресло, готовясь к обстоятельному толковищу. - Брак - это...
  - Это возможность взять бабу напрокат, подержать ее на цепи и выкинуть вон, - сказала Юлия. - Эти цепи Гименея ничего не стоят теперь.
  - Юлька! - взорвался Жоржик. - Если ты просто не любишь мужчин, так так и скажи!
  - Я их просто никогда не видела, - ответила Юля. - Работяга сидит со своей женой, потому что ему от нее деваться некуда. А богатенький Буратино тычется носом в любую щель и покупает свидетельство о браке, как абонемент, чтобы сэкономить на проститутках. Вот это я видела и точно знаю.
  - Но есть же любовь, в конце концов! - возмутился Жоржик. - Как можно быть такой циничной! Любовь - это когда ты любишь его кошелек, а он точно знает, что это у него в последний раз. Потом ты роняешь последнюю горючую слезу на его могилу и уходишь в красивую жизнь с флагом в руках.
  - Где я возьму такого благодетеля? - фыркнула Юлия.
  - Как где?! Как где?! - возбудился Жоржик. - Да он же у тебя под носом ходит! Ну, может и не пивной барон, ну, шевалье, скажем.
  - А я думала, вы с ним друзья, - сказала Юлия.
  - Так мы с ним и есть друзья, - ответил Жоржик, - но ты же не можешь быть так плоха, чтобы не дать ему пару раз? А больше ему и не надо. Может, и одного хватит.
  - Он что, говорил с тобой об этом? - спросила Юлия. - С чего ты взял, что ему это надо?
  - Он-то не говорил, - ухмыльнулся Жоржик. - Он, может, и сам еще не осознает, что ему надо. Так надо помочь человеку, нельзя же бросать его одного погрязать в роскоши. Надо поработать над этим, это, во всяком случае, лучше, чем бегать по лесам, пока тебя там не возьмут замуж десять добрых молодцев с вот такими копьями.
  - А почему ты не предложишь поработать над этим Вальтро? - спросила Юлия.
  Жоржик сразу помрачнел и ответил после длительного молчания:
  - Это разные вещи.
  - Это одна и та же вещь, - сказала Юлия, - Просто Вальтро для тебя дороже, чем вся Британия с Евросоюзом, вместе взятые. А мне приходится самой назначать цену, вот, в чем разница.
  После завтрака они разделись и легли в шезлонги, Жоржик демонстративно перенес свое кресло подальше, недовольный тем, что его лучшие побуждения не были поняты.
  - Я пригласила сюда пару своих друзей, - сказала Вальтро. - Они слегка понимают в медицине, пусть посмотрят тебя. Не возражаешь?
  - Это те фармазоны, у которых ты работаешь? - спросила Юля.
  - Да, - усмехнулась Вальтро.
  - И куда они собираются мне смотреть? - спросила Юля.
  - Вообще-то, они собираются побухать, покурить травку и поплавать в речке, - сказала Вальтро. - И больше ничего, если ты ничего не хочешь.
  - Хочу, - кивнула Юлия. - Травки.
  - Ну, тогда они тебе понравятся, - рассмеялась Вальтро.
  - Ну-ка, ну-ка, я сейчас сбегаю за аппаратом, а ты еще раз посмейся так, - оживленно сказала Юля, - Ты сейчас выглядишь лучше всякой фотомодели.
  - Порномодели? - уточнила Вальтро.
  - Всякая женщина мечтает стать порномоделью, только не у всякой получается, - убегая, рассмеялась Юлия.
  - Большинство моделей фотографируют при искусственной подсветке, - сказала Юлия, сделав первый снимок, - чтобы скрыть какие-то мелкие дефекты. Если модель фотографируют на солнце, это звезда. А ты сейчас лежишь на ярком солнце, смеешься, и никаких дефектов не видно. Ты - звезда.
  - Ты не кричи так, а то у меня левая грудь отвалится, - сказала Вальтро.
  Так они смеялись, фотографировали и развлекали друг друга, пока за воротами не загудел двигатель такси.
  
  
  ГЛАВА 19.
  
  Алик и Тельма Юле действительно понравились, это был именно тот тип людей, с которыми она чувствовала себя легко и комфортно, - лениво-умные, ироничные, доброжелательные, но с хорошими, крепкими зубами. Весь остаток дня они пропикниковали на речке, совместно с оттаявшим Жоржиком, купаясь, фотографируясь и вволю радуясь жизни, а вечером собрались в комнате у Вальтро, оставив Жоржика мирно покуривать травку под восходящей луной.
  - По-моему, ты чувствуешь себя лучше, чем вся наша компания, - сказал Алик. - Но находиться столько времени без сознания - это серьезно. Потому мы и затеяли этот консилиум с целью подиагностировать тебя слегка.
  - И куда ты будешь меня диагностировать? - поинтересовалась Юля. - Имей в виду - у меня менструация.
  - Ты сама это сделаешь, - сказал Алик.
  - Я не делала этого сама лет с семи, - расхохоталась Юлия. - Ты хочешь посмотреть?
  - Я хочу послушать, - улыбнулся Алик.
  Атмосфера в кругу присутствующих была вполне непринужденной, основные детали действа обсудили еще днем.
  - Твой мозг знает о себе всё лучше всех врачей на свете, - сказал Алик. - Кислота даст тебе возможность связаться с теми уровнями твоего сознания, которые ты не осознаешь. Оттуда ты расскажешь нам сама, что и где ты чувствуешь. А дальше мы подумаем вместе, что со всем этим делать.
  - Ну, давай проездной билет, - усмехнулась Юлия.
  Алик отсчитал из пластикового тубуса с надписью "Сандоз-ЛСД-25" три таблетки по сто микрограмм каждая, и Юлия запила их водой.
  - Эй, эй, - закричала она через несколько минут, увидев, что Тельма и Вальтро расставляют на ковре шампанское, бокалы и фрукты. - Вы что, собираетесь тут праздновать, в мое отсутствие?!
  - Никуда ты не уезжаешь, Юлька, - сказала Тельма, зажигая свечи. - Ты здесь, среди нас. Твое сознание тебя не покинет. Но одновременно ты будешь где-то еще. Ты можешь вставать, ходить и вообще делать все, что тебе хочется. Кислота - не водка, с ног не собьет и тебе не понадобится, чтобы кто-то вел тебя за руку в туалет. Так что расслабься и наслаждайся полетом, ремень можно не пристегивать.
  - Парением, - отчетливо сказала Юлия, ощущая, как узы гравитации спадают с нее.
  - Парением, - подтвердила Тельма. - Мы все летим вместе, мы летали уже тысячу раз, мы знаем, как это делается, ничего не бойся, доверься себе, лети вместе с нами.
  Юлия посмотрела на пламя свечи - и увидела сияние такой невыразимой чистоты и нежности, что его хотелось потрогать глазами. И она потрогала, и ощутила его тепло, его приязнь, его тонкий запах - в тот же миг комната вспыхнула паутиной света, столь изысканной, что от восхищения захватывало дух, сияющие нити пронизывали все, они вибрировали, они были живыми и смеющимися.
  - Как это красиво, - сказала Юлия, слова слетали с ее языка нотами, красными, как виноград, синими, как слива, зелеными, как яблоко, оранжевыми, как апельсин.
  - Это очень красиво, - согласилась Тельма. - Ты видишь сеть, в которую Сатана поймал мир. Но это иллюзия, Юля. Отведи взгляд, смотри внутрь, ищи реальность.
  Юлия закрыла глаза - и оказалась в пространстве сияющей, как Солнце, черноты, в котором плавали ажурные башни и геометрические конструкции, составленные из нитей серебряного света ослепительной красоты.
  - Здесь тоже красиво, - сказала она.
  - Не напрягайся, - сказала Тельма. - Не концентрируйся ни на чем. Можешь открывать и закрывать глаза, делай, что хочешь. Не позволяй себя поймать, тогда ты сама выведешь себя, куда надо.
  Юлия открыла глаза.
  Комнату наполнял теплый оранжевый свет. Горели только три красные свечи, но все было видно отчетливо, как на гравюре. На Юлию смотрела только Тельма, Алик и Вальтро полулежали на ковре с бокалами в руках и были заняты тихой беседой, но Юлия отчетливо слышала каждое их слово и даже их дыхание. И даже запах их дыханий. И даже запах их тел, биение их сердец. Вальтро чуть шевельнулась, посмотрела в их сторону, - глаза ее были, как звезды, Юлию пронзил запах ее секса. - Не концентрируйся ни на чем, - повторила Тельма, но было уже поздно - Юлию сотряс такой импульс любви, от которого трусы ее стали мокрыми, тогда она поняла, что имеет в виду Тельма. - Не позволяй себя поймать, - говорила Тельма. - Плыви, ты ищешь не Вальтро, не Алика, не меня. Ты ищешь себя.
  Паутина Сатаны никуда не делась, но стала нежнее, прозрачнее, в ней появилось качество мерцания. В воздухе переплетались множество тонких, разноцветных ароматов. Юлия посмотрела на вазу с фруктами - и оттуда вспыхнул фонтан цветов. Она схватила апельсин и вонзила в него зубы, в горло ее потек восхитительно вкусный сок - никогда в жизни она не ела такого апельсинового апельсина.
  - Делай, что хочешь, - повторяла Тельма, - но ни за что не цепляйся. Помни, ради чего мы все это затеяли, углубляйся в себя.
  Юлия доела апельсин, легла на спину и закрыла глаза.
  Тельма присоединилась к Алику с Вальтро и взяла бокал шампанского.
  - Ну, как? - спросила Вальтро.
  - Пока, все в порядке, - ответила Тельма, отпивая из бокала. - Купается в волнах чувств.
  - Может, мы ей мало дали? - спросил Алик.
  - Достаточно, - кратко ответила Тельма.
  - Эй, ребята! - Они повернули головы. Юлия смотрела на них, приподнявшись на локте. - Теперь, когда я закрываю глаза, - сказала она, - я вижу какой-то грязный город из красного кирпича. И булыжную мостовую. Что мне делать дальше?
  Алик и Тельма переглянулись.
  - Это незнакомый город? - осторожно спросил Алик.
  - Совершенно незнакомый, - ответила Юлия. - Выглядит, как куча дерьма. Холодно очень.
  - Этот момент следует пройти, - сказал Алик. - Он нам не нужен. Там есть дорога? Иди по ней.
  - Я не иду, меня везут, - чуть громче, чем надо, ответила Юлия, - в повозке. Я голая и вся избита. Это паршивое место, ребята.
  Алик и Тельма снова переглянулись.
  - Его нельзя обойти, Юля, нельзя перескочить, - сказала Тельма, - потому что ты еще не знаешь своих маршрутов. Тебе придется ехать дальше, либо возвращайся, и будем пить шампанское. Выбирай сама.
  Юлия молча обвела их взглядом, легла на спину и закрыла глаза.
  Прошло немного времени, бодрствующие бодрствовали тихо в своем кругу, потягивая вино и негромко переговариваясь, но не выпуская Юлию из виду. Вдруг тело Юлии выгнулось дугой, кулаки сжались, из стиснутых зубов вырвался вибрирующий стон.
  - Что, что, Юля? - встревоженно позвала Тельма.
  Но Юлия не отвечала.
  Трое быстро переместились к напряженному, как дерево, телу.
  - Что, Юля, что? - громче и тревожней позвала Тельма.
  Но Юлия не отвечала. Затем она начала рваться и биться головой об пол, при этом руки ее были прижаты к телу, ноги плотно сжаты.
  - Открывай глаза, Юля, открывай! - крикнула Тельма, хватая ее за голову. Но Юля не открывала глаз, из ее горла точками вырывалось хриплое рычание.
  - Мы влипли! - В глазах у Алика заметалась паника. - У нее плохое путешествие!
  Вдруг Юля обмякла, из-под полуприкрытых век показались белки, рот приоткрылся. На несколько секунд наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием троих. Вальтро прижалась ухом к Юлиной груди.
  - Я не слышу сердца! Адреналин давай!
  Алик метнулся в угол и завопил оттуда, расшвыривая из сумки вещи:
  - Да где этот блядский адреналин?!
  - Да нет там адреналина! - взвизгнула Тельма.
  - У меня есть! - Вальтро вскочила на ноги. - Ты, - она ткнула пальцем в Тельму. - Массаж сердца, быстро! Ты, - она резко обернулась к Алику, - Со мной в гараж!
  На мгновение в воздухе повисла паутина еще не начатых движений. Вдруг Юлия рывком села и вцепилась руками в мокрые от пота волосы.
  - О, Господи! - Тельма схватила ее за локоть. - Что, что?
  - Ничего! - Юлия отбросила ее руку. - Дайте мне пить, чего-нибудь холодного, скорее!
  Через секунду Алик упал возле нее на колени с бокалом шампанского в руках. Юлия жадно выпила.
  - Что случилось? - подрагивающим голосом спросил Алик.
  - Что-что! - Юлия качнулась вперед, сплюнула на пол и оскалилась. - Меня сожгли на костре, вот что!
  
  
  ГЛАВА 20.
  
  - Но кто мог предположить? Кто?! - горячился Алик. - У всех в прошлом какое-нибудь нормальное дерьмо, вроде перебрасывания лопатой навоза с места на место, - Алик суетливо охладился из бокала с шампанским. - Кто мог предположить, что ты наткнешься на ведьму? Впрочем, - он наклонился и посмотрел в глаза Юлии, - черт его знает, может, и можно было предположить.
  - Ладно, Алик, не самоедствуй, - Юлия хлопнула его по плечу. - В конце концов, я сама пошла, никто меня не гнал, - она расхохоталась, - на костер. Во всяком случае, никто из присутствующих. Ты лучше объясни мне механизм этих маршрутов, ты можешь это сделать?
  - Могу, - с облегчением сказал Алик, ободренный тем, что к нему не предъявляют претензий; Юлия была не из девочек, чьи претензии могли излиться в слезах. Сначала все попадают в свет, потом - в черный космос. А дальше все зависит от конкретной генетической программы. Зависит, пока конкретная программа не заканчивается и не начинается общая для всех - дочеловеческая. Когда и эта программа заканчивается, ты снова попадаешь в свет, только белый, изначальный. На этом точка, больше ничего нет.
  - И это все? - удивилась Юлия.
  - Ну, ни хрена себе! Это три миллиарда лет, дорогуша ты моя, - Алик развел руками. - Неужели ты думаешь, что у тебя хватит времени, чтобы просмотреть всю программу?
  - Да на хрена она мне нужна вся? - Юлия развела руками, подразнивая Алика. - Свои-то, собственные, я смогу просмотреть?
  - Сможешь, - кивнул Алик, - но здесь есть одна маленькая проблемка, - Алик занялся потиранием подбородка и жеванием губ, ожидая, когда его спросят.
  - Ну?! - спросила Юлия.
  Алик слегка подпрыгнул.
  - За черным космосом ты никогда не знаешь, куда попадешь, - быстро сказал он. - Если тебе уже известны какие-то маршруты, то ты можешь туда попасть, хотя и не всегда, бывают сбои. Но дело в том, что таких маршрутов - миллиарды. Ты можешь метить домой, - он мстительно ухмыльнулся, - на костер. А попадешь в палеозойский океан, где тебя сожрет акула, - Алик с удовольствием потер руки.
  - Юля, - вмешалась Тельма, - он суетится и несет чепуху, потому что нервничает. Мы все тут чуть не обосрались от страху. На самом деле, ЛСД-25 - это средство проникнуть в код ДНК, который содержит программу всей жизни на планете. Разворачиваясь в пространстве и времени, эта программа накапливает память, которая отсылается в код ДНК. Таких программ столько, сколько живых существ. Таким образом, твой код содержит память той конкретной линии живых существ, которая заканчивается на тебе, и которую ты передашь дальше через свои хромосомы.
  - Если захочу, - заметила Юлия.
  - Если захочешь, - согласилась Тельма. - Ты можешь сделать еще кое-что, если захочешь. Каждый из нас - это сумма информации, которую время разворачивает в пространстве, формируя судьбу. Ты не можешь изменить генетическую информацию, накопленную твоими предками. Но ты можешь изменить собственную судьбу, воздействуя на те участки памяти, которые принадлежат персонально тебе. Судьба конкретной личности формируется информацией, полученной в первые семь лет жизни, - суммой импринтов. Изменяя импринты первых семи лет, ты можешь изменять судьбу на любом отрезке, начиная от текущего мгновения. Это машина времени, понимаешь?
  - Которую запускает ЛСД? - спросила Юлия.
  - Которую запускает ЛСД, - кивнула Тельма. - На разных оборотах, в зависимости от дозы. Теперь ты понимаешь, что мы собирались сделать? Мы собирались изменить судьбу на небольшом участке твоего персонального времени. Твоя память содержит все, в том числе и информацию о внутренних состояниях организма. Ты должна была всего лишь заглянуть в собственный мозг и сказать нам, нет ли там органических нарушений, вот и все. Доза, которую ты получила, была рассчитана именно на это, мы не собирались изменять твои импринты или запускать тебя до начала времен. Но каким-то образом ты провалилась в родовую память. Произошел перенос информации из генетической памяти - в персональную. Я несу за это ответственность и обязана предупредить тебя - такой перенос характеризуется спонтанным переимпринтированием и изменением судьбы.
  - Это похоже на магию, - усмехнулась Юлия.
  - Это и есть магия, - твердо сказала Тельма.
  - Именно поэтому, - вмешался Алик. - Черные маги, которые манипулируют судьбой людей, не допускают этих людей до их собственной судьбы. Мы - партизаны, - он ухмыльнулся, - если гестапо поймает нас за играми с ЛСД, то посадит в концлагерь.
  - Немало людей делают и употребляют кислоту подпольно, - заметила Юлия, отпивая из бокала.
  - Делают, - кивнул Алик, - как взрывчатку. И взрываются на ней, что дает повод гестапо обвинять их в бандитизме. "Плохие путешествия" - это обычная вещь.
  - Попадание в родовую память - это "плохое путешествие"? - спросила Юлия.
  - Не обязательно, - ответила Тельма. - "Плохое путешествие" начинается тогда, когда психика оказывается неспособной справиться с тем, что попадает в нее из-за пределов судьбы. Другими словами, когда структура персональной психики не совпадает со структурой генетической информации, такая информация проламывает психику, как камень, и делает человека навсегда никчемным. Оккультно говоря, - ломает судьбу.
  - Ты хочешь сказать... - начала было Юлия.
  - Ничего подобного, - твердо остановила ее Тельма, - если бы такое произошло с тобой, ты бы не шутила и не смеялась. Принять ЛСД - это выйти за пределы маленького дворика, в котором обитает наша личность. Некоторые пугаются собственной тени, другие способны преодолеть пространства тьмы. Не каждый в состоянии увидеть себе в генетической перспективе - и не обосраться. А ты сгорела в огне и вернулась невредимой. Тебе нечего бояться, Юлька, у тебя мощнейшая психика, нет в ней никаких дырок, которые мы собирались латать.
  - Сидишь тут и пьешь шампанское из моего бокала, - ухмыльнулся Алик, - наверное, ты прямой потомок той ведьмы.
  - Ты понимаешь, что он хочет сказать? - сказала Тельма. - Если ты выдержала генетический удар такой силы, значит, информация наложилась на структуру твоей психики и совпала с ней.
  - Что это значит? - спросила Юлия.
  - Я-то откуда знаю? - удивилась Тельма. - Жди знаков судьбы.
  
  
  ГЛАВА 21.
  
  Население дачи уже собралось за завтраком, когда Юлия вернулась с утренней пробежки, она терпеть не могла никаких физических упражнений, но искусство требовало жертв. Чтобы скрасить неприятное полезным, Юля взяла с собой фотоаппарат и нащелкала десяток кадров в жестком армейском стиле - она выглядела весьма импозантно в камуфлированных штанах и черной майке, обтягивающей грудь. Еще импозантней она выглядела в штанах, но без майки. А без штанов и без майки, но в высоких кроссовках и с милитаристским кепи на голове - просто великолепно. Теперь она была в полном пропотевшем прикиде, с прядями белокурых волос, прилипших к щекам, и держала в руках фотоаппарат, - как автомат на длинном оружейном ремне.
  - Ты собралась на войну или пришла с войны? - поинтересовался Жоржик, с удовольствием рассматривая ее.
  - Я всегда на войне, - усмехнулась, Юля, направляясь в душ.
  - Это точно, - заметил Жоржик, глядя на ее обтянутый камуфляжем зад. - С таким калибром не промажешь.
  После кофе Жоржик возлег в шезлонг с самокруткой в руке, а участники вчерашнего действа расположились на солнце, возле бассейна.
  - Ты выглядишь как будто слегка обгоревшей, - озабоченно заметила Вальтро, глядя, как Юля снимает майку.
  - Это не от солнца, - отмахнулась Юля. - Это от костра. Я понимаю, что это смешно, но у меня вся кожа горит после вчерашнего путешествия.
  - Это совсем не смешно, - сказала Тельма и, повернувшись к Алику, строго предупредила его: - Закати назад шары, ты их можешь потерять.
  - Я смотрю исключительно в научных интересах, - обиделся Алик. - Когда еще придется увидеть ведьму, восставшую из пепла?
  - Что еще тебе показать, Альдон? - ласково сказала Юлия, оттягивая резинку трусов.
  - А ты можешь рассказать нам поподробнее, - поспешно спросила Вальтро, - про это путешествие?
  - Да нечего больше рассказывать, - вздохнула Юля, почесывая предплечье. - Они привязали меня к куче дров, примотали цепями к столбу, торчащему из этой кучи, а потом подожгли. Вот и все, - она подумала, - больно было только первые несколько секунд, а потом я только слышала треск своего мяса и вонь.
  - А потом? - спросила Вальтро.
  - А потом, - Юлия молитвенно сложила руки на розовой груди, - я вознеслась к Господу нашему, Иисусу Христу, во имя которого меня спалили на костре, - она расхохоталась. - Но почему-то снова оказалась здесь. Господь не принял меня. Или это - Ад? - Она развела руки в стороны. - Если так, то мне нравится быть проклятой.
  - Ну, ни хрена себе, теология, - Алик озадаченно почесал заросшую щеку.
  - Это - экспериментальная теология, - сказала Юлия, - которой ты сам меня научил. Если я жила где-то, потом умерла и оказалась здесь, - она снова развела руками, - то что это такое, если не загробная жизнь?
  - Это не ты умерла, - сказал Алик. - Умирают миллионы людей, но не каждый из умерших - это ты.
  - Тогда по ком звонит колокол? - Юлия подняла палец. - Слышишь?
  Все начали прислушиваться, как зачарованные, глядя на ее палец, хотя было совершенно очевидно, что никаких колоколов здесь нет и быть не могло, последний колокол в округе перелили на орала лет семьдесят назад, но они прислушивались и прислушивались в полной тишине, пока неким, совершенно непостижимым образом, им не начало казаться, что в воздухе плывет длинный колокольный до-н-н-н, как тонкая паутина, как бы притянутая воздетым в зенит пальцем.
  - Каждый умерший - это я, - сказала Юлия. - Вот, что я вынесла оттуда. Все умершие здесь, им больше некуда деваться. Я - это все живущие и все те, кто умрет, - тоже я. Я, эгоистичная сука, говорю вам, - никому не спастись в одиночку. Это - ад, - она широко раскинула руки. - Здесь можно жить, как в раю, пока кто-нибудь не начнет поджаривать тебя на костре, а поджаривают всех, истинно говорю вам, ребята. Вот вам первый урок экспериментальной теологии, - она уронила руки. - Нравится?
  Минуты через полторы Алик первым пришел в себя и сказал, стараясь быть ироничным, хотя ему сильно хотелось приложиться к Юлиной руке:
  - По-моему, Тельма, мы создали новую святую.
  - Ничего подобного, - возразила Тельма чуть дрогнувшим голосом. - Мы создали богиню. Неужели ты не видишь, что она хочет увести свой народ к звездам?
  - Чей народ? - насмешливо спросила Вальтро, - Ей же, вроде как, понравилось быть проклятой?
  Вальтро не знала, что такое тщеславие и никогда в жизни никому не позавидовала. Она легко двигалась в паутине межперсональных отношений, открыто выказывая приязнь к людям, поскольку никогда не конкурировала с ними по той же причине, по которой человек не конкурирует с собакой, и люди любили ее, как собаки, по этой причине. Она могла легко признать чье-то частное превосходство, например, в шахматной игре, но даже склоняя голову, она просто наклонялась, чтобы погладить собаку по голове. Она выросла в оке тайфуна, в вакууме, посреди жизненной борьбы людей, который создало для нее обожание Жоржика, и потому понятия не имела о своей сатанинской гордости, как понятия не имела о своей сатанинской сексуальности, пока та не взорвалась любовью к Юлии, она была кассетной бомбой, заряженной первыми семью годами жизни. Она пребывала в равновесии с миром, пока она и мир были уравновешены на самооценке, уходящей в космос. Но когда она увидела, как двое авторитетных для нее людей маскируют неуклюжей иронией искреннее и совершенно неуместное восхищение Юлией, баланс оказался нарушенным - Юлия была не собакой, Юлия была змеей уязвляющей, Юлия была существом, бросающим вызов.
  - Почему ты не продолжишь свою проповедь? - вкрадчиво спросила Вальтро. - Мы так и не уяснили, тебе нравится быть проклятой или ты метишь в святые? Или ты хочешь и рыбку съесть, и на рога сесть?
  Алик и Тельма переглянулись с удивлением, они видели, что Вальтро едва сдерживает бешенство, но не понимали причин, а Вальтро, полагавшая себя понимающей кое-что в предмете ада, была взбешена безответственной болтовней Юлии, равно, как и наивным легковерием своих патронов, - она едва сдерживалась, чтобы не порвать на куски их всех.
  - Ты намешала так много дерьма в черную икру, - бледнея от злости, но улыбаясь, продолжала Вальтро, - о, восставшая из пепла, что мы перестали понимать, где ты одариваешь нас своим откровением, - она широко развела руками, передразнивая Юлию, - в раю или в аду?
  - Откуда ты могла бы знать, что такое кайф, если бы тебя не поджаривали на костре и наоборот? - расхохоталась Юлия, совершенно не уязвленная сарказмом Вальтро, что уязвило Вальтро еще больше. - Рай и ад - это одно и то же и оба здесь, - Юлия топнула ногой в землю. - И мне здесь нравится. Могу тебе сказать, сестричка, - Юлия доверительно наклонилась к отшатнувшейся Вальтро, - что когда меня сжигали на костре, то после периода боли у меня наступил момент кайфа, как оргазм, а потом - тьма. И теперь я намерена ловить этот момент и жить в нем. Освободиться - это поймать момент между болью и тьмой. Понятно, сестричка?
  - Я сама могу тебя научить, - усмехнулась Вальтро, - я живу в этом моменте почти всю свою жизнь, сестричка.
  
  
  ГЛАВА 22.
  
  - Член - очень плохая замена пальцам и языку, - уверенно сказала Юлия, освободив, наконец, язык для разговора. - Он быстро теряет твердость и к нему в нагрузку прилагается воняющее и бубнящее что-то тело, с которым надо как-то устраиваться.
  Утро красило стыдливым светом порозовевшие щеки Юлии и порозовевшие ягодицы Вальтро, Алик с Тельмой уехали еще вчера, Жоржик еще не завопил под окнами, требуя кофе, и можно было понежиться в постели.
  - Все мужчины - паразиты, даже если и содержат тебя, - продолжила Юлия свою мысль, вынимая изо рта застрявший между зубов волосок. - Каждый кошелек с пенисом хочет, чтобы его еще и любили за его деньги. А деньги стоят любви, сами по себе.
  - А любовь не продается, - гордо сказала Вальтро.
  - А любовь не продается, - гордо сказала Юлия, - за такие деньги. Вот у меня был один дядечка, единственный, кто ничего такого не хотел, я до сих пор вспоминаю его с душевным умилением. Вообще-то, он приходился мужем моей маме, но мы с ним быстро нашли общий язык. Этим общим языком он вымахивал меня до полного изнеможения, до телячьего визга, ничего не требуя взамен. Ну, может, самую малость, как раз такую, какую я хотела и могла ему дать, учитывая несовпадение калибров. Но за это он расплачивался дополнительно.
  - Чем? Конфетами? - спросила Вальтро.
  - Нет. Он рассказывал мне про мою маму, - ответила Юлия. - Он ненавидел ее и испытывал изощренное удовольствие, рассказывая мне про ее бесплодную похоть. А мама ненавидела его, но полагала, что он от нее без ума. А я видела эти отношения во всей их чистоте и набиралась чистого разума, не критикуя никого из них. Этот дядечка многому меня научил и был единственным мужчиной, которому я доверяла.
  - Почему? - спросила Вальтро.
  - Потому что он не мог не оправдать моего доверия, - рассмеялась Юлия. - Если бы мы с ним заговорили на разных языках, то мой язык намел бы ему кучу неприятностей.
  Жоржик выполз из-под одеяла и, размахивая руками, активно сделал два приседания, третьего он решил уже не делать. Затем он набрал в грудь воздуху, чтобы спеть какую-нибудь, приличествующую встрече ясного утра, арию, но взгляд его случайно упал в зеркало - то, что он увидел там, было так мало похоже на утреннего соловья, что он решил не делать и этого, чтобы не оскорблять собственное эстетическое чувство. Затем, с надеждой попукивая, он направился в туалет, но ожидания оказались тщетными. После пятнадцатиминутного и бесплодного сидения на унитазе, когда уже стало очевидно, что надеяться больше не на что, он махнул рукой и, сказав вслух: "Ну и черт с тобой, не хочешь - не надо", - выскочил вон, в сердцах хлопнув дверью. Травка и виски могли поправить дела, но нельзя же было начинать прямо с утра? Следовало дождаться хотя бы одиннадцати часов. Он посмотрел на ползущее по небу солнце, вздохнул и решил ограничить разврат чаем и никотином.
  В это время Нелли позвонила дочери, надеясь застать ее трезвой, и наткнулась сначала на чей-то пьяный бас, затем трубку взяла Полина, и Нелли осторожно намекнула ей, что пора бы вернуть Жоржику хотя бы половину долга.
  - Я не просила тебя об одолжениях, - угрюмо сказала Полина.
  - Но... - опешила Нелли.
  - Я не просила тебя об одолжениях! - крикнула Полина. - Нет у меня денег! Не звони больше сюда! - закричала она, переходя на истеричный визг. - Забудь мой номер, сука! Забудь мое имя! - И швырнула трубку.
  Полковник смотрел, как солнце взбирается по небу, сидя в кресле на балконе своего дома и с печальным удивлением понимал, что восходы после очередной бессонной ночи со стаканом виски в руке больше не радуют его, они надоели. Больше всего ему хотелось закрыть глаза и не открывать их. Но полковник был воспитан в строгих купеческих правилах, в протестантской семье, - "Долг, Дисциплина и тяжелый Труд приведут тебя в Рай", - он не мог позволить себе такой ерунды, как закрывание глаз. Поэтому с трудом, со скрипом он переключил мозги на мысли о текущей жизни, которую надо было как-то проживать, и принялся раздумывать о том, пригласить ли Жоржика в гости или нанести визит самому. Полковник был основательным человеком даже в глупостях, и его предложение Юлии не было безответственной болтовней. Теперь он решал, каким образом найти подходы к ее взрослым родственникам и серьезно обсудить с ними вопрос. В силу особых причин, полковник сильно надеялся, что сама Юлия или хотя бы забота о ней помогут ему уцепиться за жизнь. В студенческие годы и в молодости полковник состоял в "голубом братстве", не испытывая никаких комплексов по этому поводу. В той среде это было делом, не только вполне обычным, но и считалось особым шиком, так же, как фехтование на саблях, и участие в псевдотайных обществах. С возрастом, однако, это прошло, поскольку не имело серьезных физиологических или психологических причин, но усвоенное в юности слегка презрительное отношение к женщинам осталось с ним навсегда, сделав его сексуальную жизнь вполне унылой и неинтересной и помешав обзавестись не только спутницей жизни, но и сколько-нибудь постоянной любовницей. Он пил все больше и больше и перепрыгивал с никчемных друзей на никчемных подруг, ковыляя, таким образом, по жизни, нигде не находя удовлетворения и никогда не быв счастливым, пока не доковылял до этой дачи в запущенном лесу на осколке варварской империи, в черт знает каком углу мира. После того, как он впервые увидел Юлию в бинокль, он долго размышлял, что же с ним произошло?
  Смутно он осознавал, что все то, что он недобрал, недодал, недолюбил и недоненавидел, взорвалось в нем или проникло в него, как молния. С этим следовало что-то делать, но что? Он попробовал подойти к делу по-деловому, по-коммерчески, но Юлия отказалась.
  Однако он не принял отказа, он был все же более чем в три раза старше ее, он увидел в ее глазах интерес и разочарование, разочарование и интерес, но не отказ. Он был намерен бороться дальше, не за любовь девчонки, а за свою жизнь, девчонка была нужна ему, без нее уже ничто не могло остановить скольжение по холодному, холодному льду в пропасть.
  
  
  ГЛАВА 23.
  
  Нелли приехала после полудня, в самую жару, пот катился с нее градом, но она не села в тень, за стол с холодными напитками, пока не одарила Грету стейком и не поцеловалась с Вальтро. Общение с внучкой заняло у нее чуть больше времени и не было столь приятным.
  - Ну, ба, - сказала Юля, бросив взгляд на стол, куда Нелли выложила припасы, - ну почему ты все время таскаешь мне эти вафли в шоколаде?
  - Ну, ты же любишь их, - растерянно ответила Нелли.
  - Я любила их, когда мне было десять лет, - вразумляюще сказала Юля. - А сейчас, я уже наелась ими по горло, - она расхохоталась, - в шоколаде и без. - Юля была жестокой девочкой, но не настолько, чтобы не заметить слез, навернувшихся Нелли на глаза. - Ну, ладно, ба, - сказала она. - Буду я есть эти вафли, люблю я их, просто жарко сейчас и кусок в горло не лезет. - Юля обняла Нелли за потную шею, но Нелли отбросила ее руку.
  - О-о-о, ну слава те Господи! - Жоржик выскочил из дому, где прятался от жары и затрусил через газон, распрямляя объятия. - А я-то думаю, с кем выпить, не могу же я пить с этими ссыкухами, - он небрежно мотнул бородой в сторону девушек и ткнулся ею в плечо Нелли, - роняя в грязь свое большое достоинство.
  На самом деле, Жоржик уже причастился сам, поэтому он и сидел под кондиционером, колышущим голубую струйку конопляного дыма, а не торчал, как всегда, на солнце, прожаривая свои кости.
  - Они тебе легко поднимут твое большое достоинство, - улыбнулась Нелли, незаметно смахивая слезу, пока Жоржик терся носом о ее грудь, - им не придется слишком напрягаться. А что ты пьешь?
  - Для тебя я всегда пью шампанское, - сказал Жоржик и бросил подозрительный взгляд на Юлию, - если девки его не усосали. Иди, окунись, а я пока проведу инвентаризацию.
  Проведение инвентаризации заключалось в том, что Вальтро с Юлией отправились на кухню готовить холодный фуршет, а Жоржик расположился на бортике бассейна, болтая с купающейся Нелли. Через некоторое время на кухню донеслись его вопли и они выглянули во двор, посмотреть, в чем дело.
  - Я. не хочу больше слушать эту мутню! Ты за кого меня принимаешь?! - орал Жоржик, прыгая возле бассейна и тыча в Нелли пальцем. - Вальтро! - завопил он в сторону дома. - Подойди сюда! - Движением руки, Вальтро остановила шагнувшую было за ней Юлию и подошла к нему, слегка обеспокоенная.
  - Ну, что?
  - Скажи этой старой дуре, - заорал Жоржик, размахивая руками, - что мы подарили ей эти восемьсот баксов, а то она уже собирается повеситься из-за них!
  - Конечно, подарили, - спокойно сказала Вальтро, поворачиваясь к Нелли. - Мы все собираемся дожить до твоего дня рождения. Вот и считай, что мы уже отдарились авансом. И не нервируй Жоржика, он буен и опасен во хмелю.
  - И прекрати заливать слезами мой бассейн, - сварливо добавил Жоржик. - Тебе все равно не разжалобить меня, чтобы я поделился с тобой своим халатом.
  Собеседование было прервано вежливым стуком в калитку - вошел полковник. Несмотря на жару, он был в белой пиджачной паре и начищенных штиблетах, рядом с застывшим возле калитки, прокопченым и бермудистым Жоржиком, украшенным пучками седых волос, он выглядел, как Большой Белый Бвана, рядом с готтентотом, белая панама укрывала его лысину, под мышкой торчала серебряная рукоять трости в виде головы и плеч обезьяны, в руках он держал пакет из оберточной бумаги, в котором Жоржик безошибочно определил кварту виски.
  - Жарковато сегодня для выпивки, - начал свою колядку верный традициям полковник.
  - Только сумасшедшие алкоголики пьют в такую погоду, - поддержал его Жоржик, принимая пакет из его рук.
  - Но, поскольку, здесь нет сумасшедших алкоголиков, - продолжил полковник. - То никакая жара не помешает двум джентльменам выпить, когда им захочется, - закончил Жоржик.
  - Жоржик! - жалобно позвала Нелли, как тюлень, высовывая голову из бассейна. - Ну, дай мне халат!
  Юлия кусала губы на кухне, когда Вальтро вошла туда, оставив Жоржика, Нелли и полковника, вежливо отводящего взгляд от выпирающей из халата Нелли, светски беседовать за столом в ожидании фуршета.
  - Нелли занимала деньги для моей мамочки, - сказала Юля.
  Разговор у бассейна имел место не так далеко от дома, чтобы она не уловила общий его смысл.
  - А мамочка к любым деньгам относится, как к своим. Она легко берет и легко дает, было время, когда она дарила мне бриллианты, а потом забирала их назад. Было время, когда я в школу ходила только потому, что Нелли снаряжала мне ранец с книжками...
  - Плюнь и забудь, - перебила ее Вальтро, доставая бокалы из буфета. - Баланс подбит, вопрос решен. Мамочку твою я в глаза не видела, а Нелли нам ничего не должна. Все.
  - Деньги, это вообще не вопрос денег, - с нажимом сказала Юлия, нажимая ножом на колбасу, как будто это было горло врага. - Никто не в состоянии расплатиться за все, что хочет. Я кое-что поняла в последнее время и намерена решить этот вопрос быстро и навсегда.
  - Как? - поинтересовалась Вальтро.
  - Отрезав от себя весь этот, на фиг мне не нужный клубок потребностей. В них ноги путаются и потому все постоянно падают носом в грязь. В жизни не видела человека, который не расшибал бы себе нос или которому не расшибали бы башку из-за денег. Сколько себя помню, каждый доброжелатель наматывал на меня какую-нибудь потребность. Платьица, колечки, губная помада... Ресторан, лимузин, кокаин. Хочешь шоколаду - соси хуй. И все сосут, сестричка. - Юлия ухмыльнулась. - Тот, у кого сосешь ты, сам сосет у кого-нибудь другого. И чем выше он залез, тем больше хуев ему приходится сосать. Могу тебя уверить, сестричка, что богатые бандюки - самые сосущие люди в мире, над ними стоит больше боссов, чем над любой уличной блядью. - Почему только бандюки? - усмехнулась Вальтро. - Те, кто делают игру, сажают людей на холодильники, телевизоры, соковыжималки и автомобили, как на иглу. А севши, нормальные граждане становятся способны на все, как наркоман за дозу. Ты думаешь, мало "мачо", которые дадут в жопу за "мерседес"? - Они расхохотались. - И все это - такое дерьмо, - Юлия с отвращением сплюнула в окно, - в свете костра.
  - Ну, скоро там? - воззвал увидевший ее Жоржик. - Сколько нужно времени, блин, чтобы порезать кусок языка?
  
  
  ГЛАВА 24.
  
  - Красивая у вас трость, - заметила Юлия.
  - Эта трость принадлежала моему деду, - с готовностью пояснил полковник. - Он привез ее из Индии.
  - А кому собираетесь передать ее вы, - спросила Юлия, - когда выберетесь домой из этого леса?
  - Я возьму ее с собой в могилу, - усмехнулся полковник, коротко глянув на Нелли. - У меня нет наследников.
  - А почему бы тебе не усыновить меня? - предложил Жоржик. - Жаль тросточку, пропадет ведь, хорошая вещь.
  - Потому что тогда придется усыновлять кого-нибудь еще, - ответил полковник, - чтобы он закопал наши кости перед тем, как распорядиться наследством.
  - Бедный Йорик! - вздохнул Жоржик. - Ты так ни хрена и не понял, Я буду ждать, пока ты окочуришься, а ты будешь ждать, когда кондратий хватит меня, вот так мы и протянем до Страшного Суда.
  - Жоржик, почему ты так глупо шутишь? - недовольно вмешалась Нелли.
  - Потому что умная шутка над могилой - это эпитафия, - сказал Жоржик.
  - Так не шути, - пожала плечами Нелли.
  - А не шутить, - нельзя, - Жоржик значительно поднял палец, - некому, кроме меня самого, подержать в руке мой пустой череп. Приходится самому побренчать бубенцами, чтобы не было так страшно на него смотреть.
  - Смерти нет, - сказала Юлия.
  - Конечно, нет! - радостно поддержал ее Жоржик. - В твоем возрасте. А потому пей и веселись, плюнь на лысину старому дураку, который плачет с собственным черепом в руке! - И Жоржик подставил лысину для плевка. Юлия попыталась сделать жест и трагически поцеловать его в плешь, но Жоржик пьяно дернул башкой и стукнул ее по носу. Капля крови скатилась в бокал с шампанским, который Юля держала в руке.
  - Ну, вот, - сказала она, запрокидывая лицо к небу, - как только попробуешь проявить гуманизм, сразу получаешь по носу. Спасибо, - она приняла из рук полковника носовой платок.
  - Пожалуйста, - галантно ответил Жоржик, потирая лысину.
  Нелли бросила на него гневный взгляд.
  - Ты испортил девочке лицо!
  - Глупости, - сказал Жоржик. - Такое лицо невозможно испортить щелчком по носу. Таким лицом можно пробить десять таких голов, как моя, - он подмигнул Юле. - Правда, деточка?
  Юлия посмотрела на него через скомканный носовой платок, который прижимала к носу, и молча улыбнулась. Полковник заерзал в кресле, ему хотелось затронуть тему непринужденно и элегантно, но ситуация развивалась не по его правилам, ускользая из нужного ему русла, и запутываясь все больше с каждым словом и каждым жестом этого Сумасшедшего Болванщика, который правил здесь бал. Полковник вздохнул, расслабился и затих в ожидании своего выхода.
  Юлия опустила руку с платком, как будто убирая от лица карнавальную маску, и подняла к солнцу бокал, в котором расплывалась капля ее крови.
  - Пей, пей, девочка, - ухмыльнулся Жоржик. - Ты будешь не первой.
  Нелли бросила на него устало-презрительный взгляд и отвернулась, Юлия протянула бокал Жоржику. Жоржик взял бокал, отпил глоток и вернул ей назад. Юлия приняла бокал и выпила до дна.
  - Ты мне все больше и больше нравишься, девочка, - серьезно сказал Жоржик. Вальтро удивленно подняла брови.
  - Жоржик, не втягивай ее в свои игры, - резко сказала Нелли.
  - Какие игры? - печально сказал Жоржик. - Нелли, по-моему, ты совершенно не понимаешь, насколько взрослая твоя девочка.
  - Да! - вдруг выступил полковник.
  Юлия рассмеялась.
  - Вот я и говорю! - оживился Жоржик. - Нелька, давай выдавать ее замуж!
  Нелли уперлась взглядом в стол, пряча блеск глаз.
  - Она не хочет, - сказал полковник с тайным облегчением оттого, что кто-то взял бразды в свои руки.
  - А сколько ты дашь мне за сводничество, если я ее уболтаю? - жадно спросил Жоржик.
  - Десять тысяч, - подумав, ответил полковник.
  - Маловато будет, - сказал Жоржик высоким и противным голосом.
  - Это не предмет для смеха, - сказала Нелли, не поднимая глаз от стола.
  - А кто смеется?! - возмутился Жоржик. - Какие могут быть шутки, за такие деньги? Юлька, неужели ты не дашь мне заработать пятнадцать штук?
  - Это мало, - веско сказала Юлия.
  - Двадцать, - сказал полковник.
  Нелли все больше и больше багровела, глядя в стол. Вальтро слегка нахмурилась, ей не нравилась затея Жоржика, но Юлия принимала игру, и она не посчитала нужным вмешиваться.
  - Боже ж ты мой! - Жоржик молитвенно сложил руки. - Да я сам выйду за тебя замуж за такие бабки.
  - Спасибо, - вежливо поблагодарил полковник, - но мне нужна Юлия.
  - Вы даже не знаете, что ей только шестнадцать лет! - вдруг взорвалась Нелли.
  - И она девственница, - поддакнул Жоржик.
  - Заткнись!!! - заорала Нелли. - И она до сих пор не удосужилась получить паспорт! Она безответственная дура, черт ее дери, она думает, что с ней играют!
  - А почему я не имею права поиграть? - спокойно спросила Юлия.
  - Ну, тогда я вам не завидую, - не глядя на нее и с очень напряженным спокойствием, сказала Нелли.
  Полковник сосредоточенно набулькал себе в стакан виски, забыв обслужить дам, выпил до дна и торжественно произнес.
  - Я делаю предложение. - После этого, он замолчал, глядя на Нелли.
  - Ну? - спросил Жоржик.
  - Что? - спросил полковник.
  - А вы можете выпить бутылку виски? - спросила Юлия.
  - Могу, - не задумываясь, ответил полковник.
  Нелли вздохнула.
  - Дура, дура, дура, - повторяла Нелли, раскачивая головой.
  - Кто? - спросил Жоржик, он слегка нюхнул для трезвости, потому что ему пришлось персонально отвлечь полковника домой, так как он не мог передоверить это дело ни Юлии, ни Вальтро и не мог оставить полковника у себя, чтобы они утром смотрели на его похмельную морду, поэтому он сидел теперь слегка остекленевший и таращился на луну.
  - Я дура, ты дурак, жених этот тоже дурак, - Нелли ударила себя кулаком в лоб. - Ну, почему я такая несчастная? Ну, за что мне такое блядство, Жоржик? И так всю жизнь, всю жизнь, всю жизнь!
  Так закончился второй этап сватовства пивного шевалье к несгораемой Золушке.
  
  
  ГЛАВА 25.
  
  - Ну и что? - удивилась Юлия, - Немного мужчин смогут выпить 0,75 виски и остаться на ногах. А он остался.
  Они лежали голые, на солнечной гальке посреди широкого и мелкого ручья, плавать в нем было нельзя, но лежать можно было.
  - Но он же вроде как свататься приходил, - усмехнулась Вальтро, переворачиваясь набок.
  - Так он и посватался, - сказала Юля. - Ты думаешь, мало нужно мужества, чтобы решиться на такое, в его-то возрасте? Да еще и при моей бабушке, которая младше его? Он же не побоялся, что его засмеют.
  - А ты думаешь, он любит тебя? - спросила Вальтро.
  - Конечно, нет, - ответила Юлия. - Любовь - это буйство половых гормонов, а он уже вышел из этого возраста. Я, безусловно, ему нравлюсь, я не встречала мужчин, которым бы не нравилась, - заметила она без лишней скромности, - и я думаю, он говорит правду.
  - Какую правду? - спросила Вальтро.
  - Он одинок, ему нужна скорее дочь, чем любовница, - ответила Юлия. - А если с этой дочери можно еще и снять трусики, то еще лучше.
  - Ты думаешь, он старый развратник? - спросила Вальтро.
  - А что это за мужчина, если он не развратник? - удивилась Юлия. - А если он старый, так честь ему и хвала, если способен на разврат и украсил им свои седины. Да что ты крутишь, все время головой? - Юля шлепнула Вальтро по плечу.
  - Ну, увидит нас кто-нибудь, ну и что? Тебе что, показать нечего?
  Бабка-грибница из соседнего села, пробираясь по лесу, продралась через кусты ежевики и увидела двух голых лахудр, растопырившихся кверху жопами посреди мелкого ручья. Бабка с отвращением сморщилась - вот, курвы, а? И не стыдятся ж ничего и не стесняются. Бабка уже подняла палку, чтобы шумнуть по кустам и перепугать лахудр до смерти, как вдруг одна из них вскочила на ноги и взметнула в воздух черную гриву волос, почти одновременно с ней на ноги вскочила вторая и взметнула в воздух белую гриву - в воздух взметнулась водяная пыль и вспыхнула радугой над их головами. У бабки отвисла нижняя губа. Бабка и слова-то такого не знала "красота", а если и знала, то красота - это вкусный борщ, это - ситцевый платочек, это - коврик с оленями. Но красота царапнула по ее заскорузлому сердцу кошачьей лапкой, и бабка застыла с поднятой палкой. Черная девка наклонилась и стала отжимать волосы в воду, белая девка опустилась на колени и смотрела на нее снизу вверх, столбы солнечного света, пробивая кроны деревьев, падали в воду вокруг них.
  - Вот блядь, - прошептали бабкины губы, не ведая, что говорят. - Аггелы, истинный хрест, аггелы.
  Юлия засмеялась, подставляя лицо брызгам, стекавшим с волос Вальтро, Вальтро засмеялась и, стирая брызги, легко коснулась ее щеки, затем они взялись за руки и пошли к противоположному берегу.
  Бабка пробиралась по лесу, разбрасывая палкой опавшие листья и топча грибы, которых не видела. Она гнала от себя видение, застрявшее в ее водянистых глазах, она призывала на помощь видение родной хаты, родной печи, родной Жучки, чтобы не заплакать, чтобы не осознать с пронзительной ясностью, что жизнь прошла, но никогда она не лежала голой в солнечном ручье, никогда она не смеялась таким смехом и никому не хотелось плакать от ее наготы.
  
  
  ГЛАВА 26.
  
  Жоржик стонал. 69 - это вам не 39 и не 59. В глазах бегали мульки, сердце колотилось, как заячий хвост, о том, чтобы посрать, не могло быть и речи - там все окаменело насмерть и его налитые кровью глаза просто выпали бы на кафельный пол и укатились под ванну. О, боги мои, боги, где Вальтро? О, Боже, приведи ко мне Вальтро, пока я не сдох!
  Когда девушки вошли во двор, Вальтро сразу поняла, что что-то не так. Нелли пила кофе в одиночестве, Жоржик не торчал на лужайке, его не было в тени под деревьями он не сидел в бассейне. Она быстро прошла в его комнату - Жоржик лежал навзничь на кровати, бледный, мокрый, как мышь, с закрытыми глазами, он даже не услышал, как она вошла, хотя слух у него был, как у кота. Однако он сразу открыл глаза, когда Вальтро села рядом с ним на кровать и положила руку ему на грудь. Он молчал, но все, что он хотел сказать, - плавало у него в глазах. Обеспокоенные Юля и Нелли появились в дверях.
  - Что?
  - Ничего, - сказала Вальтро. - Перебухал просто. Сейчас я его поправлю.
  Она держала руку на груди Жоржика, напротив сердца, и постепенно сердце перестало прыгать, дыхание его стало ровнее, высохла мученическая испарина на лбу, глаза просветлели. Наконец, он взял руку Вальтро и молча поцеловал ее. Вальтро наклонилась и поцеловала его в лоб.
  Через пятнадцать минут Жоржик уже прыгал возле бассейна и орал:
  - Почему в моем кяризе плавает панама полковника?! Где все остальное? Вы уже успели его закопать?
  - Ты сам вчера отвел его домой, - сказала Нелли.
  - Я это прекрасно помню, - окрысился Жоржик, - не надо делать мне замечаний.
  - Никто не делает тебе... - начала Нелли.
  - Ну и все, - оборвал ее Жоржик. - Я просто ищу трость, чтобы присвоить ее себе, пока он не вспомнил, где ее забыл.
  - Ты вчера опирался на эту трость, когда подпирал полковника, - сказала Нелли.
  - Да? - Жоржик задумчиво почесал ягодицу. - Куда же я ее воткнул? Ладно, пора завтракать.
  - Уже пора ужинать, - сказала Нелли.
  - Да? - Жоржик перешел к почесыванию плеши. - Это значит, что я пропустил обед? Ты нашла себе что-нибудь пожрать?
  - Нашла, не волнуйся, - успокоила его Нелли. - Как же не волноваться? - сокрушенно сказал Жоржик, - если ты нашла? Вальтро! - завопил он, - Там осталось что-нибудь перекусить?
  За столом, однако, Жоржик почти ничего не ел, но выпил гигантское количество зеленого чаю, после чего возлег в шезлонг в тени, неспешно переругиваясь оттуда с купающейся Нелли.
  В первый раз полковник проснулся еще на рассвете - от острого позыва к мочеиспусканию, но пока он пытался определить, где находится и в какую сторону идти, все произошло само собой, и он снова провалился в сон. Во второй раз он проснулся, когда солнце, уже проникнув в распахнутую настежь дверь, минуло валявшийся на полу прихожей штиблет и подползло к подножию лестницы, где полковник лежал, скрючившись и положив голову на ступеньку.
  Стараясь не смотреть на бывший белоснежным костюм и с трудом миновав стадию стояния на четвереньках, он пробрался через мутный, как скисшая моча, воздух в ванную комнату, нашарил в туалетном шкафчике средство реанимации и сделал себе под язык укол эфедрина. Его сразу бросило в жар, в голове прояснилось, в зеркале обозначилось рыло с торчащим изо рта, как кусок ваты, обложенным языком - портрет жениха. Полковник визгливо хохотнул в пустоте своего пустого дома, уперся руками в раковину и, глядя на стекающий по стенке плевок, начал раздумывать - а не взять ли бритву и не порезаться ли случайно при бритье прямо сейчас?
  Натужно кхекая, любовник Юлиной мамы вбивал кулаками в пол ее голову. Полина уже не дышала, но мужчина продолжал бить и продавливать коленом ее грудь, не чувствуя боли в кулаках, разбитых об голову, об зубы, об пол. Он ничего не видел, ничего не соображал, он забыл о том, что час назад целовал эту грудь - слишком много водки, слишком много кокаину, слишком много ненависти, разлитой в воздухе.
  Юля стояла в клубах пара, наслаждаясь горячим душем. Она любила горячую воду даже летом, после горячей воды в жару всегда становилось прохладнее. Она стояла под упругими, покалывающими кожу струями, получая удовольствие и от созерцания собственного тела и от ощущений тела и от своего пребывания здесь и сейчас. Она сжала руками свои порозовевшие груди и, приседая, взвизгнула от восторга.
  Вальтро посмотрела на закрытую дверь ванной комнаты и улыбнулась. Ближе к вечеру Жоржик взял в руки мобильник и сделал контрольный звонок полковнику.
  - Ты как?
  - Все прекрасно, - жизнерадостно ответил полковник. - А ты как?
  - Все прекрасно, - жизнерадостно ответил Жоржик, - жара спадает, ты не хочешь поплавать в речке?
  - Хочу, - ответил полковник, - и через пятнадцать минут буду ждать тебя на берегу.
  Нелли тряслась на такси в сторону города и думала о том, что больше никогда, никогда, никогда, не позвонит этой твари Полине, никогда не переступит порог ее дома и никогда не позволит ей переступить свой. Все. Хватит. Полины больше нет.
  Вальтро заснула, положив голову на живот Юлии и увидела сон.
  
  
  ГЛАВА 27.
  
  - Зря ты это сделала, - сказал грек, - теперь я буду ждать тебя, каждый раз, когда ты закроешь глаза.
  Раскаленный мотоцикл стоял на обочине дороги, грунтовка прорезала степь из ниоткуда в никуда, начинаясь и исчезая в дрожащем мареве, солнце стояло в зените, прожигая блекло-голубую ткань неба, в воздухе ходили волны жара, напоенные запахами чабреца и полыни.
  Грек висел на телеграфном столбе с оборванными железными проводами, его предплечья были примотаны веревками к поперечному брусу, ладони и ступни ног пробиты кровельными гвоздями.
  - Совсем не зря, - рассудительно сказала Юлия. - Я даже сделаю фотографии на память, - она взяла фотоаппарат и щелкнула несколько раз, - чтобы видеть тебя всегда и с открытыми глазами.
  Тело Полины могли бы найти и позже, чем через неделю, но стояла жара, запах проник на лестничную площадку, кто-то из соседей сунул нос в приоткрытую дверь - и вызвал милицию.
  - Да. Нет. Не знаю. Не видела, - отвечала Юлия на вопросы ментов, сидя рядом с плачущей Нелли и отлично зная, кто убил Полину.
  - Они ничего не докажут, - сказала она Вальтро после быстрых, бедных и безалаберных похорон. - Никто не видел, как он входил и уходил. А я не могу подобраться к нему сама, он знает меня в лицо. Мне нужна твоя помощь.
  - Смерти нет, - говорила Юлия, глядя на распятого из-под сложенной козырьком ладони, - поэтому ты будешь мучаться здесь и сейчас. Твой ад - это я.
  Они нашли его легко и быстро - в одном из кабаков в курортном поселке, где он жил, - все головы повернулись к Вальтро, когда она вошла. Пляж, луна, коньяк, клофелин - у Юлии был опыт в подобных делах, на рассвете они привезли его к столбу на заброшенной дороге.
  - Ты будешь мучаться вместе со мной, - сказал грек. - Ты, - дьявол. Мой ад - это твой ад. - Юлия расхохоталась ему в лицо.
  Он смотрел сквозь нее или просто потерял сознание. За те несколько часов, что он уже провисел на кресте, его тело высохло на глазах, ребра выперли, обозначились кости бедер и голеней, он кривился и скалил зубы, когда Юлия пробивала его тело гвоздями, но не проронил ни единого звука.
  Она взяла монтировку и с размаху ударила его по колену. У грека распахнулись глаза и рот, вместе с вибрирующим стоном изо рта выползла струйка слюны, он закинул голову на перекладину. Вальтро смотрела ему в лицо, не будучи в состоянии оторвать глаз, у него были длинные, спадающие на шею волосы, короткая борода, иконные круги под глазами - он был ужасающе похож на Христа.
  - Просыпайся, тварь, - сказала Юлия и ударила еще раз, раздался сухой треск кости, но распятый больше не застонал.
  Наверное, он мог видеть море, простиравшееся голубой бездной за плоской степью, а может быть, он видел уже что-то другое. Стояла абсолютная тишина, смолкли цикады, не двигался воздух, время замерло, пригвожденное ослепительной звездой Солнца, - здесь умирал человек, умирал за свои грехи, как и все остальные сыны человеческие, искупающие вину создавшего их Бога. У Вальтро зазвенело в ушах, поле ее зрения сузилось и стало туннельным, исчезли небо, земля и Солнце, остался только человек на кресте в конце туннеля, она подняла обрез и всадила пулю, под выпирающие ребра.
  
  
  ГЛАВА 28.
  
  - Сколько ей было лет? - спросил полковник.
  - Тридцать два, - ответила Нелли и всхлипнула.
  Они сидели за столом в вычищенной и прибранной квартире Полины, был девятый день со дня ее смерти. Полковника никто специально не приглашал, но ему объяснили, что на поминки не приглашают, и он посчитал нужным приехать вместе с Жоржиком и Вальтро.
  - Судьба, - вздохнул Жоржик, разливая в рюмки. - Старичье коптит небо, а молодые мрут. Ну, за упокой.
  Они выпили, не чокаясь.
  - Она не просто умерла, - сказала Нелли, отставляя пустую рюмку.
  - Да какая разница? - невесело хмыкнул Жоржик. - Все умирают просто - перестают жить.
  - Быть забитой насмерть - это не просто умереть, - упорно повторила Нелли, уперевшись взглядом в стол.
  - Хватит, ба, - твердо сказала Юлия. - Мы уже свое отплакали. И никто не гарантировал легкой смерти нам с тобой.
  - А как ты собираешься жить? - спросила Нелли, поднимая на нее глаза, в прошедшее после похорон время они почти не виделись.
  Вопрос Нелли, вызвал у полковника желание затронуть тему сватовства, но он понимал неуместность этого и посмотрел на Нелли молча, отметив, что она сильно похудела за эти девять дней и, несмотря на постигшее ее горе, выглядела лучше и моложе лет на десять в своем черном траурном наряде.
  - Я собираюсь жить так же, как и жила, - сказала Юлия. - Только лучше. Мамочка не была ангелом, и ты это знаешь.
  - Все равно... - начала Нелли.
  - Да, - перебила ее Юля. - Все равно, она не заслужила такой смерти.
  - Все мы заслуживаем свой судьбы, - осторожно заметил Жоржик.
  - У кого? - насмешливо спросила Юлия. - У того, кто ломает ее кулаками? Кто судит? Да пусть он горит в огне!
  - Каждый сам себе и судья, и палач, - сказал Жоржик, - поэтому мы и горим в огне, - он разлил в рюмки, - даже если и сжигаем других. Выпьем, земля ей пухом.
  Они молча, выпили.
  - Ба, переезжай в эту квартиру, - сказала Юлия. - Она вдвое больше твоей. А свою продай и реши свои денежные вопросы.
  - Ты хочешь жить со мной? - удивилась Нелли.
  - А с кем нам еще жить? - усмехнулась Юля. - Ты знаешь, что после твоей мамы остались золото и бриллианты? - спросила Нелли.
  - Это не золото и не бриллианты, - отмахнулась Юлия. - Это подделки, которые она покупала, продавая все настоящее.
  - Бедная девочка, - Нелли вдруг расплакалась. - Вся ее жизнь...
  - Не надо, ба, - оборвала ее Юлия. - Она прожила такую жизнь, какую хотела. Это была хреновая жизнь, но она ни у кого не спрашивала разрешения. И правильно делала.
  - Ты очень на нее похожа, - сказала Нелли, вытирая слезы.
  Юлия промолчала.
  - Хорошо быть на кого-то похожим, - сказала Вальтро. - А на кого похожа я?
  - Ты похожа на Жоржика, - улыбнулась Юля.
  - А на кого похож Жоржик? - хохотнул Жоржик, но быстро осекся, вспомнив где находится и дернул себя за бороду. - Каждого из нас запускают в этот мир в автономной капсуле, даже если мы и помним тех, кто нас запустил. А тех, кто запустил нас, запустили точно так же. Не надо плакать, - он повернулся к Нелли. - Мы все - искры в пустоте и гаснем в одиночестве, даже если и летим рядом, наши судьбы отличаются только длительностью горения.
  - Неправда, - сказала Юлия. - Мы не искры. Мы - звездное небо. А звезды не гаснут. Звезда может умереть, но ее свет будет вечно лететь через Вселенную.
  - Ты хорошо запомнила уроки физики, - осторожно ухмыльнулся Жоржик.
  - Она хорошо знает то, что ты уже забыл, - сказал полковник, - радость жизни.
  - Кто тебе сказал, что я не знаю радостей жизни? - возмутился Жоржик. - Я просто помню, что мы находимся на поминках.
  - Хватит поминать, - твердо сказала Юлия. - Моя мать была безалаберной, не слишком умной и бывала злобной с похмелья. Но она никогда не была занудной. Она сейчас летит где-то там, - Юлия махнула рукой вверх. - И смеется над всеми нами. Знаешь, как она смеялась над тобой? - Юлия повернулась к Нелли.
  Нелли насупилась.
  - Могу себе представить.
  - И над тобой, - Юлия повернулась к Жоржику. - Она называла тебя старым козлом, который может достать носом только до Неллиного пупа, а все остальное делает бородой.
  Жоржик надулся, начал багроветь и вдруг взорвался таким хохотом, от которого звякнули стекляшки на люстре.
  - Я не верю тебе, - сказал он, вытирая слезу. - Ты сама это придумала, у Полины не хватило бы ума на такую шутку.
  - Полина живет во мне, - сказала Юлия. - Только лучше, веселее и умнее. Хватит меня поминать. Я не хочу больше водки, я хочу шампанского, мы все еще успеем наплакаться над собственной жизнью.
  - Ну, раз так оборачиваются дела, - медленно сказал полковник, - то я хочу сделать заявление. Сегодня утром, внутренний голос указал мне положить в карман вот эту вещь, - он выложил на стол маленькую коробочку синего бархата. - Вообще-то, я покупал эту вещь, чтобы штурмовать Юлию. Вообще-то, я понимал всю неуместность такого жеста в данных обстоятельствах. Но мой подлый внутренний голос убедил меня воспользоваться шансом и утешить маленькую девочку, горько плачущую на поминках матери. Теперь я понимаю всю несоразмерность своих притязаний. Теперь я понимаю, что если здесь кто-то и нуждается в утешениях, то это не Юлия. Поэтому я прошу утешить меня, мой камень выпал из-за пазухи и отбил мне ноги, - он повернулся к Нелли. - Пожалуйста, примите от меня эту вещь, - он открыл футляр. - Не обижайте меня, этот камень настоящий, не поддельный.
  Нелли неожиданно всхлипнула.
  - Он не налезет ни на один из моих пальцев.
  - Налезет, если лизнуть палец, - сказал полковник.
  Он взял левую руку Нелли, лизнул ее и легко надел на ее безымянный палец кольцо с бриллиантом.
  
  
  ГЛАВА 29.
  
  - Бетховен сказал однажды: "Тот, кто поймет мою музыку, никогда больше не будет несчастен", - сказал Жоржик. - Когда я смотрю на вас, я начинаю понимать музыку Бетховена.
  Вальтро и Юлия лежали у бассейна, Жоржик сидел рядом с ними под деревом, покуривая травку, с Гретой, лежащей у его ног.
  - Будда был счастливым принцем, счастливым мужем и счастливым отцом, - сказал Жоржик, - пока не узнал, что в мире существуют несчастья. А когда он узнал об этом, он стал несчастным и был таким, пока не обнаружил, что все несчастья - это иллюзия, которой мы сами себя окружаем. Но, обнаружив это, он увидел, что счастье - это такая же иллюзия. И что же сделал Будда, когда возвестил об этом людям, а?
  Жоржик хитро прищурился.
  - И что же он сделал? - спросила Юлия.
  - Он перестал протирать задницей подстилку из травы куша и вознесся на небо, вот, что он сделал, - Жоржик поднял коричневый палец, - потому что нельзя быть живым, не будучи счастливым, и нельзя быть счастливым, не будучи несчастным. Вот, что имел в виду великий Бетховен, - смерть, потому что он понял музыку жизни.
  - Чтобы понять это, не обязательно два часа курить травку, сидя под деревом боддхи, - расхохоталась Юлия. - Невозможно жить, не имея хоть капли кайфа, а за всякий кайф надо расплачиваться. А если ты не хочешь платить, тогда сваливай на небо, где нет ни воздыханий, ни похмелья и где муравьи не кусают тебя в жопу.
  Жоржик поперхнулся дымом и выпучил глаза.
  - Слава Аллаху, - сказал он, прокашлявшись, - который сподобил меня посидеть у ног твоей мудрости. Ты разбрасываешь, как использованные прокладки, то, на что мне и Будде понадобилась вся жизнь.
  - Она их не разбрасывает, - заметила Вальтро, - она их дарит тому, кто способен это оценить.
  - Между моей жопой и землей нет прокладки из травы куша, - расхохоталась Юлия, - а у Будды не было дополнительной дырки, через которую такая мудрость влетает моментально.
  Жоржик смотрел на них обеих плавающими глазами, ощущая, как его сердце кровоточит блаженством, и по его лицу растекалась медленная улыбка.
  Вечером пришел полковник с шампанским. С тех пор, как для него стали иметь значение вкусы Юлии, на его вверительных грамотах было написано "Мом", он сменил короны на лилии и сам теперь старался пить меньше виски. Впрочем, вкусы Жоржика не покинули сферу интересов полковника и, тесно соприкасаясь с его собственными, просто переместились в задний карман.
  Жоржик не поспешил на стук в калитку - ее открыли Вальтро и Юлия вместе и, окинув их взглядом, полковник заметил:
  - Где-нибудь, не в такой богатой стране, мне пришлось бы заплатить фунтов двести за такое зрелище.
  - Мы щедрые, - рассмеялась Юлия, - и возьмем с вас намного больше, но позже.
  Позже они сидели за столом под китайским фонариком, укрепленным на дереве, и полковник расплачивался за гостеприимство рассказами из туго набитого приключениями кошелька своей жизни.
  - Для большинства англичан моего поколения, - сказал полковник, - Индия - это страна чудес и утраченных возможностей. Как только я закончил университет, я сразу поехал в Индию, поскольку мои родители расплатились со мной за полученный мною диплом. Там я попал в компанию разноплеменных хиппи, которых много тогда тусовалось по всему индийскому побережью, там было полно гашиша, бетеля, опиума и целая куча другой наркоты, о которой в Европе и не слышали. Когда начались муссоны, мы стали откочевывать от океана вглубь страны, останавливаясь то здесь, то там. Все были постоянно под кайфом, это помогало переносить грязь, ночевки на голой земле и плохое питание. Я был самым богатым из этих ребят и мог позволить себе некоторый комфорт, но куда бы я без них пошел? Так мы прибились к какой-то деревушке, рядом с которой был храм. В тот день внезапно и сильно похолодало, нас уже не спасали наши спальные мешки и драные одеяла. В храм могли входить только прихожане и священники, но во двор пускали всех, даже европейцев и бродяг, и мы пошли туда ночевать. Там уже было полно всякого люду, который прятался от ветра за высокой оградой, священники расставили по двору железные бочки, в которых горели дрова. Мы нашли себе место, покурили травки, выпили местного джину (великолепного!) и улеглись спать. Среди ночи я проснулся и уставился на статую Кали-Дурги, торчавшую прямо передо мной. Когда-то в Оксфорде придурки и шалопаи, такие же, как я, принимали меня в студенческое братство перед такой же точно статуей, только поменьше. Братство называлось "Клуб Черного Огня", балбес, который исполнял роль магистра, зарезал над моей головой черную собаку, потом меня стегали по голой заднице розгами, откуда там взялась статуя Дурги, я не знаю по сей день. Теперь я смотрел на эту Дургу и не мог оторвать от нее глаз, я был все еще под кайфом, события текущих суток и события четырехлетней давности перемешались в моей голове. Потом я почувствовал, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой. И так я сидел и таращился на статую до самого утра. А когда рассвело, я увидел, как мои друзья просыпаются, зевают и заглядывают в мой спальный мешок, в котором меня не было. Но где я был? Они трясли и трясли этот спальный мешок с совершенно идиотскими лицами, как будто я мог выпасть оттуда, как завалившийся пенни, и оттуда выпали мои джинсы, рубашка, белье, кроссовки и пояс, в котором я хранил деньги. Но где же был я, черт возьми? - Полковник потянул из кармана фляжку и сделал длинный задумчивый глоток.
  - И где же вы были, черт возьми? - жадно спросила Юлия.
  - Я торчал на пьедестале и смотрел на идиотов, ищущих меня в пустом спальном мешке, - сказал полковник. - Мои ноги были выгнуты, как борта лодки, в моих руках были серп, петля, булава и крюк, - в четырех руках. Я их видел одновременно с идиотами, которые копошились у моих ног. Я был Дургой.
  - И как это понимать? - неуверенно усмехнулась Юлия.
  - Вы думаете, это самое смешное? - усмехнулся полковник. - Нет, это не самое смешное. Самое смешное то, что я стоял, а время шло. Я видел, как мои сотоварищи разбрелись по двору, потом вышли за ограду, чтобы помочиться, я видел, как один из них быстро вернулся, выдернул из моего спального мешка мой денежный пояс, достал мои деньги и сунул их себе в трусы. Я видел, как они ушли, как взошло солнце и зашло солнце, как взошла луна и зашла луна. Я мог бы повторить это еще шесть раз, перечисляя каждый момент из тех семи суток, что я проторчал на пьедестале, но не хочу утомлять вас подробностями. Впрочем, один момент следует упомянуть. На седьмые сутки, ночью, ко мне подошла женщина и, озираясь, выплеснула на мои ноги кровь из стеклянной банки, - полковник замолчал и снова сделал длинный глоток.
  - И что дальше? - нетерпеливо спросила Юлия.
  - А после того, как она сделала это, - сказал полковник, вытирая губы, - я оказался сидящим на земле и глазеющим на статую Дурги, возле которой никого не было. А вот мои друзья лежали рядом со мной и спали.
  - Ничего не понимаю, - сказала Юлия.
  - Я тоже, - кивнул полковник, - но чтобы хоть что-нибудь понять, я решил остаться возле храма, хотя мои друзья решили уйти и ушли тем же утром. Я заново пережил следующие шесть с половиной суток, мгновение за мгновением, только в том месте, где рыжий американец обокрал меня, образовалась дыра, там ничего не было. Потом я узнал, что все ребята, включая американца, утонули тем же утром, пытаясь переправиться через Ганг вплавь. А на седьмые сутки, ночью, к Дурге подошла женщина и, озираясь, выплеснула ей на ноги кровь.
  - И что? - жадно спросила Юлия.
  - Ничего, - полковник пожал плечами. - Я еще дней десять поболтался в Бенаресе и Дели, после чего отправился домой.
  - И все? - разочарованно спросила Юлия, - и у вас нет никаких объяснений, если вы только не придумали всю эту историю, чтобы повеселить нас?
  - Я мог бы придумать и объяснение повеселее, чтобы повеселить вас, - усмехнулся полковник, - но те, кому я уже рассказывал эту историю, объясняют ее тем, что я обкурился коноплей. Возможно, они и правы.
  - Они правы, вне всякого сомнения, - засыпая, заявил только что проснувшийся Жоржик.
  - Время - очень странная вещь, - сказал полковник, задумчиво глядя на него. - Никогда точно не знаешь, который час.
  Дзэнский звоночек покачивался в зеленых ветвях, заливая их голубоватым светом, кто делает деревья зелеными? Кто ждет тебя за закрытыми веками глаз? Никто не пишет полковнику, Полина летит через Вселенную, Нелли смотрит на камешек. О, как гудят в ночи оборванные провода!
  
  
  ГЛАВА 30.
  
  Жоржик теперь стал все больше времени проводить в состоянии частичного присутствия, он поздно просыпался и часто клевал носом среди дня, возможно, на него влияла жара, а может быть, ему просто нравилось пребывать в трещине между мирами. Он все еще спал, и Грета, лежащая поперек его ног, еще не проснулась пописать, когда Вальтро и Юлия ушли на речку. Вдоволь наплававшись, они вышли на берег, с наслаждением вдыхая свежий речной воздух, и Юлия предложила:
  - Давай сходим к полковнику?
  - Давай, - согласилась Вальтро.
  Полковник как будто ждал их, что так и было на самом деле. Он наблюдал за их купанием в бинокль и, увидев их, идущими к его дому, принял меры - стол на балконе был уже накрыт для чая на троих, когда девушки вошли в дом.
  - Вам так просто не отделаться, - сказала Юлия, - вы вчера зацепили нас своей историей, мы требуем продолжения с объяснением.
  - Меня постигла судьба Шехерезады? - полковник вопросительно поднял брови, разливая чай.
  - Вы уже пережили одну ночь, - усмехнулась Вальтро.
  - И мне выпало счастье войти в это утро, перевернув страницу "Декамерона",- подвел итог полковник. - Ладно. Но чтобы вникнуть в суть дела, нам придется забыть про чудеса Востока. Потому что истина отмеряется нам нашей мерой, если индийский мудрец пожелает открыть рот в вашем присутствии, вы услышите бред сумасшедшего, - полковник откинулся на спинку кресла с чашкой чаю в руках. - Вы попадаете в Индию, как бацилла в организм, и с такими же последствиями для вашего понимания. Я болтался там достаточно долго и не нашел ничего, кроме грязи, нищеты и наркоты. Но, вернувшись домой, я нашел в Лондоне ученого брахмана и поговорил с ним, - полковник усмехнулся. - Все ученые индусы в Британии - это воры, торгующие индийской мудростью, равно как и британцы, расфасовавшие ее по полкам Библиотеки Британского Музея, как по прилавкам супермаркета. Парадокс состоит в том, что, не будучи украденной, расфасованной, пастеризованной и снабженной ярлыками, эта мудрость не усваивается нашими европейскими мозгами и сворачивает мозги тем, кто пытается употреблять ее в натуральном виде. Я заплатил лондонскому брахману 50 фунтов за вырезку из священной коровы, и он рассказал мне о Сети Индры. - Полковник замолчал, намазывая на галету клубничный джем.
  - Он дал вам объяснение? - нетерпеливо спросила Юлия.
  - А вот сейчас мы посмотрим, как вы сможете увязать мое приключение с его рассказом, - сказал полковник. - Вся Вселенная уловлена в Сеть Индры, вертикальные нити которой, - это время, а горизонтальные, - пространство. В каждом узле Сети находится алмазная бусина одиночного существования. Поверхность каждой бусины отражает каждую другую бусину всей Сети и каждое отражение каждого отражения каждой другой бусины в каждой отдельной бусине, повторяющиеся до бесконечности. - Полковник поднял брови и посмотрел сначала на Юлию, потом на Вальтро.
  - А как вы сами это увязали? - спросила Юлия.
  - С приключением - никак, - усмехнулся полковник, - но я вспомнил время, когда протирал штаны в пространстве университетских аудиторий и увязал эту Сеть с физико-математической моделью, сформулированной Нильсом Бором еще в 1928-м году и известной в физике, как "Копенгагенская Интерпретация". Эта модель интерпретирует физико-математические процессы, как описывающие субъективные процессы, необходимые для описания объективной реальности. Другими словами, она отменяет объективную реальность, как несуществующую вне наблюдателя.
  - Ничего себе, - сказала Вальтро.
  - Это не самое смешное, - усмехнулся полковник, - с учетом или без учета этой модели, в 1935-м году появилась теоретическая модель Эйнштейна-Розена-Подольского, известная, как ЭРП или ПКН, - Принцип Квантовой Неразделимости, согласно которому каждая частица в любой точке пространства оказывает влияние на все остальные частицы, то есть находится с ними в мгновенном взаимодействии. Другими словами, все и всегда находится в здесь и сейчас, в данном и неизменном виде.
  - Где? - спросила Юлия.
  - Учитывая октавный характер периодической системы элементов, которую вы учили в школе, - сказал полковник, - и октавную классификацию кварков, которую мне таки вдолбили в университете, я бы сравнил Вселенную с шахматной доской, размером 8 на 8, где все ходы пребывают в потенциальности.
  - И кто играет в эти игры? - спросила Юлия.
  - Как говаривал старина Эйнштейн, - усмехнулся полковник, - "Господь Бог не играет в кости". Но могу сообщить, что Нобелевский лауреат Вернер Гейзенберг сформулировал физико-математическую модель Вселенной, как результата человеческо-квантового взаимодействия. В соответствии с этой моделью, до проведения измерений человеком квантовые явления существуют потенциально, а после проведения таких измерений - реально. Гейзенберг утверждал, что "странность" - это характеристика потенциальности, там время течет в обратном направлении, и там не применим ни один из обычных законов физики. А в 1964-м году появилась, подтвержденная серией экспериментов так называемая "теорема Белла", из которой следует, что пространство и время не имеют существования, отдельного от наших органов чувств. Ну, не смешно ли это?
  - Что в этом смешного? - удивилась Вальтро.
  - То, что, располагая такой суммой фактов уже более полувека и молясь на Эйнштейна, Гейзенберга, Белла и Нильса Бора, люди продолжают верить в нерушимую, "отдельную" реальность. Это очень по-христиански - молиться на Христа с его заповедями и жить так, как будто этих заповедей не существует. Эти люди живут в мире снов и средневекового мракобесия и при этом третируют опыт, вроде моего, как "психоз обдолбавшегося болвана".
  - Но как вы сами объясняете этот опыт? - спросила Юлия.
  - Никак, - полковник пожал плечами, - я не так умен, как Эйнштейн, Гейзенберг, Белл и Бор. Я постарался, как смог, увязать этот опыт с Сетью Индры, которая очень напоминает мне квантовую физику, вот и все. Я вполне допускаю, что вы умнее меня и сможете лучше воспользоваться знаниями, которые у вас не было возможности получить. С этой целью могу сообщить вам, что существует математическая модель Уилера, Эверетта и Грэхема, из которой следует, что более десяти в сотой степени вселенных существуют одновременно в разных измерениях, но в одном месте, другими словами, все, что может произойти, действительно происходит сразу, везде, но с некоторыми флуктуациями, каждая из которых влияет на все остальные.
  - Этому не учат в школе, - заметила Вальтро.
  - Не учат, - кивнул полковник. - Наверное, те, кто организовывает для вас эти школы, очень хотят, чтобы вы жили в той реальности, которую организовывают для вас они. Что они будут делать со своими школами, своими фабриками, своими армиями и своей политикой, - полковник рассмеялся, - если вы от них сбежите?
  
  
  ГЛАВА 31.
  
  - Почему ты не рассказала ему о своем путешествии? - спросила Вальтро, когда они шли домой.
  - Что рассказать? - Юлия пожала плечами. - Его приключение выглядит, как сказка, независимо от того, веришь ты в него или не веришь. Оно имеет фабулу, которую можно пересказать и можно выслушать. А что могу рассказать я? Там же ничего не было, кроме страха и боли, - несколько шагов они прошли молча, - но даже боль я почти не помню. Если бы я запомнила всю ту боль, то не смогла бы после этого жить.
  - Никто из нас не смог бы жить, - Вальтро печально усмехнулась, - если бы помнил всю боль, которую испытал.
  - Такая забывчивость позволяет нам жить, - кивнула Юлия, - и превращает нас в дебильных детей, которые обжигаются об огонь снова и снова. Мы дорого платим - дебильностью - за свою дебильную жизнь.
  - А как поумнеть? - усмехнулась Вальтро.
  - Заплатить, как же еще? - Юлия развела руками. - Вспомнить все, заплатить огню, чтобы не жег.
  - Чем заплатить? - спросила Вальтро.
  - Своей дебильной человечностью, - вот чем, - сказала Юлия. - Бросить в огонь всю грязь, которую набросали на тебя другие люди, стать огнем.
  - Когда сгорит твой огонь, тебе останется только холодный пепел, - ухмыльнулась Вальтро.
  - Холодный пепел останется от тебя гарантированно и в любом случае, - ухмыльнулась в ответ Юлия, - чего тебе терять?
  - Ты опять пьешь? - сказала Вальтро, когда они вошли во двор. - Ты же знаешь, что тебе будет плохо.
  Жоржик сидел в кресле под деревом и потягивал из стакана виски со льдом.
  - Знаю, - кивнул он, - а знаешь, почему я это делаю?
  - Может быть, потому что ты дурак? - предположила Вальтро.
  - Нет, - ответил Жоржик. - Это потому, что я такой умный. Я вычислил, что похмелье обходится мне дешевле, чем трезвость, которая продлевает существование и укорачивает жизнь. Пьяный я меньше страдаю оттого, что тебя нет рядом, а когда я страдаю от похмелья, ты сидишь рядом и держишь меня за руку - это выгодный гешефт, и я готов платить. - Вальтро наклонилась и поцеловала его в щеку. - Плати меньше, я уже дома.
  - Жоржик заставляет меня простить людям то, что они есть, - сказала Юлия, когда они вошли в дом и поднялись в комнату Вальтро. - Он любит тебя намного больше, чем самого себя. В жизни такого не видела.
  - Да? - Вальтро бросила на нее косой взгляд. - Раздевайся, я покажу тебе, что такое любовь.
  - Ты собираешься учить меня любви? - снисходительно спросила Юлия. - Кто научил тебя любви, Вальтро?
  - Не ты, - усмехнулась Вальтро. - У тебя было слишком много учителей, чтобы научиться этому, а мудрость женщины самодостаточна, - Вальтро рассмеялась. - У нее есть дополнительная дырка, через которую влетает такая мудрость, - Вальтро сбросила на пол бикини. - В отличие от мужчины, женщина концентрирует энергию секса, а не распыляет ее. А если ты будешь воздерживаться от оргазма, ты вспыхнешь. Ты же этого хотела?
  - Я не хочу превратиться в холодный пепел, - усмехнулась Юлия.
  - Ты боишься моей любви?- усмехнулась в ответ Вальтро. - Любовь сильно отличается от механической мастурбации. А без любви ты холодный пепел.
  Они забыли закрыть окно, и Грета удивленно подняла голову, навострив уши. Но Жоржик уже спал в своем кресле и ничего не услышал.
  Полковник сидел на своем балконе, глядя, как солнце сползает с зенита и стекает за горизонт каплями пространства и времени, день все еще пребывал в своем центре, но ночь всегда находилась рядом, питаясь кровью истекающего дня, у полковника заслезились глаза, он надел темные очки и усилил их действие рюмкой виски.
  Нелли ходила по пустой квартире, рассеянно касаясь незнакомых и знакомых вещей - она сама выросла в этой квартире, это была квартира ее родителей, и Полина выросла в ней, а теперь Нелли вернулась домой, но здесь уже никого не было. Она взяла в руки плюшевого слоника, которого когда-то подарила Полине, и заплакала.
  Юлия лежала неподвижно, облитая светом солнца и ощущая, как через ее тело, затихая, проходят волны незнакомой энергии, Вальтро лежала рядом, положив голову ей на живот и глядя на пылающую за окном звезду, она закрыла глаза и черное солнце вспыхнуло за ее закрытыми веками.
  - Что за чертово колесо, - вздохнула Юлия, качнув животом голову Вальтро. - Жизнь - это агония, мы не можем не совать свои руки в огонь и сгораем в огне, наслаждаясь и вопя от боли одновременно.
  - Это формула ада, - усмехнулась Вальтро. - Тот, кто придумал это, сэкономил на зарплате чертям. Мы наслаждаемся собственным страданием и сами наказываем себя за то, что живем. А если пытаемся не страдать, - то наказываем себя смертью.
  - А смерть - это миг с закрытыми глазами, - усмехнулась Юлия. - А потом все начинается сначала, - она рассмеялась. - Но мне нравится. Я не хочу соскакивать с чертова колеса.
  - Ты и не сможешь, - сказала Вальтро. - Это колесо крутится в твоей голове. А мир стоит на месте.
  - Пусть крутится, крутится колесо! - захохотала Юлия так, что Вальтро скатилась с ее живота. - Я буду ехать по головам, как по булыжникам мостовой, мне это нравится!
  - Тебя снова отвезут на костер, - сказала Вальтро, садясь и поправляя волосы.
  - А вот, хуюшки! - ухмыльнулась Юлия. - Теперь я сама управляю колесницей, я знаю, что все равно сгорю, но на ходу, а не на столбе!
  - Ну, тогда поехали вместе, - Вальтро прыгнула на нее сверху и припечатала к постели.
  
  
  ГЛАВА 32.
  
  Алик и Тельма ничего не знали о трагедии, случившейся в семье Юлии, но они позвонили этим вечером, чтобы узнать, как дела и справиться о ее здоровье, и приехали через два часа, чтобы выразить свое сочувствие.
  - Ты хорошо выглядишь, - заметила Тельма.
  - А с чего мне выглядеть плохо? - Юлия удивленно подняла брови. - Глупо печалиться об ушедших, зная, что они ушли не так уж далеко от тебя.
  - И гарантированно встретят тебя в той же яме, - ухмыльнулся Жоржик, - не надо печалиться, вся смерть впереди, - он набулькал в стакан виски, - напейся и жди.
  - Приятно погрузиться в атмосферу бодрости и оптимизма, - сказал Алик, поднимая стакан, - после всей этой омертвляющей городской суеты.
  - Вам уже надоело поднимать на ноги мертвых? - удивился Жоржик.
  - Надоело среди них суетиться, - сказал Алик. - Деньги - это великая вещь, но иногда от них страшно воняет, особенно в жару. У нас сильно ухудшилась атмосфера, после того, как мы лишилишиь фирменного кондиционера, - он качнул стаканом в сторону Вальтро. - Клиент приходит, лежит и воняет. Если он еще не совсем разложился, - то платит иногда. Денег становится все меньше, а воняют они все больше. Жизнь воняет.
  - Пойди прими душ! - раздраженно сказала Тельма. - Ты приехал оказать моральную поддержку, а расплакался тут, как баба.
  - Не как баба, - ухмыльнулся Жоржик. - Это плач Иеремии, который унюхал запах жизни. Баба не способна учуять этот запах, она живет в нем.
  - Не часто встретишь такое уважительное отношение к женщине, - заметила Тельма.
  - Как можно не уважать женщину, если ты в своем уме? - удивился Жоржик. - Жизнь - это женщина, она менструирует и воняет разложением. Половозрелый мужчина чувствует этот запах и плачет от похоти и отвращения. А жизнь смеется над ним, как женщина, она бессмертна и всегда все делает правильно.
  - Вы радикальный феминист, - сказала Тельма.
  - Я радикальный биофил, - сказал Жоржик. - Я всю жизнь лизал, сосал и нюхал жизнь, понимая, что сижу по ноздри в выгребной яме, в которой меня и загребут. Поэтому я не боюсь, ни запаха жизни, ни запаха смерти, - Жоржик ухмыльнулся, разливая еще по одной. - Я стал умным, как сортирная крыса, и смеюсь над чистюлями, которые не могут спустить штаны, не испытывая чувства вины, и плачут над собственным дерьмом.
  Вальтро и Юлия неудержимо расхохотались.
  - Ну, вот, - сказал Алик Тельме, - кому ты тут собиралась подавать моральную помощь?
  - Тебе! - огрызнулась Тельма. - Тебя нужно время от времени бить по морде, чтобы ты взбодрился.
  - Христа тоже били по морде, - заметил Жоржик, - и посмотрите, к чему это привело?! Теперь каждый бьет ближнего по башке заранее, чтобы, не дай Бог, не пришлось подставить вторую щеку. Никогда не бейте мужчин по лицу, - Жоржик нравоучительно поднял палец, - они впадают от этого либо в ступор, либо в ярость, но никогда не реагируют адекватно. Мужчину можно бить только по жопе, тогда он полагает, что бьют кого-то другого.
  - А как надо бить женщину? - с большим интересом спросил Алик.
  - Женщину можно бить по чем попало, но не слишком больно, - пояснил Жоржик, - не до полного оргазма. Женщина изнасилует вас в любом случае - и прекрасно это понимает. Но поскольку женщина - это нежный и ранимый цветок, ей нужна компенсация, она хочет чувствовать себя жертвой. Женщина понимает, что ее жопа - это ее лицо в еще большей степени, чем лицо. Поэтому следует тщательно обрабатывать все поверхности, умело дозируя рукоприкладство и словесные оскорбления, - Жоржик веско пристукнул по столу донцем пустого стакана.
  Вальтро, Юлия и Тельма хохотали, но Алик выглядел так, как будто готов был законспектировать инструкции.
  - Женщина хочет носить плетку в зубах, - продолжил ободренный одобрением Жоржик, - но если никто не дает в рот, она возьмет в руку и отстегает вас так, что мало не покажется. Вот, за что я люблю женщин, - они не признают равноправия. Они либо сверху, либо снизу, но никогда - посередине. Посередине стоит мужчина, он всегда лижет верхнему и топчет нижнего, это называется демократией. Женщина не умещается между подстилкой и престолом, она носит плетку в зубах или корону на голове, ломая на хрен любую демократию, если ее туда пускают. Обратите внимание, две мировые системы тоталитаризма: нацизм и коммунизм, возникли именно там, где авральным методом эмансипировали женщин, - в Германии и в России. Сейчас возникает третья - в Штатах, будем надеяться, что тамошнее черно-бело-желтое бабье разнесет этот свинарник скорее, чем два предыдущих.
  - Я думала, ты любишь Советский Союз, - удивленно сказала Вальтро.
  - Я люблю Советский Союз, я люблю женщин, - ухмыльнулся Жоржик, разливая в стаканы, - но даже стоя раком, я никогда не любил носить плетку в зубах.
  - Ваша фамилия, случайно, не Мэнсон? - спросила Тельма.
  - Это неудачная ирония, - Жоржик победно оскалился, - но уместная. Сам Мэнсон мухи не обидел, всю грязную работу сделало за него бабье, которое служило ему подстилкой.
  - Я так и не поняла, на чьей вы стороне? - спросила Тельма.
  - Ни на чьей, - Жоржик гордо выпятил грудь, покрытую белым пухом. - Я настоящий русский орел - двуглавый. Я люблю жизнь, а жизнь любит того, кто ее не боится, как женщина. Если вы боитесь женщину, она возьмет в руку плетку. Все скорбящие - это тайные мазохисты, все сосуды мировой скорби полны собственного дерьма, это пиздострадальцы, мечтающие о плетке, их давят свинцовые мерзости жизни, потому что они сами залазят под них, как черви под камень, прячась от жизни.
  - Неправда ваша, - возразил Алик. - Есть объективные обстоятельства.
  - Обстоятельства?! - Жоржик вздернул брови на залысый лоб. - Посмотри на эту роскошную девку! - Он ткнул пальцем в Юлию. - Ее придавили обстоятельства? Посмотри на ее сестру! - он ткнул пальцем в Вальтро. - У нее хватит обстоятельств и на тебя, и на Тельму. Посмотри на меня, - он ткнул пальцем себя в грудь, - моих обстоятельств хватит на вас четверых. Но я не держу их на своем горбу, я сбросил обстоятельства и обязательства в яму. Смерть - это жизнь. Она дает, и она принимает все. Я научился принимать все, как смерть и как жизнь. Поэтому я стою прямо, хотя и одной ногой в яме. А ты стоишь криво, Алик, и на ровном месте путаешься в собственных ногах.
  - Вы мне не путайте Алика, - усмехнулась Тальма, - а то он еще решит воспарить к свободе, сбросив в яму меня.
  - Если Алик дурак, то тебе не о чем беспокоиться, - усмехнулся Жоржик, - а если не дурак, тем более, не о чем. Умный поймет, что другие люди, - это его собственный груз, к которому другие люди не имеют никакого отношения.
  - Я вас раскусила, - с облегчением сказала Тельма, - ваши путаные парадоксы выдают вашу истинную сущность, вы спонтанный буддист.
  - О, Аллах! - вздохнул Жоржик, складывая руки на груди. - Благодарю тебя за то, что ты создал виски, - единственное утешение человека, которого раскусывают слишком быстро.
  После того, как Жоржик, нагрузившись, заснул прямо за столом, оставшиеся на ногах решили пройтись к реке для ночного купания в стиле "ню".
  - Может, отнесем его в постель? - предложила Юлия.
  - Не надо, - отмахнулась Вальтро, - он сам проснется часа через полтора и вместе с Гретой доберется до дому.
  На пустынном, залитом лунным светом берегу выяснилось, что Алик отчаянно смущается. Однако женская часть квартета обступила его, как стая собак, и рвала его целомудрие до тех пор, пока, совершенно обезумев, он не сорвал с себя трусы и громко вопя, бросился в воду. Тельма и выглядела, и плавала почти не хуже, чем Вальтро с Юлией, их смех, их брызги и блеск их тел взлетали до звездных небес, наполняя блеском пространство ночи, и далеко разносились по каньону реки.
  Ночной сторож, стороживший самого себя на балконе чужой дачи, слыша их веселье, видеть не мог и мучался невозможностью, чуя в ночи звенящий голос Юлии и не смея приобщиться к чужому празднику жизни.
  
  
  ГЛАВА 33.
  
  - Тебе были знаки судьбы? - утром спросила Тельма перед тем, как сесть в такси.
  - Их так много, что это уже похоже на сеть Сатаны, - усмехнулась Юлия, целуя ее на прощанье.
  Проводив гостей, они решили проехаться на мотоцикле по местам боевой славы.
  - Я надеюсь, что бомба не попадет дважды в одну и ту же голову, - сказала Юлия, отказываясь от предложенного Вальтро шлема.
  - Дерево на месте, - сказала Вальтро, когда они подъехали к месту события. - И даже не засохло. Вот здесь ты лежала. А здесь сидела я. А там стоял Тайсон. И мы смотрели на тебя и думали, что тебя уже здесь нет.
  - А что ты чувствовала? - спросила Юлия.
  - Я чувствовала себя так, как будто ко мне приближается смерть, - сказала Вальтро. - А ты можешь вспомнить что-нибудь о своих ощущениях?
  - Нет, - ответила Юлия. - Абсолютно ничего. Но я хорошо помню, что перед этим в нас стреляли. Пуля пролетела возле моей головы.
  - Ты увидела это во сне, - сказала Вальтро.
  - Я помню даже лицо пацана, который стрелял, - повысила голос Юлия, - их было там двое. Мы чуть не проехались по их головам.
  - Ну, хорошо, давай еще раз проедемся по тому месту, - усмехнулась Вальтро. - Может, ты вспомнишь и номера их паспортов.
  Они выехали из просеки и небыстро двинулись по полю, урожай уже был собран, собран небрежно, повсюду торчали сломанные и покосившиеся стебли кукурузы, между ними бродили вороны.
  То, что они увидели, они увидели издалека, и издалека это выглядело, как заросли бурьяна.
  - Вот оно, - сказала Вальтро, когда они подъехали ближе.
  Некоторые головки выросли уже после того, как урожай был собран, и успели высохнуть, судя по их размерам, это был хороший урожай.
  - Ну? - сказала Юлия. - Теперь ты понимаешь, почему они в нас стреляли?
  - Как ты думаешь, - усмехнулась Вальтро. - Нам повезло в ту ночь или не повезло?
  - Нам не повезло уже тогда, когда мы родились, - сказала Юлия, - или повезло?
  И они громко рассмеялись посреди пустого поля под голубыми небесами, скрывающими свирепую пустоту космоса.
  В это лето, последнее от Рождества Христова, полковник принимал не меньше потенциально судьбоносных решений, чем за всю свою предыдущую жизнь. Но, перетекая в реальность и изменяя течение жизни, эти решения формировали ситуации, никак не соответствовавшие его намерениям. Теперь полковник принял решение контролировать ситуацию и направлять течение судьбы, если понадобится, с заступом в руках. Его руки твердо лежали на обтянутом кожей руле "лендровера", блестящий от лосьона подбородок целеустремленно торчал в ветровое стекло, он был абсолютно трезв, в белоснежной рубашке и костюме, пошитом в Лондоне, полчаса назад он позвонил Нелли и ехал на встречу с ней.
  Вальтро вырулила на шоссе и до предела вывернула ручку газа, Тайсон взревел, деревья по обе стороны дороги, рванулись назад серо-зелеными полосами, наездницы завизжали, взлетая над дорожным покрытием, - впереди простирались пространства света, скрывающие карту судьбы.
  Жоржик открыл глаза в своей постели, не чувствуя, как из глаз текут слезы, слезы не мешали ему, он уже прозревал вечность, скрытую за дымкой земной атмосферы и за слезами глаз, ему было легко, свободно и чуть-чуть печально, единственное, чего он хотел, - это чтобы Вальтро успела взять его за руку, когда он будет улетать отсюда насовсем.
  Алик влепил Тельме здоровенную пощечину и задрожал от невыносимой сладости содеянного, в кубической бесконечности спальни повис звон соприкоснувшихся тел. Тельма упала на пол, распахнув глаза, подобная раненной зебре, в светотени рвущегося через жалюзи солнца дымок сигареты, истлевающей в пепельнице, бесшумно вспыхивал в солнечном луче. Алик рывком поставил Тельму на четвереньки и, смахнув скользкий шелк комбинации, влепил пощечину в ее улыбающийся зад.
  
  
  ГЛАВА 34.
  
  - Что ты теперь будешь делать? - спросила Юлия.
  - Я сделаю все так, как он хотел, - сказала Вальтро. - Это место принадлежит ему, ему было хорошо здесь, и он здесь останется. Он вырастил меня здесь, и я получила от него все необходимое для жизни, теперь пришло время уходить, мне здесь нечего делать без него.
  - Что должна делать я? - спросила Юлия.
  - Ничего, - ответила Вальтро. - Это наше дело, я сама доведу его до конца.
  Вальтро приготовила роскошный ужин для Греты, она пожарила для нее отбивные из нежнейшей вырезки, она порезала для нее ее любимую молочную колбаску. Грета не хотела есть, но она знала, что нужно подойти к угощению, она посмотрела на Вальтро и отвернулась к миске. Вальтро подошла сзади и выстрелила ей за ухо.
  Жоржик лежал на своем дубовом письменном столе, вокруг наго высились его темные книжные шкафы, наполненные человеческой и бесполезной мудростью, его борода упрямо торчала в потолок, под столом был сложен костер из изрубленной антикварной мебели.
  Нелли сидела за трюмо в номере лондонского отеля "Король Георг" и рыдала, и сминала в кулаке телеграмму, и кричала в холодное зеркало: "Подлый старикашка! Подлый старикашка! Подлый старикашка!"
  Полковник сидел внизу, в ресторане, и медленно, тяжело наливался водкой, теперь он уже точно знал, что ничего не изменилось и никогда не изменится.
  Вальтро настежь распахнула окна, и в гостиную хлынул свет луны, вздымая белые занавески, качнул пламя канделябра в руке Вальтро, пламя отразилось в глазах Греты, спящей у ног хозяина.
  Зверь ревел, прошибая слепящим рогом тьму, за которой таился свет утра, ветер свистел, вздымая черно-белую гриву, и уносил в небо алые искры - к звездам.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"