Лекаренко Александр Леонидович : другие произведения.

Легион

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   ЛЕГИОН.
  
   Исповедь сатаниста .
  
   Голова 1 .
  
  Понятия не имею, что такое сатанизм. Да ведь и сам Иисус Христос не знал, что такое христианство. Оно появилось через пару или тройку веков после его предполагаемой смерти. Я намерен избегать точных цифр и прямых цитат. Они будут только загромождать логику моей темы. Предполагается, что это Песнь песней в кратком изложении, а песню записывают нотами души, так сказать. С цифрами и фактами тему играют уже добрых (или злых?) тысячу лет (или больше?). Желающие могут найти их в сети за полчаса и проиграть хоть всю жизнь. С песней моей души играть нельзя, а либо сразу выбросить на помойку, либо, взяв за горло, довести уж дело до конца.
   Поэтому, особо заинтересованным, я предлагаю начать сначала. И ходить со мной по кругам моей жизни, пока я не брошу вас посреди дороги.
   Сатанистом я был изначально, сколько себя помню. Для этого мне не пришлось читать тысячу (или больше?) глупых книг, которые я всё-таки прочитал и выбросил на помойку. Я всегда был - "против". Понятия не имея, что слово "Сатана", означает - "Противник". В детском саду я был против воспитателей, в школе - против учителей, во дворе - против пацанов. Это совсем не значит, что я со всеми враждовал. Напротив, я мог найти общий язык с кем угодно и меня любили. Я умел разговаривать на языке зверей, понимаете ли? Уже в детском саду, а потом и в пионерлагерях и во дворе вокруг меня собиралась группа почитателей, которым я рассказывал истории с продолжением. Девочки толкались локтями за место возле меня. И так было всю мою жизнь. Я никогда не страдал от отсутствия женского или мужского внимания - я страдал от их присутствия, если оно длилось дольше, чем мой интерес к ним. Но я был хорошо воспитанным мальчиком, даже став юношей, а потом и мужчиной. Я просто не мог сказать : "иди на хер". Я не был прост, я был изыскан, со вкусом одет и носил в своём багаже кучу поколениями затасканных книг о любви и дружбе. Поэтому, я лгал. Я прижил пару-тройку (или больше?) детей, которые выросли без меня и бросил целую кучу женщин, с которыми не смог расстаться вовремя. Я никогда не бросал друзей, и это выходило мне боком, - как сломанное ребро. Я никому не хотел зла, но моё добро не щадило ни меня, ни окружающих. Пока я не усвоил, что добро, - это ложь и отец всякой лжи. Лучше утопить котят сразу, чем выбросить на помойку потом.
  Тогда я попытался вернуться к языку зверей. Но это оказалось не так просто. Слишком много человеческой грязи налипло на меня по мере взросления.
  
   Голова 2.
  
  Здесь я должен объяснить, почему использую слово "сатанизм", такое же лживое, как и любое другое. Потому, что я рождён в лоне христианства. Нормальный человек выходит из лона, только христианин рождается в нём. И обречён сидеть там вместе с Сатаной и с чем-то около миллиарда других христиан без кесарева сечения. Половина из них могут считать себя атеистами или даже причастными к каким-нибудь странным культам - сатанизму, например. На самом деле, это ничего не значит, поскольку вся западная цивилизация со своими бумажными деньгами, соломенным капитализмом, двумя мировыми войнами и атомной бомбой сидит там с буквой "х" на лбу. Из лжи не может родиться ничего, кроме лжи, фальшивых векселей и бессмысленных убийств. "Золотой миллиард" уже воняет, но продолжает клясться именем Христа, не веруя ни во что, поскольку нечем - его мозги испепелила Вифлеемская звезда тысячу лет назад. Или больше?
  Та человеческая грязь, которую мне пришлось сдирать с себя вместе с кожей - это, преимущественно, мораль, с небольшой примесью собственного дерьма. Нет ничего гаже, подлее, трусливее и опасней, чем мораль европейского человека, замешанная на крови Христа. Эта кровь, которой кто-то, якобы, неизвестно у кого выкупил его грехи, - мажет его вечной, несмываемой, позорной виной с самого рождения в гниющем лоне. Жить по заветам Искупителя невозможно, не жить - грешно, несчастный цивилизованный европеец лишён даже права умереть по собственной воле, которое имеют даже животные. Как можно жить, когда вам предлагают "быть, как лилии полевые"? Человек должен есть, чтобы быть. Человек не лилия, он не может питаться фотосинтезом в ожидании манны от Отца своего небесного. Как можно выжить, крутясь юлой от ударов по левой и правой щеке, пока не забьют ногами? Никто никогда и не жил. Вся история болезни христианством - это история грабежей, геноцида и издевательства над слабым. Но антагонизм между декларируемыми ценностями и реальной практикой рождает дипластию, разрыв в психике. Разрыв заполняется виной. Вина рождает все виды гнусных пороков и чудовищных преступлений, которыми отмечена мораль христолюбов и христососов. Одна только бомба над Хиросимой перевешивает все виртуальные христианские добродетели, реально умертвившие Европу задолго до её, близкой уже, физической смерти. Выживают только те народы, которые не пустили к себе Спасителя с его зачумленной кровью. Индия и Китай возрастают населением, заполняя мир, - европейцы вымирают. Вот это реальность. Америка, последнее прибежище всех каторжников и полукровок - деградирует и задыхается в собственном жиру. Все идеологии, - дерьмо, перед пассионарным напором племён, вновь заселяющих мир, очищенный от христианства. Высокие технологии ничего не значат, по сравнению с единственной, - технологией чистой, никем кроме себя не спасаемой крови.
  Вот эту технологию я и называю "сатанизмом", за неимением лучшего слова.
  Критиковать христианство бессмысленно. Оно произрастает там, где его нет - из глубин разорванной тысячу лет назад психики. Из пропасти между провозглашаемым Добром и реально творимым Злом, заполненной бездонной христианской виной. Вина и грех - это экзистенциальные основы христианского самосознания. Что хорошего может вырасти из такой смеси? Совершенно безразлично, ходите ли вы в церковь или ломаете кресты на кладбище - вы углубляете вину и грех. Вы создаёте ад там, где должен быть рай, приватизированный христианскими попами. Здесь и сейчас. Ад не существует нигде, кроме христианского или контрхристианского самосознания, совершенно идентичных. Вы имеете право на рай по факту рождения, вам не требуется ничей пропуск. Просто отриньте от себя навязанные вам вину и грех. Вне христианской морали существует только рай. В раю грешных нет. Просто.
  Однако, мне жизнь понадобилась, чтобы вернуть себе эту простую истину, дарованную мне Богом, но украденную людьми прямо из моей колыбели.
  
   Голова 3.
  
  Здесь самое время вернуться от высот геополитики и псевдофилософии к малому сему - ко мне. Я ведь предупреждал, что будем ходить кругами, а кому не по пути, тот может валить своей дорогой с флагом любого цвета в руках - на выбор.
  На данный момент повествования, я нахожусь, - там, внизу, - в первом круге неведения, откуда один путь - ещё ниже.
  Едва порезвившись пару месяцев в институте иностранных языков, я решил отправиться на войну. К тому времени, я уже основательно завяз в долгах всякого рода и намеревался аннулировать их одним махом - отдав долг Родине. Как раз подвернулась хорошая война. Мне всё давалось легко, но и отдавал я тоже легко, как и положено джентельмену удачи, которым я себя тогда полагал. Родина была ещё великой и неделимой, как и мой могучий патриотизм. В моей семье было два поколения коммунистов и три поколения военных, причём первое успело повоевать за Родину и между собой.
  Мне пришлось отдать две бутылки водки прапорщику из военкомата, потому что формально призыв уже закончился, но на последний поезд в Афганистан я успел. Перед посадкой, вдоль строя призванных прошла какая-то девочка и раздала бумажки с надписью : "Комсомольская путёвка". Потом я отдал её командиру по месту прибытия, он долго смотрел на неё, затем посмотрел на меня, как на идиота, и торжественно сунул бумажку мне в карман. Там она и истлела. Возможно, я был последним добровольцем Советского Союза.
  Я был героическим юношей, с некоторой мазохистской жертвенностью в глубине души, я хотел лечь на какую-нибудь амбразуру. Но дальше погранзаставы на окраине Хайратона меня не пустили. Впереди простирался таинственный Афганистан, но притяжение Родины оказалось сильнее. Она звала со всей регулярностью раз в квартал голосом начальника заставы, гонявшего меня в командировки через Амударью со всяким барахлом для его родни, специально для этого приезжавшей из Риги. Я был в большом фаворе у начальника, поскольку писал ему контрольные для академии, и у его тёщи на родном берегу, как интеллигентный человек, знающий, в какой руке держать вилку, а в какой, рюмку. Я страдал. Я хотел подняться в атаку, увлекая за собой парней с честными лицами, а вместо этого сидел под мостом, как бродяга или курсировал между миром и войной, не зная ни того, ни другого, - до мира я ещё не дорос, а до войны меня не допустили. Единственными моджахедами, которых я видел, были местные бомжи в пуштунских кепках блином, тусовавшиеся в порту, один раз в меня стрелял пьяный сержант, но промазал, сам я ни разу никого не убил, хоть и очень хотелось.
  Мой благодетель, время от времени, нажирался вусмерть. Тогда с Родины приезжал какой-нибудь офицер в чине не ниже майора для увещевания и подмены на время запоя. Я всё ждал, когда благодетеля выкинут на хер, но этого так и не произошло, - видимо, некем было заменить ценный кадр.
  Я тоже начал пить, меня никто не контролировал. Водки в Хайратоне было валом, оттуда она растекалась по всем гарнизонам. Там же я впервые попробовал ганджу, опиум и насвай. Всё это вперемешку с водкой, отчего постоянно ходил дурной. Однажды, в таком виде я пошёл на службу. В конном строю.
  Пограничная застава, расположенная на территории другого государства, - вот умора! Помимо прочего, мы прикрывали так называемые "вероятные направления движения противника". Одно из таких "направлений" находилось в ущелье Каптар-Нога. Ущельем, этот овраг можно было назвать только условно. Настоящие горы находились далеко. А здесь были глиняные холмы, по-местному, называемые сопками и высоты соответствовали низинам. По дну Ноги пробегал ручей в два пальца глубиной, но широкий. На берегу ручья стоял блок-пост. Блок-пост представлял собой деревянную платформу на четырёх столбах, врытых в гравий. По периметру платформы были уложены мешки с песком. Наверх поднимались по лестнице, через люк. Пост был обитаем только ночью. Наряды ходили туда по два, три или четыре человека, с пулемётом или без, - в зависимости от обстановки. В тот раз пошли вдвоём.
  Напарник у меня был особенный. Он прибыл на заставу майским призывом и сразу попал на зуб нескольким заставским волчарам. Почему-то они решили, что он - стукач. О том, что в любом подразделении есть агент, знали все. Мы все прошли через "особиста" ещё на учебной заставе, где он с каждым беседовал за закрытыми дверями. Стукачом оттуда вышел кто-то один. Этим единственным был я.
  Волки навалились на пацана. Я вступился. У меня был авторитет и бесстрашие. Они отступили.
  Через некоторое время, я понял, что пацан, - гомосексуалист. До этого, я никогда в жизни не видел живого гомосексуалиста. Это оказалось не так дико, как я думал. Пацан вёл себя вполне как девушка, хороший друг и избавлял меня от многих бытовых хлопот. Моральных препон у меня почти не возникло, - пидором мог быть кто угодно, только не я. Я был патриотом, джентельменом, контрразведчиком и настоящим мужчиной. Прав ты или виноват - зависит от точки прицеливания.
  Итак, мы расположились на насесте и сначала пустили по кругу самокрутку с анашой. Вдруг внизу захрапели лошади. Я ощутил дуновение, как из распахнутого холодильника. В следующую секунду нас сшибло валом воды вместе с насестом и понесло.
  До сих пор не понимаю, почему я не утонул, как мой друг. Меня ударило бревном, мимо несло какие-то ветки, рядом с шумом съезжали в воду пласты земли. Автомат я чудом не потерял, - перебросил ремень через шею, рефлекс сработал. На дно тянули подсумок и тяжёлый аккумуляторный фонарь. Я захлёбывался, я старался держать голову над водой, но меня крутило, я не понимал, где верх, где низ. Это продолжалось долго, я уже перестал чувствовать тело и начал чувствовать смерть. Но тут сель ударился в поворот ущелья, и меня боком выкинуло в грязь.
  Я упёрся руками, чтобы подняться, моя ладонь упёрлась во что-то скользкое и живое, в следующее мгновенье в запястье мне вцепилась змея. Я дёрнулся, змеиные зубы зацепились за кожу, как крючки. Я вскочил на ноги, визжа и размахивая этой дрянью, как плетью, пока она не оторвалась. Уже светало, тело змеи было вымазано серой глиной, но я мог видеть треугольную голову, - гюрза. Я вспомнил, что мне рассказывали на учебном пункте, - жить мне оставалось часа полтора, не больше.
  Я всегда носил в нагрудном кармане бритвенное лезвие, - на крайний случай. Полоснул лезвием по запястью и сунул руку в воду, зубы у меня были никудышние. Сель к тому времени резко спал, как будто где-то закрутили кран. Края раны разошлись, они были белесоватыми, вялая, отравленная кровь едва двигалась.
  Потом я начал карабкаться вверх по склону, рука стремительно немела. С гребня сопки увидел какое-то строение, похожее на купол и побежал к нему. Ноги заплетались, мне уже было всё равно, я был готов сдаться в плен самым лютым моджахедам.
  Но вблизи оказалось, что строение не предназначалось для живых. Это был заброшенный мазар , с проломленным верхом - могила какого-то святого. Последнее, что я помню, - это груда кирпичей перед моим носом. Потом свет погас.
  
   Голова 4.
  
  Я бы вообще не стал ковыряться в этом старом дерьме, если бы не чабан. Кому нужно моё старое дерьмо? Но с чабана началось моё очищение от грязи. А именно этот процесс я и намерен описать для тех, кому это нужно.
  В первый раз я увидел его в бреду. Он был как каменный, как будто сложенный из спёкшихся кирпичей. На фоне слепящего солнца, бившего в пролом мазара, он выглядел как отломившийся кусок стены.
  Второй раз я пришёл в себя ночью. Он сидел боком ко мне, напротив очага из камней. На его лице играли красные блики огня. Я увидел его без шапки. Он был лыс, как булыжник, безбородый, лицо изрублено складками, тёмное.
  - Проснулся? - сказал он, не повернув головы.
  Я сел. На внешней стороне моего запястья было три шва с торчащими нитками и йодистое пятно вокруг. Боли не было, опухоли не было, повязки тоже не было.
  - Я вколол тебе антигюрзин, - сказал он. - Не бойся, не умрёшь.
  В это время, он повернул лицо ко мне. Тогда я понял выражение "горящие, как угли глаза". Глаза были чёрные и горящие.
  - Я чабан, - сказал он, и вопрос перестал крутиться в моей голове. - Отведу тебя на заставу.
  По-русски он говорил, как я. Я оглянулся, увидел рядом свой автомат, и мне стало легче. Сразу я ощутил зверский голод.
  - Иди сюда, - сказал чабан. - Ты двое суток не ел.
  На тряпке возле огня лежал сухой сыр, галеты и колбаса с надписью "сервелат" на упаковке.
  - Вы... ты мусульманин? - спросил я.
  - Конечно, ты мусульманин! - расхохотался чабан. - А кем ещё ты можешь быть, с такой мусульманской мордой, как у меня? Но, если ты боишься мусульман, мы можем быть православным. Или не православным. Если ты езид или жид.
  - Нет, - ответил я , с набитым ртом.
  - Ничего страшного, - сказал чабан. - Некоторые мои родственники читают Тору, написанную на настоящей воловьей шкуре.
  - А ты можешь прочитать, что там написано? - зачем-то, спросил я.
  - Какая разница, что там написано? - удивился чабан. - Везде написано одно и то же: чтоб хуй стоял и бабки были. Православные, левославные, исламисты, шаманисты, - все хотят одно и то же. Чтоб хуй стоял и бабки были. Это они имеют ввиду, когда читают свои молитвы и бьют в бубны. Ты жуй, тебе можно без бабок. Ты сидишь на костях святого и сам почти святой мученик, тебя кусают змеи, а тебе хоть бы хны.
  - Мой бог любит меня, - гордо сказал я.
  Я был двадцатилетним сопляком, только что избегнувшим смерти и уже забывшим об этом, едва просохли штаны. Я понятия не имел, кто сидит передо мной и мне хотелось выглядеть настоящим русским человеком, который после первой не закусывает.
  Чабан взял с огня закопченный кумган, плеснул в пиалу чаю и протянул мне вместе с таблеткой:
  - Пей. Тебе надо много пить. Твой бог сотворил тебя по своему образу и подобию, с потными подмышками и неспособностью удержать в организме соль при высоких температурах. Поэтому, тебе придётся принять водо-солевую поддержку от кого-то из местных, пока не начались судороги. Когда начинаются такие судороги, человек начинает скалиться, как клоун.
  - Почему? - спросил я.
  - У него сжимаются мускулы лица, - ухмыльнулся чабан. - Бог так устроил.
  - Зачем? - спросил я.
  - Он играет, - ответил чабан. - Какая причина для существования может быть у существа, которому ничего не нужно? Только игра. А чтобы игра была интересной, она должна быть всерьёз. Как на зоне. Проиграл - зуб давай. Проиграл - давай глаз. Но кто может быть партнёром Богу, кроме него самого? Вот ты и играешь сам с собой. Теряешь зубы, режешь руки и в конце концов, теряешь жизнь. Чтобы потом узнать, что всё это была только игра. И надо начинать сначала. Ты снова в зоне. Правда, весело?
  - Если ты всё это знаешь и такой умный, то почему ты сидишь здесь, со мной? - спросил я и мой вопрос показался мне очень хитрым.
  - Теперь ты тоже это знаешь и сидишь здесь, со мной, - ответил чабан. - Разве это знание тебя изменило?
  - А что может меня изменить? - спросил я.
  - Вера, - ответил чабан. - Имей веру с горчичное зерно, залезь на гору и осмотри оттуда свои царства земные. Теперь ты выиграл. Мир закончился.
  - И что дальше? - спросил я.
  - Война,- ухмыльнулся чабан. - Новая вселенная. Новый человек. Новая игра. У тебя есть другие предложения?
  - А где мне взять столько веры, чтобы набралось на горчичное зерно? - спросил я.
  - У тебя под ногтями больше веры, чем во всех церквах, синагогах и мечетях вместе взятых, - ответил чабан. - Но ты скрыт от самого себя под целой горой дерьма, которое навалили на тебя другие люди. Это их дерьмо, не твоё. Ты слышишь запах? Тебе не противно? Испытай тошноту. Вот когда тебя вывернет наизнанку, - там ты найдёшь Бога. Бог - это Противник. Противник Человека. С ним он играет в свои игры. Когда ты перестанешь играть с собойЮ как волк, лижущий пилу, - ты перестанешь страдать. Когда ты начнёшь играть с собой, как подросток играет со своим джойстиком - ты начнёшь получать удовольствие от игры. И у тебя не возникнет вопроса - зачем играть?
  - А ты получаешь удовольствие от игры? - спросил я.
  - Я получаю огромное удовольствие от игры, - ответил чабан.- Это мой мир. Мне нравится здесь жить. Я здесь всегда был, есть и буду. Каждый раз, когда я просыпаюсь, - я рождаюсь в нём и создаю его заново. На мне нет вины и греха всех вчерашних. Поэтому, я никогда не умру. Бессмертие - на кончиках твоих пальцев. Сожми их в кулак, поймай именно это мгновение. Жизнь, - это женщина. Она любит того, кто способен её удовлетворить и его одаряет благами. Эта жизнь - она в тебе. Чего тебе ещё надо? Люби её, как самого себя, ближе у тебя никого нет. Когда ты начнёшь жить так, ты поймёшь, что другие люди, - это функция игры и не более того. Вне тебя их не существует. Позволь им существовать - будь. Иди через них, как через траву, - трава поднимется за твоей спиной. Пока ты Противник, ты создаёшь мир своим существованием, отражаясь в нём. Если ты сойдёшь с тропы войны - мир погибнет. Верь в это. Прими на себя ответственность. Ты Спаситель самого себя и твоя кровь искупает мир, - ты делаешь его безгрешным. Верь в это. Рассудком это невозможно понять, верь в это. Вера, - это прямое знание, без посредников, в котором отражаешься ты сам. Сам. Научись говорить : "Я Сам" и тебе не понадобятся никакие науки и учителя. Всё, что тебе надо, у тебя уже есть. Просто возьми это.
  Когда взошло солнце, мы отправились назад странным, извилистым путём. После селя, сорвавшего меня с места, ландшафт изменился, и стало невозможно вернуться по своим следам, потому что и следов не осталось.
  - Куда ты меня ведёшь? - спросил я.
  - На расстрел, - ухмыльнулся чабан.
  - За что? - удивился я. - Я ни в чём не виноват.
  - Откуда ты можешь об этом знать ? - ухмыльнулся чабан. - Ты не знаешь, что ждёт тебя за поворотом дороги. Поэтому, будь готов. Улыбайся. Не будь таким тяжёлым и угрюмым, не стой на дороге, иначе тебя достанут. Двигайся, встречай поворот улыбкой черепа, ты уже мёртв, тебе нечего бояться. Не верь мне, я люблю пошутить. Жизнь, - это шутка, игра, играй всерьёз, чтобы выиграть.
  - Где мой друг? - спросил я.
  - Твоего друга унесло водой, его нет, - сказал чабан. - А ты здесь, этот день для тебя. Твой бог любит тебя, ты носишь его улыбку под кожей лица. Ничего не бойся. Я веду тебя правильной дорогой, двигай жопой, солдат.
  Под вечер я вышел к заставе. Один. Чабан по дороге куда-то исчез. Потом, после долгих раздумий, я решил, что это был какой-нибудь гэрэушник или боец спецназа "Кобальт", которых достаточно болталось по афганским тылам.
  
   Голова 5.
  
  Недавно я прочитал все книги Карлоса Кастанеды, от первой строчки до последней, очень вдумчиво, со многими заметками на полях и углублённым размышлением после каждой главы. Если бы это попало мне в руки в мои хрупкие семнадцать лет, я бы непременно кинулся практиковать "искусство сновидения" и "полёт в неизвестное". Теперь я только смеюсь. Я научился жить. На хрена мне куда-то улетать из этого прекрасного и блистающего мира? Человек, который тратит это роскошное настоящее на "перепросмотр" прошлого дерьма, - просто мешок с дерьмом. А неизвестное, накатывает на нас из будущего и встречать его надо так, чтобы не было мучительно больно здесь и сейчас. Рождаться каждый день заново, оставляя весь балласт за бортом, - вот, что такое "полёт в неизвестное", на самом деле. Куда может улететь мешок с дерьмом? Если Карлос Кастанеда знает лучше, так почему он не улетел уже давным-давно? На хрена он сорок лет ездил по всей Америке со своими лекциями и печатал свои книжки, зашибая большие бабки? Зачем деньги и вся эта мутня великому магу, знающему последний секрет? Затем, что его секрет стар, как мир и называется - "лохотрон". Этот секрет изобрёл ещё старый аферист Моисей и с тех пор он держит в бизнесе все, так называемые, "великие религии". Чем дольше я живу, тем больше становлюсь убеждённым коммунистом, если не в плане строительства, то в плане отрицания, точно. Религия, это не "опиум для народа". Опиум, - это вещь и стоит дорого. А за религией нет ничего, кроме пустопорожней болтовни напёрсточников. Когда тема устаревает, дилетанты придумывают какую-нибудь фишку, - вроде "Учения дона Хуана". Притом, между собой бригады напёрсточников дерутся за торговое место насмерть, по-бандитски, так, что у холопов головы летят. Если присмотреться незамыленным глазом, то легко увидеть, что во всех бедах человечества виноват не Сатана, а Моисей, Христос и Магомет. До того, как эти типы появились на сцене, - не было геноцида, не было религиозных войн, не было холокостов, не было вины и греха. Язычники воевали, как львы, за простые, понятные вещи, - за землю, за золото, за тёлок и просто так, от радости жизни, они ни в чём не были виноваты перед своими богами. Аврамические религии, - это тля, уничтожившая земной рай и заменившая его всеобщим равенством пресмыкания в грязи перед ничтожеством. Из этого свального греха выросла современная демократия, - равенство всех перед хомутом наёмного труда и фетишем денег, в которой надёжно упрятались те, кто этой демократией управляет. На самом деле, такие разные вещи, как банк, секта, политическая партия и НЛО, - это звенья одной цепи, душащей человека и не дающей ему глотнуть воздуха свободы, это система мистификаций, скрывающая от него подлинную красоту этого мира. Я пишу этот текст не для того, чтобы сбить бабки, как Карлик Кастанеда и не для того, чтобы сделать себе имя через ru.net. , я вообще хочу остаться неизвестным. Я пишу этот текст для тех, кто чувствует, что что-то не так, но не знает в чём дело. У меня всю жизнь зудело под кожей, пока я не понял, что надо просто как следует помыться. Я не собираюсь никого учить. Я хочу просто и прямо показать, как я смывал с себя грязь. Но для этого придётся обнажиться, зрелище не для слабонервных.
  Теперь я расскажу, как воин-интернационалист, патриот и молодой коммунист, вступивший в партию, можно сказать, "под пулями", стал производителем наркотиков. Я расскажу о том, как героический юноша, поэт и романтик сдирал с себя белые цыплячьи перья и становился способным жить на этой прекрасной земле. Кстати, замечу, что я мог бы и не проходить такой тяжёлый и кровавый путь, не растоптать столько людей, если бы мои предки, сплошь статские и военные генералы, поменьше бы заботились о судьбах Родины и побольше о своей собственной и своих детей. Они никогда ничем не торговали, только воевали и философствовали и превыше всего ставили честь, совесть и достоинство Настоящего Человека, одна из моих бабок дошла до того, что отдала свою огромную квартиру государству, а не детям, потому что ей так показалось честнее. А вот, если бы, торганули слегка принципами или джинсами, то, возможно, их потомку и не пришлось бы становиться бандитом. Я мог бы понять и раньше, что все принципы и идеологии, - это хуже, чем наркотики, а патриотизм, национализм и религии, - самая тяжёлая и опасная дрянь. Мне повезло, я вернулся из Афганистана пьяным, сытым и нос в табаке, но мог бы и пополнить собою мусорную кучу моих героических предков, и тогда у моих живых родственников были бы основания гордиться мною.
  Ещё в армии, я подумывал о том, чтобы завербоваться на Север, в Уренгой и написал об этом родителям. Но после службы в Уренгой я не попал, а попал в г. Мары, в Туркмении, куда меня пригласил в гости один мой товарищ по оружию. Как-то так получалось по моей жизни, что я всегда больше сходился с мусульманами, евреями и цыганами, чем со своими русско-православными братьями и сёстрами, я даже был женат на цыганке.
  С товарищем мы славно погуливонили недели две, он был, вообще-то, курдом и его семья не слишком соблюдала запрет на алкоголь. После чего я наладился домой. Мой путь лежал через Каспий, но водную преграду я так и не преодолел. До парома оставалось четыре часа и я отправился убить время в местечко Красноводск. Он запомнился мне красным: красное небо, красные дувалы, красное вино. Дешёвым этим, местным вином я усосался вдрызг вместе с какими-то дембелями, такими же пограничниками, как и я, но не такими заслуженными. На почве недостаточного ко мне уважения возник разбор и драка. Их было трое, я один, на груди у меня болталась медаль "За отвагу".
  К тому времени, у меня уже вошло в привычку постоянно носить в кармане нож. В некоторых случаях нож бывает лучше автомата. Я купил его в Хайратоне, в Союзе такие вещи ещё были большой редкостью. У него был бритвенный угол заточки и шайба на клинке, чтобы открывать одной рукой, америкосы сделали. Лёгким движением такого лезвия, можно было развалить горло барану до самых шейных позвонков, я пробовал.
  Я порезал пацанам руки и лица, может, и ещё что-то. Не помню. Всё стало красным, кровь забрызгала всю кафешку, и я побежал. В городе было полно патрулей, за мной погнались, но не догнали.
  Каково же было удивление моего товарища по оружию, когда я снова появился перед ним, переодетый в тряпьё, которое я украл с верёвки во дворе какого-то дома. Я перепугался насмерть, когда чуть-чуть протрезвел, ведь вполне мог кого-то и завалить совсем.
  Товарищ выслушал, ушёл и вскоре вернулся со своим дядей Мурадом. Дядя Мурад сказал, что человек я хороший, честный и что он мне поможет.
  На следующее утро я трясся с ним в "уазике" по пустыне Кызыл-Кум.
  Кызыл-Кум, значит - Красный Песок. Красный песок там действительно есть, есть и жёлтый, но в основном, это мергель и глина. Там добывают нефть и газ и где торчат вышки - чёрные пятна. А ещё там, как оказалось, выращивают опиумный мак.
  Мак был высажен косыми террасами на склоне широкого оврага, в моих краях такой овраг назвали бы "балкой". Со стороны посевы не были заметны вообще, а с воздуха их можно было увидеть только когда не закрывала тень от склона. Ещё там был полуразвалившийся сарай из сырцового кирпича и дыра в земле - кяриз. В последующие две недели я вытаскивал оттуда по триста вёдер воды в день. Мак можно и не поливать, и так вырастет. Но если поливать, урожай будет в два раза больше.
  Вёдра я волок к началу террас и там выливал, дальше вода шла вниз самотёком, по специально проложенным канавкам. Делал я это, когда заходило солнце, под солнцем вода моментально высыхала в самом начале террасы. Под утро, я падал и засыпал, перекусив, чем Аллах послал. Мурад оставил хлеб, соль, рис, чай и сигареты "Памир". Первую неделю я сильно мучился от многодневного запоя и тяжёлой работы. В начале второй недели появились чабаны.
  Это были очень странные чабаны. Они гнали перед собой два десятка тощих овец и вели в поводу двух гружёных верблюдов, у них были хорошие карабины под автоматный патрон. Я как раз собирался начать работу и сильно встревожился - мак-то, рядом. Но они заулыбались, закивали приветливо и расположились возле кяриза -вода в пустыне общая.
  Меня позвали на чай, о работе пришлось забыть. Я всё ждал, когда они спросят, что я тут делаю и уже приготовил совершенно идиотскую историю, но они ничего не спросили. Оказалось, что Мурад им приходится каким-то родственником, но здесь все приходились кому-то родственниками, что не мешало им люто, по-родственному, враждовать. И улыбались здесь все, даже если собирались перерезать кому-то горло.
  Потом, они угостили меня кислым молоком. До этого, я никогда в жизни не пробовал настоящий кифир, - то есть, киф, тёртую коноплю, сброженную в верблюжьем молоке. Специфический привкус я почувствовал сразу, но мне понравилось, и я не подумал о последствиях. Дело в том, что сухой конопли много не сжуёшь и не скуришь, а в молоке она идёт, как по маслу. Со мной случилось то, что случается с людьми, не привыкшими к вину, вино сладкое, вкусное, пьётся легко, и они упиваются.
  Я выпил ещё. И ещё. Мои новые друзья посмеивались и подливали.
  Потом я почувствовал жуткую тревогу, я был уверен, что пришельцы уже увидели мак и теперь собираются убить меня, чтобы завладеть сокровищем. К тому же, за их спинами появился мой афганский проводник, от которого у меня осталась тройная метка от швов на запястье, он кивал и манил меня рукой.
  Я вскочил и пошатываясь, кинулся за ним. Но, как бы быстро я ни бежал, он постоянно оказывался далеко впереди. За моей спиной раздались выстрелы, но я не обратил на это внимания. Под утро, я свалился в песок и понял, что никакого проводника не было.
  Солнце поднималось и начинало палить. Хочешь, не хочешь, а надо было возвращаться к воде.
  На подходе к лагерю я наткнулся на мёртвого верблюда с вьюком на спине. У него в брюхе были пулевые пробоины. Чуть дальше лежал один из чабанов. Под ним расплывалось рыжее пятно. и начинали кружиться мухи.
  Второй чабан сидел возле погасшего костра. Вокруг него бродили и мекали овцы. Он опирался спиной на вьюк. Под халатом у него что-то топорщилось, и он держал это руками. Глаза были открыты, и под коленом лежал карабин. Я остановился.
  - Подойди, мальчик, - сказал чабан.
  Я осторожно приблизился и увидел, что под халатом у него лежат его внутренности. Он слабо шевелил пальцами, чтобы отогнать мух. На указательном пальце его правой руки сверкал красный камень.
  - Возьми, мальчик, - сказал чабан.
  Он снял перстень с пальца, и перстень выкатился из его ладони в песок. Потом он закрыл глаза и умер.
  Я так никогда и не узнал, что там произошло. Мёртвых я закопал в песок. Во вьюках оказался опиум-сырец, кусками. Второго верблюда я не нашёл.
  Я оставался возле лагеря, прячась неподалёку, пока приехал Мурад с тремя закутанными бабами, чтобы собирать урожай. Я отдал ему и то, чего он не сеял, и рассказал всё. За всё про всё, я получил двадцать тысяч рублей, что было чудовищной суммой, по тем временам и вскоре уже плыл через Каспий в каюте "люкс" и разодетый так, что бывшего "дембеля" во мне не опознал бы и самый опытный пограничник. А красный камень я до сих пор ношу на указательном пальце правой руки. Если приблизить его к глазу, то можно увидеть внутри человека, который идёт в гору с камнем или мешком на спине.
  
   Голова 6.
  
  Теперь я расскажу, как поэт и романтик впервые убил человека. К моему оправданию у других романтиков, сообщу, что произошло это, как бы, на дуэли, из-за женщины. Правда, этой женщиной оказалась моя собственная сестра и защищал я вовсе не её честь, а своё право собственности, что снижает тему от романтических высот в довольно инфернальные глубины. Но, ведь мы и идём вниз, господа, путём всякой плоти.
  На этом этапе, настало время объяснить литературно-образованному попутчику, почему я повествую кругами, а не придерживаюсь единства времени, действия и места, как учили в университете. Потому, что всё, чему нас учили в университетах - чушь. Потому, что доверять можно только тому, чему учит собственная кровь. Потому, что этот рисунок, нарисованный моей собственной кровью - не литература, он не поддаётся расшифровке в линейном времени.
  Плюнув в сторону общественного образования, как выходя из общественной уборной, я испытываю необходимость помыть руки. Где время? Время, которому нас учили, как фундаментальной основе мира, потраченное нами на изучение пустопорожней учёности учителей, где оно? Я смотрю на циферблат своих часов и не вижу там никакого времени. Когда мои твёрдые пятки протирают дыры в моих носках, - я выбрасываю носки и покупаю новые. Причём здесь время? Я вижу день-ночь, я вижу смену времён года, я вижу круги и не вижу никаких линий. Линейное время, - это грандиозная фикция, способная на реальное убийство. Оно началось с ожидания Мессии, с жизни, отложенной на потом, с убийства настоящего момента и каждым мигом своего существования убивает жизнь. Китай не допустил Христа в свой круг и потому Срединная Империя вечна. Индия отказалась спасаться на обломке христианства, она обновляется в вечных циклах - и потому она вечна. Европу захлёстывают напором племён волны реальности, не признающей прямых линий, время Европы кончается, как и напророчили её пророки. Вы можете сколько угодно плевать в вероломного Христа, в бога и мать, но мы все тонем на обломке круга времени, вдребезги разбитого христианством, мы продолжаем отсчитывать историю от Рождества Христова и сверять свою судьбу по лживым христианским часам. Бросьте часы в воду, сейчас. Прыгайте в волны и вы спасётесь, если не утянет на дно груз вины и греха. Сбросьте балласт. Смерти нет, воздаяния нет. Вы можете жить вечно, в круге вечного возвращения в этот прекрасный и блистающий мир. Он принадлежит вам, не отдавайте в чужие руки. Гребите, гребите его под себя и никто не посмеет сказать вам: "Нет!"
  Я плавал в зелёных волнах Азовского моря. Стрелки часов описали круг. Деньги уплыли и очень быстро, теперь я работал матросом на барже, возящей агломерат из Мариуполя в Бердянск. Быть матросом, - это очень романтично, не так ли? На сцене моей жизни снова сменились декорации.
  На берегу меня ждала моя Ассоль, - моя сестра Эвелина, которую я обнаружил работающей официанткой в приморской кафешке. Ей едва исполнилось семнадцать лет, но она уже была весьма опытной в делах Амура и Венеры. Я это как-то упустил. Разница в четыре года, это большая разница, между детьми, растущими в одной семье. Я её не слишком замечал, а когда мы снова увиделись после моего двухлетнего отсутствия, передо мной предстала секс-бомба. Почти голая, учитывая время и место действия.
  Я вышел из зелёных волн, на моей груди незримо болталась героическая медаль. Эвелина скромно сидела на тряпочке, сдвинув загорелые коленки, рядом с ней стояло небольшое, литров на пять, ведёрко "барбасянки", - местного красного вина.
  Ни словом, ни действием, между нами ничего не было, но имело место быть, существовало мощное сексуальное напряжение, - вот-вот ударит молния.
  А тут появляется её приятель, такой же матросик, как и я, только учащийся в "шмотке" - школе морского обучения. На лето, он нашёл себе работу по прокладке водопровода на частной хате в этом посёлке. На свою и мою голову.
  Красное вино, красный закат, красная кровь, - знакомо всё это.
  На закате кровь ударила в голову, пацан никак не хотел понять, что герой, это я, а не он, он попытался провести Эвелину домой. Я перехватил его за руку.
  Эвелина ушла. Мы остались вдвоём на пустынном берегу. Я ударил его всего пару раз. Но, видно, не туда попал. Или он попал не туда. Или такая была наша судьба.
  У него из уха вытекла капля крови, он не дышал. Я взял его за горло, отплыл с ним далеко в море по красной солнечной дорожке и там отпустил.
  Потом я нашёл Эвелину. В ту ночь наше семейное положение изменилось, но мы не стали это афишировать.
  
   Голова 7 .
  
  Здесь самое время рассказать о том, как я боролся с преступностью в рядах милиции.
  Мне всё давалось легко. И отбиралось тоже. Я поступил во второй раз - в университет, на этот раз, и кончил, почти без проблем. Меня выгнали всего только раз, но я восстановился, отпахав год в шахте. Я всегда восстанавливался, как Феникс. Я был активный юноша и с первого дня учёбы нанялся на работу во вневедомственную охрану. Ночью я работал и трахался, днём трахался и пьянствовал, а в перерывах спал на лекциях. Мне казалось, что это и есть жизнь настоящего студента, с которой я был знаком по книгам настоящих писателей. Получив красивый диплом, я получил и красивую работу - переводчиком, в закрытом конструкторском бюро. Но переводить из пустого в порожнее было скучно и я пошёл наниматься в милицию. Меня сразу отправили в Питер, на курсы уголовного розыска, - мордой вышел. Мне удалось проучиться два месяца, после чего курсы были преобразованы приказом министра в батальон специального назначения Љ 16 и переброшены в Карабах. В Карабахе войны ещё не было, но на окраинах Агдама уже постреливали. Днём мы охраняли госучреждения, а ночью патрулировали улицы. Блин, я всю жизнь кого-то охранял.
  Однажды, ко мне подошёл армянин и попросил защиты. Семью он уже отправил, но каждую ночь ожидал нападения. Работа заключалась в том, чтобы посиживать у него дома, попивая кофе, вместо того, чтобы болтаться по улицам. Хорошая работа. Он был владельцем кофейни.
  Я был замкомвзвода, а при патрулировании - старшим патруля и сам решал, куда идти. Моими начальниками были мало что смыслящие в таких делах полугражданские люди - преподаватели курсов.
  Каждую ночь армянин накрывал богатейший стол. Однажды, кто-то шибанул по тарелкам и бутылкам из дробовика, через окно. Я выпустил в ответ полмагазина. Потом нашёл под окном пятна крови, но трупов не было.
  Перед отлётом в Питер, наниматель дал мне приличную пачку баксов, с которыми я тогда не знал, что делать и две литровые фляги двадцатилетнего коньяку, который я не мог оценить. Настоящий коньяк не имеет ничего общего с тем, что продаётся в магазинах. Он чёрный, спиртовой крепости и пахнет не так. Мы выпили его в десантном самолёте, без обшивки, там было очень холодно. Доллары я разделил поровну, свои потом потерял. За всё про всё, у меня остались три дробины в ноге, две потом вышли сами, одна сейчас катается под кожей - на память.
  Экзамены мы сдали в форс-мажорном порядке и разъехались по домам, я сбежал на неделю раньше срока, потому, что меня ждала Эвелина.
  Приехав домой, я обнаружил, что меня никто не ждёт в мною снятой квартире, оставил пакеты с подарками под дверью, за которой Эвелина трахалась с очередным матросиком и ушёл начинать новую жизнь. Всех не перебьёшь.
  К работе я приступил очень серьёзно, я на самом деле верил, что буду "хранить и защищать". Я тянул на себя всё одеяло, мне казалось, что я представляю собой всю милицию. Мой начальник, очень толковый старый опер, говорил мне : "Открыл дверь в контору - начинай работать. Закрыл за собой дверь - забудь про работу. Иначе, сгоришь." Но, я так не мог. Я думал о работе 24 часа в сутки, даже когда спал. Мне было стыдно смотреть людям в глаза, если я не мог помочь. Однажды, я отдал свои часы пацану, взамен тех, что с него сняли и не раз отдавал свои деньги бабушкам, у которых вытащили кошелёк в трамвае. Я метался, как угорелый, когда под дверями моего кабинета выстраивалась очередь плачущих потерпевших, пытаясь всех утешить и всем услужить. Мой начальник говорил мне: "Люди стоят в очереди в ЖЭК. Люди стоят в очереди в исполком. Люди стоят в очереди везде. Постоят и здесь. Чего ты суетишься?" Но, я так не мог. Я был плохим опером. Я раскрывал преступления, получал благодарности и обо мне писали в газетах. Но, я так и не смог нарастить шкуру, чтобы не чувствовать чужих страданий. Или просто встать на уровень с простыми людьми, чтобы не чувствовать себя Богом, который отвечает за всё и может помочь всем. Во мне было слишком много чувства и слишком много гордости. Тогда я ещё не понимал, что Бог, - это кусок льда, который помогает тем, кто на нём стоит. Я был добр добротой ребёнка, отбирающего мышку у кошки и стыдлив стыдливостью гордеца. Я уже успел сделать многое из того, что считается смертным грехом, но и немало конкретного добра, которое человеческий закон считает злом. Я отмазывал от тюрьмы несчастных пацанов, вся вина которых состояла в том, что в кармане была ветка конопли. Я защищал малолетних проституток от их старших сестёр по профессии и от своих товарищей по милицейской дубинке. Сёстрами я пользовался без зазрения совести и совершенно бескорыстно, а перед товарищами мне было стыдно, за то, что я такой беспонтовый. Поэтому, я иногда делился с ними собственной зарплатой, выдавая её за взятки, полученные от блядей и наркоманов. Товарищем я всегда был хорошим.
  Воры и аферисты мне были интересны, с некоторыми из них я приятельствовал. Один бригадир напёрсточников оказался бывшим афганцем. У меня был настоящий друг - старый фальшивомонетчик, сидевший ещё при Сталине. Я обнаружил, что самой никчемной частью криминального мира являются убийцы и, в особенности, киллеры. Киллеры брались убить человека за три копейки и не могли справиться, убийцы плакали на допросах. Немногочисленные случаи, когда я получал удовольствие от самой грязной части ментовской работы - выбивания показаний, приходились как раз на эту человеческую мразь. Воры никогда не плакали, поднять руку на фармазона было просто невозможно.
  Вымогать деньги мне всё ещё было стыдно, но я научился принимать плату за хорошо сделанную работу. Нашёл угнанную машину, - получи премию. Нашёл партнёра, сбежавшего с чужими бабками, - получи процент. Один деятель даже подарил мне "жигуль", за такое дело.
  Моя работа пришлась на такой момент, когда старое время уже заканчивалось, а новое ещё не наступило. Но, когда новое время понеслось вскачь, в милиции всё начало сыпаться под его копытами. Старые опера уходили, на их месте появлялись какие-то непонятные люди, единственной целью которых было - "бабло". Они не были похожи на ментов. Они не были похожи на воров. Они были похожи на швейцаров. Они были жадными, мелкими и корыстными. Работать они не умели, выбить деньги или показания они не умели, зато умели принимать чаевые. Разговоры в конторе шли уже не о работе, не о бабах, не о выпивке. А только о том, какой "крутой" кого посетил и сколько дал от своей "крутости". Они шуршали за закрытыми дверями своих кабинетов, как крысы, делиться они не умели, в конторе воняло крысами.
  Однажды, выходя из фотолаборатории, я услышал властный стук шагов и подобострастный шумок. Двое моих "товарищей по палке" смотрели в кашемировую спину человеку, удалявшемуся по коридору, и шушукались: "О-о-о, это Иванов, Иванов!" Человек по-хозяйски распахнул дверь в следственный кабинет и вошёл. Я успел увидеть профиль моего друга детства и сокурсника, Сашки Иванова.
  Я заперся в своём кабинете, сел и задумался. Что я тут делаю? Я работал всерьёз и на износ, но в глубине моей души, всегда таилось чувство, что это только игра и декорации сменятся сами собой. Но, ничего не менялось, это тянулось уже семь лет, я заигрался, я стал игроманом. Что я тут делаю, за этим обшарпанным столом? Ведь по происхождению, по воспитанию, по образованию, по уму, наконец, - я был на десять голов выше, тех мелких ментов, которые меня окружали. Это мне они должны были смотреть в мою кашемировую спину и низко кланяться. Что-то было не так.
  Переломный момент в моей милицейской судьбе произошёл после встречи с Танитой.
  Я забрёл на цыганский посёлок, чтобы выцепить мелкого урку, спрыгнувшего с подписки о невыезде. Возле ворот дома сидела древняя старуха, которая на все вопросы только мотала беззубым ртом. Я без спросу толкнул калитку и вошёл во двор.
  Там кругом были розы. Навстречу мне по дорожке шла женщина. Она была одета во что-то цветное, но не по-цыгански. У неё были длинные чёрные волосы с серебряными нитями и яркие серые глаза. Я начал напористо задавать вопросы. Она молча указала рукой на стол и скамейки под яблоней. Мы сели. На столе стоял медный самовар. Больше я ничего не помню.
  Я обнаружил себя уже идущим по улице к своему райотделу. Зашёл к себе в кабинет, начал заниматься какими-то бумагами. Под конец рабочего дня, сунул руку в карман и нашёл там пачку денег. Их было ровно столько, сколько мне требовалось, чтобы отдать долг. Тогда я вспомнил, - ровно до самовара. Потом был провал.
  Ночь я не спал, всё думал, как это могло произойти и что вообще произошло.
  На следующее утро я снова был на посёлке. Бабка сидела, как привязанная. Я вошёл внутрь. Ни в доме, ни во дворе никого не было. Я попытался расспросить соседей. Тот, кто пытался задавать вопросы на цыганском посёлке, меня поймёт. Глухо, как в танке.
  
   Голова 8.
  
  Но, я был упорен. Я приходил каждое утро, каждый вечер, каждый день. Каждый раз, дом был пуст. Каждый раз, я приносил бабке гостинец: кулёк конфет, чекушку, пачку сигарет. Наконец, наступил день, когда я толкнул калитку и нос к носу столкнулся с Танитой. Я знал имя, хотя и не помнил, откуда.
  - Ну, что ты хочешь? - сказала она.
  Я растерялся и ляпнул первое, что пришло в голову:
  - Погадать хочу.
  - Ты не хочешь, - сказала она.
  - Ну, хочу научиться, - поспешно сказал я.
  - Тебе нечему учиться, - сказала она.
  - Долг хочу отдать, - сказал я.
  Это был мой последний аргумент. В кармане у меня, действительно, лежали деньги.
  - Ты уже ничего не должен, - сказала она.
  Я начал заводиться. Я был серьёзный опер, мужчина и боец. Я её соплеменников по полу размазывал у себя в кабинете. А эта цыганка разговаривала со мной, как с холопом.
  - Я хочу..., - угрожающе начал я, не зная, как продолжить, но готовый кончить криком и матом.
  - Чтоб хуй стоял и бабки были, - сказала она.
  Я опешил. Это настолько соответствовало уже слышанному и всему моему способу жизни, что прозвучало, как треск дубины по лбу.
  - Так и будет, - сказала Танита, - ты меченый. Но выше тебе никогда не подняться. У тебя кровь в глазу. Уходи.
  Я повернулся и ушёл.
  Но, освободиться от неё я так и не смог. Она выглядела старше меня лет на семь. Она выглядела холодной. Но, моя зацикленность на этой женщине доходила до эротических галлюцинаций.
  Через два дня я напился вдрызг и ночью приехал на цыганский посёлок. За поясом у меня был пистолет. Я готов был ломиться в калитку, но она распахнулась от первого толчка. Я двинулся к дому.
  - Иди сюда, - раздался голос из темноты.
  Танита сидела на скамейке под деревом.
  - Садись, - сказала она. - Ко мне не притрагивайся. Тебе надо уходить с этой работы. У тебя есть ещё год. В это время можешь делать, что хочешь. Но, потом тебя убьют или ты сядешь. Держись подальше от воды и от оружия. Твоё оружие опасно для тебя самого. Иди домой и ложись спать. Не пей. Вода, водка и железо опасны для тебя. Утянут на дно, утонешь. Ещё год, делай что хочешь, тебе ничего не будет. Потом срок выйдет. Уходи теперь, нигде не задерживайся, ложись и спи.
  Всё оказалось правдой.
  Огонь борца за справедливость во мне отгорел полностью, та ночь погасила последнюю искру. Я пустился во все тяжкие. Я не просто брал взятки, - я нагло дербанил их. Я даже торговал изъятой наркотой. Я мог бы стать богатеем, если бы деньги не утекали сквозь мои пальцы, как вода. Деньги тоже были моим врагом. Чем больше их было, тем хуже становилось мне, и тем хуже становился я. Я грабил грабителей прямо на улице и залазил в карман карманным ворам. Я принуждал и без того потерпевших гражданок, к половому акту в извращённой форме прямо у себя в кабинете. Вокруг меня все делали то же самое, только не так нагло. Но, они падали, как кегли: умирали, спивались, садились в тюрьму. А мне было, хоть бы хны. Какое-то время, я даже продолжал числиться в передовиках розыска. Но, я не внял двум предупреждениям, - не бросил пить и не исполнил срок. Поэтому, когда срок исполнился, я сам оказался в розыске, сидящим на волгоградском вокзале, полупьяным и без копейки денег.
  Меня спасла одна местная девка. Она взяла меня к себе жить. Я её трахал, а она меня кормила. Её брат оказался браконьером, старшим бригады. Она меня пристроила к этому делу. Два месяца я ловил осетра на Волге и питался чёрной икрой. Мне ничего не платили, работал за еду и спирт. Но, когда Эвелина прислала мне денег, я тут же бросил свою благодетельницу и свалил домой. Официально в розыск меня не объявляли, искали по-семейному и по моим понятиям, прошло достаточно времени, чтобы коллеги поутихли.
  Кстати, на Волге я тонул. Ночью, в ноябре. Кованый крючок от браконьерской снасти ухватил меня за ладонь и потянул на дно. Но, я выдрал его и выплыл. Не судьба, значит, утонуть в Волге. Шрам остался, как стигмат.
  
  
   Голова 9 .
  
  В воде я не утонул, теперь я снова возвращаюсь к железу и крови - по кругу. Мои стигматы - настоящие, но я никому не навязываю их, как средство искупления.
  До Искупителя люди не умирали. Линейное чувство времени отсутствовало. Каждый человек жил в процессе вечного возрождения в циклическом времени. Христос положил конец этому. Теперь каждого ждёт суд. А после приговора, - либо райские кущи, либо адский котёл. Либо ты вечно поёшь хвалу, либо вечно кричишь от боли. Никакого исхода. К этому можно было бы отнестись, как к страшной и глупой сказке. Если бы события физики, эволюция видов, история, политика и экономика не происходили внутри фиктивного христианского времени. Если линейное время, это фикция, то всё, что находится на линии, - это математическая точка, не имеющая реального существования. Христиане живут внутри мыльного пузыря, который называют реальностью. Если вы не ходили в церковно-приходскую школу и не стучали лбом в пол, это не значит, что вы избежали ловушки. Каждый, кто родился в таком-то году от Рождества Христова, - родился в клетке. Каждый, кто умрёт в таком-то году от Рождества Христова, пойдёт в ад или рай, - что в сфере христианской вечности не имеет никакой разницы. НАВСЕГДА - это ад, в любом случае. Там, где нет изменений, нет жизни. Христианство - это вечная смерть. Дело не в конфессиональной принадлежности к христианству. Дело в изначальной порочности христианской цивилизации, в основе которой лежит грязная, лживая и подлая идея, убивающая жизнь, как вирус.
  Антихрист встречает вас на каждом углу, он предлагает вам жизнь, в колесе вечного возрождения в этом блистающем мире, - как огонёк зажигалки. Но, вы проходите мимо, вы полагаете, что это какой-то очередной псих, у вас есть более важные дела, вы идёте в банк, на работу, в милицию, вы идёте к своему гробу.
  Вы полагаете, что ветхозаветное ожидание Конца Света осталось в прошлом на шкале времени? Вы ошибаетесь. Оно переместилось в эмпирический быт настоящего, вполне внеконфессиональный и атеистический. Теперь вы ожидаете катастрофы: ядерной, экологической, политической, экономической или пришельцев из космоса. Ваши ожидания подогревают средства массовой информации, - чтобы вы, упаси Господь, не уклонились от генеральной линии. Уклонистов быстро возвращают в стойло - в ожидание зарплаты, пенсии, отпуска, окончания выплат по кредиту. Вы ожидаете. Вы родились в яме, живёте в яме и сдохнете в яме, даже если там полно жратвы, пойла и есть интернет.
  Эй, кто-то там, наверху, протягивает руку! Что?! Да у него рога!!! Нет, я лучше тут посижу.
  Я бы вполне мог остаться в окопах Сталинграда, учитывая, что именно там и тогда люди начали неплохо зарабатывать на железе. Но, из руки сестрицы капнула денежка, и я решил выпрыгнуть.
  Не всякое стоит принимать и доверять можно только тому, чему учит собственная кровь. Но, собственная кровь научила меня, что даже ей верить можно не всегда. Всё, чему учили меня мои мать и отец, было ложью. Отец ещё и ненавидел меня за непокорство, что я по наивности принимал за отцовскую строгость и справедливость. Я всегда существовал на периферии семьи, как волк и навсегда остался блудным сыном, который нашёл себе другого отца.
   Эвелина не лгала. Она всегда была честной, чистой и естественной, как кошка или язык пламени, что я по глупости принимал за дерзость и вероломство. Она просто никому, ничего не была должна, ей не было нужды лгать или испытывать чувство вины. Я давно мог бы многому научиться у неё, если бы хватило ума. Но, мой ум был замутнён рассказами матери о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, которые оказались благоглупостью, - девочек вовсе не стоило пропускать вперёд. Мой ум был замутнён наставлениями отца, относительно чести и достоинства настоящего мужчины, которые оказались слюнявой белибердой и не принесли мне ничего, кроме множества унижений и неприятностей в жизни. Эвелине, каким-то образом, удалось избежать загрязнения мозгов, она сохранила свою внутреннюю экологию чистой и осталась без изъяна. Наверное, к этому надо иметь талант, которого у меня не было. Или просто родиться женщиной. Некоторым мужчинам требуются стигматы на руках и в сердце, чтобы впустить истину. Некоторым женщинам хватает дополнительной дырки, которую они имеют от рождения. И я и сестра всегда делали, что хотели, но на ней это не оставило ни малейшей царапины. Жизнь только отгранила её до блеска и сделала острее, как алмаз, которым режут сталь. Да, моя Эвелина пускала мне мою собственную кровь, но этой крови можно было верить.
  Вернувшись из своего персонального Сталинграда, я застал сестрицу за очередным "матросиком". На этот раз, им оказался друг моего детства и сокурсник по университету Саша Иванов, - тот самый, чья кашемировая спина увела меня из коридоров конторы.
  Теперь Саша торговал растворителями и весьма преуспевал. В то время можно было торговать чем угодно, поскольку предметы торговли сваливались в руки торгашей почти на халяву - из настежь распахнутых закромов Родины. Родины у меня уже не было, я мог торговать только тем, что осталось, - самим собой. Эвелина свела меня с бывшим другом, с которым нас развела жизнь, и я вновь оказался при деле.
  Прошу заметить, что это были "дикие 90-е", никакого легального бизнеса тогда не существовало. К финансам у меня способности полностью отсутствовали, при Саше я был чем-то вроде личного самурая: охранял его тело и карман, ездил на "стрелки" и крышевал бизнес от бывших коллег, уже благополучно и незабесплатно забывших, что имели на меня зуб.
  Дурные деньги валили валом, мой работодатель и почти родственник жадностью не отличался. После дел наших грешных, мы обычно нажирались с ним, как свиньи, в его офисе.
  Однажды, он рассказал мне печальную историю.
  Саша был женат и как ни странно, любил жену свирепой любовью самца-собственника, что ничуть не мешало ему содержать Эвелину и приводить в офис проституток, с которыми мы вместе развлекались. Неразменная жена оставалась при этом, - как портрет Пикассо, запертый в швейцарском сейфе. На эту драгоценность покусился негодяй, - Сашин деловой партнёр, он же скрытый конкурент и явный друг семьи. Вместо того, чтобы просто дать ему отмот от дома и по рылу вслед, ревнивец замыслил окончательный Endlosung , - завалить козла. За рога он готов был отдать 25 тысяч баксов, поскольку сам не знал, с какой стороны за них взяться, да и кишка была тонковата. Унюхав моё принципиальное согласие, работодатель включил в эту приятную сумму, ещё одну полезную услугу - спалить бывшую бензоколонку, в трюмах которой, конкурент и компания держали свои растворители.
  Должен отметить, что в моей заинтересованности, корысть играла не главную роль. Моими мотивами были почти те же самые, что и при решении идти на войну. Мною двигало нездоровое, как ребячий онанизм, любопытство к насилию, которое так часто эксплуатирует государство в своих войнах и стремление крутнуть "русскую рулетку" - основной мотив всех русских бандитов того времени.
  А бывшие интеллигенты, вроде моего бывшего работодателя, всегда склонны ненужно проливать кровь, там, где можно обойтись просто разбитым носом. У них отсутствует понимание грани между виртуальным и реальным. Если можно убить, просто двинув "мышью" и не запачкав рук, - они это делают, не задумываясь. Когда такие лирики лезут в политику, они начинают делать страшные вещи. А Саша, впоследствии, полез. И преуспел. Я полагаю, что именно такие люди и являются Злом в чистом виде, - Злом, которое клянётся на Библии. А вовсе не психопаты, поджигающие церкви.
  
   Голова 10.
  
  С клиентом я управился легко.
  В то время, машины ещё держали в гаражах. Гаражи были кооперативными. Кооператив представлял собой скопище шлакоблочных и железных сараев. Охрана состояла из бабки в будке на въезде. Попасть туда можно было через забор или дыру в заборе.
  Я просто ждал клиента в щели между гаражей. Когда он вышел из машины, я воткнул ему в затылок кровельный гвоздь, вбитый в обломок доски. Потом уложил на спину. Человек споткнулся в темноте, упал неудачно - на гвоздь. И умер. А я ушёл тем же манером, через забор и меня никто не видел.
  А вот с бензоколонкой произошёл обвал.
  Бензоколонка была когда-то ведомственной и находилась на территории завода железобетонных конструкций, за забором. Как устроены бензопроводы, я понятия не имел. Поэтому, решил взорвать на хрен, главный объект, - цистерну, врытую в землю. Со взрывчаткой я дела тоже никогда не имел. Меня, конечно, научили в армии, как кидать гранату и всё. Я решил воспользоваться тем, что было знакомо. Прикупил пару ручных гранат, по 25 баксов, за хозяйские деньги. Но, потом понял, что крышку цистерны такими зажигалками не взять. На ней был какой-то хитрый запор, с которым я так и не смог разобраться, разбираться приходилось в темноте. В то время аммонит был легко доступен, я знал, где его взять и недорого - на шахте. Там ещё сидели мои прежние собутыльники, хотя шахты уже стояли, почти все. Я приобрёл восемь палок аммонита по цене двух гранат плюс поллитра. Поллитру распили, остальное я упаковал в канистру, прихватил ещё одну и отправился рыбу глушить. Во второй канистре была вода, через крышку первой я пропустил медный провод, закреплённый на кольцах детонаторов. Провода было метров 70, я полагал, этого хватит, с запасом, а воду залил в бомбу уже примотанную скотчем к крышке цистерны, у меня не было уверенности, что вода не испортит детонаторы гранат.
  Потом я залёг за кучу мусора и дёрнул за верёвочку. Ничего не произошло. У меня до последнего момента не было уверенности, что бомба сработает. Но, самопальные бомбы имеют свойство срабатывать, когда дурак думает, что уже пронесло. Кстати, после убийства клиента, у меня был сон, что никакого убийства не произошло, и я очень радовался по этому поводу, во сне. Такие вот, фордыбасы психики.
  Вспышку я увидел даже через закрытые веки. Взрыва не услышал, было чувство, как будто по ушам ударили подушкой. Потом все чувства пропали.
  Когда я очнулся, всё вокруг пылало. Взрывом меня перевернуло на спину, я видел горящие облака. И ничего не слышал. И не помнил. Где я, что я, что произошло? Память вернулась позже, а сразу я вскочил на ноги и побежал прочь от огня, земля тоже горела.
  Наверное, меня вырубило основательно, потому что уже успели подъехать пожарные машины и менты. Я выскочил прямо на пожарную машину, а за ней стояла ментовская. Я сходу не понял, где что, мигалки-то одинаковые. Меня заметили, менты замахали руками и побежали ко мне.
  Я только потом понял, какой у меня был видок. Я был весь залит кровью, в плече - разрез, в который можно было два пальца вложить, рубашка вылезла из штанов и задралась, а за поясом у меня был наган на антапке. Но, опасность я понял инстинктивно и побежал в темноту.
  Мои ноги знали местность хорошо, я её изучил перед мероприятием. Коллеги запутались, я от них ушёл.
  Завод находился на окраине, я долго пробирался через поля и посадки, пока не наткнулся на какую-то развалину. Заполз в неё и вырубился окончательно.
  Когда я очнулся, светило солнце. Передо мной было лицо девчонки, которая широко раскрывала рот. Но, я ничего не слышал и показал на свои уши. Слух возвращался ко мне потом два месяца, а тогда я был глух, как пень. Она приблизила губы к моему уху. Я чувствовал её дыхание, но голос доносился, как далёкий щебет птички. Я покачал головой. Она сунула мне в руку бутылку пепси-колы и отступила на шаг.
  Я находился в загаженном подвале без окон. Свет падал через пролом в плите перекрытия. В солнечных лучах, на каких-то ящиках, сидели ещё две девчонки, лет по 14.
  Это исповедь сатаниста, а не слюнявый роман, поэтому я не буду путаться в подробностях. Короче, это оказались девицы из тех, которым я помогал в своё время, работая опером. Их постоянным местом жительства был интернат для детей с отставанием в умственном развитии. Из интерната они сбегали на панель, для заработка. Интернат находился на окраине, поблизости от него - это разрушенное здание, в которое я заполз. Они приходили туда, чтобы заняться своими делами, требующими уединения, - понюхать клею или нажраться.
  Я был контужен, потерял много крови, меня рвало, рана воспалилась. У девок был мобильник, я позвонил Эвелине и она забрала меня оттуда. Девок я потом нашёл и отблагодарил их по-царски.
  
   Голова 11.
  
  При взрыве погиб один человек, как я потом узнал. Что интересно, никто так и не узнал, что это был за человек и откуда он там взялся. Иногда мне в голову приходит шальная мысль - может, это был я? И это моё астральное тело до сих пор бродит по свету?
  Мой работодатель перетрухал не на шутку. Одно дело планировать убийства и взрывы, а другое дело получить их как факт, на лицо. Я напряг его ещё на десять штук и получил их. Но, наши отношения испортились. Думаю, он начал меня бояться. А когда человек боится, он становится опасен. Я ушёл от него и забрал у него Эвелину.
  Мой отец умер. Он хвастался, что "безнадёжно здоровый человек", не пил, не курил и собирался дожить до девяноста лет, как его мать. Но просчитался, у инфаркта своя арифметика. Отец всегда очень тщательно планировал будущее, до седых волос он дожил, но так и не понял, что будущее не существует. После его смерти, в его домашнем сейфе нашли очень крупную сумму, часть в долларах. Мать за всю свою жизнь не видела таких денег. Полагаю, что мой папа, честный человек и настоящий коммунист, - потихонечку брал взятки. Его партбилет, кстати, лежал вместе с деньгами, - на всякий случай. Он его не выбросил после 92-го года.
  Формально, мы с сестрой являлись наследниками, как и мать. Делить было что, и помимо денег. Но, мы с Эвелиной не стали этим заниматься, а просто обосновались у матери.
  Никогда ещё я не жил так счастливо. Я совершил уже несколько тяжких преступлений, Эвелина знала об этом, но это нас ничуть не волновало. Прошлое не достало меня, будущее не существует, мы жили в настоящем моменте и были вполне счастливы.
  Я открыл для себя интернет, раньше не доходили руки, которыми я ковырялся во всяком дерьме. Теперь стало доступно всё, за очень короткое время, я прочитал больше, чем за двадцать предыдущих лет. Но не нашёл ничего нового. Мне уже всё рассказала своя и чужая кровь. Я начал думать. Я водил пальцем по корешкам книг в отцовской библиотеке - Гессе, Бунин, Набоков, Ницше. Маркс. Меня поражало, насколько эти люди, которыми я восхищался - наивны и оторваны от жизни. Где они жили, на какой планете? Куда ушёл этот фонтан чувств, идей, таланта, - и зачем он был?
  Чтоб хуй стоял и бабки были. Вот что написано метровыми буквами на каждом эритроците крови любого человека. Я всё больше и ближе приходил к мысли, что если бы все жили по этому правилу, то в мире было бы намного меньше горя. Если бы все жили по этому правилу честно, не маскируя его идеями и философиями, не извращая высосанными из пальца чувствами, то не пришлось бы так много убивать. Мы бы вполне обошлись разбитым носом. А те политики и бандиты, которым хочется разбивать головы, вполне могли бы делать это где-нибудь на арене цирка - по-честному и за деньги.
  Я всё ближе подходил к выводу, что все европейские философии, идеи и идейки вырастают из одной изначальной лжи - о Добре и Зле. Никакого Добра и никакого Зла не существует нигде, кроме как на проклятом древе, засаженном в мозг христианского человека его создателем. На этом древе вырастают все плоды европейской цивилизации - тотальные войны, геноцид, экономическая эксплуатация, экономический кризис. И смерть. Язычник не умирал, он уходил в мир своих предков, где нет ни райских кущей, ни адских котлов. Смерть была не повесткой в суд, а звездой, озаряющей жизнь - и муравья, и птицы, и человека. Я смотрю вокруг себя и не вижу никакого Добра, Зла, Воздаяния и Справедливости. Муравей поедает тлю, птица склёвывает муравья - причём тут Справедливость? Жизнь без Бога - не имеет конца, она самодостаточна и права по праву существования. Это Бог христиан изгадил Эдем, который не создавал и изгнал всё живое "во тьму кромешную и скрежет зубов" - в христианскую вечность.
  Кто-то скажет, - чего ты паришься? Никто уже не верит в эти поповские байки. Да, не верит. Но, мы живём внутри государства, внутри политики, внутри экономики, - основанных на христианской лжи. Когда у вас всю жизнь отбирают деньги на налоги, не давая ничего взамен, - как вы можете не париться? Когда у вас отбирают сына, чтобы убить его на какой-нибудь войне за справедливость, - вы что, останетесь безучастным? Западная демократия, основанная на фикциях Добра, Равенства и Справедливости, - это голем, помеченный знаком доллара на лбу, он существует не существуя, он не жив, но способен убивать. Попы, никогда не верившие в своего Бога, ловко устроились внутри этой демократии, они сменили рясы на смокинги и эта байка о Христе продолжает приносить им хорошие дивиденды.
  Кто-то скажет, - какое тебе дело? Живи, как живётся. Я так и делаю. Ни Бога, ни Царя, ни Отечества, - такой стиль жизни я называю сатанизмом. Я не отдам кесарю кесарево. Я не отдам своего ребёнка Молоху. Я буду защищать свою Эвелину, мне плевать на Отечество. Но, я люблю людей, - свой народ. Любовь, - это единственный закон. Не во имя Любви, но ради Любви - можно всё.
  А того, кто скажет мне - "нет", - я убью и никто меня не найдёт. Мой Бог любит меня.
  
   Голова 12 .
  
  Я восхищаюсь Набоковым. Набоков написал самую утончённо-развратную книгу из всех, что я когда-либо читал, а прочитал я их немало. Но, сам-то он навсегда остался кабинетным собирателем бабочек и ни разу не высунул носа на улицу, чтобы найти девочку. Могу заметить, что у меня таких девочек было немало. Великий ниспровергатель Ницше нашёл великие слова, чтобы выразить великие идеи. Мощные, разрушительные. И при этом был довольно сопливым интеллигентом, который мухи не обидел и ни разу не нашёл в себе мужества хотя бы выступить на собрании анархистов. Маркс тоже был великим ниспровергателем Капитала и великим экономистом. Но, при этом всю жизнь просидел на шее у своих буржуазных родственников и друзей, не решившись воплотить в жизнь хоть какую-нибудь идейку, хоть на уровне пивного ларька.
  А вот, тот самый Мэнсон, мне нравится. Мэнсон сказал - Мэнсон сделал. Сказал - "хочу девочку" - пошёл и взял десять девочек. Сказал - "убей свинью" - пошёл и зарезал целое стадо. Вот это я называю философией пера и топора.
  Со мной всё было наоборот. Я сначала сделал - потом сказал.
  Я по натуре мягок, не дерзок, не агрессивен. Во мне изначально отсутствуют качества уличного бойца. Я из вполне благополучной семьи. Но, и обстоятельства этой семьи и само время были таковы, что воспитывался я на улице. Я избегал конфликтов и был трусоват. Когда я впервые увидел нож в уличной драке, то чуть не обосрался. Но, я был вынужден научиться не обсераться.
  Если вы возьмёте нож из незакалённого железа и попробуете им что-то резать, он сразу затупится. Но, если вы возьмёте тот же клинок, сто раз раскалите его, сто раз согнёте, сто раз откуёте и закалите в ледяной воде - вы получите булатную сталь. Со мной произошло что-то подобное.
  Старина Мэнсон - это клинок из незакалённой стали. Он затупился от первого применения и сразу сел. Я никогда не стану тупым. Меня можно сломать - убить. Но меня нельзя согнуть, нельзя посадить в клетку.
  Моя кривая судьба повела меня по жизни таким путём, где я постоянно сталкивался с кровью. Или сам кого-то сталкивал. А когда я пытался соскочить с этой тропы войны, судьба пинком возвращала меня на место. Теперь я уже не соскакиваю, я просто спокойно стою на обочине. Я остался не дерзким, не агрессивным. Я не приобрёл качеств бойца. Я приобрёл другое качество - качество стали. Я перестал быть мягким. Я знаю, что могу пройти через людей, как нож сквозь масло. Но, мне это продолжает оставаться совершенно неинтересным. Убийство не имеет для меня ритуального смысла, как для Раскольникова или Мэнсона. Я люблю жизнь, но не ценю её так, как ценит торгаш. Я влюблён в неё, как в любовницу, могу и убить, если изменит. Я не торгую жизнью, как сутенёр. Одна из центральных идей европейской культуры, - идея "выживания", мне совершенно чужда. Мне смешны киносупермены, которые где-то там "выживают", любой ценой. Если надо умереть, - умри. С любовницей следует расставаться с улыбкой, а не обссыкаясь на больничной койке, с чужой почкой в теле.
  Ещё с Афганистана я привык носить с собой бритву - на всякий случай. Теперь я сам стал бритвой.
  Вот такой способ жизни я и называю сатанизмом. За неимением лучшего слова.
  
   Голова 13.
  
  Я продолжал свои отношения с Танитой. Дружбы между нами не было, но возникла некоторая связь. Во всяком случае, теперь, когда я приходил к ней, она всегда была дома. Я приходил к ней, чтобы получить совет. Танита была натуральной ведьмой и такой совет могла дать. Приходил я и без всякой нужды, просто чтобы принести дань, деньги. Однако, человек устроен так, что ему всегда что-нибудь нужно.
  В частности, моё несуществующее прошлое беспокоило меня фантомными болями. На тот период времени я уже ничего не боялся. Но, мне совсем не хотелось, чтобы меня накрыли мешком, как кролика. Я очень хорошо знал, что менты могут быть дурными, однако система работает медленно, но верно.
  - Тебе не придётся расплачиваться с людьми никогда, - сказала Танита. - Ты меченый.
  Я так и не смог добиться от неё, что такое "меченый". Тогда я спросил, уж не придётся ли мне расплачиваться с Богом.
  - Ты веришь в Бога? - спросила она.
  - Нет, - ответил я.
  - А в Сатану ты веришь? - спросила она.
  - И в Сатану не верю, - ответил я.
  - Ты дурак, - сказала Танита. - Есть люди от Бога, а есть от Князя. Бог выгнал своих из рая. Куда? Он выгнал их в мир Сатаны, потому, что другого нет. Сатана принимает всех. Этот мир,- мир Сатаны. Это ад. Ты можешь хорошо устроиться в аду. А можешь пытаться переделать его в рай, и тогда тебе дадут по рукам. Относись с уважением к хозяину. От тебя не требуют плату за проживание, просто не гадь.
  - И что мне тогда будет? - с любопытством спросил я.
  - Тебе ничего не будет, - ответила Танита. - Сатана, это не податель благ. Но, он даёт тебе возможности. Возьми, что хочешь, если сможешь. Твоё усилие, твоя вера, твоя смелость, - это и есть твоя плата самому себе. Хозяин этого мира любит своих детей, сильных духом. А нищих духом он не любит. Их никто не любит, у них нет отца.
  - А что такое "дети Сатаны"? - спросил я.
  - Ева родила своих детей от Адама, созданного Богом, - сказала Танита. - А дети Сатаны рождены от Айло и самого хозяина. У них есть отец. Они подлинные наследники этого мира. А дети Евы, - это глина. Они даже не дети Бога, они его игрушки. Он их выбросил и забыл. А Сатана своих детей не забывает.
  - Все дети уже перемешались, - ухмыльнулся я.
  Мне было интересно, но пока, я ещё не принимал всерьёз.
  - Нет, - сказала Танита. - Плоть можно перемешивать сколько угодно. Но, каждый рождённый ребёнок всегда либо от Бога, либо от Сатаны. По другому не бывает.
  - Как их можно отличить? - спросил я.
  - Их можно отличить уже при рождении, - сказала Танита. - И когда-то детей Сатаны уничтожали тысячами. Глиняные игрушки не понимают, что смерти нет. Но сейчас специалисты уже перевелись. Если человек пытается переделать этот мир, мир Сатаны, под себя, - то он от Бога. Такой всегда гадит, он воняет. А если человек старается приспособиться к этому миру, к своему наследству, - он от Сатаны. Он любит этот мир. Ему не надо ничего просить, этот мир и так принадлежит ему. Ему не надо платить, он живёт в доме своего отца. А пришелец от Бога платит, платит и платит. Но, ему никогда не будет хорошо здесь. Он может накопить богатства, всё пойдёт прахом. Ему никогда не будет хорошо здесь. Он сам - прах. Он всегда будет в тюрьме, потому что весь этот прекрасный мир для него - тюрьма. Он слепой, он красоты не видит. Он всегда будет голодным, сколько бы ни сожрал. Он всегда будет рабом и никакие деньги его от ошейника не избавят. Потому, что таким сделал его, его Бог, - из глины.
  - А из чего Сатана сделал своих? - с любопытством спросил я.
  - Самым естественным образом, из своей спермы и яйцеклетки Айло, - усмехнулась Танита. - Это его мир, он его сделал и ему не надо прибегать к фокусам, чтобы делать детей. Сатана, это мужчина, с хуем и с яйцами. Поэтому, он может творить. Он творец. А Бог импотентен, он напартачил с глиной и ушёл. И что-то давно его не было видно, а?
  Танита расхохоталась.
  - Можно подумать, мы часто видим Сатану, - заметил я.
  - Ты можешь увидеть его, просто посмотрев в зеркало, - серьёзно сказала Танита. - У Сатаны столько лиц, сколько у него детей. А их легион. Ты один из них, можешь не сомневаться. Только ты весь вымазан глиной. Умойся, узнай себя, ты творец. Твори.
  - Подожди, я хочу знать конкретно, есть такое существо, Сатана, или его нет? - спросил я.
  - А что для тебя будет значить мой ответ? - резко сказала Танита. -Ты сам-то есть, или тебя нет? Когда ты валяешься пьяным и себя не помнишь, - ты где? Я могу сделать так, что тебя час не будет в этом мире, десять часов, сутки. А потом ты вернёшься и не будешь помнить этого разговора. Ты где был? Что есть, а чего нет, это очень тонкая вещь, как отражение в зеркале. Ты можешь взять в руку своё отражение в зеркале? Оно есть, и его нет одновременно. Так происходит с каждой вещью в этом мире, в мире Сатаны. Этот мир, - мир возможностей. Здесь есть свобода, здесь нет ограничений. Но, дурак не видит свободы, он сделан из глины, в которую ушли все его предки, пройдя по жизни без пользы и удовольствия. Он не может творить, он только гадит. А для сына Сатаны, весь мир - это глина. Твори. Хочешь, я помогу тебе? Я могу сделать так, что ты станешь женщиной на час, на десять часов, на всю жизнь. И это будет для тебя совершенно реально. Ты даже сможешь родить ребёнка. Хочешь?
  - Нет!!! - Я не на шутку перепугался.
  Танита расхохоталась.
  -Кто такая Айло? - поспешно спросил я.
  - Айло, это первая женщина, мать всех наследников этого мира, - сказала Танита. - Она настолько же реальна, насколько реальна твоя прабабушка, которая есть и которой нет одновременно. Не спрашивай меня, откуда она взялась. Откуда взялось всё? Ты знаешь это? И перестань доставать меня своими вопросами о реальности. Реальность, - это то, что ты способен взять. Вот тебе ответ, на всю сотню баксов, что ты принёс.
  
  Голова 14,
  которая возвышается поверх незавершённых петель
  моей жизни и вкупе с предыдущими, формирует пя-
  тёрку Творения, блистающий пентакль Земли.
  
  Теперь о большой любви замолвлю я слово, о здоровом групповом коитусе. Эта важнейшая тема была как-то упущена в предыдущем повествовании, и сейчас настало время уделить ей должное внимание.
  Я испытывал неизбывное чувство благодарности, пронизанное острым эротизмом, по отношению к трём моим малолетним подружкам, которые помогли мне выбраться из подвала. Они наверняка поняли, кто взорвал бензоколонку, тем не менее, это их понимание не принесло мне никакого негатива. Они умели держать языки за зубами и обладали двумя качествами, компульсивно притягательными для взрослого мужчины - юностью и доступностью. Достать их было несложно и я пригласил их к себе домой на бокал шампанского и скромную оргию в семейном кругу.
  Возможно, одного моего тела и не хватило бы на десерт для четверых женщин, но я запасся тремя волшебными таблетками, - двумя амфетаминами, называемыми в быту "экстази" и одним лизергиновым синтетическим диэтиламидом. Такая смесь действует на меня почище любой "виагры". Мой секс находится в мозгу, а не в половых органах. Мне не требуется расширения сосудов малого таза, мне требуется расширение сознания, чтобы стать Кришной-Победителем, Шивой, пляшущим со своим лингамом на телах стонущих любовниц.
  Итак, я раскачивался, как голый красный червь среди четырёх извивающихся женщин. Внезапно, меня поразило удивительнейшее чувство. Оно началось, как щекотка, где-то в основании позвоночного столба и вдруг взорвалось в моей голове. Ударом молнии я ощутил своё родство не только с этими четырьмя женщинами, но и со многими другими женщинами и мужчинами тоже. Нет, не со всеми. Не со всем человечеством, но с очень весомой его частью. Мне плевать было на остальных, по ком звонит колокол, но эта часть была моими кровными родственниками, моей семьёй. Даже с чувством некоторой обиды, я понял, что совсем не так уникален, как полагал раньше, что таких, как я, много. В этот момент моя личность съёжилась, соскочила с меня и присела где-то на периферии сознания, жалкая и дрожащая, с убогой авоськой, набитой всяким хламом, - чувством собственной важности, эгоизмом и тревогами. Я стоял голый посреди блистающего мира, все мои личины сползли с меня, я не знал, кто я такой.
  Мистический опыт передать очень трудно. Но, великий Набоков сказал, что нет ничего, чего нельзя передать словами, поэтому я пытаюсь это делать.
  Я ощущал Любовь. Я понял, что Добро и Зло, - это фикции помутившегося сознания, но Любовь, это, на самом деле, то, что правит миром. Не слюнявая христианская любовь, а такая Любовь, у которой есть крепкий фаллос и вагина, от которой человек получает оргазм, а не приступ слезливости. Я понял, почему эту Любовь так ненавидят христиане, - она священна, она разрушает порочную и грязную христианскую идею. Я понял, что всё в этом мире пронизано эротизмом и надо любить его, чтобы он любил тебя. Хочешь быть счастливым - будь им. Не хочешь - вали отсюда и не мешай другим. Я понял, что то состояние ума, которое я называю сатанизмом, не зависит ни от возраста, ни от пола, ни от образования. Можно быть философом, можно быть дебильной малолетней проституткой. Сатанист, это тот, кто родился не в раю и никогда не был из него изгнан, кто никогда не приближался к древу познания. Он не знает, что такое вина и грех, он не прикрывает свои гениталии фиговым листком, он живёт по законам этого мира, а не по заповедям отсутствующего Бога. Это Зверь - чистый, безгрешный, бесстрашный, не знающий ни стыда, ни совести, ни воздыханий. Он живёт у себя дома, в своём сатанинском раю, он хозяин, а не раб хозяина.
  А когда я пришёл в себя, окропив своей спермой головы сестёр, то принял решение написать этот путеводитель по заповедным местам своей души. Я дарю его всем своим сёстрам и братьям во Сатане, моему народу, не как плод своего познания, но как кусок хлорного мыла, чтобы очиститься от христианской грязи.
  Я написал на упаковке - "Легион", потому, что среди моего поколения, таких, как я, - легион. Но, трагедия в том, что нынешнее поколение будет таким же и станет увязать в грязи предыдущего. И следующее. И следующее. Каждое поколение повторяет предыдущее на новом витке спирали и все увязают в грязи лживой христианской цивилизации. Я не знаю, как можно освободить от этого всех. Но, я знаю, как можно освободиться персонально. Как стать бритвой. На примере собственной, кривой, петлистой судьбы, я попытался сделать это. Все идеологии, все религии, все банды, все секты, все клоунские "сатанизмы", с их идиотскими чёрными мессами - ложь.
   НЕ ВЕРЬ НИЧЕМУ, КРОМЕ СОБСТВЕННОЙ КРОВИ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"