Посреди великого материка Хэнь лежит область, называемая империей Юн, а на северо-западе той области лежит провинция Лан.
Многим славится эта провинция, но более всего - тутовыми рощами, одна из которых насчитывала тысячу деревьев.
И вот однажды весной девушки вышли собирать коконы, и они собирали их и пели грустную песню о том, как в далекой земле Нан цветет под жарким солнцем алая камелия, и иссыхает от жары. А мимо проезжал владыка провинции Лан, князь Лан Сяошу.
Он услышал песню девушек, и она огорчила его сердце, ибо был он чувствительный кавалер, и он сказал, чтоб отныне в эту песню добавили слова о том, что мимохожий странник поставил над камелией, алой как кровь, свой зонт, чтоб она больше не страдала от палящего солнца. А из гусениц, собранных в тот день, он велел соткать шарф и выкрасить его восьмицветной краской из провинции Ко, чтоб он казался золотым на первый взгляд и лучился истинной радугой - на второй.
Так был соткан Шарф Камелии, как его назвали по имени песни, которую пели в тот день девушки из служанок дома Лан
И надо ж было такому случиться! В тот же день разрешились от бремени две женщины: одна была жена самого Лан Сяошу и княгиня, другая же - супруга бедного чиновника из рода Тэй. Первая из них родила сына - четвертого сына в семействе Лан. Вторая же родила дочь, прелестную, как первый крокус, и назвала ее Фэнхон Хуа, что и значит "крокус". Сына же князя Лан назвали Хойя - что значит "радость первого взора"
И девушки сотню дней и ночей без устали ткали и красили прекрасный шарф, и вышел он так хорош, что не поверить взору. И разумеется, как всякую бесценную вещь, отправили шарф Сяолан Кайхон в столицу империи Юн и подарили императору, как дар в честь рождения у Второй Императрицы сына, названного Сэйка.
А император Юн был молод и легкомыслен, и не задумывался он о ценности вещей, а больше думал о красоте юношей и девушек, а потому велел положить тот шарф в его опочивальне, и громко поклялся, что отдаст его той из дев гарема и двора, которая его наиболее ублажит за одну ночь. Или, добавил он благоразумно, тому из юношей, кто превзойдет в этом деле гаремных и придворных дам
А тем временем юной Фэнхон Хуа исполнилось три годика, и родители стали замечать, что их дочь (к их сожалению) во всем превосходит их сына Ляо Кана, лентяя и рохлю. А потому они решились на страшное: вместо того, чтоб начать бинтовать дочери ноги и воспитывать ее как знатную, хоть и небогатую, деву - они одели ее в платье мальчика и отослали к учителям. И так Фэнхон Хуа была прекрасна и одарена во всем, что к двенадцати годам дали ей новое имя: Ян Люэн, каковое, как известно, дают только гениям. И гордый отец Тэй, вдохновленный, отослал своего якобы-сына сдавать государственный экзамен.
Две ступени блестяще, в числе первых сдал фальшивый Ян Люэн. Заметил его император, захотел сделать одаренного чиновника наставником своему сыну, но - ах, не судьба! - засмотрелся на его белое лицо, на сияющие глаза. И пришел к нему, и сказал:
- Знаешь ли ты, что Император питает слабость к отрыванию рукава?*
И ужаснулась Фэнхон Хуа, и заплакала, оттого что и так дурно, и этак нехорошо; и подумав, открылась она Императору, и молила о милости.
Но тот, узнав, что нежный юноша на самом деле дева, еще пуще того возгорелся, и отнял у нее одежны чиновника, и ввел в свой гарем как одну из императриц, и назвал Канлин - звон драгоценностей. И поклялся, что больше никогда не увидит Канлин света мира за стенами дворца, а супругов Тэй приказал казнить
И в первую же их совместную ночь отдал не скупясь прекрасной Канлин прекрасный шарф из драгоценного радужного шелка, Шарф Камелии, Сяолан Кайхон.
Так Сяолан Кайхон достался прекрасной госпоже Канлин, и три долгих года страдала она, запертая за семью стенами Запретного Города, в нефритовых покоях драгоценной подруги, и ни кистей, ни туши, ни книг не давали ей евнухи по воле Императора, желавшего, чтоб навеки забыла прекрасная дева, что некогда была она чиновником. Но гордая Фэнхон Хуа, госпожа Канлин, не желала сдаваться. Кистью для подводки глаз и рыжей хной писала она на шарфе Сяолан Кайхон стихи о своей нелегкой судьбе, и чистой водой смывала их, и снова писала:
- Так, смыла вода легкие строки,
И словно водой смыта твоя жизнь,
Ян Люэн, ты умер и похоронен в нефритовой гробнице! - и плакала долгими вечерами, и мечтала о смерти.
Но вот, однажды выпустили ее ненадолго на стену Нефритового Покоя, чтобы она не умерла от духоты, и она вышла, и порыв ветра вырвал из ее рук шарф, и унес прочь, и она увидела, что миловидный юноша подобрал его и вертит в руках
И она закричала, забывшись:
- Господин, верните, верните, иначе меня жестоко накажут! - и тот поднял голову и качнул ей печально и сказал:
- Как можно наказывать ту, которая пишет столь прекрасные стихи? - и поднялся на стену, и назвал стражам свое имя - принц Сэйка - и те не посмели ему мешать общаться с драгоценной подругой Императора
А принц Сэйка, краса и гордость империи Юн, ненавидел своего жестокого и суетного отца, и мечтал поднять мятеж, и буйными речами смущал ум прекрасной Канлин, обещая ей, что она станет по правую руку от него править Юн, если его поддержит
Но заговор был раскрыт, и принца Сэйку, звездный ирис Юн, изгнали прочь в далекие южные провинции, дальше которых только дикари и пустыня. И снова плакала Фэнхон Хуа, госпожа Канлин, но Ян Люэн не желал смириться с утратой и с судьбой.
Потому собрала прекрасная госпожа все, что было у нее драгоценного, и первую вещь - золотую заколку-феникса - отдала черному евнуху у дверей Нефритового Покоя, и вторую вещь - сапфировую бабочку-брошь - отдала белому евнуху у врат гарема, и третью вещь - алое шелковое платье - стражу первой стены, и четвертую вещь - серебряного кирина - стражу второй стены, и пятую вещь - лазуритового дракона - стражу третьей стены, и шестую вещь - белоснежную накидку из меха горностая - стражу четвертой стены, и седьмую вещь - драгоценные туфли из кожи зверя крокодила - стражу пятой стены, и восьмую вещь - драгоценную вуаль из газовой кашмирской ткани - стражу шестой стены, и когда дошла она до седьмой стены, то осталась она лишь в белоснежном исподнем, босая, с распущенной косой, и одна драгоценность осталась у нее - шарф Сяолан Кайхон.
А стражем последней, внешней стены был молодой стратег Лан Хойя, сын Лан Сяошу.
И посмотрел Лан Хойя на госпожу Канлин, и сжалилось его сердце, и не стал он отнимать у нее шарф, а только попросил дать списать с него стихи. И в тот миг загорелось любовью его сердце, и понял он: вот судьба его! И с тяжелым сердцем отпустил прекрасную госпожу.
И госпожа Канлин отправилась за принцем Сэйки вслед, в далекие Южные провинции, и с ней туда отправился шарф Сяолан Кайхон. Но в пути на бедную госпожу напали разбойники. Ничего драгоценного у нее не было, и честь свою она им не отдала бы, лучше б умертвила себя - лишь шарф вырвали из рук ее злые люди. Но где им знать подлинную ценность прекрасной вещи! Продали они его как тряпку за бесценок на базаре в ближайшем городишке, и пока госпожа Канлин странствовала и нищенствовала со своим принцем в Южных Провинциях, Шарф Камелии странствовал по грубым рукам простолюдинов.
Но вот, однажды изменилось все. Прискакал в Южные Провинции гонец: нес он весть, что недовольство Императором растет и ширится, что изгнал он, глупец, не только Звездный Ирис Юн - принца Сэйки - но и Серебряный Месяц империи, принца Саэна. А потому пусть Сэйки покинет провинцию и возвращается, и взойдет на престол по праву ожиданного императора
Добрая то была весть!
А на обратном пути гонец, именем Си Ба, увидел на рынке необыкновенной красоты шелковый шарф; продавал его за бесценок какой-то крестьянин, ради того, чтоб добыть жене лекарство.
Вспомнил Си Ба, что любит господин его Лан Хойя красивые вещи, и не раздумывая купил тот шарф, хоть и был он кем-то подпорчен: на левом конце были какие-то стихи написаны, теперь и не разобрать - какие. Так попал шарф Сяолан Кайхон в руки Лан Хойи, и долго тот целовал полустертые знаки, следы кисти несравненной и прекрасной Канлин.
А принц Сэйки горячил коня, скакал в столицу! Прискакал на исходе месяца, к похоронам императора, взял власть в свои руки, правой из них сделал прекрасную Канлин, уничтожил соперников, короновал спутницу свою верную как императрицу, Хоокан-лин... и только-только все закончилось, как в ужасе понял он: не туда горячий конь повернул!
Не в Юн взошел на престол принц Сэйки, ныне император Сэкотэй! В диком южном Нан стал он править!
А Лан Хойя хранил шарф Сяолан Кайхон как святыню. Тысячи женщин и дев окружали его, многим дарил он свою благосклонность - но с того дня, как Си Ба принес ему в дар золотой Шарф Камелии, рассказав, где нашел его - скорбью исполнилось его сердце и больше ни одна дама не могла его смутить. С мирной улыбкой отвечал он им:
- Я был обручен с покойной Госпожой Шарфа, Кайхон-ванфэй, и только ей принадлежит отныне мое сердце!
А ведь даже имени своей Госпожи Шарфа не знал бедный юноша!
Так он служил духу своей возлюбленной, и каждый вечер целовал шарф, и думал о своей госпоже, хоть едва помнил ее лицо.
И еще долгие пять лет минули, и почти совсем стерлись знаки на Шарфе Камелии, а прекрасная, но увы, бесплодная Хоокан-лин потеряла императроский трон, хоть и не любовь императора, и приняла ее имя молодая госпожа Хоо Ки из северных провинций Нан, женщина сильная, но злая и холодная. Новая Хоокан-лин была столь же жестока и распутна, сколь прежняя - скромна и тиха. Никто не слышал от нее искреннего доброго слова и сердечной благодарности, только из лести была она с кем-либо ласкова и приятна. Мстительная, она видела, что сердце императора Сэкотэя обращено по-прежнему к госпоже Звенящих Подвесок, а оттого все свое влияние употребила на унижение соперницы.
И вот, еще вчера императрица славного Нан, сегодня Канлин стала всего-навсего танцовщицей из числа младших наложниц.
И вот, вздумалось императору Юн послать послов в империю Нан. И возглавил посольство господин Лан Хойя, человек умный, рассудительный и весьма к императору приближенный, хоть и избегнувший (не без помощи Кайхон-ванфэй) отрывания рукавов или, скажем, штанин. Прибыл он ко двору, и изумленно узрел прекрасного, как звезда, императора Сэкотэя, хоть и не признал он в нем юнского принца, и супругу его Хоокан-лин, и успешно завершил все дела, когда Хоо Ки сказала:
- Нан славится танцовщицами! Пусть Канлин, женщина Его Величества, спляшет для послов.
И вызвали Канлин, и пришла она, и поклонилась, и выразила готовность исполнить приказ,
- Вот только - заметила она - Как я стану танцевать? Ведь у меня нет шарфа!
Но узнал ее Лан Хойя, и к изумлению всех вынул из-за пазухи Сяолан Кайхон и протянул ей, и сказал:
- Вот единственный шарф, что достоин рук госпожи Канлин! Благодарю небеса, что услышал имя принцессы и госпожи моей!
И подарила тот свой танец генералу Лан Хойя госпожа Канлин, известная отныне как Кайхон-ванфэй.
Так состоялась ее вторая встреча с генералом Лан Хойей, и так к ней вернулся Сяолан Кайхон, шарф Камелии.
Тогда слишком заметными показались всем чувства генерала к наложнице Императора, а потому его поспешили отослать назад в Юн с рекомендацией больше не ступать на землю Нан. Хотя бы до смерти нынешней Императрицы.
Он покинул Нан с тяжелым сердцем, оставляя на чужой земле самое для него дорогое: свою Радужную Госпожу и воплощение ее - шарф. Но когда он покидал столицу, внезапно один из людей в его свите крикнул: смотрите!
На воротах, высоко-высоко, стояла закутанная в покрывало фигурка.
- Должно быть - тихо сказал Ли Ко, друг и секретарь генерала - Несчастная намерена покончить с собой. Какое печальное зрелище!
Но генерал лишь сердито махнул в его сторону рукой: сердце подсказывало ему, что все не так просто, и та, что стояла на воротах - не просто отчаявшаяся душа.
И сердце не обмануло его! Белая, высунулась из-под белого покрывала тонкая рука вся в браслетах - и с ворот, словно феникс летящий, слетел, переливаясь в солнечном свете, шарф Сяолан Кайхон.
Словно ведомый неведомой силой, опустился он на руки генерала Лан, очищенный и омытый от прежних стихов, и не сразу он заметил капли алой туши на одном из концов, сложившихся в знаки:
- Вечность разлуки в звоне драгоценностей, покуда мир не прейдет и радуга не воссияет на снегу. Тогда придет срок цвести подснежникам, и дракон взлетит к солнцу.
Прочел эти стихи молодой генерал, и ему показалось, что он сходит с ума. Трижды, четырежды перечитывал он эти строки, прижимая шарф к сердцу, и пытался докричаться до женщины на воротах - но ее уже не было.
А госпожа Канлин, не открывая лица, под видом служанки проскользнула назад, в запретный город. Может быть, раньше, в другое время, встреть она этого юношу - не шарф, а сама она слетел бы к нему в руки с черепичной крыши. Но время беспощадно к влюбленным безумцам, да и бросить Сэкотэя - пусть и не любимого, но все же дорогого человека - она не могла.
Но судьба, насмешливая и странная богиня, выбрала то время, чтоб ненадолго показать свое лицо: видать, нравилось ей, что прекрасная госпожа и прекрасный шарф вместе составляют совершенство.
И она дала властолюбивой и распутной Хоокан-лин исполнить свои коварные планы и призвать на земли Нан воинов империи Дон, во главе с гениальным стратегом Син.
Хоокан-лин напрямую вела переговоры с Дон через человека, заявлявшего, будто он брат Сэкотэя и сын императора Нан, недавно почившего. А потому она смогла добиться того, чтоб воины Дон прошли незамеченными и атаковали только кортеж ехавшего на охоту Сэкотэя.
Так и случилось, что император был пленен, а с ним и его свита, в том числе и госпожа Канлин. Сперва враги решили унизить его, заключили в темницу и подвергли пытке; но потом вражескому полководцу (по совету, прости за тавтологию, советников) пришла в голову забавная идея издевнуться над поверженным императором. Он велел выпустить его, и сказал: сейчас я с тобой сражусь. Победишь - отпущу твою свиту, проиграешь - все подохнете.
А надо сказать, что славился государь Сэкотэй не только как человек неизмеримой красоты телесной и душевной, но и как искуснейший воин. А потому он согласился на условие наглого стратега, хоть и понимал, что таковой бой станет для него последним.
Он одержал победу над своим грозным противником, и победа его была бесспорна - но раны, полученные во время поединка, и увечья, полученные до, доканали его, и он пал замертво к ногам противника, не успев нанести решающего удара.
К чести господина Син, сделку он выполнил, а императора похоронил как подобает.
А тем временем прекрасный шарф, шарф Камелии, вместе с не менее прекрасным генералом Лан попал в немилость: Император Юн раскаялся в своих прегрешениях, а потому избавлялся от всех и ото всего, что ему о них напоминало - императоры, они и грешат, и каятся весьма и весьма своеобразно!
И впавшему в немилость по милости Императора Хойе ничего не оставалось, кроме как покинуть родину и вместе с шарфом отправиться в северную страну Бэй, населенную диковатыми, но в целом мирными кочевыми кланами, и попросил там ненадолго убежища от гнева владыки.
А прекрасная Канлин после гибели Сэкотэя не знала, куда ей и деться, и в этот страшный миг на ее пути попался человек, известный как Янъань, Донху, что значит - лис востока. Этот Янъань, сам из простонародья, служил генералу Син как начальник его разведки и был, быть может, последним из великих интриганов Материка, кто бы за интригами и играми разума не расстался с сердцем. Он сжалился над женщиной, и предложил ей работать на него, как чиновник или как шпионка - неважно. Янъань был довольно умен, чтоб оценить возможности прекрасной наложницы!
Так снова на свет божий возник Ян Люэн.
А дальше... дальше история несется, словно бэйский жеребец. Ян Люэн был направлен в Бэй, вести тайные переговоры с небольшим горным кланом о заключении союза против Нан и другого горного клана; именно тот клан приютил изгнанника Лан; Ян Люэна накрыл обвал, по которому прошла лавина, и около трех дней он лежал без пищи и почти без питья, и уже видел пестрые сны и виденья, что несут с собой холодную смерть, когда внезапно перед его глазами вспыхнул свет и он был извлечен из своей темницы.
Это бывший генерал Лан, по счастливой случайности, заметил кусок ткани, защемленный меж камнями, и велел слугам разобрать завал. И представьте его изумление, когда его взору предстал не жалкий крестьянин или иной путник, а женщина, один взгляд на которую некогда зажег его сердце неизмеримой любовью! Поистине, думаю, тогда - израненая и истощенная, измученная своей темницей, в порванных мужских одеждах - госпожа Канлин показалась ему прекраснее, чем когда-либо ранее или позже.
Новый император, пришедший на смену коварно убитому Цилиню Юн, простил генерала и вернул его ко двору, и вопреки сопротивлению всей своей родни, он женился на Канлин.
Ей вернули ее первое, детское имя - Фэнхон Хуа - и под ним, также известная отчего-то как Госпожа Ива, она прожила еще некоторое время в счастливом браке со своим генералом и даже родила ему дитя, сына по имени Хао.
Она несомненно была счастлива; хотя, говорят, даже в самые радостные минуты в ее глазах таилась какая-то странная и неясная печаль. Муж ее боготворил и назначил своим секретарем, на каковой должности госпожа Ива весьма отличилась.
А через четыре года за ней пришла смерть: на пиру в честь дня рождения их сына Хао, трелетнего прекрасного мальчика, она внезапно осушила кубок, предназначавшийся генералу, и в одночасье умерла. Генерал же Лан Хойя, удалившись от двора в свое поместье, прожил еще пятнадцать лет, и в тот день, когда до него дошло известие о том, что Хао благополучно сдалт госэкзамен и стал чиновником, он улыбнулся, спустился в храм, снял с алтаря шарф Сяолан Кайхон и стал на молитву, сжимая его в руках. Около часа спустя слуги, по просьбе родственника генерала, Ка Дэ пошли его искать и нашли уже мертвым...
А шарф Камелии, шарф Сяолан Кайхон, слуги и родня не решились сжечь вместе с почившим. Его продавали, перепродавали, крали, теряли...
Так до сих пор и странствует по свету этот шедевр ткачества, неся на себе стихи, писанные красной тушью:
- Дракон парит над снежною радугой, пришел срок собирать подснежники.
В звоне драгоценностей, в благоухании камелий - идет супруга бесценная!"
___________________________
*Отрывание рукава=гомосекс.
Китайская баечка повествует, что один из императоров Юн так был привержен страсти к нежному юноше, что не смог потревожить его, когда юноша спал у него на плече, а императора позвали в госсовет, поэтому император отрезал руку вместе с рукавом и ушел.