|
|
||
Почему люди не летают? Глупый вопрос... Совершенно же ясно, что лишь потому, что не хотят. Как бы они не пытались отрицать этот прискорбный факт, так оно и есть - человек боится, не хочет летать. На полёт приятно смотреть, но летать самому страшно и неприятно. В небесах холодно, оттуда высоко и больно падать... Наконец, там нет совсем ничего интересного. Гораздо интереснее человеку плавать. Потому-то он этому и научился. Не так уж и трудно оказалось...
В море ведь столько интересного! Рыбы, медузы, осьминоги... Каракатицы, акулы, водоросли, обломки затонувших кораблей и покрытые губками бутылки с останками просьб о помощи. В него можно нырять, в нём можно плескаться... Дышать, правда, нельзя... Но мы уж как нибудь разберёмся. А летать - зачем? Для этого у нас есть самолёты и космические орбитальные станции. Вот дельтоплан изобрёл человек, который хотел летать... А пользуются им лишь идиоты, которым необходим адреналин. И всё же человек неустанно, ежедневно, по многу раз на день повторяет, что мечтает о полёте, вспоминает Икара и грустно вопрошает: "Почему люди не летают?". А потом, чтобы ненароком не найти ответ на этот страшный вопрос, сразу же о нём забывает. Вот например, в этот самый момент, один человек, сидящий за компьютером в одной самой обыкновенной двухкомнатной квартире, в одном тихом и самом обычном городе, ну, пускай, в городе N, откинулся на спинку кресла и с горьким вздохом вопросил у белоснежного потолка:
- Эх, и почему это люди не летают?!
Исполнив таким образом свой долг перед человечеством, человек (для примера, назовём его Александром) встал из-за стола, потянулся с хрустом выпрямляя позвонки и морщась от боли в затёкшей от долгого сидения спине и пошёл на кухню, чтобы поставить чайник. Проводив его грустным подмигиванием монитора, полуразобраный Пентиум продолжил обрабатывать данные, состоящие из ноликов и единичек, вкупе образующие некий текст, до которого не было дела никому. Кроме Александра.
Пока Алесандр мыл руки, чайник начал вачале подрагивать, потом заурчал, задёргался, и наконец, выдав плотную струю пара, выключился. Горячая вода хлынула в чашку, растворяя гранулы кофе и кристаллики сахара. Молоко он решил не добавлять. С молоком Александр пил кофе тогда, когда ему было весело. А теперь за окном шёл дождь, капли били в стекло, словно пытаясь пробиться внутрь, разрушить уют маленькой кухоньки, медленно стекали вниз, выписывая замысловатые зигзаги... Посмотрев на дождь, Александр вдруг накинул кофту, хотя в отопляемой квартире было совсем не холодно. Но при виде унылой серости в окне ему вдруг стало зябко. Отхлебнув дымящегося, обжигающего язык напитка, он двинулся было обратно к монитору, но на полпути передумал. Впервые за последние три месяца ему не хотелось писать. Ему было грустно и одиноко. Он вдруг подумал, с чувством вины и горечи, что совсем забросил своих друзей. И вот у него в руках телефонная книжка.
Александр долго выбирал, кому же ему позвонить. Пашке звонить не хотелось - неудержимый оптимизм, жизнерадостность, добродушные подколы - это то, за что он любил своего друга, но они совсем не подходили к этому дню, к этой погоде, к этому его настроению. Артур понял бы всё, но ему сейчас не до Сашиных глупостей - он пишет что-то очень важное и научное, пытаясь защитить... как, уже кандидатскую? Как же летит время... Или, может, позвонить Анке? Вот кто поймёт, с кем можно будет поговорить по душам, просто поплакаться ни о чём - и она не будет утешать, просто послушает. Ведь ему только этого и надо - поговорить с живым человеком, не с железякой! Но у Анки не отвечает телефон. Ах да, она же в командировке... Да-да, что-то такое она говорила... Вроде бы, что-то очень важное... Позвонить, что-ли, на сотовый, узнать как дела? Нет... Не стоит - занята, наверное.
Тут его осенило. Нужно позвонить Алисе. Почему ей? Ведь глупо всё получилось... Она, наверное, до сих пор злится, и по праву... Но интуиция - вещь очень важная для писателя, он долго учился верить ей безоговорочно, и, наконец, научился. Алисе - значит Алисе. Пальцы ещё переберали страницы телефонной книги, как номер вдруг сам всплыл в памяти. Сколько времени прошло, а он всё ещё помнил его. 517-21-99. Он набрал номер. Мучительно долго никто не брал трубку. Пятый гудок... Шестой... Седьмой... Он уже собрался было повесить трубку, чувствуя странную смесь разочарования и облегчения, как вдруг раздался щелчок и знакомый голос произнёс постоянную формулу начала разговора по телефону:
- Алло?
Он помолчал, потом тихо спросил, хотя знал ответ и так:
- Лиска?
На другом конце провода воцарилась тишина. Надолго... Он уже было решил, что она повесила трубку, но нет - она заговорила:
- Что ты хочешь?
- Я хочу поговорить.
- Нам не о чем разговаривать. Ты знаешь.
- Я не хочу говорить о чём-то. Я хочу поговорить... просто так.
- Зачем? - Хороший вопрос. Если бы он знал...
- Мне одиноко. Мне грустно. Мне даже писать не хочется, представляешь?
- Нет.
- Честное слово... Вот я сидел, думал... И вдруг решил позвонить тебе. Просто так.
- Саша, прекрати... Зачем тебе это? Ты же помнишь, чем всё кончилось. Нам не о чем говорить. Зря ты позвонил.
- Я просто хотел... хотел сказать: "прости". Я не хотел, чтобы так вышло. Я не хотел делать тебе больно. Прости.
- Нет, Саша.
- Лиска...
- Не называй меня так. Не нужно этого. Ты зря позвонил. Я не сумею...
- Извини. Действительно, глупый получился разговор... Как ты?
- Я нормально. Всё хорошо. Работаю, учусь, живу. Всё хорошо. Но не звони больше.
Больно не было. И обидно тоже не было - он знал, что заслужил это. Было грустно, но то была спокойная, тихая грусть - он сказал то, что должен был сказать. Теперь действительно всё. Можно заканчивать.
- Счастливо тебе, Алиса. Я больше не буду звонить. Пока.
- Пока, Саша.
В трубке зазвучали короткие гудки. Медленно, очень медленно он положил её на рычаг. На душе не стало веселее, но легче - да. Он одним глотком допил остатки уже остывшего кофе, поставил чашку в раковину и быстрым шагом вернулся к компьютеру. Он сел за клавиатуру, хрустнул суставами пальцев и пробормотал:
- Почему же, всё-таки, люди не летают?
Вскоре из комнаты донёсся быстрый стук клавиш. Теперь он был радостным, потому что Александр знал. Теперь у его романа, плода бессонных ночей и трёх месяцев добровольного отшельничества был конец. И этот конец близился.