Я сидел на песке, голубом
В свете полной луны и
Слушал, что говорит
Мне мой собеседник,
Черногривый 
Пустынный лев,
Тот, что хранит тайны
Ушедшего мира, который,
Возможно, когда-то
Вернется, как возвращается
Всё - при удаче, или напротив,
Или просто потому,
Что так предопределено.
Лев говорил.
Я слушал. 
Не удивляешься, спрашивал лев,
Трогая меня лапой,
Что тебя вечно тянет в пустыни,
В Океан,
Во фьорды, в Великую Степь?
Ты понимаешь, что их объединяет?
Отсутствие человека.
Ты неинтересен людям. 
Ты чужд.
Ты посторонний.
Ты был чужим в мире
Черной Земли, 
Вавилона, Хараппа,
Шумеров.
Дальше было 
Все то же самое.
Ты был чужим
В каждом новом 
Мире - на солнечных землях 
Эллады, на холмах
Рима,
В конной лавине гуннов,
На деревянных судах северян - не
Суть.
И всегда, сколько я тебя
Помню, тебя это огорчало.
Сначала.
А потом ты снова и снова
Возвращался сюда,
Чтобы найти меня.
Чтобы понять.
Если бы ты мог увидеть себя
Моими глазами, 
Ты бы узнал, что ты...
Знаешь, сказал мне
Черногривый пустынный лев,
Помолчав, когда на этот раз
Ты умрешь,
Не останется никого в этом
Мире, кто видит и понимает
Черногривых львов.
Но соль этой шутки в том,
Что и тебя никто не поймет,
Кроме черногривого
Льва. Неважно,
Какой будет мир за окном - 
Одна волна убивает
Другую, нагнав. И, в свою
Очередь, разбивается
Следующей, а берег ее
Добивает.
Ты видишь и знаешь
Черногривых 
Львов, 
А черногривый лев - 
Единственный, кому ты
Не чужой и с кем 
Можно поговорить
И поделиться хранимым
На протяжении 
Тысячелетий,
Занесенных сейчас
Песком...
И лев замолчал.
И я понял, что такой разговор
Происходил в каждом новом 
Мире. 
Я не успел спросить, последний ли это мир перед новым витком - 
То ли я
Потерял сознание. То ли
Уснул.
Я очнулся на кроваво-красном,
В свете взошедшего солнца,
Песке и увидел, что черногривого
Льва со мной нет.
Это было немногим лучше, 
Чем смерть. 
Или, даже, немногим
Хуже.

Но потом я вспомнил то,
Что говорил черногривый лев
О волнах.