От автора : это не совсем та история, что мы знаем, и не совсем та Русь.
"...Неширокая, но глубокая речка плавно несёт свои воды через эти места. Богатые лесом строевым и зверьём непуганым, полями пахотными и холмами рудными, а всё равно земли тутошние не знают людей.
С тех пор, как Ермак Тимофеич, земля ему пухом, разбил бусурман и Сибирское ханство их, царь-батюшка взял Сибирь под своё широкое крыло. И потёк в новую вотчину поток - людишки служивые да мастеровые, землепашцы целыми хуторами, а то и деревнями, охотники за зверем пушным - всякий люд стал селиться тут. Где острог казённый, где село справное, а где и целая крепость с городом...
Только вот заметили, что в иных местах иногда открываются словно ворота, ведущие незнамо куда. И что возможно в те ворота войти, а если повезёт, то и обратно вернуться. Людишки-то быстро смекнули, что можно туда слазить-победокурить да на землях бесхозных пошарить. Бывало, что самородки с кулак величиной оттуда приносили, бывало - шкуры зверей невиданных. Между прочим, за печень или рога зверушек тех пейсастые аптекари по весу золотом платили.
Но бывало, что возвращались бегом, зубами от страху клацаючи, товарищей изорванных на плечах вытаскивая. А бывало, что и вовсе не вертались оттеда, из земель бесовских. Посему перед такими набегами все справно в церкву ходят, исповедаются словно перед смертью - кто знает, вернутся ли?..
Небольшой, ладный двухмачтовый парусник ловко вывернул со стрежня и, постепенно гася свой разбег, закачался на зеркальной глади бухточки, где отражались величаво растущие по краям кондовые сосны. Медленно, еле заметно он приблизился к обрывистому берегу. Хотя на земле Русской уж началась лютая, снежная зима, здесь как раз лето...
- Фунда сидоро! - густой капитанский рык разнёсся над бухтой, а затем испуганно отразился от противоположного берега. - Тимоня, какая глыбына?
Невидимые руки бросили в успокаивающееся было зеркало воды неказисто раскорячившийся лапами якорь, а с другого борта бултыхнулся булыжник, привязанный льняной верёвкой, на коей через равные промежутки были завязаны узлы. Верёвка почти сразу натянулась, и напевный голос матроса сообщил:
- Два аршина! Аккурат будет!
- Осаживай! Ещё!.. Вы-ыгружайсь!
Капитан, он же атаман в походе Дмитрий Андреевич, огляделся и одобрительно огладил свою холёную, окладистую бороду. Петро уже стоял на пригорке и сторожко поводил во все стороны длинноствольной пищалью с дымящим фитилём. Тимоня Сашка вместе с Андрейком и Тарасом ловко выносили на берег пожитки, надобные в походе.
Ну и слава Богу, - подумал атаман, последний раз оглядев толстый канат, коим он надёжно прикрепил к сосне слабо покачивающегося на мелкой волне "Херувима". Сашка, как всегда, ладное место нашёл.
Как только один из узкоглазых местных охотников принёс в Солонецкий острог весть, что на сей раз "ворота" открылись аккурат на реке, Дмитрий Андреевич долго не раздумывал. За свою бытность он, родившись мелкопоместным дворянином, немало попробовал дел, а потом верой и правдой служил на флоте, в Чёрном море. И даже командовал фрегатом после того, как обрусевший в третьем поколении флаг-капитан Ларсен словил грудью турецкую картечину.
- Андреич, - прохрипел Ларсен, исходя розовой пеной из губ, пока его укладывали в лазаретные носилки, - не посрами Царя и Отечество...
И не посрамил он флага русского, дал бой бусурманам - и победил. И быть бы ему со временем адмиралом, да заключил царь-батюшка мир с туркой. Подумал сорокалетний капитан, да отправился в Сибирь счастья искать. Это только домоседы, что зады от лавок не отрывают, думают, будто Сибирь - это бескрайняя земля. Так-то оно так, да через леса дремучие и болота бездонные только по рекам и плыть.
Тут-то, возя на купленном корабле караваны да грузы разные, капитан и повстречал Сашку. Молодой, румяный да безусый словно девка, тимоня прославился на весь край. Как он кораблём правил - одному Богу известно, только ни разу он ни на мель не сел, ни заблукал в бесчисленных речушках да рукавах. А посему купцы щедро червонцы отсыпали, лишь бы Сашка с их караваном по воде плыл.
Потом прибились Петро и Тарас, братья-близнецы откуда-то с украйны, внешне схожие, даже до сих пор дивно. Оба статные, чернобровые, горячие и в работе, и за столом. Петро освоил огненный бой, потому-то и таскается с громовой пищалью. Медведя завалить, или нечистому меж рогов дырку сделать, дело завсегда нужное. А Тарас оказался мастером-умельцем на все руки - хоть косу наклепать, хоть сапог починить - в походе без такого беда.
Андрейко и ещё пара вольных казаков пристали, когда Дмитрий Андреевич объявил, что поведёт корабль за "ворота", земель тамошних посмотреть да счастья попытать. Так и набралась ватага в семеро христианских душ, что оказались в этих богом забытых краях...
Десять дней спустя.
- По праву руку! - задыхаясь на бегу, прохрипел Сашка.
Позади остался бездонный гнилой бочажек, где внезапно провалился и сгинул Андрейка. Ещё раньше, наверху холма с дивно срезанной макушкой, на них навалился рогонос. Сказать по правде, рога у той твари растут не токмо на носу, но и во всех местах, даже непотребных. И, хотя росту в ём вдвое супротив человечьего, двигается бесшумно.
Вынырнув из подлеска, бесовская тварь разорвала в клочья двух казаков, беспечно отошедших по нужде, и ринулась на остальных. Петро, храни его Господь и дале, сразу развернулся и, не мешкая, всадил в мерзкую тварь здоровенную свинцовую пулю.
Только то и спасло людей от немедленной гибели. Рогонос опрокинулся на спину. Но вставая, он раздавил лапой сумку, где хранились аптекарские склянки со святой водой - единственным действенным средством супротив твари ентой. От рыка обожжённого рогоноса едва уши не позакладало, и стал он хромать на одну лапу, да сильно.
Оттого, наверное, и не сразу догнал, - подумал атаман, поворачивая правее, где сразу наметился подъём. Сашка, покачиваясь с устатку, оскользнулся на волглой траве, и его тут же пришлось дёрнуть и втащить повыше за ворот. Тарас с Петром сопели и пыхтели, что твои кузнечные меха, но пока тянули.
- Ещё, ещё немного! - свистя и хрипя горящей грудью, выдохнул атаман и на четвереньках втащил потерявшего дух Сашку на вершину пологого холма. Вовремя - солнце как раз пряталось в вечерней туманной дымке. А давно заметили ходящие сюда, что ночевать на вершине бугра какого - самое безопасное дело. Почему-то ни одна тварь крупнее зайца ночью туда не заходит. Ближе к богу, что ли - рогонос внизу остался, да так разочарованно порыкивает.
Впрочем, пробиться к "Херувиму" надежды никакой. В сумках остался и запас еды, и порох, и многие другие припасы, без коих и в наших землях туго, а в бесовских - и вовсе погибель. А тем паче, ежели на рогоноса наткнулись - остаётся помолиться токмо. Он же всю свору к утру приведёт...
Атаман помолчал, приводя в порядок надсадное дыхание. Что ж, хоть до утра пожить осталось, и то ладно. Он посмотрел на слабо шевелящегося Сашку.
- Ты чего? Занемог, что ли? Хворь приключилась?
- Мне бы дня три отлежаться... - нехотя, отводя глаза, буркнул тимоня.
Все обмерли. Если бегом бежать, да в разные стороны - авось, кто до реки и доберётся. Но ежели кому неможется - тот верная пожива для нечистого.
- Да как же это? - взвился потный, распаренный Тарас. - Не бывать тому!
- Цыть! - рыкнул атаман. - Нишкни!
Помолчал, поглядывая в затопивший низину белёсый туман, а затем хмуро распорядился:
- Ночуем здесь.
Никогда ещё вылазки и походы не заканчивались так плачевно. Но на этот раз... видать - на всё воля Всевышнего.
Петро, с мрачным ликом смазывая сальной свечкой свою неразлучную пищаль, вдруг замер. Повертел в пальцах белесый огарок, задумался, а потом стал что-то считать, загибая пальцы.
- Ты чего? - угрюмо спросил Дмитрий Андреевич, помешивая в котелке суп из грибов. С собой мало что смогли унести оставшиеся в живых четверо, но поесть-то надо.
Петро закончил считать, шевеля губами, а затем встряхнул тёмными кудрями.
- По всему выходит, атаман, Рождество Христово - аккурат завтра будет?
Тарас, привычно латающий в свете костра свои разодранные сёдни штаны, поднял голову и нехотя бросил:
- Да ну? Неужто мы по землям бесовским так долго блукаем?
Бледный даже в неверном мерцании костерка Сашка пошарил в своей заплечной сумке и вытащил перетянутую бечёвкой пачку листков. Будучи единственным грамотным в отряде, окромя атамана, он кажный вечер что-то записывал туда свинцовым карандашом. Покопавшись в бумагах, Сашка тоже что-то там посчитал, а затем согласно кивнул.
- Да... аккурат под Рождество и довелось нам.. пред Господом предстать.
Дмитрий Андреевич молча выложил на лист лопуха дымящиеся грибы с несколькими полосками вяленого мяса, что чудом завалялись в торбе у Петра. Он вспомнил своих Ивана да Настасью, что сейчас ждут тятьку, бегая по горнице и тормоша супругу, Лизавету Петровну. Уже и ёлка, небось, наряжена, и подарки детям в сундуке припрятаны...
Он тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и стал делить пищу.
После ужина, прошедшего в тягостной, словно пропитанной сырым туманом тишине, Александр отложил в сторону резаную из липы ложку и как-то серьёзно сказал:
- Завтра перед Господом представать, да и Рождество опять же... исповедаться надо бы.
Как известно, капитан на корабле и атаман в походе - второй после Всевышнего. А посему, коль скоро священника тут на тыщу вёрст не сыскать, да и вообще души христианской, Дмитрий Андреевич степенно кивнул, намереваясь встать.
- Тогда пойдём, в сторонку чуть...
Сашка тихо покачал головой.
- Вместе воевали, вместе помирать будем, давай уж так - тут все свои. Надо душу облегчить.
Петро с Тарасом переглянулись, насупились одинаковым жестом, а потом закивали головами.
- Тимоня дело говорит. Никогда мы друг от друга ничего не таили, последней коркой делились - даже лучше так будет.
Дмитрий Андреевич поднял голову вверх. Сквозь разлапистые ветки громадной ели виднелись чужие звёзды, среди коих даже поднаторевший в навигацкой науке капитан не мог сыскать Полярную. Видать, и правду бают - бесовские земли, чужие.
- Быть посему, - он согласно кивнул головой.
Сашка помялся, помолчал, задумчиво вертя в тонких, как у ребёнка пальцах еловую шишку, а затем решился.
- Грех на мне, люди добрые. Ведь я - не парень, девка. Упросила старца Сергия, что на Радонеж-озере живёт, вот и сотворил он молитву чудодейную...
С этими словами Сашку словно овил лёгкий не то туман, не то дымка, и облик чуть сменился. И впрямь - девкой оказалась. Румяной да пригожей, на удивление схожей с прежним Сашкой, как сестра с братом.
Звякнув, из пальцев Тараса вывалилось шило и воткнулось в усыпанную хвоей землю.
- Вот те раз! А ведь второй год вместе ходим...
Петро чувствительно толкнул брата под рёбра и шикнул. - Не мешай! Ну и что с того, что девка? Не человек, что ли, и души христианской в ей нету?
Опасливо зыркнув на атамана, Тарас зажал рукой рот. Подхватил шило и отодвинулся чуть в темноту.
Дмитрий Андреевич степенно кивнул, старательно скрывая изумление. Что ж оно деется-то? А он же прямо при ей... ох, прости Господи грехи мои тяжкие!
Но вслух он только выдавил. - Знаю я старца того. Крепок и верой, и телом - второй век север Руси от шведа бережёт. Продолжай... Александра.
Сашка робко, неуверенно так улыбнулась, и вновь посмотрела куда-то вглубь себя.
- Батюшка мой, Николай Терентьевич, купцом был первостатейным. И дела у него спорились, и люди надёжные да смекалистые подобрались, и души хорошей человек был. Да вот пять годков тому - повстречали его ночью на столбовой дороге лихие тати, да всех живота и лишили...
Атаман задумчиво глядел в огонь, шевеля там тоненькой веточкой.
- А родни что ж, нету?
Сашка... тьфу, прости Господи - Александра помолчала чуть.
- Как не быть? Дело потом принял брат его, двоюродный. Только не заладилось у него, и вышел он на покой. С хлеба на квас перебиваются. А быть приживалкой в чужом углу - того нет хуже.
- И всё равно... - вылез было неугомонный Тарас, за что сразу получил ложкой по лбу от атамана и локтем в бок от брата.
- Нишкни! Горек хлеб сиротский, - прогудел под елью голос Дмитрия Андреевича. - Про то я сам ведаю - нахлебался досыта. Продолжай, раба Божия.
- Подумала я тогда - ну что меня впереди ждёт? - Александра, бледная, с глазами, горящими то ли от отблесков угасающего костра, то ли от болести её, отмахнулась от комара и чуть подалась вперёд.
- Сирота-бесприданница, всяк обидеть норовит. Ну обрюхатит кто спьяну, как у вас, кобелей, водится. А потом - или в петлю, или в гулящие девки. Хозяин к тому времени совсем спился - из корчмы не вылезал, а жонка хворала всё время.
Тарас понурился, мрачно покусывая длинный чёрный ус, брат его зловеще проверил - на месте ли засапожный кинжал. А атаман тихо вздохнул - правда, всё как есть правда!
- Вот и переоделась я парнем. Косу свою отрезала, цыганке продала, да бусы яхонтовые, что ещё маменькины - и подалась в Сибирь.
- А касаемо того, что дар тимоней быть - как-то давно, вёл тятька лодью по реке в Крым. Туда меха да мёд, воск и лён, а оттуда солью хотел загрузиться. Лето было, и меня с собой взял - поглядеть диковины всякие. Войны тогда с туркой ещё не было.
Гибко, красиво потянувшись - и где ж мои глаза раньше были? - Александра зачерпнула из котелка отвару. Подула, отхлебнула чуть.
- Упросила я тятьку - дай чуть лодью повести! Погода тихая была, дал добро. И как-то так ловко у меня вышло - все только диву давались. Потом уже, когда нас буря к самым порогам прижала и все уж не чаяли выбраться, подходит к отцу кормчий. Так мол, и так, Николай Терентьевич - дочка твоя чиста душой и телом, надо вручить ей судьбы свои. Что так помирать, что этак - а посадили меня обратно к тимону. И вывела я лодью через пороги к самому Чёрному морю.
- Все три лодьи целы, и даже ни разу воды не зачерпнули! - похвасталась Александра, а на щеках её вспыхнул румянец гордости. Вполне, впрочем, законной. Уж кто-кто, а капитан знал те пороги и всегда, удачно пройдя через них, с облегчением осенял себя крестным знамением.
- А отчего тебя так прозвали-то, мужским именем? - полюбопытствовал Петро, меж делом натирая суконкой ложу пищали.
- Александром нарекать можно детей обоего полу, кстати. Только я - Александра. Тятька сына хотел, а родилась... я, - дёрнула щекой девушка, и в глазах её зажглись какие-то грустные огоньки. - А потом больше детей Бог не дал... Вот и весь сказ.
Сизый дымок от почти угасшего костра тоненькой струйкой уходил куда-то к верхушке ели, столбом стоя в неподвижном ночном воздухе, и на душе было отчего-то так покойно, словно и нет нигде на земле ни бед, ни лиха.
Дмитрий Андреевич чуть вздрогнул, очнулся. Посмотрел в блестящие, ясные глаза девушки.
- Нет за тобой грехов, девица Александра, дочь Николая. Душа твоя чиста! - и благословил её. Склонив голову, девушка мелко и часто закрестилась, а потом отодвинулась от костра.
Петро глубоко вздохнул, словно собрался прыгать в холодную воду, затем порылся в своём заплечном мешке, вынул что-то. Положил перед атаманом свою неразлучную громовую пищаль, рядом свёрток.
А потом неожиданно бухнулся в ноги.
- Грешен я, атаман! В поход зелье протащил!
Дрожащей рукой он развернул свой свёрток, оказавшийся чистой сорочкой, и в отблесках огня блеснул четырёхгранный, зелёного стекла штоф.
- Реки дале! - посуровев, велел Дмитрий Андреевич. Сам он зелья употреблял в меру, и других не одобрял. А уж идти на дело хмельным не велел строго-настрого. Ежели кто зенки залил, то сам ни за понюшку пропадёт, и других за собой потянет.
Петро чуть приподнялся. Широко и по-крестьянски размашисто перекрестился.
- Христом-богом клянусь - ни глотка не сделал. Крепился - не хотел подводить своих. Так непочатое зелье и осталось. Уж как змий зелёный ни искушал - не поддался я.
В глазах атамана блеснул огонёк, а еле заметную улыбку скрыла борода. Он поднял с хвойной подстилки посуду, ловко выковырнул запечатанную розовым сургучом пробку, принюхался.
- Можжевеловая! Эх... - хотел было вылить наземь, но сидящая чуть позади братьев Александра еле заметно покачала головой. Она вынула из пачки своих листов бумажный образок Богоматери с младенцем, зажгла от костра забытый Тарасом огарок. Бережно приладила на толстом стволе иконку, а перед ней и свою импр... ипровр... тьфу ты, прости Господи! - импровизированную лампаду.
Все дружно перекрестились, и лица людей сразу как-то просветлели.
- На Рождество Христово - по чуть-чуть можно, - заметила девушка. - Тем паче - перед завтра... ведь завтрашнего дня у нас не будет. Опять же - погибших помянуть надо бы...
Нахмурившись, атаман взвесил в руке бутылку, заткнул её и отставил чуть в сторону. Вновь обратил взор на коленопреклонённого, истово молящегося на иконку Петра. По чумазым щекам текли слёзы, а сам он был где-то далеко...
Выждав, когда тот закончит и вновь обратится к нему, Дмитрий Андреевич веско заключил:
- Коль зелье взял - грешен. Но коль скоро не употребил, и удержался перед искусами - знать, есть в душе твоей свет Господа нашего. А посему - десять раз прочтёшь "Отче наш". Да с поклонами! Ещё раз замечу с зельем - повешу, и таков мой сказ!
Просветлённым отошёл в сторонку Пётр. Словно в бане чисто вымылся - Александра даже удивилась. Теперь в свою очередь Тарас, поколебавшись, нерешительно подвинулся ближе к атаману.
- Перед тем, как в поход отправляться, я ведь с Любкой знаком был, Никифора дочкой. В последний день, словно что чуяло сердечко её... - замявшись, проговорил он. - Одним словом, дозволила она, и всю ночь мы с ней на сеновале миловались...
- Как?!! - заметался в ночном сумраке рёв атамана. - Невенчаные? Да как же ты посмел девку снасильничать?
- Да что вы, - печально и нежно улыбнулся Тарас. - Нешто я зверь какой - девку силой брать. Любовь у нас с ней сердешная...
Под еловыми ветвями воцарилась тишина, только потрескивали в костре несколько подкинутых туда сучьев. Александра замкнуто и чуть отчуждённо посматривала на кающегося, Петро осуждающе качал головой, а Дмитрий Андреевич гневно терзал пятернёй бороду.
- По весне собирались мы отцу её в ноги поклониться и благословения испросить, да видать - не судьба...
- Не каркай раньше времени! - буркнул атаман, исподлобья зыркая на согрешившего. - Любанька девка хорошая, видать - по сердцу ты ей, коли так вышло. Вырвемся отседова - я вас обоих сразу под венец поведу!
- Только о том и мечтаю, атаман! - Тарас стукнул себя кулаком в грудь, аж загудело. - Как пред Богом говорю - любы мы с ней друг другу!
- Даже не знаю, что и сказать, - Дмитрий Андреевич покачал головой. - Повенчать вас - и дело с концом. Молись крепко, чтобы смог ты грех этот с себя снять, да с Любашки тоже!
- Непременно, атаман! Зубами рвать буду нечисть - а вырвусь отседова, вернусь к своей ненаглядной...
Над спящими тихо и печально покачивалась высокая ель. У корней её стоял махонький стаканчик, полный зелья и накрытый краюхой ржаного хлеба. Чуть выше, мигая, догорал огарок свечи, и грустные глаза Святой Девы строго смотрели на ночной лагерь. Прохладный ночной воздух чуть-чуть пах можжевеловкой, прелой хвоей и дымком. А ещё - невидимая, но страстная и неудержимая молитва, вышедшая из четырёх горячих, святых и грешных сердец, металась в этом чуждом мире, не находя себе выхода. И лишь достигнув "ворот", призыв вырвался ввысь, под мерцающий свет Вифлеемской звезды, в празднующий Рождество христианский мир.
Однако ж верно, верно баял тот бородач, коего неуёмное любопытство выгнало из нор подгорных рудокопов - на Бога надейся, а сам не плошай...
Дмитрий Андреевич проснулся первым. На той стороне, где тут должен быть восток, уже алела полоса неба, а в низине так и клубился утренний туман. Атаман осмотрел место ночёвки, озадаченно крякнул, дёрнул за ногу сладко причмокивающего во сне Тараса.
- Уж не привиделось ли мне?
Мало-помалу проснулись все. Удивлённо огляделись, хлопая спросонья глазами. Петро напрягся и с шумом колыхнул воздух. Запоздало спохватившись, покосился на равнодушно осматривающуюся Александру, и вдруг покраснел.
- Это что же выходит, атаман - святой Мыкола и сюда подарки разносит?
Возле каждого спящего обнаружилось по свёртку, перевязанному яркой, с блёстками ленточкой. Нетерпеливый Тарас первым развязал свой, и поставил перед собой крепкий деревянный ящик, выкрашенный в зелёное. Почесал в затылке, откинул крючок на боку, отворил.
- Матерь Божья! - против воли вырвался у него восхищённый возглас, а изумлённо-радостным глазам его предстало богатство, лучше которого не может быть на целом свете. Ящичек раскрылся на три отделения - а внутри чего только нету! Клещи и щипчики, молотки, завёртки и подпилки, тиски и буравы. И много всего такого. Да всё блестящее, словно из небесного металла сделанное.
- Да, такому мастеру, как Тараска, струмент самый раз будет! - весело засмеялась Александра, разворачивая свой свёрток. Внутри обнаружился чисто сделанный, круглый медный котелок со стеклянным окошком наверху. Девушка наклонила подарок, заглянула. Внутри, в какой-то лёгкой воде плавала картушка с делениями, а по кругу шли четыре буквы - N, E, S, W. Повернула котелок, а внутри всё повернулось в другую сторону, упрямо показывая буквой E в сторону восхода.
- Надо же! - прямо-таки изумилась Сашка. - Самый настоящий компас!
- Да нет, дочка, - улыбнулся капитан, с улыбкой глядя на это диво, - куда лучше настоящего.
На боку изделия обнаружилась надпись.
- Поставщикъ флота Его Императорскаго Величества, академик Ломоносовъ и сыновья, - по слогам прочла Александра немного непривычные буквы.
Дмитрию Андреевичу достался небольшой трубчатый чехол из плотной тиснёной кожи. С лёгким звуком "пумм" хозяин снял крышку, извлёк на свет божий рулон плотной, непонятно скользкой на ощупь бумаги и развернул.
- Карта! - вырвалось у него одновременно с Александрой. В самом деле, это оказалась карта здешних окрестностей. На ней обнаружилась и река с обозначенными значком "воротами", и бочажек, в котором утоп Андрейка, и многое другое. А на том примерно месте, где полагалось сейчас быть им, таинственным зеленоватым цветом мерцал светящийся крестик. А в округе земель и озёр-то - видимо-невидимо...
- Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался Дмитрий Андреевич. Он отбежал на пару десятков шагов в сторону, и - о чудо! - крестик тоже, на какой-то волосок сместился по карте.
- Атаман, да этой же карте цены нет! - воскликнул Петро, лихорадочно разворачивая свой подарок. Внутри оказалось что-то неописуемо железное, удлинённой формы, с ухватистой ручкой, торчащей вбок посередине. И прочный кожаный чехол для этой штуковины. Повертев немного в руках и, так и не догадавшись о назначении сей вещи, он заметил сбоку надпись, и зелёный огонёк рядом. Тут же поспешил к атаману.
- Дмитрий Андреич, я грамоте не обучен - глянь, что тут за буквицы...
Атаман посмотрел, водя пальцем по словам, на диво ровно выдавленным в металле. Брови его удивлённо взлетели. Он ещё раз прочёл, на этот раз уже вслух.
- BFG-9000 производства Тульских оружейных заводовъ. Самозарядная.
Петро откровенно почесал в затылке.
- Оружейных? Стало быть, пищаль? А куда ж тут порох сыпать?..
Он повертел в руках свой подарок. Взял за рукоятку, как подсказывал ему опыт и смутный инстинкт, направил на толстую сосну поблизости. И вжал какой-то крючочек, так и просящийся под палец...
Вжжи-ик! Перед глазами полыхнула яростным огнём зелёная моланья, и тут же угасла.
- Едрить твою... - заорал было дурным голосом атаман, за надёжной спиной которого уже ухоронилась вусмерть перепуганная Сашка, и обомлел. Толстая, неохватная сосна исчезла, разлетевшись в щепу, а за ней обнаружилась узкая, слабо дымящая просека.
Огонёк на "тулке" тревожно заморгал красным, но вскоре опять сменился успокоительно-зелёным.
- Самозарядная! - уважительно проворчал Петро, ласково поглаживая свою новую игрушку жестом влюблённого.
Тем временем атаман, прищурившись, поглядел вдоль просеки.
- Будто сорокафунтовый единорог картечью зарядили, - сообщил он. - Даже чище сработало.
- Так может, прорвёмся, атаман? - три пары глаз с надеждой устремились на него.
Дмитрий Андреевич солидно огладил бороду.
- Если Бог попустит - так и будет! - заявил он и решительно махнул рукой.
- А ну, братие и сёстры, собирайсь на сечу! Солнце вот-вот взойдёт.
* * *
Палуба успокоительно покачивалась, под форштевнем слабо журчала вода. Сидящий на палубе Дмитрий Андреевич, слабо морщась, поглядывал то на ловкие руки Тараса, заматывающие чистой тряпицей его ногу, что в предсмертных судорогах задел один из рогоносов, то на Сашку, мечтательно думающую о чём-то.
- Александра! - больше для порядку рявкнул он. - Опять замечталась о своём, растудыть тебя? На мель ведь посадишь, девка!
Девушка опомнилась, весело рассмеялась.
- Никак не можно, атаман. Когда по Лене караван сплавляла, грех сказать - уснула. Вот так.
И тут же изобразила себя, сладко дремлющую прямо на покачивающемся деревянном рычаге.
- Так меня будить не стали - доверились. И что думаете? Перекачивалась с боку на бок вместе с тимоном всю ночь, но прямо до пристани довела через все повороты да перекаты. Во сне.
Петро хохотнул. А затем встал перед атаманом, непривычно сурьёзный и чуть бледный от волнения.
- Дмитрий свет Андреевич! - как-то торжественно начал он. - Коль отец наш небесный даровал тебе карту земель здешних, стало быть, ты тут теперь боярин?
Тарас закончил повязку и заметил:
- Царя тут нетути, стало быть, бери выше - князь!
Атаман поёжился.
- Да вы чего, хлопцы?
Петро поклонился в пояс и без дальнейших велеречий спросил.
- Княже, воеводой возьмёшь меня? Не подведу - всю нечисть в здешних лесах повыведу! - и похлопал ладонью по своей неразлучной "тулке".
Новоявленный повелитель хотел было уж послать парня куда подальше, как вдруг вспомнил. Перед самым походом в городе объявилась целая деревня, что её согнал с земли суховей. Голодные, оборванные, крестьяне не нашли поддержки у властей, и попросили его взять их под крыло своё. Его, Дмитрия Толстого, сына Андреева, столбового дворянина. И он сдуру обещал. А ведь земли тут знатные...
Едва придя в себя, малость спавший с лица от ответственности атаман обнаружил перед собой переминающегося с ноги на ногу Тараса.
- А тебе чего?
- Бумагу бы мне выправить, вашсветлость, - прогудел тот, почёсывая грудь пятернёй. - Хочу кузню открыть да оружейную. А там, Бог даст, и заводик. Когда мы по тому косогору съезжали - ну, где я штаны разодрал! Так заметил там вроде как руду знатную...
Икнув от неожиданности, князь очумело кивнул, и обрадованный Тарас кинулся целовать руку.
- Ну, добивай уж, - хмуро обратился Дмитрий Андреевич к ухмыляющейся за тимоном Сашке...
На непокорившуюся даже здешнему морозу реку, петляющую меж поросших вековыми, заснеженными соснами берегов, из мерцающих неземным светом "ворот" выплыл небольшой, ладный корабль. Четверо людей на палубе разом надели полушубки и продолжили весьма сурьёзную беседу. Как обустраивать Новую Русь, как крепить там веру; да правду блюсти, а супостатов извести. И как жить дале."
Из мемуаров, писаных в .... году морским министром Новой Руси - Александрой Нахимовой, дщерью Николая.