Мулла рассказывал что-то, улыбался, кивал головой, отвечал на звонки телезрителей, поздравлял с праздником и предлагал провести его с пользой, творя добрые дела, кушать вдоволь, кормить родных и друзей, а также незнакомых людей и делать щедрые подаяния. Сания-апа плакала, усевшись перед экраном на палас, по-турецки поджав под себя ноги.
Ильдар злился.
- Ну, посмотри на нее - святоша! - разъяренно прошептал он Наташке, только что принесшей свекрови свежие беляши и эчпочмаки с горячим чаем. - Вот бабушка - та и вправду была святым человеком. Никогда не видел, чтобы она спиртное пила. А эта...
"Эта" рыдала пьяными слезами, внимая ей одной понятным словам пожилого муллы. Она бормотала что-то себе под нос на тарабарском языке, где проскальзывали то русские, то татарские слова, она верила, что священнослужитель читает молитву и предлагает ей поучаствовать в славословии Аллаха вместе с ним.
Ильдар не выдержал.
- Собирайся, пойдем, погуляем, - приказал Наташке, по-армейски быстро натягивая брюки и рубашку и снимая куртку с плечиков.
На улице хрустела под ногами тоненькая корочка льда. Стояла тишина, изредка прерываемая радостными вскриками празднующих уразу казанцев. Небо высветлилось, над головой ярким бисером посверкивали звезды. Воздух становился прохладнее. Мерзли пальцы на руках, и Наташка надела тонкие замшевые перчатки. Говорить ни о чем не хотелось. Было жаль свекровь. Искренне, со слезливой тоской, бьющейся где-то в области горла и не находящей выхода. Мать-командиршу в строительном тресте, мужика в юбке, как ее там называли, и одинокую, измученную руководящей работой и ответственностью пожилую женщину, бытовым пьянством заглушающую потребность любить и заботиться о семье, о сыне.
- Даже готовить не умеет, ссука, все на тебя повесила, - с ненавистью произнес сквозь зубы Ильдар, ни разу в жизни не назвавший Санию-апа мамой. Не удивительно: та оставила трехмесячного ребенка на воспитание своей свекрови, заботливой и мудрой Мириам-апа, ставшей для Ильдарчика мамой и бабушкой в одном лице, и вышла на работу, в коллектив. "Вот какая я тродоголик, - любила хвастать она, будучи в хорошем настроении после легкого подпития. - Не то что вы, бездельники! На одной работе работаете - и то устаете!"
- Жалко мне ее, - тихо произнесла Наташа, пряча руки в карманы пальто.
- Ага. Она бы кого пожалела, - клокоча злобой, сверкнул глазами муж.
И Наташка поняла, что прогадала. Она не должна была выйти замуж за этого человека. Тот, другой, был нежным и любящим, а этот...
Они бродили по пустынным дворам, двое отгородившихся друг от друга людей, с каждой минутой становясь все более чужими. Ходили, пытаясь выплеснуть наболевшее в бессмысленном блуждании по улочкам, под мягкий пересвет падающих на землю первых снежинок.
Пришли поздно. Свекровь уже спала, похрапывая под грохот национальной музыки и заговорщицкие мигания телевизора в зале. "И как соседи не пришли? - подумала Наташка, унося с журнального столика остатки колбасной нарезки и недоеденные уголки эчпочмаков. Наверное, звонили, да "она" уже не слышала".
В полночь под окнами разгорелась драка - автовладельцы избивали сторожа - молоденького мальчика, охранника стихийной стоянки - в лобовое стекло джипа-паджеро попала бутылка и разбила его в брызги.
Поднялись к ним, вычислив траекторию полета. Ильдар, по счастью, даже пива не пил - от него не пахло и пацаны ушли в недоумении.
Свекровь проснулась под утро и, напевая себе под нос "Ураза, ураза - заливай скорей глаза", набурлила в кружку из-под чая остатки водки и снова выбросила пустую бутылку в форточку. Не глядя. Прямо на крышу злосчастного джипа.