Лазарева Евгения Михайловна : другие произведения.

Стрелок, главы 12 - 13

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всем отчаявшимся посвящается. С любовью, пониманием. И осознанием того, что не все так однозначно в этом мире

 []
  Глава 12
  --------------------------------------
  Проходит несколько дней, в течение которых я с переменным успехом стараюсь так или иначе избавляться от таблеток, настойчиво навязываемых мне родителями. Иногда доходит до того, что приходится реально притворяться, что глотаю. А потом, конечно, выплевывать. Однако дурь эта за время нахождения во рту, бывает, слегка подрастаивает. И, опять-таки слегка, проникает в организм. Отчего я становлюсь как бы немного не в себе. Будто несколько сам не свой. И вот это-то жутко бесит. Как все эти, которые вокруг, смеют впихивать в меня какую-то дрянь помимо моей воли? Как они смеют?!
  
  - Даня, милый, нужно выпить герадончик, - подходит мама со стаканом в руке.
  
  Делаю вид, что не замечаю ее и продолжаю хмуро пялиться в учебник.
  
  - Данюша, - она кладет холодные пальцы на мое плечо. - Вот таблетка.
  - Мне ничего не надо, - сквозь зубы отвечаю я.
  - Что? Что ты говоришь? Я не расслышала, - она принимается барабанить по моей спине.
  - Мне. Ничего. Не нужно, - четко произношу я и смотрю ей в глаза. - Выпей "герадончик" сама.
  
  Она несколько тушуется. Стакан с водой мелко дрожит в ее руке.
  
  - Но ты же болеешь. Это для твоего здоровья. Это нужно, - наконец сообщает она.
  
  Господи, как же они меня достали, до чего надоели. Считают, что я бессловесное бессильное животное, с которым можно делать все, что угодно.
  
  - Мам, да с чего ты вообще взяла, что я больной?
  - Да как? - изумляется она. - Ведь врач поставила тебе диагноз. Прописала лечение.
  
  Опускаю голову. Некоторое время молчу, кусая губы. Потом снова поворачиваюсь к ней.
  
  - Слушай, а ты не думала, что все это может быть неправдой, ложью, ерундой? Ты настойчиво впихиваешь в меня какую-то дрянь только на основании выводов какой-то убогой дуры. Которая не видела меня и десяти минут. Ничего не знает обо мне. И которой начхать, жив я или мертв. А? Ты бы лучше почитала, что за последствия вызывают эти таблетки. Ознакомилась, так сказать, с противопоказаниями. Но тебя почему-то совсем не волнует, что меня от них тошнит, болит голова.
  - Но ведь это нужно, милый. Для твоего же блага. От антибиотиков тоже тошнит, однако иногда их просто приходится пить.
  - Нет, ты не понимаешь. Ты просто не понимаешь! Вот возьми и выпей таблетку сама. Хотя бы разок.
  - Но зачем? Зачем мне, здоровому человеку, принимать это?
  - А зачем мне? - я настолько сильно закусываю губу, что чувствую привкус крови.
  - Потому что ты не в себе! - настаивает она.
  - Что происходит? - заходит в комнату отец.
  
  Третий персонаж пьесы, который всегда тут как тут, когда нужно кого-то наказать, принудить и заставить. "Кого-то" - значит меня.
  
  - Данюша не хочет пить лекарство, - жалобно сообщает мама и протягивает отцу стакан с водой.
  - Та-ак, - медленно произносит тот и в его глазах проглядывает радостный блеск.
  
  Да, и отчего же бы ему не радоваться, если сейчас у него появляется реальная, подкрепленная, так сказать, насущной необходимостью возможность поунижать своего сына. Который материально полностью зависим от него. А в физическом плане, в силу своего возраста, намного слабее. Нет, родители у меня, конечно же, просто аут. Наверное, перед рождением я их долго выбирал. Все приценивался, кто бы мог заставить меня пострадать побольше, поглубже. Чтобы, так сказать, моя долбаная душа смогла бы поскорее очиститься. И приблизиться, блин, к богу. Точно.
  
  - Так я не понял, - продолжает он. - В чем проблема.
  - Да ни в чем, - отвечаю. - Просто я больше не собираюсь пихать в себя всякую отраву. Если вам наплевать на мое здоровье, то мне - нет.
  - Как раз о твоем здоровье мы и заботимся, милый, - встревает мама.
  - Да ну? - поднимаю я брови. - Крысиного яду не пробовали мне добавлять? Например, за завтраком. А что? Классная тема. Цианистый калий еще есть. Чтобы наверняка. Мышьяк.
  
  Отцовская широкая ладонь стремительно приближается ко мне. Долей секунды позже чувствую сильный удар, и моя голова резко отклоняется в сторону, заставляя хрустнуть позвонки.
  
  - Вот гнида, - с наслаждением говорит отец и снова прикладывается к моему лицу.
  
  Откуда-то изнутри моего сознания всплывает и затопляет все слепящая ярость. Вскакиваю и словно со стороны слышу свое рычание. Потом бросаюсь на отца. Я его слабее, да. Но драться умею. Он неповоротлив, а я юрок. Его удар тяжел, а я ловок.
  
  Однако силы слишком неравны. И через крайне непродолжительное время я уже лежу лицом вниз, а мой рот забит ворсом ковра. Руки больно скручены назад, а тело придавлено отцовской тушей.
  
  - Ну что, гад? - интересуется он и еще больнее выворачивает мои руки, так, что слезы выступают на глазах. - Остыл немного, урод? Смотрите-ка, против отца пошел. Будешь еще? Будешь??
  
  Чувствую, что еще мгновение, и он сломает мне предплечье.
  
  - Олег! - визжит мать где-то сбоку. - Ты ведь покалечишь его!
  - Да? - словно не верит он, но ослабляет хватку. - Давай таблетки, - будничным тоном добавляет он.
  
  И тут я стараюсь вырваться. И это мне почти удается. Однако новый удар отбрасывает меня в темноту со сверкающими вихрями.
  
  - Не бей его по голове! Не бей по голове!! - доносится откуда-то издалека.
  - Слабак!
  
  В ноздри проникает странный запах, который трудно идентифицировать. Во рту отвратительно горький вкус. Вожу языком. И не сразу понимаю, что там таблетка. Вот сволочи! Переворачиваюсь на спину, разлепляю глаза - почему-то все как в тумане, и выплевываю эту дрянь.
  
  - Ах ты, вонючка! - ревет отец.
  
  Жду пинка. Но его нет.
  
  - Олег, ты совсем сдурел, что ли? - голос мамы дрожит. - Как он завтра пойдет в школу? Посмотри, ведь у него синяки будут!
  - Я бью профессионально, - с долей самодовольства заявляет отец. - Рожа, может быть, немного опухнет, вот и все. Неси еще одну таблетку. Не с пола же ему давать.
  - Я. Больше. Не стану. Пить. Эту. Дрянь.
  
  Они молчат. То ли переваривают услышанное. То ли думают, что ответить.
  
  - Оставь его, - наконец говорит мама. - Пусть его. Сегодня пропустит.
  - Ты уверена?
  - Нет, ну зачем ты его бил? Зачем?
  
  Да-а, сказка про культурную, интеллигентную семью трещит по швам. Пытаюсь подвигать ртом, чтобы понять, насколько он разбит. И почти сразу к моему лицу прикладывают что-то холодное. Становится легче.
  
  - Надеюсь, у вас завтра нет никаких контрольных, - шепчет мама.
  - Отчего же? - с трудом выдавливаю я.
  - Данюша, больше такое не повторится. Поверь.
  - Да?
  - Сколько. Сколько раз я ему говорила, что ребенка нельзя бить по голове.
  - Так он и так, - мямлю. - По голове - редко.
  - Господи, милый, уверяю тебя, я серьезно поговорю с ним. Серьезно! Ведь это уже ни в какие ворота. Ни в какие.
  - Мам, уйди, пожалуйста, - наконец прошу я. - Мне хочется побыть одному.
  - Но ты тоже хорош, - продолжает она. - Как можно отказываться от лекарства?
  
  С досадой отрываю от себя ее руки и смотрю в глаза.
  
  - Мама, ты слышишь, что я говорю? Мне хочется побыть одному. Неужели непонятно?
  
  Она медлит, вглядывается в мое лицо.
  
  - Ну, как хочешь. Только не засиживайся допоздна. Завтра ведь в школу.
  
  Когда закрывается дверь, осторожно сажусь, провожу языком по верхней губе. Здорово, все же, он меня отделал. Ублюдок.
  
  Внутри я ничего не чувствую, только сухую злость. Почему, ну почему у меня такие родители? Расскажи Завьялову, ведь не поверит. А если и поверит, то будет презирать.
  
  Сейчас бы взять да и уйти из дома. Куда глаза глядят. Как после такого сосуществовать-то с ними рядом?
  
  Поднимаюсь. Ноги дрожат. Наверное, от унижения. Делаю шаг к кровати и падаю опухшей мордой в шелковистую прохладу подушки. В голове крутятся мысли. Отстраненные. Словно и не мои.
  
  Да. Никуда я не уйду. Кишка тонка. Без копейки-то денег. Куда мне деваться? Проклятое бренное тело. Которое требует заботы. Которое не может выдержать холод, жажду, голод. Которому нужно спать. Блин, и почему я в этом теле?
  
  - Рэй, рэй, рэй... - вдруг проявляется прежний голос на грани слышимости.
  
  Я даже дергаюсь. Здрасьте, приехали. Опять, что ли?
  
  - Рэ-эй, рэ-э-эй...
  
  Нет, ну отлично. Добро пожаловать в парк аттракционов. Прижимаю ладони к лицу. Некоторое время лежу вот так, стараясь прогнать из головы абсолютно все.
  
  - Рэ-э-э-э-эй, ты рэ-э-э-эй, - выводят там, но уже почти неявно.
  
  Не двигаюсь. Потом протягиваю руку и роюсь среди папок в нижнем ящике стола. Да где же оно? Где?
  
  А-а. Вот!
  
  Человек на рисунке о чем-то размышляет, и взгляд его серьезен. Это действительно я. Мои черты. Насчет позы не знаю. Мало ведь кто видел себя со стороны. Может, и движения эти мои. Но лицо - просто однозначно.
  
  Странно. Непонятно. Как такое могло получиться?
  
  Вытаскиваю карандаши. Но долго не думаю. Словно ведет меня что-то. Тот или другой цвет сам ложится в пальцы. И через четверть часа уже не могу оторваться от своей новой работы. Тот, что на рисунке, прямо как живой. Линии не совсем четкие - я специально так делал штрихи. Но от этого только усиливается впечатление, что человек через секунду откинется на спинку кресла или отложит книгу. Да даже просто двинет бровями. Удивительно. Интересно, что бы сказал Гензель? Ведь очевидно, что получается замечательно.
  
  И тут я сам откидываюсь на спинку стула, откладываю рисунок в сторону и устремляю взгляд в окно. Оно не занавешено.
  
  И мой двойник в этот же момент тоже переводит взор на меня, кладет ладони на что-то вроде стола.
  
  Отлично. Выходит, все это время он был здесь? Видел мой позор? От осознания этого факта почему-то становится до отвращения стыдно. Будто это я, я сам совершил какой-то дурной или мерзкий поступок. Опускаю голову, стараюсь вновь сосредоточиться на рисунке. Но мысли плывут, рука становится вялой. И мне приходится отложить работу, чтобы не испортить ее.
  
  По-хорошему, нужно выключить свет и только потом задернуть штору. Только в этом случае нам не придется смотреть друг другу в глаза, ведь это невыносимо. И я уже привстаю, как вдруг меня настигает жуткая тоска. Настолько сильная, что лицо само собой искажается, выступают слезы.
  
  Прижимаю кулаки к горлу, чтобы сдержать рыдания. А тоска наматывается и наматывается на что-то внутри груди, а затем резким рывком тянет к окну.
  
  И вот мы с ним, с двойником, нос к носу, ладони к ладоням, глаза к глазам. И мучительное чувство сразу же уходит. Словно его и не было. А тот, за стеклом, разглядывает меня. Близко-близко. То чуть прищурится. То распахнет ресницы. Зрачки едва заметно двигаются вверх-вниз.
  
  А потом он улыбается, совсем немного. Просто чтобы подбодрить. И вслед за ним приходится улыбнуться мне. И на секунду это ужасает меня. Но только на секунду.
  
  Откуда-то появляется уверенность, что он не желает зла. Наоборот. И тепло, даже жар, вливается в мое тело, принося ощущение покоя. Я смотрю прямо в его зрачки, а он - в мои. И сколько так продолжается, не знаю. Кажется, целую вечность.
  
  - Рэй, рэй, - беззвучно выводят его губы.
  
  Затем он отсоединяет свои пальцы от моих, слегка наклоняет голову и медленно, едва заметно, летит назад, не отпуская взглядом. Мне тоже приходится отступить. Делаю шаг, два. Мы расстаемся. Он скрывается в черноте ночи, я - в свете электрических ламп.
  
  Дрожащей рукой задергиваю шторы. Сползаю по стенке на пол, утыкаюсь в ладони.
  
  Что же получается? Ведь получается-то, что он дал мне знать, что именно он первичен, а я вторичен. Верно? Словно до этого момента он просто притворялся моим отражением, повторяя все движения. Как же так? Разве такое возможно?
  
  Ох ты, блин. Да теперь со мною возможно все, что угодно. Явь и вымысел проникают друг в друга. Сливаются в нечто единое. Непостижимое. Немыслимое.
  
  Но если это верно, то почему бы двойнику не забрать меня с собой?
  
  Обдумываю и так, и сяк. Верчу, кручу. Ведь было бы крайне здорово. Решение всего. Да. Почему бы двойнику просто не взять меня за руку и не увести?
  
  И тут же понимаю, что это невозможно. Что, думая так, я действительно схожу с ума. И, может быть, мне померещилось, что сейчас именно я был ведомым.
  
  Смотрю на часы. Как много времени, ужас. Если увидит кто-нибудь из родителей, хлопот не оберешься. Приходится встать и выключить свет. Как бы там ни было, пора ложиться.
  
  Медленно, путаясь в темноте, натягиваю пижаму, разбираю постель, залезаю в ее уютное нутро.
  
  Иногда тьма бывает мягкой и пушистой, обволакивающей, как бархат. А иногда - злой и безжалостной, высасывающей тебя без остатка. Сейчас она кажется добрым другом, но меня не проведешь. Я уже чувствую ее острые зубы, хотя пока и не вижу их. Предстоит долгая бессонная ночь. А завтра контрольная по химии.
  
  Болеть ничего не болит, отец и правда бьет профессионально. Но от этого не лучше. Вот реально, была бы кнопка мгновенной смерти, нажал бы. Не задумываясь. Не колеблясь. Надоело все. До чертиков. Раз бы так, и в небытие.
  
  Зачем я здесь? Непонятно. Для чего? Неизвестно. Хотя, нет. Вру. Отлично известно - ни для чего. Очередной комок слизи, перемешанный с кровью. Один из миллиардов таких же бесполезных комков. Странно, почему люди без конца плодятся, даже не задумываясь, а нужна ли их отпрыскам эта самая жизнь, хотели ли бы они придти сюда. Заводят детей, как безмозглых собачек. Просто чтобы были. Ха! Да если бы у меня был выбор, да если бы у меня спросили. Так ведь нет. Заделали. Планомерно старались. Словно на работу ходили. Сказочка эта хорошо мне известна. Сначала папа с мамой тщательно предохранялись. Потом решили - пора. Но я как-то все не спешил завязываться. Не спешил и не спешил. Видимо, изначально тормознутый такой был. Ха! И пришлось им чуть не целый год, как идиотам, совокупляться в определенные дни - хочешь не хочешь, а надо. Ужас вот, если задуматься. А что может получиться в результате такого механического действия без искры любви? Только такой вот урод, как я.
  
  А что, разве не урод? Вон другие живут и не заморачиваются. Родись и я таким же, сколько бы забот прошло мимо. Не перечесть. Как подумаю, что завтра опять тащиться в школу, видеть все те же пустые рожи, поневоле слушать дебильные шутки и тупые разговоры, насильно участвовать в бессмысленном броуновском движении - тоска берет. Завьялов ведь, получается, прав. Я действительно живу через силу. Ни радости, ни удовольствия мне это не приносит. Словно я глубокий старик. Ну, или мертвый, что ли.
  
  Можно, конечно, убить себя. Блин, была бы кнопка, нажал бы. Точно. Но вот резать вены, вешаться или еще хуже - выбрасываться из окна, это как-то глупо и отвратительно. Словно равняешься с ними со всеми. Ну, с теми, кто вокруг. Будто совершаешь достойный их всех дебильный поступок. А вот застрелиться... Застрелиться, это, пожалуй, еще ничего. Не зря же раньше были дуэли. Это надо обдумать.
  
  Смерть от пули, например, в висок - она практически мгновенная и от этого безболезненная. Не будешь ни мучиться, ни корячиться. Ну, и тело твое тоже не станет выглядеть, как мешок с дерьмом. Хотя после смерти-то наплевать уже, как выглядишь. С высунутым языком и весь синий или же весь раскоряченный - это если сброситься с высокого этажа. Или же с аккуратной дырочкой в виске. Пофиг будет. Фиолетово. Параллельно.
  
  Твой труп - это уже не ты. А какая-то кукла, вещь. Хотя и сейчас-то, в живом-то состоянии, ведь тело - это тоже не я. "Я" - это нечто даже не знаю что. И это нечто, по большому счету, можно пересадить куда угодно. Словно есть некое зерно, а вокруг - просто оболочка. Перенеси меня в другого человека, ну, или даже в дерево какое-нибудь. И это снова буду я. Вернее, сердцевина, стержень какой-то - и оболочка. Вынь этот стержень, помести во что-нибудь иное, и снова это буду я. Вне зависимости от тела.
  
  Интересно как получается, блин. Я даже привстаю, усаживаюсь в постели, закутавшись в одеяло.
  
  А что станет, если сердцевина эта останется без тела? Что она реально собой представляет? Ведь это не душа. Ни еще какое дурацкое определение. Это что-то другое. Не поддающееся описанию. Но что? Может, энергия? Ну, конечно, смотря что подразумевать под понятием "энергия".
  
  Не знаю, короче. Короче, выходит, что "я" - это просто квинтэссенция чего-то непонятного и запредельного для человеческого разума. И бесконечно жестоко запихивать ее раз за разом в тупое человеческое тело, добиваясь непонятно чего.
  
  Хотя, если человек - это мясо, то о милосердии никто и не задумывается. Разводят же сами люди животных на убой. И ничего, все нормально. Да взять даже меня. Ведь я-то тоже ем мясо этих самых животных. Ем ведь и не морщусь. А по идее должен. Да еще как. Ужас, если так вот задуматься. Надо бы взять и враз отказаться от мяса. И даже не из-за того, что меня самого сожрут. А потому, что так просто нельзя. Не по-человечески.
  
  В глаза словно насыпано песку. Зеваю. Ложусь. Но как только смыкаю веки, сон вновь бежит от меня.
  
  Ладно. Выходит, про "рэй" мне тогда говорил двойник. Ведь сегодня-то он это сказал. Верно? Значит, и в прошлый раз это был именно он. А не узнал я его, так как никогда раньше не слышал его голос. Вот и все. Ладно. Но вот вопрос, зачем он это сказал, а?
  
  Странно как-то. То есть двойник сообщает мне, что я типа луч, и сам в это же время показывает, что за ниточки дергаю вовсе не я, а он. И что все это значит?
  
  И почему я луч? Не понимаю. Ну, хорошо, допустим, двойник из какого-то параллельного мира, и он тоже видит меня как в зеркале. Ну, вижу же я его, как свое отражение, вот и он так же. Только, допустим, для него это я прилетаю с той стороны окна. Ведь может такое быть? Вполне. С точки зрения математики может быть еще и не такое, строго говоря. А все эти якобы прилетания, отлетания - просто искажения пространства и нашего восприятия. Только... Только почему в этом случае кто-то из нас должен быть вторичен?
  
  Да нипочему. Если все действительно так, то никто ничьих движений повторять бы не стал. Мы просто видели бы друг друга, изумлялись нашему сходству, но действовали бы совершенно автономно. Ну.
  
  А, соответственно, все эти повторения могут говорить об единственной вещи - кто-то из нас выдумка. И это, без сомнений, двойник, ведь я-то совершенно живой и настоящий. Тогда получается, что несостыковка мне просто показалась.
  
  Блин, спать осталось часа три, но не уснуть ведь, хоть лопни.
  
  Надо же, до чего ничего неохота. Какая, к черту, разница, пойду я завтра в школу или нет? Отвечу хорошо на уроке или никак. Будет у меня дорогая квартира или отстой. Умру богатым или нищим.
  
  Да никакой разницы. В итоге я все равно умру. Все равно. А до тех пор буду совершать массу абсолютно бесполезных движений. Не ведущих ни к чему. Бессмысленных.
  
  Как хочется свалить отсюда, просто ужас. Ведь должен же быть хоть в чем-то смысл. Точно? Хоть в чем-то! А когда его нет, становится совершенно без разницы, жив ты или мертв. Это равнозначные понятия.
  
  И не одинок я в этом стремлении, получается. Есть ведь та девчонка, которая не меньше моего стремится уйти. А, может, уже и ушла.
  
  При этой мысли тупая игла втыкается в сердце. И принимается там ворошить, ворошить.
  
  Почему-то становится еще хуже, когда думаешь, что девчонки здесь больше нет. Хотя, казалось бы, куда уж хуже? И так без колебаний бы сдох. Так ведь нет. Без нее-то вообще чернота чернее черного. А мы ведь даже не знакомы.
  
  Господи, ну что же уродился-то я такой урод, а?? Не жизнь, а сплошная мука. Насилие над собой. Жил бы, как другие, и забот бы не знал. Прав Андрюха, сто раз прав! Мое существование тут словно назло. Но только кому назло? Кому это надо все?
  
  Убило бы меня что-нибудь, что ли. Р-раз, и готово. Или кто-нибудь. Без разницы. Только чтобы мгновенно. Когда тебя убивают, это хотя бы не глупо. Вот почему те подонки не забили меня до смерти? Чего, казалось бы, проще?
  
  Блин, какая тоска! Волком повыть разве?
  
  Встаю, совсем чуть-чуть раздергиваю штору и принимаюсь тихонечко выть на луну, что во всем своем блеске красуется сегодня на небе.
  
  Да, волков понять можно. Наверное, их снедает такое же отчаяние. Среди бескрайних снежных просторов, глухого сумрачного леса и безысходности. Тут и начинаешь вытягивать жгущего гада из груди. Чтобы с ума-то не свихнуться.
  
  Красотень, все-таки. Звезды сегодня яркие. Луна. А огни внизу почему-то тусклые. Зато разноцветные. Очень хорошо представляется, что ты на капитанском мостике. В глубине галактики. Рулишь к неведомой цели. А впереди - таинственное и неизвестное. И в твоей жизни есть смысл.
  
  Глава 13
  ----------------------------------
  Будильник звенит и звенит. Звенит и звенит. Шарю рукой и наконец затыкаю его. Спать хочется неимоверно. Поворачиваюсь на другой бок и чувствую, как начинаю проваливаться в сладкое ничто.
  
  - Даня, Данечка. Вставай!
  
  Мамин голос совсем рядом, Она тормошит меня за плечо, гладит по голове.
  
  - Милый, просыпайся. Ты уже опаздываешь. Вставай!
  
  Мычу, бурчу, пытаюсь натянуть одеяло до самого носа.
  
  - Вставай же, негодник!
  
  Меня буквально выволакивают из постели. Глаза разлепляются плохо, руки норовят соскользнуть за край кровати. Сажусь и стараюсь сфокусировать взгляд. В точку предполагаемого фокуса тут же попадает мама. Да уж. Она и сама выглядит не лучше. Халат натянут криво, волосы торчат паклей, вместо глаз - опухшие щелочки. Лицо заспано и помято. И тут она пропадает из поля моего зрения.
  
  - Даня, - трясет она меня. - У тебя осталось не больше двадцати минут. Соберись.
  
  Как сомнамбула, иду в душ. И только там немного прихожу в себя. Голову раскалывает дикая боль, а бессмысленность окружающего настолько зашкаливает, что хочется умереть прямо здесь и сейчас. Не отходя, так сказать, от кассы.
  
  В кухне меня ждут заваренные овсяные хлопья, горячий чай и бутерброд. Видимо, мама все же чувствует вину за вчерашнее, если решила приготовить завтрак.
  
  В дикой спешке запихиваю в себя еду, выбираю наименее мятую рубашку - гладить уже нет времени, черти как одеваюсь и выбегаю из квартиры. Как назло, именно сегодня лифт почему-то не работает. Всегда вот работал, а сегодня - нет.
  
  Вырываюсь из подъезда. Несусь, мчусь, спотыкаюсь. Едва не падаю. И, растопырив руки, втяпываюсь в какого-то человека. Моей инерцией нас обоих припечатывает к стволу дерева - насколько успеваю увидеть. Кхм. До того, короче, как успеваю почувствовать непередаваемо свежий и едва уловимый аромат. Ну и, короче, сопоставить. До того, в общем, как поднять глаза.
  
  Я их, конечно, поднимаю. Куда ж без этого? И горло мое тут же перехватывает спазм. Воздуха нет. Совершенно.
  
  Огромные лучистые глаза с изумлением взирают на мое лицо. Рот слегка приоткрыт. Берет съехал набок. Но девчонка просто стоит. Будто просто так, ради прихоти, прислонилась к дереву. И совсем не пытается оттолкнуть меня. Закричать. Разозлиться. Она просто удивлена сверх меры. Вот и все.
  
  Сколько мы так торчим, не берусь даже сказать. Смотрим друг другу в глаза. Как приклеенные. И ничего в мире будто не существует, кроме этих глаз напротив. Которые как звезды. Как две вселенные.
  
  Я опоминаюсь первым. Осторожно снимаю ладони с ее плеч. Делаю полшага назад. Но оторвать взгляд не могу. Девчонка смыкает губы. Потом вытягивает их дудочкой.
  
  - Знаете, такое впечатление, что я вас уже где-то видела, - нерешительно сообщает она.
  
  Сглатываю, откашливаюсь. Несколько ослабляю шарф, который, кажется, душит.
  
  - Знаете, - наконец отвечаю я ей. - Мне кажется так же.
  
  Девчонка с некоторой заминкой вновь всматривается в мое лицо, и на ее собственном появляется недоумение.
  
  - Вы ведь не учитесь в музыкальной школе? - несмело спрашивает она.
  - Я? Я-то..., - зачем-то принимаюсь запихивать челку под шапку. - В общем... В общем-то. Короче, нет. А вы?
  - Я? - снова изумляется она. - Ну, конечно же, да. По классу скрипки.
  - Интересно, - глубокомысленно замечаю я и затыкаюсь.
  
  Девчонка отряхивает свое затертое пальтецо. Поправляет берет. В дырке на варежке видны ее белые пальцы.
  
  - Тогда откуда же я вас будто знаю? - она хмурит брови, делает более строгими глаза.
  - Вообще-то, - начинаю я. - Сейчас мне кажется, что мы встречались на улице, - подбираю отлетевший портфель и стараюсь не смотреть на девчонку. - Несколько раз.
  
  Она переступает ногами, двигает ртом, отчего на ее левой щеке то появляется, то исчезает ямочка. Потом глядит на меня в упор.
  
  - Такого не может быть, - твердо заявляет она.
  - Почему же? - несколько уязвленно интересуюсь я.
  - Вы весь в снегу, - вместо ответа сообщает она.
  
  И принимается очищать мое плечо и руку. Я замираю и только тут замечаю, что пошел сильный снег. В несколько минут поднялась буквально метель.
  
  - Почему же не может? - как дурак вновь спрашиваю я.
  
  Она убирает ладонь. Засовывает в карман. Потом ежится.
  
  - Похолодало что-то, - примирительно говорит она.
  
  Я по-прежнему как последний кретин саркастически поднимаю брови. Видимо, стремясь придать себе циничное выражение бывалого человека. Но тут же спохватываюсь.
  
  Надо же, насколько сильны в нас стереотипы. Даже не подозревал. Вот принято, что мужчина умнее женщины, больше повидал и все в том же духе. И когда контроль ослабевает, поневоле, оказывается, начинаешь вести себя, как тупой петух с глупой курицей под боком.
  
  - Мгхм, - все так же глубокомысленно выдаю я. - Вы уходите от ответа.
  - Видите ли. Дело в том, что я совершенно не замечаю окружающих, - она нерешительно проводит варежкой по носу. - Ни на улице, ни где-либо еще. Если мне не нужно взаимодействовать с кем-то, то его будто нет. Понимаете?
  
  Я киваю, перекладываю портфель из одной руки в другую.
  
  - И не подумайте, что я задавака, - девчонка несмело моргает. - Многие так думают. Но вовсе нет. Просто... Просто я настолько погружена в себя, что окружающий мир для меня, как фон. Поэтому...
  - Поэтому вы и не могли видеть меня на улице, - заканчиваю я за нее и широко, по-идиотски так, улыбаюсь.
  - Да, - она вновь взглядывает на меня и уже не отводит глаза. - Но почему же вы мне кажетесь таким знакомым? Почти родным?
  
  При этих словах я чувствую ощутимый удар в солнечное сплетение. Опять пережимает дыхание. Но только теперь будто из легких вынут весь воздух, и они никак не могут расшириться, чтобы вдохнуть.
  
  - Э-э, о-о, - мямлю я.
  - Что вы говорите?
  - Э-э, кх-х-м-гм.
  - Вот правильно, - она переводит взор повыше моей головы и смотрит в небо. - Может быть, мы встречались в ваших снах? Или в моем воображении?
  
  Я чувствую себя убитым. Убитым, так сказать, наповал. На глазах мгновенно выступают слезы и предательски текут по щекам. До того как я принимаюсь тереть их перчаткой.
  
  - Вы плачете? - констатирует она. - Значит, это правда.
  
  Черт побери, я пропал. Пропал! Окончательно и бесповоротно. Человек, который искренно считает, что встретиться можно не только в обыденной жизни, но и во сне, и в фантазии, причем абсолютно реально так встретиться, познакомиться - такой человек для меня всё.
  
  - Могу я вас проводить? - обретаю в конце концов я дар речи. - Или, может быть, у вас найдется время, и мне будет позволено составить вам компанию для прогулки?
  - Вообще-то я направлялась на занятия, - говорит она, нерешительно дергая варежку с дыркой. - Но вас так просто отпустить нельзя. Ни в коем случае.
  
  Меня как будто окатывает теплой волной. Я вновь стою дурак дураком. И проклинаю себя за абсолютно тупое выражение, которое наверняка застыло на моем лице. Но сделать ничего не могу.
  
  - Похолодало, - опять сообщает девчонка. - Я бы с удовольствием прошлась с вами, вы удивительно интересный собеседник.
  
  Тут на меня нападает неудержимый кашель, и я не знаю, как с ним справиться.
  
  - Вот видите, вы уже и простыли, - заботливо замечает она. - Давайте зайдем в кофейню, что за углом. "Ро". Она крошечная и очень уютная.
  
  Киваю. Девчонка поправляет сбившуюся сумку, немного горбится, словно от смущения, и мы идем в обратную моей дороге сторону.
  
  Посматриваю на нее сбоку, однако стараюсь, чтобы она не заметила. Ну, ведь пялиться на человека неприлично. В общем, профиль у нее такой четкий и одновременно нежный, что захватывает дух. Господи, до чего она красива! Но я не могу подобрать слов, чтобы сказать самому себе, почему.
  
  - Вот здесь, - оборачивается девчонка ко мне и показывает рукой.
  
  До боли закусываю губу, боясь не справиться с волнением от внезапно свалившегося на меня счастья. Лицо ее несколько ассиметрично, и если бы не глаза, то в целом, наверное, другие не сочли бы мою новую знакомую красавицей. Однако на самом деле она настолько прекрасна, что у меня нет сил даже на то, чтобы внятно говорить.
  
  - Что с вами? - она тоже останавливается. - Устали? Но вот уже дверь. Там правда хорошо.
  
  Сглатываю, провожу языком по верхней губе и решительно, насколько это возможно в моем состоянии, протягиваю ей руку, чтобы помочь спуститься в полуподвальчик, где находится кафе.
  
  Звенят колокольчики, задетые дверью. И мы оказываемся внутри. Диванчики, кресла, маленькие столики. Отделанные темным деревом стены. Кроме нас только двое посетителей. Делаю шаг вперед и вдруг чувствую, что мне здесь действительно нравится. Девчонка поднимает голову, несмело улыбается.
  
  - Если вы не против, пойдемте к тому столику. В углу. Он у меня любимый. Сидишь себе там, как в норке. Только сначала закажем, тут сразу расплачиваются.
  
  Еще два шага, и мы у витрины - кофейня и правда крошечная. Пирожные, тортики, печенье. Девчонка водит пальцем, почти касаясь стекла. Серьезно выбирает.
  
  - Какой кофе вы любите? - спрашивает она из-за спины и горбится сильнее. - Здесь его хорошо варят.
  - Мне нравится мягкий вкус с шоколадно-мятными нотками и долгим послевкусием.
  - Правда? - она стремительно оборачивается ко мне и порывисто хватает за руки. - Как все странно, боже мой!
  - Почему? - сердце колотится почти у горла, а мои собственные ладони начинают дрожать.
  
  Она смеется и прячет свои - за спину.
  
  - Да потому, что такой кофе и мой любимый! Тогда, - говорит она девушке за кассой. - Нам два "Варусси". На песке, пожалуйста, будьте любезны, - смотрит лукаво на меня. - И два эклера. С темным шоколадом.
  
  Мне становится весело. Она настолько уверена, что нам могут нравиться только одинаковые вещи, что уже даже не спрашивает. Господи, как здорово! Как здорово, черт побери!
  
  - Нет, нет! - отпихивает девчонка мой портмоне. - Прекратите, иначе я расплачусь, - и на ее глазах действительно выступают слезы. - Ведь это я вас сюда затащила. И потом - здесь очень дешево.
  
  Я помогаю ей снять пальтецо. И она оказывается в занятном теплом сарафанчике поверх светло-голубой рубашки. Отводит волосы за спину. Чуть морщась от неудовольствия, скручивает их раз, другой. Затем несмело взглядывает на меня и как-то боком садится.
  
  Ее абсолютно не заботит, как она выглядит. И я не могу оторвать глаз. Пуговицы на рубашке застегнуты вкривь, поэтому левый край воротничка задирается, упираясь в подбородок. Девчонка досадливо пытается поправить его, что, конечно же, не удается. И она бросает это дело, ставит локти на стол. Сжимает губы, потом отпускает их. Смотрит чуть исподлобья.
  
  На шее, возле уха, у нее чернильное пятно. Сарафан словно никогда не знал утюга. А на сгибе локтя аккуратная штопка. Волосы торчат во все стороны, она их пытается завести то за ухо, то за спину.
  
  - Вам нравится Фоглер? - неожиданно спрашиваю я.
  
  Она вздрагивает. И широко распахивает глаза. Настолько широко, что я чувствую, что начинаю погружаться в них, словно в бездну. Ладоням становится горячо.
  
  - Он мой любимый писатель, - запинаясь, наконец отвечает девчонка.
  
  И я чувствую в себе силы посмотреть чуть в сторону. Чтобы уж не утонуть. Совсем-то уж.
  
  - А как вам Далетов? Шестая симфония, например? - она прижимает кончик указательного пальца к губам.
  - Он великолепен! - восклицаю я и тут замечаю, что заканчиваю разрывать на мелкие клочки уже вторую салфетку. - Ф-фу, - выдыхаю я, чувствуя, как заливаюсь краской. - Извините. Это машинально.
  - Что? - не понимает она.
  
  В этот момент нам приносят кофе и пирожные. Когда передо мной ставят чашку, я понимаю, что он абсолютно восхитителен.
  
  - Такой аромат, - непроизвольно вырывается у меня.
  - Ой, - щеки девчонки загораются. - Видимо, задумалась и брызнула много, - она прижимает к щекам ладони. - Я часто так задумаюсь, так задумаюсь, что будто куда-то проваливаюсь. Даже забываю, где я.
  - Это вы о чем? - неуверенно начинаю я и, еще не договорив, понимаю - она про духи. - Э-э, аромат у кофе. В общем, прямо голову кружит.
  - Как вы сказали? - в ее взгляде проскальзывает радость. - Так верно. И главное, никто этого не замечает.
  
  Откашливаюсь, стараюсь казаться мужественнее. Но потом не выдерживаю и опять расплываюсь в улыбке.
  
  - А духи ваши... Откуда они? Никогда такие не встречал.
  - О-о, - она старается придать себе загадочное выражение. - Это секрет. Вы любите тайны?
  - Мгхм...
  - Можете не отвечать, - девчонка прыскает со смеху. - Знаю, что любите. Ведь я-то их люблю.
  
  Мы делаем несколько глотков, поглядывая друг на друга. У нее красивые длинные пальцы. Вообще руки очень красивые. Ногти коротко стриженые, без лака. Даже ни одного кольца.
  
  А у самого основания шеи пульсирует венка. В такт биению сердца. И как только на ум мне приходит это самое сердце, на меня на всего вновь будто накатывает горячая волна.
  
  - Ой, мы с вами уже так долго разговариваем, а ведь еще даже не представились друг другу, - вдруг сообщает она и вновь пытается поправить торчащий край воротничка. Видимо, чтобы придать себе более благопристойный, с ее точки зрения, вид.
  
  Наверное, что-то меняется в моих глазах, хотя убей меня, ни одна сформированная мысль не мелькает в голове. Но девчонка вновь смущается.
  
  - Наверное, глупость сейчас сказала, да? Мы ведь однозначно давно знакомы. И там, в ваших снах, давно называем друг друга по имени.
  
  Я осторожно меняю отсиженную ногу, ставлю локти на стол и упираюсь подбородком в сложенные руки.
  
  - В ваших фантазиях присутствует только часть меня, - учтиво произношу я. - Поэтому предлагаю в этом реальном мире познакомиться еще раз.
  - Марта, - улыбается она и протягивает мне ладонь.
  
  "Марта"! Какое чудесное имя. И так подходит ей. Кем же еще ей быть, как не Мартой?
  
  - Даниил, - бормочу я свое дурацкое наименование и легонько пожимаю ее пальцы.
  
  Она, конечно же, фыркает.
  
  - Вам смешно? - немного обижаюсь я. - Да, имя абсолютно глупое. Но родители считают иначе.
  - Не сердитесь, пожалуйста, - просит она. - Я не нарочно. Просто... Просто оно совсем не подходит вам.
  - Да? - перебираю в уме имена одноклассников, не представляя, какое из них гармонировало бы с ее необычным именем.
  - Да. Вы, конечно же, Гарвей, Габриэль или, может быть, Дориан...
  - Дориан?? - перебиваю я ее, изумляясь.
  
  Она долго смотрит на меня, потом кивает.
  
  - Без сомнения. Ведь вы так красивы. Просто как юный бог.
  
  На меня, как и тогда на улице, нападает кашель. Неужели Марта издевается? Это было бы непереносимо.
  
  - Вы серьезно? - наконец спрашиваю я, когда она кладет свои пальцы на мою кисть.
  - А разве похоже, чтобы я шутила?
  
  В ее глазах скачут чертенята, но лицо очень сосредоточенное. И даже несколько отрешенное.
  
  - Кстати, интересно, с чего вы взяли, что этот мир реальный? - неожиданно интересуется она и убирает свои пальцы с моих.
  - Ни с чего, - улыбаюсь я и делаю глоток. - Просто так удобнее говорить. Должна же быть какая-то точка отсчета.
  
  Марта откидывается на спинку кресла, глядит поверх меня и немного в сторону.
  
  - Так тяжело тут жить, - через силу произносит она. - Каждый день, как пытка.
  - Каждая минута - мука, - заканчиваю я за нее.
  
  Она чуть усмехается, сцепляет руки.
  
  - Верно, - констатирует она. - Значит, вы понимаете. Да и разве могло быть иначе, - договаривает она будто самой себе.
  - Чем же вы спасаетесь?
  - Чем? - она смотрит мне в глаза. - Наверное, тем же, чем и вы. Музыка, литература.
  - И небо.
  - Небо? - она слегка щурится. - Да, точно. Особенно ночное. Миллиарды искорок света, складывающихся в узоры. А если смотреть долго, то словно падаешь в эту бездну. Летишь туда. Летишь. Улетаешь. Навсегда.
  
  Разглядываю ее лицо. Грустное, побледневшее. Она смежает веки, потом распахивает их. И на меня оттуда выплескивается такая тоска, что я чуть не вскрикиваю. Настолько она сродни моей.
  
  - Все бессмысленно, - говорю я. - Абсолютно все. Что бы мы ни делали. И непонятно, зачем все это.
  
  Она кивает. Поправляет манжет рубашки. Немного сжимает губы.
  
  - Если бы я мог, я бы тоже улетел отсюда. Подальше. В другой мир, в другую вселенную, - я медлю. - Но теперь я знаю, что улетел бы только вместе с вами.
  
  Марта снова щурит глаза. То ли смеется надо мной. То ли просто так.
  
  - А вам никогда не приходило в голову, что все вокруг - просто иллюзия. Или чей-то бред. Или игра, - говорит она.
  - Было бы странно, если бы не приходило. Особенно - бред.
  
  Она стискивает пальцы. Ее лицо искажается.
  
  - Невыносимо, - едва слышно произносит она. - Просто невыносимо. Только сумасшедший, подонок или садист мог создать этот мир.
  - Или придумать его.
  - Одно другому не мешает, - усмехается Марта.
  
  Мы некоторое время молчим. Она - словно затвердев, а я - расслабившись и откинувшись на спинку кресла.
  
  - Самое печальное, - продолжает она. - Что сколько бы я ни представляла, как сильно бы ни желала переступить грань миров или упасть в небо - а иногда мне кажется, что я вполне способна на это, другие - нет, а я - да, но этого никогда, слышите - никогда не происходит! И тогда я кажусь себе сумасшедшей. Но разницы-то нет, здоровая ты или больная. Ведь в любом случае жить здесь ну просто невозможно. Просто! - она медлит. - Тупик. Абсолютный тупик. Существовать - пытка, и уйти - никак.
  
  Разглядываю ее, чуть закусив нижнюю губу. Чтобы не закричать криком то же самое, что почти спокойно говорит она. Она поднимает на меня глаза. Снова прищуривается.
  
  - Мы смогли приподняться чуть выше, - наконец поясняю я. - Мы из той породы навозных червей, что однажды взглянули вверх. И уже не сумели оторваться. Мы увидели, где живем, и кто, на самом деле, мы такие, - я перевожу дыхание. - Мы, конечно, все это увидели и поняли, да. Однако наше знание не сделало нас прекрасными птицами или бархатными цветными бабочками.
  
  Марта смотрит, не отрываясь. Распахнув глаза и тоже прикусив губу. Ее левая щека едва заметно подергивается.
  
  - Мы увидели свою убогость, ограниченность, отвратительность. В отличие от других, - тут я усмехаюсь. - Которые вполне счастливы, копошась в говне и радостно размножаясь. Все это так. Но как только мы все это поняли, в нас будто воткнули раскаленный нож, и жить стало невозможно. Улететь - тоже, ведь мы по-прежнему навозные черви, как ни крути, - я замолкаю, тиская в пальцах салфетку. - Так вот и получается, что, наверное, лучше бы мы никогда не поднимали глаза к небу. Спокойнее было бы. Всем.
  
  Она разжимает губы, лицо ее бледнеет еще больше.
  
  - Нет! - почти выкрикивает она и ребром ладони рубит воздух. - Это неправильно! Признаюсь, такие мысли не приходили мне в голову. Но сейчас, слушая вас, я поняла, что думала так всегда. Именно так. Просто мысли эти не были сформированными. На уровне ощущений, вообще чего-то смутного. Но они были. И вот что я вам скажу, уж лучше знать, что ты отвратительная жаба, и мучиться от этого. Чем, будучи этой самой жабой, счастливо изображать из себя Белоснежку и радоваться.
  
  Моя салфетка совсем измочалена. Я выбрасываю ее, беру другую.
  
  - Марта, была бы моя воля, я бы никогда, никогда не расставался с вами, - неожиданно для себя выдаю я и испуганно зажимаю рот ладонью.
  
  Ее взгляд теплеет. Она складывает руки на коленях, углы рта ползут вверх.
  
  - Вы такой необыкновенный, - тихо говорит она. - И такой родной. Просто ужас! Мне кажется, я знала вас всегда. И мне всегда кого-то недоставало. Просто я этого не до конца понимала. Было ощущение пустоты, отсутствия чего-то, или кого-то, крайне важного. Необходимого. Теперь я вижу, мне недоставало именно вас, Габриэль.
  - Может, все-таки, Дориан? - пытаюсь я пошутить, хотя губы мои дрожат.
  
  Бесконечная важность произносимого ею перекрывает доступ воздуха. Я начинаю задыхаться.
  
  - Если раньше я еще как-то могла существовать. Не зная, что на самом деле вы есть. То сейчас, без вас, уже никак.
  
  По моей груди словно хлопают тяжелой рукой. И пробка, что зажимала горло, вдруг вылетает. Я принимаюсь судорожно дышать, вцепляюсь кончиками пальцев в стол.
  
  - Что с вами? - она слегка наклоняется, напряженно всматриваясь в мое лицо. - Вам нехорошо?
  - Марта, вы говорите такие вещи, что мне просто невыносимо больно.
  - Почему?
  - Больно оттого, что мы могли разминуться буквально на секунду. И никогда не встретиться. Осознание этого убивает меня.
  
  На ее губах появляется легкая улыбка.
  
  - Послушайте, но ведь все это только мираж. Сон. Или бред. И какая разница, этот сон или другой? Мы все равно с вами знакомы в каком-то из снов. Мы там счастливы, теперь я припоминаю. В нашем мире много солнца, вечное лето. Сосны вздымаются колоннами вверх. Цветы, резная трава. И наш замок. Где моя скрипка, нотные листы. И ваши холсты, кисти, палитра.
  - Что? - хриплю я. Ведь я не говорил ей, что рисую.
  - Вы изумительный художник, Дориан. Вашими картинами восхищаются за пределами галактики. И мне так нравится наблюдать за вами, когда вы вот так чуть склоняете голову, немного хмуритесь. А потом начинаете писать. И из-под вашей кисти выходит нечто просто потрясающее, переворачивающее душу.
  
  Не отрываясь гляжу в ее, подернутые туманом чего-то невозможного, глаза, и меня начинает трясти. Я тоже начинаю припоминать что-то подобное.
  
  Колеблющиеся контуры замка. Сочная высокая трава. Янтарно-оранжевые стволы сосен. И Марта. Смеющаяся. Счастливая. Волосы волнами по спине. Глаза, сверкающие звездами. Сползшая с одного плеча - от быстрого бега, тонкой выделки рубашка.
  
  И понимаю, что либо сейчас лопнет какая-то пленка, отделяющая меня от чего-то. Либо я сойду с ума.
  
  - Разрешите убрать у вас, молодые люди? - звучит прямо над нашими головами.
  
  Мы оба вздрагиваем и оглядываемся. Около столика стоит натянуто улыбающаяся официантка в желто-зеленом переднике.
  
  - Да-да, конечно, - торопливо соглашается Марта и смотрит на часы. А посмотрев, охает. - Вот это дела! Мы тут два часа, оказывается, сидим. Я жутко опоздала на занятия.
  
  А уж как я опоздал... И что же мне будет дома... Но мне плевать. Честно. Ради Марты я бы пошел на все. И мне ничего не страшно. И не важно. Кроме нее.
  
  Она наматывает шарфик. Просовывает руки в пальтецо и все никак не может попасть в рукава.
  
  - Марта, - говорю я. И замолкаю.
  
  Она вкривь и вкось застегивает пуговицы, пристраивает свой смешной беретик. А потом садится. И смотрит.
  
  - Что, Габриэль?
  
  Кисти ее красивых рук не менее красиво сложены на столе. Манжета рубашки торчит из-под задравшегося рукава.
  
  - И вы вот так уйдете? - спрашиваю я. И чувствую, как тот самый раскаленный нож, о котором я разглагольствовал чуть раньше, делает полный оборот в моей груди.
  - Почему же? - улыбается она. - Вы дадите мне свой номер телефона. А я возьму ваш. И через несколько дней обязательно позвоню вам. Но сами вы - не звоните. Слышите? Как бы вам ни хотелось.
  - Но почему?
  - Потому, - она щелкает меня по носу. - Что у меня важный международный конкурс. Юных скрипачей. И я работаю, как проклятая. Не для того, чтобы выиграть. А чтобы сыграть так, как я слышу и чувствую. И чтобы то, что я слышу и чувствую, услышали и почувствовали те, кто будут сидеть в зрительном зале.
  - Хорошо, - чуть помедлив, соглашаюсь я. - Но вы должны понимать, насколько невыносимо мне будет без вас.
  - Ладно, - в ее глазах вспыхивают искорки. - Назначаю вам сегодня свидание под той старой елкой в нашем парке. Ну, под той самой, - она многозначительно двигает бровями. - У которой вы первый раз сказали, что любите меня, - один уголок ее рта проказливо ползет вверх. - Еще до того, как я согласилась стать вашей женой.
  
  Я гляжу на нее во все глаза. И не знаю, смеяться мне или плакать. Но губы мои сами начинают улыбаться. А Марта тем временем с преувеличенной серьезностью отрывает кусок салфетки и старательно выводит цифры.
  
  - Теперь вы, - говорит она, протягивая мне его.
  
  Набираю выданный мне ею номер, и в ее сумке начинается трезвон. Она кивает сама себе. Потом поднимается.
  
  - Не провожайте. Я побегу, как ветер, - она смотрит, не отрываясь; пожимает плечами. - Странно. Никак не могу уйти. Вот взяла бы вас за руку и везде бы с вами ходила. Везде, везде.
  - Ну, так возьмите! - восклицаю я, протягивая ладонь. - Я буду бесконечно счастлив.
  - Нельзя, - Марта вздыхает. - Я тороплюсь. Так не забудьте, - она вновь смешливо щурится. - Сегодня. Под той самой елкой я буду вас ждать. В вашем сне.
  
  Она поправляет беретик. Натягивает свои рваные варежки и бежит к двери. Но там оборачивается. И что-то безмерно тоскливое проскальзывает в ее глазах. Что-то так сильно рвущее мне душу, что я бросаюсь вслед, не сумев вынести боли.
  
  Ветер тут же плюет мне в лицо пригоршней снега. Мечусь туда, сюда вдоль улицы, не понимая, как она могла скрыться так быстро. Но моей любимой нет нигде. И понурый, весь в снегу, я возвращаюсь в кафе.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"