Лазарева Евгения Михайловна : другие произведения.

Щенок, главы 14 - 17

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не всегда то, что вы видите, является тем, чем кажется

  Глава 14
  ---------------------------------------------
  Дюха сидит на подоконнике недалеко от своей двери и качает ногой. В животе тем временем тоскливо бурчит. Сегодня удалось перехватить только бутерброд с розовой дрожащей ветчиной. Из тех, что принес давеча Марсик.
  
  Воспоминание о ветчине наполняет рот слюной. Дюха сглатывает и принимается с утроенной силой качать ногой. Сначала одной, потом другой. Невесело, да. Идти попрошайничать к теть Клаве стыдно. Она сама живет только на пенсию, ведь крайне сомнительно, чтобы Найдена много зарабатывала своим пением. Верно?
  
  Мальчик поворачивается, с тоской смотрит в темень окна. Как же хочется есть! До Сашона, может, дойти? Или попробовать стаскаться к заброшенному мосту? Ну, тому, про который рассказывала Анька. А? Он стучит давно не стриженым ногтем по стеклу, облизывает губы. Заработал бы немного деньжат, купил бы жрачку...
  
  Домой-то сейчас не сунуться, нафиг. Марсик как раз принес матери ширнуться. На чуток, конечно. Этот урод теперь не таскает впрок, знает, что жертва на крепком крючке. Ну, и та сразу отмякла, стала хоть немного похожей на человека. Блин! Совсем ненадолго. Но даже и это время у него, Дюхи, выдрал этот гребаный Марсик. Чтоб он сдох, сволочь! Мать уже два часа отрабатывает дозу. А Дюхе приходится торчать на площадке. И не то, чтобы кто-то его выгонял, вовсе нет. Ведь мать уже давно кроме наркоты ничего не интересует, а тому мудиле и подавно на все начхать. Просто... Просто ну совсем уж тошно.
  
  Одно дело, когда мать типа с хахалем. Который ну типа мужа у нее. Это еще ничего, нормально так. Другое дело - когда отрабатывает. Да еще за дурь эту. Да с говнюком вонючим. Жесть!
  
  Дюха крепко зажмуривается и стискивает кулаки. Ух, и задал бы он ему, если бы был постарше! На всю жизнь бы тот запомнил, как подсаживать людей на иглу. Ух!
  
  Мальчик с размаху долбает кулаком по подоконнику и от пронзившей всю ладонь боли широко раскрывает глаза. С каким-то удивлением рассматривает ноющую руку, щупает. Потом утыкается лбом в стекло.
  
  Да, маловат он пока для схватки с мужиком. Пусть и таким недоростком, как Марсик. А когда станет большим, будет уже поздно. Ведь нет никакой тайны в том, что скоро он останется один. Дюха вздыхает, натягивает на голову капюшон.
  
  По подъезду плывут запахи жарящейся картошки, котлет, еще какой-то готовящейся снеди. Из-за дверей то там, то здесь слышатся бряцание посуды, сварливые голоса хозяек, детские вопли. Блин, как же все-таки хочется есть. Правда, что ли, сходить к мосту?
  
  Некоторое время он с разных сторон обдумывает эту идею. Однако в итоге отбрасывает ее - уж больно не себе становится, как только представит он этот старый мост и себя возле него. Бр-р.
  
  Зайти разве к Сашону? Уж, поди, теть Соня-то даст кусок хлеба. И то вперед, верно?
  
  Дюха слегка поднимается на руках и, немного покачавшись, спрыгивает на пол. Несколько раз подскакивает на месте - для бодрости. Бежит вниз. На улице оказывается холодно, пролетают сухие, словно мертвые, снежинки. Мальчик утыкает подбородок в ворот куртки, глубже засовывает руки в карманы и спешит к соседнему подъезду.
  
  Поднявшись на нужный этаж, долго и терпеливо звонит, прислушиваясь к тишине за дверью. Но никто так и не отвечает на его настойчивые звонки и стук. И, помаявшись сколько-то, он опускается рядом на корточки - деваться-то все равно некуда.
  
  Щелкает замок квартиры рядом. Полная тетка со злым в черных точках лицом выставляет за дверь мешок с мусором. И, конечно же, натыкается взглядом на Дюху.
  
  - Ты чего это тут расселся? - спрашивает она, недобро поджимая губы.
  
  Мальчик не отвечает, поворачивается к ней плечом.
  
  - Ты что, оглох? - повышает та голос. - Или, может, придурок? А? Вали давай отсюда, пока мой тебе ноги не переломал! Васька, Вась, поди-ка сюда, - зовет тетка в глубину коридора.
  - Ну, чего тебе? - отзывается издалека ленивый басок.
  - Иди сюда, говорю! - требует она. - Десять раз, что ли, тебя звать? Меня, может, тут убивают.
  - Тебя-то? - слышится хохоток. - Ага. Тебя убьешь! Прям отсюда вижу...
  
  Дюха, предчувствуя неладное, начинает вставать, готовый рвануть, как только появится непосредственная опасность.
  
  В проеме двери показывается мужик в мятой, будто жеваной майке, вяло чешет поросшую рыжим волосом грудь, широко зевает.
  
  - Ну, чего голосишь-то? Чего надо?
  - Слышь, шугани-ка этого вореныша нахрен! Видишь, расселся. Того и гляди, чего-нибудь стащит.
  - Где? - шарит тот по площадке сонными глазками. - Этот, что ли? Эй, - обращается он к Дюхе. - Ты чего тут шкеришься? - мужик всматривается в мальчика. - Ты Ястребцов, что ли? Танькин сын?
  
  Дюха, уже было собравшийся делать ноги, притормаживает и тоже вглядывается в мужика.
  
  - Ну, да, - набычивается он, не узнавая.
  - Какой такой Таньки? - встревает тетка, пытаясь отодвинуть супруга.
  - Да учились вместе, - с прежним хохотком отвечает тот. - Она потом в киоске за углом работала. Да ты видала ее не раз. И пацана ее тоже. Да без вариантов. Ты чего тут тусишь? - обращается мужик уже к мальчишке.
  
  Тот сначала сопит, не желая отвечать, потом выдавливает:
  - Да вот к Сашке Коздину думал зайти. Он дружок мой.
  - Сонькин сын? Этой долбанутой? - вновь старается оттереть мужа тетка.
  - Да погоди ты! - отодвигает тот женщину широкой ладонью. - А чего сидишь-то тут? Не открывают?
  - Ну, не открывают, - нехотя соглашается Дюха.
  - Вот и вали отсюда! - выкрикивает тетка, подскакивая из-за плеча супруга.
  - Да ну что ты за человек, нахрен?! - поворачивается к ней мужик, начиная раздражаться. - Тебя, блин, вообще не спрашивают! Жаришь мясо? Вот иди и жарь, твою мать! - сильным тычком он отправляет жену туда же, откуда и сам прибыл недавно. - Вот бабы! - обращается он уже к мальчику. - Только свяжись, нахрен, всю жизнь в ушах звенеть будет!
  
  Мужик ерошит стриженные под полубокс волосы, продолжая разглядывать Дюху, который тем временем сопит и ковыряет ботинком отбитый край лестницы.
  
  - М-да, странно, что библиотекарши нету, поздно ведь уже. Да и тебе вроде как поздновато по гостям шляться. Верно?
  - Ну, - еще ниже опускает голову Дюха. - Ладно, пошел я.
  - Что, с Танькой-то вообще плохо? - вдруг спрашивает мужик.
  
  Мальчик резко вскидывает глаза и натыкается на неожиданно участливый взгляд. Мужик сочувственно и как-то нерешительно хмыкает, переминаясь с ноги на ногу.
  
  - Ты уж извини, если лезу не в свое дело, братан. Сильно я сох-то по ней в последнем классе. Реально, - он вздыхает. - Если б сложилось, ты мог бы быть моим пацаном, прикинь, - снова хмыкает. - Не нравится мне, что с ней происходит, нахрен, поверь, братан. Уж лучше бы квасила, как другие.
  
  Мальчик недоверчиво изучает физиономию мужика, потом, отвернувшись, говорит:
  - Это Марсик, сволочь, довел ее. Ненавижу урода!
  - Ну-ну, - после паузы произносит мужик. - Отстынь маленько, малыш. Тут кулаками уже не поможешь. А прирежешь этого, на его место встанет другой. Уж поверь мне.
  - Лютя вон никого не боится! - с вызовом заявляет мальчик.
  - Это кто ж? Ленька, что ли? Чуканов?
  - Ага! Знаете такого?
  - Ну, этого-то бандюгана здесь все знают, - усмехается собеседник. - Ты, по ходу, жрать ведь хочешь, верно?
  
  Дюха сопит, с удвоенной силой принимается ковырять отбитую штукатурку.
  
  - Ага, - удовлетворенно констатирует тот. - Значит, в натуре я усек по тебе. Да ты не дрейфь, не дрейфь, малой, - похлопывает он мальчика по плечу. - Женушка моя и точно та еще грымза, - тут он подмигивает. - Да только кто ж ее в чем спрашивает? А готовит она реально клево. Погодь минутку, другую. Вынесу тебе что-нибудь. Лады?
  
  Мальчик кивает. А мужик, почесывая грудь под майкой, скрывается в коридоре, оставляя приоткрытой дверь. И почти сразу же в глубине квартиры возникает перепалка, причем улавливается в основном только женский визгливый голос.
  
  - Ты его там так и оставил?? Ты что, больной, нахрен?
  - Бу-бу-бу...
  - Ты что, реально больной? Он же счас стащит все из коридора, блин!
  - Бу. Бу-бу!
  - Иди и запри дверь! Слышишь? Ай! Пусти, верблюд хренов!
  - Бу!!
  - Ой! Ты чего дерешься, гад?? Ай! Помогите! Убивают!!
  - Бу, дура чертова! Бу-бу.
  
  Дюха ежится, нерешительно поглядывает на ступени вниз. Даже делает шаг к лестнице. Но затем останавливается. В животе уже не булькает, там тоскливо ноет, словно кто-то наматывает внутренности на палку и тянет их, тянет, стремясь выволочь наружу.
  
  Мальчик сглатывает. Нет сомнений, если он не получит жрачку здесь, он не получит ее сегодня вообще.
  
  - Ну, вот, корешок, - появляется в дверях его давешний знакомец. - Держи! - он протягивает толстенный бутерброд, где между двух кусков хлеба находятся два офигительно аппетитных ломтя мяса.
  
  Дюха чувствует, что рот мгновенно наполняется слюной - мясо недавно пожарено и все еще горячее.
  
  - Держи крепче, - усмехается мужик. - Ну, чего же ты, малек?
  
  Зубы мальчика тут же вгрызаются в предложенное яство, сок стекает по подбородку и пальцам. Дюха с жадностью поедает бутерброд и несколько стыдится этой своей жадности.
  
  - Шпасибо! - только и может проговорить он.
  - Да ладно, чего ж не помочь пацану в трудную минуту. Ну а сейчас вали, не дай бог моя супружница опять выпрется, - мужик хлопает мальчишку по плечу и подталкивает прочь от своей двери.
  
  Ну а тому незачем повторять дважды, он кубарем скатывается по лестнице и на полной скорости вылетает из подъезда.
  
  Небо над головой вызвездилось, и Дюха, подняв голову, с изумлением выставляется в его нутро, на несколько секунд переставая жевать. Чуть ли не в первый раз в жизни ему приходит в голову посмотреть наверх, и увиденное поражает его.
  
  - Что же это за светлые точки, будто дырочки в темном покрывале? - бормочет он. - И складываются они в разные узоры, прикинь. И светят по разному. Одни - сильнее, другие - слабее. А долго смотришь, так типа лететь туда начинаешь. Клево-то как!
  
  Что-то такое он слышал от кого-то про эти самые звезды. Будто бы они типа как наше солнце. И если домчаться до какой-нибудь из них, то она и размером будет как солнце - а то и поболее - и планета уж какая-нибудь завалящая около нее точно найдется. А на планете этой самой наверняка есть народец. И стоит сейчас там, прямо в это мгновение, местный Андрейка Ястребцов. И смотрит-то он в небеса в эту самую секунду, задумываясь о светлой точке. Которая есть не что иное, как наше солнце. И взгляды обоих Андреек где-то в пространстве пересекаются.
  
  Все это кажется мальчику таким удивительным, что он посмеивается, недоверчиво качая головой и спрашивая себя, как такое вообще могло придти в его мозги. Откусывает свой бутерброд, зябко ежится. И вновь выставляется вверх, не в силах оторваться от завораживающей картины.
  
  - Са-алют, чувачок! - жесткая ладонь ложится на его плечо.
  
  Дюха от неожиданности сдавленно пищит и старается обернуться. Рядом торчит невесть откуда взявшийся Костыль. Одна лапа в карманах широченных штанов, капюшон надвинут на лоб.
  
  - Тусишь, типа, малек? Жрешь? На небо зыришь? - он хихикает. - А нахрен? Вот откинешь копыта, на собственной шкуре все и почуешь, мудила.
  - Это как это? - Дюха вертится, стараясь высвободиться.
  - Ну как, как. Ты кретин, что ли?
  
  Мальчик только сопит, зная, что отвечать на столь провокационные вопросы себе дороже.
  
  - Чего затихарился-то? Во умора! Ну, слушай. Хе-хе. У человека есть, по ходу, душа. Сечешь? - Костыль вперяется едва угадываемыми в глубине капюшона глазами в мальчика.
  - Ну. И чего?
  - Ага, блин. А то, нахрен, - Костыль хмыкает. - И вот типа после смерти она попадает на небо, - тут он сплевывает. - К доброму, твою мать, боженьке. Где эту самую душу всяко облизывают. Ну, водяры хоть залейся, девочки, вообще всякая развлекуха в натуре. Попы так нахрен гонят, понял? Га-га! Ой, не могу, во уссаться!
  
  Дюха наконец вывертывается из-под руки Костыля, делает шаг в сторону.
  
  - Ладно лапшу-то вешать, блин! - с достоинством заявляет он. - Салагам такую туфту заливай, нахрен.
  
  Его собеседник хмыкает, сплевывает.
  
  - Во дурачок. Ага. А ты-то сам кто? Не салапон, что ли?
  
  Мальчик сопит, находит нужным отступить еще на шажок.
  
  - Ну, ладно. Мне, вообще-то, похрен, кто ты. Фиолетово, ага. Да ты не шкерься, не ссы, не трону я тебя, - пауза. - Только нехрен туда заглядываться. Дерьмо там всякое в натуре, уж поверь. Вон Тузя посмотрел. И где теперь Тузя? А?
  - К-как это г-где? - от волнения Дюха даже начинает заикаться.
  - Был Тузя, чапал себе по двору, с тобой вот опять же тусил. А где он сейчас? Ну?
  - Да ты чего несешь?? - ужасается мальчик. - Что с ним случилось, нахрен??
  - А я типа знаю, что ли? - Костыль сплевывает. - Ты чего так разнервничался-то, малек? Во умора! Он тебе что, брат? Или, может, сестра? Га-га.
  - Друг он мне, понял?
  - Ой, какие мы прям все из себя серьезные, прям как типа крутые пацаны все. Умора...
  
  Костыль неожиданно хватает Дюху за ухо и принимается вертеть так, что у мальчика из глаз льются слезы.
  
  - Отпусти! Отвянь, блин! - сдавленно говорит он.
  - А нехрен со взрослыми так понтоваться, дебил! Втыкаешь?
  - Ну, втыкаю. Ай! Отпусти, блин!
  - Тузик твой видел, как с неба шмякнулась какая-то хрень. Правда, я тоже видел. Ага... Так вот увидел он шнягу небесную и пропал. Видать, та штука охотилась за ним. Или еще чего похлеще. Короче, это я к тому, что меньше знаешь, крепче спишь, га-га. Ладно, отдыхай, мудила!
  
  Костыль отпускает мальчика и, еще больше сгорбившись, уходит через двор. Ледок хрустит под его башмаками.
  
  Дюха, шипя и чертыхаясь, растирает опухшее ухо, кашляет. Потоптавшись немного на месте, засовывает в рот оставшийся кусок уже остывшего бутерброда и двигает в сторону подъезда, где живет Тузик. Слова Костыля не дают ему покоя. Вдруг и правда с больным, обессиленным другом что-то произошло. Что-то ужасно нехорошее. Именно за то время, что Дюха его не видел. Да, и что это еще за россказни про шнягу, которую тот якобы узрел? Еще и шмякнувшуюся с неба. Бред какой-то, честное слово!
  
  Дверь Чукановых как обычно не заперта. Мальчик толкает ее и осторожно заходит. Оглядывается по сторонам. Отсвет фонаря светлым пятном ложится в коридор. Вроде бы никого. Однако запах - просто ужас! Дюха зажимает нос рукавом и еще медленнее продвигается вперед. Наконец мысли о полуразложившемся трупе заставляют его остановиться. Неужели здесь действительно кого-то замочили? Мальчик напряженно всматривается в темноту, лежащую позади светлого пятна.
  
  - Тузи-ик, - почти шепотом зовет он. - Ты где?
  
  Раздаются чавкающие звуки, словно кто-то большой шлепает и шлепает огромными мокрыми губами. Тень, еще более черная, чем окружающая темнота, вдруг наползает со стороны большой комнаты.
  
  - Тузик? - дрожащим голосом спрашивает Дюха. - Аньк, ты, что ли? А?
  - Пи-и-ить, - невнятно выдыхают в ответ. - Пи-ить!
  - Чего? - мальчик чувствует, как футболка на спине мгновенно взмокает. - Кто это? Кто?!
  
  Тень вплывает в светлую область. И мальчик отшатывается. Перед его глазами возникает нечто колышущееся как желе, подтекающее слизью - точно оставляющее и подбирающее части своего тела по пути. И еще нестерпимо воняющее.
  
  - Пи-и-ить, - гнусавит оно. - Пи-и-ить...
  
  Острая волна ужаса окатывает Дюху. Он подпрыгивает, очень больно стукается обо что-то и, не помня себя, выносится из квартиры.
  
  Глава 15
  -----------------------------------------
  Редкий в это время года солнечный луч скользит по лицу Найдены. Шарит по сомкнутым векам, проходит яркой кистью по щеке, губам, подбородку. И вновь останавливается на густых ресницах. Девушка жмурится, ладонью пытается отогнать непрошенного посетителя, переворачивается набок, морщит нос. И наконец открывает глаза, смотрит в сторону окна.
  
  - Ну, надо же, солнце! - немного охрипшим от сна голосом говорит она. - И кто бы мог подумать?
  
  Некоторое время девушка лежит, шевеля пальцами выпростанных из-под одеяла ног и покусывая прядь волос. Затем решительно садится, отводя давно нечесаную гриву назад. Поддергивает несколько великоватую и поэтому так и норовящую сползти пижаму. Постукивает коротко обстриженными ногтями по краю кровати.
  
  - Солнце! С ума сойти, - вновь провозглашает она. - Мама! Мам!
  
  Слушает, повернувшись к двери одним ухом. Но так ничего и не услышав, встает. Шаркая тапочками, выходит в коридор. В кухне льется вода, звенит посуда. Удовлетворенно кивнув сама себе, Найдена топает туда. Просовывает голову и веселым взглядом осматривает помещение. Теть Клава моет кастрюлю и что-то напевает под нос, иногда поводя в такт мелодии рукой с зажатой в ней мыльной мочалкой. Увиденная картина явно доставляет удовольствие девушке, которая некоторое время с удовлетворением наблюдает происходящее.
  
  - Ма-ам, - наконец тихо зовет она и смеется.
  
  Женщина вздрагивает и оборачивается с улыбкой.
  
  - Вот ведь подкралась как лиса, - констатирует она. - Проснулась, слава богу. Слыхала поговорку? Кто рано встает, тому бог подает. А сегодня такой день замечательный с утра.
  - Да ну? - улыбается девушка в ответ. - Даже для тех, кто в бога не верит?
  - Что значит "не верит"? В бога верить надо, - пауза. - На всякий случай. Как же без такой-то веры жить?
  - Вот именно что "на всякий случай", - поддразнивает Найдена мать.
  - Да ну тебя! А что же тогда удержит человека от воровства, прелюбодейства, убийства?
  - Как что? - преувеличенно недоумевает девушка. - Конечно же, моральные нормы, которые должны быть у каждого существа, считающего себя человеком.
  - Где ж ты нашла-то таких "существ"? Тьфу! Оглянись вокруг себя, дурища. Посмотри реальными глазами. Если не верить в бога, не соответствовать, так и будешь жить как животное.
  - Вот и не зря вокруг нас практически одни животные, - смеется Найдена. - Разве нет?
  - О-ой! - всплескивает руками ее мать. - Такие-то словеса и заведут тебя невесть куда, честное слово! Иди лучше умываться, да кормить тебя буду.
  
  За завтраком вновь всплывает тема веры и неверия. И снова девушка будто поддразнивает мать, утверждая, что одними запретами и страхом наказания мало чего добьешься.
  
  - Возьми хотя бы эту Зою с верхнего этажа. Уж такая богомольная, дальше некуда. И в церковь чуть не каждый день ходит. И молится, и постится... А собаку у Макаровых кто извел? А?
  - Ну, - не сразу находится теть Клава. - Одно дело собака, другое - человек! Чего ты мне мозги-то пудришь? Кого Зоя обворовала или убила?
  - Отлично! Сколько детей у нас во дворе голодными бегают? Не нужные ни родителям, ни вообще кому-либо еще. А?
  - Ну, бегают. Правильно. А чего ж поделаешь, если у нас через одного либо пьяница, либо наркоман? Наделают детей по пьяни, а потом они им и не нужны.
  - Во-от! - поднимает указательный палец вверх Найдена. - Так Зоя твоя хоть бы раз кому из этих салаг кусок хлеба дала! Я даже не говорю, чтобы с колбасой. Пусть просто хлеба! Так нет ведь, удавится. Лучше лишний раз в церковь сбегает или иконки свои облобызает.
  - Хм, ты к чему клонишь-то? Не пойму.
  - А вот ты у нас никакая не богомольная, верно?
  - Ну как? - нерешительно потирает подбородок теть Клава, чувствуя некий подвох. - Верить надо. На всякий случай.
  - Ага! В церковь-то ты ведь не ходишь и не молишься никому. Разве нет?
  - Ну. Мгхм. Грешна, выходит.
  - Однако детишек этих соседских регулярно подкармливаешь! - с победным видом заявляет Найдена. - Вот и кто из вас тогда лучше в рамках мировой-то гармонии? Ты или эта Зоя?
  - Да ну тебя! - машет на нее рукой мать.
  - Ведь и тигра можно заставить скакать через палку - как собачонку. Только это не сделает его ни добрее, ни милосерднее.
  - Ты ела бы, что ли. Ишь, разглагольствует! Время видела? Весь заработок сегодня пройдет мимо тебя. С чего мне тогда кормить этих твоих ребятишек?
  - Ой! - вдруг словно опоминается девушка. - А ведь Андрюшка-то Ястребцов вчера не забегал за едой для Тузика, верно?
  - Неа, - недовольно поджимает губы мать. - Да только сама я к этим Чукановым не пойду, и не проси! Какой бы доброй и хорошей ты меня не считала! Не ровен час наткнусь на Любку или Вовку. А они совсем уж человеческий-то облик потеряли. Да и Лютя этот их ничем не лучше, честно говоря.
  - Мам, никто и не просит тебя об этом, - она берет ее за руку. - Ты чего? Я сама забегу. Тут или с Тузиком что-то случилось, или с самим Андрюшкой.
  - Ну вот еще чего выдумала! И так невесть где таскаешься! Не дай бог пристанут, и ведь не отвяжешься.
  - Я же говорю тебе, как пристанут, так и отстанут. Господи! Да ничего они мне не смогут сделать, поверь. Я ведь колдунья, - девушка весело смеется.
  
  Мать дуется, однако достает из холодильника сваренную вчера кашу и разогревает ее. А девушка тем временем собирается, насвистывая незнакомую теть Клаве мелодию. Старая женщина останавливается, прислушиваясь, затем качает головой и снимает кастрюльку с плиты.
  
  - Ну, я готова, - сообщает Найдена и через секунду возникает в двери кухни. - Вернусь вечером, как обычно. Не скучай, - она целует мать, забирает из ее рук термос и скрывается в коридоре.
  
  Щелкает замок. Теть Клава вновь качает головой, машет кухонным полотенцем. Потом, заинтересовавшись, делает радио погромче.
  
  А Найдена, все так же насвистывая, уже идет по двору.
  
  - Эй, красавица! - кричит один из подвыпивших парней, что устроились под покосившимся грибком на детской площадке. - Слышь, кому говорю?! - продолжает он, недоуменно озираясь на цыкающих и шикающих на него собутыльников. - Подваливай к нам, у нас тут клево. Развлечемся, твою мать, - настаивает он и тут же затыкается, получив сильный тычок от своего соседа. - Ты чего, нахрен, охренел, что ли, совсем, блин?
  
  Найдена на долю секунды останавливается, кидает быстрый взгляд на компанию, брезгливо передергивает плечами и шагает дальше. У полуоткрытой двери Тузика она медлит, принюхиваясь. Затем, осторожно потянув дверь на себя, заходит внутрь. Снова принюхивается.
  
  - Странно, - шепчет она. - Этот запах! Неужели уже началось? Или мне опять просто кажется?
  
  В коридоре она внимательно осматривает пол. Садится на корточки перед неприятного вида потеком.
  
  - Черт! Чем бы поддеть? - она оглядывается в поисках чего-то нужного ей.
  
  Наконец находит около плинтуса огрызок карандаша и, сунув в лужицу, поднимает. Жидкость тянется за карандашом, как резиновая. Еще резче становится тошнотворный запах.
  
  - Так, - говорит девушка. - Значит, все плохо.
  
  Она отбрасывает карандаш, поднимается и быстро идет в детскую. Увидев закрытую дверь, удивленно замирает. Затем принимается дергать ручку, стучать.
  
  - Тузик! Тузик, ты там? Открой, это Найдена!
  
  Дверь подается, открывая узкую щель. Услышав по ту сторону возню, девушка принимается за дело энергичнее.
  
  - Ты правда Найдена? - отзываются оттуда.
  
  Найдена на миг останавливается, соображая, кому может принадлежать этот голос.
  
  - Аня, ты?
  - А ты кто?
  - Да Найдена же. Открой дверь! Что там у вас навалено? Тузик там?
  
  Вновь слышится возня, пыхтение. Девушка сильнее надавливает плечом, и дверь наконец открывается, являя взлохмаченную, помятую и испуганную Аньку.
  
  - Что у вас тут такое? Тузик с тобой? Ты чего молчишь-то? - трясет Найдена очумевшую девочку.
  
  Тузик в это время привстает на локтях, таращит на гостью раскосые глаза и говорит:
  - Дастуй.
  - Привет, дружок! - переводит она на него взгляд. - Слава богу, у вас все в порядке! А теперь рассказывайте, кто это у вас тут шарашился? От кого вы прятались?
  
  Анька высвобождается, поправляет кофту, зачем-то принимается рассматривать свои ладони.
  
  - Ну! - начинает сердиться Найдена. - Чего молчишь-то?
  - Маманя это была, - тихо отвечает девочка. - Они сначала с батей вместе пришли, - теперь она разглядывает старый потек на обоях. - Потом спали. А потом батя начал орать как резаный. И утек. Через окно. А маманя после давай тут ползать всяко. Страшная такая, жуть.
  - И долго все это продолжалось?
  - Да подикось всю ночь.
  - Господи, какой кошмар! Кто-нибудь из вас дотрагивался до нее? - девушка резко откидывает волосы назад.
  - До кого это?
  - Ну, до мамани вашей, Любки!
  - Неа, - упорно разглядывает потек Анька. - Батя, по ходу, да.
  - Слушай, когда они вернулись, они оба нормально выглядели?
  - А то!
  - Ладно. Хоть это легче. Отец когда убегал тоже э-э... ну, был в порядке?
  - Да обосрался он со страху. Как последний мудак. Вот и все, - Анька презрительно кривит губы.
  - Понятно. А так-то он нормально выглядел? Ну, не молчи же ты, господи! - Найдена вновь принимается трясти девочку.
  - Надь, ты сдурела, что ли? - сердито вытаращивается на нее Анька. - Отстань!
  - Это важно! Слышишь?
  - Надо же, взрослые все такие дураки. Реально, - неожиданно замечает девочка и принимается дергать себя за край юбки.
  
  Найдена недоуменно поднимает брови и не сразу находит, что сказать в ответ.
  
  - Э-э, ладно. А по существу вопроса?
  - Надь, ну какая, нахрен, разница, вот а? Да обычно он выглядел. Ну, обычно, как с перепою. Да еще обосрался от страха, - Анька продолжает мусолить край юбки. - Нам вот с Артемкой тоже хреново ночью пришлось. Думала, все кишки от ужасти вытрясу. Сильно страшная маманя-то стала, ага. А сейчас, прикинь, вот есть охота. Как так? Вот только что страшно было, аж жесть! Чуток прошло, и жрать охота. Как так?
  - Ну-у, как тебе сказать... Человек прежде всего стремится удовлетворить свои физиологические потребности, а уже потом...
  - Какие, какие потребности?? - перебивает ее девочка.
  - Ну-у... Э-э... Короче, в общем, такие, чтобы выжить. Есть там, пить. Чтобы не убили. Ну, и в этом духе. Понятно?
  
  Анька морщит лоб, оглядывается на брата, щиплет свой рукав. Потом снова переводит взгляд на собеседницу.
  
  - Ну, вроде да, - она шмыгает носом. - Типа того.
  - Вот и славно. Я, кстати, ведь кашу вам принесла. Андрейка Ястребцов почему-то вчера за ней не зашел. Ты не знаешь, с ним все нормально?
  - Ну, по ходу, да. Это я ему сказала больше не носить. Мы же не побирушки какие-нибудь. Сама, короче, Тузика прокормлю.
  - Ага? И как там у Тузика нашего дела? - спрашивает Найдена, решительно отодвигая Аньку.
  
  Тузик все это время внимательно наблюдает за происходящим. Рот его стиснут в точку и сосредоточенно двигается туда, сюда. Ночью мальчик почти не спал, с ужасом прислушиваясь к бормотаниям, чмоканьям и еще куче непонятных звуков за стеной. Ему казалось, что если дверь откроется, он сразу же умрет. Анька тихо сопела рядом, иногда просыпалась и тоже слушала. Но, в отличие от мальчика, потом вновь проваливалась в сон. Казалось бы, после такой ночи ему должно было стать хуже. Однако Тузик наоборот чувствует приток сил. Он спокойно поднимается на локтях, руки совсем не дрожат. И, наверное, если попытаться, вполне может сесть.
  
  Найдена подходит, щупает его лоб, ерошит волосы, подсаживает к спинке кровати.
  
  - Как дела, малыш? Вроде бы, идешь на поправку, да?
  - Хоёсё, - отвечает он. - Не боит.
  - Вот и отлично! Аня, вы пока тут поешьте, а я тем временем посмотрю, что с вашей матерью, в коридоре-то ее нет.
  - Ой, не ходи! - вцепляется в нее девочка. - Она такая страшная, ужасть! И все ей пить надо, прикинь.
  - Ну, что-то же надо сделать. Врача вызвать или в больницу отправить. А, может, ее здесь уже и нет, - Найдена усмехается.
  - Реально? - не верит Анька. - Не ходи лучше, честное слово. Еще как набросится! Чего папаня-то так пересрался?
  - В общем, ешьте. И за мной не таскайся, вдруг и правда страшно.
  - Ну, - насупливается девочка. - А сама-то чего?
  - Я же взрослая, - смеется девушка. - Не то, что некоторые! - тут она щелкает Аньку по носу и показывает ей язык.
  
  Та несмело улыбается, но больше уже не спорит.
  
  Выйдя из детской, Найдена сразу же направляется в большую комнату. Туда же ведет липкий и местами отливающий грязным перламутром след. Чуть помедлив у порога, она заглядывает внутрь. В комнате темно из-за задернутых штор, и на фоне разбросанной мебели ей не сразу удается найти то, что она ищет.
  
  - Ладно, - шепчет она, плотно закрывает дверь и включает свет.
  
  Рыхлая масса то ли слизи, то ли еще чего такого же противного обнаруживается приваленной к дивану, где раньше спали старшие Чукановы. Оно колыхается, видимо реагируя на свет, и пытается повернуть в сторону девушки то, что когда-то было лицом.
  
  - Пи-и-ить, - на грани слышимости шелестит оттуда.
  
  Найдена подходит ближе, откидывает волосы назад и всматривается. Нечто, привалившееся к дивану, уже мало чем напоминает человека. Оно словно оплыло, осело, как покрытая копотью снежная баба под лучами солнца весной. Кажется, еще немного, и это существо попросту превратится в лужу зловонной слизи.
  
  - М-да, - будто что-то подтверждает девушка. - Люба, Люб, ты слышишь меня? - тихо зовет она.
  
  Бесформенное лицо с трудом и каким-то хлюпаньем обращается к ней. Глаз на нем нет, и это производит особенно жуткое впечатление. Девушка передергивает плечами, сжимает пальцы.
  
  - Люба, тебе уже нельзя помочь. Понимаешь, что я говорю?
  - П-п-пить.
  - Ох ты, боже мой! - произносит девушка, на секунду отворачивается, потом опять смотрит. - Помочь тебе нельзя, это так. Но мучиться ты больше точно не будешь. Как там попы ваши говорят? - она усмехается. - Отпускаю тебе все твои грехи, Люба. Иди с миром!
  
  Найдена поднимает правую ладонь. Яркий белый свет, мгновенно вырвавшийся оттуда, касается комка слизи. Вспышка. Шипение. И вновь только голая лампочка мерцает под потолком. Девушка вздыхает, засовывает руки в карманы, словно ей вдруг становится холодно.
  
  - Вот и все, - говорит она. - Прощай, Люба.
  
  Развернувшись, она медленно идет к выходу, еще раз кидает взгляд на пустую теперь комнату и выходит, закрывая дверь.
  
  Глава 16
  ----------------------------------------
  Сашон лежит в постели. Ему плохо уже несколько дней. Когда мать спрашивает, что с ним не так, он не может точно сформулировать, но в его теле страшная слабость. Такая, что прежде чем поднять руку, сто раз подумаешь, а надо ли оно тебе. Есть совсем не хочется, только пить. И мать поит его каждый час с ложечки. Конечно, когда она дома. Когда же она уходит, жажда становится почти невыносимой.
  
  Сашон знает, что жара у него нет. Термометр неумолимо подтверждает это раз за разом. Поэтому совершенно непонятно, почему же ему так нехорошо. Мальчик разжимает губы и облизывает их сухим языком.
  
  Перед тем, как он заболел, ему несколько ночей снился один и тот же кошмар - крутящиеся и засасывающие воронки тьмы с точками то ли звезд, то ли просто огоньков. Они кружились и кружились, и вырваться из их смертельных объятий было невозможно. Мальчик просыпался весь в поту, сердце билось, как ненормальное. Потом опять засыпал, и воронки вновь делали свое черное дело. А потом Сашон заболел - просто не смог утром встать. Сначала мать сердилась, думала, что он придуривается или отвиливает от школы. А затем поняла, что с ним действительно что-то не так.
  
  Мальчик вздыхает. Сегодня вот новая муть появилась, кажется, словно размягчаются мышцы и даже кости. Он сжимает и разжимает пальцы, ощупывает предплечье. Да нет, вроде нормально все. Просто кажется.
  
  - Давай-ка, поедим, дорогой.
  
  В его поле зрения появляется мать. И он будто впервые видит то, чего не замечал прежде. Надо же, какая она худая и изможденная. Выглядящая старше своих лет. И почему она такая?
  
  - Сашенька, слышишь меня?
  
  Сашон кивает и с отвращением выставляется на тарелку с едой. Нет, конечно же, он понимает, что если не есть, то можно спокойно умереть. И вообще - если болеешь, нужно обязательно есть! Ведь организму необходимы силы. Ну, чтобы поправиться. Верно? Однако как запихнуть в себя желто-белую массу, что мать подает ему с ложки?
  
  - Ка-ашка вку-усная, сла-адкая.
  - Фу-у! - вырывается у него.
  - Милый, ну тебе же нужна глюкоза. Плюс здесь имеется все, что необходимо организму. Я же не заставляю тебя есть мясо!
  
  Сашон вновь вздыхает, слизывает жидкую кашу и пытается проглотить. Это дается ему с трудом, к горлу подступает тошнота. Отдышавшись, он старается так же успешно справиться и со следующей ложкой каши. Однако тут его скучивает судорога. Поспешно перегнувшись через край кровати, он отдает все содержимое своего желудка облезлому полу. Пот выступает на лбу мальчика, лицо бледнеет.
  
  - Ах ты, господи! - всплескивает руками женщина. - Но ты ведь должен, должен поесть!
  - М-может, у меня д-дизентерия? - запинаясь, спрашивает мальчик.
  - Непохоже, ты ведь не в состоянии есть только твердую пищу, и у тебя совсем нет стула.
  - М-мам, в-вызови мне в-врача.
  - Терпеть не могу этих шарлатанов! - в сердцах выкрикивает мать. - Только бы угробить человека, - она сцепляет руки и принимается нервно ходить. - Сегодня вот Тузику твоему - ах, боже мой, что за собачье имя! - пришлось вызвать. Представляю, что они там ему понавыписывали!
  
  Краем сознания Сашон понимает, что при этих словах ему нужно забеспокоиться, ведь Тузик его друг. Однако ему почему-то все, все безразлично. Он поднимает голову чуть выше на подушке, облизывает быстро сохнущие губы и все-таки спрашивает:
  - А что там случилось с Тузиком?
  
  Мать машет рукой, продолжая туда-сюда ходить по комнате. Мальчик не настаивает, он вдруг чувствует, как опять проваливается в сон, где вертятся черные воронки, и вскрикивает. Женщина понимает это по-своему.
  
  - Ох, да не то, что у тебя, дорогой! У него обычная простуда. Правда, если быть честной, то очень сильная. Может, и воспаление легких.
  
  Тьма внутри воронки начинает вращаться. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. Светлые пятнышки кружатся, постепенно сливаясь и превращаясь в полосы.
  
  - Ах, что же с тобой Сашенька?? Что? Сегодня поздно - неотложек я боюсь - завтра, завтра вызову тебе врача! Хотя что они понимают?
  
  Это последнее, что слышит мальчик перед тем, как его всасывает кружащаяся тьма.
  
  Просыпается Сашон, когда за окном клубятся сумерки. И он не может понять, утро это или вечер. В квартире странная тишина, словно мать опять куда-то ушла. Страшно хочется пить.
  
  - Мама! Мам! - зовет он и прислушивается, надеясь уловить хоть какой-нибудь звук. - Мам! - вновь пробует он.
  
  Пить хочется отчаянно. Поэтому он невероятным усилием приподнимает руку и тянется к стакану, стоящему на тумбочке у края кровати. Ему удается дотянуться и даже схватить его. Однако вес воды оказывается чрезмерным для его слабых пальцев.
  
  Сморщившись в беззвучном плаче, он изгибается и принимается слизывать влагу с руки и простыни. Это только распаляет жажду. Сашон стискивает зубы. Чтобы напиться, ему надо каким-то образом добраться до кухни, взять чайник и присосаться к его носику. Это было бы просто великолепно! Но ведь это нереально. Причем абсолютно.
  
  - Мама! - предпринимает он очередную попытку.
  
  Тишина. Ладно. Он сдвигается к краю кровати, свешивает одну руку, потом другую, нагибается и брякается на пол. Странно, но боли от ушиба он почему-то не чувствует. Сантиметр, другой. Сантиметр, другой. Извиваясь, мальчик медленно ползет вперед. Вот и выход из комнаты. Сашон приваливается к косяку, чтобы немного отдохнуть. И с удивлением видит, что за ним остается влажный, слегка отливающий перламутром след.
  
  - Что за ерунда? - шепчет он. - Обоссался, что ли? Хрень какая-то, ей-богу. Ладно, плевать.
  
  Со стоном он отлепляется от своей опоры и ползет дальше. Коридор. Дверь в туалет. Так, еще немного. Еще чуть-чуть. А вот наконец и кухня. Здорово. Теперь добраться до плиты. Вот, хорошо. Нужно встать. Нужно!
  
  Сашон закусывает губы, пытается подняться на колени. Падает. Отдыхает какое-то время. Снова пытается.
  
  Стоя на коленях, упирается лбом в холод плиты. Потом распрямляется, тянет руку к чайнику. И вдруг понимает, что непременно уронит его, ведь тот намного тяжелее стакана. Лицо мальчика начинает дергаться. Было бы намного легче, если бы он смог заплакать. Но в глазах слез нет, во рту сухо.
  
  Наконец встает на дрожащих ногах, поражаясь самому себе. И присасывается к носику чайника. Боже, какое блаженство! Весь организм наполняется влагой, столь нужной ему сейчас. Пить, пить. Не отрываться.
  
  Словно не выдержав испытаний, тело мальчика сгибается пополам, он ничком падает на пол и замирает. Чайник, расплескивая остатки воды, летит в сторону, ударяется о стену и, напоследок уныло звякнув, катится под стол. В квартире вновь наступает тишина.
  
  Проходит не менее суток, прежде чем Сашон начинает проявлять первые признаки жизни. Сначала дергается рука, потом вторая. А затем он сам делает глубокий вздох и открывает глаза. В недоумении оглядывается.
  
  - Где это я? - шепчет он. - Что происходит? Мама!
  
  Не получив ответа, он опирается спиной о плиту, пытается подняться. И неожиданно легко это делает. Сам себе Сашон кажется легким, почти невесомым, и замечательно гибким, словно каждая частичка тела переливается одна в другую.
  
  - Странно, - замечает он.
  
  Делает шаг вперед и переносится чуть не на три. Изумленно застывает, поводя раскинутыми в стороны ладонями, прислушивается.
  
  - Что за ерунда?
  
  Немного постояв, он осторожно трогается дальше, стараясь не совершать резких движений. Возвращается в комнату, оглядывает ее. Кроме него тут никого нет. Свет заходящего солнца обозначает толстый слой пыли на столе и комоде на половине матери. Такое впечатление, что уже несколько дней она не прикасалась к ним - не писала письма, не читала книги, не брала всякие женские штучки. Сашон смотрит, смотрит, и тревога напополам со страхом вползает в его душу. Нет сомнений, что пока он болел, мама куда-то ушла и не вернулась. А это означает, что с ней что-то случилось. И еще - что он остался один!
  
  Мальчик вскрикивает и кидается к вешалке, чтобы определить, в чем именно ушла мать. Единым броском покрыв не менее двух метров, с размаху въезжает в ворох одежды. Ошалев, отталкивается и теперь впечатывается в стену. Боли он не чувствует, только изумление. Сглатывает, несколько раз зажмуривается. И вдруг видит прямо перед собой осеннее пальтишко матери, беретку, торчащую из кармана, а под вешалкой - брошенные как попало ее сапожки.
  
  - Что... Что такое?? - с трудом спрашивает мальчик неизвестно кого.
  
  Проводит ладонью по лицу, вновь старается сглотнуть, но сухой комок неожиданно встает поперек горла. Сашон оборачивается. Где же в их крошечной квартире может скрываться мать? Она ведь не могла уйти, не одевшись.
  
  - Мам! Мама!! - кричит он.
  
  Ответа нет. И мальчик маленькими шажками приближается к двери туалета. Немного выжидает, затем толкает неплотно прикрытую дверь. И тут же отшатывается, влетает спиной в комнату, сшибает на пути какую-то мебель.
  
  Там в туалете, рядом с ванной, привалившись к стиральной машине, находится нечто настолько устрашающее, что у Сашона волосы встают дыбом. Рыхлая, полурастаявшая глыба то ли слизи, то ли чего-то комковато-склизкого. При его появлении в существе угадывается некоторое шевеление.
  
  - Пи-ить, - шелестит существо.
  - А-а-а! - кричит мальчик, метаясь по комнате.
  - С-с-аш-шенька... - на грани слышимости произносит нечто.
  
  И Сашон мгновенно, словно наткнувшись на невидимое препятствие, останавливается. Нет, это немыслимо! Чудище не только живое. Оно знает его имя! Откуда, черт подери? А??
  
  Немного взяв себя в руки, мальчик медленно идет обратно, готовый при первой же опасности броситься в сторону. Но страшилище не делает никаких попыток напасть. Оно просто находится у стиральной машины, растекаясь по низу склизкой массой, и, кажется, смотрит на Сашона не отрываясь. Правда, чем смотрит, совершенно непонятно. Однако ощущение именно такое. Странно, правда?
  
  Мальчик делает еще несколько мелких шажков. Существо то ли вздыхает, то ли булькает. И вновь выдает почти неразличимое:
  - П-пи-ить...
  
  Искристые потоки чего-то грязно-бурого постоянно перетекают из одних частей страшилища в другие, неуловимо, но размеренно изменяя внешний облик. Нелепые выросты то появляются, то исчезают. А от самого существа веет таким отчаянием и болью, что хочется бежать со всех сил и орать что есть мочи. Сашон сжимает пальцы. Облизывает губы. Что-то тут не так. Откуда вообще Это взялось здесь??
  
  - С-сын-нок... П-пи-ить...
  
  Тело мальчика будто прошивает током. Острая тоска впивается в сердце, как шило. Понимание, ясное и прозрачное, приходит сразу. Но... Как это? Как такое может быть??
  
  - Мама? - неуверенно спрашивает он.
  
  Слизь внутри чудища начинает двигаться интенсивнее, словно стремится изнутри поскорее разрушить его. Цвет изменяется почти на черный. Снова то ли бульканье, то ли вздох.
  
  - Так больно... Так... Пи-ить...Сын-нок...
  
  Сашону становится до того плохо, что его перегибает почти напополам. Слезы закипают на глазах. Из горла рвется рыдание. И от этого его вновь выносит из туалета, бросая с дикой скоростью в разные стороны. Он мечется, как ракета, чувствуя только зияющую боль потери. И наконец замирает, свернувшись еще в полете в калачик. "Плохо, плохо, плохо" - стучит в его мозгу.
  
  Что за ерунда? Разве такое случается? Как мама, его занудная обыкновенная мама, могла стать этим самым? Ну, тем, что умирает сейчас в туалете. А что оно умирает, у Сашона сомнений нет. Как, впрочем, их нет и в отношении того, что чудище пару дней назад было его мамой. Во все это невозможно поверить. Но, однако, все именно так и есть.
  
  Мальчик распрямляется, становится на ноги, смотрит на свои ладони, вновь сжимает пальцы.
  
  Мама хочет пить. Наверное, так же сильно, как еще недавно хотел он. И, в отличие от него самого, она не может сдвинуться с места. Она мучается и страдает. А он, как последний болван, торчит в коридоре и не предпринимает ничего. Ничего, чтобы помочь ей.
  
  Не успевает он подумать об этом, как резкий толчок вносит его в туалет. Страшилище выглядит еще более несчастным, оно оплыло еще сильнее и не произносит уже ни слова. Только булькает и хрипит.
  
  - Сейчас, мама! Сейчас! - кричит Сашон и в спешке принимается срывать шланг душа.
  
  Руки его сильно дрожат, неловкие пальцы не сразу справляются с краном. Однако намерение помочь неумолимо. И вот уже струи воды потоком льются на создание в углу туалета.
  
  Оно расплывается, увеличиваясь в объеме, стараясь всем телом впитать влагу. На миг застывает, излучая счастье. И через секунду опадает, превращаясь из чего-то живого и подвижного в мертвую лужу слизи, которой не нужно уже ничего. Вода стекает с нее, скапливаясь в углу туалета. И немедленно снизу начинают стучать.
  
  - Да вы достали, уроды, нахрен! - доносится оттуда. - Блин, твою мать! Закрой воду, сука! Весь ремонт похрен захреначен. Закрой воду, сволочь!!
  
  Сашон очень медленно кладет шланг в ванну, закрывает воду. Замирает, опустив руки, возле того, что было его матерью. Слезы, обжегши губы, горячими каплями падают в раскрытый ворот рубашки.
  
  - Ты слышишь, падаль?? Ты весь ремонт нам похерила, сволочь!! - тарабанят уже во входную дверь. - Открывай!! Ты заплатишь, сука! На этот раз не увильнешь! Открывай! Слышишь? Ублюдку твоему все кости переломаю, нахрен!
  
  Мальчик всхлипывает, берет тряпку и начинает убирать воду, очень стараясь не задеть отливающую перламутром лужу. Однако, оступившись, касается ее локтем. И с изумлением видит, что тот проходит сквозь, не встречая никакого сопротивления. Тогда он осторожно трогает ее пальцем, а затем запускает всю ладонь. Субстанция словно расступается в стороны, отдавая только тепло, но не влагу.
  
  - Все это очень странно, - шепчет мальчик, краем сознания отмечая, как стихают вопли снаружи и постепенно темнеет вокруг.
  
  Он очень устал. Так сильно, что нет сил думать, плакать и горевать. Поэтому он хочет немедленно оказаться в постели. Уснуть, отрешиться, успокоиться. Все, что угодно, лишь бы его не тревожили, не трясли, не требовали.
  
  И как же замечательно, что тело само, в один прыжок, переносится туда, где мягкая подушка и теплое одеяло, а под потолком качаются модельки самолетов, а под столом посверкивает закатившаяся машинка. Ах! Сашон закрывает глаза, сворачивается в клубок. И мгновенно засыпает.
  
  Глава 17
  -----------------------------
  Тузик просыпается, чувствуя прилив сил, какого не было уже давно. Ему опять снился белый щенок. Ну, не просто он сам, как таковой, а как Тузик играл с ним. Бегал, прыгал, смеялся. А еще они вместе лаяли. Здорово так, на два голоса.
  
  Сон все еще рядом с ним, совсем близко. Мальчик улыбается и даже ощупывает место возле себя, почти уверенный, что наткнется на теплый пушистый комок. И как странно, что там никого нет. Тузик поднимает брови домиком, сжимает рот в точку. Однако не выдерживает и вновь принимается улыбаться.
  
  - А, ты проснулся? Ну, наконец-то! - с деловитым видом входит Анька. - Дрых, по ходу, чуть не сутки. Прикинь, да? Я не будила, ну, чтобы ты, типа, поспал. Говорят, сон лечит, - состроив серьезную мину, заканчивает она свою тираду.
  - Ктё говоит? - снова поднимает бровки Тузик.
  - Ну, - сестра делает неопределенный жест. - Эти... Ну, типа, люди. Ага. Жрать хочешь?
  - Юди? - уточняет мальчик.
  - Ну, да. А чего такого-то? Есть, спрашиваю, будешь?
  
  Тузик с умильной гримасой пытается определить, хочет ли он есть. А Анька, ожидая, в нетерпении постукивает ногой.
  
  - Ну? - наконец не выдерживает она.
  - Ну, хосю.
  - Сейчас принесу. Картохи пожарила, прикинь. Вкусно-о, зашибись!
  - Кайтохи? - не совсем верит Тузик, однако в его желудке немедленно начинается некое брожение.
  - Ага. Крутяк картоха вышла. Вчерась насобирала нормально деньжат-то, - она удовлетворенно хмыкает. - Еще огурцов соленых купила и хлеба. Клево?
  - Васе, - соглашается мальчик. - А де ма?
  
  Анька тормозит у порога, оборачивается. Недоумение отражается на ее лице.
  
  - А, прикинь, нету ее нигде. Колбасилась тогда, колбасилась всю ночь. Потом ведь заткнулась, да? И свалила куда-то, - Анька смешно двигает носом. - Нету ее дома, в натуре. Как я после Надьки проверила, так и нет никого, - она переводит взгляд на Тузика. - Нет, ну ты и подрыхнуть, братан! Я в отпаде. Реально.
  
  Сестра выходит. А мальчик пытается встать. Это ему удается вполне. Опираясь на край кровати, он осторожно спускает ноги на пол. Выждав несколько секунд, отцепляется от постели. Тузик чувствует, что он еще слишком слаб - от усилий кружится голова и дрожат ноги.
  
  - Вот нисего себе, - шепчет он и поднимает брови домиком. - Ну, зе! Давай, ссен, - подбадривает он сам себя.
  
  Сжатый в точку рот двигается туда, сюда. Мальчику почему-то кажется, что он обязательно сегодня должен сделать хотя бы шаг. Это странно, если хорошенько поразмыслить. Но думать пока тяжело. Поэтому он просто прижимает стиснутые кулачки к щекам и минуту выжидает. А затем шагает вперед.
  
  Тузика немного шатает, однако успех придает ему сил. Нет ни боли в груди, ни в горле. Да и раскаленные ножницы вовсе не втыкаются ему в виски. Он медленно-медленно покидает комнату. Выйдя в коридор, осматривается. Из кухни слышится песенка, которую мурлыкает Анька, шипение сковороды и звяканье посуды. В остальной части квартиры тихо. И вообще стало как-то чище. Видимо, сестра немного прибрала, а нагадить заново пока некому.
  
  Мальчик опирается ладошкой о стену с полуоторванными обоями. Переводит взгляд чуть ниже. Вон и рисунок карандашом, который он делал полгода назад. Ну, не полноценный рисунок, конечно, а просто замысловатое продолжение полустертых временем завитков, что повсюду раскинуты по обоям. Тузик вглядывается, поражаясь тому, что еще так недавно был настолько глуп, что мог рисовать на обоях.
  
  И тут ему вдруг становится страшно. Сжатый рот останавливается на правой щеке, глаза начинают усиленно моргать. Тузик не понимает.
  
  Вот он, рисунок. Сделан не сегодня и не неделю назад. Верно? Так почему же он так очевидно похож на ту зловещую тень, что видел тогда и Тузик, и Костыль?
  
  Ответа у мальчика нет. Он помнит, что когда рисовал, ему было жутко тоскливо. Никого не было, и очень хотелось есть.
  
  Он ощупывает живот. Сейчас тоже хочется, но не так, как тогда. Мысли о еде вдруг наталкивают его на то, что неплохо бы - раз уж он сумел выйти в коридор - проверить, действительно ли комната родителей пустует. Мальчик выпячивает нижнюю губу и отрывается от стены.
  
  Дверь открыта. И ничто не мешает ему заглянуть внутрь. Да, повсюду разбросаны вещи, опрокинут стул, сдвинут в сторону стол, в ужасном беспорядке постель - и вообще похоже, что здесь сестра не прибирала. Но она права, в комнате никого нет. Причем нет и следов того страшилища, в которое превратилась мать.
  
  Брови мальчика вновь поднимаются домиком. Ведь с того ужасного создания постоянно что-то стекало, верно? Куда же оно девалось?
  
  - А, вот ты где! - возвещает за его спиной Анька. - А я уж напугалась, куда ты делся. Ага. И чего выперся? Тебе, поди, еще и вставать-то нельзя.
  
  Тузик не отвечает, водя точкой рта.
  
  - Видишь, нету ее, - продолжает сестра. - Видать, свалила, как совсем плохо стало. Может, искала опохмелиться. Может, еще чего.
  - А съеды где? - сурово интересуется мальчик.
  - Чего?
  - Съеды!
  - Какие еще, нахрен, следы?
  - Ну-у, - тянет он. - Капаё с нее сё. Забыя?
  - А-а, - начинает понимать брата Анька. - Ну, да, точно, - она тоже осматривается. - Прикинь, нету ничего. Хм, по ходу, и не было. Ну, когда я заглянула сюда. Может, высохло?
  - Мозет, - соглашается, подумав, мальчик.
  - Ну, ладно, есть давай, что ли. Подогрела я.
  - Ага, - кивает он.
  
  Анька берет брата за руку, и они топают прямиком в кухню, где она подсаживает его на табурет и пододвигает тарелку с картошкой. Сама садится рядом, вытаскивает из банки огурец, вручает Тузику.
  
  А Дюха в это время лежит у себя в комнате на кровати, покрытой старым и местами прожженным покрывалом. На животе лежать очень удобно, тем более, когда он не пуст, а наоборот - набит под завязку дешевым копченым мясом и магазинным салатом оливье. Денег Марсик не оставляет в принципе. А если бывает в духе - покупает жрачку сам и на свой вкус.
  
  Бабушка не звонила давно, а уж когда приезжала - так и вообще не припомнишь. Жива ли она вообще, непонятно. И это, если подумать, крайне плохо. Так как, если дела и дальше пойдут в подобном темпе, то очень скоро он останется совсем один. И тогда бабуся будет непременно кстати. Верно?
  
  Для мальчика не секрет, что Марсик как-то там мухлюет с документами на их квартиру, а мать готова подписать что и где угодно, лишь бы получить наркоту. Ведь ясно, что квартира - это деньги. Причем немалые, несмотря на их неблагополучный район. У них полноценная двушка с остатками ремонта, что делал дядь Витя, который задержался в их семье практически на год. Тогда Дюха почти поверил, что уж теперь-то у матери все сладится - она как-то успокоилась, перестала выкидывать разные фортели, таскаться непонятно где и не приводила к себе до ужаса странных гостей. Дядь Витя был рукастый, не отказывался заниматься с Дюхой и учил его, как там вот подстрогать, тут вот прибить. И вообще, разговаривал с ним, как мужик с мужиком. Как, наверное, и должен говорить батя со своим сыном. И однажды он сказал, глядя с прищуром, одну вещь, которую мальчик не забывает до сих пор.
  
  - Знаешь, Андрейка, у тебя очень необычная мать, - тут он, насколько помнит Дюха, усмехнулся. - Прямо, как жар-птица среди ворон. Веришь? И мало у кого хватит сил, чтобы удержать ее, блин. А без твердой руки она точняк пропадет. Без вариантов. И жалко мне ее до ужаса. Веришь? И удержать-то ее, боюсь, я не смогу вовсе...
  
  Ага, блин, "жар-птица"! Уж лучше бы была такая, как теть Соня, чем с этакими-то закидонами. Ведь вскоре после того, как она выгнала дядю Витю, она и встряла с этой наркотой.
  
  Черт! Дюха переворачивается на спину, принимается глазеть в потолок. Тихо как в соседней комнате. Видать, балдеет или спит. Интересно, долго ли еще Марсик будет оприходовать ее в качестве уплаты за наркоту? Ведь уже сейчас она выглядит почти как пугало. Тощая, зубы крошатся, синяки не проходят. Знай, шарашится по квартире или целыми днями лежит, не вставая. Говорит, что нет сил.
  
  Дюха хмыкает. Ну, еще бы они, эти силы, были, ага. Так нахратить себя. Блин, и чего хорошего в этой наркоте? Эх! Позвонить, что ли, самому бабусе?
  
  Мальчик вздыхает, дергает себя за отросшую прядь волос, снова ложится на живот, подпирая кулаками голову.
  
  Вон у Тузика родители всю жизнь квасят. И живут, блин. Не помирают. Ну. Ох, и жути он насмотрелся позавчера у них. До сих пор мурашки бегают, как вспомнишь.
  Мальчик передергивает плечами, вздыхает. Переводит взгляд на окно.
  
  Сходить бы надо к ним. По любому. Тузика проведать, узнать, что и как. Ну, пока светло. А то сбежал как трус распоследний. Да еще никак не может заставить себя вернуться. Эх! Такое до самой смерти, поди, не забудешь.
  
  Дюха садится, прислоняясь спиной к стене. Прислушивается. За стеной по-прежнему ни звука.
  
  Нет, надо обязательно сходить, блин. Ну, вот прямо сейчас. Светло пока. Да?
  
  Покачав ногами, он встает, проверяет карманы куртки и, словно решившись нырнуть в черный омут, выходит из комнаты. Ведь если выжидать, страх опять вползет мерзкой змейкой. И тогда уж точно никак. Только с кем-нибудь. Хм, только вот с кем?
  
  У Сашона-то за дверью все так же молчок. Случилось, что ли, тоже что-то? Не Найдену же звать-то в конце концов? Не пойдет она, наверное. Да и не солидно вообще.
  
  Мальчик заглядывает в соседнюю комнату. Там полумрак из-за задернутых штор. Лицо матери белеет в ореоле спутанных темных волос. Она спит, смешно и по-детски подсунув руки под подушку. И напоминает маленькую девочку, ненароком заснувшую посреди праздника.
  
  Дюха смотрит и не понимает, как можно было толкнуть, сбросить ее в бездонную пропасть. Зачем? Что за радость обрекать на страдания и смерть беззащитных людей? Ведь только беззащитных можно толкнуть, поставить подножку, ударить. Верно? И что, кроме ужаса, вообще могут принести деньги, заработанные на крови, слезах и боли?
  
  Он тихо прикрывает дверь и, повозившись с замком, спешит вниз. Перескакивает через две ступеньки и стремится не расплескать свою решимость. Которая, тем не менее, тает и тает. Пока совсем не исчезает перед квартирой Тузика.
  
  Мальчик стоит, переминаясь с ноги на ногу. То поднимает руку, чтобы постучать, то опускает. А образ склизкой твари тем временем все яснее всплывает перед его мысленным взором. И Дюха уже совсем собирается дать деру, как щелкает замок напротив.
  
  - Ты чего это здесь тусишь, красавчик? - появляется в двери толстая соседка Вероника. - К Чукановым, что ль?
  - Ну, - отвечает Дюха. - К Тузику. А что?
  - Да нет, ничего, - соседка изучает его густо накрашенными глазками. - К Аньке, что ль?
  - Да нет же! К Тузику, - удивляется непонятливости взрослой тетки мальчик.
  - Да-а? Тогда чего не заходишь? - Вероника жеманно облизывает острым язычком полные губы, выставляет жирную ногу в чулке сеточкой вперед. - Вот Анька не промах! - начинает хихикать она. - Не то, что ее дебилка мать.
  - Почему? - нехотя интересуется Дюха, так как ему кажется, что этот разговор лучше не продолжать вовсе.
  - Ну, подцепила такого красавчика, хи-хи, - тетка двумя накрашенными пальчиками тянет и так короткую юбку выше и выше.
  
  Дюха вытаращивает глаза, с трудом сглатывает.
  
  - Эй, малой, не хочешь развлечься? - ни с того, ни с сего предлагает тетка, затем неожиданно хватает его за руку, рывком подтягивает к себе. - Я тебе денежку заплачу, сладкий. Будет жарко, поверь, - шепчет она прямо ему в ухо.
  
  Мальчишка от ужаса начинает визжать, локтями и коленками упираясь в мягкие телеса соседки, и изо всех сил пытается высвободиться.
  
  - Пусти! - воет он. - Пусти, дура! Отстань!!
  
  Где-то выше стукает дверь, потом другая.
  
  - Чего это за нахрен там внизу, Даниловна? - спрашивают сверху.
  - Убивают, что ль, кого, блин. Пойти, посмотреть разве. Может, интересно.
  
  Вероника сразу же отпускает мальчика, отчего тот с размаху влетает в квартиру Чукановых, спиной открыв дверь.
  
  - Вот дурачок, - тихо говорит тетка. - Сам же через несколько годков прибежишь. Только денежку тогда я с тебя возьму, понял? Не забуду. Да и как такого сладенького забудешь, - она томно поводит глазками. - Ну, а сейчас иди жаться к своей дуре Аньке! - зло заканчивает она.
  
  Поворачивается и уже у самого порога вдруг говорит:
  - Ну, или сбегай к старому мосту, дурачок. Там тебя многому научат. Работать будешь до усрачки. Реально. Такой красивенький-то!
  
  Она снова хихикает и скрывается за своей дверью. Ошалевший Дюха сглатывает, кашляет. Ощупывает правый бок.
  
  - Ты чего тут валяешься? - интересуются сзади.
  
  Дюха резко оглядывается, чуть не сворачивая шею. И видит удивленную Аньку в смешном теплом платье в складку и сбитых на коленках колготках. На макушке у девочки торчат два жестких вихра.
  
  - Да. Разлегся, как у себя дома. Хоть бы дверь закрыл, что ли.
  - Ой, блин. Извини, нахрен, - мальчик вскакивает как ни в чем не бывало, но тут же хватается за плечо. - Черт! - шипит он. - Похоже, ушиб не только задницу.
  - Задницу? Ну ты даешь! - Анька весело смеется. - Тебя забросила Годзилла?
  - Ха! Очень ржачно, ага, - Дюха хмурится и растирает плечо.
  - О! Дюса! - раздается голосок Тузика. - Ты де бый? Я здай, здай тебя.
  - Дверь-то закрой, что ли, - продолжает Анька.
  - Ну сейчас, сейчас. Чего вы?
  
  Дюха с опаской выглядывает на площадку. Но соседки Вероники и след простыл. Что, впрочем, не может не радовать. И захлопывает дверь. Отряхивает себя сзади, с боков. Приглаживает волосы.
  
  - Ну, вот. Закрыл, - он оглядывает обоих Чукановых. - У вас в порядке все? Ну, типа, нормально, да?
  - Ну, да, - отвечает Анька. - А в чем дело-то?
  
  Тузик, смешной в кое-как постиранных штанишках и рубашке, большеухий, с завитками отросших на лбу и висках волос, подходит поздороваться за руку.
  
  - Дастуй! - говорит он.
  
  Дюха улыбается, трясет его ладошку, потом подмигивает.
  
  - Привет, привет! Выздоровел уже?
  - Конесно, - отвечает Тузик. - Тойко съябый есё.
  - Круто как! Реально, - улыбается его друг.
  - Нет, а в чем дело-то? Валяешься тут, грохочешь. Еще и вопросы странные задаешь. А?
  - Ну, наверное, сначала "грохочешь", а уж потом "валяешься". Нет?
  - А ты не заедайся! - сдвигает брови Анька. - Сам без спросу заваливает. И еще и заедается!
  - Да ладно тебе, ладно, - Дюха примирительно протягивает раскрытые ладони вперед. - Соседка у вас напротив - просто жесть какая-то! Реально уродина гадская!
  - Она нехоёсая, тосьно, - подтверждает Тузик, сжимая рот в точку.
  - Она злая и завидущая, ага, - хмыкает Анька. - Ну а тебе-то она каким боком вышла?
  - Прикинь, пристала, что ли, - мальчик в смущении опускает глаза и принимается ковырять носком ботинка пол.
  - К тебе?? Пристала? - изумляется Анька.
  - Ну да, - кидает он на нее быстрый взгляд. - Прикинь, - пауза. - Вот сволочь!
  - Но ты же, - не находит Анька слов. - Э-э... Ты же маленький! А она взрослая тетка, нахрен. Да еще как кабан.
  - Не кабан, а синья! - заявляет Тузик, двигая ртом.
  - Вот-вот, - еще больше смущается Дюха. - Прикинь! Еле вырвался. Вот и грохнулся у вас. Какая муха ее, нахрен, укусила?
  - Странно, - медлит Анька. - Ты ничего не путаешь, нахрен?
  - Ты издеваешься, что ли? - краснеет мальчик. - Больно мне надо такую хрень выдумывать!
  - Странно, - опять начинает Анька, но вспомнив про себя, тоже краснеет и замолкает.
  - Вот я и говорю, - вздыхает Дюха.
  - Ну, - девочка отворачивается, теребя платье. - Вот гадина! К маленьким лезть...
  - Да брось, я ж не маленький вовсе.
  - Для нее - маленький! - твердо заявляет Анька.
  - Ну, наверное. Как в дерьме вывозила, блин! Вся такая липкая и противная. Фу!
  - Забей на нее, и все, - тут Анька исподтишка зыркает на мальчика. - Ты Тузика пришел проведать?
  - Ага, - пауза. - Ну, и вообще узнать, как у вас дела, - подумав, добавляет Дюха. - У вас все в порядке?
  - Ну, да. А чего? Тузик вон почти поправился. Да, Тузик?
  - Дя, - глубокомысленно подтверждает тот.
  - Ну, вот. Родоки в длительной отлучке, по ходу. Да, блин, без них и спокойнее как-то. Реально.
  - Э-э, ну, ладно тогда, - Дюха мнется. - А что это за хренотень у вас тут была позавчера поздно вечером? - неожиданно даже для себя выпаливает он.
  - Позавчера? - подозрительно спрашивает Анька. - Это во сколько?
  - Да уж сильно темно было. Заскочил я к вам. Ну... - Дюха медлит.
  - И чего? - видно, что Анька тоже несколько не в своей тарелке.
  
  Дюха не торопится отвечать, внимательно рассматривая коридор там, где он видел не понять что. Тузик безмятежно покусывает острыми зубками нижнюю губу, ожидая разъяснений. Потом дергает друга за рукав.
  
  - Сьто? Сьто быё?
  - Да я у вас чуть в штаны не наложил со страху! Думал, что вам всем пришел каюк. Реально.
  - Картохи хочешь? - вдруг предлагает девочка.
  - Чего?? - изумляется Дюха.
  - Есть хочешь, спрашиваю. У меня картохи нажарено, - Анька теребит подол платья.
  - Да не. Сытый я сегодня. Спасибо.
  - Ну, может, чай тогда попьешь? Правда, без всего.
  - Ну, давайте.
  
  Девочка, размахивая правой рукой, направляется в кухню. За ней трусит Тузик. А замыкает шествие Дюха, которому по-прежнему не по себе. Он оглядывается по сторонам, засовывает руки в карманы и даже вжимает голову в плечи.
  
  - Ты сьто видей? - оборачивается к нему Тузик.
  - Да хрен знает, - не сразу отвечает его дружок. - То ли пиявку такую огроменную, ростом с большую собаку, то ли еще что. Оно все переливалось и было такое мерзкое, жесть! А еще оно пыталось меня сцапать. Прикинь? Я в натуре чуть не обделался. Даж не помню, как от вас вывалил.
  - Ма сьто ли? - обращается Тузик к сестре, пока она подсаживает его на табурет.
  
  Анька молча пододвигает его к столу, начинает расставлять стаканы, пробует, насколько горяч чайник.
  
  - Аньк? Сего не говоис?
  
  Дюха поднимает глаза на девочку, машинально стряхивает крошки с замызганной клеенки.
  
  - Реально, Анютка. Чего молчишь?
  
  Девочка разливает чай, нарезает хлеб, ставит его на стол, садится. И только после этого смотрит на Дюху.
  
  - Так ты, типа, был здесь позавчера? - она берет кусок хлеба, макает его в чай и откусывает.
  - Ну, да. И маленько что не обделался. Я ж говорил. Вот два дня не мог заставить себя проведать вас. Боялся, что вы уже мертвяки мертвяками, - Дюха дергает себя за ухо. - Да еще эти жути тут.
  - Что конкретно ты видел, я, конечно, без понятия, - продолжает через паузу девочка. - Мы тебя не слышали, у нас дверь в комнату была закрыта, - тут она кидает взгляд на брата. - А закрыта она была потому, что маманя у нас сильно заболела. Да, Тузик?
  - Дя, - подтверждает тот, сося корочку хлеба. - Боеет. Зуть.
  - Ты только не трепись, ладно? - обращается Анька к Дюхе.
  - Кому мне трепаться? Ты чего? - вытаращивает он глаза. - Я реально могила, ты ж знаешь.
  - Ну, - тянет девочка. - Короче, парша у нее какая-то, жесть. Смотреть страшно. Прям разлагается... В общем, это мы от нее закрылись. Чтоб случаем не зашарашилась к нам ночью. Как представишь, что тронет, аж блевать охота, - она передергивает плечами от омерзения.
  - А сейчас-то она где? Вы ж одни, типа.
  - Ну, свалила, по ходу. Опохмелиться там. Или еще чего. Папаню могла пойти искать опять же.
  - Так ты думаешь, я ее видел?? Ну, ты даешь! Хрен это похоже на человека.
  - А на сьто? - вступает в разговор Тузик.
  - Да на дерьмо какое-то, блин. Страшное такое, нахрен. Склизкое. Вонючее. Ф-фу! Как из фильма ужасов. Реально.
  
  Все некоторое время молчат, жуя хлеб и солидно запивая его чаем. Тузик болтает ногами, Дюха зачем-то дует в свой полупустой стакан.
  
  - Ну, а чего? - наконец говорит Анька. - Может, эта парша так и делает? Типа, человек становится чудищем. И все. Больше-то у нас тут все равно никого не было.
  - Ты ж, блин, понимаешь, что в жизни так не бывает, - с ощутимым весом в голосе заявляет Дюха. - Жизнь - это же тебе не кино какое-нибудь.
  - Зысь - созная стука, - глубокомысленно замечает Тузик.
  
  Дюха с Анькой с удивлением взглядывают на него, потом смотрят друг на друга, одновременно отставляют стаканы.
  
  - Уф, - отпыхивается Дюха. - Спасибо. Вкусный был чай. Ага, - пауза. - Все-таки плохо, что у вас на двери нет замка. Любой мудила может зарулить.
  - Ну, плохо, да, - соглашается с ним девочка. - Так а что делать-то? Папаня вечно в загуле. Лютя тут не живет. Да и пофиг ему на все. Кто замок-то поставит?
  
  Дюха кивает, возразить или предложить ему нечего. А Тузик ерзает на табурете, прижимает указательный палец к носу, окончательно превращая его в пуговку, и вдруг говорит:
  - Я видей зо. Мозет, оно паф-паф на ма. И она забоея.
  - Чего-о? - изумляется сестра.
  - Мозет, мы се забоеем от паф-паф зо, - не отступается от своей версии Тузик.
  - Ты чего несешь-то? - еще больше вытаращивает глаза Анька. - Какое еще, нахрен, зло? Как это мы все заболеем?
  
  Тут Дюха вспоминает разговор с Костылем и внимательно всматривается в своего друга. Получается, что Костыль не врал, что ли?
  
  - А что ты видел-то? - интересуется он.
  - Зо упаё на земъю. Сейху. З-з-з-з, з-з-з-з, - демонстрирует Тузик.
  - Ага, - говорит Дюха и глядит вверх. - Понятно. Шмяк так. Да?
  - Дя. Объяко. Так фл-фл, з-з-з-з, - продолжает объяснения Тузик, дергая во все стороны руками.
  - Артемка! Хватит дурью маяться! - строго предупреждает его сестра.
  - Да нет, - вступается за друга Дюха. - Это, по ходу, не фигня. Мне Костыль давеча тож самое говорил.
  
  Они опять обмениваются с Анькой взглядами.
  
  - Этот придурок? Да ты больше верь ему, ага. Он еще не то тебе расскажет, а потом накостыляет для большего эффекта, блин.
  - Я тоже, блин, сперва не поверил. Решил, несет всякую муть. А, по ходу, Тузик-то тоже самое говорит.
  - Ага. Он ладно маленький совсем. Ну, а ты-то? - Анька фыркает. - Сам тут нес про кино, а туда же. У мамани парша какая-то. Таскается она везде, спит со всеми, вот и втяпалась.
  - Ну, не знаю, короче. Я от вашей мамани чуток не обделался. Ага. Вы тут поосторожнее с ней, если что.
  Тузик ерзает, поднимает брови домиком, так что всем кажется, он хочет что-то добавить. Однако ничего не говорит. Дюха ждет еще немного, затем встает.
  - Ну, ладно. Пойду я, - он откашливается. - Завтра зайду, проведаю. Как тут у вас со жрачкой-то?
  - Маманя у тебя на работу пошла, что ли? - удивленно вскидывает на него глаза Анька.
  - Не, ну ты чего? Какая работа? - мальчик выразительно стучит себе по лбу. - С дуба рухнула?
  - Ну, всяко бывает, - поджимает губы Анька. - Некоторые и слезают. С наркоты-то этой.
  - Да ну тебя! И так хреново, ты еще лезешь. Ладно. Пока, Тузик.
  
  Дюха разворачивается и, ссутулившись, идет к выходу. Тузик неловко слезает с табурета, ковыляет за ним. Догнав, берет за руку.
  
  - Ну ты сьто? - спрашивает он. - Обидейся?
  - Да нет. На что? - мальчик вздыхает. - Реально ведь всяко бывает, - тут он искоса посматривает на друга. - Короче, если в натуре жрать нечего будет, пусть Анька мне свистнет. Придумаю, поди, что-нибудь.
  - Ядно, - соглашается Тузик.
  
  Выйдя от Чукановых, Дюха долго стоит у подъезда, нюхая холодный, отдающий мазутом воздух. Пяткой долбит намерзший на луже лед. Затем поднимает голову и вновь всматривается в небо, которое сегодня закрыто низкими темными тучами.
  
  - Эх, - говорит он себе. - Что за нахрен тоска эта жизнь, блин? Непруха одна, честное слово.
  
  Впереди он видит только какой-то мрак. До чего надоело каждый день думать, что бы поесть, как бы сделать так, чтобы не попасться никому под руку. Да и вообще. Дальше-то что будет? Вон Тузик хотя бы в сказке побывал. Хотя... Какая там, к черту, сказка? Ясно, что муть просто. Тузик еще маленький, верит всяким россказням. Ну, про принцесс всяких, волшебников. А он, Дюха-то, понимает уже, что все это мура. Просто люди в центре города живут другие. Другие, да. Но все-таки просто люди. Верно?
  
  - Да ты достал нахрен, в натуре, козел! - вдруг раздается вопль из окна второго этажа, слышится звон бьющейся посуды. - Отвали, твою мать!
  
  Мальчик вздрагивает и спешит убраться подобру-поздорову от подъезда Тузика. Дойдя до скамейки под кривым облупленным грибком, как-то боком садится. Приваливается спиной к деревянной ножке грибка. Натягивает капюшон, засовывает поглубже руки в карманы.
  
  Надо бы идти домой. А совсем не хочется. Нет, завтра обязательно нужно позвонить бабусе. Может, она все-таки заберет его к себе. Верно? Ведь не чужой он ей вовсе.
  
  Дюха вздыхает, крутит кулаками в карманах на манер взрослых пацанов, сплевывает.
  
  И как там Сашон? Куда он с этой ненормальной мамашей подевался? Уехали, что ли, отсюда? Непонятки. Найдену вон тоже давно не видно. И вообще - вкусную все-таки кашу теть Клава варит, ага.
  
  Мальчик глядит поверх чудом сохранившегося здесь корявого куста и ему кажется, что в окнах Сашона мелькает свет. Правда, странный какой-то. Словно призрачный и неживой. Вот погас немного. Опять вспыхнул. Мигнул. И растаял вовсе.
  
  Дюха хмыкает. Ерунда блин, честное слово! Померещится же этакое.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"