Медленно иду, пиная опавшие листья, и потираю замерзшие руки. Перчатки остались там, в том здании, а возвращаться не хочется однозначно. Казалось бы, чего проще - зайти всего на две минуты. Но, признаться, сама мысль об этом вызывает неприятие. Ведь то место связано для меня теперь исключительно с выпущенным созданием, которое оказалось на редкость мерзостным и внушающим отвращение. Вот как, получается, бывает. И слава богу, что больше я его не увижу.
Стемнело совсем. Зажигаются фонари, рождая круги света. А во дворах появляются компании с пивом. Все как обычно, и никто ни о чем пока не подозревает. Захожу в магазин, улыбаюсь симпатичной продавщице, строящей мне глазки. Покупаю кефир и хлеб, так как остальное, вроде бы, имеется в наличии. И направляюсь домой. Снова начинается снег. Колючие сухие песчинки, острыми иголками жалящие лицо, ложащиеся тонкой паутиной на плечи. Скоро зима, и уже ничто не сможет напомнить лето, словно его и не было никогда. Улетели птицы, остались одни вороны, важными персонами разгуливающие по помойкам. Не видно ни воробьев, ни снегирей, ни синичек. И в лесу сейчас, должно быть, очень тихо. Только щелкнет ветка, да зашумит где-то вверху ветер.
Дверь подъезда распахнута. Замок поставили еще года полтора назад, но он почти постоянно сломан. Не помню, чтобы когда-нибудь бедный механизм функционировал дольше недели. И не ввиду происков злобных хулиганов, как можно было бы подумать, а из-за манипуляций вполне себе добропорядочных жильцов. У того ребенок ключ потеряет, этот по пьяной лавочке напроказничает, а третий заранее обеспечит свободный доступ своим дружкам. А в итоге получается, заходи, кто хочешь. Поэтому во время городских праздников наш подъезд верой и правдой служит общественным туалетом для многочисленных горожан.
Поднимаюсь по лестнице. Характерный запах ударяет в ноздри. Вокруг облупленные стены с недвусмысленными надписями, выщербленные ступени, покосившиеся почтовые ящики. Взбегаю на свой этаж и останавливаюсь у окна в поисках ключей. У дверей делать это будет уже поздно, так как там царит таинственный сумрак по причине постоянно выворачиваемой кем-то лампочки. И здесь меня настигают ароматы соленой селедки. Похоже, у кого-то из соседей застолье. Славно. На ощупь нахожу скважину замка, два поворота, и я в квартире.
Орет телевизор, значит, мать дома. Снимаю ботинки, нащупываю ногами тапочки. Однако проскользнуть незамеченным не удается. Она споро семенит из своей комнаты и, поджав губы, интересуется, где это я шатался целый день. Подобное обращение не подразумевает какой-либо адекватной реакции, а служит лишь вступительной частью для бесконечной череды обвинений. Поэтому я, молча и уже не торопясь, раздеваюсь под испепеляющим взглядом и иду мыть руки. Потом разгружаю сумку.
Только у себя мне удается вздохнуть свободно. Растягиваюсь на диване, разглядывая потолок. Интересное дело, вроде бы все, как всегда. Но, прислушиваясь и всматриваясь вокруг себя, я чувствую перемены. Возникла темная дыра, откуда рвется ветер чужого пространства, и он уже завертел части нашего. Отменить сделанное нельзя, но, вероятнее всего, это и к лучшему. Нет сомнений, что человечество является чужеродным телом в данном мире, опухолью, которую можно нейтрализовать исключительно хирургическими методами. Разве нет?
На этой мысли задремываю и только через полчаса вновь открываю глаза, смотрю на циферблат будильника. Пора ужинать. Вынимаю из холодильника суп, ставлю на слабый огонь. На сильном разогревать не следует - портятся вкусовые качества блюда. Аккуратно расставляю тарелки, приборы. Тактично стучу к матери. Как обычно, она отказывается, мотивируя это тем, что есть мою поганую еду не собирается. Славно. На самом деле такое поведение идеально укладывается в условия нашего сосуществования. Минут через десять она в любом случае зайдет как бы между прочим в кухню и так уж и быть, но только один раз, поужинает. Все ее уловки мне давно знакомы. Хотя было бы действительно любопытно узнать, на что она тратит пенсию. Или куда откладывает? Иногда я задаю себе подобные вопросы. Хотя, вне зависимости от придуманных ответов, исправно покупаю, готовлю и кормлю, а пятого числа каждого месяца иду платить за коммунальные расходы. Потому что... А кому она еще нужна, кроме меня?
Наливаю суп, кладу сметану. Кефир тоже выставляю на стол - чтобы согрелся. Поудобнее пристраиваю книгу, признаться, за едой читаю всегда. И через несколько минут понимаю, что прямо над ухом громко вещает радио. Вот незадача! Так привык к нему, что даже замечаю не сразу. Поворачиваю тумблер на минимум и продолжаю есть. Между домами завывает пурга, а из маминой комнаты изредка доносятся наиболее экспрессивные выкрики политических комментаторов. Интересное сочетание, разве нет? Я уже пью кефир, когда слышится щелчок выключаемого телевизора. Сейчас надо ожидать гостей. И точно, скрип двери, шаркающие шаги. А вот и родительница. Стараясь не вслушиваться в едкие замечания, углубляюсь в книгу. Мать привстает на цыпочки и включает радио на максимум. Набор раздражителей налицо, поднимаю глаза. Она с какой-то злой радостью наблюдает за мной. Славно. Вздыхаю, мою посуду и выхожу.
Гневные реплики матери отсекаются дверью в мою комнату. Вот так мы и живем. Да. Включаю торшер, занавешиваю окно и еще с полчаса перечитываю выбранное наугад произведение. Затем беру "Харраш", чтобы просмотреть некоторые страницы. Странное дело, время от времени в нем появляются новые главы, а старые при этом никуда не пропадают, хотя визуально том не увеличивается в размерах. Такое ощущение, что на самом деле он растет вглубь. Признаться, у меня неоднократно возникали мысли, что "Харраш" существует в некотором другом измерении, и вот этот бумажный фолиант просто верхняя часть айсберга. Но что это за измерение и измерение ли вообще, сказать сложно, так как не хватает знаний по физике и математике.
Поздно. Пора ложиться, завтра снова на работу. Расправляю постель, потом стою под горячими струями воды в ванной. А затем укрываюсь теплым одеялом. Славно. Между шторами я всегда оставляю небольшую щель, чтобы перед сном была возможность увидеть звезды, а летом - тени от листьев деревьев на стене. Признаться, эти темные силуэты - странная штука, колышущаяся листва на них абсолютно реального размера, несмотря на то, что деревья и фонарь далеко от моего окна, метров сто, не меньше. Да что тень! В мире столько всего непонятного, что захватывает дух. Разве нет? Но сегодня небо покрыто тучами, поэтому я сразу смыкаю глаза, и меня немедленно затягивает круговорот цветных вихрей. Падаю, падаю и засыпаю.
Проходит день, другой, третий. Неделя. Ничего необычного не происходит, будто та черная юркая сущность не проникала к нам. Однако беспокойства нет и в помине. На самом деле, я чувствую, что все идет так, как надо. И мои ожидания не обманываются. Через месяц возникают слухи о странной болезни. Сначала мужики на работе начинают судачить не хуже иных кумушек. А затем и мать докладывает, о чем шепчутся старухи в очередях. Пока это выглядит нестрашным. Словно некие досужие вымыслы, в которых собачонке пририсовываются рога и копыта. Да, наверное, сейчас еще можно хотя бы что-то исправить, изолировав обращенных людей. Ведь их совсем мало, думаю, всего несколько особей. А вот убить их обычными способами, вероятнее всего, практически невозможно. Поэтому можно именно отделить, не уничтожить. Но до сих пор никто не насторожился, не понял опасности, грозящей всем без исключения, потому что люди не умеют принимать явления, отличающиеся от привычных и давно известных. Хомо сапиенс всегда считают, что если нечто не вмещается в их картину мира, то этого не существует вовсе. На самом деле, человечество твердолобо по самой своей природе, и это станет причиной его гибели.
Затем появляются разговоры о чертях, утаскивающих людей в ад. Соответственно, мои знакомые и знакомые моих знакомых разделяются на тех, кто придерживается версии ужасной болезни, и тех, кто считает происходящее карой небесной. Однако лично мне обращенные особи пока не встречаются, поэтому я не знаю, как относиться к ним, и держусь нейтралитета. Неизвестно, нужно ли их бояться или чувствовать омерзение. А, может быть, они ничем не отличаются от обычных людей? Признаться, меня это заботит мало. Я, как обычно, занимаюсь самообразованием, попытками усовершенствовать себя. Совершаю по возможности долгие прогулки. Ну и, конечно же, девять часов в день отнимает работа.
Но вот наконец события касаются и моего личного пространства. Пока это негромкий стук, еще не звонок. Один из моих коллег заболевает непонятной болезнью. Потом выясняется, что поражена вся его семья - дочь не ходит в школу, жена не появляется на работе. У нас начинают толковать об эпидемии. И моя мать тоже разъясняет своим приятельницам нечто подобное. Причем сама она старается реже выходить на улицу и уже не столь часто донимает меня скандалами. Более того, жалобно просит попытаться сократить число контактов, особенно избегать тех, где я чувствую неладное. Она как-то худеет, лицо сморщивается в кулачок, в глазах проскальзывает растерянность. Ведь происходящее совсем не состыковывается с ее представлением о действительности. А в моей груди вдруг шевелятся давно забытые чувства, и я советую ей вообще не выходить из дома, за исключением тех случаев, когда она идет со мной. Мать жалко смотрит из-под редких бровей и почему-то соглашается.
На следующее после этого разговора утро я, как всегда, выхожу на работу в пятнадцать минут восьмого. Еще совсем темно. Фонари горят через один, что тоже обычно. Иду, хрупая застывшей ледяной кашей, по тропинке через зеленую зону. Когда остается метров десять до улицы Советской, вдруг ощущаю затылком совсем рядом нечто жуткое. А секунду спустя на меня со страшным визгом обрушивается тяжелое тело. Успеваю осознать, что это конец. Затем слышу нечеловеческий вопль. Сзади что-то давит, выталкивая с дорожки, но я жив! Пытаюсь оглянуться и внезапно понимаю, что ору сам. Сглатываю сухой комок в горле и неожиданно легко оборачиваюсь. Боже ж ты мой! Меня до пяток пронизывает судорога страха, мелькает мысль, что надо бежать, бежать отсюда. И все это словно в страшном сне - сдвинуться с места не могу. А Оно скребет скрюченными пальцами в сантиметре от моего лица. Разинутая пасть и вытаращенные глаза - снизу вверх. Пробую отшатнуться. Бесполезно. Запах. Какой омерзительный запах. А Оно бьется, рычит в тщетных попытках добраться. И в этот момент я, в конце концов, уясняю, что Оно не может коснуться меня, как ни старается. А старается вовсю, желтой пеной исходит от усердия и нетерпения, юлой вертится. Ужасно!
Закрываю глаза, необходимо успокоиться и выровнять дыхание. Это, конечно же, преобразованное существо, бывший человек, только почему-то маленький. Карлик, что ли? Были ли в городе карлики? Так, спокойно-спокойно. Очевидно, что обращенцу я недоступен, но наблюдать это кошмарное нечто в самой непосредственной близости от себя? Нервное расстройство можно заработать. Спокойненько. Ме-едленно открываем глаза-а... Нет! Честное слово, это немыслимо! Оно никак не смирится с недоступностью добычи. Завывает. Становится на четвереньки. Копает. Опять вскакивает. Роет воздух. Доводит рычание до визга, а потом снова переходит на рычание. Визуально создание совсем небольшое, клочками покрыто шерстью, сквозь которую проглядывают остатки одежды. Какой-то рисунок в цветочек. Платье? Рубашка? Да нет, наверное, все-таки платье. Руки грязные, с ножевидными когтями, больше напоминают лапы. Ноги не обуты. Хвоста нет. Оно крутится возле меня, тряся круглой башкой с длинными прядями волос. Да. Вновь поднимает морду. Я вглядываюсь.
Боже! Что-то знакомое в искаженных чертах. Хватаюсь за горло. Что же это такое?? Как так можно? Ласково зову: "Машенька, девонька милая". Существо замирает, морда подергивается и по ней пробегает тень мучительного вспоминания и непонимания. На меня вдруг глядят глаза побитого и не знающего за что щенка. Несколько секунд мы в упор смотрим друг на друга. Затем Оно разворачивается, опускается на четвереньки и с тоскливым воем устремляется прочь.
Я сглатываю, закрываю лицо руками и только сейчас понимаю, что весь взмок. Потом медленно-медленно опускаю руки и гляжу на ладони. Пальцы трясутся мелкой дрожью. Так вот как это выглядит! Что же с обращенцем происходит дальше? Господи, а ведь скоро мне предстоит наблюдать за ними во всех стадиях превращения. Этого я уж точно не выдержу. Нужно иметь стальные нервы, чтобы ежеминутно видеть возле себя искаженные яростью морды и устрашающие когти.
Потираю кисти рук и еще раз провожу ими по лицу. Смотрю на часы, на работу, конечно же, опоздал. Позвонить и сказаться больным? Вполне приемлемый вариант. Но вот идти домой совершенно не хочется, а кафе в городе нет. Чувствую, как холод пробирается под воротник. Надо что-то делать, иначе замерзну. Смежаю веки, несколько раз глубоко вдыхаю морозный воздух. Слышу хруст льда под чьими-то ногами. Через мгновение меня грубо толкают, и в мой адрес звучат отборные ругательства. Славно. Открыв глаза, вижу мужчину, уже удаляющегося в сторону. Походка враскорячку, запах перегара. Отличного дня тебе, туземец.
Наконец-то мне удается сдвинуться с места. В надежде согреться шагаю быстро, почти бегом. На улице в этот час довольно много сограждан, с утра угрюмых и глядящих исподлобья. Пытаюсь на ходу упорядочить мысли. Нет сомнений, инцидент выбил меня из колеи. Обращенец не сумел достигнуть своей цели, это так. Но пережитое потрясение, видимо, сдернуло мою обычную защиту. Ведь в повседневной жизни уже давно никто не смог бы толкнуть или ударить меня. А сейчас я опустошен и подавлен. И с таким ощущением оставаться вне дома совершенно точно нельзя. Вновь разворачиваюсь и в обход леска тороплюсь обратно.
Добираюсь без происшествий. Мать встречает меня удивленным возгласом, едва не роняя кастрюльку с водой. Успокаиваю ее, как могу, и сразу же звоню на работу, говоря, что беру отгул. Потом долго стою под душем, стараясь согреться. До красноты растираюсь полотенцем, надеваю теплые носки и свитер. Под бодрые реплики радио по поводу угрозы простатита варю кофе, вытаскиваю из шкафчика печенье и сервирую стол. Налив чай, ко мне присоединяется мама. Сидим с ней, беседуем о том, о сем. Затем мою посуду и, ставя чашки на полку, напоминаю, что одной на улицу выходить ни в коем случае не следует. Она ворчит, смешно теребя жиденький узелок волос на голове, и уходит к себе.
Закрываю дверь, расправляю постель и забираюсь в ее уютное тепло. Однозначно, выжил я только благодаря "Харрашу". Однако теперь и мне известно, что переживает тот, кто подвергается нападению перевертыша. На самом деле, это жутко и по моральным нормам отвратительно. Хотя, вероятно, по-другому нельзя. Люди вполне заслужили подобное обхождение. Разве нет? Пусть хотя бы перед смертью они узнают, что чувствуют убиваемые и замучиваемые ими животные, деревья, растения. Да. Но с каждым днем число обращенцев будет увеличиваться. И выдержать многократные нападения я не смогу чисто психологически. Или все-таки привыкну? А если это просто расплата за содеянное? Похоже, придется поискать ответ в "Харраше". Но, боже мой, во что превратилась Машенька, двенадцатилетняя дочь моего коллеги! Наверное, самое страшное, когда обращение детей совершают ближайшие родственники. Мерзко. Гадко. Чудовищно!
Глубже закутываюсь в одеяло, вожусь, устраиваясь удобнее. Какой пасмурный день, низкие тучи давят на стекло окна, будто закупоривают его. И сон витает совсем рядом, уже смыкает мои веки. Да. С другой стороны, выросла бы девочка Машенька и стала похожей на своих родителей - через день пьяного, едко пахнущего потом отца и громкоголосую вульгарную мать, пышно трясущую телесами от смеха или негодования. Так же, как они, она каждый день пила бы пиво или водку, в худшем случае - кололась в подворотне или у реки. Так же материлась, хамила, ненавидела тех, кто отличается от нее самой, и имела бы девственно чистые мозги, не отягощенные ни одной сложной мыслью. И варварски калечила деревья, разжигала костры, непрерывно гадила вокруг себя, не удосуживаясь убрать, вытаптывала траву, издевалась над животными. И умерла бы лет в сорок пять, если не раньше, от перепоя, передоза или болезней, вызванных неумеренным потреблением спиртного, сигарет и мужиков. Так, может быть, все вполне закономерно? А? Я зеваю и незаметно проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь поздно, около четырех. Бодрости и сил, конечно же, добавилось, но вылезать все равно не хочется. Тишина. Только часы стучат, отсчитывая секунды. Надо пообедать, а затем заняться делами - посмотреть "Харраш", сходить за продуктами и приготовить какое-нибудь блюдо. Ладно, встаю. Потягиваюсь, надеваю домашнюю одежду - обязательно теплые носки - и выхожу в кухню. Мама тут, похоже, похозяйничала немного, видимо, уже поела. На обед у нас предполагались макароны с сыром и консервированными помидорами. Вернее, это я готовил на ужин, но сейчас придется делать перегруппировку. Так, ставим кастрюльку на маленький огонь. А вот помидоры, наверное, лучше оставить для супа. Хотя нет, пару штук все-таки возьму. Наливаю в чайник воду, зажигаю газ. Когда готово, не спеша обедаю, потом мою посуду, вытираю со стола.
За окнами уже стемнело. И пора бы сделать ревизию продуктов. Морковка и свекла в наличии, а вот картошки и сметаны мало. Понятно. У матери еще и хлеба совсем не осталось. Над головой что-то с грохотом падает, слышатся приглушенные вопли. Признаться, это не нападение своры обращенцев, как можно было бы решить, а самые обыкновенные пьяные разбирательства соседа со своей женой. Видимо, сегодня у него выходной, вот и надрался, как зверюга. Завтра бедная Зина точно будет сверкать синяком под глазом и разбитой скулой.
Закрываю свою дверь, достаю "Харраш". Пролистывая знакомые страницы, натыкаюсь на новые абзацы. "Харраш" вновь не оставляет меня в одиночестве, он поддерживает и дает надежду. Теперь я знаю, как защититься от перевертышей. А надежда - это не пустые обещания. Повода сомневаться в искренности друга у меня нет. Глажу переплет и убираю книгу.
Что там на градуснике? Минус пятнадцать. А снега почти нет. Ледяная катушка. Славно. Придется постараться, чтобы не упасть. Стучу к матери узнать, не требуется ли ей чего-нибудь особенного. Она дремлет в кресле, клюя носом. Старый журнал съехал с колен. Услышав вопрос, мама оживляется и предлагает пойти со мной. Но я отговариваю ее, ведь очень скользко и темно. Обещаю погулять с ней в субботу днем. Потом одеваюсь, натягиваю шапку, проверяю ключи и выхожу, запирая дверь.
С верхней площадки слышатся бодрые напевы "Ля-ля, ля-ля, тра-на-на". Затем стук рухнувшего тела. Я поднимаю голову. По лестнице вниз на четвереньках довольно удачно продвигается верхний сосед Гриша. Стараясь держать марку, он делает попытки подняться с колен, но безуспешно. Веселое мычание тем не менее не прерывается ни на минуту. Видимо, у Гриши есть поводы для радости. Славно. Киваю и тоже начинаю спускаться. Он снова старается встать, но валится уже окончательно. Вероятнее всего до завтра, пока немного не протрезвеет.
На улице ветер, нескончаемо дующий со всех сторон. Рваные тучи быстро скользят по небу, то открывая, то закрывая луну. Я ежусь и направляюсь в ближайший магазин. Выбранное время не совсем удачно, сограждане толпами возвращаются с работы, поэтому небольшое помещение буквально набито людьми. В овощной отдел приходится продираться через толпу, зато там свободнее. Покупаю картошку, яблоки. Потом стою очередь за сметаной и сыром. В первом отделе выбираю хлеб. Изрядно помятый протискиваюсь на свежий воздух. Тяжелая авоська бьет по ноге. И уличная собачонка так и крутится возле. Но, не учуяв мясного духа, отстает. Ветер подталкивает в спину, плюет снежной пылью. Признаться, мне часто кажется, что это живое веселое существо, которое иногда не прочь попроказничать. И я желаю ему удачи.
Дома переодеваюсь, мою руки и приступаю к приготовлению овощного супа. Вскоре по кухне плывут аппетитные запахи, привлекающие сюда маму. Она заходит узнать, что будет на ужин, да так и остается. Между делом я в очередной раз выслушиваю излюбленные воспоминания. Где нужно, смеюсь, где нужно, сочувствую. А тут и похлебка готова. Разливаю ее по тарелкам, нарезаю хлеб, вытаскиваю сметану и приглашаю маму к столу.
Наверное, этот вечер был последним спокойным отрезком времени. Далее события развиваются по нарастающей. Начинает пропадать все больше и больше людей. Они исчезают целыми семьями, этажами, подъездами. А с наступлением темноты становится небезопасным находиться вне дома. Но наше основное предприятие до сих пор функционирует, хотя и с перебоями. И я по-прежнему хожу на работу. Зачем, трудно сказать. Ведь деньги можно достать в любой пустующей квартире. Даже если там еще находится обращенец, напасть на меня он не посмеет. Как показывают наблюдения, достигнув полного превращения, перевертыши сами покидают свои жилища и почти ничем не напоминают человека. Насколько я понимаю, эти существа, как правило, сбиваются в стаи и живут в заброшенных зданиях или подвалах. Охотиться предпочитают с наступлением сумерек.
Наконец и администрация города приходит в сознание после летаргического сна. Закрываются школы, детские сады. Вводится патрулирование улиц. Ходят слухи об облавах, которые милиция проводит на территории давно остановленного завода. Но на самом деле по-прежнему никто не осознает размера проблемы. Люди считают, что обращенцев можно убить или хотя бы изолировать. И не понимают, что совсем скоро в городе не останется ни одного живого человека, вне зависимости от того, были ли попытки уничтожить варгов.
Так течет наша жизнь. Вскоре я перестаю посещать работу ввиду абсолютной бессмысленности данного занятия. Начинается настоящая зима, снежная и холодная. И я почти каждый день надолго ухожу в лес на лыжах. Ветвистое царство дарит покой и ощущение особенной ясности сознания. Лечу по проложенной мною лыжне и чувствую себя птицей. Весело насвистывает ветер, качает пушистыми лапами елей. А под ноги легко ложатся километр за километром. С таких прогулок я возвращаюсь обновленным, словно и во мне идет некая перестройка. Но, в отличие от тех чудовищ, я становлюсь лучше.
А сегодня мне встречается рысь. Она мягко спрыгивает откуда-то сверху прямо передо мной и застывает в нерешительности, глядя лучистыми желтыми глазами. Я резко торможу и от этого едва не падаю. Мы стоим, рассматривая друг друга, наверное, минут десять. Затем зверь делает шаг ко мне... И трется ушастой головой о мое бедро! Запустить пальцы в густую шерсть я не решаюсь. И секундой позже жалею об этом. Ведь его уже нет. Будто и не было. Да, это как знак, как способ дать мне понять, что все идет правильно. Разве нет?
Когда появляюсь дома, весь в снегу, разгоряченный и радостный, никто меня не встречает, а квартира выглядит как-то особенно уныло. Это так, но я переодеваюсь, принимаю душ, ем и только тогда понимаю, что меня что-то тревожит. А где же мама? Ее нигде не слышно. Да и на улице слишком темно для прогулок. Ахаю и кидаюсь в прихожую. Старенькое пальтишко на месте, ботики тоже. Прижимаюсь ухом к ее двери - ни звука. Зову раз, другой. Поворачиваю ручку - заперто. Значит, она точно дома, так как комната закрывается на защелку только изнутри. Тихонько стучу. За дверью угадывается скрип, неуверенные шаги. Зову еще раз, спрашиваю, не случилось ли чего. Что-то падает и разбивается с тонким звоном. Тишина. Сердце гулко колотится, я не выдерживаю и барабаню изо всей силы:
- Мама! Открой дверь! Мама...
Губы мгновенно пересыхают, из горла вырывается хрип.
С той стороны, откуда-то издалека слышится надтреснутый и, кажется, бесконечно усталый голос:
- Сынок, похоже, я приболела. Не тревожь, пожалуйста, мне что-то нехорошо...
Я издаю стон, сжимая ладонями лицо. Господи! Оказывается, мне может быть больно! Оказывается, мне не все равно. Процесс необратим. И я буду вынужден наблюдать все стадии превращения непосредственно рядом с собой. Что за пытка? В животе начинаются неприятные спазмы. Бросаюсь в туалет.
Выхожу совершенно обессиленным, приваливаюсь к стене. Видимо, я все-таки люблю мать. Глубоко-глубоко. Детские воспоминания и чувства не смогли исчезнуть без следа. Как бы там ни было, именно она дала мне жизнь. И этого не отнять. До чего больно, господи! Будь ты проклята, гадина, что выманила маму из дома. Старая приятельница, не иначе. Та, которая давно уже не человек, та, которой просто необходимо было подпитаться. И не изменить ничего. Ужасно. Боже ж ты мой, а ведь я, получается, подсознательно полагал, что мамы это никоим образом не коснется. Какой непроходимый тупица! Разве нет?
Солнечный луч шкрябает по роже. Колышется штора. Ветер дергает край простыни. Ворочаюсь в постели и окончательно просыпаюсь. Сажусь, зевая и потягиваясь. Я один. Тося, по ходу, уже свалила. Тишина, только часы пендюрят. Клево. Совсем, короче, не страшно. А впереди целый большой день. Без напрягов. И делай все, что хочешь. Ага? Прям начало каникул, ядрена вошь. Интересно, не наколола ли меня девчонка про побег? Надо бы проверить, ешкин кот. Да, пацан? Зырю по сторонам, навостряю уши. Ну да, я точняк один. А Тося, блин, у нас на важном задании. Вот умора!
Грею чайник, мастрячу бутики и наворачиваю за обе щеки. Круто. За стеклом колбасятся снегири. Тудым, сюдым по веткам, ешкин кот. Крутые такие, чумички. Хотя, им то вот чего бояться? Красные комочки с крыльями. Тяп-тяп по белому снегу. Типа капли крови. Нет, типа ма-аленькие такие лужицы. Блин, заканчивай, в натуре! Нахрен ты вообще завелся про кровь? Да ладно, забей, салага. Все ништяк. Ля-ля, ля-ля. Может, братишка, нам чуток побеситься? А? "Я клевый живой пацан, реально крутой чувак" - взвываю тоненьким голосом, и мне становится ржачно. По любому. Всяко-разно кривляюсь, скачу перед зеркалом. Веселуха, ешкин кот. Правда, достает быстро. Ну, и хрен с ним. У нас еще игрушка в запасе. Ага? Цапаю и начинаю смачно мочить гадов. Пиу, пиу, бац!
Блин, прям вздрагиваю от неожиданного стука в стекло. Что еще за хренотень? Оборачиваюсь, вжимая голову в плечи. Прикинь, с той стороны торчит ворона. Косит на меня злым глазом, и долбит стекло. Ссыкотно как-то. Чего ей, ешкин кот, надо?
- Кыш, кыш! Пошла вон!
Ворона стопорит. Поворачивается другим глазом и хрипит: "Дурррак!". Клево! Топчется еще маленько, потом уматывает. Пацан, это что было то, а? Вроде муть какая-то. Плевать, да? Как-то не плюется. Как-то хреново мне, ядрена вошь. Сплошная засада вокруг. Не хило бы в натуре замки пощупать. Ну и защиту эту дурацкую. Чего? Да пошел нахрен, это не дебилизм. А вот щас мы позырим, кто из нас кретин. Эй, ты что делаешь? Эй! Я ж проверяю, не ты. Ай!!
Дверь распахивается. Отшатываюсь, больно треснувшись башкой о вешалку. Стекаю на пол, шаря руками в поисках шняги потяжелей. В двух шагах от меня стоит тварь. Глядит маслеными затягивающими глазками. Причмокивает и тишком ощупывает что-то перед собой.
Я натурально вжимаюсь в стену. Во рту говняно. А под руку попадается, блин, только ботинок. Ага. Швыряю его и стараюсь отползти подальше. И, прикинь, получаю ботинком же. По кумполу. Фигасе, отфутболилось хрен знает от чего. А гадине нипочем, просто чуток дергается. И продолжает лапами колбасить воздух. Охренеть. Старается, сволочь. Твою мать, да по ходу, она попросту не может залезть сюда! Круто. Между нами по любому какая-то прозрачная и твердая хрень. Сечешь? Маленько шухерясь встаю, сжимаю кулаки и двигаю к двери.
Тварь лыбится. Вплотную клеится к невидимой загородке:
- Вот давно бы так, сына!
Как хлыстом по роже. Чего?? Вглядываюсь в уродскую кривящуюся морду. И холодею. Ядрена вошь! В этой мерзкой харе проступают черты батяни, пацан. Понял? Резко пережимает горло. И вокруг все темнеет.
Елки - моталки, блин. Хряпнулся в обморок типа девчонки. В глотке сухо, не продохнуть. Дверь открыта, а там никого. Глюканулось, что ли? Клево. Еле поднимаюсь, ешкин кот. Прям старикан, блин. Чуток заносит. И я, прикинь, натыкаюсь на слегонца пружинящую пустоту. Опупеть. Значит, правда? Щупаю прозрачную стенку. Как та гадина. И тоже не могу найти дыру. Защита сплошняком закрывает выход. По ходу, смыться через дверь нельзя. Втыкаешь? А в башке, прикинь, мудацкая тишь. Дрожат руки. Стою, замерши, не знаю, сколько. Потом малехо расшевеливаюсь, запираю замки. Жутко хочется жрать. Пацан, ты где?
Тащусь, типа обдолбанного, в кухню. Жадно наворачиваю три больших бутика. Но отстой из мозгов никуда не девается. Прикинь, какие-то голоса, типа не мои мысли, звон. Двинанулся, по ходу? И пацан молчит. Клево. Врубаю телек. Везде, ешкин кот, одни помехи. Пялюсь, пялюсь на зигзаги, и выворачивает еще хуже. Прям чуток и блевану. Да что, блин, такое? Вырубаю все нахрен. Сижу, обхватив голову. Качаюсь тудым, сюдым. Движухи, ядрена вошь, движухи надо, пацан. Как в коматозе беру игрушку. И клацаю, клацаю кнопами. Давлю упырей, мертвяков, мудил. И, по ходу, лучшеет. Ну, что, пацан? Прорвемся? У нас тоже все будет в натуре, братан. Ништяк.
А на улице идет снег. И вечер почти. Пора ужин хреначить, ядрена вошь. Типа примерному хомячку. Тоське ведь не впендюрить, что говняно. Наедет, мало не покажется. Ага? Ну. Не хило бы наперед окно проверить, как хотели. Может, и нет там никакой защиты, раз ворона пролезла. Чего молчишь, пацан? Достало все? Дергаю раму. В рожу лупит ветер. Ништяк. Ну? Пальцы упираются в тугую стену. Твою мать! Снова никак. А если кулаком? А вот так? Прочная какая, скотина. Короче, по ходу ворона ништяк заходит, а мне - облом? Круто. Добрая Тося, блин, тебя бережет. Ага, прям сижу тут и радуюсь. Нет, ну нам по любому надо перекантоваться. А там уж посмотрим, да? Ну, вроде так. Только в натуре погано крутиться крысой в клетке. Даже не погано, а противно. Вот! Клевое слово нашел. Ну, и нашел, тебе то чего? Ты бы лучше мозгами пораскинул, что делать будем, если девчонка не вернется. Загрызут ее, к примеру. Или кинет. Крындец ведь тогда. Ну? Без понятия, ешкин кот. А пошло все нахрен.
Шмыгаю носом и конкретно чапаю варить ужин. Злить девчонку в натуре не след. Пожарю, короче, по ходу картоху. Отварю сосисы. Ага? Ну, чищу, чищу овощ. Пацан не помогает. А ведь дохрена черной. Тоже мне друган, ешкин кот. Пальцы мерзнут в холодной воде. Тишина давит на мозги. Как-то ссыкотно, точняк. Ежусь, зырю по сторонам. А жуть разгорается, растет. Твою мать! Что за хрень? А-а-а-а, Сережику страшно, страшно, страшно! Спрятаться, сжаться в комок. Чтоб не нашли. Никогда. Крик мечется, колбасясь эхом. Пацан! До боли стискиваю кулаки. Хватит! Хватит!! Кидаюсь к приемнику, кручу настройки. Врывается музыка. И меня слегонца отпускает. Спасибо, братишка. Сползаю кучей дерьма на пол. Маленько выждать, чуток совсем. Еще колотит, но уже так. Может, в натуре болею? Прям припадочный какой-то, ядрена вошь. Сижу себе, сижу. Снова пустотень внутри. Ни пацана, ни других мыслей. Но вроде типа ништяк, по ходу.
Ага. Хомячки в фартучках - хорошие ребята. Зажигаю огонь, вытаскиваю сковороду, наливаю масла, нарезаю картошку и морковь. Пахнет клево, и снова охота жрать. Хватаю руками поджаристые кусочки. Хрумкаю. Ням-ням, да?
Ну, чего, все готово. Уроки, ешкин кот, распендюрены. Пора и родокам пришкандыбать, га-га. За окошком уже в натуре стемнело. Врубаю свет, короче, для ясности. А в комнату тащиться, прикинь, боязно. Там какие-то скрипы, шорохи. Типа кто-то тихонько бродит и что-то жуткое хреначит. По спине снова холодок. Чет я сильно пугливый стал. Как задрот занюханный. Надо с этим завязывать, пацан. Во, точняк, на том и порешим, ядрена вошь.
Тишком двигаю вперед. Нащупываю выключатель. Бац! И никаких тебе нахрен скрипов, таинственных карликов. Вообще никого. Я все так же один, прикинь. Тыкаюсь лбом в холодное стекло. Окна напротив не горят. По ходу, там все уже мертвяки. Говняно в натуре. Ну, ладно, хоть я то еще живой, блин.
Шарю на полках. Ведь не хило бы как-то убить время. А нихрена интересного, ешкин кот. Какие-то долбанутые жильцы здесь были, точняк. Недоделанные. Почитать, может, что-нибудь, как типа умному? О, моцики рекламируют, клево. Перелистываю, короче, журнал. А мандраж все тут же, блин. Еложу, еложу глазами по страницам, ничего не втыкая. И где же эта Тося, твою мать? Реально поздно, смотри. Или типа решила меня кинуть? А что, с нее станется. Вскакиваю, зырю в окно. Чумички этой в натуре не видать. Стою, как дурак, и пялюсь. Ну, вообще. Сажусь. Опять встаю. И так хрен знает, сколько раз. Прям жених, ядрена вошь. Невыносимо. Вот как это слово называется, понял? Упираюсь ладонями в подоконник. И вглядываюсь, вглядываюсь. Там луна. Разливает мертвый свет. Типа это кому-нибудь нужно. Ага. А вот и чувачок чапает к нашему дому. Блин, это Тося! Она! Чуть не прыгаю от радости. Дожили, да пацан? Тут девчонка стопорит и зырит вверх. Вот засада! Не хватало, чтобы нас тут засекли, ешкин кот. Отскакиваю. Клево, не бросила, по ходу, чумичка. Улавливаю шаги в подъезде. А я уже в кресле и типа клацаю по кнопам.
Щелкают замки. Чпокает дверь. Втаскивается Тося, щеки красные. С мороза, видать. А с ней наплывает, ну, типа свобода. Ну, как ветер дунанул. Круто. Ходит девчонка везде, прикинь, где вздумается. Рассекает. А я, ешкин кот, торчу тут запертый. Типа даже не хомячок, а в натуре зэк. По ходу, докатились вот с пацаном, отбываем типа заключение. Говняно, блин, выходит по факту. Ага? А эта даж и не задумывается. По любому. Ну. Долбаю себе по клавишам. Типа даж не улавливаю, что она тут. У нас с пацаном ведь свои принципы в натуре. Девчонка чуток медлит возле, притоптывая ногой. Потом хмыкает, ешкин кот, и двигает переодеваться. Еще напевает за шкафом. Тоже мне артистка нашлась, ага. Маленько покрутившись, чапает в кухню. По ходу, надо бы за ней двинуть. Все компания, блин. Но нас ведь не позвали нихрена? Ну. Пусть тогда сама там тусит. А мы после. Если ей так охота выпендриваться, то уж без нас. Да, пацан?
Сижу, ядрена вошь. Бацаю по кнопам как болван. А в брюхе натурально бурчит. Застряла она в кухне, что ли? Или спецом мурыжит? Змеюка. Заруливать туда щас уж вообще беспонтово как-то. Подождем, по ходу. Не вечно она там торчать то будет. Ага?
О, показалась, блин. Присела себе на диванчик. Пора и нам с пацаном перекусить. Поди не все сожрала, ешкин кот. Пацан, глянь-ка, а что это с ней? Ядрена вошь. Опупеть, твою мать! Только посмотри, пацан. Ужас, блин, в натуре. Жесть. Короче, ты догоняешь, кто она такая? По ходу, маленько не человек. Или сильно шиндарахнутая. По любому, ешкин кот. В общем, попали мы с тобой в зоопарк, ага. Встряли, по полной. Клево. Ладно. Ну, тут, главное не напрягаться. Думать поменьше. Все типа нормально. Да, пацан? А то звезданешься стопудово. Мозгов потом не собрать.
Утро оказывается пасмурным и ветреным. По небу бегут темные рваные облака. И вставать совсем неохота. Укрываюсь, короче, с головой. И дрыхну, по ходу, еще час. Но потом все равно приходится вылазить. Ну, напяливаю на себя всяко-разное. Пью чай с бутиками. Ништяк. А чего ж делать то сегодня, а? Гулять, ешкин кот, не выйти. Телек не показывает. Игра достала. Радио, по ходу, слушать? Умора. Ага, как старикан. Эй, пацан, ты где, козлина? Как, короче, день проводить будем? Молчит, чумичка хренов. Не отвечает. Ну, кручу настройки приемника. Ловлю какую-то типа повестуху. Двигаю кресло к окну, сажусь возле батареи. И пялюсь на улицу. Типа в кино. Ага. Скучно, блин, только. Деревья с белой бородой. Неживые дома. Короче, никакой движухи, ядрена вошь. Не кино, по ходу, а картинка, блин.
Ну. Поразмяться, что ли? Раз, два, три, четыре. Руки дальше, ноги выше. Тыдым, дыдым, тыдым, дыдым, ядрена вошь. Ага, разогнал маленько кровушку, ништяк. Снова копаюсь в шкафах. Всякая мура понапихана, ничего клевого, ешкин кот. И сколько тут торчать, нахрен? По ходу, зачуханишься, запоганишься от одиночества. А еще свихнешься, ядрена вошь. Как, блин, люди сидят в одиночках? В натуре гиганты. Еще чуток, короче, и говорить разучусь. Будешь блеять, как баран. Тоська молчит, партизан. О, стишки! Не хило бы запомнить, точняк. При случае козырну, ешкин кот. Встаю на руки. Делаю несколько шагов и грохаюсь. Все равно скучно. Тогда начинаю носиться на четвереньках, уморительно рыча. Жалко, что у меня нет маленького хвостика.
На улице дикий вой. Опа! Бросаюсь к окну. По насту пытается пендюрить человек. Он без шапки, блин. Худой, обросший. В руке топор, по ходу. Клево! Его преследует тварь, мотаясь из стороны в сторону. Иногда поднимает морду и воет, сволочь. Бегут прям как в коматозе. Типа мудила не столько охотится, сколько прикалывается. Ага. Вдруг выруливает вторая гадина. Третья, прикинь. Охренеть! И не махаются меж собой из-за чувака. А, по ходу, загоняют куда-то. И то одна, то другая, типа играя, почти торкают бедолагу. Тогда мужик колбасит топором, пытаясь отбиться. Но мне точно видно, ядрена вошь, что ему не оторваться. Твари по любому заставляют его отойти к третьему подъезду. А там, по ходу, притаились остальные охотники. В натуре. Иначе просто быть не может. Чувак, видать, тоже это просекает. Мечется. Кидается к стене, прикрывая спину. И в ловушку не спешит. Молоток! Но шансов, ешкин кот, у него, по ходу, нет вообще. Пропадите вы все пропадом, уроды гребаные!
Твари в натуре борзеют. По очередке подскакивают ближе и ближе. Чтобы, типа, вынудить. А мужик, супер, не поддается. Мудилы в ответ, по ходу, начинают беситься. Видать, засада у них не сильно выходит. Вот один суется почти вплотную. Есть! Топор вмиг опускается на череп. И раскалывает. Круто, ешкин кот. Черная густая слизь сочится на снег. Остальные ублюдки впадают в ступор. По ходу, в непонятках. Чел тут же впендюривает вдоль стены прочь. Эти медлят несколько секунд. Типа не сразу догоняют, что за ералаш. Потом несутся за ним. Твою мать! Прикинь, вопят какую-то хрень. Похоже на лай вперемешку с воем. Опупеть. Из укрытия выскакивают еще трое, блин. И долбают вдогонку. Мужику не убежать далеко. Он проваливается снова и снова. А этим мудилам все нипочем, летят как на санках. Говняно, ядрена вошь. Настигают на углу дома. Набрасываются скопом. Но с разгона взять не могут. Над мохнатой кучей раз за разом дергается топор. Слышен скулеж раненых. А потом, твою мать, только сытое ворчание. Через несколько минут твари отходят, облизываясь и рыгая. На снегу остается тело. С раскинутыми руками и ногами. В изодранной одежде. Жесть. Вокруг все истоптано. Изрыто. Пятна черной слизи. Ужас.
Прощай, храбрый человек! Ты не сдался без боя. Выложился на полную катушку. И не твоя, ядрена вошь, вина, что погиб. Да, пацан? Мы сохраним память о тебе. До самого конца, блин.
И типа не мужика растерзали, а меня самого. В натуре выпотрошили изнутри. До того говняно и отстойно. Ну. По ходу, твари теперь охотятся стаями. В одиночку, видать, уже не то, что раньше. По ходу, людей сильно мало осталось. И прячутся они ништяк. И вооружены не табуреткой. По любому. Ага? Короче, пацан, рыпаться из хаты нам не след. Сечешь? Шансов у нас не больше, чем у того мужика. Их в натуре нет совсем. Понял? Клево, что ты такой смышленый, братан.
А спектакля то еще не того, по ходу. Этот, с разбитой башкой, начинает шевелиться. Неуверенно приподнимается. Одурело крутит черепушкой. Встает на четвереньки, подрагивая. Обнюхивает свою кровь. Или что там у него? Рычит, прикинь. Хрен их замочишь, ядрена вошь. Ведь, вроде, убили. Так нет! Прям неваляшка какая-то, блин. Сволочи хреновы, я ж говорю! Поворачивает в сторону мужика. Нос вытягивается, типа резиновый, ага. Прихрамывая, шкандыбает к телу.
Всех бы, ядрена вошь, бомбой забабахать! Нахрен! Чтоб на мельчайшие пипуськи разнести. На эти, как их? Ну, молекулы, типа.
Ага. Лапой старается перевернуть. Тычется рылом. Еще садится рядом, как зайка. И воет. Клево. Человек, по ходу, для него пуст. А этот хочет жрать. Он голоден, понял? Прям мурашки по коже. В натуре. Короче, отворачиваюсь. Кончена киношка. Тварей не уничтожить. Видать, они бессмертные. Въезжаешь?
Хочу задернуть штору. И охреневаю. Гадина уже под моим окном. Пялится, типа, прям в глаза. Опупеть. Сразу слабеют ноги. Чуток не грохаюсь, точняк. По ходу, они как-то чуют живых то, блин.
- Пошел нахрен, ублюдок!
Плотно, без щелей, занавешиваю окно и отхожу. Ага. Не хило бы, типа, пожрать. Но, ешкин кот, вывернет еще в натуре. И так, блин, муторно. Не жизнь, а помои какие-то. Точняк. Случилось же это дерьмо конкретно в нашем городе. А не другом. Вовсе, ешкин кот, чужом. Вот почему такая невезуха, а? Ха, от таких мыслей только повеситься. По любому, пацан. Как же нам отвлечься? Ну? Включаю приемник. Передают, прикинь, новости. Про нас, блин, молчок полный. Ну ага. Как же, ядрена вошь, еще? Кручу ручку дальше. Опа, неслабый такой музон. Втыкает по любому. Дрыгаюсь. Пока не достает, ешкин кот. Аж запыхался в натуре. Ну, вырубаю все нахрен. Снова ковыряюсь в шкафу. Может, найду чего? А обломайся, козлина. Тоска и мрак.
В подъезде раздается рев. Потом прыжки, скрежет. Блин, да ведь это же точняк та тварь с улицы. Типа решила добраться до меня, сволочь поганая. Ах, ты дрянь гребаная! Мигом оказываюсь у входной двери. Рву замки. И начинаю кривляться перед беснующимся ублюдком. И чем больше он звереет, тем больше гримасничаю. Тот выдыхается первым. Стопорит. Из пасти капает желтая слюна. Маленькие вытаращенные глазки со злобой вылупляются на меня. Во уродина!
Ешкин кот, а это еще что за хренотень? Типа плыву куда-то. Щас свалюсь, в натуре. Цапаю косяк, пытаюсь оклематься. Тварь визжит, скребет лапами. Охрененным усилием заставляю себя захлопнуть дверь. И приваливаюсь к ней. Весь, блин, мокрый, ядрена вошь. Как курица. Неслабо поиграли, ага. Чуть в натуре копыта не откинул.
Уфф, пора пожрать, ешкин кот. Короче, грею и доедаю картоху, драю посуду. Все же развлекуха ништяк встряхнула. Да, пацан? Ну. А щас не хило бы ужин сварганить. Как там наши припасы, ешкин кот? А чуханско, прикинь. Надо Тосятину пригрузить, блин. А то скоро пузо набить будет нечем. Ага. По ходу гречку с тушенкой захреначу. Ништяк. Вкусно выйдет. Умора, прям домохозяйка, а не пацан в натуре. Находка для девчонок, ядрена вошь.
Короче, вечер идет себе, идет. И я таскаюсь по квартире тудым, сюдым. Все так же не втыкая, чем бы заняться. От безделья в башке натуральный каламбур складывается, даж пацан притих. Ну, короче, зачем, типа я вообще живу. Кто такие, ешкин кот, люди. Для чего, типа, они. Во, умора, придет же такое. Быстрее бы, блин, Тоська возвращалась. Уже восемь, а ее нет. Где ж она пропадает? По любому щас в темноте от тварей не протолкнуться. Как-то ссыкотно мне, пацан. Позырить, что ли, в окно? Там снова луна, прикинь. В ее свете ползает дохрена гадин. Появляются и исчезают. Скалятся и рычат. Натуральный фильм ужасов. Хрен поверил бы раньше, что попаду в такое, блин. И ни одного освещенного окна. То ли электричество совсем отрубили, то ли еще как. Даже странно, что где-то все как обычно. Живут нахрен люди. Ходят на работу. В кино там, еще куда. А здесь вот нормально, это когда монстры пендюрят по своим делам, а люди типа вроде фантастики. И я уже присобачился к такому. Мне даж не удивительно. Опупеть! Хотя вот кто такие эти самые твари? А, пацан? Думаешь, ученые задроты прокололись? Ну, а я по-другому считаю. Ублюдки эти в натуре типа наших обезьян. Недочеловеки, короче. И выпустили их сюда, чтобы замочить всех людей. Всех, прикинь. Нахрен? Ну, не знаю. Может, типа территорию очистить для других хозяев. Захват, по ходу. Звездные войны, ешкин кот. Неслабо я сообразил?
В замке поворачивается ключ. Наконец-то блин. Выползаю встречать. Чего уж там, вроде так прикольнее. Какая-то Тоська интересная сегодня. Ты не находишь, пацан? Шапка нахрен, улыбка на всю рожу, косички в разные стороны. Типа датая, что ли? Привет, говорит. Ага. Всем бы такие приветы. Напендюривая тапки, она бурчит, что имела счастье обнаружить еще одного человека. Счастье, ну ты прикинь! Слова то какие. Ну, и где же он, этот выживший, ядрена вошь? Она смотрит мне прям в глаза и отвечает, что если этому чуваку будет угрожать непосредственная опасность, его тоже придется поселить здесь. Ну, вообще! Я просто в отпаде! Звезда сезона, твою мать. Да пропадите вы все пропадом! Разворачиваюсь и чапаю в кухню разогревать ужин. Ништяк, и где же этот найденыш дрыхнуть собирается? Вот что-то мне подсказывает, что меня по любому выпнут на пол. Подвалило, короче, это самое счастье выше крыши. Всю жизнь, можно сказать, мечтал, ага.
Исподлобья зыркаю на девчонку. У нее, по ходу, настроение просто супер. Блин, вкалывать надо лучше, а не отрываться, ядрена вошь. Закончила бы свое дело и веселилась. Да, пацан? Тогда бы и мы свалили отсюда. А щас то чего, ешкин кот, зажигать?
- Тось, а вот нахрена мы торчим тут, а? Чего не уматываем? Достало ведь все в натуре. Одно и то же каждый день. Как на зоне, блин.
Она маленько молчит, типа думает. Потом отвечает.
- Честно говоря, я не могу сказать точно, когда мы сможем уехать. Реально. Мне нужно найти кое-что. Как отыщу, так и отчалим, короче. Но вот пока не выходит, к сожалению. В общем, придется, наверное, еще сколько то потерпеть, пупсик. Согласен?
Клево. Ей-то чего? Не влом и тыщу лет здесь тусить. Она ж, типа, крутая, блин. Понтов выше крыши, твою мать. А нам в одиночку, ешкин кот, приходится колбаситься. Того и гляди рехнешься точняк. Поди, она к тому ж ни одной охоты, ни одной твари нормально не видела. Та, тогдашняя, не в счет. А вот посмотрела бы, блин, своими то глазками. Порасчухивала, ешкин кот, почем фунт лиха. В натуре! Короче, выдаю ей в цветах и бутонах сегодняшнюю историю про мужика. Пусть, ядрена вошь, малехо понюхает.
Рожа у девчонки жальчеет, сморщивается. Тося трет глаза и, по ходу, вот-вот пустит слезу.
- Слушай, я делаю все, что могу. Все, что в моих силах. Реально. Быстрее никак. Но получается, люди, запертые тут, действительно обречены. Ведь, пока моя работа не закончена, никто выручать их не собирается. Такова, блин, наша гадская жизнь. А конкретно я ничего изменить в сложившемся ходе вещей не могу. Правда. Одно скажу точно, все хищники будут уничтожены. К сожалению, обратного преобразования не существует. Поэтому выжгут подчистую.
Вот такие ешкины моталки, пацан. Полный, нахрен, облом. Торчи тут, как бобик без вариантов. Понял? Так завершается этот вечер. Мы ложимся спать. И отрубаемся под уже привычный вой тварей. Улавливаемый то ближе, то дальше.
Следующие несколько дней слабо отличаются от прежних. Веришь, я уже ништяк въехал в роль хомячка. И, по ходу, не думаю о побеге. Жру, дрыхну, варю, убираю. А в остальное время помалеху дурею. Прикинь, сижу в ступоре в полной тишине и прислушиваюсь к чему-то внутри. Иногда мой коматоз нарушают твари. Но притерся я чуток к их воплям. Так что мне почти похрен. Пугает другое, блин. Какие-то шумы, шепоты, слова на непонятном языке, странная музыка. Вечером к ним добавляются цветные сполохи и пятна. И все это в бедной моей голове, прикинь. Типа развлекуха, конечно. Но оно мне нужно? А еще бывает посреди какого-нибудь дела, бац, и догоняю, что стою уже сколько-то, как дурак, замерши. И пытаюсь просечь байду то эту. Ну, в натуре опупеть. Думаешь, я не втыкаю, что со мной типа что-то не так? Нет, пацан, не такой уж я кретин. Блин, не сбрендить бы совсем. По любому. От чего вся эта хренотень, не знаю. Может, типа я все время один. Не погулять, короче. Не пообщаться ни с кем, кроме тебя. Или, по ходу, твари дурят гипнозом. Их ведь точняк тысячи в городе. Вот.
Короче, у меня проблемы. Но Тося о них в пролете. Ей и самой как-то чуханско, видать. Она притаскивается все больше усталая и задрюченная. По ходу, та штука никак не выходит у нее. И отъезд наш, короче, все откладывается. Да и ништяк догнать, что девчонке на меня натурально наплевать. Есть Серега или нет - один хрен. Просто случилось, что мы пересеклись. Она дала мне возможность выжить, я ей - сведения. Мы в расчете. Такова жизнь, братишка, вот и все. И как дальше нам с тобой колбаситься, непонятно. Маманя с батяней сгинули. А других родичей у нас нет. По ходу, сдадут в детский дом. А, пацан? Встряли мы с тобой, ешкин кот, короче.
А вечером, прикинь, кое-что меняется. Тося, короче, возвращается не одна. Рядом стоит зашуганная, худая тетка с запавшими глазами. И в нервности тискает руки. Рот у нее дергается, блин. Типа она старается, да не может улыбнуться. Сзади болтается пухлый рюкзак. А концы полуразвязанного платка спускаются на грудь. Картинка еще та, ядрена вошь. Тоська знакомит нас. Это, короче, Анна. По ходу, она в возрасте. Но потом выясняется, что не очень. То есть бабец, типа, еще не пожилой. Умора. Где такую выкопала только? Нет, чтобы девчонку или пацана клевого надыбать. Ага, обломайся, чувачок, понял? Короче, это и есть тот самый найденыш. И мое кресло по любому отдают ей. А из кладовки, ешкин кот, выволакивают пыльную раскладушку. Для меня, твою мать. Не, пацан, ну нихрена расклад, да?
Так мы начинаем жить втроем. Анна оказывается тихой, типа навсегда пришибленной. Шугается даж шороха своей юбки, прикинь. Умора. Еще она сильно мало ест. Хотя по ней в натуре концлагерь плачет, ага. Ну, для нас это клево, чего уж. За продуктами реже таскаться. Да и пожрать вволю, ешкин кот. Чего меня поражает, так это забота Тоськи о ней. Я в пролете, точняк. Еще, блин, обидно, что обо мне как-то никто и не беспокоится. И чем эта баба лучше нас с пацаном, не понимаю! Ты тоже? Ну, вот и я говорю. Короче, надо забить на них на всех к едрене фене. Не пожизненно же мы тут замаринованы, как анчоусы в банке. Ага?
Днем, короче, довожу тварей. Оставляю дверь открытой, типа приманки. Когда гадина выруливает, выскакиваю и кривляюсь по посинения. Га-га, только не моего, а ублюдка. На днях с одним из них, по ходу сильно нервным, даж судороги случились. Умора. Но драйв уже по любому не тот. Приходится помаленьку шухериться. Ведь наша дама, ядрена вошь, пугается чуть не до кондрашки, га-га. Видать, благородная сильно, твою мать.
Зато часть домашней работы ложится на нее. И это клево. Варит она точняк лучше. А мы с пацаном в натуре соскучились по нормальной жрачке. Да и злиться на нее как-то стремно, блин. Ткни пальцем, и переломится. Боится всего, опять же. Дохлятина, короче, ешкин кот. Настоящий мужик и руки то об такую марать не станет. По любому. Какое там чухать? Ага. Ниже достоинства, блин. Ну, есть в ней и плюсы, если уж по-честному. Молчит она все больше. Сидит себе в уголке, подперев физию, зырит куда-то. А я в это время впендюриваю что-нибудь. Собираю, ешкин кот, муть всякую. Начхать, блин, какую. Тетка только башкой мотает в ответ. По ходу, и не улавливает нихрена. А мне какая баня? Базары ништяк уводят от реальности. От которой, если подумать хорошенько, по любому рехнуться можно.
Тоська с каждым днем мрачнеет не по годам. И все внимательнее вглядывается в нас. Типа старается что-то найти. Эх, знать бы, что. Косички уже не торчком, а тоскливо так висят. И закидон новый появился - закрывается, блин, в кухне, запрещая заглядывать туда. Короче, напряги крепчают, раздражение мое - тоже. По ходу, не может она разыскать ту шнягу, из-за которой мы все завязли. Ну а мы то тут при чем, ядрена вошь?
И еще у нас с пацаном усиливается та кутерьма. Ну, типа ощущение, что в мыслях колбасится чужое, не мое. Типа кто-то тишком шарится в них. По ходу, крындец, блин, полный. Пора в натуре лечиться, нахрен. Да, пацан?
Она ушла, и вновь стало страшно. Будто пропал лучик солнца, веселый и смешливый. Забавно, мы оказались настолько разными, что сработал закон притяжения. По крайней мере, с моей стороны. Мне не удалось оставить ее у себя, хотя честно пыталась, почти переступая собственные принципы. Господи, я так измучена страхом, тяжелыми безысходными мыслями, отсутствием какой-либо надежды. И так нуждаюсь хоть в чьей-нибудь поддержке. Да, никак иначе. Солнышко, Солнышко. Ты - мое Солнышко. Без тебя пропаду.
В который раз проверяю замки - они в порядке - и забиваюсь между кроватью и тумбочкой, сжимаясь в комок. Мне холодно. Однозначно что-то нервное. Незавидное, признаться, ощущение. Неважно. Нужно успокоиться. Поднимаюсь и иду в кухню, щупаю чайник. Надо же, он все еще горячий. Но недостаточно. Ставлю на огонь. Согреться, вытеснить озноб изнутри. Забавно, пальцы сами выстукивают что-то по столешнице. Без участия, так сказать, мозгов. Вот чайник уже и закипел. Отлично. Завариваю ложку зеленовато-коричневых листьев. Вода постепенно окрашивается в бледно-желтый цвет. Готово, дорогуша. Подношу чашку ко рту. Первый терпкий глоток. Замечательно. Это должно подбодрить. Напиток просто обжигает, расплавленной лавой стекает в желудок, откуда тепло расползается по всему телу. Прелестно, моя дорогая. Теперь - руки. Сую их под кран. Терплю, пока могу. Наконец-то становится лучше. Так-так. Сейчас не мешает навести порядок и на столе. Споласкиваю посуду, протираю стол. Вполне?
А дальше весь вечер снедает беспокойство. Просто не нахожу себе места, таскаюсь от стенки к стенке, как помешанная. Жуть. Помимо страха, глубоко-глубоко поселяется тревога. Может, это предчувствие, и что-то должно случиться? Трудно сказать. По окнам узоры, наверное, на улице похолодало еще больше. Зима, дорогуша. Время от времени сквозь двойные рамы доносится вой. Да уж, ощущение полнейшей изоляции и оторванности от цивилизованного мира. Господи, ну, а чего я переживаю? Продуктов, принесенных Солнышком, хватит на неделю, при разумной экономии - на две. Для выживания вполне достаточно. Очаровательно. А про будущее задумываться пока не стоит. Не до того. Да и о чем размышлять? Ведь неизвестность полная. Не знаю даже, хочется ли мне чего-нибудь, и пытаюсь ли я что-то исправить. Вот так.
Ну, надо же, горячую воду до сих пор не отключили. Удивительно. Это повод немножко поблаженствовать. Набираю ванну и распластываюсь медузой. Отлично. Не хватает только свечей, бокала вина и хорошей музыки. Так хорошо, что едва не засыпаю, путаются мысли. Поэтому пора праздник заканчивать. Было бы смешно захлебнуться там, где свирепствуют убийцы.
Разбираю постель, кладу три одеяла, чтобы не продрогнуть. Замечательно. Зачем-то долго рассматриваю свои тонкие руки, сжимаю и разжимаю пальцы. Да, когда-то они были красивы, бесспорно. Все в жизни меняется, и не факт, что к лучшему. Ну, да ладно. Выключаю свет, ложусь, подтыкая углы. Нужно засыпать. Закрываю глаза, но лунный свет без конца ползает по лицу. Да, точно, между шторами осталась щель. Все равно придется уснуть, так устала за сегодня. Очаровательно.
Резкий звук! Вскакиваю. Сердце колотится. Это в коридоре. Нащупываю выключатель, зажмуриваюсь на секунду. Прислушиваюсь. Скрежет. Как бы ни было страшно, придется проверить. Господи! Кажется, входная дверь содрогается от ударов тяжелого тела. Задерживаю дыхание, до черных точек всматриваюсь. Нет, она не сдвигается ни на миллиметр. Это просто воображение. Зверье пытается добраться до жертвы. Оно старается. Бьет, воет, копает. Жутко так, кошмар. Стискиваю руки на груди, стараясь не закричать. Девчонка сказала, главное - не выходить за пределы квартиры. А если нежить выломает железный лист? Боже! Страх захлестывает, поглощает.
Не помню, как оказываюсь в темном углу. Жуть. Лицо мокрое от слез, каждая жилочка трясется. С трудом сглатываю. В горле пустыня. Наверное, ревела в голос. Занятно, от безумия меня отделяет совсем тонкая граница. Прелестно. Снова приказываю себе успокоиться. Вслушиваюсь. Тишина. Осторожно выбираюсь из-под вороха одежды, что навалила на себя в беспамятстве. Крадусь в коридор. Дверь цела! Отлично. Надеюсь, на сегодня сюрпризы исчерпаны. А завтра узнаю у Солнышка, как там снаружи. Если она, конечно, придет. В одиночку мне ведь не спастись. Ну, а пока нужно пережить эту ночь, потом день. О дальнейшем сейчас думать нельзя.
Вновь вся замерзла. Срочно греться! Набираю ванну. Сначала ноги - совсем ледышки - потом руки, а затем и все тело. Блаженство. Но холод, он, к сожалению, внутри. И вздрагиваю на любой шорох, словно ненормальная. Жуть. Три ночи. Гиблое время. В эти часы умирает больше всего людей. Неизвестно от чего, просто так. А у нас в городе, наверное, вообще почти никого не осталось. Снова ложусь. Пытаюсь уснуть. Представляю неисчислимые полчища баранов, идущих по мостику, прыгающих через ограду, тыкающихся теплыми мордами в мои ладони. Очаровательно. Все впустую. Глаза широко открыты в темноту, да в голову приходят окончательно тягостные мысли. Только около семи удается задремать.
Просыпаюсь от каких-то невнятных кошмаров. В комнате стало чуть светлее. Смотрю на электронный циферблат - девять. Прелестно. Совсем не выспалась. И вставать так рано совершенно незачем. Кручусь в постели. Кажется, проходит несколько часов. Замечательно. Опять знобит. Приходится подняться. Сую ноги в мохнатые тапки, накидываю халат и иду в ванную. Господи, почему мне все время так холодно? Включаю воду. Пока она нагревается, изучаю себя в зеркале. Занятно. Лицо похудело, вокруг глаз - темные круги, углы рта опущены, а вот и новые морщинки. Наверное, неправда, что мне совершенно на это наплевать. Но, вообще-то, почти все равно. Ведь внешность просто оболочка того, что заключено внутри. И главное, чтобы именно там было красиво. Замечательно. Какие напыщенные слова, моя дорогая. Правда так считаешь? Ну-ну. Пора под душ. Горячая вода абсолютно выбивает идиотические мысли. Отлично.
В комнате по-прежнему северный полюс. Надо надеть что-нибудь потеплее, чтобы не схватить ангину. Так, что у нас в запасах? Где-то на дальней полке должен быть запихан старый лыжный костюм. Замечательно! Шкаф трясется от моих усилий. На полу растет куча выброшенной одежды. А результат поиска - нулевой. Забавно. Правильной дорогой идешь, дорогуша. Наконец натыкаюсь на нужное. Занятно, когда-то вещица была очень модной. А ныне - просто теплое тряпье, причем с пятнами неизвестного происхождения. Облачаюсь, подворачиваю рукава. На ноги - носки с длинным ворсом. Хороша. Однозначно, мечта поэта.
Раздергиваю шторы. Из-за деревьев выглядывает солнце. Наверное, это позитивно. Но как-то не радует. Похоже, придется поднимать настроение искусственно. Варю кофе, намазываю сухари остатками масла. Прелестно. Беру книгу. Не глядя, вытягиваю из-под стола табуретку, сажусь. И тут же подскакиваю как ужаленная - на табуретке что-то есть, а быть не должно ничего. Стремительно оборачиваюсь. Господи! Это же просто мишка, оставленный вчера девушкой. Как же можно было забыть про него? Лежит, таращит пуговичные глаза, слегка помят моим весом. Не потискать его просто нельзя, такого мягкого и пушистого. Очаровательно. Ну, что ж, посиди со мной, дружок, раздели компанию. И я, поглощая завтрак, иногда поглядываю поверх книги. Да, забавная у него рожица.
А в комнате ждет ворох вываленной одежды. Жуть. Так бы и не убирала ничего, если бы не ожидаемая гостья. Ну, ни пуха, как говорится, ни пера. Сначала стараюсь раскладывать аккуратно, потом толкаю, как попало. Лишь бы влезло. Ну, вот. С этим покончено. Отлично. Провожу пальцем по полированной поверхности шкафа. Так-так, не мешало бы навести чистоту. Но заниматься этим я точно не буду. Очень глупо лежать мертвой в выдраенной до блеска квартире посреди еще менее живого города. Ведь так, моя дорогая? Оглядываюсь по сторонам. Интересно, когда придет девчоночка?
Как-то беспокойно. Надо проверить замки. Проходя мимо зеркала, ненароком взглядываю и не могу удержаться от смеха. Забавно. Ну и облик! Особенно всклокоченные волосы. Нужно хоть немного привести себя в порядок. Но это чуть позже. Дергаю ручки, обследую засовы. Замечательно. Все надежно заперто. Прижимаюсь ухом к двери, прислушиваюсь. Тихо. Только ветер шуршит какой-то бумагой. Потом различаю осторожные шаги, поднимающиеся снизу. Жуть. Не хочу даже задумываться, кто бы это мог быть. Меня это не касается. Очаровательно. Отталкиваюсь напряженными ладонями.
И что там у нас насчет внешнего вида? Да, видимо, пора воспользоваться щеткой для волос. Где же она может быть? Не тут ли? Отлично. Ну, а сейчас немного причесаться. Вот так, вот так. Незадача, все равно с одного боку торчат, с другого - будто прилизаны. Ну и что? Пробую пальцем разгладить морщинки около глаз и рта. Провожу языком по пересохшим губам. Занятно. Вазелином, что ли, их смазать? Роюсь в сумочке. Наконец нахожу гигиеническую помаду. Ну вот, все лучше, чем ничего. Поддергиваю лыжные штаны, что-то совсем похудела за последнее время. Ну-ну. Чем же заняться?
Наверное, посмотрю какое-нибудь кино, а потом приготовлю поесть. Может, суп сварить? Его-то должно хватить надолго. Замечательно. Надо же, сколько дисков у меня скопилось. Просматриваю, не зная, на чем остановиться. Нужно что-нибудь оптимистичное и жизнеутверждающее. Иначе скоро волком завоешь. Так, наверное, остановимся на этом. Прелестно. Ставлю диск, запускаю проигрыватель. Звучит веселая музыка, появляются знакомые герои. Расплываюсь в улыбке. А в голову неожиданно приходят мысли, никак не связанные с происходящим на экране.
Забавно, но почему у нас в городе до сих пор нет Интернета? Настоящий медвежий угол. И не случайно для вторжения - а что это именно оно, у меня нет сомнений - выбрано наше захолустье. Плохая связь, разбитые дороги, уединенность - в зачет попадает все. Отлично. Идем дальше. Конечно, немало вопросов вызывают чудовища. Но и тут понятно более или менее. Я могу быть права в своих выводах или нет, это уже другое дело. Да, дорогуша? Полагаю, вначале бестий было немного. Вероятнее всего, они прибыли из космоса. Ну, не из преисподней же, в конце концов? Ну-ну. Занятно. И принялись оперативно осваивать территорию. Похоже, при их укусе происходит заражение человека. После чего он превращается в зверя. Конечно, не сразу. Прелестно. Покусать ведь можно очень многих. Тем более что полная трансформация - процесс довольно длительный. Зато потом все развивается в геометрической прогрессии. Очаровательно. И если заразу не остановить, уничтожив абсолютно всех чудовищ, через некоторое время, заметь, дорогуша, крайне непродолжительное, на нашей планете не останется ни одного хомо сапиенс. Вот так. А я ведь совсем не дура, если уж на то пошло.
Мне снова жалко себя. Ну, почему мой удел - постоянно нудить и ныть, ничего не пытаясь сделать. Так-так. Валяться бы кверху пузиком, а все бы вокруг крутилось и вертелось само собой. Прелестно. Никаких решений, никаких действий. Замечательно. Подумала, щелкнула пальцами и получила подарок. Но в жизни просто так ничего не происходит. Согласна? И вот зависла тут, в глубокой дыре. И оказалась совсем чужой. Пришлось привыкать к насмешкам и издевкам местных. Трудно отличаться от других. Гораздо проще плыть по течению. Впрочем, это было всегда. Забавно, понимаешь, но ничего не меняешь.
Вздрагиваю от вопля с экрана. Выходит, я совершенно отключилась. Ну его, этот фильм. Все равно пора готовить. Сварю-ка, наверное, борщ. Очаровательно. Кастрюлю - на огонь, картошку - в чистку. А тихо то вокруг, как в склепе, честное слово. Нет, просто невозможно. Господи! Бросаю нож в раковину, вытираю руки. Приволакиваю из комнаты приемник. Делаю громче. Замечательно. Дорезая капусту, ловлю себя на том, что дергаю головой в такт музыке. Забавно. Значит, не все так плохо со мной, дорогуша.
Варево весело булькает, а у меня перерыв, остается только изредка помешивать да пробовать. Отлично. Что там за окном делается? Снежная пустошь, вот как. Неплохо бы вообразить, что через секунду-другую из-за угла вывернет вчерашняя девчонка и помашет мне ручкой. Прелестно. Сморщит веснушчатый носик, улыбнется от уха до уха и поспешит сюда. Сцена очень даже неплохо выглядит, моя дорогая. Вполне кино можно снимать. Ну-ну. А в реальности по насту ковыляет зверюга, с подозрением оглядывается по сторонам, прижимает лапу к боку. Ранена, что ли? Вот крупные снежинки закружились в воздухе. За несколько минут налетела настоящая метель. Сразу темнеет. Приходится зажечь свет. Господи, а суп то выплескивается на плиту. Растяпа! Так-так, нужно уменьшить огонь. Принюхиваюсь, пахнет вполне аппетитно, вроде бы замечательно выходит. Очаровательно.
Вверху скрипит половица. Кто же это там? Раньше надо мной жила баба Маша, вздорная пожилая женщина, любившая сыном хвастаться. Частенько навещала ее младшая дочь, рано постаревшая и опустившаяся. Что же теперь со всеми ними стало? Вероятно, никого уже нет в живых. Жуть. Ну, ладно. Выключаю похлебку, оставляя крышку чуть приоткрытой. Немного остынет, и можно будет есть. Замечательно.
Сейчас бы хлеба. Белого, с хрустящей корочкой. Никогда бы не подумала, что мне его будет так не хватать. Забавно, стоит лишить человека хоть какой-нибудь пустяковины, не говоря уже о больших вещах, и этого начинает жутко хотеться. Ну-ну. Вообще-то, такие мысли надо на свалку. Мало ли кому чего хочется. Вернемся к реальности, дорогуша. Наливаю суп, выкладываю сухари. Вот что уж надоело до чертиков! Но закончатся, и тоже ведь взвою. Странное существо - человек. До умопомрачения желает чего-то, хоть умри, а получит - и не надо совсем. Очаровательно.
Отлично, получилось вкусно. Всегда бы так. А на руках то у меня, оказывается, цыпки. Видимо, от холода. Надо кремом смазать. Вот это да, уже пять вечера. Где же наша красавица ходит? Не смогла придти или обманула? Неужели заявится, когда совсем стемнеет? Ну, это уже слишком, моя дорогая. Тогда придется предположить, что она не совсем человек. А это жутко. Ведь ни один обыкновенный товарищ не может разгуливать среди чудовищ и оставаться живым. Тем более, сейчас, когда людей практически не сохранилось. И метра не пройдешь, раздерут. Точно.
Хожу туда-сюда по квартире. Беру книгу. Откладываю. Перебираю диски. Включаю первое попавшееся. Под тихие напевы продолжаю кружить от окна до окна. Оказывается, большое количество свободного времени может утомлять и доводить до исступления не хуже дурацкой работы. Очаровательно. А ведь еще недавно я мечтала о длительном отпуске. И вот, нате, осуществилось. И стало просто невыносимо. Занятно. Будто заперта, будто в тюрьме. Боже, вновь этот вой! Живешь, как в лесу среди волчьей стаи. Скоро совсем одичаешь, не хуже этих. Ну-ну. Сажусь в кресло, устраиваюсь поудобнее. И вдруг засыпаю.
Вздрагиваю от неприятного звука. Вокруг совсем темно, только окно немного светлеет. Шея и правая рука совсем затекли. Лучше некуда. Что же меня разбудило? Господи, шум у входной двери! Стук, скрип поворачиваемых замков. Проклятье! Вскакиваю и тут же падаю. Нога тоже онемела. Боже ты мой, как же увернуться от чудища? Хватаюсь за подлокотник, пытаюсь подняться. Холодная испарина выступает на лбу.
- Анна! Анна, где ты?
Господи, да это ведь вчерашняя девчонка, а я тут так распласталась. Замечательнее не придумать. Зажигается свет, показывая меня во всей красе. Вскрик - какие мы оказывается нервные - и попытки помочь. Очаровательно. Просто спасение утопающего. Мне, честное слово, крайне неловко.
- Анна, что случилось? Отвечай же! Я так испугалась за тебя.
Очаровательно уже сверх меры. Что-то хриплю и наконец смотрю на нее. Физиономия у гостьи и правда весьма обеспокоенная. Брови нахмурены, глаза серьезные-серьезные. Мямлю нечто нечленораздельное. Тогда она встряхивает меня за плечи и требует, чтобы я рассказала все по порядку. А ведь докладывать то, собственно, нечего. Ну, заснула. Ну, упала. По-дурацки, в общем. Девчонка очень внимательно всматривается в мое лицо, потом слегка отталкивает и смеется.
- Черт побери, как ты меня напугала, дуреха! Я уж было решила, что тебя ухайдакал хищник. Уф!
"Дуреха" - замечательно, ты не находишь, моя дорогая? Дело принимает все более забавный оборот. Фамильярность, все-таки, не для меня. Дружба, перетекающая в панибратство, да еще в самом своем начале? Как-то это слишком.
Красавица проводит у меня часа полтора. От борща отказывается. Это укол моему самолюбию, дорогуша. Перед уходом тщательно осматривает входную дверь, проверяет действенность замков.
- Анна, послушай меня еще раз внимательно. Эй, посмотри на меня, не отвлекайся. Никому и ни за что нельзя открывать дверь. Хорошо поняла? А кроме того, даже и думать не смей выходить за порог квартиры! Запомни, это верная смерть. Ну-ка повтори.