--
Раз, два, три, четыре, пять...Пять жуков. И еще пять - десять жуков. Справа - самцы, слева - самки. Чтобы когда самцы пойдут налево, им попались законные супруги...
--
Оля! - донеслось из комнат, - помоги нести сумки!
Девушка стукнула ногтями по лаку подлокотников, напрягла худые бедра, готовясь встать и заметила в полированной стене комода отражение закатного солнца. Глазам стало больно. Поплыли желтые зайчики. Оля плюхнулась в кресло.
--
Оля! - мамин голос стал на полтона строже.
Она протерла глаза. Заусенец оцарапал веко. "Проклятые жуки, слева - самки справа - самцы, почему я не отрезала этот чертов заусенец? Теперь будет красная царапина".
- Дочка, ты где?
--
Иду, мама!
Оля открыла глаза и снова увидела отраженное в комоде солнце. Оранжевый диск пересекали силуэты огромных птиц - к полировке пристал кусок черной нитки. Рисунок орехового шпона казался неприступными скалами, облитыми закатом, а блестящая капелька сахарного сиропа (вчера мама варила варенье) - ночным светилом, нарождавшемся в вечернем небе... Какие отвратительные, угрюмые цвета, какой до невозможности унылый пейзаж!
--
Дочка, тебе плохо?
Мама стояла в дверях, озабоченная, в дачном сарафанчике.
--
Ой...Мамочка, - Оля отрешенно посмотрела на мать, - кажется, от жары у меня закружилась голова.
Мать обняла дочку, как в детстве, как много-много лет назад, когда Оля боялась темноты, и погладила по голове. Оле стало легче. Отраженное солнце и страшные птицы забылись.
--
Ты слишком много учишь, - поехали с нами на дачу, а?
--
А Сережа? Он же обещал сегодня ко мне прийти.
--
Ну, объясни ему, что ты хочешь отдохнуть, что у тебя сложные экзамены. И потом, как же ты тут будешь одна?
--
Мама...
Но мать поняла все сама. Она заставила дочь выпить пятнадцать капель валерьянки, поцеловала в щеку, и нагруженная донельзя сумками и пакетами, скрылась в лифте. Оля осталась одна. Совершенно одна. А в полировке комода продолжало отражаться оранжевое солнце.
Девушка придвинула кресло к комоду и стала рассматривать неприступные скалы из орехового зигзага. Картинка слегка изменилась, птиц уже не было. Капелька - Луна пряталась за горной грядой. В долину упали последние солнечные лучи. Там стоял крохотный домик - неуклюжий, с плоской крышей. Щербинка в полировке, и только.
Интересно, как живут его хозяева? Кто они, сколько их, что они едят, где добывают пищу? Опасны ли для них те гигантские птицы, и как они называют свою Луну? Оля попробовала приблизиться к картинке, но колдовство линий исчезло, остался только комод. А издалека ничего не было видно. К полировке приклеилась блестящая ворсинка. Но ворсинка вдруг стала крохотной фигуркой. Мужской фигуркой. Почему мужской? А потому, что фигурка как будто наклонилась и чуть присела. Совсем по мужски. Он что-то искал на камнях. Что там можно найти, в этом пустынном, диком краю?
Зазвонивший телефон вывел девушку из состояния легкого транса, в который она, незаметно для себя успела погрузиться.
--
Олька, это ты? - сказала трубка, - я не смогу сегодня прийти. Я потом все объясню...
--
А я знала это, Сережа, - ответила Оля, и сама друг поняла, что действительно это знала, еще за секунду до того, как раздался звонок, слова сорвались с языка сами собой, - у нее крепкая попка, да?
Сергей помолчал и повесил трубку.
Да, у нее крепкая попка и черные волосы. И накрашенные дешевой клубничной помадой похотливые губы, всегда блестят, а это - волнует... И когда она идет на шпильках, она не сгибает ножку в колене, как Оля, а ставит ее уверенно и прямо... И тут Оля поняла одну вещь - женщина в хижине возле Ореховых скал должна выглядеть точно так же, как гипотетическая подруга её Сережи... Только на ней одета тога из коры. Тяжелая, некрасивая и омерзительно - шершавая. И ходит она босиком, ступая грубыми, черными от грязи ступнями, по камню... Может быть посмотреть на картинку снова? Может быть, пылинки и игра солнечных лучей расскажут что-то еще?
Земное солнце скрылось за углом Олиного дома, и поэтому мир Ореховых скал погрузился в сумерки. Мужчины уже не было видно - наверное, он ушел к женщине в хижину, или просто ворсинку сдул ветерок с открытого балкона. Тишина и покой царили у подножия Ореховых скал. Усевшись поудобнее, девушка стала ждать, что будет дальше, но там ничего не менялось - долина с хижиной медленно погружалась в ночь. В ночь погружалась и Оля, и ореховый комод, и вообще, вся планета Земля от 20 до 40 градуса восточной долготы. На улице стихал гомон детворы. Движение машин по бульвару практически прекратилось. Лишь иногда проносилась запоздалая легковушка и ее эхо таяло вдалеке.
Ровно в десять вспыхнули уличные фонари. Крупицы сиреневого света отразились в капельке сиропа.
--
Луна взошла....- мечтательно сказала девушка.
В то же мгновение послышался отдаленный звон колокольчиков, и где-то в комнатах заиграла песенка "Jingle bells". Олька бросилась в спальню. Спотыкаясь в потемках о пуфики и стулья, она добралась до дивана, где лежал забытый мамой детский будильник - подарок внучке. Часы играли так громко! Непростительно громко для Ореховых гор. А что если их мелодия разбудит обитателей домика, или привлечет ночных хищников? Олька с силой дернула шнурок. Капроновая веревочка оборвалась, внутри будильника что-то хрустнуло, и он затих. Девушка побежала обратно к комоду. И вовремя!
В долине появились серые звери. Они ползли к хижине, и было непонятно - то ли у них нет лап, и звери передвигаются подобно змеям, то ли их конечности скрыты густой шерстью.
Новорожденные личинки мухи размазались по мизинцу. Девушка пристально рассмотрела их бренные останки и слизнула языком.
--
Кровь врага сладка! Йа!
--
Йа... - отозвалось далекое эхо с улицы.
Воодушевленная победой, девушка выскочила на балкон.
--
Йа... - повторила соседка, Антонина Петровна. Она стояла возле подъезда, рядом с цветущей клумбой маттиолы и что-то доказывала дворничихе. Но слова их разговора совершено не долетали до слуха.
--
Ама...- отвечала дворничиха, и ветерок уносил остальную часть фразы.
Олька уже надевала кроссовки. Начинающаяся ночь наполнялась словами Ореховых скал. Девушка просто не могла сидеть в такую ночь дома. Она должна быть внизу. Она должна бродить по улицам, находить слова языка Ореховых скал и учиться их понимать.
Ведь может случиться так, что придется сказать людям в хижине что-то очень важное, а как она сможет сделать это, не зная языка?
До полуночи она блуждала по городу. Город был другим. Совершенно другим. Аллеи пирамидальных тополей превратились в крепостные стены. Пустые, безжизненные дворы на самом деле были полны жизнью, но ночной жизнью, совершенно иной, как мир океана в сравнении с миром суши. Оля вслушивалась в шорохи, скрипы, в непонятные звуки, издаваемые не то кошками, одуревшими от любви, не то таинственными ночными существами, прячущимися днем от людей в щелях, норах, канавах. Ольга избегала людных мест. Люди не скажут ей ничего нового. Новое говорит только ночь и тишина ... И девушка открывала, изучала, запоминала...
"Йа шуша" - опасность.
"Сишиши" - тише.
"Агрд" - враг.
"Ака ака" - человек.
Оля шла по переулку и шептала про себя: "Ака ака, сишиши, йа шуша, агрд!" и увидела Сергея. Он стоял напротив казино, рядом со своим мотоциклом. А та, у кого крепкая попка, и черные волосы, держала его под локоток и прикуривала сигарету. Пламя зажигалки осветило ее лицо. Да, это женщина из хижины. Впереди - враги, определенно враги, а любой враг заслуживает смерти, как те звери в долине. Ольга подобрала горлышко разбитой бутылки из-под колы, и, незаметно подобравшись к Сергею, со стороны клумбы, где было темно, с криком "Йа!" всадила стекло ему в шею. Пьяная радость наполнила грудь. Вид свежей, пахнущей крови, в которой отражались огни казино, вызвал чувство, сравнимое с чувством многодневной жажды. Экстатическая дрожь едва не стала оргазмом. Стекло звякнуло об асфальт, а девушка , как на крыльях, полетела в пустые , темные дворы. В свое убежище, в свою страну. И там, схоронясь ото всех между кирпичной стеной гаража и кустарником, посмотрела на свою руку. Рука пахла рынком и была липкой от крови. Оля лизнула ладонь.
--
Йа, - прошептала она, - кровь врага сладка!
Её нашли два дня спустя, за городом, в меловом карьере. Истощенная, с черными кругами под глазами девушка, стояла на белом дне, возле сбитой из досок времянки с плоской дощатой крышей, и воздев руки к закатному солнцу, пела:
--
Йа, йа, йа... Йа, йа, йа...
В небе нарождалась луна. Белесый, едва заметный серп висел над меловым обрывом. Лейтенант Харитонов вызвал "скорую", неслышно спустился в карьер, и, осторожно подойдя к девушке, крепко схватил ее худое тело.
--
Тихо... Тихо... Успокойся... Все хорошо... - ворковал Харитонов, - все хорошо...
Девушка не сопротивлялась.
--
Ака ака, сишиши... - прошептала Оля, - не убивайте меня, пожалуйста...
Олина мама, в слезах, сидела в кресле напротив комода. Ее старшая дочь, муж, брат, находились тут же, когда зазвонил телефон.
--
Олю нашли... - сказал дядя Витя, - она в меловом карьере...
--
Жива?
--
Жива. Лейтенант сказал, что ее повезут в больницу.
Мама не слышала его слов, она знала что с дочерью все нормально. Мама наблюдала закат в Ореховых скалах, и рассматривала знакомую с детства, крохотную ветхую хижину на дне долины. Этому комоду лет пятьдесят, не меньше, а может и все сто. Серебряная блестка, приставшая к щербинке - хижине, и есть ее Оля. Вот поток воздуха от вентилятора сорвал блестку и она растаяла в воздухе...Комод должен стоять здесь. Говорят, он не к месту, говорят, он не вписывается в обстановку. Пусть ...Зато в нем каждый вечер отражается солнце...