Аннотация: Энергия - пища этого мира. Энергия - высочайшая ценность. Цена - жизнь.
Лес желтел. Постепенно. Неохотно сдаваясь осени.
Листочек за листочком наливалась закатной краснотой рябина, покрывались сусальным золотом березки, оранжевым пламенем разгоралась осина. Лес желтел, и уже шуршал под ногами узорчатый ковер первого листопада.
Легкий ветерок разметал листву по только подметенной дорожке, загнал золотые березовые кружочки на веранду, укрытую за роскошной багровой гривой девичьего винограда.
Узловатые пальцы поймали листок.
- Быстро в этом году наступает осень...
- И наша осень тоже наступила быстро. - Мужчина взглянул на собеседника, нахмурил кустистые седеющие брови.
Вместо ответа второй слегка приподнял уголок рта. Худая рука поудобней перехватила фарфоровую чашку.
- А помнишь, как все начиналось? Как мы ставили мельницу? Как выбивали разрешение на установку ветряков?
- Помню. - Сухо ответил собеседник. Он скользнул взглядом по лесистому склону холма, на вершине которого вертелись лопасти ветряных генераторов.
- Сколько лет... Год за годом мы строили этот поселок, и вот он уже не поселок, а маленький городок. Ты тогда был секретарем сельсовета, я лейтенантом полиции.
- Я помню...
- Мы подняли этот мир заново, Филипп. Наши отцы и деды потратили свою жизнь, чтобы хоть частично убрать грязь прежних поколений. Мы построили на этих курганах новые дома. Выросли наши дети, которые не понимают, что такое автомобиль. Они не помнят небо, затянутое дымами заводов. Они недоумевающе смотрят на саркофаги, в которых прячется прошлое. И наша цель не дать им это прошлое забыть. Но и мы его забываем... Потому что мы почти не видели его собственными глазами.
- Я помню. Лёня, помню.
- Так почему тогда? Филипп?
- Ветряки... смотри, как лопасти молотят воздух, кажется, что не их движет ветер, а они разгоняют воздушные потоки. Так и мы... а мы ли проделали всю работу? Или мы родились именно для того, чтобы ее делать? Может быть, именно для этого мироздание выпустило нас на свет?
- Но ты наделяешь его человеческими качествами. Ты присуждаешь ему вполне человеческие решения. И будь то действительно так, разве выпустило бы мироздание в мир целое поколение ученых: физиков-ядерщиков, генетиков, химиков? Да заморило бы в младенчестве, не дав произнести первого "Уа"!
- Если наделять мироздание человеческими качествами, то и человеческим правом на ошибку, Лёня. Мы имеем право ошибаться. - Филипп грустно посмотрел на золотящийся лес.
- У нас нет права на ошибку, это вот им можно ошибаться. - Леонид кивнул на скачущего по склону верхового. - Пока мы живы, они могут ошибаться. Но мы - старики, уже не можем себе позволить бездумно делать подобные ошибки.
- Я не старик. - Филипп поджал губы.
Всадник приближался. Под копытами коня взметались листья, будто он высекал из земли золотые монеты. Где-то за холмом жги листву. Пахло дымом.
Конь остановился, спешился темноволосый парень, несмотря на юное безбородое лицо, меж бровей залегла складочка.
Парень закрепил повод на добротной коновязи у веранды и широким уверенным шагом пошел к Леониду с Филиппом.
- Я рад, что тебе нравится. - Филипп чуть улыбнулся. - Иди, дай нам поговорить.
Но юноша пропустил последнюю фразу мимо ушей.
- Дядь Лёнь! Как делишки у нашей Иришки?
- Хорошо у Иришки делишки. - Ответил Леонид. - Лучше всех, у нее делишки. А ты, молодой человек, как?
- Вон идет, красавица. - Филипп указал на садовую дорожку, по которой шла девушка с толстой русой косой. - Он пока больше ни о чем думать не может. Иди, обалдуй, привечай свою даму!
- Верно, иди Денис, - напутствовал его Леонид.
Парень припустил навстречу к девушке, чмокнул ее в щеку, покосился на отца с прияте-лем и чмокнул еще раз, но теперь в губы. Девушка раскраснелась и смущенно опустила глаза.
- Не уйдет он. - Леонид встал со стула, приподнял крышечку чайника, там черной кучей громоздилась заварка, но чай кончился. - Чует, что что-то происходит!
Конь фыркнул, выгнул под седлом лоснящуюся гнедую спину, раздулись широкие ноздри. В темной, почти черной гриве запутались золотые монеты, опавшие с берез. Денис погладил скакуна, расстегнул подпругу, расседлал.
Девушка достала из рюкзачка сухари, протянула лошади на подставленной ладони. Конь взял. Филипп молча наблюдал за молодыми людьми.
- Ты еще помнишь его мать? - сломал Леонид тишину.
- Она была на нее похожа.
- Она много смеялась. Ей нравилось лежать в листве по осени. Рита всегда говорила, что осенью слышно те звуки, которые будут звучать на ее похоронах.
- И ошиблась. Ее хоронили по снегу.
- А я слышал. Я хотел женится на ней и ее видеть рядом со своими детьми, но она никогда меня не любила. Зато выбрала тебя. Выбрала, а ты ее предал.
- Я не предавал ее, Лёня.
- Чтобы сказала Рита, узнав о твоем поступке?
Филипп задумался.
- Очень, очень плохо. И что ты намерен делать теперь?
- Я?
- Нет. Так бы сказала Рита. А что намерен делать ты, я знаю. Ты поступишь согласно за-кону, как и должен поступить. Ведь ты, Лёня, всегда выбирал правильное решение. То, которое по твоему мнению принесет больше пользы и как можно меньше повредит кому-либо. Нет в тебе озорства, духа противоречия.
- Слишком дорого приходится платить за озорство. Рита это хорошо понимала.
- Но Рита любила и пошутить, и ошибалась иногда. А ты как машина, Лёнь. Точно откалиброванная машина из прошлого века.
- Реликт. А как еще, Филипп? Правила, которые установили наши деды, они не выдумали ради услаждения собственного желания топтать и унижать. Это была необходимость. Необходимость, заставившая отказаться от гуманизма и капитализма в угоду будущему. Не светлому, которое строили в двадцатом веке, а просто будущего. Чтобы двадцать второй век просто настал. И он настал.
- Настал, сам себя вырезая и кастрируя. - Хмыкнул Филипп. - А мы были скальпелем и гильотиной в его руках. Лопасти Лёня не гонят ветер, им только так кажется. Сколько еще времени? Хватит?
- Хватит. Покури, тебе можно, знаю, что ты куришь.
- Что же ты меня не оштрафовал?
- Мелочь. Тебе я всегда ее прощал.
Филипп достал сигарету, повертел.
- Почему ты пришел сам? У тебя полсотни людей, но ты приходишь один.
- Мы знакомы столько лет... Как я мог послать чужого человека за тобой?
- Ты мог сделать так, что нам не пришлось бы даже встречаться... Арест, суд... какой у меня приговор? Лёня?
Леонид смотрел в пол, двигая носком ботинка заблудившийся кленовый лист.
- Кража энергии в таком масштабе карается смертной казнью.
- Тем более, значит, через месяц меня не будет на этой бренной земле, и никакое мироздание не помешает вашей конторе отделить мою голову от плеч. Но ты пришел сам... Весьма лестно...
- Ты виноват. - Зло буркнул Леонид. - Чем ты думал? Что не заметят? Или не догадаются кто? Думал, хорошо замел следы? Никто не обнаружит подземный кабель? Особенно если немного, если по чуть-чуть?
- Думал... может и так. Но ты все же пришел сам. Наставить меня, зачитать последнюю проповедь? Ждешь покаяния?
- Не жду, ты, Филипп, прекрасно понимаешь, почему я пришел.
- Чтобы превратить хиреющий поселок в процветающий городок ушло без малого двадцать лет. И за все эти двадцать лет я не взял ни гроша из городского бюджета. Хотя у меня было много возможностей. Но дело не в этом. Ваши зверские методы дали результаты, набивать карманы стало слишком дорого, а сделать это незаметно почти невозможно. Ты даже не представляешь, Лёнь, перед каким соблазном я оказался. И каюсь - не устоял! Областной кабель проходит через наш город, а открой мы настоящую больницу, большую с хорошим оборудованием, с молодыми врачами... это уже другой уровень. Тем более население растет, требуются школы, институты, больницы. Народ уезжает в Центр, ко-нечно молодежь. А ведь будь здесь работа, не только сельскохозяйственная, а интеллектуальная, они бы оставались. Но наша доля энергии годится только на занюханную поликлинику. Два года я обивал пороги, просил, умолял, клянчил. Ни в какую! Не положено. Мол, тысячи человек не хватает для разрешения, а откуда они возьмутся? Один умер, двое уехали, три родилось! В ноль уходим! И я рискнул. Но мой риск провалился. Вот такие дела, Лёня... Не видать нашему городу будущего...
- Дурак ты Филипп, хоть отчасти и благородный дурак. - Фыркнул Леонид. - Ты думал не за себя, а за целый город... Но так же, как тот дурак, который набивает карманы. А где-то, куда не дошла украденная энергия, погас свет, обесточило операционную, остановился насос, качающий воду, встал лифт для инвалидов в двадцатиэтажном здании... Тебе это в голову не пришло? А если бы кто-то погиб? Или покалечился?
- Приходило. Но соблазн был слишком велик... Еще чаю?
- Давай.
- Пойду, заварю.
Филипп встал, составил на поднос чашки и чайник и ушел с веранды. Леонид мрачно оглядел опустевший стол, на котором, будто потерявшись, метался одинокий осенний лист.
На холме ритмично крутились лопасти ветряков, солнечные батареи на крыше жадно пили лучи солнца, в конюшне постукивали копытами кони, просясь на прогулку. По дороге мимо дома Филиппа медленно ехала телега, запряженная в нее кляча сонно гоняла по бокам осенних мух длинным грязным хвостом. Дедок на козлах больше зевал, нежели смотрел по сторонам.
Выстрел прозвучал тихо, будто через вату. Тело упало громче.
Леонид поднялся с кресла, на деревянных ногах он спустился с веранды, пошарил в кармане, достал мятую сигарету и коробок спичек. Зацепившись за рукав из кармана выпала сложенная пополам бумага. Леонид поднял ее, повертел в руке, а потом отпустил. Вете-рок подхватил бумагу и закружил в воздухе. Леонид закурил.
Как живая ползла она по земле, шелестя, раскрылась...
"Ордер на арест", - значилось на ней.
Небо было ярко синего цвета, отчего осенняя листва блистала в полуденном солнце ста-ринным золотом.
Полдень двадцать второго века сиял во всем своем великолепии.