Есть вещи, которые не оставляют равнодушными. Они играют на потаенных струнах человеческой души, вырезая затейливый узор в их сердцах. Оставаясь там навсегда. Навсегда запоминаясь. Но я не владею мастерством игры на гармонике человеческих чувств, я так легко исчезаю из жизней людей. Пропадают воспоминания обо мне, исчезают, меркнут, стираются. Меня забывают на чердаке, на полке в кладовой, а я...
Я считаю дни, когда откроется скрипучая дверь - тюремщица, и рука смахнет с меня слой вековой пыли. Протрет мне бока, исцарапанные временем и памятью. Я все помню, помню и чем старше становлюсь, тем глубже становятся следы моей памяти. Я помню холодные зимние вечера, без меня не проходил ни один из них. Я помню маленький домик на берегу пруда, когда смешная маленькая девочка сидела возле меня и писала, сосредоточено высунув язык, закорючки в прописях. Помню, как бабка качалась в кресле и что-то ворчала, так ворчала, что скакали бифокальные очки на крючковатом носу. Помню, как девочка впервые осталась в домике одна, как она дрожала ночью от каждого шороха, а шорохов было много - много было мышей в том домике. Девочка росла, остригла толстые косички, привела в дом субтильного друга студента. Девочка курила папиросы на крыльце, кривила рот в рыданиях, когда друг-студент исчез. Я помню, как умерла бабка, как ее очки тяжело упали на пол, а бабка откинулась в кресле и заледенела - потухла. Когда умерла бабка, я все поняла. И не ошиблась.
Девочка, уже женщина, долго ходила по домику, долго что-то мерила желтой измерительной лентой. А потом привезла коробки и мешки. Многих вещей я больше никогда не видела, но кое-что стояло в кладовке за этой проклятой дверью, которая скрывает от нас жизнь! Долго тянется время узника, долго ждем мы своего часа, ветшаем, тускнеем. Все гуще на нас оседает пыль, все меньше мы похожи на себя прежних. Я погасла. Давно кончилось во мне масло, и стекло моих боков все исцарапано, но это так сложно заметить, ведь я больше не горю. Потрогайте меня - я совсем остыла. Но что за лампа без огня?