Аннотация: Мир глазами ребёнка с кожистыми крыльями за спиной.
Дракончик и его Пятнышки
Жили-были в лазоревом мире, под тёмной горою с собственным морем, на границе с Гномьим Государством дракончик и его пятнышки. Не был дракон ни злым, ни суровым, не жёг городов и не жаждал золота, хоть и происходил он из старой и страшной фамилии Чернобродней. Ибо предки его часто бродили, где не следует, и съедали, кого не нужно. Бывало, правда, что и недруги попадали на драконий завтрак, но в целом вреда от них было больше, чем помощи. А бродили драконы от скуки, замученные своим чёрным-пречёрным цветом. Но дракончик не знал этого лиха. Ярко-зелёный холм скатывался перед ним в море, одуванчики, мурлыча, тёрлись головами о край радуги, выбирая цвет по вкусу, а сам он был покрыт большими шаловливыми щекочущими пятнышками, каждое со своим нравом. Передние лапы были у него скорее львиные, чем драконьи, крылья - совсем крошечные, и рог на лбу. А в губы вмещалось ровно столько смеха, сколько было нужно - для мышки или для старой горы. И случалось ему, лёжа на дне своей пещеры, дуть и дуть огнём в замшелые своды, поджаривая улиток и выводя сырость, и в дальнем конце Чёрного Чертога, как называлась пещера в бытность грозной Чернобродихи, зародился дивный огненный самоцвет, льдисто поблёскивая от умильных драконьих глазок. Очень хотелось Пятнистику сковырнуть игрушку - благо, когтями не был обижен, но думал он, что самоцвет-то небось не толще лепёшки, дышать ещё огнём и дышать - и страшно выпучив глаза и шипя по-змеиному, гнал прочь курицу, забрёдшую на его лужок. А до гномов ему никогда не было дела, пока в один прекрасный день они сами не явились к нему. Вернее, один явился.
Ласковое тепло затопило пещеру, новые цветы раскрывались на взгорье и птицы щебетали мудрёней обычного, когда Пятнистик заворчал и взъерошил хвост, выглядывая наружу. От смеха одуванчиков дрожал воздух, сама гора похохатывала тоном, приличным её возрасту, а перед пещерой, опершись на меч, стоял хмурый толстенький гном с огненно-рыжей копной волос и, не глядя на дракона, мрачно ковырял землю носком башмачка из зелёного бархата.
- Похоже, не с днём рождения пришёл поздравить, - подумал дракончик, пятясь в пещеру. Гном приподнял голову и метнул на него сердитый взгляд из-под рыжих бровей.
- Пятнистик Чернобродень, к вашим услугам, - осторожно пробормотал дракон. И тут гнома прорвало.
- Чернобродень! Да! - свирепо заорал он, топая ногами. - Как же! Пятнистик, моё почтение! Всю округу разорил, камня на камне не оставил! Златолюбец перепончатый!
- Да я ку... курицы не тронул, - изумился дракон.
- Курицы? Я тебе дам курицу! - провизжал гном и стал подробно излагать свои мысли насчёт почтенной фамилии Чернобродней, корни которой уходили в глубину веков. Бедный дракон открывал и закрывал рот, глядя на победно торчащую гномью бороду, потом заскулил и поплёлся в дальний угол пещеры, где и застыл вне себя от обиды, раскусывая камни как орешки и плюясь огнём. А через некоторое время осторожно прислушался. Звонкая тишина стояла в пещере, а потом ворвался безутешный рёв. Кто-то выл, всхлипывал и громко сморкался.
Дракончик круто повернулся. Никто не кричал на него, меч был забыт, а сам гном орошал слезами древнюю стену пещеры, время от времени утираясь плащом. И тут же был облизан с головы до ног. Гном замолчал, подумал и сказал, глядя в преданные глаза дракончика:
- Ну люблю я её, понимаешь, люблю.
- Ох! - перепугался дракон. - Она что, не позволяет тебе завести попугайчика? Или не моет посуду?
Гном грустно шевельнул ушами.
- Я думал встретить здесь древнего и коварного дракона, запугать угрозами и опутать клятвой, а больше того надеялся, что буду просто проглочен. Много раз мои гномы добирались до её земли за морем, но стоило им лишь взглянуть в глаза моей возлюбленной, - гном сокрушённо вздохнул и махнул рукой. - Они тут же теряли дар речи, сотрели и смотрели, а после возвращались ни с чем. Куда уж было отвечать на её загадки. И вообще, не любит она меня. Кто рыжего полюбит? Я уже и короны не ношу, чтобы уши поменьше казались, и воюю со всеми подряд, чтоб забыться...
- Так, - передохнул дракон. - Так оно ещё и король. Час от часу не легче.
- Слушай, - с надеждой глянул на него гном. - Может, всё-таки слетаешь? Живет за морем, отсюда - прямо.
- Долго ждать придётся. Крылья у меня ма-аленькие, да и грозности в голосе не хватает. Хотя... читал я как-то одну Книгу, и сейчас оттуда мало что помню, но одна фраза запомнилась: "Когда-то я тебе пригожусь". А может, "когда-то" - это скоро?
И гном на глазах расцвел, подхватил меч и вприпрыжку понёсся вниз по склону.
- Слушай! - кричал он. - Я пришлю тебе молоко - много молока, и горшочек с мёдом!
- Будь счастлив! - протрубил ему вслед Пятнистик и улёгся в пещере кверху лапами. - Молоко... - мечтательно подумал он и облизнулся. - Вот это я понимаю.
И дул и дул на самоцвет, рдеющий среди наступавших сумерек.
* * *
Бац!
- Карр!
Туп-туп-туп. Скыррлы! Шыррлы!
- Карр! Возмутительно! - прокричал старый ворон, уворачиваясь от увесистых глыб земли, летящих из пещеры.
- Но - нет, я знаю, - бац! - и зашуршала, зазмеилась вниз маленькая лавина. Ворон взъерошился и убрался подальше. А дракон стоял на четвереньках в глубокой яме и с остервенением выбрасывал оттуда землю. Наружу летело всё, что угодно - золото, куски дерева, чьи-то кости, обломки оружия и сонные сердитые кроты. Лужайка перед пещерой напоминала поле боя. Нелёгкое дело затеял Пятнистик: он искал волшебный Связывающий Клубок, потерянный когда-то в пещере его редком Громобоем.
- Конечно, - бормотал дракончик, а вокруг него так и свистела земля, - бродил, грабил порядочных властителей, золота нагрёб - все когти переломать, а одну-единственную нужную вещь посеял!
И вдруг под лапами что-то обвалилось. Дракон, по-крысиному шевеля носом, осторожно подполз к открывшемуся колодцу. На него пахнуло застоявшимся воздухом, слабое журчание послышалось вдруг, - ну, сейчас затопит, - успел подумать дракон, - из ямы выметнуло струю, на удивление прозрачную, на вершине которой сиял, подпрыгивая, Связывающий Клубок. И только на нём сомкнулись драконьи когти, фонтан сник, ушёл в землю и глухо пророкотал, уползая из-под горы дальше, в свои скальные владения. А колодец закрылся, будто и не было. Было - не было, но, видно, всё-таки было, потому что зря о Пятнистике писать не будут, даром что дракон. А ведь яму предстояло ещё зарыть. Наделал дел!
Ответил тихий голос - а может, пропел, а не ответил, ведь в те времена часто по дорогам шатались тени - так, не люди и не хозяева, идёт себе и бормочет, и кто знает, о чём думает.
- Золотистая ящерица прыгнула в огонь и стала саламандрой, небо закрыло глаза, а веки у него - чёрные, спят перепела, только быстро-быстро бегает звёздочка по ПЯТНИСТОЙ бугорчатой тёмно-зелёной коже лягушки.
Так стих был в общем-то и ничего, но последние слова назойливо повторялись в голове у дракона - пока не возымели требуемого действия. Он зашипел, заплевал огнём и ринулся вон из ямы, горя желанием кого-то слопать - кого угодно, только поскорее! И вовремя он выскочил, потому что в яму обрушилось всё его "наследство", прошуршал вихрь - и сник.
- Понятно, - изрёк дракон. - Уже в собственном доме ночевать опасно!
Он подошёл к морю, закинул голову и выдул Клубок за горизонт в струе пламени. Но кончик нитки зажал в зубах. Нить зазвенела - чуть слышный ответ донёсся из-за моря, дракон упёрся четырьмя лапами и потянул. К нему плавно приблизился свёрток, покачиваясь на волнах, а Клубок мигом свернулся и выпрыгнул на берег. Пятнистик проводил его взглядом и решительно занёс лапу. Хвост его грозно раздулся на случай, если ОТТУДА вылезет что-то уж очень древнее. А о гноме он почти забыл. В нос ему ударил острый драконий дух, синий шёлк истаял под лапой, и два зелёных взрослых крыла засияли на склоне. Дракон примерился, и гоп! - крылья пришлись ему точно по размеру. Он потёрся о гору и лизнул траву. А потом, не мешкая, пустился в путь.
***
Уже два дня летел дракон, выбирая места, по его мнению, самые мелкие. И, видно, долетался: наутро третьего дня воду прорезала суша, всё ширилась и поднималась, и ветер свистел в ноздреватых утёсах, поросших тёмными деревьями, неприятными на вид. А тут ещё начало темнеть, на волнах забегали белые барашки, и дракон счёл за благо отсидеться в лесу. Сделал несколько шагов в хмуром сумраке леса - над головой тонкое плетево веток, нигде ни звука, но душная тьма была наполнена жизнью, из каждой щели поблёскивали глаза - уж не змеиные ли? А тут ещё под ногами захлюпало, лапы стали вязнуть, и наконец провалились в тёплую пузырящуюся грязь.
- Вот тебе и невеста, вот тебе и соломенный бычок! - произнёс дракон, выбираясь из топи. - Это же Гуртово Болото, совсем в другую сторону! Конечно, - проворчал он, отряхиваясь и фыркая, - гному-то забот мало, пещера ему, видно, понравилась, так он и выдумал эту возлюбленную. Ишь, прохвост!
А деревья точно почуяли чужое, зашелестели и тесно сдвинулись.
- Ай, ай! - завопил дракон, когда низкая тяжёлая ветка хлестнула его по лбу. Он рванулся вперёд и, теряя пятна, врезался носом в собственный хвост. Это отрезвило его. А когда он обернулся, деревья стояли стеной, и ни щёлочки не было меж чёрных стволов. Они выжали его, выплюнули, как пробку взыгравшее пиво, а из-за них язвительно чмокали болотные пузыри. А буря сразу стала злее, заворочались тяжёлые валы, рыбы-иглы распороли подкладку морю, думали, может, взбить, но не управились - и выворачивались наверх горы белого пуха.
- О Господин, - простонал дракончик, делаясь маленьким и жалким. - Если выживу, вернусь в свою нору, - он уже не называл её Пещерой, - и просижу там всю жизнь тише мыши...
Вдруг сзади зашуршали камни. Дракончик вмиг забыл свои обеты и широко разинул пасть, готовый к обороне. Но мелодичный голос остановил его.
- Ну-ка брысь, трёхногое! Не тебе варено, не тебе грето, иди-иди отсюда!
Дракон с испугом оглянулся и сосчитал свои лапы, а после сообразил, что говорят-то не ему. И тут же почуял дым. А кто-то, напугавший его, повернулся и пошагал назад, к лесу. И, к удивлению дракона, стволы послушно подались вбок. И зашипели, заругались в все ветки: за ним неслышно проскользнула тень, и несколько забытых пятен пошлёпали вслед.
Под ногами тропинка ныряла то вверх, то вниз, а потом будто распахнулась светлая дверь: просторная поляна и ни следа топи, костёр и сброшенный плащ. И мигали повсюду пары жёлтых прозрачных глаз, как отблески огня. Дракон подобрался, съёжился и шмыгнул в кусты, где глаз было поменьше.
На плаще сидела босая золотоволосая девочка, заботливо укутанная в ткань. Она протянула руку, повертела ею в огне и убрала назад, странно глядя на вернувшегося спутника. Впрочем, она могла ещё не уметь говорить. Он присел возле неё и улыбнулся. А потом запел песенку, тихую и ласковую-ласковую, какую мечтает услышать каждый ребёнок, но не так слушает, как учит - и зря, запомнить её всё равно нельзя.
Дракон высунул из кустов любопытную морду. Злорадный шепоток пронёсся по ветвям, и сильный удар пришёлся по многострадальному драконьему заду. Бедный дракон вывалился, как холодец из миски, чуть ли не в костёр, и медленно побагровел.
- Костёр днём, - буркнул он, отводя несчастные глаза.
- А мы не на прогулке, - сказал незнакомец, помогая ему подняться. - Хотя - ты прав. Ночью костёр гораздо красивее.
И лукаво сощурился на драконьи пятна, притворившиеся мёртвыми.
- Одного не понимаю, - протянул дракон, обвивая себя хвостом, - тебя-то они пустили, а я чуть не утоп в болоте.
- Не знаю, чем прогневил ты деревья, но меня хранит моя маленькая жемчужинка, моя перепёлочка, только нынче, кажется, собралась весь лес накормить нашими припасами. Вон, смотрят, облизываются! Чудные твари, - он понизил голос, - трёхлапые, а скачут по деревьям, щебечут, где только и душа держится, и всё норовят наш обед слопать.
- Нас на обед! - переиначил дракон.
- Да... в общем, в разведку я ходил с тарелкой. Ей не оставишь, мигом накормит любимчиков...
Дракон потянулся и широко зевнул. Погода ему совершенно не нравилась, да и разморило от огня. И он погрузился в тёплый домашний сон, чтобы проснуться только к вечеру. А потом был костёр - куда красивей прежнего, и песни, рассказы о великом Городе Кошек Мионе, куда надлежало лететь Пятнистику. А имени своего тот так и не назвал, ни своего, ни своей спутницы - или уже не помнил этого сытый разомлевший дракон. Он радостно вздохнул, зарылся в листья и крепко заснул - на сей раз до утра.
***
Заснул - и сразу подступила топь, зыбкий холод забрался в уши, и ветер взвыл тихо и ехидно. Деревья хищно встопорщились, приветствуя хозяина - ибо из темноты надвигалось нечто, размеренно чмокая плоскими лапами.
Но путник уже вскочил, выхватил меч и положил руку на блестящую головку девочки.
- И что это нечисть сегодня расползалась - то ли Иванов день, то ли тёщины поминки! Выходи, кем бы ты ни был! - громко и повелительно крикнул он в темноту.
Деревья склонились и разошлись, и тёмная коренастая фигура приблизилась к костру без тени страха.
- Влезли, главное, - прошелестел странный ворчливый голос, - ночью в чужое болото, жабу любимую чуть не изжарили... меч убери, да и поклониться невредно...
Путник, с сомнением спрятав меч, склонился перед невиданным чудом с бугристой зелёной кожей и жабьими лапами вместо рук и ног, в короне из кувшинок и лилий и длинном одеянии из болотных трав.
А девочка только прикрыла веки, шепнув что-то неслышное, и Гурт кинулся к ней, присел, не глядя, на драконью лапу и зажурчал, забулькал на торопливом болотном наречии, где солнце смешано с травяной гнилью, а в каждой лилии сидит лягушка и смешливо разевает рот.
И глаза их светились одним светом.
- Приветствую тебя, о Кот из Миона, - сказал Гурт-водяной на всеобщем языке. - От задуманного не отступайся, не бойся голосов хозяев - ни в поле, ни в лесу. И храни, как можешь, свою находку, чтобы серебрянный престол Уле не остался пуст. Назавтра я усмирю бурю, насколько это в моих силах, и разошлю всем, кто мне подвластен, приказ помогать тебе...
Кот вскочил на ноги и поклонился - на сей раз от чистого сердца, и водяной улыбнулся ему. А потом посмотрел на дракона и хихикнул.
- Ясно, кого выгоняли деревья. Они и не деревья вовсе, а пожалованные мной лягушки. Вот и осталось в них что-то жабье. Любят меня до безумия, кольцом окружили болото, и всё следят, чтобы сюда не пробрался недруг моей крови. Нечего сказать, смотрелся бы Пятнистик Чернобродень - а ведь это он, на Гуртовом месте!
И, всё ещё посмеиваясь, повернулся и пошёл в темноту, а за ним уползла трясина, шелестя и утробно чмокая.
***
Утро наступило ясное и яркое - даже по драконьей мерке, и Пятнистик, сонно пошевелившись, припомнил смутно вчерашние разговоры - об эльфе-воителе из Миона и девочке, найденной в водопаде. Что-то назойливо крутилось в его мозгу... а путники ушли, видно, с рассветом, умело загладив следы своей стоянки, деревья-жабы мирно шелестели, и море голубело на горизонте перевёрнутым блюдцем.
Дракон, выбравшись из лесу, нырнул в светлое озеро неба и долго кувыркался, не заботясь о направлении. Впрочем, сегодня путь его был верным. Только раз он резко и бесшумно бросился в сторону, приметив на волнах раскинувшуюся белую тень. Это была не иначе как Властительница Воды, самая справедливая среди Владык, и единственная из них приближённая к Господину, но известная своим нравом превращать кого ни попадя во что-нибудь морское. И перепуганный дракон, оказавшись на безопасном расстоянии, рванул вперёд, да так, что да так, что вскоре превратился в едва заметную точку на горизонте. Только в самом конце пути, а было его семь дней, когда над морем горделиво воздвиглись башни Миона, или Миавона, как истинно звучит его имя, слова гнома и недомолвки водяного, эльф Кот и город Кошек сложились в драконовом мозгу в единое целое.
- Эльфийка!!! - взвыл несчастный, чуть не свалившись в море. - Гном! Эльфийка! Ужас!
И понурый, чувствуя себя обобранным, вступил он в Дивный Город.
Стройные кошки сидели на стенах его и пели славу городу, их тонкие серебристые хвостики, спускаясь по каменной кладке, убегали в траву. Кошки были бессмертны, либо не кошки вовсе, и по тихому переливчатому пению часто можно было узнать грядущую судьбу города. Но долгое уже время кошки грелись на солнце и спокойно мурлыкали, распушив белые блестящие усы.
Приведя себя в относительный порядок и упаковав крылья, дракон смиренно подошёл к массивным воротам под белоснежной аркой и тронул каменный колокол, подвешенный в нише. Негромкий мелодичный перезвон поплыл в воздухе, кошки замурлыкали громче. Ворота дрогнули, медленно прорезался контур величественной кошки с сияющими глазами - она будто бы глянула нам пришельца и милостиво кивнула. Ворота бесшумно отворились, и хоть дракону в жизни не приходилось видеть более мирной картины, ему вдруг захотелось удрать. Он представил себе, как выбрасывает из пещеры гнома-самозванца, проныру и пройдоху, и выразительно сглотнул. А потом придумал: он, так и быть, принесёт эльфийку, чего бы это ему не стоило, но гном сам потом пусть выкручивается, вывирается перед разъярённой девушкой. И всё же... думая о её загадках, дракон трясся от страха. За его спиной захлопнулись ворота, изображение кошки исчезло, и к дракону вдруг вернулось всё его шкодливое мужество.
Стояло раннее утро, две-три звезды в небе удивительного оттенка ещё не потеряли своей яркости, но бледно-розовые сполохи вставали с востока всё выше, светлели, наливались дневными красками и щебетали целой тучей жаворонков. Какой-то миг оливковое, а потом ярко-красное солнце оторвалось от горизонта и величаво поплыло над миром.
Пятнистик с трудом оторвал очарованный взгляд, чтобы обозреть окрестности. Город Миавон лежал на пологом холме, и много таких холмов раскинулись за городскими стенами. Торопливая, бойкая речушка Ласанна, сбегая с высоких холмов, поросших голубым лесом, текла по городу через оставленную для неё арку, питала Главный Фонтан и разливалась широким озером перед Дворцом Королевы, а после с радостными возгласами бросалась в море, расцвечивая воздух по крайней мере десятком дрожащих маленьких радуг. Стены города сложены были, видно, давным-давно, но выглядели совсем юными, яркие пятна голубого и жёлтого лишайника ничуть не портили их снежной белизны. Лёгкие постройки в несколько этажей, крытые красной черепицей, теснились у стен, оставляя посередине изумрудный луг с обилием дивных растений - дерево и дерево, только ни ствола, ни веток не видно - гора цветов. И ручейки журчали повсюду, только ни сырости от них, ни холода - самая, что ни есть, живая вода. И вставали среди тёмной зелени кустов белые просторные беседки с лепными тонкими колоннами и золотым полом. Эльфы обычно весь день проводили в таких беседках, покидая дома с рассветом, а пока на широких лавках и в деревянных шкафчиках, на резцах и неубранных стружках спали белые, пятнистые, рыжие и дымчатые кошки, помуркивая сквозь сон.
Дракон вдруг привстал и потянул носом: в домах зазвенела посуда, послышались чистые звонкие голоса и смех. И голод вдруг накинулся зверем: шутка ли, неделю питаться одной рыбёшкой да костлявыми чайками, всё время озираясь, съёжившись на мокром и скользком камне... немедленно завтракать! Распахнулась дверь ближайшего дома, и на росистый луг выбежал невысокий эльф в охотничьем наряде. Сон ещё глядел из его широко раскрытых глаз. Он раскинул руки и пропел что-то - видно, позвал, и отовсюду посыпались кошки с гладким блестящим мехом и сверкающими глазами и принялись мурлыкать, пушиться, тереться и выгибать спину, пытаясь лизнуть руку смеющемуся эльфу. Дракон вдруг рыкнул и надулся, как удав - похоже, эльф уже знал, кто и с какой целью притаился в тени у ворот. А потом ему стало легко и радостно, даже голод забылся, он плюхнулся на брюхо и пополз прямо к эльфу, мучительно соображая, может ли порядочный дракон завилять хвостом. Эльф глянул на него, подпрыгнул и унёсся в дом. Кошки недовольно замяукали и потянулись следом, но эльф уже вернулся и поставил перед дракончиком круглую серебряную чашу - видно, чтоб наливать туда воды и пускать на неё цветки жасмина и лепестки белой розы. Но сейчас чаша была полна чего-то восхитительного, поджаристо-золотистого, приправленного пушистой зеленью. Видать, эльфийские грибы - подумал Пятнистик, набрасываясь на угощение - где он только слышал об этом? Там, где эльфы жили сообща и творили добро, избытком светлого волшебства, часто даже на голом камне росли созвездия золотистых грибов с коричневыми шляпками. Съедобные для эльфов, их союзников и кошек, они могли запросто отравить вражьего соглядатая, рыщущего вокруг поселения - не насмерть, конечно, но на долгую добрую память до конца его дней, причём по собственному разумению. Но дракон таковым не являлся, потому сразу посветлело перед его глазами, собственные крылышки вздрогнули и потянулись вширь, расцвечиваясь яркими пятнами.
- Входи же, Пятнистик, посланец гномов, - звонко проговорил эльф, указывая на Дворец. - Входи, если пролезешь!
Принцесса Лори, - объяснял он, легко перепрыгивая через цветы, выросшие посреди дорожки, тогда как дракон едва ступал на цыпочках, - нынче сама не своя. Всё бегает в лес читать по росе, шепчется с листьями да поёт на ветер. Предсказали ей, вишь, что выйдет замуж за чужеродца в самом скором времени... да что там греха таить, я предсказал. Я ведь в Миавоне что-то вроде домашней ведьмы - всем подскажу, каждому посоветую... а загадок не бойся, это бабушка её, владычица Мериэль, присоветовала. Юная-юная, а с глазами совсем плохо - вот и не разглядела за морем, что у гнома-то волосы рыжие.
- Так он же мне сам клялся, что из-за волос его и не любят, - дракончик таки растоптал цветок, и теперь поспешно вспоминал наследственную Цветочную Магию.
Эльф рассмеялся.
- В том-то и наша беда - раньше все эльфы были рыжеволосые и кареглазые, но с веками изменили свой облик. Сейчас, например, в Миавоне рыжеволосые только Мериэль и Лори.
- По-моему, - медленно сказал дракон, глядя на мелькающие в беседках фигурки эльфов и прислушиваясь к звонкому мурлычущему говору, - эльфийка всегда будет очаровательной, а эльф - мудрым и отважным. И ведь золотые волосы куда красивее рыжих!
- Ты прав, - ответил эльф, - только не для Владык. Править нами может лишь тот, кто обладает Мудростью, а передать её можно только достойному, носящему облик истинного эльфа, так уж её заколдовали. Миалоти, мать Лори, отказалась от престола, от Мудрости во имя любви - муж её черноволосый. Но Лори молитвами бабушки родилась рыжей. И она-то гнома любит!
- Вот это зрение, - хмыкнул дракон.
- Сердце, - поправил его эльф и постучал в резную деревянную дверь Дворца. В стене открылось окошечко, и завитая кольцами каштановая борода высунулась наружу.
- Чего надо? - спросил привратник, протирая заспанные глаза. - Ого! Да ты, Ведьма, никак с добычей!
- Я не Ведьма, я Муртон, - озлился вдруг эльф. - Пусти к принцессе, а то проспишь и конец света!
- Нету её, - покачал головой привратник. - Затемно убежала в лес речной переплеск слушать, будто не течёт Ласка к самому порогу. Шальная она. Места у нас мирные, да как бы чего не вышло. Опять же, и стражу послать боязно - третьего дня поднял тревогу, так она, будь благословенна, в кота меня превратила. Теперь ото всех репейников шарахаюсь... угораздило ведь меня к эльфам податься...
- Лори дома, - прервал его разглагольствования эльф. - Знаю, что пускать не велено, и за это тебя не виню. Но Ведьму ещё припомню!
Вдруг дракончик съёжился и оглушительно чихнул. Бледные огоньки пробежали по его спине, в глазах заколыхались тени... и пурпурные занавеси внутреннего коридора Дворца.
- Ведьма, как есть Ведьма, - пробормотал привратник, ошалело глядя на то место, где только что стояли эльф и дракон.
***
Высокие стрельчатые окна трёх комнат выходили в маленький тёмный дворик, неприметный ни с холмов, ни с городских стен. Земля в нём была ровная, вытоптанная, будто выжженная, усыпанная осколками прозрачного камня. Гибкий пень поднимался из середины, черный, иссеченный многочисленными старыми ранами. Один только тонкий, но сильный бледно-зелёный побег поднимался с вершины пня, его венчала корона из огромных солнечно-красных лепестков, загнутых и переплетённых, находящихся в непрестанном движении. Что-то сверкало из середины цветка до того нестерпимо и ярко, что никто не мог его разглядеть. Все эльфы знали Старую Кувшинку, хранительницу Мудрости.
Придуманная в незапамятные временя неизвестно кем, кувшинка помнила всех до единого эльфийских правителей, но перед Мериэль просто преклонялась, мигом выискивая необходимые знания. Были они порою столь жгучими, что Кувшинка, кряхтя, отдавала их пойманными в бутоны, и быстро залечивала полученные раны. Благодаря этому ни одна кошка в городе не мяукала не в лад с остальными, и за стенами было куда спокойнее, чем в дальние времена.
Внезапно Кувшинка встрепенулась и тихо зашипела: со звоном распахнулось окно и рыжие кудри заблестели на солнце.
- Я тебе не бабушка, а бабушка у тебя мудрая владычица. Хотя бы ради неё могла встать пораньше! - проворчала басом кувшинка, хотя прекрасно знала, что принцесса ночи не спит. Многое изменилось в последнее время, но гном?!.
- Впрочем, ладно, - вздохнула она. - Делай, что велит сердце, будущее у тебя куда лучше, чем у некоторых, ну... Даже земля изменила свои чертания, и песни звучат более древними, чем на заре мира...
Принцесса выпрямилась, тряхнула волосами и тихонько запела, скрестив руки:
- Облако, облако, плывущее в светлом небе, серое облако, испачканное в трубе моего камина! Ярко светит солнце, а будет ещё теплее, трещат дрова, прогоняют холод. Мой белый пушистый кот зелено-льдисто смотрит на улицу, в тёмный дворик, как с неба незримо спускаются будущие, нерождённые ещё маленькие котята. Серая мышка, живущая в углу моего дома, приносит мне орехи, а в щели под крышей тянет летом.
Вскочу я на крышу своего дома, поймаю облачко в светлом небе, и серое облако из моего камина, и они подружатся в моих руках. Сбегу я капелью по водосточной трубе, уйду в землю, сверкнув напоследок, и обниму каждую луковичку. Найду самую яркую, а после, каплей дрожа на мокрой и чёрной ветке с раскрытою почкой, и поглядывая вниз, увижу, как меж камней выбиваются маленькие жёлтые цветочки, а среди них сияет первый, вспоённый мною красный тюльпан.
Стану я рыжей белкой весеннего леса, венок надену из собственных ушек, и расфуфырю усы среди мокрых деревьев. Я полечу, и буду кружиться вокруг каждого старого дерева, празднуя его сто лет.
Ранней весной я бегу сероструйною речкой, выше встаёт солнце, ускользает тень ночи, серой мышью, держа во рту орехи, я подбегаю к старому дому, сложенному из каштановых брусьев. Норка в земле, и выхожу серой мышью в комнату с креслом перед камином. Я подхожу и кладу ей у ног орехи, а потом взбегаю по ноге и становлюсь ею, потому что это тоже я. Иду распахивать окна, и поют нежно - звонкие льдинки, им отвечают корни старого дуба, спрятанные глубоко-глубоко.
- И не весна сейчас, - после недолгого молчания сказала Кувшинка, - и нет у нас ни весны, ни осени, только лето. Знаю, за морем твои мысли - в половодье прилетишь ты туда, в сияние трав, здесь невиданных, многоцветье луговое да песни весенние нездешних птиц. Серебристым ручейком речистым потечёт твоя жизнь у гномов...
- Вспомнила молодость, - прошептала принцесса, осторожно затворяя окно. - Летать я, кажется, ещё не умею.
Но Кувшинка, очнувшись от дремотных видений, крикнула своим обычным голосом, словно продолжая начатую речь:
- Да позовёшь мне бабушку, дело есть - ох, старость не радость, едва нашла. Неблагополучно в Уле, золотой долине, и Серен долго не выстоит, покуда будет эта тварь ползать вокруг да около.
Лори убежала, и вскорости сама Мериэль тяжело притопала на совет. Эльфы хоть и бессмертны, но есть у них всё же юность, молодость и зрелость. Только детство было не у всех, некоторые так и пришли, и айда создавать город во главе со славным Этанором. Впрочем, дело давнее, а сейчас Мериэль выглядела очень даже неплохо для своих трёх с лишним тысяч лет. Ясным голосом поприветствовав Кувшинку, она уселась на невесть откуда взявшуюся подушку и заглянула в приготовленный бутон. Сомкнутые лепестки, дрогнув под взглядом владычицы, медленно раскрылись, и в желтоватой дымке будущего предстала перед ней высокая гордая башня пепельного камня, а у подножия её, многократно уменьшенная высотой крепостная стена и крыши Серена, Города Серых Роз. На самом верху башни была Караульная, но лунный свет не находил привычного отблеска металла, только сиял в темноте золотой обруч, и горели две пары беспокойных глаз. Человек и эльф поднялись на башню, отпустили стражу, и травы стыдливо отползали в ночь, боясь услышать чужую тайну.
Эльфом был Кот, повстречавший дракона, а человек - Арнор, правитель города.
- И всё же, Арнор, это - не обычный ребёнок... а вид у него был такой, словно он не память теряет, а будущее...
- Да нет, по моему, самый обычный. Вот за меня в своё время сцепились полмира, а, я, как видишь, не трезвоню об этом по каждой розой, не смущаю народ...
- Как же, проглотил отцову Жемчужину Мира!
- А ты, небось, знаешь об этом от своей прабабки, когда у неё зубы все повыпадали, и дед твой кормил её паутинкой, вымоченной в росе и обсыпанной розовой пыльцой!
- В то время, голубчик, здесь не было роз, а тебя в люльке таскали по свету, сберегая от гибели. Только чёрные развалины подрагивали от волчьего воя, и трава исподволь пробивалась на землю.
- Ты, Кот, древнее, чем я думал, но с такой памятливостью долго не протянешь. Ну, подумаешь - призрак, ссохшийся как чайный лист, наплёл с три короба доверчивым королю и Котику... Его, может, в жизни лавина придавила, так он и вышел плоским, аки блин!
- Скрывать тревогу шутками недостойно короля, - спокойно заметил Кот. Арнор дёрнулся и отвёл глаза. - Обещание своё он сдержит, это ясно. Тварь наглая непорядочная, гад ползучий! Вот только что ему нужно?
- Почём я знаю, - буркнул Арнор. - Предпочёл бы не иметь с ним дела.
- А ты не вправе сейчас гадать, иметь тебе дело или зарыться в перину.
Решать нам надо вдвоём, и сразу же исполнять задуманное.
- Тогда не стану прятать от тебя тревогу. Пойдём же, посмотрим на неё, стоит она сражения, или просто дитя легкомысленной феи, подбросившей её на добрых людей!
И чёткий перестук Арноровых сапог переплёлся с мягкими по-кошачьи шагами эльфа, и тут же стража вернулась на место.
***
На пол, застеленный камышовыми ковриками, упало несколько лунных пятен.
- Бьёт месяц, - прошептала маленькая девочка, соскальзывая с ложа. Пересекла просторную комнату и упала на колени в пятнах лунного света, протягивая тонкие руки к окну. Две тёмные фигуры бесшумно застыли в дверях, глядя на неё во все глаза. Девочка зашептала, не замечая ничего вокруг:
- О Малота, Малота, мать моя Малота, не покинь меня в грозный час, когда многие, не знающие меня, жертвуют всем ради меня... - постепенно шёпот вылился в песнь, может, заклинание, странно звенящее в лунном свете.
Ночью ко мне приходит страх - по воле Луны.
В страхе я нахожу свои силы - по воле Луны.
Да вспомню я всё по Малотиной воле!
Я учусь летать - по воле Луны.
Я вернусь в Уле и сяду на трон, если будет на то неборимая воля Луны...
Тут Арнор не выдержал. Он понял, что сейчас развернётся и бросится вон, замороченный вконец этим лунным чародейством. Он для храбрости переступил с ноги на ногу, проверяя, может ли ещё быстро бегать, и нарочито грозно рявкнул:
- Малота!!! Так!..
Девочка даже не шелохнулась. Вдруг белые прозрачные пальцы, холодные и шелковистые на ощупь, вцепились королю в подбородок и сильно откинули его голову - но ничего, похожего на руку, не было перед ним - и ноги отнялись. В окне, отражаясь в расширенных глазах человека, вечно неслась среди сивых косм тумана строгая и чистая, всеобъемлющая и многовластная, древняя Луна, сама похожая на глаз. А потом оборвалась куда-то.
- Да, Кот, - молвил Арнор, с трудом поднимаясь с пола, - да, это - действительно необычный ребёнок.
А затем вскочил, скатился по лестнице и пулей вылетел за дверь, вопя к тёмному небу и россыпям ночной росы:
- Да, да, да! Битва, две битвы, четыре битвы! Пусть только это маленькое чудовище займёт свой трон в этом, как его... и покинет, наконец, мой бедный город!
А Кот тем временем баюкал девочку, напевая песню, что так понравилась ей в лесу.
Блеснуло зарево. Жёлтая дымка сгустилась, словно прошло какое-то время. Владычица не отрывала прищуренных глаз от цветка, и мгла.
На высоком утёсе - город Серен лежит у подножия гор - сидели рядышком Кот и Арнор. Король повис над пропастью, наморщив лов и бормоча в раздумье:
- Уле... Уле...
- Уть! - рука Кота метнулась вперёд и схватила короля за шиворот. Втащив его на яркий лужок, эльф примирительно заметил:
- Ухнул бы ты, голубчик, в пропасть - а мне, что ли, править городом?
И снова сошлась желтоватая мгла. Бутон закрылся, сморщился и вспыхнул. На Мериэль смотрели умные глаза Кувшинки.
- Что ж, - медленно сказала владычица, - не так уж плохо. Арнор решился на битву, значит, за Уле люди, эльфы... и гномы, если лори попросит своего ушастика. Сегодня и вылетят, время не терпит. Скажи мне только... что за призрак беспокоит Серен? Лианэль - наследница долины, где бьют ключи бессмертия. Доходя до нас, вода утрачивает свои свойства ровно настолько, чтобы народы оставались самими собой, творили новое, но не зарились на чужое, открывали земли, а не шли войной с целью захвата...
- Всё так, владычица, - почтительно склонилась Кувшинка, и, сменив голос на более мелодичный, продолжала: - Все дети в Уле живут под защитой родителей. Не сразу проявляется их сила, не все могут сызмала смотреть на нестерпимое сияние Зилма, Первого Ключа. Но отец Лианэль погиб, а мать, Нэйн, не в силах защитить девочку, поручила её луне и воде: в водопаде была найдена она, в лучах лунного света. Нашёл её эльф по имени Кот, из воинов нашего города, а Нэйн пропала, истаяла, подарив все силы девочке. Но не Миавону суждено было хранить её, ибо мирный город не выстоял бы под натиском тёмных сил. Пока живы были Нэйн и Легос, сила воды подавляла зло и его порождения - горных призраков чёрной воды. На долгие годы затаились они в камне, где чёрные капли, медленно капают со сводов, притягивая и собирая зло, рождая в темноте чёрную воду, пока не выпили её всю, напитавшись до краёв колдовской гибельной злобой, а сами высохли, стали тонкими и ломкими, как осенний листок. Многие думали, что конец этой нечисти, но подняли они головы и возмечтали о золотой воде Зилма, оставшейся без хозяина. Да, она оживит их. Но если губы призрака коснутся живой воды - она станет чёрной, впитает в себя высохшую злобу древней колдовской воды, и такой потечёт наверх, по горам и долинам, вымывая добрые помыслы и сталкивая народы между собой. Страшно подумать, что будет тогда... когда чёрные высохшие призраки, бывшие когда-то живыми, не верят, что прошёл их срок на земле. Лианэль подросла, и могла уже вернуться в Уле, но вместо этого, взяв в спутники Кота, спешно покинула Мион и устремилась через море, просить помощи у людей. Ибо призраки надеются боем захватить долину - призраки, а вовсе не взбунтовавшиеся люди. Это один из них наведался в Серен и, прикрываясь льстивыми словами, потребовал выдачи девочки - память, мол, дитя погибших товарищей... зато, услышав отказ, преобразился: кричал, грозил битвой и уничтожением городу, смертью самому правителю и унёсся, как смерч - сметая всё на своём пути. Арнор хотел было отпустить девочку, да вовремя услышал её молитву. И теперь - все, кто в силах поверить в страшную правду, становятся на бой, и многие эльфы-воители не вернутся в Мион.
- Да, - сказала владычица, - Ласанна не будет чёрной. А если дети мои дрогнут, я надену кольчугу и - вот ей-богу! - пойду драться сама.
***
Оказавшись в коридоре, Пятнистик изо всех сил вцепился в эльфа и зажмурился: всё-таки не так страшно. Он еле помещаля в просторном коридоре с высокими сводами, и всё гадал, как встретит принцесса страшную драконью морду, всунувшуюся в тронный зал: завопит "мышь!" и запустит подсвечником, или схватит меч и рубанёт между глаз? Принцессы-то бывают разные!
Кто-то лёгкий пробежал мимо них - раз, другой и третий, задевая тёплый драконий бок. Пятнистик осторожно приоткрыл глаз. Тоненькая рыжеволосая эльфийка в дорожном платье болотного цвета, вышитом полосками кожи, с задорным лицом металась взад-вперёд по коридору, забегала в комнаты, кружила у большой плетёной корзины, до половины заполненной свёртками, перекидывалась парой слов с Муртоном и опять бежала дальше - пока не приметила на платье красный лучик драконова глаза. Принцесса застыла как вкопанная, прижимая к себе объёмистый вопящий свёрток со свисающим рыжим хвостом, а дракончик, неожиданно для самого себя, ринулся к ней и уткнулся носом в благоухающую ткань, едва не отбросив Лори к стене. Кот взвыл, дико замахал лапами и приземлился точно в корзину, с развевающейся за спиной упаковочной тканью. Но дракон видел только добрые смеющиеся глаза цвета шоколада - и забыл язык не только эльфийский, гномий и всеобщий, но и свой собственный. Что-то лишь осталось в памяти... что-то, когда очень хорошо... и он сказал это.
- Мур, му-ур, мяур-р! - вторила принцесса, в совершенстве знающая кошачий язык.
Кот в корзине лишился чувств, Муртон сложился пополам от смеха, но те двое, казалось, прекрасно поняли друг друга и продолжали ворковать. Вдруг дракон всхлипнул и произнёс полным отчаянья голосом:
- Бедный я, несчастный! Ох, принцесса, неужели мне придётся покинуть это дивное место, то есть, я хочу сказать, с тобой хоть на край света, и в огонь и в воду, бедный я, обездоленный дракон!
Лори участливо склонилась над ним - и услышала страшный шёпот вперемешку с огнём.
- Он гном, принцесса! Толстый, ушастый гном! Но - добрый, отважный и мудрый правитель! Если ты не полетишь, куда денусь я - бедный, несчастный, навек одинокий дракон? Да я лучше в пуху вываляюсь, чтоб только походить на твоего котёнка - мяу, мяу-у, МЯУ!
Эльфийка наклонилась и чмокнула его в рог, и дракон сразу же успокоился. Эльф Муртон тем временем подошёл к корзине и стал в ней бесцеремонно рыться. Во многих свёртках сидели коты, онемевшие от подобного обращения, в других оказались семена цветов - среди прочих плод Старой Кувшинки, предназначенный для посадки на новом месте, но для себя принцесса не взяла почти ничего.
- Любовь слепа, - прокомментировал эльф, и суетливо забегал по дворцовым комнатам.
***
Дракон лежал врастяжку на мягкотравом лугу и тихонько ласково порыкивал. На его спине резвилось около полдюжины маленьких эльфенят со смешными оттопыренными ушками, и с десяток кошек. Один, самый смелый, взобрался дракону на голову, оседлал костяную шишку на лбу и крепко ухватился за рог. И кричал что-то звонким голоском - видно, командовал сражением, посылая коня в атаку. Тем временем два высоких эльфа в кожаных передниках укрепляли на драконьем гребне лёгкий паланкин небесно-голубой ткани и тяжеленную, громко вопящую корзину.
- Кажется, - беззлобно пробурчал дракон, - я не покину Дивный Город. Я унесу его с собой.
Но вот закончены сборы, и пёстрая толпа эльфов высыпала на берег. Приплелась даже Старая кувшинка, хоть давно уже не отрывала корней от земли. Дракон, увенчанный корзиной, неуверенно оглянулся и принюхался, зашарил глазами по траве, ища свои крылья - но ничего, похожего на аккуратный свёрток, не было и в помине. Вместо этого взгляд его упёрся в две серебристые ветлы, хотя утром, он мог поклясться, ничего подобного на этом месте не было. Неужели...
- Конечно! - воскликнул Муртон, весело подпрыгнув. - Крылья свои ты хорошо сложил: ни зверь, ни птица не тронули их сегодня, да попали они в самый родничок-живинку - и выросли, пустили корни, развернули ветви. Будут теперь каждый год лететь за море листики-приветы!
- Эй, - жалобно сказал дракон, - а я-то? Плыть прикажете?
- Нет, что ты, - успокоил его эльф. - Крылышки твои как раз впору выросли, чтобы море перелететь - потом, конечно, ещё подрастут, коли-ежели гномы не поскупятся на кашу с молоком в честь невесты короля. Жил ты, жил, а потом - бряк! И настал день, когда испытал ты и радость, и горе, и счастье, и надежду - и выросли твои крылышки пятнистые, как на дрожжах.
Дракон раскрыл крылья, не очень-то веря - и точно! Зубчатая тень упала на землю, и мыши с писком попрятались в норы. Слух о драконьем ребёнке, прибывшем от гномов, уже пронёсся среди них - и тут на тебе, такое страшилище!
Эльфийская владычица прижала внучку к груди, из её рукава с воплем выскочил очередной котёнок, эльфенята закричали от радости - словом, прощание вышло совсем не грустным, скорей наоборот. Только кувшинка отчего-то нахмурилась, заглянув внутрь себя, отвела Лори в сторону и шепнула насчёт опасности в дороге. Но принцесса лишь звонко рассмеялась.
- Откуда же опасность? Мы да море... и небо с крикливыми чайками, синевою переливчатой и стройной радугой...
- Ладно, может, мне и кажется. Но будь начеку! Бывает, что и добро служит злу - могущественное, мудрое добро, подталкиваемое злом в нужную ему сторону.
Дракон ощетинился.
- Это я, что ли, зло? - рявкнул он, двинувшись на Кувшинку.
- Не ты, не ты, пятнистый, - возопила старушка, резво отпрыгивая в сторону.
- Ну, тогда, - сказал он, - я лучше кровью изойду, костьми лягу, но не допущу зла проклятого до нашей прекрасной госпожи.
Но вот все попрощались, принцесса забралась в паланкин, дракон расправил крылья и взвился в голубое небо. Ликующие крики полетели вслед, несколько взмахов - откуда опасность? Мы да море... - припомнились ему слова Лори. Синее море заплескалось внизу. Лететь на своих крыльях не то, что на заёмных - Пятнистик быстро набирал высоту. Раз оглянулся - а вместо города только полоска темнеет над морем. Принцесса в паланкине, успокаивая дрожащего котёнка, рассказывала сказку.
Дракон насторожил уши.
Даже не сказка это - легенда, а то и быль.
- Всем славна Властительница Воды - мудрая, прекрасная, справедливая. Богаты её владения, и чист взор, как спокойное море. Давным-давно, после векового спора Владык, когда многие, возгордясь, создали немыслимых существ и мир грозил потонуть в хаосе, когда Господин в милосердии своём не приложил карающую руку, и только Водяница, создав по подобию звёзд небесных многоцветные лотосы-звёзды, и цветы звездоликие, и птиц-звёздочек, рассветных жаворонков, показав ошалевшим властителям красоту гармонии - и устыдились они, дарована ей была Господином власть обращать в морских обитателей любого, попавшего в её владения. Так родились русалки, многие рыбы и водоросли. Но только имеющих грех обратит она в своих подданных - слышишь, пусёнок? Кто это сегодня бессовестно украл мясо с жёлтого блюда? Быть тебе сегодня с рыбьим хвостиком! - потому редко разносится над морем Неснимаемое Заклятье: быть тебе в море день, семь дней и вовеки веков! Истинно неснимаемое: не снимешь день, ибо первое слово, семь дней не снимешь, ибо заперты днём, и вовеки веков - сторожат семь дней...
Дракона пробрала дрожь.
- Нашла, чем утешать, - поёжился, и зорко огляделся, нет ли где на волнах памятной белой фигуры.
- Однажды, сделавшись невидимой, - продолжала принцесса... но резкий голос с моря прервал её.
- Быть вам в море день... семь дней...
- Ветер! - взвизгнула принцесса, и добавила несколько крепких выражений из Старой Магии. Ветер унёс последние слова Водяницы, и они не коснулись их. Дракон затрясся от страха и замахал крыльями, тщетно пытаясь улететь: он различил на волнах белесое размытое пятно, злые чёрные волны плескали на него со всех сторон. Медленно, очень медленно, с большим трудом победила их Властительница, глянула с мукой на дракона и, потеряв силы, тихо опустилась на дно.
- Кажется, она говорила не по своей воле, - просипел дракон, всё так же трепыхаясь на месте.
- Твари!!! Знают, что без гномов нам не выстоять!
Но тут дракон, принцесса и корзина превратились в синего блестящего дельфина с горбом на спине, и рухнули в море, подняв каскады брызг.
***
Когда глаза дельфина привыкли к изумрудному сумраку, царящему в глубинах, он захрюкал от восхищения: золотой лес простирался, насколько хватал глаз, мерно покачивались огромные пушистые зонтики, вставали отовсюду белые и красные башенки, как рожки оленя, сновали бесшумные стаи ярко раскрашенных рыб, и плыли неспешно из золотых зарослей к невидимому солнцу сверкающие медные пузырьки.
- Сонное царство, - пробулькал дельфин не так уж неласково, и вильнул хвостом в направлении красных скал. Кажется, уютная пещера...
- Что ты собираешься делать? - встревожился горб.
- Поспать, - зевнул дельфин. - Если это - навеки, то крепкий здоровый сон ничуть не помешает.
- Пельмень!!! Ты думаешь, я сосем колдовать разучилась?! Нас закляли на семь дней, а пути вперёд как раз столько и есть, не влети ты тогда в Гуртово Болото. Да и сейчас немудрено заблудиться, разве что по звёздам...
- Морским? - ехидно переспросил дельфин. Дремотно колыхались водоросли, веки налились тяжестью - неодолимо хотелось спать. Мерцающая чёрная волна подкралась сзади, омыла горб - и Лори замолчала. Дельфин забрался в вожделенную пещеру и устроился на мягком белом песке, устилающем дно. Что-то мелькнуло в ускользавшем сознании... пещера... самоцвет... гном... крылья... мокрые крылья утащат в воду... ЧТО?!!
Дельфин пулей вылетел из пещеры, глыба, расшатанная чёрными волнами, напрасно всколыхнула воду, сна как не бывало, принцесса очнулась и скороговоркой забулькала то, что дельфин уже понял: пути семь дней, на седьмой же заклятье растает, и будь дракон в море - он уже не взлетит. Назад возвращаться нельзя, ведь нужно предупредить гнома о грядущей битве...
Вдруг дельфин резко заторомозил и попятился: из-за скал выплыла сама Властительница и приблизилась к ним. Черные волны, приладившиеся было преследовать дельфина, трусливо бросились врассыпную. Лицо Водяницы потемнело.
- Горные призраки, - глухо сказала она, - разрушают покой мирных поселений, а теперь и моря. Но золотое дно не станет чёрным! Простите меня, - она склонила голову, - за вырванные тёмной силой слова, и хвала юной эльфийке, сумевшей предотвратить Неснимаемое. Семь дней вы пробудете в облике рыбы, морские звёзды осветят вам путь, и да будет он безопасным.
- А можно ли, - несмело отозвался горб, - просить тебя сопровождать нас по твоим прекрасным владениям?
- Увы, нет, - грустно сказала Водяница. - Сегодня, - глаза её полыхнули гневом, - все проклятые горные призраки должны покинуть море - или упокоиться здесь навеки.
- Примерно - так? - прорычал дракон и вцепился в ближайшую тень зубами. Во рту противно хрустнуло, и тёмный порошок посыпался в воду.
- Эдак ты до ночи провозишься, - заявила принцесса. Из горба вылетела молния и ударила в кучу улепётывающих врагов.
Дракон изловчился, цапнул змееподобную волну, добиравшуюся до его горла, и рванулся в погоню. Из горба то и дело вырывалась слепящая молния, черные тени шипели, выли, извивались, морские волны били их со всех сторон, распознав наконец настоящую подлую сущность, и призраки сдались. Уцелевшие облачками поднялись к поверхности, обернулись чёрными чайками и с криком полетели к берегу. Там, сбросив перья, стали высокими, тонкими и какими-то плоскими, как картинка, потрескавшаяся по краям, и злобно зашипели в сторону моря. Им давно уже надо было умереть и возродиться вновь, но они остались в прежнем виде, питая жизнь колдовской чёрной водой. Но умерла и она, и жизнь потихоньку ушла от них - попросту высохла. Тогда с помощью магии, созданной давным-давно, и вовремя забытой, которую помнили лишь они, призраки стали тем, чем были сейчас. И, надо сказать, премерзкое было зрелище!
***
Море, освободившись от нечисти, радостно взыграло, и потянулись дни путешествия, одинаковые и разные одновременно. Даже не потянулись - полетели. В каждом было что-то новое, неизведанное, на всех лежал отпечаток радостного умиротворения. Толстый горбатый дельфин, дрожа от любопытства, тыкался носом в разные стороны, большими глазами рассматривая подводные горы и ущелья, а за ним вилась стайка не менее любопытных рыб. Рядом, стремительными, но мягкими движениями рассекая воду, плыла величественная белая морская змея с золотыми чешуйками вокруг шеи. Дельфин непрерывно булькал, задавая вопросы, и сотни пузырьков бурлили вокруг, но змея, кажется, прекрасно всё слышала и немедленно отвечала. Пятнистик понял, замолчал и спрашивал отныне только мысленно.
Как-то, на закате, когда всё море пронизали косые лучи солнца, к ним плавно приблизился дворец из бледно-розового мрамора, украшенный живыми нежно-розовыми цветами, так что вся поверхность замка слегка колыхалась. Дельфин в изумлении застыл на месте, а змея быстро скользнула внутрь. И тут же вернулась, неся во рту ожерелье сверкающего жемчуга. Подплыла к дельфину, ткнулась в синюю кожу - и на горбе вдруг обозначился ряд одинаковых круглых пупырышек.
- Вроде свадебного подарка, - пояснила Владычица. - Заплывать туда нет времени, но многие, дышащие воздухом, отдали бы всё за право заглянуть в мой розовый дворец.
Дельфин с сожалением вздохнул, провожая взглядом уплывающий в сумерки прозрачный купол, отплыл немного, и сразу же застыл перед гигантским морским анемоном, потом - перед раковиной-гребешком, украшенной жемчугом снаружи, потом - перед огромной красной губкой, усаженной прицепившимися плавающими цветами, потом - перед пёстро раскрашенной рыбкой, похожей на дракончика... и потом - ночлеги. Где это опускаешься с волнами на мягко колышущиеся водоросли, и они баюкают тебя до утра? А завтрак? Не успеешь глаза продрать, а уже несколько глупых толстых креветок копошатся во рту, закусить же можно отменной зазевавшейся рыбой. Словом, дельфин был в восторге, и, если бы не водяница, заблудился бы и безнадёжно опоздал.
Но вот дно плавно пошло наверх, рыб стало меньше, а вскоре уползли и водоросли, солнце явственно проглянуло сквозь воду, и Властительница Воды стала прощаться. Приняв напоследок свой настоящий вид, она обняла дельфина, подняла глаза к небу, соображая время, и сказала:
- Что ж, прощайте, Д'Эльфин-и-Корзина, время заклятья истекает. Будьте счастливы на земле... и не забывайте, если сможете, моих бархатно-сумеречных владений.
Дельфин тяжело вздохнул.
- Пора, малыш! Мокрые крылья утащат...
Услышав это, Пятнистик вылетел из воды как пробка, увидел знакомый берег и родную пещеру, описал в воздухе красивую дугу и крепко встал на драконьи лапы. Из паланкина выползла принцесса, одёрнула мятое платье и со вздохом облегчения растянулась на траве. Корзина затряслась от негодования и гнусаво заорала во множество голосов, сквозь прутья показались когти, и дракон поспешил освободить разъярённых, шипящих как змеи котов. Порвал бумагу на корзине, и в дырку выглянула рыжая лохматая мордочка с перепуганными глазами. Кот вылез, поджал хвост, мяукнул и постелился по лугу, вынюхивая незнакомые запахи. За ним посыпались и остальные, уже смелее, побежали, задрав хвосты, к ближайшим мышиным деревьям, и приступили к трапезе, рыча и выпучив глаза, с торчащими изо рта мышиными хвостиками. Один только котёнок, слушавший сказку о Властительнице Воды, сидел на берегу и требовательно мяукал.
- Хочешь рыбки, пусёнок? - удивилась принцесса.
Котёнок яростно замотал головой и сказал, с трудом подбирая эльфийские слова:
- Туда хочу, плавать! Ты обещала!
- Навеки? - спросила Лори.
- Навеки, - кивнул котёнок.
Вдалеке вынырнула Водяница, улыбнулась, и котёнок с радостным писком бросился к ней на руки.
- Быть тебе в море день, семь дней и вовеки веков... морским котиком!
И довольная парочка скрылась под водой.
Дракон подошёл к горе и подозрительно оглядел её сверху донизу. Мало ли что может случиться за две недели без хозяина! Ему показалось, что белая шапка горы чуть-чуть приподнялась,из-под неё сверкнул оранжевый луч и пропал. Это могло означать только одно - чужой дракон! Пятнистик, рыча, ворвался в пещеру, сидящий на полу гном шарахнулся, но никакого дракона не было и в помине. Гном, побледневший и похудевший, грустно спросил у опешившего дракона:
- Ну, за кого она хоть замуж-то вышла?
- Во первых, - начал дракон, - не вышла, а вылетела, во-вторых, не летела, а плыла... - но тут в пещеру тихо вошла принцесса, успевшая причесаться и надеть струящееся белое платье. Гном замер, суетливо схватился за уши, потом вскочил и завопил на дракона, тыча кулачком в его пятнистый нос:
- А ну, брысь отсюда, полосатое отродье, чтоб... духу твоего здесь не было!
Дракончик, не успев даже обидеться, выкатился из пещеры, прокрался к известному только ему камню и приник ухом к шероховатой поверхности. Вскоре во всю его морду расцвела широкая улыбка.
***
Когда эльфийка с гномом удалились рука об руку, занятые только друг другом, Пятнистик вошёл в пещеру, огляделся и принялся за уборку, огнём выметая пыль и мусор. Ему хотелось, чтобы сверкала не только пещера, но и вся гора, поэтому, покончив с уборкой, он полез на вершину, собираясь выяснить источник подозрительного оранжевого света. Оказавшись наверху, дракон прищурился: снежная шапка горы ёрзала, подпрыгивала и трепыхалась, как от сильной щекотки, а из-под неё то и дело выбивались яркие огнистые отблески. Дракон решительно своротил шапку в сторону и уставился на открывшееся нечто: точь в точь его самоцвет, даже лучистее, только откуда ему тут взяться?
Он заглянул в глубину камня - вначале ничего, красноватое марево, а потом сквозь него смутно проглянули очертания его пещеры.
Дракон долго чесал когтями в затылке, мычал и раскачивался на горе, пока не поверил, что именно ЕГО камень пророс насквозь через гору, и стоит дунуть снизу пару раз...
- Не надо, - сонно шепнул ему камень. - Подожди свадьбы. Вот тогда дунешь...
Дракон водрузил шапку на место и на цыпочках спустился вниз. И следующие несколько дней провёл в полусне, наслаждаясь абсолютной тишиной и покоем. А потом заметил непонятное оживление вокруг своей пещеры. Подумал было, что наконец-то ЕМУ благодарность, но нет - вереницы тяжело гружённых гномов и их диковинных сородичей уверенно стекались в напралении гномьей границы. На корзинах и пакетах, фляжках и прочей поклаже красовалась метка Карни-Гуза, Куриной Крепости, а об адреса изготовителей впору было язык сломать. Карни-Гузом называлась гномья столица(главный город), и Пятнистик смутно удивился такому обилию заказов в мирное время - кажется, ни войны ни коронации в ближайшем времени не предвиделось. Но когда к пещере поплыли вкусные запази, а гномы по ночам сали пробовать фейерверки, дракон наконец додумался, в чём дело, и страшно всполошился. Основательно покопавшись в углу пещеры, он отрыл золотую древнюю и почти целую статуэтку кошки - принцессе, и блестящий, как новенький, не иначе как заколдованный тяжеленный меч для гнома, потом ободрал с себя недоумевающие пятнышки и долго располагал их по цвету, глядя в кристально-чистое море, как в зеркало. А потом, надев на шею не то, чтобы красиво, но старательно сплетенный венок и прихватив подарки, пустился в путь. Да что там путь! Сначала с холма вниз, немного прямо, немного влево, перебрести говорливый ручей, опять наверх, тропинкой через рощу, и вот уже маячат, как на блюдечке, круглые деревянные башенки Куриной Крепости. И это драконьими-то шагами! И всё-таки дракон приплёлся к середине праднества. Несколько раз обошёл вокруг крепости, принюхиваясь и трусливо поджав хвост, наконец решился и носом распахнул ворота - конечно, никем не охраняемые. И тут же на голову ему опрокинулась бочка белоснежного куринуго пуха! Принцесса, видно, не забыла его наивных сомнений, и отомстила дракоше таким весёлым способом. Хотя смотря кому весёлым! Дракон стоял, обсыпанный пухом, моргал и фыркал, ближайшие гномы шарахнулись, повалились на соседей и громко закудахтали. Взлетели с криком толстые ухоженные куры, гуси - их было поменьше, но гордости хоть отбавляй, царственно притопали к воротам и звучно загоготали. Пятнистик сморгнул лезущий в глаза пух, рассмотрел длинные, уставленные всевозможными явствами столы и веселящихся гномов, наконец сияющую молодую чету, одетую одинаково в золото, шагнул вперёд и положил на стол подарки. Прямо в торт. Гном покраснел до ушей и кинулся благодарить - за свадебными хлопотами он совсем забыл пригласить дракона. Наклонился, шепнул что-то - шустрые молодые гномы кинулись на кухню, мигом приволокли расписную узорчатую лохань парного молока и поставили перед драконом. Тот блаженно вздохнул, сунул туда нос и вкусно забулькал.
Некоторые торты имели свойство взрываться! Когда к ним тянулся не один десяток рук, они, пугая гостей громом и хлопаньем, разлетались по тарелкам самых достойных - или самых маленьких, попутно повисая на носах самых проворных. Бочки с вином, пивом и шипучим напитком пустели на глазах!
В разгар торжества дракон отряхнулся, и над столом повисла настоящая снежная метель!
Когда гномы наелись, начались песни - было три менестреля от людей, а уж гномы пели себе и смеялись, как только сами хотели!
По окончании пиршества дракон катал всех желающих - малышей по земле, а мудрых седобородых советников прокатил по воздуху! Важные почтенные гномы ухватились за чешую и визжали от радости!
Когда подняли крышку с изготовленных Лори пирожных, там оказались одни крошки - и крохотные лесные гномы, подданные Деревянного, не очень-то скучавшим в своём вынужденном заточении!
Крылатых Эльфов Розового Дерева, из того же леса, чуть не прихлопнули, приняв за любопытных стрекоз, и долго извинялись, освободив лучшее место за столом!
Приползли к шапочному разбору даже нелюдимые змеи и, не сильно считаясь с драконом, вылакали остатки его молока! О зверях и речи не было - многие гномы давно уже сидели в обнимку кто с лисой, кто с медведем, и громко распевали на все лады!
Но когда невесть откуда, тоже прослышав о большом угощении, на Карни-Гуз опустилась огромная туча жадно стрекочущих комаров и других кровососов, обычно редких гостей в этих местах, гномы не захотели быть едой, ожесточённо похлопали друг дружку по шее, посмотрели на звёзды и взлетели из-за столов. И взвились в небо огневые стрелы, раскрылись невиданными цветами, заплели все звёзды и осыпались золотым дождём. Перепуганное комарьё с писком "конец света!" убралось восвояси, а в небе воздвигся белый замок, лёгкий и прозрачный, пальмы распустили косматые листья, пролетели цветные котята, превратились в серебристо-жемчужные шары - и растаяли, выпуская на волю гроздья цветистых пятнышек. Те покружились, будто ища чего-то, взлетела новая ракета, зелёный дракончик повис в воздухе, и пятна облепили его со всех сторон. Цвели волшебные травы, завивались цветущие папоротники, кружились короны, и опять распускались цветы всех оттенков радуги, от ярко-красного до густо-лилового, почти чёрного, со светящимися белой бахромой краями.
Дракон не помнил, как добрался до пещеры, сонно отметил про себя появление отличного мягкого тюфячка с нашитыми звёздами, растянулся на нём и дунул на самоцвет, поблёскивающий во тьме. Дунул, дунул и ещё раз, и уже засыпал, когда сверху донёсся громкий треск и шум падающих камней. Дракончик выскочил из пещеры, опасаясь обвала, и тревожно посмотрел на гору. Шапки не было. И сияющий столб света ударил в тёмное небо, дерево - это было дерево, юное, могучее - распустило огненные ветви, звёзды, смутившись, завернулись в синий бархат неба и пропали, а на ветвях раскрылись золотые лилии, благоухая ветром.
Дракон восхищённо вздохнул, не очень-то веря своим глазам, вернулся к тюфячку, полюбовался на переливчатые корни - вырвавшись из драконьего камня, они оплели стены мудрёным узором и ушли в землю - и заснул, твёрдо решив спать не меньше сотни лет, притом без всяких сновидений. Но только насупило утро, Пятнистик вскочил, бодрый и спокойный, позавтракал поджаренными устрицами, выброшенными морем на берег, уселся на согнутый хвост и долго рассматривал Собственное Дерево. Всё оно было из прозрачного красноватого камня, словно бы уснувшего огня, но ветви гибко колыхались, шелестели и поглаживали налетевших во множестве птиц, торопливо готовящих гнёзда.
- Назовите меня хоть полосатой ящерицей рыжего дерева - оно МОЁ! - пробормотал дракон, устраиваясь в пятнышко солнечного света, упавшее на луг.
***
И потекли дни - спокойные, мирные, счастливые. Где-то гремели события, решались судьбы царств, но по-прежнему горело и сверкало Драконье Дерево, которому гномы дали более благозвучное название - Сульмириальден. Дракон чуть ли не ежедневно летал в гости к гномам - не в Карни-Гуз, а поближе, в деревушку Макитру, а то и сами гномы бегали к пещере - отнести дракону каши, или попросить изготовить цветистый камушек на подарок. Дракон всё время совершенствовался в своём искусстве, теперь камни получались любого размера, оттенка и формы. Гномы садились рядом и болтали, а Пятнистик старательно дул огнём на заготовку, в которой уже угадывались две обнявшиеся фигуры в прозрачно-золотой одежде.
Как-то раз дракон лежал на берегу моря. Прошла зима, зашумели весенние грозы, талые воды залили ложбинки, подтопили гномьи огороды, погуляли по роще, чуть было не влезли в пещеру и теперь потихоньку спадали, повинуясь ласковому солнцу. Дракон лежал, выгреваясь в прыгучих солнечных зайчиках, и слушал, что шепчут ему свинцово-серые, по весеннему неспокойные волны.
- Всё в мире спокойно. Благоденствует Гурт, Водяной Хозяин, и Водяница, Властительница Чистых Вод. Мирно в Миавоне, Кошачьем Городе. Мериэль, владычица, отошла от царствования, передав власть молодому эльфу Муртону, как ни шипела Старая Кувшинка, а сама посвящает своё время лишь ведению Миавонской летописи. Отгремела Великая Битва - люди, эльфы и гномы, забыв свою обычную нелюбовь друг к другу, сражались против горных призраков чёрной воды, и победили колдовскую нечисть. Маленькая Лианэль вернулась в Уле ивоцарилась там под всеобщее ликование. Её первый советник - не из улян, его зовут Кот. Ключ Зилма во время коронации взметнулся на невиданную высоту, и многие, выпив воды в тот день, почувствовали в себе внезапно пробудившуюся волшебную силу. Гному в Битве, к несказанной его радости, укоротили уши, а королева лори к возвращению супруга родила красивую чёрненькую девочку. Едва научившись ползать, та слопала росток молодой Кувшинки, и стала, говорят, мудрее всех эльфов с гномами вместе взятых. Тапрустики с песчаных дюн вывели новый сорт тюльпанов, а Господин Грома придумал Северный Ветер.
Горы, увидев Драконье Дерево, позеленели от зависти. Некоторым хватил ума остаться зелёными и гордо именоваться Малахитовыми, или Скорпионьими. Остальные, пытаясь соорудить и себе дерево, кряхтели, пыхтели, и наконец научились извергать столбы огня. На дерево это не было похоже, но мода огненных стуй быстро распространилась среди особо самоуверенных гор. Всякая живность мигом покинула их склоны и подножья, но горы самозабвенно пускают добела раскалённые струи, и добрая половина из них уверена, что солнце - и есть их зарождающийся самоцвет. Хорошо только, что гора с горой не сходятся, а то началась бы драка и ругань до небес.
Триана, чёрная сова Серенского правителя, сослепу выкупалась в мыльной пене, и стала белоснежной. Бедняжку так дразнили, что жемчуг в море из сочувствия поменял свой цвет, и теперь редко где встретишь чёрный, разве что из особенно бездушных раковин.