С.Лаптев
Глава пятая
1. Драмы и комедии моего детства
![пробел [С. Лаптев]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl5/rm.jpg){kind=small}
Году в 1967, когда расселяли коридорный клоповник, в коем жил Олег, ему с матерью дали светлую комнату в доме, примыкающем к Елисеевскому магазину. Располагался он на Страстном бульваре с красочным видом на Пушкинскую площадь и кинотеатр "Россия". Эти метры были чрезвычайно дорогими и элитными, поэтому, довольно быстро Олег поменял комнату на трехкомнатную квартиру недалеко от метро Орехово. Сегодня эту комнату на Страстном они могли бы поменять на виллу у морских берегов. Но, к сожалению, Олег почил в 1986, году, мать его еще раньше. Всех пережила баба Люба, которую они позвали жить в свою новую трехкомнатную квартиру. Ее, к тому времени, уже покинул дед Андрей, отправившийся познавать мир иной. Потом, правда, мать Олега определила бабу Любу в дом для престарелых, где-то под Рязанью: сработал синдром невестка-свекровь. Пришлось поменять историческую рязанскую комнату, в которой жили родственники Сергея Есенина, и родился сын бабы Любы, личный пилот Генерального Конструктора С.П.Королева - Анатолий Андреевич Есенин, на новое убогое пристанище бабы Любы.
Баба Люба была любимой бабушкой Олега. Он был ее единственным внуком и все, что доброго было в ее русской душе, она вложила в него. Смешно сейчас звучит - баба Люба. Но, тогда так ее звали все. Потому и у меня в памяти она осталась под таким именем. Любовью ее назвать у меня, 6-летнего несмышленыша, язык не поворачивался. А отчества ее никто никогда не произносил. Все баба Люба, да баба Люба. С ней была дружна и моя мама. В тяжелые послевоенные годы, когда с провиантом было непросто, они вместе с Кольцовыми и другими рукодельницами нашего дома шили плотные бумажные мешки для упаковки сахара и круп. Потом сдавали их в наш магазин, который был на углу дома. Это позволяло им без очереди, а иногда и сверхнормативно, покупать продукты, которые тогда были еще по карточкам или значились в весьма дефицитных списках, запредельных для возможностей послевоенных карточек.
Баба Люба была доброй русской женщиной, бесконечно любящей своего внука. Строгий дед Олега - Андрей, густой бас родом из Константиново, занимался воспитанием внука в пуританском стиле. На заводе он занимался каким-то серьезным делом и все относились к нему с нескрываемым почтением. Возможно, доля этого почтения отвешивалась ему собеседниками от знания того, что сын деда Андрея был при делах, связанных с космосом. Правда, в те времена, такое знание было маловероятным, потому как подобные дела были покрыты завесой глубокой секретности. Как все послевоенные мужики он много курил и попивал водочку. Баба Люба с ним вела, по этому случаю, бескомпромиссную борьбу, итогом которой стала договоренность о том, что, перед трапезой, она ему сама наливала из графинчика рюмку водки, он ее опрокидывает и оба от этого испытывали глубокое чувство удовлетворения: один потому что его уважили, другая потому, что все ограничивалось рюмочкой. Эта посудинка всегда была к столу, она обрела статус ритуальной. Но, хитрый дед попрание его достоинства, а ограничение его весомых мощностей одной рюмочкой было безусловным попранием, компенсировал часто опрокидыванием рюмочки-другой перед приходом с работы домой. Он всегда обедал один. Но, алкоголиком не был. Умел держать зеленого змия в руках. Баба Люба суетно колготилась вокруг трапезного стола, обслуживая деда, но, никогда за стол не садилась. Она не работала и могла себе позволить перекусить в любое время. А деду нравилось, что его обслуживали одного, по классу, не ниже ресторанного. Иногда, дед позволял себе подшучивать над нами. Когда я попадал к ним во время его трапез, дед Андрей, вожделенно посматривая на полную свою рюмочку, всегда говорил бабе Любе: - Славке то налей, - Славке, то есть мне, было лет 6-7. Я краснел, отводил глаза. Баба Люба накидывалась на него коршуном. - Ты что, старый дурак, говоришь, - журила она его. Дед посмеивался. - Ну, раз Славка не хочет, придется опять одному, - опрокидывал рюмочку, после чего подмигнув мне, закусывал. Это был такой небольшой домашний спектакль из серии тех, которые скрадывали скукоту тогдашней технологической убогости быта. Я смущался, но, мне нравилось, что меня держали за равного самому Зевсу. Зевсом для меня в то время был дед Андрей. Выходец из села, нормальных крестьянских кровей, хранил в себе, непонятно откуда свалившееся на него, какое-то внутреннее благородство. Он читал умные книги, мог вести серьезные беседы, следил за собой, с мужиками в домино не играл, попивал водочку исключительно из графинчика, любил, чтобы в доме за столом его обслуживали элитно, по ресторанному, как высокородного человека. Одним словом, знал себе цену. Возможно, атмосфера села Константиново вырабатывала в своих жителях гипертрофированное чувство собственного достоинства. Сергей Есенин очень скоро освоился в Москве и Питере. Там быстро стал уважаемым человеком, в нем стал прорастать столичный снобизм. Может быть, это было генетической чертой рода Есениных. Олег Есенин, после переезда в Москву, тоже очень быстро стал авторитетом в московской конюшне, чего не всегда удавалось сделать его друзьям, московским аборигенам, родившимся на улице Горького, бывшей и ставшей Тверской.
Ко мне дед Андрей, равно как и баба Люба, относился хорошо. Баба Люба, из-за чувства сострадания часто, когда я к ним приходил, причитала, что же это я такой худенький и бледненький. Я и на самом деле, на фоне Олега, не блистал дородностью. Мне эти реплики бабы Любы не очень нравилось, но, я понимал, что это все от ее доброго сердца. Поэтому вел я себя у них весьма прилично: очень не хотелось чтобы их отношение ко мне, как либо менялось в худшую сторону. Толику любви, коей она обволакивала Олега, она дарила и мне.
Как я ни старался быть предельно корректным, однажды, произошло непредвиденное. Было мне тогда лет пять. В послевоенные времена курение в доме было вполне заурядным, позволительным занятием. Курил дед Андрей и курили, на равных, все мужчины и женщины - соседи по квартире. Таковы были социальные издержки войны. Табачный дым в те времена был единственным транквилизатором. У деда Андрея была любимая маленькая скамейка, на которой он после работы покуривал, сидя около теплой батареи. При забавах с нами, одним из шутейных аттракционов деда было выдергивание клюшкой из-под сидящего Олега этой скамейки. Забавлял он, конечно, не себя, а нас. Получалось у него ловко. При резком рывке скамейка вылетала, и Олег рушился на место, где до этого она стояла. Мы вместе с Олегом хохотали взахлеб, дед великодушно посмеивался. Однажды, когда деда не было дома, это попробовал сделать и я. С первых двух попыток у меня ничего не получилось. То ли Олег упирался ногами, то ли я был слаб и неловок, но, смеялся при моих нелепых попытках только он. В третий раз, я дернул клюшкой изо всех сил и, ножка, вместе с древесным мясом, выломалась из скамейки. Олег, конечно, рухнул, но, стало не до смеха. Для меня это была катастрофа. Жуткая. Очень строг был дед Андрей. Я лишил его любимой скамейки. Отремонтировать ее с Олегом, по своему малолетству, мы не могли, поэтому я очень тихо ушел из их квартиры в весьма подавленном состоянии. Много дней я к ним не ходил, боясь осуждающих взглядов и слов со стороны деда Андрея. Но, пронесло.
Детский страх мой имел какую-то особую, гипертрофированную природу. Я боялся не физических репрессий. Да и едва ли дед на это бы пошел. Я боялся неуважительного отношения к себе с его стороны. Был я клоп маленький, но, в голове уже выстраивалась система оценки собственных действий, порицаемых другими людьми. С возрастом это самобичевание уже не так болезненно воспринимается: нарастающая толстокожесть приглушает его. Но, пока лист твоих прегрешений еще чист, борьба за его белизну идет отчаянная. И каждая, сколь либо заметная промашка в детстве гипертрофируется до размеров катастрофы вселенского масштаба. Такое усердное скрупулезное самоедство, мне кажется, по жизни мешает. Оценка своего поведения должна проводиться широкими мазками, а не ювелирной иглой. Может быть, я и неправ.
Скамейку дед Андрей починил. Потом, правда, не раз подтрунивал надо мною, предлагая мне выдернуть ее из-под него. Он был мощной комплекции, килограммов на сто.
- Ну, что, Славка. Держи клюшку, давай похохочем, - говаривал он, присаживаясь на скамейку покурить. Я с улыбкой смущения отводил глаза. - Ну, ладно, не хочешь, давай потом, - успокаивал он меня. Таковы были забавы взрослых и детей того времени. Не было, в те времена, еще телевизоров, компьютеров и прочей интеллектуальной снеди.
Самым престижным в нашем доме был 1-й подъезд. В нем жила элита завода и города - инженеры, учителя, музыканты, сотрудник НКВД - Егоров, сотрудник обкома партии - Храмов и даже директор электролампового завода, к которому ведомственно относился наш дом - Киселев. Окна 1-го и 2-го подъездов выходили на юго-запад, поэтому там было светло и солнечно. Это сразу бросалось в глаза тогда, когда я бывал в квартирах этих подъездов. Окна 3-го и 4-го подъездов были обращены на север, поэтому солнца там было чуть-чуть, лишь тогда, когда оно изрядно за день потрудившись, устало заходило за горизонт на западе. Естественно, вся коммунистическая рать нашего дома была сосредоточена в первом подъезде и немного во втором. Отличались подъезды, и квартиры в них, и планировкой. У первого подъезда было некоторое подобие парадной лестницы как на входе с улицы, так и со двора. Коридоры в квартирах были просторными, круглыми, из которых можно было без напряга попасть в любую комнату. В 3-м и 4-м подъездах был длинный узкий коридор, в конце которого находились ванная и туалет, что конечно, очень не нравилось жителям той комнаты, которая располагалась между туалетом и кухней: их атаковали запахи со всех сторон. Наша комната была несколько вдалеке от этих сервисных объектов, да к тому же была единственной в квартире, где был балкон, который был хорошим подспорьем в моих химических деяниях при работе с взрывоопасными и зловонными газами типа водород, сероводород и сернистый ангидрид (Н2, H2S и SO2).
Хотя в 1-м подъезде, как я уже говорил, жила элитная публика, там тоже было некое кастовое разделение. Все квартиры были коммунальными, однако у Киселева и Храмова были персональные трехкомнатные апартаменты на 3-м этаже. Даже НКВД-эшник Егоров жил с семьей в отдельной комнате коммунальной квартиры, несмотря на то, что он с семьей несколько лет жил в Германии и занимал в этой суровой организации не самый последний пост. Думается мне, что был он поселен туда, чтобы контролировать самых элитных товарищей на дому, бытуя на 4-м этаже, над квартирой Киселева. Таковы были нравы того времени.
Для Киселевых и Храмовых, впритык к дому, был выстроен гараж, где они держали своих металлических коней. Кони эти были тогда невидалью и мы тайно перелезали через очень высокий забор поглазеть на них, но, удавалось это редко, так как конюшни были изолированы от наших любопытных взглядов мощными, редко когда открытыми, воротами. Гараж был настолько просторный, что в каждый бокс можно было завести по танку.
Сын НКВД-ешника Валька Егоров - был одним из моих друзей. Он был мне ровесником по возрасту и по духу, но, телом был вдвое мощнее меня. Мы с ним зачитывались индийскими сказками про битвы людей на слонах, и подобные битвы проводили в нашем дворе. Он был моим слоном, я ему садился на спину и мы бились против других таких же пар. Всадники при сближении хватались друг за друга и старались свалить противника со слона. Причем, бывало всадника заваливали вместе со слоном. Чаще всего мы побеждали, в основном благодаря Валькиной мощи, который крепко держал меня на себе. Валька часто звал меня в гости. Их домашний интерьер сильно отличался от нашего. Комната была устлана мягким ковром, на котором мы с ним боролись. Стены тоже были в коврах. Мы свои стены баловали лишь обоями. Особенно мне нравилось бывать у них под Новый год. Они неизменно ставили елку и наряжали ее исключительно красивыми игрушками, которых ни у кого в нашем доме не было. Они привезли их из Германии, где прожили много лет. Игрушки были очень необыкновенных и изяшных конструкций с изумительной раскраской. Были у них и необычные гирлянды, которые на фоне наших, самодельных выглядели как фейерверки на фоне свечной копоти. Гирлянды я паял сам. 6-вольтовые лампочки для них не были проблемой, потому как их делал ламповый завод, на котором работал практически весь наш дом. Завод, кстати, тоже делал елочные украшения. Блестящие, зеркальные, симпатичные, но, на фоне немецких, они выглядели очень однообразными: в основном шарики и шишки. Были, правда, еще картонные белочки и зайчики. После пайки гирлянды мы окунали лампочки в лак разных цветов, создавая их разноцветное свечение. Особый шик елке, в те времена, придавала красная звезда, венчающая ель, изготавливаемая с использованием лампочек. Я тоже единожды паял ее сам, но, делать ее было много сложнее. У кого не было звезды, тот украшал верхушку елки высоким шпилем из стекла. Но, самыми ценными для нас в те времена украшениями на елке были дорогие конфеты и мандарины, которые появлялись у нас в Новогодье и очень соблазнительно-привлекательно на ней смотрелись. Когда их соблазнительное содержимое манило уже невыносимо, у некоторых из них я тайно менял их сладостную начинку на хлебный мякиш, ожидая нахлобучки от родителей, которые знали об этих наших неблаговидных проделках. Но, нахлобучки были чисто вербальными, потому что после разборки почти уже осыпавшейся елки эти сладости доставались нам. А у Вальки Егорова никаких конфет на елке не было. Для ее украшения там висело много очень красивых игрушек.
Валька был сорви-головой. Он подворовывал у своего бдительного родителя денежки и по-детски кутил, угощая нас всякими сладостями, приговаривая, что это маманя дает ему на расходы. Однажды, когда мы, в очередной раз, были у него дома, он залез в шкаф, вытащил оттуда 15 рублей и предложил мне пойти в кино, на взрослый сеанс, на котором я ни разу не был. Мы все больше ходили на детские фильмы на 9-часовые сеансы, которые были очень дешевы. Я тогда не знал про несанкционированное происхождение этих Валькиных 15 рублей. Мы пошли в двухэтажный кинотеатр "Октябрь", где сейчас находится дворец бракосочетания, смотрели вроде "Волга-Волгу", да обжирались мороженным. Я был на вершине волны детского счастья. Детский билет в кино тогда стоил 10 копеек. Когда Валька спер 50 рублей, а это было почти месячной зарплатой рабочего, его бдительный отец выпорол его. Применив систему допроса, в которой он был дока, расколол Вальку и с пропажей 15 рублей. вытащил из него всю информацию и про 50 рублей и про наш с ним визит в кино. Мне запретили ходить к ним, но, позже запрет был снят: хотя отец и был при погонах, но, командовала в доме Валькина мама, когда дело касалось не криминальных дел. А они, время от времени возникали. Никакие порки не могли сбить Вальку с выбранной колеи. От нас стал понемногу отходить. Завел знакомство с блатными. В молодом возрасте его надолго засадили в тюрьму, несмотря на достаточные возможности отца в смягчении приговора. Причины были не ясны, вся информация была закрыта. Его родители съехали с нашего дома и, дальнейшая их и его судьба для нас осталась неведомой. В той квартире прописалась еще одна семья - Сашки Карнова, который, по неведомому стечению обстоятельств, тоже оказался моим другом.
В детстве у нас, в основном, были дворовые развлечения. Домашних игр и занятий, кроме рисования и выпиливания лобзиком, у нас, практически, не было. Зато во дворе мы играли весьма разнообразно. Сами делали щиты и мечи и сказочно сражались. Всякого рода войнушки, даже из древних времен, нас, пацанов, очень привлекали. Это было одним из любимых моих развлечений, потому как я в этих сражениях был не на последних местах. Взрослым очень не нравилось это наше развлечение, потому как можно было острой деревяшкой попасть в глаз, да и вообще серьезно ранить. Но, у нас хватало ума этого не делать.
Особое место занимали городки, тоже трамвоопасная игра. В них, правда, я был на уровне середнячка. Биты для выбивания городков были
![Городки [Интернет + Лаптев С]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl5/gorodki.jpg)
Городки, фигуры
тяжелые, кидать их прицельно было сложно и потому преуспевали здесь здоровые или взрослые ребята. Тяжелее всего давалось письмо, в котором сначала с дальней позиции надо было выбить марку - городок, находящийся в центре, не коснувшись остальных четырех фигур, а потом лишь выбивать оставшиеся городки. Сделать это, с первого раза, мало кому удавалось. Фигура эта была одной из последних и потому над ней трудились весьма упорно и долго.Играли мы в штандар, в салочки, в прыгалки, в классики, которые еще называли синотиками, в прятки, в пристеночку, ножички, со спичечным коробком в очко и многое другое. Последние две игры видно были заимствованы из репертуара бандитских развлечений. Особенно игра в ножички. Играя в нее, надо было нож воткнуть в землю от колена, локтя, от всех пальцев левой руки, подбородка, лба и, в завершении, стоя воткнуть нож броском с руки. При этом нож, при всех упражнениях, должен был хотя бы один раз крутануться в воздухе. Здесь, безусловно, выигрывал тот, кто имел устойчивый навык общения с этим предметом. Но, игра нам нравилась. В ней надо было проявить ловкость, высокий уровень координации движений, некую смелость оттого, что работал с острым лезвием, которое сорвавшись, могло поранить лицо, руки, ноги. Была у нас еще одна опасная забава. После войны время от времени у кого-то из нас появлялись боевые патроны. Хранить их дома, как и боевое оружие, было нельзя, каралось тюремным заключением, сдавать властям тоже было опасно, так как надо было доказать легальность их обретения и содержания у себя. Поэтому многие фронтовики, у которых они остались после войны просто их выбрасывали или прикапывали. А пацаны находили. Часто мы ходили на стрельбища, где подбирали пустые гильзы начиняли их зажигательной смесью от спичечных головок. Все это, и боевые патроны и наши самодельные, где-нибудь в потаенном месте, мы бросали в костер и бежали врассыпную.
Опасность здесь была двоякая. Осколки от разорвавшихся патронов могли попасть в нас и серьезно ранить. А более высокая опасность заключалась в том, что в те годы взрывы были чрезвычайным событием. К месту взрыва сразу посылались наряды милиции и, если им кого-либо там удавалось поймать, то нары были гарантированы. Суровым могло быть наказание даже за простой свисток, который мы делали сами из липы. За тот свисток, который выдавал милицейскую трель. Сделать его было несложно. Для этого в обычный свисток закладывалась вишневая косточка, которая эту трель и выдавала. Сейчас милиционеры уже не свистят. А раньше простым свистком менты разгоняли толпы, потому как люди знали, что если тебя поймают, то даже в том случае, когда ты ни в чем не виноват, наказание может быть очень суровым хотя бы за то, что ты случайно оказался в разгоняемой толпе. То были суровые времена борьбы с бандитизмом и послевоенным террором. Но, под одну метлу мели всех, дабы никому не было повадно, хоть сколь-нибудь не выказывать уважение к власти. Сейчас болотные люди и прочие борцы за справедливость, не стесняются увечить ментов и омоновцев, особо не опасяясь за последствия. Человеколюбие шагает в ногу с прогрессом.
Как только в продаже появились детские пистоны, мы стали хлопать ими, порой очень громко. Кто закладывал их в пистолет, кто просто шарашил по ним молотком. В последнем случае хлопки были особо звучными, смахивающими на взрыв.
![Пистоны [Интернет]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl5/piston.jpg)
Пистоны ленточные
Тяги к настоящим взрывам в годы моего детства у нас не было, но, рогатками и луком баловались. Они были просты в изготовлении, делали мы их самостоятельно. Стрелы делали порой с металлическим наконечником, которые при мощной натяжке лука могли пробивать и доску. Стреляли по заборам и деревьям. Рогатку я не любил. Ее тяжело было натягивать, да и стреляла она не очень прицельно. Большие пацаны ею тупо рубили фонарные лампочки или бесцельно сбивали птиц, что мне совсем не нравилось. Не потому, что я такой правильный. Просто уничтожать, без крайней необходимости, беззащитное живое существо, у которого свой мир, еще более беззащитные, чем у нас, дети, совсем не героично. По этой причине я не люблю охоту. Одно дело, когда охотничий промысел является средством существования человека. Здесь можно найти какое-то оправдание такой форме добычи. Человек едва ли стал бы существом разумным, если бы в далекие года не строил свое выживание на охотничьих навыках. Но, позже, когда царская охота, а также охота "а ля Брежнев" превратились в чистую развлекаловку, когда уже не надо было выслеживать жертву, кою тебе подгоняли под выстрел, да ты еще и стрелял с безопасной вышки, то это была уже не охота, а простое смертоубийство в форме охотничьего разврата. Это была забава для скучающих людей, получающих наслаждение от победы в сражении с беззащитным животным. Она рушила внутренние этические устои охотника, если, конечно, они у него были. Более гуманной является ловля рыбы с последующим ее возвращением в воду, но, и это тоже определенная форма издевательства над живой природой. Особенно чудовищной мне кажется прилюдная резня баранов. Мы говорим о демократии и гуманности гуманоидов, но, пока в этой гуманности доминирует наше зверское начало. Пора человечеству переходить на производство синтетического мяса, тем более уже все для этого создано. Конечно, поначалу будет дорого и, может быть, не так вкусно, но, все можно сделать ради сохранения нашей нравственности.Дождливой осенью или суровой зимой мы собирались в подъезде и играли в лото. В карты не играли. Они были запрещены. Или играли тайно, в подвале или за замком у кого-нибудь в комнате. Поэтому игры в карты были редкостью, а лото было повсеместным. Лото считалось приличной игрой, в него с нами играли взрослые, чаще всего уже преклонного возраста. Играли в него очень азартно.
Интеллигенция в карты играла подпольно, на кухне, как правило, в дурачка. Более интеллигентная публика забавляла себя и преферансом от копеечных ставок, до достаточно весомых. Последние, чаще всего, практиковались в курортных зонах. В таких городах, как Сочи, Анапа, Ейск и другие. С серьезными ставками в карты играли представители преступного мира. Игра шла на большие деньги или на человеческие жизни. Доминировала игра в очко. Проигравший должен был убить или порезать какого-то конкретного, уже намеченного, не подозревающего о таком жестоком своем исходе, человека. Такие были времена. Правда, иногда, так забавляются и сейчас. Порок еще долго будет царствовать в нашем мире.
Развлекались мы и популярными играми - футболом, домино, шахматами, теннисом, которые пришли к нам позже. Сейчас в них практически не играют. Разобщенность общества оставляет наших детей один на один с вынужденным одиночеством, что бросает их искать развлечения уже в плоскостях наркотического и алкогольного блаженства, или в дружбе с приятелями из преступного мира.
Нравилась мне чехарда, в которой на высоте должен был быть быстрый бег, прыгучесть, выносливость, координация движений, ловкость, элементы эквилибристики, расчетливость сообразительность и многое другое. Сейчас про нее мало что знают, а тогда и зимой и летом мы не отказывали себе в удовольствии поупражняться в этом спортивном виде развлечений.
Зимой, вокруг палисадника, который был в центре нашего двора, я на лыжах иногда накручивал круги. Сейчас палисадника нет, осталась луговина, засеянная канадской травкой и обрамленная выросшими солидными деревами. Выглядит это все красиво, но, уж как-то декоративно и прилизанно, отстраненно от человеческих страстей. В давние годы в палисаднике находился стол, на котором азартно, часто с перепалками, мужики забивали козла. Стояло множество скамеек, клумба с цветами, теннисный стол, песочница. Это был домашний детский сад для взрослых и детей. Там мы бегали, дрались, сражались, играли. Зимой игр было поменьше, поэтому от наших забав больше доставалось жителям. Мы играли в снежки, строили и штурмовали снежные крепости. В сильные морозы носились по подъездам, часто в них играли в лото. Бывало и в карты. Если сколь-либо интересных занятий не было, то слонялись без дела по подъездам и подвалам, полосую мелом стены со всякого рода надписями. Мне это не нравилось. Особенно неприятно было, когда наша курящая братия подбрасывала к потолку горящие спички с слюнявой ватой на конце, они прилипали к потолку, догорали там и оставляли на нем отвратительное черное сажевое пятно. Потолки наших подъездов были основательно разрисованы картинными из этих пятен. Выглядело это все весьма неприглядно. Непонятно, какого рода удовольствие испытывали при этом эти псевдохудожники. Здесь я, возможно, выгляжу нравственным чистоплюем, но, мне не нравится, когда оскорбляют и сквернословят, когда люди бездумно что-то уродуют, уничтожают, бесцельно издеваются и измываются исключительно из желания унизить кого-то и получить от этого наслаждение. Да и драки в кровь я никогда не уважал. Банально об этом говорить, но, эти рудименты прошлого все еще в ходу и не видно пока еще тех горизонтов, за которыми они будут исчезать из нашей жизни. Не нравилось в детстве мне умываться и чистить зубы. В детстве это воспринимается как придуманная родителями досадная ненужность. Рядом с мылом стоял зубной порошок, чаще всего "Детский", так как он был нежнее и дешевле на одну копейку, чем взрослый. Зубные щетки стали только появляться, потому чистили пальцем, помыв его и окунув в коробку с порошком. ![Зубной порошое [Интернет]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl5/zub.jpg)
Зубной порошок
Отвлекся, продолжим о нашем доме. Во втором подъезде жила тоже достаточно элитная публика. 3-й подъезд значимыми фигурами был не очень примечателен. Хотя там жила главная бухгалтерша нашего завода в отдельной персональной квартире. Примерно такого же статуса был и 4-й подъезд, за тем лишь исключением, что в нем, на втором этаже, жила многодетная семья Илюшиных, в которой было 10 детей и родители ждали 11-го. В те времена это было настоящим героизмом. Отец этих детей был маленьким, щупленьким мужичком, почти нашего роста. Больших денег он не зарабатывал. Мать, весьма дородная женщина, по известным причинам, практически не работала. Как они содержали такую прорву ртов, непонятно? Да и одеть-обуть было их тоже проблемно. Сейчас после появления в семье на Украине 5-го, а в России - 10-го ребенка матери тоже присваивается звание "Мать-Героиня". Но, думается, что этот материнский героизм канул в лету: таких матерей-героинь сейчас нет. Многодетную семью сегодня одеть и прокормить гораздо сложнее, чем в жутко тяжелые послевоенные годы. Да и забавы сегодня совсем другие.
2.О друзьях, товарищах
Еще одним моим большим другом был Толя Киселев, с коим мы учились в одном классе. Жил он далеко от нас и я не понимал, почему он учился в нашей школе. Но, тогда на это внимания не обращалось. Толя, по моим догадкам уже зрелого возраста, похоже, был сыном репрессированных родителей, но, об этом никому не говорил. Жили они вместе с бабушкой и с такой же красивой, как и он, сестрой. Был умный, начитанный пацан, резко выделяясь этими своими качествами среди нас, но, никогда не выпячивал это свое превосходство. А может быть, ему было и невдомек то, что он нам не ровня. Изумительно рисовал, чему я очень завидовал. Танки и пушки у него были настоящими, а солдаты живыми. На вопрос - где такому научился, говорил, что сам. Резались мы с ним в шахматы, вместе с ним ходили в шахматный кружок во Дворец пионеров. Он, бывало, обыгрывал и корифеев, но, нашему наставнику - Романовичу - известному шахматному педагогу - его стиль не очень нравился, потому как дебюты партий он разыгрывал слишком импровизационно, не по шахматным канонам. С ним мы обсуждали всякие научные проблемки и думается мне, что моя тяга к наукам отчасти пошла и от этих бесед. Правда химию он не очень жаловал, а она у меня была на первом месте.
Толя часто бывал у нас дома, как-то он привязался к нашей семье. Да и домашним моим он нравился, особенно Нине. Учился он хорошо, но, рано пришлось ему со школой расстаться, надо было зарабатывать на жизнь. Пошел учиться на электрика. Выучился, стал работать. У него появились новые друзья, встречаться мы с ним стали реже, а после того, как я уехал учиться в Москву, связь с ним потерялась вовсе, о чем я очень жалел. Он был ненавязчивым умным и честным другом. Такие, обычно, бывают только в книгах и фильмах.
К сожалению, жизнь его закончилась трагически. Как я позже узнал, когда вернулся после института работать в Рязань, Толя рано и нелепо погиб. Проработав 3 года и отслужив в армии, вновь устроился электриком. Как-то полез на столб и попал под высокое напряжение. Был он простым работягой, но, большим человеком. Велик не только тот, кто ворочает делами Вселенной, но, и тот, незаурядным способностям которого завидуешь и, кому хочется подражать. Нам все хотелось делать так, как он. Когда подражаем взрослым, то если не получается, то думаем, что подрастем и тоже сможем. А с нами был наш ровесник с возможностями взрослого человека. И если получалось что-то незаурядное сотворить ему, то это могли сделать и мы. Причем, не потом, а сейчас. Это был неосознаваемый им и негласно преподаваемый нам высший педагогический пилотаж внушения нам веры в себя. Видно потеря родителей в раннем возрасте способствовала его быстрому взрослению и умению все делать своими руками, и она же, потеря, не позволила ему еще больше развить и предъявить свои богатые возможности и безусловные таланты обществу.
Дружить был с ним радостно, такого качества дружбы у меня не было ни до него, ни после. Это была дружба двух пацанов-ровесников, один из которых был уже взрослым, по мышлению и делам, человеком.
Антиподом ему, но, тоже моим другом был Петька Аверкин из нашего подъезда. Жил он на 3-ем этаже в стандартной 20 метровой комнате вместе с родителями, двумя братьями и сестрой. Старший брат- Витька, уже отсидел в тюрьме, средний - Вовка с кличкой Хай - шел туда прямой дорогой, сестра грешила в бандитской малине. Родители его не утруждали себя образованием и знаниями, лица их не были обезображены признаками интеллектуального изнурения. У них была такая же, как и у нас, очень светлая, в 2 окна комната на 6 человек. В комнате постоянно плыл липкий, сладкий, винный аромат. Источала его большая алюминиевая бадья с бражкой, которая неприметно, но, постоянно присутствовала в комнате. Петька впервые меня познакомил с ее содержимым. Пахла она плохо, но, вкус ее я не счел отвратительным. Петька к ней прилагался частенько, но, тогда на это смотрели запросто. Я вспоминаю моего коллегу по командировкам из Беларуси с фамилией Шпиль. Он тоже злоупотреблял возлияниями, но, находил оправдание в том, что в их краях ребенок, после завершения периода кормления грудным молоком, частенько знакомился с бражкой. По крайней мере, как сказывал он, если ребенок со взрослыми садился за стол, то ему рюмочку, да наливали. Пиететное отношение Петькиных родителей к постоянно сопутствующей в их жизни бадье с бражкой во времена сурового преследования самогоноварения, безбоязненное ее присутствие в их комнате, говорили о многом. Суетная жизнь в их семье, когда братья и сестра приходили домой глубокой ночью, легкая доступность содержимого бадьи, безразличие родителей к его учебе, конечно, не способствовали высоким показателям. Возможно, поэтому Петька не изумлял учителей своими успехами. Мы вместе с ним пошли в первый класс 10-й школы. В первом же классе он остался на второй год, потом во втором и следующих классах не позволил себе надолго терять эту притягательную способность, с трудом дотянув до 5-го класса. Вообще Петька не был тупым. В делах дворовых он частенько демонстрировал завидную смекалку и смелость. Но, учеба у него не шла. Наверно, потому, что не было контроля сверху, да и некому было ему помочь. Иногда он обращался ко мне. Я ему не отказывал, пытался что-то объяснить, но, он большого рвения не проявлял. Его больше манила улица, равно как и всех нас. Складывалось ощущение, что ему было все равно, что ему поставят в школе. Он был моим ближайшим по подъезду, другом, но, весьма непростым. Часто, вместе с взрослыми парнями, с коими он был на равных, благодаря своим братьям-разбойникам, обманывал меня. Иногда посмеивался надо мной, а бывало и, предавал. Детей в доме было много, быстро заводились друзья-товарищи. Но, и появлялись недруги. Тараканы появляются из-за грязи, недруги, в детские годы, из-за зависти. Из-за зависти странного рода. Чаще всего тогда, когда величие ребенка, навеянное в его сознании статусностью его родителей, не подкрепляется его собственными успехами. В нашем подъезде, на 2-м этаже жила семья с украинской фамилией Гиря. Мать была главным бухгалтером завода, отец водителем, а с ними трое сыновей - Вовка, Андрей и Борька. Жили они в отдельной квартире, довольно-таки замкнуто, никого не приглашая к себе в дом. Связано это было возможно с высоким должностным статусом матери. Но, дети, при этом, были, весьма, коммуникативными. Причем, от старшего к младшему рос уровень их самоуважения. Если старший - Вовка был нормальным парнем, ничего из себя не изображая, средний был более-менее порядочным, то младший уже претендовал на какую-то исключительность. Возможно, в определенной степени, это было связано со служебным ростом их матери: главным она стала уже после рождения младшего ребенка. Главный бухгалтер крупного завода в те времена многого значил. С младшим из них - Борькой я был почему-то в постоянных контрах. Не нравился я ему из-за того, что пацаны больше дружили со мной, чем с ним. Он был на год моложе меня, но, статус сына главного бухгалтера толкал его на лидерство в среде моих ровесников. В личных встречах один на один в бескомпромиссной детской борьбе я постоянно клал его на лопатки, что было еще одной причиной его тусклого отношения ко мне. Но, главным раздражителем были его постоянные проигрыши мне в настольный теннис. У нас во дворе был теннисный стол и, мы с утра до вечера гоняли пинг-понговый шарик. К нам приходил играть перворазрядник, друг Андрея Гири, который обыгрывал любого из нас одной левой. Андрей Гиря тоже классно играл, и чаще всего обыгрывал меня, а вот его младший брат мне постоянно проигрывал. После очередного такого проигрыша в присутствии его старших братьев и их друзей, он психанул и произнес что-то оскорбительное. Терпеть я не стал и мы с ним сошлись. Его братья и их друзья были на его стороне, а я мог рассчитывать только на Петьку. Моральная поддержка в таких битвах - великое дело. Так вот в разгар нашего поединка я увидел, что Петька вместе со всеми поддерживает Борьку. Но, я держался и был близок к очередной победе, уже склонив к земле противника. Но, в этот самый момент средняя Гиря мне подставляет ножку, толкает, я падаю на спину и, на мне лежит Борька. Победа за ним. Ликуют его друзья, а вместе с ними и Петька. Подножку все игнорируют. Я говорю, что это нечестно, давай еще раз, но, Борька не соглашается и, все его поддерживают. От Петьки, моего друга, такого предательства я не ожидал. Смалодушничал он. И тоже, как Борькины друзья, стал болеть за него. Я с Петькой после этого старался не встречаться. И еще долгие после этого дни, если видел, что он вышел на улицу, я возвращался домой. В такие моменты я задумывался над простой мыслью: друг он мне или как?
Время смывало следы неприязни, и дружба вновь находила нас. Вместе с ним, мы в дождливую погоду продолжали носиться по подъезду, сладостно, в солнечные осенние дни, прогуливали уроки, отбивались от наших недругов, иногда покуривали папиросы, негласно взятые в аренду у отцов, и втихаря бегали на Оку купаться, цепляясь и балансируя на задних выступах-бамперах троллейбуса, который медленно тащился к реке. Такой способ доставки наших тел был беззатратным и героическим - свистели милиционеры, грозили кулаками водители сзади идущих машин, падали в обморок дамы. По мере нашего взросления мы с Петькой все дальше отходили друг от друга. Наши совместные с ним детские поездки на Оку сближали нас, дворовые интриги, в которых мы часто были по разные стороны баррикад - отдаляли. Но, в целом, у меня от него общие воспоминания остаются теплыми. Предательство в детские годы воспринимается не столь горестно, как у взрослых. Или горечь от него смывается быстрее в силу более активного течения жизни и еще неустоявшихся жизненных принципов. Тюремные нары Петьку, в отличие от его братанов, миновали, но, умер он рано - в 35 лет: закадычная подруга зрелого возраста, с коей он познакомился уже в раннем возрасте, и пристрастие к табаку столь рано свалили его.
3. Детский бизнес в суровые пятидесятые
Кроме директора завода Киселева, в нашем доме, во втором подъезде жили еще одни Киселевы - братья Шурка и Герка с родителями. Геркой он был среди нас, а официальное его имя звучало очень театрально - Герольд. С Александром, которого мы в детстве звали Шуркой, я встречался в 2011 году. Братья Киселевы были одними из первых нелегальных бизнесменов в то антибуржуазное время. Их родители были инженерами и помогли им сделать самодельный диапроектор для показа слайдов. Тогда диапроекторы были очень дефицитными и беспредельно дорогими. Братки собирали детвору в коридоре своей квартиры и показывали нам детские слайдовые фильмы-сказки, собирая по 5 копеек за вход. Витьку Гуськова и Олега Есенина, как соседей по подъезду, они пускали бесплатно, но, только если оставались свободные места. Детворы набиралось много, так что затраты на фильмы окупались многократно. Позже был куплен и диапроектор промышленного производства. Их бизнес процветал несколько лет, но, потом, к сожалению, эти показы прекратились. То ли кто настучал на первых наших кинобизнесменов, то ли братья Киселевы-Люмьеры повзрослели и сказки им надоели, но, контора закрылась. Позже диапроекторы появились во многих семьях. И мне кажется, что диафильмы мы смотрели с большим удовольствием, чем сегодняшняя детвора смотрит мультфильмы, даже если они сделаны в формате 3d. Объяснение этому простое. Сейчас вал информации катится на детей со всех сторон. Это и телевидение, и видики с компьютерами, и всякие игровые приставки, электронные игрушки и тп. А тогда, когда еще не было телевидения, диафильмы были единственным визуальным источником познания мира.
![Диапроектор [Интернет]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl5/diapr.jpg)
Диапроектор тех лет
А может быть, закончились показы потому, что начиналась эра рязанского телевидения. Помню, мне было лет 11-12, когда в доме офицеров в большом зале начали демонстрацию телевизионных первых передач из Москвы. Вход был бесплатный. Народу собиралось в длинных очередях превеликое множество. Я убил полдня, отстаивая задолго до начала показа такую очередь. Раньше телевидение работало только по вечерам. Мне досталось место, где-то в середине зала, но, телевизор был маленький и, мало что удалось увидеть. Хотя это было неважно - приобщение к реальному чуду и перспектива рассказа о нем своим пацанам и взрослым, были важнее. Мне понравилось не то, что показывали, я это сразу все забыл. А понравились синие мерцающие полоски на экране, каких не было на мертвом мраморном экране кино.
align="justify">![Первые телевизоры [С. Лаптев + Интернет]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl5/kvn.jpg)
Первые модели телевизоров: без линзы и с линзой
Синие мерцающие полоски были первым брендом телевидения, вызывая чувство сопричастности к великому чуду. Тогда они делали телеэкран живым и уютным. Одно время поговаривали, что полоски на экране, ничто иное, как следы реликтового излучения от Большого Взрыва. Конечно, оно так и есть. Но, в определенной степени к этому добавлялось и то, что тогда телевизоры были реликтовыми и генерировали собственные реликтовые шумы. Сейчас полоски с современных телеэкранов исчезли и современному человеку не понять, в чем была их прелесть. И прелесть того голодного, ущербного, но, очень нескучного времени.
Время шло, народ богател и, мы уже смотрели художественные фильмы на дому. Первые телевизоры с линзами выглядели убого, были громадными, но, кадры в них рассмотреть было сложно из-за малости экрана. Но, тогда они были пределом мечтаний. Линзы заправлялись дистиллированной водой, которую тогда покупали в аптеках или начерпывали из под водосточных труб.
Наша соседка по подъезду - мамина подруга Леонова Нюра была ударницей коммунистического труда, хорошо зарабатывала и первой в нашем подъезде купила себе телевизор, причем уже без линзы. Человеком она была добрым, неглупым, не пузырилась от своей состоятельности и запросто пускала нас к себе на телевизор. Усаживала детвору на пол перед ним и включала волшебный ящик. Денег не брала, но, покрикивала, когда мы начинали бурно обсуждать перипетии фильмов-сказок. Первым взрослым фильмом, который мы просмотрели у нее на полу, была "Карнавальная ночь".
Так пришло телевидение в нашу жизнь. Поначалу это было чудом, а потом стало трясиной, усердно пополняемой бесконечными мыльными операми, засасывающей все более и более наши извилины и, что обидно, и мозги нашей интеллигенции в свою бездонную пасть. Конечно, нельзя забывать про просветительскую, культурную сторону деятельности телевидения. Но, сектор этот очень мал и сжимается, как шагреневая кожа. Народ хочет кино про любовь, измену, секс и убийства с кровью, про жизнь, близкую к реальной, а не про светлые идеалы. И эту тягу народа к вестернам и триллерам искоренить видно не удастся.
До эры телевидения основными видами нашего детского развлечения были футбол, настольный теннис, шахматы, самодельные игрушки. Игрушек в моем детстве было немного. Были они совершенно не пафосными: по сегодняшним меркам были примитивны и малоинформативны. Первой была механическая юла и оловянные солдатики. Были, конечно, они не из
![Игрушки детства [С. Лаптев + Интернет]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl5/igry.jpg)
Оловянные солдатики и механическая юла
олова, а из свинца, но, тогда на это особого внимания не обращали. Правда свинец пытались скрыть под слоем бронзовой краски, но, она быстро облезала и являла детворе уже не оловянных солдатиков, а их свинцовую подделку. Шел 20-й век и свинцовая ядовитость уже не была новостью. Известно, что первый водопровод в Кремле был сделан из свинца при отце Петра 1, царе Алексее Михайловиче. Дети его были обречены на медленное свинцовое отравление. Петра Первого спасло лишь то, что он в годы детства мало бывал в Кремле, все больше управляясь, в то время, со своими потешными войсками и флотилиями в далеких от Москвы местах. Получалось, что мы тоже не были лишены, как и царские дети, общения со свинцом. Были чисто русские с многократным вложением матрешки и неваляшки, которые позже стали музыкальными.Были мотоциклисты, танки с пушками, пистолетики, но, развивающей механики в них было мало. Заводные игрушки были тогда редкостью. Тем не менее, мы их по максимуму задействовали в своих миниспектаклях, которые каждый из нас разыгрывал в своей квартире индивидуально. В то время, из-за высокой стоимости игрушек не принято было их выносить за пределы квартиры. Из интеллектуальных игр были пятнашки. Играли в них с секундомером и ставили день ото дня новые рекорды. Играли в шашки, но, более всего этими шашками играли в игру Чапаев, в которой щелчками по своим шашкам надо было сбить армию шашек противника. Сейчас в компьютерную версию этой игры можно поиграть на сайте: http://vrascvete.com/stati/flesh-igry/chapaev-shashki.html. Но, все это мы делали чаще зимой. Игрушек у меня было немного, но, мне удавалось убивать скуку всякими сооружениями из стульев, скамеек, стола и кроватей. Единственно, в чем я сильно завидовал некоторым пацанам из
![Пятнашки [С. Лаптев + Интернет]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl5/igry1.jpg)
Игрушки моего детства
нашего дома, так это тем, у которых был велосипед и... почему-то буденовка. Очень она мне нравилась.![Буденовка [С. Лаптев]](/img/l/laptew_s_i/ispovedzebrygl5/buden.jpg)
Буденовка
Летом весь день мы пропадали на улице, в жару обливали друг друга водой из колонки, которая стояла рядом с нашим домом. Она стоит на том же месте и поныне, что для крупного города весьма удивительно. Из нее же и пили, не заражаясь никакими микробами. Сейчас мы боимся пить даже из домашнего крана. В солнечные дни часто ходили купаться на Оку. Немного о моих успехах и неудачах на воде. Мне пришлось пройти суровую школу обучения искусству держаться на этой зыбкой поверхности. Тонул я трижды, дважды летом и один раз зимой, в 1952 году. Там, где сейчас находится рязанский цирк, раньше был большой пруд, образованный речкой Лыбедь. Сейчас ее запрятали в трубу. Зимой пруд замерзал и мы ходили играть на нем в хоккей. Играли недалеко от полыньи, из которой вытекал незамерзающий водопадик в речку. У Андрея Гири в одном из игровых эпизодов из рук выбили клюшку и она прямиком заскользила по льду в полынью. Он хотел было ее достать, но, одумался и не полез: лед был на краю не очень крепким и мог обломиться. Тут вызвался я, был я легче и, мудрости у меня было на 3 года меньше, чем у Андрея. Лед подо мною бухнулся сразу, как только я подошел к его краю, и я медленно поплыл к водопаду с таким же медленным погружением под воду. Зимний тулупчик держал меня на воде, плавать я еще плохо умел. Спасать из ребят меня никто не осмелился, боялись сами провалиться. Но, дуракам везет, на счастье в этот момент по мосту проходил здоровенный мужик, все завопили, я выдавил из себя какой-то писк, мужик увидел меня, схватил за шкирку и вместе с клюшкой, за которую я лихорадочно цеплялся, вытащил на мост. Мокрая одежда моя от мороза моментально задубела и двигаться я мог с трудом. Слева от пруда были понатыканы черные дощатые дома. К счастью, там жила старуха, работавшая сторожем в магазине нашего дома. Ребята меня доволокли к ней. Она стянула с меня быстро оттаявшую одежду, чего я очень стеснялся и, разбросала на жаркой печке. Бабуля жила в уже поизносившемся доме, но, с добротной русской печкой, поэтому сохло на ней все моментально. Обсушив и напоив горячим чаем, она вместе с пацанами отправила меня домой.
У сторожихи на входе в наш магазин был маленький закуток, в котором она коротала свое ночное бдение. Из средств предупреждения грабежа магазина, находящегося у нее на попечении, был только милицейский свисток. Иногда она давала его тихонько посвистеть и нам, что воспринималось нами как большой подарок. Часто нас - пацанов приглашала к себе в этот закуток, коротая, таким образом, свое дежурство и попутно, выведывая наши домашние секреты. Больше всех она привечала Петьку. Может из-за того, что у него братья были бандюганами, и иметь свое, хоть и крохотное представительство в этой мутной среде для сторожихи было важно. В некоторой степени Петька был ее страховым полисом.
Мама боялась, что после моего зимнего купания случится воспаление легких, но, все миновало, никакая хворь не прицепилась. Родители радовались и поругивали меня. Следующий день я провел под домашним арестом, но, через день, когда они ушли на работу, я сбежал на улицу.
Интересные у меня были родители. Они тряслись над нашим здоровьем, но, совершенно не боялись меня отпускать куда-либо одного. Возможно, доверяли нашему разуму, а возможно у них не было выбора - все время на работе, контроль наших проказ был невозможен. Я с 5 лет один ездил на Оку купаться, в 14 лет меня одного отправили в Москву, к Олегу Есенину, который меня на вокзале так и не встретил. Я с трудом нашел его дом и квартиру и долго дожидался, когда он появится. В 17 лет я один поехал в Москву поступать в институт. Но, до экзаменов я так и не добрался. Но, об этом потом. Продолжение следует
|