Этот крылатый аппарат залетел ко мне на балкон пару дней назад. Сел на спинку шезлонга, на котором сушились стираные полотенца, и внимательно смотрел на мои попытки сообразить, что мне с ним теперь делать. Я же беспокоился за судьбу полотенец, которые всего несколько часов назад вытащил из стиральной машинки, а за судьбу голубя не беспокоился вовсе. И я даже сказал ему что-то незаурядное, что не каждому голубю удаётся услышать от ещё трезвого человека, но божья тварь не улетала, топча мои полотенца и смотря на меня попеременно то одним, то другим кровавым глазом. И тогда я взял фотоаппарат.
Фотографировал я с расстояния клюва, если бы он у меня был, и в течение всей спонтанной фотосессии голубь всячески способствовал своей головокружительной карьере, поворачиваясь к объективу имеющимися у него боками, а я старался представить, что делают люди в подобных ситуациях, если бы такие ситуации были обычными. Поскольку голубь был окольцован. Обе лапки были зажаты кольцами различного материала и всё время, пока я ловил холёное птичье тело в видоискатель, у меня не проходила мысль, что этот летающий почтальон только что принёс мне невероятно важное послание и теперь терпеливо ждёт, когда я закончу с распространившейся по Земле заразой фотографирования.
Сделав сороковой кадр я всё-таки отложил камеру и протянул к нему руки со словами: "Ну, а теперь давай посмотрим, что ты мне принёс". В ту же секунду голубь ударил крыльями по сохнущим полотенцам, взлетел в безоблачное небо и через несколько секунд скрылся за ломаной линией крыш. А я, снова по дурацки надеющийся на чудо, загораживал глаза от Солнца ладонью и смотрел ему вслед, не в силах отделаться от мысли, что он просто звал меня с собой. Чтобы где-то там, за обожжённой грудью горизонта, показать мне сокровенные письмена, в расплывшихся строчках которых я найду для меня предназначенную жизнь.