Совершенно неинтересно, попадал ли кто-нибудь в подобную ситуацию, но сегодня, придя с тренировки, я не смог снять свою футболку. Я тянул и дёргал полностью мокрую от пота трикотажную ткань, ругаясь вполне достойными словами и заламывая уставшие руки локтями назад. Дело в том, что в зал я хожу на первый этаж, где находится спортивная студия известного в прошлом чемпиона мира, а сегодня общественного деятеля, с трибуны говорящего о многонациональной интервенции в старую и добрую Германию. Обычно, позанимавшись в зале, я сразу поднимаюсь к себе домой, раздеваюсь, иду в душ, затем готовлю что-нибудь очень лёгкое покушать и какое-то время молча ем, хотя этот процесс надоел мне нещадно, поскольку кушать приходится едва ли не каждый день и я до сих пор не могу от этого отказаться.
Придя домой я бросил на пол спортивную сумку, разулся, снял олимпийку, и на этом перечень моих побед закончился. Футболка с мокрого туловища не слезала. Я тянул её через голову, пытался вытягивать за влажные рукава, вращал обессиленными от тренировки плечами, но эта дрянь не лезла совершенно, облизывая спину узкими губами швов и натирая мне поясницу. Обескураженно остановившись, я прислушался к странному ощущению в плече, которое я, по ощущениям, вывихнул. А затем подумал, что майку можно разрезать. Ножницами, опасной бритвой или, в крайнем случае, серпом. Серпа у меня не было, опасной бритвы не было тоже и я остановился на ножницах, единственным предназначением которых в моём доме было резать помидоры для яичницы и куриные груди для других целей. Взяв старинный инструмент, на ручке которого затёрто виднелся год 1928, я приставил черные острия к своему паху, где начинался мокрый горизонтальный маечный шов. В голове пронеслись кровавые картинки вываливающихся из раскрытой брюшной полости куриных грудей и недопереваренных помидоров. Удовлетворённо кивнув головой, я положил ножницы на место и подумал ещё раз. Конечно, можно просто порвать ворот руками и вылезти из пропотевшей ткани, как череп из лица - это выглядело бы решительно, но примитивно. И тогда мне в голову пришла мысль, о целесообразности которой можно было бы говорить часами, если бы нашелся персонаж, который захотел бы это слушать. Я решил залезть в душ прямо в майке.
Стянув спортивные штаны и всё, что было под ними, я для начала зашел на кухню и поставил на плиту кастрюлю с гречневой крупой в соотношении частей один к двум, где две части - это вода, а одна часть приходится на гречку. Куриные фигушки резать не стал, решив заняться этим сразу после омовения, после чего, включив плиту, снова направился в ванную, встал в просторную душевую кабину и направил тёплые струи на уже подмерзающую спину. Майка сразу набухла, расслабилась и поплыла по телу вместе с бегущими по ней потоками воды. Сейчас она казалась совершенно безвольной и на всё согласной и мой следующий шаг был абсолютно логичен, хотя с точки зрения здравого смысла такая логика не имела право на жизнь и никогда не пришла бы в мою голову, если бы эта голова принадлежала не мне. Ещё какое-то время перед моим внутренним взором проплывали расчёты и калькуляции, которым никогда не научат в школе, но уже через минуту, полностью запутавшись в математике жизни, я глубоко наклонился вперёд, повертел головой в желании удостовериться, что для нужного движения у меня достаточно места, и, уперевшись в эмалированный пол ладонями, сделал стойку на руках, подставив под струи душа противоположные части тела и искренне радуясь, что нет никого, кто мог бы всё это сфотографировать.
Майка поползла вниз сразу. Уже первая волна ополаскивания показала, что я принял верное решение, поскольку мокрая и тяжелая ткань потекла вслед за водой, обнажая сначала удивлённый живот, затем героическую грудь, и, наконец, усталой тряпкой собралась вокруг моего лица, застряв в подмышках и образовав вокруг головы что-то типа шатра, за которым, барабаня по моим перевернутым ягодицам, изнемогал тёплый июльский дождь. Да, это был дождь. Стоя на руках вверх ногами, занавешенный от стекающей воды мокрым трикотажем словно зелёным абажуром, я представлял себя во время дождя в маленькой садовой беседке, в которой на каких-то виноградных лозах или даже лианах были прикреплены маленькие качели. И вот я качался на этих качелях в каком-то небесном саду, перевернувшись вниз головой и не видя ничего вокруг, кроме совсем близко подступивших сумеречных стен. Давно я так себя не чувствовал. С детства. Схватившись за верёвки и перевернувшись задом вверх, подметая рассыпающимся волосом прошлогоднюю листву, я качался широко и свободно, вылетая за пределы беседки и попадая под нескончаемые летние потоки. И где-то за пределами моих маятниковых движений благодарно светило Солнце, заботливыми лучами согревая мои пятки, задницу и затылок.
А тем временем футболка уже почти сползла по моим плечам, открыв для обзора один прищуренный глаз. И этим глазом, всё в том же перевёрнутом состоянии, я вдруг увидел приближающийся прозрачный женский силуэт, светящийся в лучах невидимого Солнца и лаская моё лицо узкой ладонью света, разгорающегося между её идеальных ног. Мне захотелось представить, чем займётся сейчас эта мужская сказка, неожиданно возникшая в моей душевой кабине, но продолжить свою во всех смыслах утопию я не успел, поскольку подошедшая фигурка вдруг сомкнула свои бесконечные ноги, перерезав бьющий через них ангельский свет.
И в этот момент невидимое Солнце взорвалось, погаснув сразу и беспросветно, погрузив в чернильную тьму и меня и беседку и вошедшую ко мне женщину. А я стоял под струями душа вниз головой в совершенной темноте и зада бычьего не понимал, что происходит. Кряхтя и матерясь, я кое-как принял вертикальное положение копчиком вниз, сорвал болтающуюся на правом ухе захлебнувшуюся чувствами футболку и, чуть не оторвав дверь душевой кабины, на ощупь выбрался из ванны.
Гречка. Это было она. Торопясь избавить себя нестандартными методами от прилипшей ко мне вспотевшей ткани я случайно поставил крупу на самый зверский огонь, который был в наличии на моей термоедрёной плите. И когда кипящая вода сумасшедшей слюной потекла по конфорке, прыгая вдоль раскалённой поверхности и оставляя кляксы даже на потолке, её миграция в электрический разъём, находящийся сбоку на плите, была вопросом нескольких секунд. Выбило пробки.
Ужинал молча. Много думал о логике и внезапно появляющихся женщинах, поминутно растирая ладонью всё ещё ноющее плечо. А ещё размышлял над приспособлением, помогающим снимать мокрые майки. В голове появилась присобаченная к дверному косяку конструкция, из инженерных недр которой выступала стальная ладонь с мягко загнутыми кверху пальцами, затянутыми в чёрный латекс. У меня ещё не было опыта раздеваться, используя латексные перчатки. Надо попробовать.
GC
No Copyright: Сергей Лановой, 2016
Свидетельство о публикации ?216052401301
Совершенно неинтересно, попадал ли кто-нибудь в подобную ситуацию, но сегодня, придя с тренировки, я не смог снять свою футболку. Я тянул и дёргал полностью мокрую от пота трикотажную ткань, ругаясь вполне достойными словами и заламывая уставшие руки локтями назад. Дело в том, что в зал я хожу на первый этаж, где находится спортивная студия известного в прошлом чемпиона мира, а сегодня общественного деятеля, с трибуны говорящего о многонациональной интервенции в старую и добрую Германию. Обычно, позанимавшись в зале, я сразу поднимаюсь к себе домой, раздеваюсь, иду в душ, затем готовлю что-нибудь очень лёгкое покушать и какое-то время молча ем, хотя этот процесс надоел мне нещадно, поскольку кушать приходится едва ли не каждый день и я до сих пор не могу от этого отказаться.
Придя домой я бросил на пол спортивную сумку, разулся, снял олимпийку, и на этом перечень моих побед закончился. Футболка с мокрого туловища не слезала. Я тянул её через голову, пытался вытягивать за влажные рукава, вращал обессиленными от тренировки плечами, но эта дрянь не лезла совершенно, облизывая спину узкими губами швов и натирая мне поясницу. Обескураженно остановившись, я прислушался к странному ощущению в плече, которое я, по ощущениям, вывихнул. А затем подумал, что майку можно разрезать. Ножницами, опасной бритвой или, в крайнем случае, серпом. Серпа у меня не было, опасной бритвы не было тоже и я остановился на ножницах, единственным предназначением которых в моём доме было резать помидоры для яичницы и куриные груди для других целей. Взяв старинный инструмент, на ручке которого затёрто виднелся год 1928, я приставил черные острия к своему паху, где начинался мокрый горизонтальный маечный шов. В голове пронеслись кровавые картинки вываливающихся из раскрытой брюшной полости куриных грудей и недопереваренных помидоров. Удовлетворённо кивнув головой, я положил ножницы на место и подумал ещё раз. Конечно, можно просто порвать ворот руками и вылезти из пропотевшей ткани, как череп из лица - это выглядело бы решительно, но примитивно. И тогда мне в голову пришла мысль, о целесообразности которой можно было бы говорить часами, если бы нашелся персонаж, который захотел бы это слушать. Я решил залезть в душ прямо в майке.
Стянув спортивные штаны и всё, что было под ними, я для начала зашел на кухню и поставил на плиту кастрюлю с гречневой крупой в соотношении частей один к двум, где две части - это вода, а одна часть приходится на гречку. Куриные фигушки резать не стал, решив заняться этим сразу после омовения, после чего, включив плиту, снова направился в ванную, встал в просторную душевую кабину и направил тёплые струи на уже подмерзающую спину. Майка сразу набухла, расслабилась и поплыла по телу вместе с бегущими по ней потоками воды. Сейчас она казалась совершенно безвольной и на всё согласной и мой следующий шаг был абсолютно логичен, хотя с точки зрения здравого смысла такая логика не имела право на жизнь и никогда не пришла бы в мою голову, если бы эта голова принадлежала не мне. Ещё какое-то время перед моим внутренним взором проплывали расчёты и калькуляции, которым никогда не научат в школе, но уже через минуту, полностью запутавшись в математике жизни, я глубоко наклонился вперёд, повертел головой в желании удостовериться, что для нужного движения у меня достаточно места, и, уперевшись в эмалированный пол ладонями, сделал стойку на руках, подставив под струи душа противоположные части тела и искренне радуясь, что нет никого, кто мог бы всё это сфотографировать.
Майка поползла вниз сразу. Уже первая волна ополаскивания показала, что я принял верное решение, поскольку мокрая и тяжелая ткань потекла вслед за водой, обнажая сначала удивлённый живот, затем героическую грудь, и, наконец, усталой тряпкой собралась вокруг моего лица, застряв в подмышках и образовав вокруг головы что-то типа шатра, за которым, барабаня по моим перевернутым ягодицам, изнемогал тёплый июльский дождь. Да, это был дождь. Стоя на руках вверх ногами, занавешенный от стекающей воды мокрым трикотажем словно зелёным абажуром, я представлял себя во время дождя в маленькой садовой беседке, в которой на каких-то виноградных лозах или даже лианах были прикреплены маленькие качели. И вот я качался на этих качелях в каком-то небесном саду, перевернувшись вниз головой и не видя ничего вокруг, кроме совсем близко подступивших сумеречных стен. Давно я так себя не чувствовал. С детства. Схватившись за верёвки и перевернувшись задом вверх, подметая рассыпающимся волосом прошлогоднюю листву, я качался широко и свободно, вылетая за пределы беседки и попадая под нескончаемые летние потоки. И где-то за пределами моих маятниковых движений благодарно светило Солнце, заботливыми лучами согревая мои пятки, задницу и затылок.
А тем временем футболка уже почти сползла по моим плечам, открыв для обзора один прищуренный глаз. И этим глазом, всё в том же перевёрнутом состоянии, я вдруг увидел приближающийся прозрачный женский силуэт, светящийся в лучах невидимого Солнца и лаская моё лицо узкой ладонью света, разгорающегося между её идеальных ног. Мне захотелось представить, чем займётся сейчас эта мужская сказка, неожиданно возникшая в моей душевой кабине, но продолжить свою во всех смыслах утопию я не успел, поскольку подошедшая фигурка вдруг сомкнула свои бесконечные ноги, перерезав бьющий через них ангельский свет.
И в этот момент невидимое Солнце взорвалось, погаснув сразу и беспросветно, погрузив в чернильную тьму и меня и беседку и вошедшую ко мне женщину. А я стоял под струями душа вниз головой в совершенной темноте и зада бычьего не понимал, что происходит. Кряхтя и матерясь, я кое-как принял вертикальное положение копчиком вниз, сорвал болтающуюся на правом ухе захлебнувшуюся чувствами футболку и, чуть не оторвав дверь душевой кабины, на ощупь выбрался из ванны.
Гречка. Это было она. Торопясь избавить себя нестандартными методами от прилипшей ко мне вспотевшей ткани я случайно поставил крупу на самый зверский огонь, который был в наличии на моей термоедрёной плите. И когда кипящая вода сумасшедшей слюной потекла по конфорке, прыгая вдоль раскалённой поверхности и оставляя кляксы даже на потолке, её миграция в электрический разъём, находящийся сбоку на плите, была вопросом нескольких секунд. Выбило пробки.
Ужинал молча. Много думал о логике и внезапно появляющихся женщинах, поминутно растирая ладонью всё ещё ноющее плечо. А ещё размышлял над приспособлением, помогающим снимать мокрые майки. В голове появилась присобаченная к дверному косяку конструкция, из инженерных недр которой выступала стальная ладонь с мягко загнутыми кверху пальцами, затянутыми в чёрный латекс. У меня ещё не было опыта раздеваться, используя латексные перчатки. Надо попробовать.
![[]](/img/l/lanowoj_s_a/zz99-9/1301.jpg)