В совершенно обычный воскресный вечер я, в компании молодой женщины, подъехал к обычному высотному зданию, в цокольном этаже которого находилось обычное помещение, в котором жили не совсем обычные вещи. Вещи были старые. Иногда очень старые. Но они там действительно жили - в запахе потрескавшейся от старости кожи, в тусклом блеске усталого от времени железа, в почерневших деталях из дерева или тканей и в пиратских россыпях старинных монет. Помогая снять молодой женщине её шубку, я шнырял глазами по престарелым мелочам, вдыхая незабываемый запах ещё живого прошлого. Так пахнут старики. И, возможно, когда-нибудь я буду так пахнуть тоже. Но поскольку это произойдёт очень нескоро, а может быть и никогда, я пытался именно сейчас надышаться тем, чем сам пока не являюсь.
- Это ещё что такое?! - вдруг воскликнула моя спутница.
Обернувшись на голос и проследив её взгляд, я увидел на полу обширную лужу воды, растекшейся прямо под старинной тумбочкой с выдвинутым верхним ящичком, похожим на высунутый язык. Тумбочка издевалась. И её можно было понять. Прожив среди уважаемых людей сто двести десять лет, храня в своём ящичке любовные письма от баронессы и пилюли с можжевёловым ядом для барона, живя в комнатах с роскошными каминами и в залах с давно умершими камердинерами, она вдруг оказалась в полуподвальном помещении, макая свои кривые ножки в луже непонятно откуда взявшейся воды. Я её хорошо понимал. Я всегда прислушивался к тому, о чём думают хорошие вещи.
- Течёт откуда? - спросил я, подняв глаза на потолок и снова опуская их на обиженную мебель.
- Не знаю, - ответила молодая женщина, разминая лицо трагической мимикой, - подвинь, пожалуйста эту тумбочку, ты же видишь, она совсем мокрая.
Да. Я это видел. Перетащив на безопасное место не только тумбочку, но и несколько старых намокших книг, пожелтевших бумаг и откуда-то взявшихся на полу современных шурупов, я вдруг обратил внимание, что моя спутница принесла в комнату пролетарское ведро совершенно красного цвета и небольшую сонную тряпку из странного материала, похожего на плоское козье вымя, воинственно вертя головой по сторонам и уже совершенно не обращая внимания на меня. А я смотрел на тоненькую фигурку в длинном узком бордовом платье, наблюдая, как девичьи руки решительно подтягивают узкий подол вверх по бедрам, давая затянутым в чёрные колготки ногам возможность встать в широкую стойку борца, чтобы, переломившись в пояснице ровно пополам, наклониться к полу грудью, подняться к лампочке попой и совершить старинный женский, красивый половой обряд. Мне стало неуютно. Быть просто наблюдателем я не мог, поскольку во мне сейчас бунтовали джентльмен и мужчина. Первый не мог допустить, чтобы в моём присутствии женщина в вечернем платье занималась грубой уборкой помещения, второму же было просто физически трудно смотреть на такую женскую провокацию.
- Дай сюда, - беспрекословным тоном буркнул я, забирая из цепких пальцев уже мокрую тряпку, мощным движением сворачивающего кому-то шею, выкрутив из неё остатки воды.
- Ой, - сказала девушка и одёрнула подол платья, расправляя его ладошками по напрягшимся ногам, - Спасибо. Я тебе за это кое-что подарю.
Пока я приводил в порядок пол, моя спутница сделала пару звонков с вопросами, какого лешего тут с водой происходит, а потом, скрывшись из моего поля зрения, вернулась с тёмной бутылкой в руке.
- Вот. Это тебе. Давно уже тут стоит. Даже не знаю - откуда она. Может, тебе пригодится, ну, там, если вдруг вина захочешь.
Я взял пыльную бутылку в руки. На ней курсивом плыло название: Barolo Bricco Rocche 1999 и весь её вид говорил о том, что ей и тут было неплохо.
- Это чьё вообще? - осведомился я, - по всему, это очень неплохое вино.
- Не знаю. Просто давно тут. Бери.
Мы ещё какое-то время убирались, вытирались и переставляли с места на место. За всей этой суетой я забыл, что время позднее, магазины работают до десяти вечера, а у меня дома из еды оставался только чеснок. До закрытия ближайшего магазина оставались считанные минуты, и я спросил свою спутницу, не можем ли мы поторопиться.
- Иначе мне придётся завтракать чесноком, а это, сама понимаешь, может изменить мой день до неузнаваемости.
- Так ты езжай, я тут теперь сама управлюсь.
- Дудки, я тебе ещё помогу. Только куплю чего-нибудь к чесноку. Апельсинов, например.
- Ну, тогда ключи возьми, чтобы я тебе потом не бегала дверь открывать. Помогать уже нечего, лучше после всего домой меня отвези. Если передумаешь - я просто захлопну дверь. Ключи привезешь завтра утром. Ты уже вторые сутки на ногах. Отдыхай. А я на такси.
Мне нравились эти нотки заботы в её голосе. Я даже забыл, что действительно здорово износился сегодня. Сграбастав связку ключей, я почти бегом выскочил на улицу, влетел в машину и рванул в магазин, находящийся в паре сотен метров дальше по улице. Мой телефон зазвонил, когда я ходил между стеллажами с продуктами.
- На тот случай, если ты передумаешь возвращаться... Ты вино забыл.
- Точно... забыл. Теперь у меня есть ещё одно основание добить и эти сутки тоже. Я заеду часа через пол, хорошо? Или нет, чуть позже. Домой ещё заскочу.
В трубке повисла короткая тишина, а потом девичий голос как-то виновато проговорил:
- Слушай, а можно я вино попробую? Очень захотелось. Вот прямо очень. Можно? Один глоток только. Ну, может, два. Домой на такси поеду.
- Открывай, какой разговор. И никаких такси. Просто позвони мне, как закончишь. Я отвезу.
- Хорошо. А ты пока отдохни немного. Ой, как мы с тобой здорово придумали!
Такой искристый расклад меня устраивал, поскольку жил я рядом, успевал немного оклематься от сегодняшнего суматошного дня, а возможность отвезти молодую даму к ней домой позволяло мне лишний раз показать ей свои давние и с трудом скрываемые симпатии. Едва войдя домой и полностью раздевшись, я зашел на кухню, забросил купленное в холодильник, принял хороший душ, сделал себе чая, сел в глубокое кресло и только сейчас почувствовал, как же я всё-таки устал. Положив телефон перед собой, я пару минут цедил через зубы горячий чай, затем поставил стакан рядом с телефоном, закрыл глаза и через минуту уснул.
Глава вторая. Шубка
Я проснулся словно от толчка. Машинально посмотрел на часы и подскочил - было уже почти три часа ночи. Бросив взгляд на телефон, я не увидел пропущенных звонков и набрал номер, вполголоса рассуждая об этих женских трудоголиках в их антиквариате. Никто не отвечал.
- Только не говори мне, что ты тоже уснула, ёлкина голова, - бормотал я, снова набирая тот же номер. Повторный набор ничего не дал, и я, быстро одевшись и спустившись вниз, прыгнул в машину, затормозив через пять минут возле знакомого высотного дома. Открыв дверь я вошел в ярко освещенный коридор:
- Чего так долго? Голимая ночь на дворе, - мои глаза тикали по помещению, надеясь увидеть потускневшую от усталости женскую фигурку. Я уже представлял себе, как я возьму её на руки, ласково отругаю и отнесу в свою машину, потом отвезу её домой, открою подаренное ею вино, чтобы уже никуда больше не ехать. План был хорош. И сейчас я смотрел на столы, старые стулья, медные зеркала и заваленные всякой старчески пахнущей дребеденью стеллажи. Верхний свет в зале был выключен, горела только настольная лампа на той самой кривоногой тумбочке, которую я спасал от воды. В помещении никого не было.
- Что за дела.., - начал было я, но вдруг увидел свою бутылку, стоящую на письменном столе. Я подошел, взял бутылку в руки и посмотрел на неё внимательней. Это была другая бутылка. Не такая пыльная, как первая, и с другим годом на этикетке. Но марка та же. Barolo Bricco Rocche.
- У них тут винный склад какой-то просто. Бароловский. Ну, ладно. Тогда я заберу эту.
Снова набрав номер телефона, я уже был готов не ругаться, понимая, что девчонка устала, меня не стала беспокоить из человеколюбия, вызвала такси и уехала, забыв выключить свет. И к телефону она, мертвецки спящая, конечно не подойдёт. Раздавшийся в полной тишине телефонный звонок заставил меня так дернуть шеей, что щелкнули зубы. Я держал свой сотовый в руках и смотрел на звенящий аппарат, лежащий на полке стеллажа.
- Что ж ты... и телефон тоже забыла?
Выключив сотовый, я огляделся по сторонам, надеясь увидеть хоть что-то, что указывало бы хоть на что-нибудь. Дверь заперта. Вещи в порядке. Единственным предположением, которое спасительно вертелось у меня в голове, было то, что вдребезги уставшая женщина просто вызвала такси, и, когда машина пришла, просто вышла, просто захлопнула дверь, просто села и просто уехала. Забыв вырубить свет и оставив свой телефон. Бывает. Женщина же. И как только я успокоил себя такими умозаключениями, я увидел висящую в углу норковую шубку.
- Без норковой шубы ни одна дура в такси не сядет, - вслух подумал я, пытаясь сбить растущее ощущение тревоги. Впрочем, эта женщина могла сесть в машину даже голой. И садилась. Я вспомнил, как однажды она догнала меня на своей Тойоте, по дороге раздевшись почти полностью. Мы так поспорили. Я тогда безнадёжно проспорил. А ещё были пара случаев, когда она встречала меня у себя дома, невозмутимо закрывая голую грудь белыми от муки руками, полностью вышибая из моей головы цель делового визита. А один раз я раскрутил её прогуляться под дождём в одном купальнике. В центре города. Днём. Так что она могла сесть в такси голой. Голой могла. Но не без шубы.
Размышляя таким образом, я подошел к шубке и потрогал её ладонями. На ладонях остались влажные следы. Я посмотрел на сухой потолок, скосил взгляд правее и увидел мокрое пятно над тем местом, где стояла вешалка в тот момент, когда я вешал шубку на плечики.
- Ну вот теперь всё ясно, - снова вслух пробурчал я, пытаясь таким образом придать уверенность своей неожиданной идее. Но мне действительно стало легче.
- Значит так, - слегка более оживлённо рассуждал я дальше, - она вызвала такси. Машина пришла, девчонка собралась надевать шубку, заметила, что шубка влажная от капающей с потолка воды, психанула, и оставила норку сохнуть, уехав в одном платье, но в спешке и нервах забыв про свой телефон. О включенном свете в такой момент я бы тоже не подумал. Вроде, сходится. Хотя, учитывая весь этот геморрой, мне она могла бы и позвонить. А если посмотреть, в какое такси она звонила?
Быстро убедившись, что код доступа никаких вольностей мне не позволит, я положил её сотовый в карман куртки, ещё раз оглядел полутёмный склад, подхватил почти забытую бутылку, выключил свет и вышел на улицу.
Я решил поехать к ней утром, сразу после встречи у меня дома с одним прощелыгой по объявлению. Её жилище находилось в нескольких кварталах отсюда, но сейчас, ночью, было бесполезно ехать и барабанить в дверь подъезда, зная, что домофон у них давно сломан, а упомянутый женский человек, вдобавок, спит исключительно в берушах. Я поднял бы на ноги весь район, мог вообще взорвать этот дом, но её, по опыту, был в состоянии разбудить только полдень.
Глава третья. Бутылка открывается - раз
Домой я вернулся в настроении, близком к никакому. Переживания последнего часа прилично взбудоражили меня, и я решил-таки хлебнуть вина, чтобы немного расслабиться. Уже сам вид этой бутылки, которая мне почему-то казалась седой, несмотря на её абсолютную темень, позволял предполагать вполне достойный вкус. На этикетке стоял год 2000, рядом курсивом вилась уже знакомая мне надпись, напомнившая моё студенческое увлечение каллиграфией. Я помыл один из купленных вчера бокалов, затем взял в одну руку бутылку, в другую перочинный нож со свинячим хвостиком короткого штопора, ещё раз хмуро осмотрел едва различимые буквы задней этикетки, и, вкрутив штопор в пористую поверхность пробки, осторожно потянул. Штопор легко вышел вместе с древесной крошкой, застрявшей между витков металлической спирали.
- Хм, - значительно сказал я и вкрутил штопор снова, но уже ближе к краю. На свет вышла часть рыжей пробки и ещё одна кучка пробковых крошек. В очередной раз внедряя короткую спираль в уже благоухающую богатыми винными нотами бутылочную голову, я тихо материл и этот нож, и этот штопор, делая акцент на бессильной длине его вьющегося рудимента. Ещё после десяти минут бурения, усыпав пол кухни коричневыми крошками, я взял кривой узбекский нож, попытавшись кончиком клинка вытащить пробковые останки, после чего психанул и просто протолкнул пробку пальцем внутрь. Кухня наполнилась замечательным ароматом, сразу настроившим меня на более мирный лад. Взяв бокал, я налил в него жидкость неопределённого тёмного цвета. Это не был красный цвет. Это было нечто бурое, мутное, похожее на разбавленную жареную кровь. Я ел жареную кровь. Давно. Нет, это не была человеческая кровь, это была кровь престарелой коровы, у которой, тем не менее, было нечасто встречающееся среди коров имя - Галя. Так её называли мы, солдаты срочной службы авиационного полка, придавая нашим кухонным нарядам в натуральном хозяйстве определённую долю романтики, не связанной с чисткой хлева. "Я, между прочим, сегодня Галю мыл и убирал её спальню." И все тут же понимали, что день этого авиационного механика был прожит не зря. Но сейчас, рассматривая странный осадок на дне бокала, я пытался вспомнить, что я знаю о виноделии, чтобы понять значение этих маленьких чёрных зернышек, похожих на перетертый кофе. Не вспомнив ничего, я пригубил тёмную жидкость. И, едва почувствовав вкус, строевым шагом направился в комнату к компьютеру, чтобы узнать, что же я, собственно, пью. Уже через две минуты бесстрастная техника показала мне картинку, на которой была моя бутылка и её цена в рублях. Шестнадцать тысяч.
- Ничего себе... помог знакомой полы помыть, - с уважением смотря на бокал, проговорил я, уже с повышенным вниманием распределяя ценные капли по рецепторам языка, - всё-таки польза от некоторых поступков даже не очевидна - она буквально ощущается на вкус.
Глава четвёртая. Она
Следующие два часа прошли в хмельном покое уставшего от нервотрёпок человека. Я составлял небольшой текст о моей попытке выспаться на новый год в медвежьей берлоге, предоставляя в качестве оплаты за ночлег салат оливье, приготовленный чужими руками. Затем, сохранив рассказ в обычной заметке и бесцельно шляясь мышью по рабочему столу, я случайно стёр весь свой вечерний труд, ошарашенно смотря в бесстрастный монитор и запоздало тарабаня по клавиатуре. Настроение, и без того балансирующее на тревожной грани, враз стало паршивым. Раздраженно вылив в пустой бокал остатки вина, я посмотрел в тёмно-коричневую жидкость, провожая взглядом кружащиеся в ней похожие на кусочки сгоревшей бумаги рваные лохмотья, после чего отрешенно перевел взгляд на лежащую на столе связку ключей, бездумно смотря на их причудливые формы и вдруг, увидев одну странную деталь, забыл и про долбаных медведей и про давно съеденный салат. Один из ключей, висевший в связке, был от её дома. Это были те самые ключи, которые она мне дала. Ну, понятное дело, забыла девчонка, отдавая мне ключи, что домой она теперь не попадёт.
- Но позвонить-то она мне могла? А если забыла телефон, ключи у меня, то куда она, нахрен, поехала?! - глухо прошипел я, стряхивая резким движением головы высыпавшийся по плечам и щекам мерзкий холодок. Без единой связной мысли теребя в пальцах тяжелый веник ключей я безуспешно пытался родить своей плывущей от усталости и выпитого вина головой хоть какую-то разумную идею. Именно в этот момент мне показалось, что в комнате я не один. Не понимая, откуда пришло это ощущение, я встал, подошел к входной двери, открыл её и посмотрел в пустую тишину плохо освещенного коридора. В этот момент сзади раздался звук, похожий на тихий свист ветра, пытающегося пролезть через неплотно закрытые ставни. Резко обернувшись и забыв запереть дверь, я долгим взглядом посмотрел в сторону лоджии, за стеклом которой маячила какая-то крылатая тень. Когда я понял, что это всего лишь вывешенный для проветривания коридорный коврик, я снова подошел к столу, сел и повернулся к связке ключей и уже совершенно пустой бутылке. И от неожиданности прикусил нижнюю губу.
Из бутылочного горлышка на меня смотрело девичье лицо. Красивое, в обрамлении длинных тёмных волос, с немного усталыми, но какими-то очень яркими глазами, это лицо поднималось над узким стеклянным краем, слизывая с полураскрытых губ почти чёрные капли. Не сводя с меня глаз, девушка вытянула сначала одно, затем другое плечо, очень изящно вытащила обе руки, поддерживая слегка замешкавшуюся грудь, и, змеиным движением раскрутив тонкую талию, упёрлась ладонями в края горлышка, пытаясь освободить застрявшие в бутылке бёдра. Тёмно-красное платье тянулось за ней длинными эластичными нитями, вытягиваясь из горлышка, словно горячий шоколад, в котором ясно рисовались бесконечно тянущиеся из узкого отверстия ноги. Поднимаясь выше, девичье тело незаметно становилось отчётливей и больше, в конце концов заняв место напротив меня и придерживая длинными пальцами качающуюся бутылку.
- Тебе хорошо? - её голос был неожиданно низким, и я даже не сразу понял, что она обращается ко мне.
- Да, конечно... только я пробку... вот... раскрошил.., - я не знал, чем занять неожиданную гостью, но уже сейчас понимал, что она здесь ненадолго, и какая-то волна дурацкого протеста и даже тоски поднималась во мне, потому что я так этого не хотел, - Вино будешь? Тут в бокале, есть ещё.
- Нет. Я не могу пить сама себя. А ты меня можешь. Не сдерживайся. Пей.
А я не сдерживался. Мне было просто не до этого. Я смотрел на странное лицо перед собой, словно укрытое красным туманом, на что-то шепчущие губы, с которых на меня шел даже не голос, а череда запахов от её слов и мыслей, любовался линией плеч и отчётливым рисунком груди, думая при этом, что зря она так опёрлась на правую ладонь подбородком - её запястье было выгнуто настолько сильно, что я боялся, что оно сломается, но всё это придавало её какой-то очень невинный и даже школьный вид.
- Я тебя знаю? - с надеждой в голосе спросил я, почему-то проводя аналогию со своей сегодняшней или уже вчерашней спутницей, но умом понимая, что это не может быть она, мучительно пытаясь хоть чем-нибудь заинтересовать свою собеседницу. Вместо ответа она кивком головы указала на стоящий передо мной бокал:
- У тебя ещё один глоток. Пей.
Она сказала это, по-прежнему пристально смотря мне в глаза огромными темными озёрами, в которых отчётливо колебалось моё лицо.
И я выпил. Растирая языком странные хлопья по внутренней стороне щек и губ, мелкими глотками отправляя вино во вдруг ставшую голодной гортань, жадными спазмами реагирующую на последние терпкие капли.
- Всё. Тебя в бокале больше нет, - сказал я.
И в то же мгновение она в меня вошла.
Я отшатнулся от неожиданности, но сразу за этим горячее электричество потекло по моим жилам, оплетая мою глотку и сердце словно жадными пальцами. Я не противился этому, понимая, что всё равно не смогу уже оставаться в этой тесной квартире, выходить в эту тесную кухню, тянуть цепочку никому не нужных следов в этом тесном мире, если не найду возможность каждую секунду наслаждаться взглядом находящихся против меня глаз, словно горячечный больной последним глотком холодной воды. Я понимал, что только таким образом смогу жить дальше, долго, очень долго, дольше, чем мне это удавалось до сих пор, становясь ещё сильней и свободней с каждым выпитым глотком, вина или воды - неважно, но всегда открывая какую-то очередную возможность оставаться тем, кем я всегда был. И на мне это не закончится, я лишь ступенька в длинной лестнице из бессмертных человеческих судеб, не первый и не последний в бесконечной череде сжимающихся душ, протекающих пьянящими каплями и ждущих своего часа быть освобожденными. И как только я понял это, чьи-то руки потащили меня к широкой воронке прямо передо мной, в которую я начал падать раскрыто и беспомощно, запутавшись в каких-то странных хлопьях, напоминающих красное платье. Края воронки блестели бутылочным стеклом, а рваная ткань ударами красных крыльев расходилась на чьих-то стройных бедрах, и уже находясь внутри я почувствовал поднимающуюся к моему горлу волну горячего, терпкого вина, выступившего обильными каплями из моих глаз, ушей и раскрытого в попытке закричать распахнутого рта, мгновенно заполняя всё пространство вокруг меня тёмно-красным туманом, через который в мою грудь вплетались чьи-то длинные пальцы, безжалостно сжавшие меня внутри и остановившие моё дыхание. Больше я не помню ничего.
Глава последняя. Число
- Эй, есть кто дома? У вас дверь открыта, - в дверной проём пролезла голова человека, настороженно смотрящего по сторонам. Потом дверь приоткрылась ещё, впуская в коридор молодого мужчину с кожаным портфелем в руках.
- Есть кто? Я по объявлению. Мы на утро договаривались.
В квартире никого не было. На столе в комнате горела люминесцентная лампа, тихо гудел работающий компьютер, а рядом, полыхая от света лампы грязно-красным огнём, стояла полная бутылка вина, по этикетке которой ползла бурая капля, оставляющая тёмный след поверх названия: Barolo Bricco Rocche. 2001.
![[]](/img/l/lanowoj_s_a/vino_all/1823.jpg)